Мир на пороге глобальной нестабильности

 

В статье рассматривается политическая ситуация, сложившаяся в США к осени 2020 года в условиях глубокого раскола элит и общества. Анализируются основные события и тенденции четырёхлетного периода президентства Дональда Трампа от его победы на выборах 2016 года до вступления в завершающий этап выборной кампании 2020 года. Представлен анализ действующих социальных сил, конфликта их интересов и основных этапов противостояния. Собственно выборы 2020 года и их итоги будут рассмотрены в отдельной статье.

***

В ряде статей, написанных и опубликованных в период с 2003 по 2016 год, в том числе в статьях серии «Итоги года» (2009 – 2015), нами была предложена и достаточно подробно разработана модель, объясняющая суть происходящих глобальных мировых процессов (в том числе место и положение в этих процессах России), а также позволяющая прогнозировать направленность дальнейших изменений и трансформаций. В основе этой модели лежит представление о фундаментальной исчерпанности мирового капитализма, достигшего пределов своего развития. Напомним, что капиталистическая система может устойчиво воспроизводиться, только постоянно расширяясь за счёт поглощения некапиталистической периферии и одновременно сбрасывая в эту периферию избыток производимых товаров. Основами существования капитализма являются два ключевых принципа: расширение производства и извлечение прибыли. Прибыль может быть извлечена только в том случае, если система производит больше, чем потребляют её участники. Этот принцип верен независимо от того, идёт ли речь об отдельном капиталистическом производстве или о мировой капиталистической системе в целом. Следовательно, охват мировой капиталистической системой всей планеты и исчезновение некапиталистической периферии автоматически означают коллапс капитализма. Эта тема исследовалась нами начиная со статей 2004 и 2005 года («Инферногенезис. К вопросу о цивилизационном кризисе», «Матрица: фантастика или реальность?»), в которых описывалась виртуализация капитализма и его превращение в искусственный социоуправленческий симулякр, и заканчивая статьями 2014 года («Итоги 2013: мир и Россия в эпоху конца капиталистической иллюзии», «Понять происходящее и обрести способность к действию»), в которых речь уже идёт конкретно о плановом демонтаже политической надстройки капитализма самими же капиталократическими мировыми элитами.

Капиталократические элиты, стремящиеся в условиях объективного коллапса мирового капитализма сохранить сосредоточенную в их руках власть и социальное господство, пошли по пути управляемой плановой замены мировой системы относительно эквивалентного рыночного обмена товарами и услугами «административно-командной» системой изъятия и директивного распределения. Это вполне закономерный итог и финал монополизации и происходившей в течение всего развития капитализма концентрации капиталов, сосредоточившихся в итоге в руках крайне узкого и закрытого круга супермонополистических семейств. Ключевым этапом этой исторической трансформации стала монополизация совокупностью частных банковских структур права эмиссии необеспеченных (фиатных) денежных единиц (см. подробнее «Инструментарий капиталократии»). При этом в течение достаточно долгого времени капитализм, переставший существовать как объективная экономическая реальность, сохранялся в виде виртуальной управленческой «матрицы». Однако этот этап, похоже, подходит к своему концу. Объективное исчерпание экономического базиса капитализма ведёт к разрушению (осуществляемому в форме управляемого проектного демонтажа) всей буржуазной социально-политической и правовой надстройки, включая национальную государственность, гражданское общество, буржуазную демократию, право частной собственности (да и вообще право как таковое), приватность и неприкосновенность частной жизни. Происходящая трансформация имеет удивительные исторические параллели с последними веками существования античной цивилизации, когда происходила гибель полисного уклада, гражданской общины, правового общества и республиканских институтов, и выстраивалась военно-административная вертикаль позднеимперского домината, отрицающего и отвергающего как суверенитет личности, так и горизонтальные социальные связи гражданского типа. В этом смысле античный римский империализм и империализм Нового времени, порождённый капитализмом, но ставший его могильщиком, поразительно напоминают друг друга. Впрочем, продолжая аналогию с последними веками Античности, стоит отметить, что концентрация всей полноты власти в руках военно-административного аппарата Империи отнюдь не укрепила античную государственность, а была по существу проявлением её агонии, предшествовавшей окончательному распаду и гибели. Финалом античного империализма стал крах тогдашней цивилизации и наступление т.н. «Тёмных веков» – эпохи глубокой социальной, хозяйственной и культурной деградации, и есть все основания полагать, что финал нынешнего капиталократического империализма по своим историческим последствиям будет аналогичен.

 

Раскол мировых элит

 

Нынешняя трансформация мирового глобалистского сверхмонополистического капитализма в мировую административно-командную вертикаль сопровождается  резким обострением конфликтов внутри мировой элиты, которая, по сути, утратила качество единого мирового субъекта и раскололась на несколько антагонистически враждебных друг другу субъектов. Об этом мы также писали ещё в 2010 – 2012 годах в статьях «Итоги 2010. Закат революции дегенератов», «Итоги 2011. Западное гражданское общество против капиталократии» и др. Первым ярким и заметным извне признаком раскола в мировой элите стало выступление директора-распорядителя Международного валютного фонда Доминика Стросс-Кана 3 апреля 2011 года на ежегодном заседании МВФ и Всемирного банка, в котором он подверг резкой критике правила Вашингтонского консенсуса, и последовавший уже в мае 2011 года его арест и вызванная этим арестом отставка. Прямое отношение к этому расколу, по-видимому, имела и стартовавшая в конце 2010 – начале 2011 года т.н. «Арабская весна», приведшая к разрушению государственности в одних арабских странах и к её резкой дестабилизации в других. В 2015 году с началом предвыборной президентской кампании в США (в которой в итоге победил и в 2017 году стал президентом Дональд Джон Трамп), кампании подготовки референдума по «брекзиту» в Великобритании (референдум состоялся 23 июня 2016 года, а выход Великобритании из состава ЕС – 31 января 2020 года) и началом предвыборной президентской кампании во Франции (выборы состоялись в два тура 23 апреля и 7 мая 2017 года, впервые во второй тур вышел кандидат от Национального фронта) раскол мировой элиты перешёл фактически в стадию открытой войны. Республиканская и Демократическая партии США, между которыми прежде не существовало никаких существенных политических различий, стали стремительно поляризоваться: Республиканская партия – сдвигаясь к радикальному правому трампизму и ещё дальше к политизированной субкультуре «альтернативных правых» («альт-райт»), а Демократическая – к радикальному альтерглобалистскому левачеству, неотроцкизму и лоббированию преференций негров и содомитов. Соответственно, как умеренные (оппозиционные трампизму) республиканцы, так и умеренные, не склонные к левачеству демократы, напротив, стремительно теряли позиции. Такая поляризация как самого общества, так и политических элит с годами становится всё более взрывоопасной. В этом плане начавшаяся ещё в 2015 и достигшая апогея в 2020 году история со сносом в США памятников героям проигранной войны за независимость Юга, вызвавшая весьма серьёзное и острое гражданское противостояние и перераставшая порой в массовые столкновения, может оказаться только первым сполохом большой грозы.

При этом мы уже не раз отмечали, что самое слабое дуновение ветерка в «Эмбере» (мировой метрополии) оборачивается настоящим ураганом в «отражениях» (в мировой периферии). Это касается и экономических кризисов (экономический или финансовый кризис в США всегда приводит к тому, что слабые вторичные валюты вроде российского рубля падают к доллару, а кризис, возникший в мировой метрополии и вызванный её внутренними причинами, по мировой периферии бьёт гораздо больнее, чем по самой метрополии), и правовых и, тем более, политических. Нельзя полностью исключить возможности, что схватка мировых элит в конце концов разразится серьёзными массовыми столкновениями в США или в Западной Европе, но на периферии мира они воюют уже давно. К примеру, свержение и арест в 2011 году в Египте полностью лояльного по отношению к США Мухаммеда Хосни Сейида Мубарака во многом были связаны с проектом «трансформации» Ближнего Востока с целью зачистки победившими в США демократами диктаторских режимов, ориентированных на республиканцев, равно как и последующее свержение военными Мухаммеда Мурси Исы Аль-Аййата во многом было реваншем сил, ориентированных на республиканцев. Военный разгром Ливийской Арабской Джамахирии и убийство Муаммара Мохаммеда Абделя Саляма Хамида Абу Меньяра аль-Каддафи, по-видимому, также связаны не только с предвыборной президентской кампанией во Франции, но и с борьбой на гораздо более высоком уровне – на уровне МВФ и высшей мировой финансовой элиты. Даже когда сейчас заходит речь о противостоянии США и Китая как государственных субъектов, корни противоречий уходят гораздо глубже: Китай в данном случае выступает частью проекта глобализации и тесно интегрирован и с британскими, и с американскими глобалистскими элитами. Фактически противостояние США и Китая является отражением конфликта элит, в том числе, внутри самих США (и внутри Китая, кстати, тоже), другим отражением которого является борьба демократов и республиканцев, хотя, разумеется, столкновение кланов мировой элиты отражается в предвыборной борьбе партий не прямо, а с существенными преломлениями: сами республиканцы, как, впрочем, и демократы, далеко не едины. В этом плане экономические санкции, вводившиеся администрацией Д. Трампа против Китая, являлись проявлением не только противостояния США и Китая как геополитических субъектов, но и ударом по глобалистскому проекту, за которым стоят мировые элиты, в том числе и американские.

Внутри самих США как части мировой метрополии каждая из фракций расколовшейся элиты имеет свою собственную социальную базу. Ранее мы уже неоднократно писали о том, что в современном мире основной фронт социальных антагонизмов проходит не между буржуазией и наёмными работниками, как это было в эпоху капитализма. Хотя между буржуазией и наёмными трудящимися, разумеется, сохраняются противоречия классовых интересов, эти противоречия не имеют сегодня антагонистического характера, поскольку эксплуатация трудящихся уже давно не осуществляется в тех людоедских формах, которые были характерны для раннего капитализма, да и сама структура труда по мере автоматизации производства существенно изменилась. Национальная производственная буржуазия (в спектре от мелкого бизнеса и индивидуальных предпринимателей до крупной, но не транснациональной буржуазии) и наёмные трудящиеся, имеющие в развитых странах довольно высокий уровень как доходов, так и социальных и политических прав, в глобальном социальном противостоянии находятся на одной стороне, составляя полюс гражданского буржуазного общества. Противоположный полюс представлен мировой транснациональной, по преимуществу финансовой (а не производственной) олигархией, монополизировавшей эмиссию фиатных денежных знаков, а также тесно связанными с нею транснациональными компаниями и интернет-монополистами типа Гугла, Твиттера и Фейсбука (в 2021 году компания переименовалась в Meta). В совокупности банкократы обладают колоссальными финансовыми ресурсами (по сути, возможностью неограниченно «создавать деньги из ничего», поскольку фокус капиталократии состоит в том, что обеспечивают производимые ими деньги товарами и услугами не они, а весь остальной мир, признающий фиатные деньги в качестве эквивалента стоимости!). Социальной опорой банкократии выступает массовое деклассированное люмпенство – безработные («профессиональные» получатели велфера – не путать с временно потерявшими работу трудящимися), расовые и этнические меньшинства (негры, латиносы, разного рода мигранты, в особенности нелегальные), всевозможные половые извращенцы (содомиты, лесбиянки, трансгендеры и прочие), представители асоциальных и открыто антисоциальных субкультур (панки и им подобные), наркоманы, уличный криминалитет и прочие подонки общества. Политическую смычку между сверхбогатой монополистической финансовой олигархией и люмпенскими массами, а также идеологическое оформление этой смычки обеспечивают разного рода левацкие «активисты» анархистского, троцкистского и маоистского толка, феминистки, ЛГБТ-активисты, зоозащитники, радикальные «зелёные», борцы за легализацию наркотиков, а также всевозможная дегенеративная псевдогуманитарная псевдоинтеллигенция в спектре от «концептуальных художников» до «левых философов».

У противоположной стороны с политическим оформлением большие трудности. Если в Европе (как Восточной, так и Западной), включая Россию, общим знаменем для национальных сил всё более становится синтез Христианства (в форме традиционной для каждой конкретной страны конфессии), социализма, национализма и социального консерватизма, то в США и странах англосаксонского мира в целом социализм полностью монополизирован леваками, а социальный консерватизм неразрывно связан в сущности с либеральными ценностями «священной частной собственности» и «свободы частной жизни». Поскольку капитализм не просто проектно демонтируется правящей олигархией, но и объективно изжил себя в силу своей внутренней логики, идеология и политическая программа американских консерваторов в целом исторически проигрышна. Отказ от разрыва связи с капитализмом и либерализмом в условиях их объективного упадка и отмирания не позволяет американским правым выдвинуть собственную жизнеспособную долгосрочную стратегию как альтернативу глобалистскому проекту банкократического «социализма». Тем не менее тактически и на уровне среднесрочной перспективы им удалось выдвинуть политическую программу, действительно объединившую интересы американского национального бизнеса и широких масс американских трудящихся. Суть этой программы по существу сводится к двум ключевым положениям: реиндустриализация и деглобализация.

Глобалистский проект предусматривает превращение мира в единое экономическое пространство, в котором товары, деньги и человеческие массы перемещаются свободно и никак не ограничиваются национальными и государственными барьерами. В этом случае капитал вполне естественно «утекает» туда, где производство дешевле в силу дешевизны рабочей силы, более благоприятных климатических условий или готовой инфраструктуры. В рамках этой логики реальное промышленное производство перемещается из США в Китай и Юго-Восточную Азию, которые в рамках всемирного разделения труда превращаются в «мировую фабрику», в то время как США и Западная Европа превращаются в мировой офис. Руководство КПК и китайского государства такая ситуация более чем устраивает, поскольку позволяет Китаю получить инвестиционный приток капитала и весь мир в качестве рынка сбыта, завершить индустриализацию и стать мировым промышленным центром. Ради этого китайские власти готовы подвергать безжалостной эксплуатации собственное население и до поры готовы терпеть заведомо мошенническую мировую финансовую систему, которая позволяет тем же США получать китайские товары практически даром (в обмен на виртуальные, по существу фиктивные денежные знаки, которые сам же Китай и обеспечивает, принимая к оплате и накапливая). Именно поэтому тоталитарный якобы «коммунистический», а по сути практически фашистский Китай парадоксальным образом является на сегодня главным приверженцем мирового либерализма в смысле свободного движения капиталов и товаров без границ и протекционистских таможенных барьеров. В этом проекте и состоит смычка Китая и американских банкократов-глобалистов, чью программу транслирует Демократическая партия. Для американского крупного производственного бизнеса эта глобалистская программа означает разорение и банкротство, всеобщую перспективу т.н. «Ржавого пояса». Для трудящихся, то есть наёмных работников, разорение и закрытие производств означает, соответственно, потерю работы, разрушение привычного образа жизни, резкое падение как доходов, так и социального статуса людей, живущих своим трудом, деклассирование, десоциализацию и маргинализацию, переход в категорию безработного люмпенства. Для мелкого бизнеса массовое разорение населения означает потерю платёжеспособного спроса, а, значит, также и собственное разорение. Как ни странно, но в этом плане последствия экономической «либерализации» для социального положения населения и экономики США очень напоминают последствия «неолиберальных реформ» для населения бывшего СССР. Большая часть населения страны в этом случае оказывается «экономически неоправданной» и, если его невозможно сгеноцидить одномоментно, то оно попросту сбрасывается на обочину в социальную яму – без работы, без перспектив, без медицины (зачем тратить средства на лечение заведомого экономического балласта?), без образования (в отсутствие производства учёные и инженеры не нужны, а университеты можно загрузить гендерными исследованиями и постмодернистской «философией»). В рамках проекта финансового капитала (чьим политическим интерфейсом выступают демократы) США должны играть роль банка и биржи в едином глобализированном человейнике, в то время как реальное производство выносится к другие, специализированные именно на этой функции регионы единой мировой системы, что превращает США в страну люмпенов на пособии и университетских гуманитарных балаболов на грантах. Тем и другим финансовая олигархия гарантирует некоторый «социальный пакет» дармовых подачек, а также заигрывает с ними политически как с неким новоявленным «революционным классом-гегемоном».

Программа Дональда Трампа и стоящих за ним политических сил была противоположна: предельное повышение таможенных барьеров, закрывающее внутренний рынок США от потока товаров из Китая и Юго-Восточной Азии. В этом случае Китай, лишённый внешних рынков сбыта, в условиях относительно слабо развитого внутреннего рынка (как раз потому, что рабочая сила дешёвая, а значит собственное население малоплатёжеспособное, во всяком случае пока) захлёбывается в кризисе перепроизводства, с последующим перетеканием экономического коллапса в социальный и политический. Зато Америка в этом случае получает защищённый внутренний рынок сбыта. Производство растёт, национальная промышленная буржуазия богатеет, рабочие имеют надёжный спрос на свою рабочую силу (гораздо чаще умственную, чем физическую), а значит, растёт и оплата труда, так что квалифицированные рабочие сохраняют своё положение фактически среднего класса. Речь, правда, в этом случае идёт не о классических рабочих, занятых механическим ручным трудом, а скорее о высококвалифицированных операторах автоматических производственных линий, по характеру своего труда всё более приближающихся к инженерам и IT-специалистам. Таким образом, в рамках проекта реиндустриализации, продвигавшегося Трампом и трампистами, США – это в перспективе страна производственного бизнеса, высококвалифицированных рабочих и научно-технической интеллигенции. Левацкие анархо-троцкистские революционные горлопаны остаются в этом варианте будущего не у дел. Безработным предлагается широкий спектр вакансий, а, следовательно, принципиально не желающие работать лица теряют статус жертв безработицы и открыто проявляют себя в качестве тунеядцев. Впрочем, подавляющее большинство этих вакансий требует высокого образования и овладения сложными производственными навыками, способности и готовности их осваивать. Ещё раз обратим внимание, что современный рабочий – это оператор автоматизированных производственных систем, в том числе 3D-принтеров, и работает он, не столько стоя у станка, сколько сидя за экраном компьютера. Поэтому у маргинальной публики из гетто в этом будущем своего места попросту нет, она не нужна, как не нужна и львиная доля ничего не производящей, кроме праздной болтовни, гуманитарной псевдоинтеллигенции. Развитие промышленности формирует для системы образования спрос на инженеров, технологов, учёных и учителей – высококлассных профессионалов, а не на «гендерных исследователей» и прочих демагогов-болтологов. Такая программа внутреннего развития, завязанная на реиндустриализацию и восстановление экономического суверенитета, естественным образом сочетается с выводом США из участия в разного рода глобалистских наднациональных проектах, для которых они являлись основным донором, что означает фактически свёртывание этих проектов и их ликвидацию.

Такова реальная суть противостояния, и в этом суть раскола Америки. Необходимо понимать, что экономическая и политическая программа банкократии, проводником которой являются радикальные демократы, означает экономическое уничтожение американского среднего класса и политическое уничтожение американского гражданского общества. И, поскольку американский средний класс является естественным противником этой программы и препятствием её реализации, основные усилия финансовой глобалистской капиталократии направлены именно на слом «позвоночника» американскому гражданскому обществу, а таким «позвоночником» являются WASP – культурное ядро американского народа, белые англосаксонские протестанты (в особенности экономически самодостаточные мужчины нормальной половой ориентации, отцы семейств). Против них и направлен фактически развязанный террор. В этом ряду и уничтожение памятников, зримо выражающих культурную и историческую американскую идентичность (как, например, памятников Христофору Колумбу), и открытая расовая дискриминация в пользу негров и прочих меньшинств, и постоянные требования «покаяния», и откровенный уличный террор, включая избиения, ограбления и убийства белых, и изнасилования белых женщин. При этом за лозунгами «равноправия» стоит ни в коем случае не стремление подтянуть негров и цветных к уровню жизни белого среднего класса ни в имущественном, ни в правовом, ни в образовательном и культурном смысле. Напротив, негры, цветные и всевозможные субкультурные дегенераты используются банковской капиталократией просто как таран для разрушения американского и европейского гражданского общества, низвержения среднего класса, уничтожения системы образования, права и вообще цивилизации как таковой, для низведения благоустроенных районов до уровня всеобщего криминального гетто, исписанного граффити, погрязшего в наркомании, анархии, грабежах и стрельбе по случайным прохожим. Активисты чёрного расизма из движения BLM («Black Lives Matter», при этом, однако, не следует думать, что все чёрные расисты сами чёрные!) и перекрашенные в «антифашизм» банды уличных погромщиков из «Антифа» играют в этих событиях роль вполне классических фашистских штурмовиков, непосредственно осуществляющих прямую террористическую диктатуру наиболее реакционных кругов крупного монополистического банковского капитала.

 

Трамп и его неустойчивая коалиция

 

Однако рассмотрим события в их историческом контексте. 20 января 2009 года президентом США стал негр Барак Хуссейн Обама II, внук кенийского знахаря, что было демонстративным, символическим актом глумления над американской культурной идентичностью и в буквальном смысле втоптало в грязь национальное достоинство белых американцев. В течение восьми лет в стране происходила широко развёрнутая кампания мобилизации в правящий класс наиболее маргинальных и отвратительных подонков американского общества, включая негритянских активистов, радикальных феминисток, открытых педерастов и трансгендерных существ. Гражданское общество на некоторое время было полностью деморализовано и оказалось в состоянии глубокого шока от невероятности происходящего. Все те явления, которые ещё вчера добропорядочные граждане воспринимали как разрешённую в порядке демократии, но совершенно маргинальную фриковщину, внезапно на полном серьёзе стали формировать политику государственной власти. Механизм такого предательства элит (не будем забывать, что сами финансовые и политические элиты по своему составу всё ещё белые!) на самом деле непрост, и более детально был рассмотрен нами в серии ранее опубликованных статей, посвящённых балансу альтруистических и эгоистических поведенческих стратегий успеха. Шок, пережитый американским гражданским обществом, был столь парализующим, что демократам удалось даже протащить на выборах 2012 года Обаму на второй срок. Однако за восемь лет американское общество смогло оправиться от него. Президентские выборы 2016 года продемонстрировали уже не только глубокий раскол американских и мировых элит, но и крайнюю степень поляризации общества, что привело к резкой радикализации двух основных политических партий. Если в 70-е, 80-е и даже 90-е годы XX века разница между республиканцами и демократами была по большей части декоративной, и они различались едва ли более, чем две футбольные команды, то к 2016 году между ними возникли непримиримые противоречия, как политического и экономического плана, так и на уровне национально-культурной идентичности. На фоне стремительной поляризации самого общества в каждой из двух партий умеренное крыло проиграло всё более крайним радикалам. Демократическая партия стремительно сдвинулась в сторону левацкой маргинальщины в духе чёрного расизма, радикального феминизма, «экологизма» и альтерглобализма, персонализировавшись на президентских выборах в фигуре Хиллари Дайан Родэм Клинтон. Республиканская партия в лице трампистов сдвинулась, хотя и намного более осторожно, в сторону прежде не имевшего доступа в реальную политику движения «альтернативных правых» (Alt-right) – широкой неформальной коалиции культурных консерваторов, белых супрематистов, националистов и антифеминистов. Фактически предвыборная кампания Дональда Джона Трампа (Donald John Trump) 2015 – 2016 года, шедшая под лозунгом «Сделаем Америку снова великой», позиционировалась как революция одновременно против политического истеблишмента (не только демократического, но и старого республиканского) и против навязанной культурной парадигмы политкорректности и мультикультурализма – того явления, которое американские консерваторы зачастую именуют «культурным марксизмом» (хотя на самом деле к реальному марксизму оно отношения не имеет). Сам Д. Трамп не стеснялся открыто озвучивать обещания пресечь нелегальную иммиграцию (для чего предполагалось построить «Великую стену» на американо-мексиканской границе, причём за счёт Мексики), временно запретить въезд в США мусульманам, прекратить вывод производств в другие страны и повысить таможенные пошлины, чтобы ограничить поток иностранных товаров, подрывающих собственное американское производство. Любопытно при этом, что многочисленные обвинения Трампа в белом расизме, антифеминизме и «гомофобии» фактически работали на него, формируя у консервативно настроенного избирателя совершенно определённые надежды и политические ожидания, за которые при этом Трампу не приходилось брать на себя прямой ответственности.

Победа Дональда Трампа на президентских выборах 2016 года была неожиданностью, большинство аналитиков предрекали победу Клинтон. Она привела к настоящей панике в рядах радикальных демократов, леваков и всевозможных адептов политкорректности и толерантности, но и к явно завышенным ожиданиям со стороны консервативно настроенного гражданского общества. Суть этих завышенных ожиданий состояла в возможности вернуть ситуацию по существу к норме 50-х годов, разом обнулив все преференции, которые в течение прошедших десятилетий вымогали себе негритянские, феминистические, содомитские и прочие борцы за «положительную» дискриминацию белого большинства (так называемые SJW – Social Justice Warriors – «Борцы за социальную справедливость»). Эти завышенные ожидания играли на руку Трампу в ходе предвыборной кампании и фактически сделали его президентом, но сразу же после избрания стали для него серьёзной проблемой. Перед ним возник серьёзный выбор: либо действовать соответственно этим ожиданиям и вполне открыто пойти на эскалацию гражданского противостояния вплоть до полномасштабной гражданской войны, либо отмежеваться от радикальной части своего электората, предав его ожидания. Каждый из этих вариантов был сопряжён с крайне высокими рисками. Риски гражданской войны понятны и очевидны: проигравший в ней лишается всего, в том числе может лишиться и собственности, и свободы, и самой жизни, особенно учитывая, что в условиях той культурной и антропологической пропасти, которая разделяет сегодня противостоящие стороны, война между ними имеет все шансы дойти до полного, тотального физического уничтожения противника, не воспринимаемого более как существо вообще человеческое по своей природе. Однако отказ от эскалации противостояния означал для Трампа практически неминуемое поражение, поскольку в этом случае он всё равно оставался непримиримым «экзистенциальным» врагом («расистом и сексистом») для «левых» и при этом лишался поддержки и, хуже того, становился предателем для «правых». Едва ли в данном случае решение принимал сам Трамп лично. Вероятнее всего, выбор делался в рамках неформальной и неинституированной  системы согласования интересов и принятия решений выдвинувшими его финансово-промышленными и политическими элитами, которые в итоге так и не решились поступить симметрично «демократам» и впустить в статусную политику антисистемных правых как политический и культурный авангард консервативно настроенных белых (WASP) мужчин нормальной половой ориентации. В итоге Трамп действительно начал, и весьма решительно, реализовывать программу реиндустриализации США, активного возвращения производства в страну, защиты внутреннего рынка, борьбы за внешние рынки и демонтажа глобалистских конструкций типа Транстихоокеанского партнёрства (ТТП) и Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства (ТТИП), но при этом в расовом и «гендерном» вопросах его политическая позиция оказалась крайне невнятной, нерешительной, оппортунистической и, в конечном итоге, капитулянтской и пораженческой.

Как уже было отмечено, вряд ли ключевые решения в данном вопросе Трамп мог принимать сам по своей воле, но, тем не менее, стоит присмотреться и к его личным качествам. Престарелый долларовый миллиардер, дважды разведённый и женатый третьим браком на фотомодели, на 24 года моложе себя, которая позировала для журналов, в том числе, голой. Шоумен и телеведущий с явной склонностью к демонстративности, эксцентричности и эпатажности. Всё это не слишком соответствует ни образу, ни психологическому типу традиционного американского предпринимателя-пуританина, который мог бы быть органичным и аутентичным лидером консервативного движения. За свою жизнь Трамп трижды менял партийную принадлежность: сначала выступал сторонником Республиканской партии, затем поддерживал Партию реформ, с 2001 по 2008 год был демократом, а затем вновь вернулся к республиканцам, хотя при этом сам до своего выдвижения в президенты в 2015 году не занимал никаких государственных постов и не баллотировался на выборах. Давно, задолго до своего выдвижения кандидатом в президенты, Трамп выступал с программой реиндустриализации США, в том числе, посредством протекционистской налоговой и таможенной политики, однако его собственный бизнес трудно назвать производственным, а уж, тем более, высокотехнологичным: преимущественными сферами его интереса (и, соответственно, вложения капитала) была сфера недвижимости – строительный, гостиничный и игорный бизнес, а также шоу-индустрия, в частности, конкурс красоты «Мисс Вселенная». Таким образом, с точки зрения своей реальной социальной принадлежности он никак не является сам производственником, хотя и стремится представлять их интересы.

Заслуживают внимания и его семейные связи. Его дочь Иванка Мари Трамп (бывшая в течение президентства Дональда Трампа его ассистентом и советником, то есть работавшая в его команде) замужем за Джаредом Кори Кушнером, который, кстати, тоже принимал активное участие в предвыборной кампании Трампа и затем занял пост старшего советника президента США, курируя отношения США с Израилем. Проблема не в том, что Джаред Кушнер имеет еврейское происхождение и даже не в том, что он в частном порядке является исповедующим ортодоксальный модернизм иудеем (Иванка Трамп, выходя за него замуж, официально перешла в иудаизм, пройдя ортодоксальный гиюр и приняв еврейское имя Яэль). Проблема в том, что он является сыном миллиардера и одного из лидеров еврейской общины Нью-Йорка Чарльза Кушнера. Таким образом, брак дочери Трампа с Джаредом Кушнером имеет явные черты теснейшего, на семейном уровне, политического альянса Трампа с верхушкой еврейской диаспоры и со сверхкрупным монополистическим еврейским капиталом. Кстати, этот династический союз даёт ключ к пониманию ряда приоритетных направлений внешнеполитической активности США в годы президентства Д. Трампа, включая и резкое обострение американо-иранских отношений вследствие выхода США из т.н. «Совместного всеобъемлющего плана действий» («Ядерной сделки 5+1») и введения против Ирана новых «калечащих» санкций; и подписанный Трампом 25 марта 2019 года документ о признании оккупированных Израилем ещё в 1967 году Голанских высот «частью Израиля»; и официальное признание Иерусалима столицей Израиля 6 декабря 2017 года; и подписанный 15 сентября 2020 года на лужайке перед Белым Домом в Вашингтоне при посредничестве США т.н. «Авраамский договор» о нормализации отношений между Государством Израиль и Объединёнными Арабскими Эмиратами; и последовавшая сразу вслед за ним бахрейнско-израильская декларация – «совместное коммюнике об установлении дипломатических и мирных отношений», подписанное 18 октября 2020 года. Одним словом, мало кто из американских президентов, действуя в союзе с американской еврейской диаспорой, столь последовательно и успешно использовал внешнюю политику США в интересах Израиля. Едва ли это способствовало прочности и искренности союза Трампа с американскими патриотами и альтернативными правыми, традиционно настроенными по отношению к сионизму и еврейству негативно.

Поддержку Трампа на президентских выборах 2016 года со стороны «альтернативных правых» (Alt-right) и других крайних консерваторов во многом обеспечил руководитель его избирательной кампании Стивен Кевин «Стив» Бэннон (Stephen Kevin “Steve” Bannon) – талантливый и неординарный политик, выделяющийся смелостью, стратегическим масштабом и проектностью своего мышления и понимания мировых процессов и удостоившийся от глобалистов-плутократов вполне почётного ярлыка «расиста, сексиста, антисемита и антиисламиста». С 20 января по 18 августа 2017 года он занимал должность старшего советника президента по стратегическим вопросам и возглавлял Группу стратегических инициатив – фактически мозговой центр формирования политической стратегии. Однако 18 августа он был уволен  – по одним версиям по собственной инициативе, по другим – в результате возникшего конфликта в ближайшем окружении президента. Отставка Стива Бэннона и его уход из команды Трампа чётко совпали по времени с событиями в Шарлоттсвилле, при этом озвучивались как версии о том, что Марш «Объединённых правых» стал причиной отставки, так и о том, что Бэннон сам планировал свой уход и подал прошение об отставке еще 7 августа, но как раз из-за шарлоттсвилльского кризиса вынужден был задержаться. Достаточно сложно, не обладая инсайдерской информацией, достоверно реконструировать, что же именно произошло. В прессе озвучивались версии о том, что причиной отставки могло стать изменение конфигурации в президентской команде в связи с отставкой главы аппарата Белого дома Райнхольда Ричарда Прибуса 27 июля и назначением на эту должность Джона Фрэнсиса Келли, а также о конфликте Бэннона с Иванкой Трамп и Джаредом Кушнером. Озвучивалась также версия о том, что причиной отставки стали подозрения о возможной причастности Стива Бэннона к утечам компрометирующей информации о советнике по национальной безопасности Герберте Макмастере.

Вообще говоря, команда Трампа с самого начала отличалась крайней разнородностью и нестабильностью: за время избирательной кампании и первые два года президентства подали в отставку сами либо были уволены более двадцати изначально входивших в неё политиков. Среди них члены избирательного штаба Роджер Стоун и Сэм Нунберг (уволены в августа 2015 года), первый и второй главы избирательного штаба – Кори Р. Левандовски (ушёл в отставку или был уволен 20 июня 2016) и Пол Джон Манафорт-младший (подал в отставку 19 августа 2016 года в связи с обвинениями в незаконном получении денег от партии Виктора Януковича), советник по национальной безопасности Майкл Томас Флинн (подал в отставку 13 февраля после того, как стало известно о его разговорах с российским послом в Вашингтоне Сергеем Кисляком, о которых он не информировал высшее руководство), Директор ФБР Джеймс Брайан Коми младший (отправлен в отставку 9 мая  Трампом «за некомпетентность и неспособность к эффективному руководству» в связи с нарушениями, допущенными при расследовании дела о переписке Клинтон и, возможно, в связи с его отказом прекратить расследование по поводу вмешательства РФ в американские выборы 2016 года), Директор по связям с общественностью администрации президента Майкл Д. Дубке (подал в отставку 18 мая 2017, уволен 2 июня 2017), временный поверенный в делах США в Китае Дэвид Рэнк (подал в отставку 6 июня 2017 после решения президента Трампа выйти из Парижского соглашения по климату), официальный представитель Белого дома Шон Майкл Спайсер (подал в отставку 22 июля 2017 года в связи со своим несогласием с назначением на должность главы Белого дома по связям с общественностью Энтони Скарамуччи), глава Белого дома по коммуникациям Энтони Скарамуччи (уволен 31 июля 2017 года, то есть всего через 10 дней после своего назначения в связи с формированием новой команды, возглавляемой Джоном Келли, впоследствии стал политическим противником Трампа и, оставаясь республиканцем, поддержал на выборах 2020 противника Трампа кандидата от демократов Джозефа Робинетта Байдена младшего), Директор по коммуникациям Белого дома Хоуп Шарлотта Хикс (уволилась 1 марта 2018 года), Госсекретарь США Рекс Уэйн Тиллерсон (отправлен в отставку 13 марта, очевидно, в связи с явным несоответствием проводимой им внешнеполитической линии позиции президента), Постоянный представитель США при ООН Нимрата «Никки» Рандхава Хейли (подала прошение об уходе в отставку 9 октября 2018 года и прекратила полномочия 31 декабря 2018 года), Генеральный прокурор Джефферсон Борегард (Джефф) Сешнс III (вышел в отставку по просьбе президента 7 ноября 2018 года в связи с отказом от надзора за расследованием спецпрокурора Роберта Свэна Мюллера III относительно вмешательства России в президентские выборы США 2016 года), Министр обороны США Джеймс Норман Мэттис (20 декабря 2018 года подал в отставку в связи с разногласиями с президентом по поводу вывода войск из Сирии и утечки информации о планируемом выводе как минимум половины американского контингента из Афганистана, 1 января 2019 года перестал быть главой Пентагона фактически), советник по национальной безопасности Джон Роберт Болтон II (10 сентября 2019 года отправлен в отставку из-за своей слишком жёсткой позиции в отношении РФ, КНДР и Ирана).

Из одного только сделанного выше перечисления видно, до какой степени нестабильной и полной внутренних противоречий оказалась сложившаяся вокруг Дональда Трампа коалиция. Несомненно, все эти добровольные отставки и увольнения нельзя свести к какой-то одной общей причине. В некоторых случаях Трамп просто избавлялся от людей, которые вообще никогда не были членами его команды и были назначены ещё при Обаме, как, например, в случае с Джеймсом Коми и Дэвидом Рэнком. Другую часть отставок вполне можно объяснить чисто деловыми причинами, например, расхождением мнений по поводу новых возникающих внешнеполитических ситуаций и проблем, как, например, в случае с Джеймсом Мэттисом и Джоном Болтоном. Однако нельзя не заметить, что множество других отставок явно были связаны с теми или иными громкими скандалами, будь то расследование пресловутого «вмешательства РФ в американские выборы» (те самые выборы 2016 года, по итогам которых Трамп стал президентом США), многочисленные коррупционные скандалы, истории про дачу заведомо ложных показаний под присягой (как в случае с Сешнсом) и слив компромата на конкурентов, формально принадлежащих к своей же команде. Возможно, часть возникших склок имеет чисто личностный или хотя бы клановый характер, однако нельзя не заметить, что, по меньшей мере, некоторая часть расколов в команде президента Трампа имела принципиальный политический характер.

Победа Трампа на президентских выборах 2016 года во многом смогла состояться в результате ситуативного союза явно антисистемных политических сил, чьей программой была революция против американского политического истеблишмента в целом, с частью этого самого истеблишмента, вынужденной радикализоваться в результате раскола элит. Союз этот был чисто ситуативным и не мог быть надёжным, прочным и долговечным. Вполне очевидно, что между традиционными «старыми» системными американскими правыми (особенно на уровне статусных политических элит, связанных с Республиканской партией) и «альтернативными правыми» в совокупности с вполне традиционными для США, но столь же традиционно маргинальными и недопускаемыми в статусную политику праворадикалами (белые националисты, белые супрематисты, куклуксклановцы, «неоконфедераты», палеоконсерваторы, палеолибертарианцы, национал-анархисты и ультраправые анархисты из «Движения суверенных граждан», члены «гражданских ополчений», антифеминисты, включая членов «Движения за права мужчин» и т.д.) существует не просто практически непреодолимый политический, но и своего рода культурно-антропологический разрыв. Это настолько разные типы людей в социальном, ментальном, психологическом и культурном смысле, что традиционному «старому правому» республиканцу гораздо проще вести переговоры и договариваться со «старым», «традиционным» демократом, нежели с внесистемным «альтернативным правым». «Альтернативные правые», как и традиционные «ультраправые» для системных классических правых республиканцев существует только как электорат, то есть как объект управления, но никак не в качестве субъекта, с которым можно договариваться. Впускать внесистемные силы в сферу реальной актуальной политики классические системные республиканцы, конечно, не хотели и не собирались. Но за последние годы демократы настолько шатнулись влево, настолько трансформировались и сами открылись для заведомо прежде несистемных маргиналов, что это вынудило республиканцев сделать симметричный ход со своей стороны, чтобы как-то уравновесить резко перекосившееся политическое поле. Потому что одно дело классическому системному республиканцу договариваться, скажем, с демократом типа Альберта Арнольда Гора младшего – выпускника Гарвардского университета и сына сенатора, и совсем другое дело – договариваться с той же Камалой Деви Харрис – дочерью иммигрантов в первом поколении, получившей сносное среднее образование по пресловутой печально известной программе «басинга», а высшее образование – в «чёрном» Говардском университете. В условиях, когда Демократическая партия заключила «сделку с дьяволом», открыв «ящик Пандоры» и впустив в статусную политику негров, цветных, феминисток, содомитов, трансвеститов, трансгендеров и т.п. сброд, республиканцам просто не осталось другой возможности, кроме как попытаться привлечь и использовать внесистемных правых, что было, конечно, сугубо вынужденным с их стороны решением. Впрочем, предполагалось использовать их чисто утилитарно, не впуская в реальную статусную политику, потому что по сути для системных правых внесистемные праворадикалы и их ценности были и остаются столь же неприемлемы, как и для демократов. Цель правых радикалов была, разумеется, диаметрально противоположной: использовать раскол в политическом истеблишменте для того, чтобы взломать невидимую стену, неформально, но в высшей степени действенно изолировавшую их от реальной политики и десятилетиями загонявшей в заведомо маргинальное положение. А потом, разумеется, снести весь превратившийся в закрытую наследственную, почти кастовую корпорацию «политический класс», включая, в том числе, и совершенно чуждых им ценностно и культурно традиционных «старых» республиканцев.

Трамп победил в 2016 году в результате вынужденного, практически на грани возможного состоявшегося ситуативного альянса между правым крылом расколовшегося истеблишмента (солидными, респектабельными, зачастую потомственными в нескольких поколениях республиканскими профессиональными политиками, связанными принадлежностью к закрытым элитным клубам, зачастую сформированным на базе наиболее престижных университетов) и впервые прорвавшимися в реальную политику ультраправыми. Как только выборы были выиграны, этот ситуативный союз тотчас распался, а интересы вчерашних партнёров по коалиции разошлись самым диаметральным образом. Системные республиканцы (пусть даже в лице их правого, условно «трампистского» крыла) сразу же попытались загнать использованных ультраправых обратно за «невидимую стену» в положение фриков и маргиналов, ни в коем случае не дать им закрепиться в статусной политике. Архитектором победы Трампа во многом был третий и последний руководитель его избирательной кампании Стив Бэннон, но он же был главным стратегом и персонализированным живым воплощением прорыва внесистемных правых в реальную политику. Перед Трампом стояла очень трудная, почти невозможная по своей сложности политическая задача: удержать в своей упряжке «обе лошади», сбалансировать интересы. Только в этом случае он имел шанс переизбраться. И в случае разрыва с поддерживающей его частью истеблишмента, и в случае утраты массовой уличной «подпорки справа», он автоматически терял равновесие и был обречён упасть. Эту попытку «впрячь в одну телегу коня и трепетную лань» и отражает необычайная пестрота его команды, в которую вошли и центрист, перешедший в своё время из Демократической партии в Республиканскую Майкл Ричард Пенс, и внесистемный ультраправый Стив Бэннон, и представители еврейской финансовой верхушки: уже упомянутый выше Джаред Кушнер и Стивен Тёрнер Мнучин, бывший сотрудник банка Goldman Sachs, сотрудничавший в своё время с Джорджем Соросом.

Удержать в одной упряжке столь разные и трудно совместимые политические силы Трампу в итоге не удалось, что и стало ключевой причиной его поражения. Его политические противники, очевидно, понимали хрупкость ситуативного альянса, который привёл Трампа к власти, и опираясь на который он мог бы её удержать, и нанесли в высшей степени эффективный удар, который не мог этот альянс не разрушить. Речь идёт о кампании сноса памятников героям Конфедерации.

 

Война памятников и Шарлоттсвилль

 

Вообще стоит отметить, что история Гражданской войны в США (которую правильнее было бы называть проигранной Войной за независимость КША) до крайности мифологизирована. Идеологизированный миф перетолковывает её как якобы войну за освобождение негров. В реальной истории, разумеется, освобождение негров-рабов было не причиной и не целью войны, а исключительно прикладным орудием в ходе неё. Причиной войны были, во-первых, трудноразрешимые экономические противоречия между двумя слишком разными хозяйственными укладами (включая вопросы таможенной политики и конкуренцию за освоение «ничейных» западных территорий), а, во-вторых, тот факт, что на базе этих разных хозяйственных укладов сформировались общности с разной культурной идентичности, имеющие тенденцию превратиться в две разные независимые нации. Освобождение негров было провозглашено северянами только в середине войны – фактически в порядке политической и экономической диверсии против южан. После военного разгрома и оккупации КША, предоставление неграм гражданских прав опять-таки не имело отношения к борьбе за их интересы: негры продолжали использоваться северянами исключительно инструментально – как орудие национального унижения проигравших южан и противовес на случай, если они вновь попытаются самоорганизоваться для борьбы за независимость. По мере того, как на Юге оккупационный режим сменялся политикой интеграции, и в пределах своих штатов южане восстанавливали своё самоуправление, гражданские права негров утрачивали актуальность, и на сто с лишним лет о них благополучно забыли. Вспомнили о них уже в совершенно иных условиях, когда они снова понадобились исключительно в качестве орудия, но уже для решения другой задачи: разрушения гражданского общества и слома сопротивления т.н. «среднего класса» глобалистским проектам верхушки транснационального финансового капитала.

Активный снос памятников (сначала только героям проигранной войны за независимость Юга), как символа национального примирения, начался в 2015 году. Формальным предлогом для этого стал инцидент 17 июля 2015 года, когда Дилан Сторм Руф застрелил нескольких негров в Чарльстоне. Фактически же борьба с символикой Конфедерации вообще и демонстративный демонтаж памятников её героям в частности стал частью начавшейся избирательной кампании в условиях того глубокого раскола и элит, и самого американского общества, о котором уже было сказано выше. Снос памятников фактически стал для демократов средством разрыва существовавшего до этого политического консенсуса и фактического объявления новой гражданской войны, целью которой является полный демонтаж американской национально-культурной идентичности. И, соответственно, средством мобилизации тех социальных сил, которые являются непосредственным тараном этого разрушения – негритянских расистов из BLM, фашистских штурмовиков из «Антифа», всевозможных девиантов и вырожденцев из SJW и т.п. Летом и осенью 2015 года всё началось даже не с памятников, а с удаления флагов Конфедерации, и к этой инициативе сразу же подключилась Хилари Клинтон, фактически превращая борьбу с символами Конфедерации в часть своей уже начавшейся избирательной кампании. Осквернение памятников в этот период уже происходило, но пока только в качестве частных актов вандализма.

Старт кампании уже собственно сносу памятников был дан в декабре 2015 года решением городского совета Нового Орлеана, проголосовавшего за демонтаж четырёх городских памятников южанам. Впрочем, реализовано это решение было лишь спустя более года – с марта по май 2017 – городскими властями были уничтожены четыре исторических монумента: памятник президенту Конфедеративных Соединенных Штатов Джефферсону Дэвису, обелиск в честь битвы у Либерти-Плейс, конную статую генерала Пьера Борегара и статую Роберта Ли. Но это было только начало. За этим решением последовала целая серия решений о сносе, переносе на другое место или в музеи памятников полководцам, солдатам и даже просто гражданским общественным деятелям Юга.

30 августа 2015 года на территории Университета штата Техас в Остине по решению местных властей был демонтирован памятник Президенту КША Джефферсону Дэвису. В ноябре-декабре 2016 года 70-футовый обелиск, посвящённый героям Конфедерации, был перемещён из Луисвилля, где он располагался на территории Университета, в небольшой городок Бранденбург, расположенный неподалёку. В августе 2017 года в Балтиморе демонтировали четыре памятника – памятники генералам Конфедерации Роберту Ли и Томасу Джексону, монумент женщинам Конфедерации, памятник солдатам и морякам Конфедерации, а также памятник судье Роджеру Бруку Тейни, автору постановления Верховного суда 1856 года, которое отрицало гражданство негров. Подобных прецедентов в период с 2016 по 2017 год было множество. Впрочем, это были ещё относительно цивилизованные и формально законные акции, осуществлявшиеся рабочими бригадами по прямому указанию местных властей. Демонтируемые таким образом памятники либо переносились на другое, менее значимое, место, либо поступали в музейные хранилища. Характерно, что чаще всего подобные демонтажи осуществлялись по ночам, чтобы избежать сопротивления защитников памятников. Однако даже это первая волна сноса памятников вызвала резкую эскалацию гражданского противостояния. Это противостояние затронуло не только общество (массовые демонстрации как с требованием демонтажа памятников, так и в их защиту), но и политическую элиту. В этом плане показательно опубликованное в СМИ сообщение, согласно которому в связи со сносом монументов в Новом Орлеане не названный по имени законодатель из соседнего штата Миссисипи призвал в фейсбуке «линчевать всех, кто, как и так называемые власти Луизианы, уничтожает память о нашей истории», а также не названный кандидат в конгресс от Южной Каролины предлагал за каждый снесённый памятник солдатам и генералам Конфедерации ликвидировать по монументу чернокожим рабам. Если допустить, что эта информация правдива и не является фальшивой новостью, то она свидетельствует о том, насколько радикализовались не только массы, но и политики.

Апогеем гражданского противостояния, спровоцированного первой волной демонтажа памятников, стали события в городе Шарлоттсвилле, где в связи с решением городских властей демонтировать памятник генералу Роберту Ли столкнулись наиболее радикальные группы сторонников и противников сноса памятника. Стоит отметить, что хотя раскол затрагивает весьма широкие массы населения, «лицом» протеста с обеих сторон закономерно оказываются наиболее радикальные группировки. Именно они и столкнулись в ходе событий 11 и 12 августа 2017 года во время т.н. марша «Объединённых правых». Итог столкновения ультраправых и ультралевых радикалов оказался вполне предсказуемым: оно привело к жертвам. В результате столкновений как минимум 19 человек с обеих сторон было ранено, одна женщина (со стороны левых радикалов) погибла. И хотя правые радикалы были в этих столкновениях стороной скорее обороняющейся (во-первых, они фактически защищали status quo в смысле сохранения уже существующего более девяноста лет памятника, являющегося неотъемлемой частью национальной исторической памяти и имеющего несомненную художественную и эстетическую ценность, во-вторых, не стоит забывать, что столкновения были спровоцированы тем, что именно агрессивно настроенные левые экстремисты явились на акцию своих политических противников, а не наоборот, вместо того, чтобы провести собственное мероприятие в другом месте) средства массовой дезинформации, находящиеся преимущественно в руках стоящего за леваками и либералами крупного финансового капитала, представили дело так, будто бы имело место нападение «расистов и фашистов» на «протестующих против расизма граждан» и неспровоцированное умышленное убийство ими женщины. Это выразилось и в тенденциозной, если не сказать откровенно лживой трактовке событий, и даже в используемом языке, в котором правые радикалы именуются не иначе как «расистами» и «экстремистами», а левые экстремисты, погромщики и вандалы – «активистами» и «протестующими».

Августовские события в Шарлоттсвилле были итогом длительного и целенаправленного подстрекательства со стороны демократов. Суть провокации была в том, что победа на президентских выборах Дональда Трампа расценивалась и умеренно консервативными американцами, и правыми радикалами как знаковая победа, то есть их коллективный приход к власти. Фактически же полномочия и возможности президента в США весьма ограничены: президент не имеет легальных полномочий вмешиваться в юрисдикцию правительства штатов и местного самоуправления. В результате возник драматический зазор между символическим образом власти и явно завышенными ожиданиями от победы на президентских выборах с одной стороны – и фактическими властными полномочиями и возможностями с другой. Символическое надругательство над исторической памятью консервативных белых американцев имело конкретные цели. Во-первых, деморализовать их, сыграв на завышенных ожиданиях от победы на президентских выборах, демонстративно растоптать эту победу. Во-вторых, символически наглядно продемонстрировать бессилие президента и федерального правительства: «вот, мы безнаказанно уничтожаем и оскверняем ваши святыни при вашем же президенте, и ничего он нам не сделает – он либо бессилен, либо не настолько ваш, как вы думаете». И, в-третьих, спровоцировать столкновения с расчётом принести «сакральную жертву», что демократам в итоге и удалось в Шарлоттсвилле. Шарлоттсвилльский инцидент был по существу сконструирован как классический цугцванг в шахматной партии: какой бы ход в ответ ни сделали сам Трамп и его администрация, они неизбежно теряли фигуры. В ситуации, когда демократы практически контролировали СМИ и формировали картину реальности, маркировав правых радикалов как «расистов, экстремистов и убийц», а левацких экстремистов, чёрных расистов, откровенных анархистов и примкнувших к ним уголовников как «граждан, протестующих против расизма», Трамп был поставлен перед выбором: либо солидаризоваться с наиболее боевой, пассионарной и решительной частью своего электората, или от неё отмежеваться. Ясно и однозначно поддержав защитников памятников и полностью с ними солидаризовавшись, он сохранил бы свою поддержку со стороны «улицы», но получил бы ярлык «маргинала», «расиста» и «пособника убийц», что однозначно сказалось бы на его отношениях системной частью республиканской партии и с еврейской диаспорой и неоднозначно – на его рейтинге в среди умеренно консервативных пассивных обывателей. Ясно и однозначно отмежевавшись от шарлоттсвилльских радикалов и осудив их, Трамп потерял бы поддержку «улицы», став для своих наиболее радикальных и боевитых сторонников предателем, но укрепил бы репутацию системного «респектабельного» политика. Оба варианта были для него в сущности невыгодны, потому что резко сокращали его базу поддержки по сравнению с периодом первой избирательной кампании, лишали возможности усидеть на двух (на самом деле – даже на трёх) стульях. В итоге Трамп проявил нерешительность, попытался «замять дела», уйдя от однозначного ответа в надежде удержать выгодную для него неопределённость. Непосредственно сразу после шарлоттсвилльских событий 13 августа он выступил с весьма невнятным заявлением в котором высказался в том смысле, что вина за произошедшее «ложится на многие стороны», призвал к единству и к осуждению ненависти и насилия. Такое заявление было воспринято не только ультраправыми радикалами и «альтернативными правыми», но и более умеренными защитниками памятников и консервативными носителями традиционной белой англо-саксонской протестантской идентичности как предательство если не прямых предвыборных обещаний, то, по меньшей мере, возлагавшихся на Трампа надежд и связанных с его победой чаяний. В то же время, демократы в подконтрольных им СМИ интерпретировали слова Трампа как «уравнивание расистов и их жертв», что дало повод навесить на него все ярлыки, которые бы на него были навешаны и в случае прямой поддержки защитников памятников и осуждения их сноса как вандализма. Крайне негативной оказалась и реакция еврейской общины, озвученная раввином Хаскелом Лукстейном – тем самым, который «принимал в иудаизм» дочь Трампа Иванку. В результате, не определившись с выбором, Трамп не только не сохранил предвыборную ситуацию, когда неопределённость позволяла каждой части его электората связывать с ним свои надежды, но оказался в диаметрально противоположной ситуации, когда каждая из сторон трактует сказанные им слова в наихудшем для себя смысле. В результате в последующих выступлениях Трамп вынужден был изменить позицию, всё более определённо осуждая «расистов». Однако эффект от этих выступлений был совсем не таким, как если бы эта позиция была заявлена им изначально: теперь это выглядело не как отмежевание статусного политика от маргиналов, а как покаяния и попытки оправдываться. Вообще весь тон «разъяснений» президентской администрации и республиканской партии был пораженческим, в духе «президента не так поняли». Но кто же мешал ему высказаться однозначно и без двусмысленностей? В результате Трамп из шарлоттсвилльской ловушки вышел с максимально возможными репутационными и политическими потерями, заработав клеймо «расиста», но притом ещё и расиста слабого, трусливого, кающегося и предавшего своих избирателей. Худшего варианта нельзя было придумать.

В итоге наиболее решительные сторонники Трампа – его потенциальная уличная армия на случай прямого силового гражданского противостояния – в определённой мере от него отвернулись, резонно сделав вывод, что предатель хуже открытого врага. Символом этого разрыва стала последовавшая сразу же после событий в Шарлоттсвилле отставка Стивена Бэннона, олицетворявшего связь администрации Трампа с движением альтернативных правых. При этом разрыв Бэннона с администрацией Трампа не ограничился чисто формальным уходом с должности, а едва не перерос в судебные разбирательства. Умеренные же консерваторы, которые могли бы при более благоприятных обстоятельствах служить радикальному авангарду ультраправых надёжным тылом и по ходу эскалации гражданского конфликта сами постепенно радикализоваться и втягиваться в активную борьбу, почувствовав трусливую нерешительность Трампа, увидев, как маргинализируются и демонизируются радикальные правые активисты, естественным образом деморализовались и затаились, понимая, что инициатива не на их стороне, и лучше не лезть в пекло. И действительно, спустя три года предвыборные опросы и сами итоги выборов 2020 года показали размывание ядерного электората Трампа: от него отвернулась часть белых мужчин, голосовавших за него в 2016 году. Правда, он при этом нарастил поддержку среди негров и латиносов, переставших видеть в нём белого расиста, и в плане абсолютного числа голосов он даже улучшил свой результат, но для исхода выборов в США победа в ключевых штатах важнее абсолютного числа голосов. А как раз в ключевых штатах, ранее в 2016 году голосовавших за него, Трамп к 2020 году частично потерял поддержку своего ядерного электората – белых мужчин.

В результате 2017 год стал в карьере Трампа переломным: его изначальная широкая наступательная коалиция распалась, инициатива перешла к его противникам. Это выразилось, прежде всего в том, что статусные респектабельные демократы и стоящие за ними банковские плутократические элиты стали всё более открыто опираться на левацких маргиналов и экстремистов, погромщиков и вандалов, провоцируя их к применению прямого уличного насилия и обеспечивая его юридическую безнаказанность и моральное оправдания в рамках формируемой СМИ картины рамок «нормальности». Чёрные расисты, анархисты, боевики «Антифа», педерасты и трансвеститы, радикальные феминистки и откровенные уголовники почувствовали свою безнаказанность и силу, в то время как представители белого среднего класса, напротив, оказались полностью затерроризированы уличной шпаной с одной стороны и юристами и прессой – с другой.

Наглядной демонстрацией этой ситуации стала вторая волна сноса памятников солдатам и генералам Юга, последовавшая за Шарлоттсвилльским инцидентом. Если до этого демонтаж памятников проводился на формально законном основании по решению местных властей специально нанятыми работниками и чаще всего, чтобы не накалять страсти, в ночное время, то вечером 14 августа произошёл был создан прецедент уже совершенно иного рода. В Дареме (штат Северная Каролина) толпа вандалов-погромщиков – преимущественно негров и цветных, а также примкнувших к ним, а, возможно, как раз организовавших их белых левацких экстремистов – самочинно при полном попустительстве местных властей и полиции сбросила стоявший перед административным зданием бронзовый памятник безымянному солдату Конфедерации и принялась глумиться над памятником, плюя на него и пиная его ногами до тех пор, пока фактически не уничтожила статую. Действия толпа вандалов, разумеется, прямо нарушали законы штата, запрещающие самочинное уничтожение объектов исторического наследия. Однако власти штата не только не смогли пресечь акт вандализма, но и не привлекли виновных к ответственности – и это при том, что надругательство над памятником осуществлялось прилюдно, открыто и демонстративно. Тем самым был создан прецедент – погромщикам, вандалам, уличным экстремистам и прочим подонкам в тех штатах, в которых администрацию контролируют демократы, был дан совершенно ясный сигнал, означающий фактически гарантию безнаказанности произвола и уличного насилия, если оно вписывается в линию «политической целесообразности». Разумеется, после этого по контролируемым демократами штатам прокатилась вторая волна уничтожения памятников – но теперь уже не не демонтажа, а беззаконного уничтожения толпами вандалов, сопровождающегося всяческим демонстративным издевательством, глумлением и осквернением. Законопослушные граждане в демократических штатах оказались в странной ситуации: самоорганизовавшиеся криминальные элементы действовали совершенно открыто, нагло и демонстративно при попустительстве, а, точнее говоря, при фактическом покровительстве местной администрации и полиции, а также полной поддержке СМИ, упорно именующих открытых уголовников – «социальными активистами», «демонстрантами», «протестующими» и «борцами с расизмом». И это при номинальной власти в стране президента-республиканца и преобладании республиканцев как в Сенате (на тот момент 52 республиканца против 46 демократов при двух независимых депутатах), так и в Палате представителей (240 республиканцев против 194 демократов)!

 

США на грани второй гражданской войны

 

Итак, опишем в общих чертах ситуацию в США после шарлоттсвилльских событий. В стране законно избранный президент-республиканец опирается на республиканское большинство в обеих палатах Конгресса (до конца 2018 года, когда по итогам выборов демократы получили большинство в Палате представителей). Демократы формально являются оппозицией, контролируя при этом, однако, чуть менее половины Сената, более трети Палаты представителей и почти половину штатов. Фактически же и политический истеблишмент, и стоящие за ним кланы сверхкрупного монополистического капитала расколоты. Безусловно, Трамп на самом деле не являлся на тот момент внесистемной фигурой. Сам по себе будучи даже не мультимиллионером, а миллиардером, он имел поддержку как части статусной политической элиты, так и влиятельных финансово-промышленных групп, в особенности – связанных с промышленным производством. Тем не менее, раскол внутри элит произошёл таким образом, что антитрампистские силы с самого начала были всё-таки более влиятельны – поэтому именно Трамп зачастую воспринимался как якобы «противник истеблишмента» и чуть ли не «революционер».

Во-первых, спекулятивный финансовый капитал в США уже давно превосходит капитал промышленный и производственный.

Во-вторых, на стороне противников Трампа оказалось не только большинство наиболее влиятельных традиционных СМИ, но и практически все супермонополисты в сфере социальных сетей. И именно они создали картину реальности, в которой консерваторы выглядят в лучшем случае ограниченными ретроградами, а в худшем – расистами и неонацистами, и наоборот, даже откровенно криминальные противоправные действия и прямое насилие со стороны чёрных расистов и левацких экстремистов легитимизируется как «акции прямого действия борцов с неравенством и дискриминацией». В результате такого преимущества в отношении средств пропаганды (в особенности сетевых медиа) в обществе была сформирована асимметрия восприятия насилия: любой акт насилия со стороны «правых» воспринимался как возмутительное и абсолютно нетерпимое проявление их тёмной расистской, сексистской и вообще склонной к насилию сущности, в то время как регулярное и систематическое противоправное насилие со стороны леваков и негритянских расистов подавалось либо как не заслуживающий внимания случайный эксцесс, не имеющий прямого отношения к в целом мирному и ненасильственному гражданскому движению, либо и того хуже – как насилие, легитимное в рамках «прогрессивного революционного  правосознания».

В-третьих, демократы контролировали преимущественно густонаселённое Атлантическое и Тихоокеанское побережье, в то время как республиканцы – преимущественно сельскую «одноэтажную» Америку. И хотя США являются федеративным государством, в котором важную роль играют правительства отдельных штатов, всё-таки в условиях предреволюционной ситуации именно крупные города имеют решающее значение, потому что здесь массы населения более сконцентрированы и легче поддаются мобилизации. При этом именно в городах в условиях постиндустриальных реалий количество людей, не занятых непосредственным производительным трудом, всегда превосходит количество людей, им занятых. Поэтому при переходе событий в революционное русло активистскому анархолевачью и неграм из гетто проще провозгласить себя «народом», чем реднекам из сельских фермерских штатов или белым жителям «Ржавого пояса».

Таким образом, уже в 2017 году, то есть в первый же год президентства Трампа, ситуация в США приобрела признаки кануна гражданской войны. Во-первых, раскол элит, о котором мы писали начиная с 2011 года, достиг такой глубины и остроты, что проигравшие выборы демократы практически открыто взяли курс на саботаж и непризнание легитимности контролируемых республиканцами федеральных органов. Во-вторых, в контролируемых демократами штатах местные администрации создали прецедент полной безнаказанности заведомо и демонстративно противоправных действий уличных экстремистов левацкого толка. Тем самым они разрушили на контролируемых ими территориях обязательность действия установленных законом правовых норм и монополию государства на легитимное насилие. Фактически для того, чтобы дезорганизовать работу федеральных органов государственной власти, они искусственно создали в стране революционную ситуацию, при которой одним из источником власти становится уличная толпа, присваивающая себе право говорить от имени «народа» и не считаться с законами и прописанными в них процедурами. В этой ситуации решающим фактором становится не количество голосов, а организованность, решительность и готовность к неправовому насилию активных меньшинств, поддерживающих ту или иную сторону. Снос, а затем и беззаконное разрушение памятников как раз и стали инструментом мобилизации экстремистов, выступающих радикальным боевым крылом Демократической партии, а также приучения их к безнаказанности демонстративного попрания правовых норм и законов и утверждения своей воли прямым насилием, то есть узурпации власти явочным порядком.

Цель этих действий понятна. Во-первых, максимально парализовать администрацию Трампа, лишить её фактических возможностей реализовать свою программу реиндустриализации Америки и соответствующего изменения её социальной структуры. Реиндустриализация страны необратимо изменила бы соотношение сил в пользу производственного сектора и среднего класса, подорвав как социальную, так и финансовую базу демократов и стоящих за ними банкократических элит. Во-вторых, просто вызвать в стране социальный и экономический кризис, поскольку отвечать за него в любом случае придётся правящей партии, а партия, формально находящаяся в оппозиции, в ситуации экономического кризиса и роста социального недовольства может рассчитывать на улучшение своих электоральных результатов. То и другое в совокупности называется простыми словами – целенаправленное вредительство и диверсионная деятельность в собственной стране. Но, очевидно, была и третья задача – подготовка сценария революционного захвата власти. В случае, если на выборах одна из сторон (или обе сразу) на полную катушку запускают машину фальсификации результатов (заметим, что несмотря на республиканское федеральное правительство, в контролируемых демократами штатах подсчёт голосов осуществляют именно они), то в итоге может сложиться ситуация, когда обе стороны по итогам выборов объявляют о своей «честной» победе. В этом случае каждая из сторон может призвать своих сторонников «защитить демократию», то есть «волю большинства избирателей». Какова при этом на самом деле воля большинства избирателей – уже не имеет решительно никакого значения, значение имеет только то, которая из сторон сможет более эффективно отстоять свою версию её трактовки. Уровень бесстыдства и откровенности фальсификаций при этом уже не важен, важно лишь то, кто из противников обладает более сплочённым меньшинством и более готов к организованному насилию. Именно на эскалацию гражданского противостояния, на приучение своих сторонников к неправовому насилию, презрению к закону, формальным процедурами и «честным» правилам игры и сделали ставку демократы в первый же год президентства Трампа.

Особо следует подчеркнуть, что несмотря на имидж эксцентричного и непредсказуемого «внесистемного» человека достаточно радикальных взглядов с агрессивной риторикой и наступательной манерой ведения предвыборной кампании, Трамп, в сущности, сразу после своей победы на выборах 2016 года оказался скорее в позиции обороняющегося. Во-первых, будучи президентом, он и его партия несли ответственность за политическую и экономическую ситуацию в стране. Демократы же сразу избрали для себя подрывную стратегию «чем хуже – тем лучше»: чем хуже будет социальная, политическая и экономическая ситуация – тем больше будет недовольство электората правящей партией, формально несущей ответственность за всю ситуацию. Во-вторых, Трамп представлял интересы преимущественно национальной промышленной буржуазии, чьи интересы практически неразрывно связаны с США как конкретным государством и конкретной территорией. Демократы же представляли интересы преимущественно финансового капитала, готового в крайнем случае ради сохранения своего глобального господства пожертвовать США как конкретной страной и территорией. Финансовые активы гораздо проще вывести во внешние юрисдикции, чем активы производственные и вообще материальные. Поэтому противники Трампа, играя на обострение, имели возможность зайти гораздо дальше, чем это мог себе позволить Трамп. В-третьих, как уже было отмечено выше, явное преимущество демократов в сфере контроля средств массовой информации в целом и социальных сетей в особенности создало асимметричную ситуацию восприятия правых радикалов как неприемлемых («расистов», «экстремистов»), а не менее и даже более склонных к насилию левых радикалов – как приемлемых («радикальных антифашистов», «борцов за социальную справедливость»). На уровне формируемого СМИ шаблона общественного восприятия насилие, даже единичное, со стороны представителей «правых» стало выглядеть как «чудовищное», за которое моральную ответственность несёт всё движение в целом, в то время как даже демонстративно противоправное насилие «левых» представляется обществу как несущественные издержки борьбы за якобы «справедливое дело». Именно поэтому Трамп вынужден был отмежеваться от своих наиболее радикальных сторонников и потерял ресурс потенциального уличного насилия. Демократы же не только не утратили связи со своим радикальным крылом, но и сформировали у него полную и устойчивую уверенность в своей безнаказанности.

Вопрос о том, был ли выбор Трампа вынужденной необходимостью или стратегической и фатальной для него ошибкой, уже не имеет существенного значения. Факт состоит в том, что после августа 2017 года его принципиальные возможности борьбы (не важно – организации переворота или противодействия перевороту) с опорой на «улицу» были сведены если не к нулю, то к минимуму. Вообще вся история со сносом памятников (как, кстати, и резкое обострение активности американских феминисток в связи с акцией «Me Too» в октябре – декабре того же 2017 года) имеет явные черты целенаправленного проектного провоцирования социальных конфликтов и искусственной эскалации раскола общества как прикладного средства подрыва управленческих возможностей президентской администрации.

Впрочем, проиграв борьбу за силовую «уличную» поддержку, Трамп нанёс удар на другом направлении, активно и деятельно уничтожая созданные при администрации демократов мировые глобалистские структуры типа Транстихоокеанского партнёрства и Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства (восстановить которые глобалистам будет не так легко) и развязав практически открытую экономическую войну с Китаем с целью вытеснить его с американского рынка. Кстати, корейский кризис 2017-2018 годов, разразившейся вокруг северокорейской ядерной программы (включая создание водородной бомбы и испытаний межконтинентальных баллистических ракет, способных доставить ядерный заряд на территорию США), несмотря на то, что в этот раз Северная Корея формально отмежевалась от Китая, а Китай даже присоединился к санкциям против неё, вполне вероятно, имел прямое отношение к большой игре между США в лице Администрации Трампа и Китаем. В высшей степени показательным в плане расклада мировых сил стал 47-ой Всемирный экономический форум, состоявшейся в Давосе 17-20 января 2017 года. Этот форум произвёл впечатление «мира, перевернувшегося вверх ногами». В то время как в США, более ста лет выступавших главным мировым оплотом экономического либерализма, глобализации и свободы торговли, победил «изоляционист» (в кавычках, конечно) Трамп, в Давосе в качестве главного защитника идей благотворности глобализации, «способствующей мировому экономическому развитию», активизации мировой торговли и свободы перемещения товаров выступил никто иной как... председатель Китайской Народной Республики и по совместительству генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Китая Си Цзиньпин, призвавший отказаться от протекционистской торговой политики и торговых войн. Выступление лидера «коммунистического» Китая, взявшего на себя роль защитника экономического либерализма, свободного рынка и глобализации, вызвало настоящий восторг у представителей мировой транснациональной капиталократической элиты, в том числе у представителей американской делегации, представлявших ещё старую «обамовскую администрацию», включая бывшего вице-президента (на тот момент) США Джо Байдена, призвавшего к «сопротивлению против сил дезинтеграции». Да, именно Давоский форум 2017 года ярко продемонстрировал кажущуюся немыслимой смычку интересов «коммунистического» (на самом деле фашистского) Китая и американских «демократов» в рамках общего проекта глобализации и «мира без границ и барьеров», единого рынка со свободным движением финансов, товаров, услуг и рабочей силы. Разумеется, из этого не следует делать скоропалительного вывода, будто бы при администрации демократов между США и Китаем нет экономического и политического соперничества и конфликта интересов. Однако это конфликт и соперничество в рамках принципиально одной и той же принципиальной системы мироустройства – а именно глобалистской. Конфликт же условных «трампистов» как с американскими, так и с китайскими глобалистами носит принципиально иной характер – характер несовместимости и невозможности совместного существования по принципу «или мы – или они».

Сложно утверждать наверняка, но, возможно, в этом и состояла стратегия Трампа и стоявших за ним сил: не ввязываясь в навязываемые им демократами войны по поводу толерантности, политкорректности, культурной идентичности, гендерных прав и преференций меньшинств, сокрушить экономический базис противника, изменив саму структуру американской экономики, а, следовательно, и социальную структуру американского общества. Возможно, что Трамп рассчитывал, что, дистанцировавшись от маргинальных правых радикалов и достигнув за четыре года заметных экономических и социальных успехов (сделав «Америку снова великой»), он сможет по принципу «победителя не судят» перетянуть на себя симпатии всего среднего класса, независимо от партийной принадлежности, и значительной части элит, в то время как демократы, развязав в своих собственных штатах руки маргиналам, экстремистам и уголовникам, сами себя дискредитируют и маргинализируют в глазах собственного же более или менее вменяемого массового избирателя, имеющего возможность сравнивать ситуацию со спокойными и благополучными штатами, контролируемыми республиканцами. Сейчас, из 2021 года, уже известно, что этот план провалился и привёл к поражению. Но в 2017 и 2018 годах это не было очевидно.

 

«Пандемия» COVID-19 и пандемия психоза

 

Начало 2020 года ознаменовалось событиями, весьма радикально повлиявшими на исход решающей схватки.

Первым из этих событий стала эпидемия коронавируса SARS-CoV-2, возбудителя COVID-19, официально объявленная пандемией. Эпидемии COVID-19 как фактору мировой политики была посвящена серия уже опубликованных нами ранее специальных аналитических статей, поэтому здесь мы остановимся на ней лишь самым кратким образом. Первое, на что следует обратить внимание, говоря о COVID-19, – это существенное различие между в собственном смысле биологической эпидемией как таковой и её информационным отражением.

Официальной датой начала «пандемии» считается 8 декабря 2019 года. На 8 декабря 2020 года, по данным официальной статистики в мире в целом число заразившихся вирусом SARS-CoV-2 оценивалось в 68 373 435, а число умерших (не вполне понятно: непосредственно вследствие COVID-19 или только с диагностированным COVID-19) – в 1 558 617 человек. Таким образом, будем условно считать эти цифры годовыми за первый год «пандемии». На 8 декабря 2021 года число заразившихся достигло 267 578 014 (по другим данным 267 728 286), а число умерших – 5 290 476 (по другим данным 5 278 904) человек. Таким образом, за второй год «пандемии» заразилось около 200 миллионов человек и умерло чуть менее 3 миллионов 732 тысяч.

По поводу количественных показателей за первый год (с 8 декабря 2019 года по 8 декабря 2020 года) мы уже отмечали, что по числу жертв «пандемия» COVID-19 превзошла рядовую ежегодную эпидемию гриппа в 2,4 раза, а если принимать во внимание недоучёт по смертности от гриппа и вероятную завышенность данных по смертности от коронавируса – то несколько меньше. Даже с учётом того, что официальные данные по смертности от вируса SARS-CoV-2, по-видимому, несколько завышены за счёт приписывания к жертвам коронавируса многих из тех, кто умер, будучи им заражён, от не связанных с ним причин, это достаточно серьёзная цифра, но всё-таки вполне сопоставимая по порядку величин с обычной ежегодной смертностью от гриппа. Таким образом, не впадая в конспирологические крайности можно констатировать, что да, проблема не надуманна: вирусная инфекция, именуемая COVID-19 реально существует, как существует и вирус SARS-CoV-2, её вызывающий. Да, этот вирус действительно опаснее и агрессивнее, чем обычный, «среднестатистический» для последних лет вирус гриппа. Попросту говоря, за 2020 год человечество потеряло от коронавируса немногим больше, чем обычно в штатном режиме оно теряет за два года, вообще не воспринимая это как что-то выходящее за рамки естественности и обыденности. Или приведём другой пример: среднегодовой уровень смертности от ДТП оценивается примерно в 1,25 миллиона человек, а в некоторые годы он оказывается заметно выше этой цифры. Таким образом, число жертв коронавируса за первый год «пандемии» вполне сопоставимо с количеством жертв, которые человечество добровольно приносит ради скорости и комфорта передвижения, не видя в этом не только повода для паники и истерии, но и вообще не замечая этого и воспринимая, как фоновое значение.

За второй год пандемии её показатели заметно возросли: показатели общей заболеваемости – почти в 3 раза, а смертности – в 2,4 раза (что, кстати, ставит под некоторое сомнение эффективность активно проводившейся в течение почти всего 2021 года по всему миру вакцинации). Таким образом, и вирус, и болезнь несомненно реальны, но вот считать ли уровень распространения инфекции эпидемической вспышкой, эпидемией или пандемией – это уже вопрос не объективного факта, а субъективной интерпретации, потому что критерии различий между этими понятиями не точны, не формализованы и в значительной степени сводятся или к личной оценке, или к произвольно заданным правилам терминологии, или к требованиям политической конъюнктуры.

Вирусная инфекция во всяком случае стала реальным действующим фактором и угрозой, однако масштаб социальных и экономических разрушений, вызванных карантинными мероприятиями в рамках «борьбы с пандемией», оказался явно несопоставим с собственно биологической эпидемией как таковой. Именно эта диспропорция и стала причиной популярности разного рода конспирологических версий происходящего. В простейшем случае конспирологическая версия состоит в том, что вирус якобы был создан искусственно и распространён «мировым правительством» с целью осуществления глобальной социально-политической трансформации мира и установления пресловутого «нового мирового порядка». В отношении искусственного происхождения вируса конспирологическая версия выглядит хотя и теоретически реалистичной, но маловероятной: большинство серьёзных научных исследований сходятся в выводах об отсутствии в геноме вируса следов искусственного происхождения, случайная же утечка естественного немодифицированного вируса из лаборатории в принципе вполне возможна, но этот вариант ничем принципиально не отличается от версии заражения непосредственно из природного источника – ни в смысле природы вируса, ни в смысле случайности и нецеленаправленности первичного заражения. А вот в отношении реализации под прикрытием пандемии некоего единого общемирового плана конспирологическая теория неправдоподобна абсолютно, поскольку коронавирусный кризис во всей наглядности продемонстрировал как раз нечто противоположное: полный отказ управленческих функций на всех уровнях – от надгосударственного до ведомственного и муниципального. В большинстве стран (за исключением Китая, Северной Кореи и некоторых других) система государственного управления в связи с пандемией показала свою полнейшую несостоятельность и фактически коллапсировала.

В итоге мы действительно видим, что эпидемия коронавируса (или пандемия, или, наоборот, всего лишь эпидемическая вспышка) действительно используется лишь как предлог для реализации проектов, напрямую с ней не связанных и многократно превосходящих её по масштабу своих последствий. Действительно, можно сказать, что она используется лишь как прикрытие для глобальной трансформации. Однако трансформация эта не является ни целенаправленной, ни плановой. Множество самых разных субъектов используют возникшую ситуацию для решения своих сугубо корпоративных задач, далеко не всегда учитывая при этом действия других игроков. В результате в мире возник не управляемый, а как раз самый настоящий хаос, во многом аналогичный по своей структуре и последствиям мировой войне, причём многополярной, в которой каждый играет сам за себя. Некоторые субъекты при этом сталкиваются напрямую, другие действуют заодно (не обязательно при этом договариваясь и вообще друг о друге зная), третьи действуют в непересекающихся плоскостях и никак не помогают и не мешают друг другу. Война при этом ведётся на самых разных уровнях: государства решают свои задачи по отношению к другим государствам, внутри государств друг против друга пытаются использовать фактор эпидемии враждующие партии, перераспределяются ресурсы между различными отраслями экономики (туристическая сфера разоряется, зато в фармакологии делаются сверхприбыли), внутри каждой отрасли идёт острая конкуренция между корпорациями, в своих интересах ситуацию используют крупные и мелкие биржевые спекулянты, внося свой вклад в нарастание хаоса. Нет единого мозгового центра, который бы вёл мир к некой заранее намеченной цели, зато есть ситуация неиллюзорного хаоса, из которого мир выйдет действительно иным, но никто заранее не может предсказать – каким именно: слишком много нескоординированных игроков, слишком много факторов неопределённости.

В уже упомянутых статьях, вышедших год назад, мы чуть более подробно проанализировали разные уровни начавшейся большой игры. Здесь же отметим лишь самое главное: фактор «пандемии», безусловно, использовался: 1) в глобальном американо-китайском противостоянии, причём обеими сторонами одновременно, 2) в схватке республиканцев и демократов на президентских выборах 2020 года в США, причём тоже обеими сторонами, 3) в РФ – как президентской администрацией в ходе кампании «обнуления сроков», так и, возможно, во внутриаппаратной борьбе различными, зачастую враждебными друг другу кланами, 4) как инструмент в глобальном переделе мировых рынков углеводородов, 5) как инструмент глобальной спекуляции на валютных, фондовых и сырьевых рынках, 6) Всемирной организацией здравоохранения и государственными медицинскими службами – как обоснование увеличения их финансирования, 7) мировыми фармакологическими компаниями – особенно производителями вакцин и т.д.

Возвращаясь к ситуации в США накануне выборов, отметим, что фактор коронавирусной эпидемии разыгрывался сразу по нескольким направлениям. Для демократов эпидемия стала удачным поводом для максимального введения локдаунов потому, что это позволяло непосредственно накануне выборов обнулить вполне реальные и заметные успехи администрации Трампа в отношении оживления и подъёма национального производства. С одной стороны, это подрывало позиции производственного капитала как ключевой социально-экономической базы Трампа, с другой – вызвало экономические проблемы у широких масс населения, а, стало быть, ослабило электоральные позиции правящей администрации и, соответственно, автоматически усилило находящихся в оппозиции и потому как бы не несущих ответственности за положение дел демократов. Трамп, понимая и экономические, и социально-политические последствия локдаунов, сперва призвал граждан фактически игнорировать эпидемию и продолжать работать, предупреждая (и вполне резонно!), что вызванный локдаунами коллапс экономики ударит по ним намного сильнее, чем собственно биологическая эпидемия. Однако реально быстро распространившаяся в США эпидемия в сочетании с нагнетаемым находящейся преимущественно в руках демократов прессой массовым психозом привела к тому, что локдауны и другие жёсткие карантинные мероприятия ввести всё-таки пришлось. В результате не только все немалые экономические успехи предыдущих трёх лет правления Трампа были в значительной степени обнулены, но вдобавок к этому он получил обвинения в том, что пытался спасти сверхдоходы корпораций ценой жизни простых людей (именно в такой формулировке!). То, что речь шла не только о прибылях капиталистов, но и о спасении производств, дающих простым гражданам оплачиваемые рабочие места, и о бюджете, позволяющем финансировать социальные программы, в том числе и лечение больных, – всё это уже не имело значения: как уже было отмечено, в медийном пространстве демократы имеют существенное преимущество. Фактически Трамп с его призывом продолжать работать был прямо обвинён его противниками в распространении эпидемии и во всех её жертвах и последствиях: мол, если бы он не оттягивал с введением карантинов и локдаунов на самых ранних этапах распространения вируса, то ситуация была бы совсем иной, и многих жертв удалось бы избежать.

Однако фактор «пандемии» активно использовали и сами трамписты. Во-первых, для того, чтобы под предлогом обвинений в распространении эпидемии усилить санкционный нажим на Китай, а точнее – форсировать освобождение от китайских товаров внутреннего рынка США. Именно поэтому конспирологические версии происхождения SARS-CoV-2 получили не только в США, но и во всём мире столь широкое распространение: они изначально использовались как инструмент политической и экономической войны на самом высшем – государственном – уровне. Спектр обвинений был весьма широким – от разработки SARS-CoV-2 специально в качестве биологического оружия и его распространения в качестве целенаправленной диверсии до случайной утечки естественного природного вируса из лаборатории в результате халатного несоблюдения техники безопасности в совокупности с преступным замалчиванием этой утечки и отказом от своевременного оповещения мирового сообщества об уже возникшей эпидемии. В любом случае конечной целью таких заявлений было создание оснований для выдвижения заведомо неприемлемых для китайской стороны и фактически невыполнимых требований компенсации за нанесённый пандемией ущерб, которые бы, в свою очередь, послужили законным предлогом для ужесточения прежних и введения новых экономических санкций, имеющих фундаментальной целью вытеснение китайских товаров с американского рынка и, соответственно, создание условий для подъёма собственного американского производства.

Во-вторых, «пандемия» (на самом деле не столько она сама, сколько меры, введённые под её предлогом) создала для американских компаний возможности для передела глобального мирового рынка углеводородов. Здесь ситуация сложилась несколько удивительная потому, что в отношении т.н. сланцевой революции между республиканцами и демократами наблюдается скорее преемственность, нежели антагонизм. Понятно, что разработка сланцевых месторождений нефти и газа велась и ведётся частным бизнесом независимо от того, республиканцы или демократы находятся у власти, однако примечательно то, что и те, и другие в целом поддерживали развитие этой отрасли. Истории разработки сланцевых углеводородов следовало бы посвятить отдельную работу, настолько она увлекательна. Суть в том, что добыча сланцевой нефти долгое время считалась экономически нерентабельной, поскольку её себестоимость заведомо выше, чем в случае традиционной добычи. Однако сочетание развития технологий добычи и неординарных финансово-экономических и организационных решений в итоге позволило сделать добычу сланцевых углеводородов рентабельной, что привело к радикальным изменениям на мировом рынке. Правда, разработка сланцевой нефти в некоторых регионах США вызвала локальную экологическую катастрофу, но забота о природе бывает актуальна только тогда, когда за ней стоят весомые политические или экономические интересы, в данном же случае она политической целесообразности как раз противоречила, и потому природа была принесена в жертву, притом это не вызвало сколько-нибудь заметного возмущения у сидящих на грантах природозащитных организаций. В результате США из импортёра углеводородов в 2015 году внезапно превратились в их экспортёра. Это позволило администрации Трампа сыграть практически беспроигрышную партию. Если цены на нефть и газ держатся высокими, то это неплохо, потому что, во-первых, США на мировом рынке теперь выступают их продавцом, а не покупателем, а, во-вторых, такая конъюнктура способствует рентабельности и дальнейшему бурному развитию сланцевой отрасли. Если же мировые цены на нефть и газ резко падают, то это ещё лучше потому, что во-первых, дешёвая нефть создаёт идеальные условия для запуска программы реиндустриализации, а, во-вторых, демпинг нефтяных цен может привести к уходу наиболее слабых игроков из некоторых сегментов мирового рынка, которые США в принципе имеют шанс захватить даже в ущерб сиюминутным финансовым расчётам (себе в убыток, с отрицательной рентабельностью) – с тем, чтобы эти потери с лихвой окупились потом после восстановления рынков. Катастрофическое падение нефтяного рынка в первой половине 2020 года было вызвано целым рядом сложившихся вместе объективных и субъективных факторов: «приливом» в предшествующие годы на мировой рынок сланцевой нефти и газа, реальным материальным падением потребления углеводородов в результате локдаунов и, в ещё большей мере, спекулятивным падением цен на бирже в результате паники, а также срывом переговоров между РФ и ОПЕК о совместном сокращении добычи нефти в период острой фазы пандемии, который привёл в марте 2020 года к «демпинговой войне» между Саудовской Аравией и РФ на нефтяном рынке. Впрочем, разумеется, борьба не ограничивалась только этими двумя странами, в неё оказались так или иначе вовлечены все крупные экспортёры и импортёры углеводородов, причём каждый – со своими собственными интересами. Ситуативно катастрофическое падение нефтяных цен привело, конечно, к сокращению добычи сланцевой нефти в США и к серьёзным негативным последствиям для данной отрасли: для части производителей нефтедобыча при таких ценах оказалась просто нерентабельной. Однако в глобальной перспективе передел мировых рынков нефти и газа мог быть в некотором смысле даже выгоден США как стране, совсем недавно сменившей роль импортёра углеводородов на роль экспортёра и потому заинтересованной в захвате рынков, занятых прежде другими игроками.

Именно в этой связи следует рассматривать экономические санкции, вводимые США против российских нефтяной и газовой отраслей в целом и строительства газопровода «Северный поток – 2» в особенности. Политически эти санкции мотивировались соображениями «энергетической безопасности Европы» и «защиты интересов и независимости Украины», однако в целом сам Трамп и его администрация не были настроены принципиально антироссийски и исходили скорее из прагматических интересов собственно США, нежели из характерных для демократов мотивов «глобального продвижения демократии». В этом смысле в многочисленных экономических санкциях, вводимых против строительства «Северного потока – 2», следует усматривать скорее чисто экономические мотивы освоения американскими экспортёрами газа и нефти европейского рынка нежели  реальную заботу о политических проблемах типа энергетической зависимости Европы от РФ, а уж, тем более, о судьбе Украины.

В целом же, если говорить о значении «пандемии» в качестве фактора в борьбе мировых элит вокруг американских выборов, то она определённо сыграла на руку «глобалистам-банкократам», стоящим за американскими демократами. Те преимущества, которые смогли для себя извлечь из «пандемии» трамписты, не идут ни в какое сравнение с их потерями, что и неудивительно, учитывая, что основной удар, помимо туризма и досугово-развлекательной сферы, пришёлся преимущественно именно на реальное промышленное производство, пережившее, за исключением некоторых специфических отраслей типа фармакологии, общий и весьма глубокий спад. ВВП США в 2020 году рухнул, а уровень безработицы резко вырос. По мнению ряда аналитиков именно этот фактор стал для Трампа роковым во время его второй избирательной кампании 2020 года: беспрецедентное со времён Великой депрессии падение экономики, хотя и произошедшее совершенно не по его вине, вызвало протестное голосование в таких штатах, как Мичиган и Висконсин, где на президентских выборах 2016 года ядерный электорат Трампа составляли белые рабочие. Не исключено, что если бы не массовые махинации с бюллетенями, присланными по почте (ставшие возможными, кстати, тоже во многом благодаря пандемии), Трамп и выиграл бы с небольшим перевесом выборы в ключевых спорных штатах, но уверенную победу, с такой разницей голосов, которую нельзя переиграть никакими фальсификациями, он при снизившейся поддержке своего ядерного электората обеспечить себе уже во всяком случае не смог.

Кроме того, говоря о последствиях т.н. «пандемии», следует обратить внимание на такой их аспект как денежная эмиссия. В США (как, впрочем, и в ряде других экономически развитых стран) начиная с марта 2020 года осуществлялась активнейшая накачка экономики деньгами. Во-первых, деньги выделялись непосредственно разного рода производствам – как крупным, так и мелким – чтобы предотвратить их разорение и закрытие в условиях локдаунов и сокращения спроса, а также увольнения работников. Во-вторых, деньги буквально просто раздавались гражданам (безработным, малоимущим, пострадавшим от закрытия предприятий и локдаунов) – чтобы, с одной стороны, поддержать их уровень жизни, а, с другой стороны, спасти в их лице источник платёжеспособного спроса для производителей. Для этого в 2020 году практически все ключевые мировые центробанки, включая ФРС США, Европейский центральный банк, Банк Англии, Национальные банки Швейцарии, Центральные банки Швеции, Австралии, Новой Зеландии, Банк Японии осуществили совершенно беспрецедентную денежную эмиссию. Это не привело к сколько-нибудь драматическим изменениям курса мировых валют, но только потому, что в ответ на массовую эмиссию доллара и евро более или менее пропорциональный объём эмиссии своих валют осуществляли и другие центробанки – причём не столько даже ради осуществления экономической и социальной поддержки, сколько просто чтобы не допустить укрепления своих национальных валют к доллару и нарушения торгового баланса. В итоге при сохранении приблизительного паритета курсов валют созданная в 2020 году огромная избыточная денежная масса пришла в полное несоответствие с объёмом реальных товаров и услуг. Это уже вызвало по всему миру не только рост инфляции, но и падение доходности по вкладам вплоть до отрицательных величин (по фактической покупательной способности – часто, но иногда уже даже и в номинальном исчислении). От срыва в обвальную гиперинфляцию мировую финансово-экономическую систему спасают пока всякого рода хитроумные финансовые манипуляции и ухищрения, позволяющие «откачивать» лишнюю денежную массу и регулировать её поступление непосредственно на потребительский рынок. Это вполне укладывается в многократно изложенные нами ранее представления, согласно которым деньги в современном мире утратили роль инструмента эквивалентного обмена продуктами труда и превратились в инструмент одностороннего управления экономическим и не только экономическим поведением людей, фактически в инструмент их дрессировки. Другой вопрос, что не факт, что этот инструмент находится в руках коллективного субъекта, способного к целенаправленным и осмысленным проектным действиям: не исключено, что на самом деле в кабине мирового управления при всей технической сложности приборов отсутствует главный элемент – пилот, способный осмысленно принимать решения.

Да, мы неоднократно писали о том, что современная финансовая система позволяет ФРС фактически создавать деньги в любых потребных количествах. Однако в конечном счёте любой, даже самый совершенный инструмент имеет пределы прочности. В конце концов необеспеченная реальными товарами и услугами денежная масса либо прорвётся на потребительский рынок и вызовет резкий всплеск инфляции, либо приведёт к надуванию очередных финансовых пузырей, которые потом лопнут, вызвав следующий финансово-экономический кризис. Правда, США, до тех пор, пока американский доллар сохраняет статус мировой резервной валюты, имеют возможность фактически экспортировать свою инфляцию, создавая условия, при которых их эмиссию оплачивает остальной мир, пользующийся долларом как расчётной единицей и средством накопления.

Одним из проявлений острого финансового кризиса, вызванного гипертрофированной эмиссией, стал скачок цен на золото. На пике 6 августа 2020 года золото поднялось до цены $ 2078,3 за тройскую унцию, что существенно превысило предыдущий исторический рекорд, достигнутый во время мирового финансового кризиса 2011 года, когда тройская унция стоила на бирже $ 1902,8. После окончания наиболее острой фазы кризиса цены на золото несколько снизились, но и на конец 2021 остаются на достаточно высоком уровне, колеблясь вблизи отметки $ 1800.

Таким образом, первым существенным фактором, сыгравшим свою роль в развернувшейся в 2020 году вокруг президентских выборов в США схватке мировых элит, стала «пандемия» COVID-19 – причём не столько она сама, сколько её информационная и социальная «тень», ставшая несоизмеримо более значимым явлением, чем собственно биологическая эпидемия как таковая. Именно эта вторая – информационная и социальная – пандемия (и вот как раз она – точно без кавычек) вызвала экономические и финансовые последствия, вполне соизмеримые с последствиями мировой войны: глубокий спад производства с последующим переделом мировых рынков в процессе восстановительного роста и дестабилизацию мировой финансовой системы вследствие эмиссии, практически соответствующей уровню военного времени. Вторым же существенным фактором, стал взрыв чёрного расизма, спусковым механизмом для которого послужил инцидент с гибелью некоего негра-уголовника во время его задержания полицейским.

 

Взрыв чёрного расизма

 

Выше мы уже отмечали, что чёрные расисты из BLM (в том числе и довольно многочисленные сторонники чёрного расизма из числа белых), а также присвоившие себе бренд «антифашизма» штурмовики террористической сетевой структуры «Антифа» с самого начала готовились стоящей за Демократической партией фракцией транснационального финансового капитала в качестве ударной уличной силы для запугивания и деморализации социальной базы своих противников. Фактически речь шла об одном из возможных сценариев переворота, в котором любые неугодные результаты выборов могут быть объявлены «сфальсифицированными», после чего для «защиты демократии» используются уже банды уличных боевиков, выступающие от лица «народа» – совершенно независимо от того, как большинство избирателей проголосовало на самом деле. Это классическая технология т.н. «оранжевой революции», обкатанная прежде во многих странах, но теперь неожиданно перенесённая одной из борющихся фракций мировой олигархии во внутриамериканскую политику. Технология эта, впрочем, отнюдь не проста, и она вовсе не сводится к одному только банальному использованию уличных погромщиков для силового захвата власти (собственно, в 2020 году непосредственно силовой ресурс для захвата власти и не использовался: хватило и простой наглядной демонстрации его наличия). Суть технологии совсем в другом: в создании в обществе специфической обстановки, в которой незаконные действия боевиков остаются безнаказанными, а любое сопротивление им (как самооборона граждан, так и действия представителей органов государственной власти в рамках их законных полномочий и даже прямых и непосредственных обязанностей) становится наказуемым. Именно это переворачивание категории легальности действий и формирует революционную ситуацию двоевластия и неопределённости правил игры, когда формально законное становится с позиции «революционного правосознания» нелегитимным, а формально незаконное – легитимным. Организация неправового террора (собственно физического насилия как такового, но – что важнее – запугивания гораздо более широкой категории тех, кто непосредственному физическому насилию не подвергся) является в этой технологии важным элементом, но работает она не сама по себе, а только в сочетании с административным, медийным и юридическим обеспечением паралича общественного сопротивления и легальных государственных институтов, который и вызывает состояние бессилия неорганизованного большинства перед демонстративным произволом со стороны организованного меньшинства, а также уверенность последнего в собственной безнаказанности и подкреплённую этой уверенностью дерзость. Как раз работу этой технологии мы и рассмотрим на наглядном примере действий чёрных расистов (а точнее говоря, тех, кто их спустил с цепи) в США в 2020 году.

Однако прежде, чем перейти к событиям 2020 года, будет полезно сделать краткий экскурс в историю американского «антирасизма», представляющего собой просто чёрный расизм. Движение BLM («Black Lives Matter» – «Жизни чёрных имеют значение») возникло в 2013 году в связи с громким делом Джорджа Майкла Циммермана – общественного патрульного, застрелившего в порядке необходимой самообороны напавшего на него негра и оправданного судом присяжных. Собственно BLM и возникло как инструмент политического давления на судебную систему – в качестве попытки превратить юридический процесс в политический, то есть фактически запретить белым людям защищаться в том случае, если нападающий – негр. В случае с Циммерманом это не удалось, но по мере расширения движения стало получаться. В последующем, впрочем, основным направлением деятельности BLM стала якобы борьба с т.н. «полицейским насилием», причём исключительно в случае его применения к неграм.

Здесь следует учитывать, что полицейская система в США действительно характеризуется достаточно высоким (для развитых западных стран – даже нетипично высоким) уровнем применения полицейскими оружия, причём на поражение. Причин тому много, начиная от американских исторических традиций в духе «Дикого запада» и заканчивая высоким уровнем преступности и правом граждан на владение оружием, что заставляет полицейского всегда исходить из презумпции вооружённости реального или потенциального правонарушителя. При этом полицейские нередко открывают огонь на поражение независимо от того, идёт ли речь о негре, азиате или белом человеке: случаев, когда жертвами неоправданной полицейской жестокости становился белый человек также немало, то есть речь идёт не о каком-то мотивированном расовой ненавистью целенаправленном терроре полиции в отношении негров, а просто о том, что в США полицейские более склонны применять насилие при задержании. Другой вопрос, что негры гораздо чаще белых людей или азиатов вызывают у полиции интерес и подвергаются проверкам и задержаниям. И вот именно в этом адепты BLM в частности и SJW в целом и усматривают «расизм» и «дискриминацию». Мол, поскольку полиция проявляет к неграм повышенный интерес, то они чаще становятся объектами обысков и задержаний, и, как следствие, именно с ними чаще возникают конфликтные ситуации, приводящие к применению полицией оружия. В этой цепочке рассуждений, однако, как бы «случайно» упускается из виду исходный пункт и первопричина. Почему полиция чаще останавливает для проверки, досматривает и задерживает именно негров, а не людей англосаксонского происхождения, азиатов или даже латиносов? Активисты BLM утверждают, что исключительно в силу «расовых предрассудков». А, между тем, причина этих «предрассудков» совершенно прозрачна и лежит на поверхности. Негры составляют в США менее 13% от общего населения, но при этом совершают 52,5% убийств. Близка к этому и их доля в совершении таких преступлений, как грабежи, нападения и угоны автомобилей. В целом негры в восемь раз чаще становятся преступниками, чем белые люди. Вопрос о том, обусловлена ли предрасположенность негров к совершению насильственных преступлений биологическими или культурными факторами, следует вынести за рамки настоящей статьи: реалии «политкорректности» исключают саму возможность проведения в США (да и вообще где бы то ни было) хоть сколько-нибудь беспристрастных научных исследований этого вопроса. В данном случае важен лишь сам факт: негры объективно являются в США по сравнению с другими расовыми группами наиболее криминализированным сообществом. Именно в этом и состоит причина того, что они чаще становятся объектами внимания полиции, то есть чаще подвергаются задержаниям, проверке документов и досмотрам, и, как следствие, чаще вступают с полицией в конфликты, приводящие к применению полицией оружия. Правда, справедливости ради, стоит отметить, что чаще всего жертвами преступлений, совершаемых неграми, становятся сами же негры (равно как и белые люди чаще совершают преступления в отношении белых же). Тем не менее, грабежи в отношении белых совершаются неграми более чем в 12 раз чаще, чем белыми в отношении негров.

Идеология BLM, собственно, не предлагает никакого конструктивного решения проблемы (потому, что категорически отрицает её причину), а оперирует исключительно политическими лозунгами, апеллирующими к эмоциям негритянского плебса и экзальтированного левачья. Почему полиция чаще останавливает, проверяет и обыскивает негров, чем белых или азиатов? Конечно, потому что белые полицейские – расисты. Негры в восемь раз чаще совершают преступления? Не важно, вы не имеете права замечать расовую принадлежность преступников, обобщать данные по расовым группам и относиться к представителям расовой группы с предубеждением, основанным на поведении других её представителей (но это относится только к неграм, конечно, белые люди за колониализм и рабовладение, наоборот, почему-то несут вину коллективно, независимо от своей личной непричастности). Почему негры чаще оказывается преступниками, чем белые люди? Потому что они – жертвы своего социального неблагополучия. Почему они неблагополучны в условиях не просто равноправия, а целой кучи действующих уже десятилетиями только для них расовых преференций и специальных возможностей? Ну, конечно же, потому что «системный расизм»! Кругом системный расизм! В школе белые дети получают лучшие оценки? Это расизм, потому что логика и математика – это науки белых, не учитывающие культурного своеобразия негров, чей интеллект проявляется в иных, но не менее ценных формах, как то умение читать рэп, играть в баскетбол и бурно, не сдерживаясь, выражать свои эмоции (это не шутка, всё это уже объявлено формами «нелогического интеллекта»)! И вообще «вы с нами ещё за века рабства не расплатились». И вообще «все белые – нацисты» (это реальный лозунг американских «борцов с расизмом», превращённый в популярный хэштег #AllWhitesAreNazis, #AWAN). Что конкретно «борцы за права» могут предложить для решения проблемы полицейского насилия? «Defund the police» – «прекратите финансирование полиции». Логично же? И не важно, что 93% негров, ставших жертвами убийств, были убиты неграми же. Упразднить полицию, лишив её финансирования, а деньги направить на социалку – и проблема убийств, насилия и негритянского криминала, от которого в основном страдают сами же негры, разрешится, разумеется, сама собой! Лозунги и слоганы BLM и SJW в целом, как мы видим, совершенно безумны. Но они и не рассчитаны на критическое восприятие и не апеллируют к логике или даже бытовому здравому смыслу (вы же помните, что бурно несдержанно эмоционировать – это теперь проявление интеллекта, ничем не хуже и даже лучше, чем способность делать логические умозаключения), они служат исключительно для того, чтобы эмоционально заводить толпу, не способную и, главное, не желающую мыслить – и в этом смысле они эффективны.

Разумеется, негритянские массы являются не субъектом, а только инструментом политики. Мы уже неоднократно писали о том, что всё это безумное движение с абсурдистскими лозунгами и истеричными воплями вместо программы не составляло бы никакого труда подавить и даже вообще полностью уничтожить, если бы оно не пользовалось поддержкой и покровительством одной из фракций финансовой олигархии и связанного с этой фракцией политического истеблишмента. Именно поэтому анархо-утопический бред о прекращении финансирования полиции, разумеется, не имеет ни малейшего отношения к реальным интересам негров или к попытке улучшить условия их жизни. Он имеет совершенно другую цель и другой смысл: использование негров как простого инструмента при необходимости 1) систематической деморализации и запугивания т.н. «среднего класса» и 2) создания в момент перехвата власти обстановки управляемого хаоса  и паралича государственных институтов.

И здесь возникает занятный нюанс. С одной стороны, есть, пусть и небольшая, категория негров, всё-таки сообразивших, что вся эта кампания, в которой их используют как пушечное мясо для внутриэлитных разборок, совершенно не в их интересах. Таких сообразительных негров, разумеется, мало, но всё же они есть. С другой стороны, помимо утилитарно и довольно цинично использующих негритянское движение белых политиков есть особая категория белых социальных активистов, для которых движение за права негров стало своеобразной суррогатной религией мессианского толка. Более того, ряд СМИ со ссылкой на профессора социологии Мэрилендского университета Дану Р. Фишер сообщали, что 54% участников акций протеста, проводившихся под лозунгами BLM в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке и Вашингтоне, округ Колумбия, составляли белые люди. Этот пример перверсии идентичности (отождествление себя с чуждой расовой, этнической или социальной группой и отвержение собственной коллективной идентичности) весьма показателен и иллюстративен в плане изучения социального перепрограммирования естественных, биологически обусловленных поведенческих механизмов парохиального альтруизма, на что мы уже обращали внимание в специально посвящённых этому вопросу статьях. По-видимому, в картине мира этой категории американских и европейских белых леваков негры занимают приблизительно то же место, какое занимало крестьянство в картине мира русских разночинцев-народников или пролетариат – у марксистов. Во всех этих случаях мы видим любопытный феномен: определённая категория людей, относительно образованных и культурных (хотя, чаще всего, весьма посредственно и поверхностно, но хоть как-то), наделяет религиозно-мессианскими чертами социальную группу, запредельно тёмную, невежественную и с максимально низким уровнем культуры и мыслительной деятельности, реальной природы, мотивов и образа жизни которой совершенно не знает и не понимает. Примерно по тому же принципу, кстати, рафинированные интеллигенты, разочаровавшиеся в собственной культуре, периодически начинают искать «неизречённой мудрости» то в бессвязном бормотании обкурившихся дурной травой дикарских шаманов, то в «откровениях» умственно отсталых городских «блаженных». Это вообще занятный феномен приписывания мыслящими (пусть и дефективно) людьми «мудрости», «духовности» или превосходных «нравственных качеств» категории существ, которым при наличии достаточной фантазии можно приписать вообще всё что угодно: они этого не опровергнут просто в силу своей интеллектуальной неспособности сформулировать и вербально выразить какие-либо собственные на сей счёт идеи, каковые, впрочем, у них всё равно отсутствуют. Самые же курьёзные, но при этом весьма показательные и максимально иллюстративные ситуации возникают тогда, когда эти две специфические категории сталкиваются между собой, и белые фанатики «борьбы за права негров» нападают на негров, срывающих и уничтожающих атрибутику BLM, – такие занятные случаи были зафиксированы на видео и выложены в Интернет.

Впрочем, перейдём к событийной стороне дела. 25 мая 2020 года белый полицейский Дерек Шовин при участии своих коллег задержал негра – безработного (на момент задержания) преступника-рецидивиста и наркомана, прежде как минимум 5 раз осуждённого за кражи, торговлю наркотиками и вооружённое ограбление частного дома. Причиной задержания на этот раз было то, что преступник расплатился фальшивыми деньгами, и продавец вызвал полицию. Преступник, находившийся под действием нескольких наркотических веществ одновременно, оказал сопротивление полиции, что вынудило полицейских применить к нему силу и обезопасить, прижав коленом его шею к асфальту. При этом полицейские сразу же вызвали скорую помощь, поскольку задерживаемый начал жаловаться на то «что не может дышать» ещё до того, как начал оказывать сопротивление и был прижат к земле. К моменту, когда преступник был доставлен в медицинский центр, он был мёртв, экспертиза выявила в его крови целый букет разнообразных наркотиков и интоксикантов, ишемическую болезнь сердца, гипертоническую болезнь, опухоль и COVID-19, причём уровень даже только одного из наркотиков являлся летальным и, очевидно, как раз и был причиной отёка лёгких. Первая проведённая экспертиза констатировала отсутствие каких-либо физических данных, подтверждающих диагноз травматической асфиксии или удушения. Иными словами, уголовник-рецидивист в процессе задержания благополучно помер от передозировки наркотиков и её последствий. Однако второе вскрытие, проведённое экспертом, нанятым семьёй умершего наркомана (причём, что характерно, без доступа к образцам тканей!), вполне закономерно «установило», что смерть якобы наступила от удушья, вызванного давлением на шею. Собственно, было бы странно, если бы что-то иное установил эксперт, специально нанятый семьёй, чтобы установить именно это.

Дальше же началась совершенная фантасмагория. Уже на следующий день 26 мая в Миннеаполисе, где произошёл инцидент, начались массовые акции протеста, а на месте смерти уголовника-рецидивиста и наркомана возник стихийный мемориал. Начальник полиции города (первый негр, занявший эту должность, а до того уже отметившийся т.н. «борьбой с системным расизмом в полиции») отстранил от работы и в тот же день уволил четверых сотрудников полиции, участвовавших в задержании, а мэр Миннеаполиса Джейкоб Фрей (радикальный левацкий либерал еврейского происхождения, член Миннесотской демократической фермерско-трудовой партии) призвал прокурора предъявить непосредственно осуществлявшему задержание полицейскому обвинение. Очевидно, что полицейских просто решили принести в жертву разнузданной толпе, надеясь её этим умилостивить и успокоить, но это возымело диаметрально противоположный эффект – негритянская толпа и примкнувшие к ней белые левацкие экстремисты (хотя это ещё вопрос, кто к кому примкнул, не исключено, что и наоборот) восприняли это как проявление страха, слабости и нерешительности местных представителей государственной власти, что их только раззадорило. Во второй половине дня многотысячная толпа собравшихся на месте происшествия т.н. «мирных демонстрантов» (как их аттестует демократическая общественность) двинулась маршем к полицейскому участку и забросала его камнями, произошли жестокие столкновения между погромщиками и полицией.

На следующий день 27 мая «идейные борцы за гражданские права» по устоявшейся традиции перешли к массовым грабежам, мародёрству и вандализму, громя супермаркеты (и разворовывая их содержимое), совершая поджоги частных зданий и автомобилей, а также иные акты защиты гражданских прав. Столкновения с полицией стали более массовыми и ожесточёнными, в городе начали строиться баррикады, к тому же массовые беспорядки перекинулись на соседние города, где тоже начались массовые разграбления магазинов, кафе и аптек. Помимо столкновений с полицией, начались перестрелки между мародёрами и владельцами подвергшихся нападениям частных заведений – к утру 28 мая в результате таких столкновений уже был, по меньшей мере один убитый. 28 мая полиция полностью утратила контроль над ситуацией в городе, 3-й участок полиции, в котором работали уже уволенные к тому времени полицейские, осуществлявшие задержание, был полностью разгромлен и сожжён, впрочем, пожары к тому времени распространились по всему городу. В ночь на 29 мая президент Трамп в Твиттере раскритиковал бездействие мэра города и заявил о готовности ввести в Миннеаполис Национальную гвардию и армию. Проблема, однако, в том, в США федеральная власть обладает весьма ограниченными полномочиями, а губернатор штата Миннесота Тимоти Джеймс Уолз, равно как и мэр Миннеаполиса Джейкоб Фрей, будучи демократами, находились в оппозиции Трампу, так что координация действий между федеральными силами и правительством штата оказалась затруднена. Тем не менее, Национальная гвардия была задействована – прежде всего, для организации доступа пожарных к горящим зданиям и обеспечения их (пожарных) безопасности, поскольку «протестующие борцы за гражданские права», кроме всего прочего, препятствовали тушению ими же устроенных пожаров.

Между тем, акции протеста, переходящие в массовые беспорядки и столкновения с полицией, стали распространяться по всей стране. К началу июня интенсивность протестов достигла максимума, они затронули все штаты страны. В сотнях случаев т.н. «мирные протесты» перешли в разграбление магазинов, поджоги зданий и машин, разбивание окон государственных и частных зданий, разрисовывания их граффити, а также в ожесточённые столкновения с полицией. В одном только Миннеаполисе вандалами было повреждено или подожжено 220 зданий и нанесён ущерб в 55 миллионов долларов, в миллионы долларов ущерба обошлись т.н. «протесты» и в других городах, где вспыхнули беспорядки: в Сент-Поле, в Денвере, в Вашингтоне, в Сиэтле, в Портленде и многих других.

Акции протеста стали одними из крупнейших, возможно, что крупнейшими в истории США. Общее число участников по разным оценкам составило от 15 до 26 миллионов человек, около 14 тысяч человек были задержаны, по меньшей мере 19 человек погибли. Более чем в 200 городах США был введён комендантский час, более чем в 30 штатах к подавлению массовых беспорядков была привлечена Национальная гвардия. Акции протеста, в том числе переходящие в акты вандализма, массовые беспорядки и погромы вышли за пределы США. В общей сложности связанные с событиями акции прошли в 60 странах мира и более чем в 2000 городов в США и за их пределами. Тем не менее, уникальность и историческая значимость этих протестов и беспорядков состоит вовсе не их масштабах. США знали масштабные негритянские беспорядки и до этого: восстание в Уоттсе (Лос-Анджелес) в августе 1965 года, бунт в Детройте в июле 1967 года, Лос-анджелесский бунт к конце апреля – начале мая 1992 года, во время которого погибли 63 человека и был нанесён материальный ущерб на сумму около 1 миллиарда долларов, беспорядки в Фергюсоне, происходившие с августа по декабрь 2014 года и другие. Во всех этих случаях сценарий был одинаков: после того, как полиция или реже просто гражданин в порядке самообороны уничтожали негритянского уголовника, толпа негров принималась грабить магазины, поджигать дома и машины и нападать на белых людей. Через какое-то время полиции удавалось справиться с погромщиками, мародёрами и прочей негритянской уголовной публикой. В 2020 произошло нечто иное: в условиях раскола американских элит и недавно произошедшей «революции», в результате которой президентом США стал не вполне системный политик, негритянский бунт был поддержан... значительной частью американского политического истеблишмента и стоящих за ним финансовых элит.

Начать стоит с того, что за считанные дни уголовник-рецидивист, вор, грабитель, фальшивомонетчик, распространитель наркотиков и наркоман  стал своего рода идолом и предметом культа – чем-то средним между «национальным героем» и «святым мучеником». Его хоронили в позолоченном гробу, сперва выставив для массового поклонения в Миннеаполисе, потом в Рафорде, где он родился, и, наконец, в Хьюстоне, где новоявленный кумир получил в своё время свои пять или шесть судимостей и где его труп, наконец, в итоге закопали. За эти три дня тысячи людей пришли к его гробу на поклонение (в одном только в Хьюстоне – более 6 тысяч человек): негры – чтобы засвидетельствовать свою верность «его делу», белые – чтобы на коленях (!) выразить покаяние за свои привилегии и признать коллективную вину. Похороны свежеканонизированного уголовника сразу же стали важным элементом разворачивающегося предвыборного шоу: засвидетельствовать своё почтение на церемонию приехал кандидат в президенты Джо Байден, конгрессмены, глава полиции Хьюстона, мэр Миннеаполиса, всевозможные «деятели культуры». Бывшая семья новоявленного кумира буквально озолотилась, удачно монетизировав культ и насобирав в качестве компенсации за потерю весьма сомнительного «кормильца» (семью он бросил и материально ей не помогал) пожертвований более чем 15 миллионов долларов (а по некоторым данным – и более 20 миллионов). Его изображения появились по всей стране, пресса наперебой создавала из бандита образ «доброго великана», абсурд дошёл до того, что день его похорон по всей стране объявили официально траурным, в Северном центральном университете Миннеаполиса учредили стипендию его имени «для поддержки молодых темнокожих лидеров», а мэр Хьюстона официально объявил 9 июня днём его памяти. Иными словами, был безо всякого преувеличения создан его культ, а люди, понимавшие всю абсурдность превращения откровенного подонка в «национального героя», вынуждены были молчать, вполне обоснованно опасаясь организованной травли и расправы.

Впрочем, даже возможность просто промолчать по этому поводу была далеко не у всех. Собственно говоря, была такая возможность только у людей непубличных. В их случае проявления коллективного и индивидуального мазохизма в спектре от простого хождения на поклонение трупу негритянского уголовника до вставания на колени и мытья неграм ног в знак покаяния (особо продвинутые дошли до того, что неграм ноги не только мыли, но и целовали) действительно до какой-то степени можно счесть добровольными. Другой вопрос, что и в этом, условно добровольном, случае речь идёт о пусть и гипертрофированно выраженном, но всё же конформизме по отношению к шаблону поведения, который навязан обществу в качестве нормы искусственно целенаправленной пропагандой. Однако совершенно иная ситуация сложилась в случае людей публичных – притом, далеко не только политиков, но и популярных актёров, певцов, музыкантов, спортсменов, телеведущих и т.д. В их случае само молчание было бы воспринято как красноречивое и неизбежно повлекло бы за собой хорошо организованную травлю, равноценную в их случае потере работы и социального статуса, потому что как раз сама их работа неотделима от популярности. Именно поэтому все «знаменитости», особенно белые (актёры, певцы, и прочие), наперегонки бросились выражать во всей искренности свою скорбь, боль и негодование, каяться за свои расовые привилегии и выражать горячую солидарность с бесчинствующими на улицах подонками общества. Эта гонка имела два любопытных следствия. Во-первых, поскольку соревноваться волей-неволей устремились все (в том числе, и даже в особенности, те, кто куда как с большей охотой, будь такая возможность, негров бы линчевал самолично), то теперь «расистом», подлежащим травле и расправе, неизбежно оказался уже не тот, кто промолчал, а тот, кто выразил свой гнев по поводу действий полицейских и свою солидарность с чёрными расистами и уличными погромщиками из BLM недостаточно выразительно и проявил меньше рвения, энтузиазма и показной искренности, чем остальные (как тут не вспомнить: «Ты хрюкаешь так, как будто тебя заставляют. А ты должен хрюкать весело и от всей души, чтоб тебе самому это нравилось»). И именно этот соревновательный характер фарса, в котором в любом случае кто-то да окажется отставшей жертвой, и разогнал действо до полной сюрреалистичности и самопародии. Во-вторых, в ситуации, когда все знаменитости, чтобы не потерять статус знаменитостей, вынуждены были наперегонки скорбеть и каяться, это стало общеобязательной нормой. Мероприятия со вставанием на колени (строго говоря, на одно колено) в знак поклонения помершему вору-рецидивисту и его соплеменникам, стали прокатываться по американским университетам, офисам компаний и корпораций, спортивным командам и, уж  конечно, отделениям полиции. Причём, нежелающие участвовать в этом псевдорелигиозном мазохистском фарсе практически неизбежно подвергались шельмованию как «расисты» с последующими «оргвыводами» в виде увольнения с волчьим билетом.

Вот, собственно, ключевой момент для понимания всей американской кампании «борьбы с расизмом»: белых людей начали ставить перед неграми на колени в самом буквальном, физическом смысле слова. В спортивных командах, в университетах и офисах – фактически в административном порядке под угрозой травли и увольнения начальством, на улицах – под угрозой физической расправы шайками негритянской гопоты и присоединившихся к ней левацких экстремистов. Негритянские активисты стали открыто и демонстративно выходить на уличные акции с плакатами «все белые – расисты» и «убей всех белых». Эти же лозунги стали распространяться в интернете, в том числе в социальных сетях. Выше было отмечено, что в ходе акций протеста и сопутствовавших им беспорядков погибло, как минимум, 19 человек – примечательно, кстати, что в отличие от уголовника и наркомана из-за смерти которого разгорелся весь сыр-бор, их не только не хоронили в позолоченных гробах и не собирали их семьям миллионы долларов, но даже и сами их имена не стали достоянием общественности: видимо их жизни представляли для общества намного меньшую ценность, чем жизнь вора, грабителя и распространителя наркотиков. Но эти 19 человек включают только погибших непосредственно в ходе беспорядков. Сколько белых людей было убито, избито, ограблено и искалечено неграми в «частном порядке» под действием широко разошедшихся лозунгов «убей всех белых» – о том статистика умалчивает, но трудно было бы усомниться в том, что распространение по всей стране подобных призывов, притом в условиях массовых беспорядков и паралича полиции, не могло остаться без практической реализации. Сколько при этом было изнасиловано белых женщин – о том тоже молчат, в том числе, и феминистические организации, по большей части присоединившиеся к негритянской вакханалии. Широкую огласку получило, например, произошедшее уже на следующий год массовое убийство в городе Уокешо (штат Висконсин), где ещё один только что выпущенный из тюрьмы под залог негритянский уголовник-рецидивист и при этом, разумеется, чёрный расист и активист BLM (неоднократно призывавший к расправе над всеми белыми людьми) 22 ноября 2021 года совершил умышленный наезд внедорожником на рождественскую процессию, убив 6 человек и ранив 62. Но, если даже этот вопиющий случай полиция отказалась квалифицировать как террористический акт, то сколько в 2020 и 2021 годах было не столь массовых и не столь громких убийств белых людей, совершённых неграми по мотивам расовой ненависти, но списанных под давлением левацких экстремистов на банальный криминал, – остаётся только догадываться, особенно при резко возросшем в США общем уровне вооружённого насилия.

Примечательно при этом, что не только симметричный BLM лозунг «Белые жизни важны», но даже, казалось бы, совершенно нейтральная и политкорректная формулировка «Все жизни важны» («All Lives Matter») была заклеймена как «расистская» под предлогом, что она якобы представляет собой «попытку убрать фокус с конкретных проблем чернокожего населения Америки», «лишний раз подчёркивает то, что общество не признаёт существование расизма в мире» и «направлена на замалчивание проблем чернокожих». Перед нами совершенно уникальный пример оруэлловского двоемыслия, когда совершенно откровенный чёрный расизм объявляется «борьбой с расизмом», а даже самое мягкое неприсоединение к чёрному расизму объявляется «расизмом». В самом буквальном смысле расизм объявлен «антирасизмом» и наоборот.

 

Третья волна вандализма

 

Между тем ещё одним значимым аспектом негритянских бесчинств 2020 года стала третья волна разрушения памятников. Как уже было сказано выше, первая волна разрушения памятников стартовала в 2015 году и характеризовалась тем, что демонтаж осуществлялся по решению местных властей, происходил преимущественно по ночам (чтобы не провоцировать гражданских протестов) уполномоченными на то работниками и касался почти исключительно памятников известным военным и политическим деятелям или безымянным солдатам Конфедерации. При этом памятники обычно не уничтожались, а либо переносились на менее значимое место, либо убирались в музейные хранилища. Это был первый, ещё относительно цивилизованный этап борьбы проникшего в государственные органы левачья против американской исторической памяти и национально-культурной идентичности. Вторая волна уничтожения памятников началась в августе 2017 года сразу после шарлоттсвилльского инцидента. Она принципиально отличалась от первой тем, что в этом случае памятники героям проигранной войны за свободу и независимость КША зачастую не демонтировались уполномоченными службами, а разрушались самочинной толпой вандалов при преступном бездействии, а иногда и прямом подстрекательстве местных властей (там, где они находились под контролем левого крыла демократов), причём уничтожение памятников сопровождалось демонстративным осквернением, глумлением и публичным надругательством над ними. Третья волна разрушения памятников стартовала в конце мая – начале июня 2020 года. Как и вторая волна она была связана с самочинным и противозаконным, хотя и происходившем при пособничестве местных властей, вандализмом озверелой толпы. Однако третья волна отличалась от второй тем, что, во-первых, на этот раз жертвами стали далеко не только памятники героям Конфедерации (хотя и они, конечно, тоже) или хоть как-то связанным с Конфедерацией общественным и политическим деятелям. На этот раз озверевшие от своей безнаказанности негры, представители иных небелых расовых групп и примкнувшие к ним белые левацкие экстремисты уничтожали вообще любые памятники любым белым людям (и не только: на самом деле вообще любые скульптурные изображения и монументы). Во-вторых, особенностью третьей волны стало то, что она вышла далеко за пределы США и прокатилась по странам Европы, где её с восторгом подхватили массы осевших там мигрантов.

Впрочем, в первую очередь, разумеется, пострадали всё-таки пережившие две первые волны вандализма памятники деятелям Конфедерации. Так, например, 31 мая 2020 года в Бирмингеме (штат Алабама) толпа повредила и опрокинула статую Чарльза Линна – моряка, банкира и промышленника, капитана флота Конфедерации. На следующий день 1 июня в том же Бирмингеме самочинная толпа обрушила величественный 15-метровый обелиск «Солдатам и морякам Конфедерации»; примечательно, что возглавлял эту толпу мэр города, неоднократно пытавшийся до этого демонтировать памятник, но проигравший дело в суде, поскольку демонтаж памятника прямо противоречил закону штата. После того, как памятник был обрушен и повреждён, городской совет удалил остатки монумента несмотря на демонстративную незаконность этого действия. В тот же день 1 июня в городе Монтгомери (штат Алабама) был сброшен на землю памятник генералу Конфедерации Роберту Ли, но здесь случилось совершенно уникальное для современных США событие: полиция задержала вандалов и четырём из них было предъявлено обвинение в совершении тяжкого уголовного преступления. 10 июня 2020 года в Ричмонде (штат Вирджиния) толпа вандалов осквернила и сбросила с постамента бронзовую статую первого и единственного президента КША Джефферсона Дэвиса, бывшую частью монументального комплекса, который позднее был демонтирован уже местными властями. 11 июня в Портсмуте (штат Вирджиния) вандалы обезглавили четыре статуи у Монумента Конфедерации, однако, когда они попытались стянуть одну из них с постамента, произошёл курьёзный случай: «альтернативно одарённые» погромщики обрушили её прямо на себя, в результате чего один из них получил серьёзные травмы и впал в кому. Перечислять все случаи уничтожения, разрушения и повреждения памятников, а также надругательства над ними и актов их осквернения нет смысла. Тенденция вполне описывается перечисленными примерами, и подобный вандализм распространился в США крайне широко, особенно в штатах, где власть принадлежит демократам. Ещё больше (счёт, как минимум, на многие десятки) памятников деятелям Конфедерации было убрано более легальным и цивилизованным образом – по решению местных властей либо организаций, которым они или земля под ними принадлежала. Часть из них были перенесены в музеи или временные хранилища, часть (особенно те, что являлись архитектурными сооружениями, а не скульптурами) – просто уничтожены в ходе демонтажа. Но даже в том случае, когда демонтаж памятников осуществлялся по решению властей формально законным способом и без демонстративного надругательства, налицо факт: сделано это было явно под давлением беснующихся толп уличных вандалов, беззаконным произволом присвоивших себе права выступать от имени всего «народа». А, следовательно, тем самым им был дал сигнал, что таким способом они могут добиваться своих целей, то есть фактически демонстративно криминальные акты были легитимизированы как действенный способ навязывать свои желания всему обществу.

Понятно, что наравне с памятниками героям Конфедерации пострадали и памятники никак не связанным с Гражданской войной политическим и общественным деятелям, защищавшим права и интересы белых людей. К примеру, ещё 30 мая 2020 года в Нэшвилле (штат Теннесси) толпой вандалов был сброшен и повреждён памятник Эдварду У. Кармаку – сенатору, юристу и издателю, известному противнику «борцов за права негров». 3 июня в Филадельфии (штата Пенсильвания) была демонтирована статуя Фрэнка Лазарро Риццо – комиссара полиции, а затем мэра Филадельфии, известного противника расселения негров в белых районах и десегрегации школ. Статуя была демонтирована по решению местных властей после её осквернения вандалами и их попыток её свалить. 13 июня в Новом Орлеане (штат Луизиана) вандалы сбросили с постамента и скатили в Миссисипи бюст Джона МакДонога, разработавшего для негров систему самовыкупа из рабства, а также реально действовавшую программу их репатриации обратно в Африку (результатом этой программы стало возникновение государства Либерия). Правда, по решению городских властей бюст впоследствии был отреставрирован и возвращён на прежнее место.

Однако дело не ограничилось памятниками право-консервативным политикам и общественным деятелям. Война с исторической памятью зашла гораздо дальше. Так, по всем США развернулась кампания уничтожения памятников открывателю Америки Христофору Колумбу. Например, 9 июня 2020 года «участники мирной демонстрации» в городе Ричмонд (штат Вирджиния) якобы спонтанно с помощью верёвок стащили с постамента памятник Колумбу, подожгли его, оттащили к озеру и скинули в воду. На следующий день 10 июня толпа обезглавила памятник Колумбу в Бостоне (штат Массачусетс), который уже и до этого начиная с 2004 года многократно становился жертвой вандализма. В тот же день 10 июня в городе Сент-Поле (штат Миннесота) ещё один памятник Колумбу был сброшен с постамента самочинной толпой индейцев без какого-либо законного решения властей при том, что власти знали о готовящемся акте вандализма, полиция была на месте событий, но, как и в других аналогичных случаях, не противодействовала погромщикам. Ещё одна статуя Колумбу, правда не представляющая большой исторической и художественной ценности, была осквернена и снесена вандалами 26 июня в Денвере (штат Колорадо). 4 июля 2020 вандалами была сброшена с постамента и утоплена во Внутренней гавани мраморная статуя Колумба в центре Балтимора (штат Мэриленд). В тот же день или немногим ранее была обезглавлена статуя Колумба в Уотербери (штат Коннектикут). Десятки (!) других памятников Колумбу по всей стране были демонтированы властями – либо в угоду «протестующим» и под их давлением, или чтобы уберечь их от осквернения и разрушения, или (самый занятный вариант!) чтобы избежать возможных травм среди вандалов, возможных при их несанкционированном разрушении. В любом случае итог оказался одинаковым – памятники Колумбу массово были демонтированы и убраны – в лучшем случае в музеи, а то и просто в складские помещения.

Досталось и памятникам американским президентам, включая Отцов-основателей США. 14 июня 2020 года в Портленде (штат Орегон) вандалами была сорвана с пьедестала и сброшена на землю статуя Томаса Джефферсона. В ночь на 18 июня в том же Портленде вандалы снесли с пьедестала и подожгли статую первого президента США Джорджа Вашингтона, мотивируя это тем, что он был рабовладельцем. 11 октября 2020 года снова в Портленде во время т.н. «Дня ярости коренных народов» толпа вандалов сорвала с постаментов и опрокинула ещё две статуи президентов США – Авраама Линкольна и Теодора Рузвельта (конная статуя). Ранее 19 и 20 июня две другие статуи Томаса Джефферсона и Теодора Рузвельта были демонтированы по решению властей: памятник Джефферсону в Декейтере, штат Джорджия – чтобы спасти его от вандалов, конная статуя Теодора Рузвельта в Нью-Йорке, штат Нью-Йорк – потому, что была признана «расистской». 22 июня 2020 года бесчинствующая толпа осквернила и попыталась сорвать с постамента конную статую президента Эндрю Джексона, расположенную рядом с Белым домом – резиденцией президента США в Вашингтоне. При этом были повреждены колёса пушек, являющихся частью памятника. Саму статую спасла только её близость к президентской резиденции: на этот раз полиция всё-таки вмешалась, и один из вандалов был даже задержан. Как видим, в США не осталось вообще ни одной неприкосновенной фигуры, которая могла бы выступать в качестве общенационального символа. В наших работах мы уже не раз отмечали, что деструктивная идеология политкорректности не может остановиться, не уничтожив вообще все культурные артефакты, поскольку вся без исключения история и культура человечества не вписывается в её противоестественные рамки, и с точки зрения этой идеологии любой исторический деятель оказывается «расистом и сексистом», а любое произведение искусства от народной сказки до естественнонаучной статьи – «расистским и сексистским». Именно это мы и видим: явное стремление обнулить вообще всю историю и уничтожить память о любом историческом лице, поскольку практически любой сколько-нибудь значимый исторический персонаж, будь то учёный, философ, религиозный деятель, путешественник, политик, законодатель или полководец, мало того, что неизбежно оказывается белым мужчиной нормальной половой ориентации, так ещё и непременно с «расистскими и сексистскими» (с точки зрения современной идеологии политкорректности) взглядами, потому что именно таковые на всём протяжении истории были единственной и само собой разумеющейся нормой.

Показательнее всего то, что от разгула массового вандализма наравне с памятниками рабовладельцам, плантаторам, осваивавшим индейские земли первопроходцам, воинам Конфедерации и консервативным политикам, пострадали и памятники участникам Гражданской войны со стороны северян, и даже известным аболиционистам! Выше мы уже упоминали опрокинутую 11 октября 2020 года в Портленде статую Авраама Линкольна. Разумеется, для Линкольна освобождение негров-рабов было не целью, а средством войны, едва ли не вынужденным, но, тем не менее, именно он издал 22 сентября 1862 года и 1 января 1863 года два президентских указа об отмене рабства, предваривших принятие Тринадцатой поправки к Конституции США. 19 июня 2020 года в Сан-Франциско (штат Калифорния) «протестующими» (против «притеснения негров полицией») был сорван с постамента и опрокинут (вместе с несколькими другими расположенными в парке «Золотые ворота» памятниками) бронзовый бюст Улисса С. Гранта – фактически главного полководца северян в Гражданской войне и, кстати, впоследствии в пору своего президентства – преследователя Ку-клукс-клана. 5 июля 2020 года в Рочестере (штат Нью-Йорк) вандалами была сброшена с постамента статуя Фредерика Дугласа – негра (!) и аболициониста (!), а за несколько дней до этого 23 июня в Мэдисоне (штат Висконсин) вандалы обезглавили и сбросили в озеро статую Ганса Христиана Хега – полковника армии северян во время Гражданской войны и тоже известного аболициониста, правда белого. Причём, если в случае статуи Дугласа преступники пойманы не были (что позволило левакам перевести стрелки на якобы «месть белых расистов» за памятники солдатам и полководцам южан), то в случае статуи Хега виновных поймали, и ими, разумеется, оказались BLMовские «активисты», «протестовавшие» столь замысловатым способом против «расовой несправедливости» и «пытавшиеся привлечь внимание к проблеме» (отбитую голову статуи один из них, кстати, при этом украл – очевидно, в попытке ещё более привлечь внимание к проблемам расовой несправедливости её продажей на чёрном рынке).

Опять-таки примеров бессмысленного осквернения, повреждения, разрушения или уничтожения памятников и просто скульптурных композиций, совершенно никак не связанных с расовыми проблемами, приводить можно было бы десятками, однако в этом нет необходимости: уже представленные примеры и так достаточно наглядно показывают, что идеологические мотивы используются вандалами лишь как формальный предлог. На самом деле акции вандализма вдохновляются преимущественно мотивами самого по себе вандализма – желаем осквернять и разрушать любой культурный объект, нисколько не вникая в его смысл и содержание. Чтобы избежать перечисления слишком многочисленных случаев, ограничимся двумя самыми яркими: в Портланде (штат Орегон) 1 июля 2020 вандалы из BLM серьёзно повредили фонтан, служивший основанием для скульптуры, изображавшей лося, в результате чего на следующий день скульптуру пришлось демонтировать и убрать, а в Дэвисе (штат Калифорния) 28 января 2021 года неизвестными «протестующими» была спилена у основания лодыжек статуя Махатмы Ганди, часть головы уничтожена – очевидно Ганди и лось (лось!) тоже чем-то угнетали негров или оскорбительно намекали им на их расовую неполноценность.

За пределами США 7 июня 2020 года в Бристоле (Великобритания) толпа вандалов-погромщиков из BLM (в Англии они тоже есть), политкорректно именуемых в СМИ «протестующими», стащила с постамента и сбросила в реку памятник Эдварду Кольстону – известному английскому купцу, парламентарию и филантропу. Памятник был установлен в 1895 году и представлял собой не только историческую, но и художественную ценность. Но интересно другое: британские власти отреагировали на акцию вандализма не показательным наказанием виновных... а кампанией по организованному демонтажу памятников историческим деятелям, связанным с колониальным прошлым Великобритании. В частности, 9 июня 2020 года в восточной части Лондона был снят с постамента и убран ранее уже осквернённый вандалами памятник Роберту Миллигану, создателю Вест-Индских доков. Соответствующее решение приняла организация Canal and River Trust, являющаяся собственником земли, на которой стоял памятник, но его приветствовал и мэр того района города, в котором памятник был расположен. Что же касается повреждённого вандалами памятника Эдварду Кольстону, то его планируется выставить в музее... с нанесёнными на него граффити и веревками, то есть если не юридически, то символически легитимизировать акт вандализма и приравнять его к искусству. Более того, в ответ на снос памятника погромщиками мэр Лондона Садик Хан (пакистанец!) призвал удалить лондонские статуи и переименовать улицы, связанные с именами рабовладельцев, а также учредил специальную комиссию «для ревизии достопримечательностей столицы, чтобы убедиться, что они отражают её разнообразие». Фактически власти города, возглавляемые пакистанцем, солидаризовались тем самым с погромщиками и взяли на себя инициативу «деанглификации» столицы Великобритании и вытеснения английского исторического наследия «мультикультурным». В общей сложности местными властями, церковными организациями и частными владельцами в 2020 году было удалено несколько десятков скульптурных памятников, признанных «неполиткорретными» по причине их «оскорбительности», связи с колониализмом или рабовладением.

В Бельгии в июне 2020 года властями были демонтированы и помещены в хранилища статуя и несколько бюстов короля Леопольда II после того, как его выполненная из песчаника статуя, установленная в Экерене, подверглась надругательству, была подожжена и сильно повреждена, возможно, невосстановимо. В Новой Зеландии статуя Джона Фейна Чарльза Гамильтона в городе Гамильтон была удалена властями по запросу конфедерации племён маори. В Кейптауне (ЮАР) вандалами был обезглавлен бюст Сесила Родса – политика и предпринимателя, внёсшего колоссальный вклад в окультуривание и цивилизирование африканского континента. Несколько скульптурных памятников были повреждены или уничтожены на острове Мартиника, являющемся заморской территорией Франции: 26 июля 2020 года была сброшена статуя императрицы Жозефины и уничтожена статуя Пьера Белена, сьера д'Эснамбука, основателя первой французской колонии на острове. 5 марта 2021 года также на Мартинике местными «борцами с колониализмом» был обезглавлен памятник Виктору Шёльшеру, французскому аболиционисту (!), главному инициатору отмены рабства во французских колониях. Ранее, в ночь на 24 июля 2020 года его же бюст был похищен в другой заморской территории Франции – Гваделупе. В Монреале (Канада) 30 августа 2020 года вандалами во время массовых беспорядков была опрокинута и обезглавлена статуя сэра Джона Александра Макдональда, первого в истории премьер-министра Канады. В Попаяне (Колумбия) местные вандалы-«антирасисты» обезглавили и уронили с постамента конную статую испанского конкистадора Себастьяна де Белалькасара, основателя города.

Одним словом, эффект от никчёмной смерти одного никому до той поры не известного и не нужного американского наркомана и уголовника-рецидивиста затронул без преувеличения весь мир. Десятки, если не сотни разрушенных, изуродованных или в лучшем случае убранных с глаз долой в хранилища памятников, убранные из галерей картины, ставшие в одночасье «неполиткорректными» фрески, витражи и мозаики, флюгеры на крышах домов с изображением негров или индейцев, мемориальные знаки и памятные доски, разрушенные или пострадавшие исторические здания, даже могильные камни на кладбищах, эпидемия переименования улиц и иных географических объектов, отмена присвоенных университетам и другим учреждениям памятных имён – вот далеко не полный перечень разразившейся по ничтожнейшему и пустяшному поводу актов войны с историей и культурой. Не будем здесь подробно останавливаться и лишь кратко упомянем новейшие события в кинематографе, начиная от изъятия из открытого доступа фильма «Унесённые ветром» (первые случаи отказа от его демонстрации в кинотеатрах были ещё в 2017 году) и заканчивая новыми правилами номинации на Премию Американской академии кинематографических искусств и наук, согласно которым претендовать на «Оскар» теперь может только фильм, отвечающий, как минимум двум из таких условий (на самом деле правила несколько сложнее: некоторые из стандартов подразумевают соответствие всем критериям, другие – только одному из них), как азиатское, негритянское или латиноамериканское происхождение исполнителей главных ролей, либо не менее трети исполнителей ролей второго плана и массовки должны составлять женщины, чёрные и цветные, разного рода половые извращенцы (так называемая категория «ЛГБТК+») и лица с явно выраженными физическими уродствами либо ментальные и психические дегенераты (на политкорректном воляпюке эта категория обозначается как «люди с особенностями физического или ментального развития»), либо основная сюжетная линия фильма должна быть связана с одной из этих групп, либо извращены, инвалиды или психически неполноценные должны занимать как минимум две ключевые творческие позиции в съёмочной группе, либо только одну ключевую творческую позицию должен занимать негр, азиат, латинос или кто-нибудь ещё из приравненных к ним экзотических расовых групп и т.д. в том же духе. Фактически это означает, что «Оскар» теперь будет присуждаться не за художественные достоинства фильма, а за его соответствие требованиям политкорректности, правда эти безумные правила должны вступить в полную силу лишь через четыре года. Ревнители толерантности, похоже, даже не заметили, что в порыве «борьбы с сексизмом» фактически приравняли женщин (нормальных женщин!) к неграм, инвалидам и умственным дегенератам – и специфика современного феминизма не позволяет даже констатировать оскорбительность такой формулировки! Особенным достижением на волне за «права негров» стали фильмы, в которых негритянские актёры играют известных исторических личностей, как, например, в британском трёхсерийном мини-сериале «Анна Болейн» негритянка играет английскую королеву (она там ещё и феминистка вдобавок – в смысле не негритянка, а королева!). Такого рода случаи уже породили несколько двусмысленный каламбур насчёт очернения европейской истории и исторических фигур. Однако куда как большая ирония этого очередного достижения политкорректности состоит в другом: оно является фактически вынужденным признанием того вполне очевидного факта, что мировая история по существу является историей белого человека, а у негров просто нет своих собственных исторически значимых фигур и общемировой значимости художественных сюжетов, почему им и предлагается играть персонажей чуждой им европейской истории или классических европейских художественных произведений, что является возвращением, пусть и крайне извращённым, к культурному колониализму как единственно возможному способу приобщения неевропейских народов к мировой истории и культуре.

Однако апофеоз вакханалии был всё-таки достигнут там, где она и возникла, а именно в США и именно в связи с памятниками. Им стал публичный призыв одного из BLM-овских отморозков (что примечательно, «бывшего пастора») сносить все европейские статуи и уничтожать изображения (включая фрески, картины и витражи) Иисуса Христа, потому что на них он представлен белым, что является «формой отражения превосходства белой расы». Призыв, кстати, был услышан. 15 июля 2020 года в Майами (штат Флорида) была обнаружена сбитая с пьедестала и обезглавленная статуя Христа, и в тот же день в Чаттануге (штат Теннесси) была обнаружена также сбитая с пьедестала и обезглавленная статуя Девы Марии.

Здесь будет уместно вспомнить, что в конце июня 2020 года президент Трамп уполномочил федеральное правительство арестовывать любого, кто повреждает или уничтожает памятник, статую или другую федеральную собственность в США, а также подписал специальный исполнительный указ о защите памятников, согласно которому к вандалам, разрушающим и оскверняющим памятники, должны применяться законы, предусматривающие наказание в виде длительных (до 10 лет) тюремных сроков. Однако на практике в штатах и городах, контролируемых демократами, ни сами эти законы, ни президентский указ так и не заработали, потому что фактически местные власти сами оказались пособниками вандалов и целенаправленно обеспечивали им условия безнаказанности. Как мы уже отмечали выше, в ответ на демонстративно противозаконные действия вандалов местные власти зачастую ещё и сами принимали решения о демонтаже и ликвидации памятников, демонстрируя тем самым беснующимся погромщикам свою солидарность и поощряя их совершать всё новые акты вандализма, а как минимум в одном из случаев мы видели, как мэр города и вовсе сам возглавил толпу вандалов, совершившую открыто противозаконный снос памятника.

Особо вопиющие случаи произошли в Нью-Йорке, где в самый разгар безнаказанного уничтожения по всей стране скульптур и обелисков, имеющих несомненную историческую и художественную ценность, местная полиция арестовала за «вандализм» (!!!) двух активисток за попытку закрасить надпись «Black Lives Matter», нанесённую на уличный асфальт напротив небоскреба Trump Tower и объявленную неприкосновенным «арт-объектом», в «создании» которого принял участия мэр Нью-Йорка демократ Билл де Блазио. На надпись выливали краску неоднократно – сперва красную, потом синюю и, наконец, чёрную. Как раз в последнем случае виновницы и были задержаны полицией... и как минимум одной из них (про вторую не сообщалось) оказалась негритянка!

 

Анархо-левацкий мятеж как отработка одного из сценариев захвата власти

 

Пособничество разрушению памятников (с одновременным объявлением «памятниками» уличных надписей) – это, впрочем, только часть технологии формирования у уличных погромщиков чувства собственной безнаказанности. Гораздо важнее то, что шантажируя общество массовыми беспорядками и создавая истерию в контролируемых ими средствах массовой (дез)информации, радикальные «прогрессисты» (а, точнее говоря, стоящие за ними финансовые структуры) добились принесения в жертву Дерека Майкла Шовина, действия которого были квалифицированы как якобы «убийство», и который был приговорён к 22,5 годам лишения свободы. Он был осуждён 20 апреля 2021 года, а приговорён только 25 июня 2021 года, однако сам факт его ареста 29 мая 2020 года и предъявления ему обвинений уже стал вполне прозрачным и понятным намёком для каждого полицейского. В этом и состоит суть технологии переворота. Каждый полицейский получил нагляднейшее «сообщение», что, исполняя свои непосредственные обязанности по задержанию преступника (особенно если преступник – негр, будь это хоть вооружённый грабитель), он в любой момент может быть обвинён в «полицейском насилии» и «системном расизме», а затем принесён государственной системой в жертву тем самым уголовникам, погромщикам, анархистам, вандалам и мародёрам, с которыми по идее он как раз и должен бороться (неизбежно вызывая к себе их ненависть). Вероятно именно это, в сочетании с нагнетаемыми в СМИ общественными настроениями и стало одной из важных причин бездействия или крайне вялых и нерешительных действий полиции как в случае уничтожения памятников, так и в случае разграблений магазинов, грабежей, поджогов, строительства баррикад и иных массовых беспорядков. Совершенно аналогичный сигнал получил и каждый представитель местной администрации: «будешь исполнять свои должностные обязанности и противодействовать беззаконию и беспорядкам – сам же будешь объявлен преступником». В то время как страна захлёбывалась уличным криминалом, «демократические» СМИ активно продолжали накачивать общественное мнение фальшивой картиной мира, в которой уголовники, вандалы и мародёры представлялись «гражданами, протестующими против социальной несправедливости», а любые попытки восстановить общественный порядок и защитить граждан от волны беззакония и анархии трактовались как «применение неоправданного и избыточного насилия в отношении протестующих». В частности попытки администрации Трампа навести порядок и нормализовать ситуацию были охарактеризованы формовщиками общественного мнения как «жёсткая риторика по отношению к протестующим и агрессивный, милитаризованный ответ на протесты».

Цель всей этой кампании была совершенно понятна: 1) в целом дестабилизировать ситуацию в стране, то есть сделать её неуправляемой для президентской администрации, 2) приучить левацких уличных маргиналов и экстремистов на уровне павловского условного рефлекса к тому, что их противоправные насильственные действия ведут не к законному наказанию, а к удовлетворению их требований и 3) деморализовать и дезорганизовать полицию, административный аппарат и граждан наглядной демонстрацией того, что пытаясь противодействовать произволу и насилию, они неизбежно навлекут на себя травлю и репрессии, и юридическая законность их действий никак не спасёт их от политических обвинений. В совокупности эти три условия и создают революционную ситуацию, в которой законные механизмы функционирования государства и общества перестают работать, а источником власти становится произвол («революционная целесообразность») той стороны, которая присвоила себе возможность говорить от лица «прогресса», «справедливости», «народа», «угнетённых» и т.д., не считаясь при этом с реальным мнением большинства. В этом и состояла подготовка к захвату власти в ситуации, когда по итогам президентских выборов у каждой из сторон будут свои их результаты.

Генеральной репетицией и полигоном учений для переворота стало создание т.н. «Автономной зоны Капитолийского холма» («Capitol Hill Autonomous Zone», CHAZ) в Сиэтле, известной также под именем «Организованного (Оккупационного) протеста Капитолийского холма» («Capitol Hill Organized (or Occupied) Protest», CHOP). 8 июня 2020 года около шести кварталов и парк в центре Сиэтла оказались захвачены толпами «протестующих», возглавляемыми левацкими экстремистами и объявлены «самоуправляющейся автономной зоной». Полиция в соответствии с решением мэра города покинула захваченную территорию, законные органы исполнительной и судебной власти в её пределах фактически перестали функционировать. Улицы, являющиеся «проходами» в захваченную зону, были заблокированы баррикадами, а сама территория была объявлена «свободной от полиции». На входе в захваченную зону рядом с заграждениями были установлены указатели «Вы покидаете США» и «Вы въезжаете на свободный Капитолийский холм».

Функции органов власти – без проведения выборов – были узурпированы некими самозваными «собраниями жителей», а функции полиции и «отрядов самообороны» – вооружёнными группировками, возглавляемыми неким негритянским рэпером. Поступала информация о том, что вооружённые группировки пытались на захваченной территории «обложить бизнес налогами», позиционированными как «добровольные пожертвования», то есть заниматься рэкетом. В первые дни жизнь в захваченной зоне была организована в духе некоего «субкультурного фестиваля». В принципе всё это могло бы показаться созданием очередной автономной коммуны вроде датской Христиании, но здесь есть крайне принципиальная разница. И Христиания, и множество существовавших в мире менее известных самоуправляемых анархических коммун создавались на незанятой «пустой» территории. Например, собственно Христиания возникла в результате заселения общиной заброшенных казарм и прилегающих к ним незаселённых территорий, иными словами, все без исключения жители этой фактически отделившейся от государства территории с самого начала были добровольными поселенцами, желающими жить в анархическом обществе и не навязывающими свой образ жизни никому из обычных нормальных подданных датской короны. Ситуация в Сиэтле отличалась от этого коренным образом. Здесь группировки троцкистов, анархистов и чёрных расистов захватили несколько кварталов города вместе со всеми их жителями и их недвижимым имуществом, фактически сделав их заложниками и насильственно принудив к существованию в состоянии беззакония, анархии и обнуления всех базовых гражданских прав, включая право на защиту полицией. Фундаментальная специфика «Автономной зоны Капитолийского холма» состоит вовсе не в захвате территории и не в попытке некой маргинальной группы «отделиться от государства» и попытаться воплотить очередную безумную социальную утопию, а в захвате жителей и принуждении их к существованию вне действия правовых норм цивилизованного общества.

Разумеется, безусловной обязанностью любого государства в данном случае было освобождение своих граждан, захваченных вместе с их имуществом экстремистской группировкой (собственно сами граждане в захваченной зоне экстремистами не удерживались, то есть в буквальном смысле заложниками не были, но покинуть зону – означало для них бросить всё своё недвижимое имущество, включая жильё – для многих единственное). Президент Трамп этого и потребовал от местных властей, назвав захвативших городские районы Сиэтла экстремистов внутренними террористами и приказав немедленно освободить город. Однако мэр города – радикальная демократка и открытая лесбиянка (!) – назвала погрузивших жителей города в состояние бесправия и беззакония захватчиков «мирными протестующими» и объявила призыв президента ввести в захваченный район Национальную гвардию «антиконституционным». Вместо решительных действий по пресечению явного и демонстративного беззакония она вступила с экстремистами в переговоры, результатом которых 16 июня стали некие договорённости, фактически означавшие признание местной властью образования посреди города неправовой зоны, на которую не распространяются государственные законы (правда при этом зона беззакония и анархии сократилась до трёх кварталов, остальные были экстремистами оставлены).

Разумеется, фестивальная утопия с её, как охарактеризовала мэр города, «атмосферой соседской вечеринки» закончилась тем, чем неизбежно заканчивается незаконное сборище вооружённых лиц в отсутствие полиции – разгулом криминала. 20–21 июня 2020 года в захваченных кварталах вспыхнули перестрелки, как минимум один человек был убит, несколько – ранены, при этом правоохранительные органы на территорию зоны боевиками допущены не были. В последующие дни вооружённое насилие в зоне продолжилось, ещё несколько человек были ранены, один из них позднее умер. Анархическая зона вполне закономерно превратилась в зону криминального беспредела. 1 июля 2020 года анархо-криминальный анклав был всё-таки ликвидирован, в захваченные районы была введена полиция, несколько экстремистов было задержано, но большинство так и не понесло никакого наказания. Таким образом, 23 дня жители нескольких кварталов города вынуждены были существовать в условиях криминальной анархии, лишённые базового права на обеспечение безопасности, и это происходило фактически при прямом пособничестве местных городских властей, заключавших с захватчиками соглашения, и практически никто не понёс за всё это ответственности.

 

Таким был фон, на котором разворачивалась предвыборная кампания 2020 года – как президентская, так и в обе палаты Конгресса, а в некоторых штатах – одновременно и в местные органы власти. Эта кампания, её итоги и события последующего после смены власти 2021 года будут рассмотрены нами в отдельной, специально посвящённой этой теме статье. Также в той же следующей статье нами будут рассмотрены и обе попытки импичмента Трампа (кстати, он – единственный за всю историю президент США, которого дважды подвергали этой процедуре), а также серия громких политический скандалов, связанных с обвинениями РФ во вмешательстве в президентские выборы в США, Трампа и членов его команды – в сотрудничестве с представителями РФ, а Джозефа Байдена и его сына Роберта Хантера Байдена – в коррупционных связях с украинской нефтегазовой компанией Burisma Holdings Ltd. (Burisma Group). Хотя хронологически большая часть этих событий произошла до выборов 2020 года, а сюжет с реальным или мнимым вмешательством РФ и вовсе относится к предыдущим президентским выборам 2016 года, но в совокупности эти события образуют единый сюжет, и их есть смысл рассматривать вместе в рамках одной общей публикации.

 

Статья ранее опубликована:

Строев С.А. Мир на пороге глобальной нестабильности: США накануне выборов 2020 года. // Репутациология. ISSN: 2071-9094. Июль–декабрь 2021. Т. 14, № 3–4 (61–62). С. 5–33.