Кровавая заря Ходынки. Часть 2

Часть 1

СКРЫВАЕМЫЕ ПРИЧИНЫ ОБЩЕИЗВЕСТНЫХ СОБЫТИЙ

Книга 1

ПЕРВАЯ ТОЧКА НА ГРАФИКЕ РЕВОЛЮЦИИ

II

«ПРИНЦИП ПРЕЦЕДЕНТА»

Автор – читателям

Читатели могли обратить внимание, что я обычно прямо не реагирую на замечания и комментарии, хотя, конечно, знакомлюсь и учитываю. Но в данном случае первый «коммент» к первой части «Кровавой зари Ходынки» носит конкретный военно-математический характер и имеет прямое отношение к дальнейшему изложению:

«1. Автору:

“…наиболее близкими к реалиям представляются цифры в 1 282человека погибших и около 500 раненых”.

Это утверждение не соответствует эмпирике. При любой катастрофе или несчастном случае число погибших всегда в разы меньше, чем пострадавших, а не наоборот.

Наталия 2016 /19.05.2021»

Замечание «Наталии 2016» на сто процентов верно. При любой катастрофе и говоря шире, несчастных случаях, которые условно можно толковать как своего рода военные действия без применения огнестрельного оружия, число раненых превышает число убитых в среднем в пять раз.

Тем не менее, автор по-прежнему утверждает, что применительно к Ходынской катастрофе 18/31 мая 1896 года «…наиболее близкими к реалиям представляются цифры в 1 282 человека погибших и около 500 раненых».

Разъяснению этого «парадокса» посвящена предлагаемая сейчас вниманию читателя вторая часть-глава «Кровавой зари…»

СОДЕРЖАНИЕ

КРОВАВАЯ ЗАРЯ ХОДЫНКИ

КНИГА 1. ПЕРВАЯ ТОЧКА НА ГРАФИКЕ РЕВОЛЮЦИИ

II

«ПРИНЦИП ПРЕЦЕДЕНТА»

Отсутствие злой воли?

Ходынские недоразумения

Выбор места

Сентябрь 1856. Огнеопасные эффекты при добром порядке безопасны

Май 1883. Единоначалие – залог успеха!

Май 1896. Власть и ответственность – разделить!

Зародыш катастрофы

В результате интриг

О дислокации «поля гуляний»

По колено в грязи, но на аршин короче

Предварительное расследование

Из текста «Постановления» следует…

Документальный вакуум

«Беровские ущелья» или – «нам устроили волчьи ямы»

Гостинец и кружки

Еще раз о платках и кружках

Еще раз о «принципе прецедента»

Содействия не требуется!

А как с пятым пунктом?

Громадная площадь, изрытая ямами

30 казаков и несколько околоточных

Толпа – всегда толпа

Хватило бы трехсот тысяч

В кромешной тьме безлунной ночи

О полиции и войсках

Не более десяти мучительнейших минут...

Буфеты и ров – прелюдия катастрофы

Не то бивак, не то ярмарка

От трех до пяти утра 18 мая

Между пятью и шестью часами утра 18 мая

Около шести утра 18 мая. Катастрофа

С шести часов большинство уже шло по домам

После катастрофы

Как бы свидетельство очевидца

На скачки за табакеркой,

или свидетелем чего был на самом деле Гиляровский

Я был единственный

Поле народного праздника и предполье к нему

На Ходынку мимо Бегов, со стороны Ваганькова…

Тихон, я ухожу, я табакерку забыл!

Прямо к скачкам пройти было невозможно

Я упирался и шел прочь от будок

Толпа почти мгновенно превращается в спрессованную массу

Рассвело

Казаки спасают кого могут. От рва до Беговой аллеи. Забытье

Табакерка нашлась. Извозчик

От Бегов до Столешникова

Ванна, сон, завтрак в 9 утра

О раскладе времени и о динамике стиснутой толпы

С пожарными на Ходынку

Главное место гибели

И все расхохотались

Возвращение в редакцию. Статья написана и отдана наборщикам

Я чувствовал себя победителем!

Интервью и овации

Неосознанная тайна

Пятиугольные киоски лучше шестиугольных? Смотря для чего

Столкновение и егоколичественныерезультаты

Нет сведений из первых рук

Не надо народ баловать!

Народа было не столь много

400 000 подарков в 23 минуты

Особое Установление и московская полиция. Мера вины

На первый взгляд весьма объективно

По словам членов Особого Установления

Можно говорить только о заданности

Рассказ наш будет не полон

«ПРИНЦИП ПРЕЦЕДЕНТА»

 

С капитальным трудом «Царствование Императора Николая II» Сергея Сергеевича Ольденбурга, я имел счастье ознакомиться еще в застойное время начала 1980-х годов. И не будет преувеличением сказать, что именно это замечательное произведение совершило окончательный переворот в моих взглядах на этот трагический и славный период русской истории.

Недавно вышедшая трилогия о русско-японской войне является, по сути, развернутым комментарием к поразившим меня словам Сергея Сергеевича, что японская война была бы вчистую выиграна Россией, если бы не внутренняя измена.

О том, что Россия к порогу 1917 года стояла на пороге победы, я знал и даже кое-что написал на эту тему, но уж японскую-то войну нам представляли в то время позором, если и не русского оружия, то уж «загнивающего царизма». И было очень радостно убедиться, что и в этом случае марксистские историки и их либерально-буржуазные союзники по клевете на Российскую Империю и русский народ, в очередной раз лгут, а прав именно православный монархист и патриот Ольденбург[1].

И во многих других случаях мне не раз пришлось убедиться в достоверности приводимых им фактов нашей затемненной истории и в добросовестности их интерпретации. Поэтому, когда я прочел у него нижеприводимые сведения о Ходынской драме, мне и в голову не пришло в них усомниться.

Единственно, что несколько напрягало, это то, как «толпа вскочила вдруг как один человек и бросилась вперед с такой стремительностью, как если бы за нею гнался огонь». Подумалось мне, не скрывается ли за этим рывком чья-нибудь подстрекательская рука. Но остальная фактология событий казалась несомненной.

Тем более что, как считал раньше, так еще более убежден сейчас, что никакого сознательного обмана, или подтасовки фактов у Сергея Сергеевича быть в принципе не может. В самом худшем случае – добросовестное заблуждение. А это вполне подходящая почва для дружеского разговора.

Итак, в главе 3, описывая коронационные торжества в Москве в мае 1896 года, Ольденбург так рассказывает о случившемся в ночь на 18 мая 1896 года на Ходынском поле.

 

Отсутствие злой воли?

 

«Последующие празднества − на тринадцатый день коронационных торжеств, 18 мая − омрачены были катастрофой на Ходынском поле. На этом обширном пространстве, служившем для парадов и учения войск, собралась толпа свыше полумиллиона человек, с вечера ждавшая назначенной на утро раздачи подарков − кружек с гербами и гостинцев.

Ночь прошла спокойно; толпа все прибывала и прибывала. Но около 6 ч. утра − по словам очевидца − “толпа вскочила вдруг как один человек и бросилась вперед с такой стремительностью, как если бы за нею гнался огонь... Задние ряды напирали на передние, кто падал того топтали, потеряв способность ощущать, что ходят по живым еще телам, как по камням или бревнам.

Катастрофа продолжалась всего 10-15 минут. Когда толпа опомнилась, было уже поздно”.

Погибших на месте и умерших в ближайшие дни оказалось 1 282 человека; раненых − несколько сот.

В день несчастия был назначен прием у французского посла и Государь (по представлению министра иностранных дел кн. Лобанова-Ростовского) не отменил своего посещения, чтобы не вызывать политических кривотолков.

Но на следующее утро Государь и Государыня были на панихиде по погибшим, и позже еще несколько раз посещали раненых в больницах. Было выдано по 1 000 р. на семью погибших или пострадавших, для детей их был создан особый приют; похороны приняты были на государственный счет.

Не было сделано какой-либо попытки скрыть или приуменьшить случившееся − сообщение о катастрофе появилось в газетах уже на следующий день 19 мая, к великому удивлению китайского посла Ли-Хун-Чана, сказавшего Витте, что такие печальные вести не то, что публиковать, но и Государю докладывать не следовало!

Печать оживленно обсуждала причины катастрофы; общественное мнение стало искать ее виновников. Левые органы печати кивали на “общие условия”, писали, между прочим, что если бы у народа было больше разумных развлечений, он не рвался бы так жадно к “гостинцам” ...

Было назначено следствие, установившее отсутствие какой-либо злой воли; указом 15 июля за непредусмотрительность и несогласованность действий, имевшие столь трагические последствия, был уволен заведовавший в тот день порядком и. о. московского обер-полицмейстера, и понесли различные взыскания некоторые подчиненные ему чины»[2].

С комментария на эти строки и начнем нашу реконструкцию «Ходынки».

 

Ходынские недоразумения

 

Как видим, текст Ольденбурга очень близок к официальным сообщениям о катастрофе, приведенным выше. Число приведенных им жертв повторяет официальные данные, собранные в первые дни после трагедии, зафиксированные в полицейских, церковных и кладбищенских документах. И являются самыми близкими к достоверным. О причинах встречающихся преувеличений будет сказано ниже.

Совершенно верно отмечено «оживленное обсуждение» чрезвычайного происшествия в средствах массовой информации, периодически вспыхивающее с новой силой и в наши дни. Также справедливы слова о том, что было «назначено следствие, установившее отсутствие какой-либо злой воли» в происшедшем.

И установившее это, заметим пока от себя, в рекордный по краткости срок, поскольку уже 15 июля были сделаны «оргвыводы» по делу о Ходынской катастрофе. Причем оргвыводы, не подвергаемые в целом сомнению по сей день, поскольку вполне удовлетворяют сложившееся в обществе мнение о вине в случившемся московских властей. Большинство так или иначе выступающих по поводу Ходынки выражают лишь, – уже более, чем столетнее сожаление, – что вместе с полицмейстером не был смещен и «главный виновник "Ходынки" − московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович (прозванный "князем Ходынским")»[3].

Так что на фоне остальных общедоступных материалов по нашей проблеме, слова о ней Ольденбурга являются одними из наиболее взвешенных и не искажающими сознательно историческую действительность.

Но вся беда в том, что Сергей Сергеевич, вместе с подавляющим большинством, как историков, так и просто всех слышавших что-либо о Ходынской драме, стал жертвой добросовестного или, скорее, тщательно спланированного недоразумения о сущности, причинах и протекании этой крупнейшей трагедии. Трагедии, бросившей стараниями русского образованного общества мрачную тень на все дальнейшее царствование Николая Александровича.

Словом «недоразумение» в данном контексте обозначен целый букет предвзятых мнений и предубеждений о Ходынке.

 

Выбор места

 

Прежде всего следует развеять самое распространенное мнение о том, что Ходынское поле всегда служило только местом учений и маневров войск Московского округа, что оно было перерыто окопами, и непонятно, как в голову московских властей могла прийти идея, устраивать на этом поле коронационные народные гуляния.

На самом деле Ходынское поле к концу XIX века вполне могло считаться традиционным местом для таких гуляний. Начало гуляниям послужили торжества по случаю заключения Кучук-Кайнарджийского мира в победоносной Первой турецкой войне императрицы Екатерины II. Сам мир был заключен 10/23 июля 1774 года, а празднование состоялось год спустя 10 июля 1775 года. [О празднике 1775 года см. очерк «Как Черное море по Ходынскому полю разлилось». РНЛ. 26.05].

Потом был 80-летний перерыв, но затем в 1856 году на Ходынке вновь состоялся народный праздник по случаю Коронации Александра II, а в 1883 году – аналогичное мероприятие в честь коронации Александра III. Только во время коронации Николая I народ, как мы знаем, гулял на Девичьем поле.

Все перечисленные торжества прошли идеально, и неприятностей от народного праздника в коронацию Николая II также не предвиделось.

 

Сентябрь 1856. Огнеопасные эффекты при добром порядке безопасны

 

Сама коронация Александра Николаевича состоялась 26 августа 1856 года.

 

Коронация Александра II

Народный же праздник был разбит вообще на два этапа. Первый этап – развлекательно-угощательный был проведен на Ходынском поле, которое превратили в настоящий сказочный городок. В качестве развлечений предлагались катальные горы, воздушные театры, балаганы, конские ристалища, качели.

Здесь можно было увидеть столы, уставленные ветчиной, ватрушками и калачами, трехъярусные круглые этажерки с колбасами, жареных баранов с вызолоченными рогами и попонами из кумача, елки с нанизанными на ветки копчеными курами и другие деревья, обвешанные пряниками, яблоками и сластями. Рядом било восемь фонтанов с питьем.

Согласно опубликованным спискам продовольствия, для народного праздника было заготовлено около 12 тысяч кур, 3 тысяч баранов, 3 тысяч пудов ветчины, 900 пудов колбасы, более 65 тысяч пирогов, ватрушек, калачей и другие яства.

Свыше тысячи ведер красного вина и трех тысяч ведер пива.

Народ начал собираться к месту празднования заблаговременно: с раннего утра можно было услышать радостные крики толпы ‒«к Царю на обед!»

Гуляния на Ходынском поле были проведены 8 сентября, в день рождения Наследника Цесаревича Николая Александровича. Угощение, как и в коронацию 1826 года, было так же сервировано на столах, расставленных по эллипсу, в числе 672, против Императорского павильона. Били и фонтаны с вином и медом, но несколько не в резонанс с застольем.

Дело в том, что застолье должно было быть приурочено к приезду Императора, примерно к часу пополудни. Знаком к нему должен был быть поднятый штандарт над Императорским павильоном. Но в 10 утра, кто-то бдительный решил проверить, легко ли поднимается штандарт, чтобы не оплошать к приезду Государя.

Собравшиеся народные массы приняли этот пробный подъем «за сигнал к началу пира», и, по рассказу графа Милорадовича[4], «бросилась к столам, в минуту расхватав все припасы». Повторилась история с предыдущей коронации. Все угощение было сметено со столов в пять минут, и так же лихо, как и в 1826 году, уничтожено без членовредительства.

После этого многотысячная толпа под жутким дождем терпеливо ждала монарха до часа дня.

По приезду Государя, в час пополудни, спустили шар, и начались представления для народа.

 

М.А. Зичи. Народный праздник на Ходынском поле в Москве по случаю священного коронования императора Александра II

 

«В ту минуту как Государь выезжал из Петровского дворца, дождь перестал; все зрители в галереях встали на местах своих, войско отдало честь, хоры военной музыки гремели “Боже Царя храни”, заглушаемое громкими кликами.

Государь был верхом в пальто. Он поскакал прямо к народу и там остановил лошадь, потом объехал равнину, на которой триста тысяч народа с утра ожидали своего возлюбленного Царя.

Через четверть часа Государь возвратился и вошел в павильон, куда в то время уже подъехали Их Величества, царствующая и вдовствующая Императрицы, Их Высочества, Великие Княгини и Великие Князья, малолетние сыновья Государя.

При входе Государя в павильон, развернулся Императорскийфлаг, и по этому сигналу пущены были фонтаны с вином. Народ мгновенно бросился к фонтанам, и фонтаны скоро иссякли.

Дождь снова пошел, и еще сильнее прежнего,когда Государь вошел в павильон»[5].

В скобках заметим, что если Император был слегка удивлен, как быстро исчезло угощение, то представители иностранных делегаций удивлялись другому: как вообще в такую ужасную погоду‒ весь день лил дождь, что видно и по картине Михая Зичи, и поле совершенно размокло, ‒ на праздник пришло столько народу.

Но русский человек не простил бы себе, если бы пропустил Царский праздник, поэтому на Ходынском поле в тот день находилось, по разным оценкам, от 150 до 300 тысяч человек. Понятно, что каждый старался хоть что-то унести на память о встрече с Помазанником Божьим. Люди тащили оторванные золоченые рога от баранов, ножки столов, ветки деревьев.

Едва ли не самым «крутым сувениром» стали ковшидля питья вина из фонтанов в количествепорядка 15 тысяч. Обладатели таких ковшей отказывались расставаться с ними даже за большие деньги.

Анекдотом стал случай, когда один иностранец все-таки выкупил у шустрого парнишки «царский» ковш аж за три рубля, а потом выяснил, что тот продал ему обыкновенный ковш, купленный в ближайшей лавке за три копейки.

Но в коронацию 1856 года была и вторая, столь же многолюдная часть народного праздника.Она развернулась на Лефортовском поле в последний день коронационных торжеств 17 сентября. В этот раз народные гуляния сопровождались грандиозным фейерверком, изображавшим извержение Везувия, по проекту военного инженера генерал-майора Константинова. Царственные особы наблюдали за этим зрелищем с балкона Лефортовского дворца.

 

Хор в 3 000 музыкантов исполнял «Боже, Царя храни», а вместо турецкого барабана при исполнении служили залпы артиллерийских орудий.

Несмотря на столько «огнеопасных» моментов, доставивших немало хлопот армейским артиллеристам, почти год готовившим соответствующие эффекты, фейерверк, как и угощение народа на празднестве, прошел образцово-показательно.

Порядок и организация были достигнуты умелым использованием многочисленных воинских частей, расставленных шпалерами, чтобы направлять движение народа и избегать давки[6].

 

Май 1883. Единоначалие – залог успеха!

 

В мае 1883 года, на следующей коронации, угощение народа с раздачей 200 тысяч царских гостинцев также прошло без происшествий и неприятностей.

Московские власти, в лице генерал-губернатора, князя Владимира Андреевича Долгорукова и обер-полицмейстера Александра Александровича Козлова, были полными и единоличными распорядителями во всех вопросах проведения Коронации, касавшихся не Кремля, а Москвы. И только в Кремле порядок и безопасность обеспечивали Дворцовое ведомство и Дворцовая полиция.

В частности, именно московскому обер-полицмейстеру было поручено обезпечить раздачу царских подарков на Ходынском поле. Во избежание последствий «обрушения» на подарки многотысячной толпы (по опыту предыдущих коронаций) были заранее стянуты значительные силы полиции и войсковые подразделения.

Сам Козлов провел всю предшествующую празднику ночь на поле в седле, гася в зародыше малейшие признаки беспорядка и неорганизованности. Стоящие вокруг Ходынского поля военные охранения разделяли подходящие толпы на мелкие группы, чинно входящие на поле.

На самом поле, по распоряжению Козлова, в разных местах по его окраинам в течение всей ночи играли военные оркестры, которые, привлекая к себе толпу, не давали ей уплотняться в одном каком-нибудь месте.

Если людское скопище начинало сгущаться, оркестры под звуки маршей прокладывали себе путь сквозь него. Все время происходило, так сказать, растягивание в разные стороны и разбивание на мелкие части громадной массы в несколько сот тысяч человек.

Раздачу подарков в 1883 году начали рано, около шести утра, в павильонах, разбросанных на большом друг от друга расстоянии и поставленных в форме круга, без каких-либо углов.

Таким образом, все пришедшие накануне получили подарки и стали расходиться часам к девяти утра, когда из Москвы и ближайших к ней деревень и фабрик начали подходить новые толпы.

Заметим, кстати, что уже в Коронацию 1883 года можно отметить четкую разницу между теми, кто пришел «урвать кусок и исчезнуть», и теми, кто пришел, как и следовало, утром, поучаствовать в празднике, увидеть Батюшку-Царя и повеселиться на радостях вместе со всеми.

Общий вид гуляний на Ходынке в 1883 году

 

И надо отдать должное московским властям, этот факт в тот раз был учтен в полной мере. Ответственность за все происходящее на Коронации лежала на них и только на них. Поэтому продумана была каждая деталь.

Вместе с тем сей факт мог быть отмечен и учтен не только московскими властями.

В благополучном протекании праздника на Ходынке 1883 года сыграло свою роль и то, что по коронационному расписанию, Государь провел ночь перед народным праздником в Петровском дворце, к которому по этой причинебыли стянуты крупные военные силы, помимо полиции.

В результате таких предосторожностей, тщательно обдуманных и предусмотренных, не было ни одного раздавленного[7]. Не было даже теловредительства.

Образец благополучного проведения массовых гуляний, при огромном скоплении жаждущего подарков народа был налицо. Оставалось просто скопировать его с учетом роста населения Москвы и близлежащих территорий за истекший период.

 

Май 1896. Власть и ответственность – разделить!

 

Коронацию 1896 года отделяло от коронации 1883 года всего 13 лет. Срок ничтожный не только по историческим меркам, но и просто по человеческим.

Река времен на сей раз не могла унести в своем течении ни людей, ни воспоминаний. Во всяком случае, подавляющее большинство таковых. Не надо было ничего выдумывать, благополучный исход коронационных мероприятий, казалось, был виден заранее.

В основу проведения торжеств даже официально был заложен «принцип прецедента»: схема их проведения должна была повторить таковую 1883 года.

Практически все участники и устроители коронационных торжеств 1883 года благополучно дожили до мая 1896, а тем более до весны 1895, когда было утверждено «Предварительное Росписание» их устройства и проведения. Времени оставалось больше года, денежные траты не лимитировались. За работу, товарищи-господа!

И господа-товарищи за работу взялись.

Прежде всего, был существенно нарушен, если не полностью искажен «принцип прецедента». Именно, нарушен принцип единоначалия в проведении торжеств, а напротив – создано как минимум двоевластие. Произошло то, что следует избегать даже при подготовке детского утренника: власть и ответственность были разделены.

Вопреки всякой логике и просто здравому смыслу,устройство майских «коронационных народных зрелищ и увеселений»1896 года в Москве было изъятоиз ведения московского генерал-губернатора Великого Князя Сергея Александровича и всецело передано Министерству Императорского Двора[8].

Принятие мер по охране и обеспечению безопасности народных гулянийтакже взяло на себя Министерство Двора[9].

В самой Москве, не считая, по-прежнему, Кремля, полнота ответственности за обеспечение безопасности собственно коронационных торжеств, особы Государя Императора и лиц Императорской фамилии была возложена на московские власти.

В Кремле же порядок и безопасность, как и в 1883 году, обеспечивала Дворцовая полиция, поддержанная силами Личного Конвоя Его Величества.

 

Зародыш катастрофы

 

Таким образом, получился в буквальном смысле слоеный пирог «разделения ответственности».

В месте проведения «народного праздника» на самом Ходынском поле за всеотвечает Министерство Двора, то есть – Петербург.

От Ходынки до Тверской заставы, сразу за теперешним Белорусским вокзалом, отвечает вообще непонятно кто, поскольку полномочия московской полиции и ее обер-полицмейстера формально заканчиваются на границе застав, и начинается зона ответственности полиции подмосковной, конкретно, 3-го полевого стана Московского уезда.

Далее, от Тверской заставы до стен Кремля ответственность за безопасность Императора и населения несет полиция московская, которая с этой задачей справляется блестяще, как на самой Коронации, так и при ее подготовке.

Так, уже 4 мая 1895 года была арестована в полном составе террористическая группа из 35 человек московских студентов, под руководством Ивана Распутина. Планировалось закидать коронационную процессию самодельными динамитными бомбами, испытания которых успешно прошли в апреле того года в ближнем Подмосковье.

И, наконец, в самом Кремле вновь распоряжается Министерство Двора. При этом общую ответственность за личную безопасность Императора несут Великий Князь Сергей Александрович и опять же московская полиция.

Строго говоря, во время коронации присутствовала и третья сила.

Как мы знаем, гвардейскими частями, прибывшими в Москву в немалом количестве также вроде бы для поддержания порядка и обеспечения безопасности монарха, командовал Великий Князь Владимир Александрович.

А вот Великий Князь Сергей не имел отношения к командованию даже войсками Московского округа. Командующим округом он станет только после Коронации.

Именно в этом многослойном разделении ответственности между Москвой и Петербургом за благополучное протекание единого, по существу, мероприятия и был грамотно заложен зародыш будущей катастрофы.

 

В результате интриг

 

Так что обвинения московских властей в выборе неудачного места для народного торжества и в преступно плохой его организации являются результатом более чем столетней злонамеренной дезинформации.

Между тем, еще 1 января 1896 года, в один день с коронационным Манифестом, Именным указом Правительствующему Сенату «все распоряжения по приготовлению к Священному Коронованию» было «признано за благо возложить на министра Императорского Двора».

А «Правительственный вестник» в номере от 4 мая 1896 года повторно донес до всех, кто желает слышать, что: «Все распоряжения по приготовлению к торжествам были возложены на Министра Императорского Двора, графа Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова».

Сравнительно недавно, на этот факт обратили внимание авторы комментариев к воспоминаниям генерала Николая Алексеевича Епанчина. Они же привели и причину столь странного решения:

«В результате интриг министра императорского двора Воронцова-Дашкова, великий князь Сергей Александрович с самого начала подготовки к коронации был отстранен от контроля за проведением народных гуляний.

Когда произошла трагедия, Воронцов-Дашков попытался уйти от ответственности, свалив вину на великого князя, инспирировав, глубоко тенденциозный доклад статс-секретаря графа Палена»[10].

Похоже, в выдвижении на первый план Воронцова-Дашкова сыграла роль императрица-мать Мария Федоровна, «особым благоволением» которой пользовался Министр Двора, и «которая в то время имела еще очень большое влияние на Государя»[11].

Следует также учесть, что, с одной стороны, жена Министра Двора была близкой подругой Марии Федоровны, а с другой – последняя недолюбливала свою невестку Александру Федоровну, а с некоторых пор и ее сестру Елизавету Федоровну, а с ними и ее мужа Сергея Александровича. [С сожалением отметим, что случай с Ходынкой отнюдь не единственный, где инспирируемые Императрицей-матерью взаимоотношения между ее Двором и Двором царствующего Императора, внесли свой посильный вклад в погубление Российской Империи.

Поведение Марии Федоровне defacto играло на руку либеральной партии при дворе, осложняя и без того трудное положение, в котором оказался молодой Император после безвременной кончины Отца. Этот же фактор вполне мог помешать объективному расследованию Ходынской катастрофы].

Биографы Министра Двора свидетельствуют, что «вправительстве Воронцов-Дашков представлял интересы либеральной бюрократии»[12]. Витте, которого связывала с Воронцовым в том числе, и совместная деятельность по Священной Дружине, довольно странной и до сих пор не вполне разъясненной организации[13], также считал Иллариона Ивановича «человеком довольно либерального направления», что на взгляд Сергея Юльевича, было большим плюсом.

Очевидно, что либерализм Воронцова заведомо осложнял даже деловые контакты между ним и Великим Князем Сергеем Александровичем, который либералом отнюдь не был.

Принято считать, что граф Воронцов-Дашков был слишком большим вельможей, чтобы лично заниматься такой мелочью, как организация мероприятия на Ходынском поле. Впрочем, о его служебных и деловых качествах подробно будет рассказано ниже, и читатель сам составит мнение.

Непосредственное устройство «народного праздника», который должен был состояться там 18 мая 1896 года, было поручено действительному статскому советнику Николаю Николаевичу Беру 1-му, согласно приказу по Министерству Императорского Двора от 8 марта 1895 года, с учреждением при нем «Особого Установления по устройству коронационных народных зрелищ и увеселений» (далее – «Особое Установление»).

 

О дислокации «поля гуляний»

 

Как ни странно, дислокация непосредственного места «поля гуляний» представляет до сих пор определенные сложности[14]. Тот же Ольденбург, говоря в приведенном отрывке о катастрофе на Ходынском поле, просто констатирует: «На этом обширном пространстве, служившем для парадов и учения войск, собралась толпа свыше полумиллиона человек, с вечера ждавшая назначенной на утро раздачи подарков − кружек с гербами и гостинцев». Из текста совершенно непонятно, что имеется ввиду под «обширном пространством»: то ли само «поле гуляний», то ли его окрестности.

Несколько подробнее о «поле гуляний» говорит в своих Воспоминаниях Владимир Федорович Джунковский, в ту пору один из адъютантов и доверенных лиц Великого Князя Сергея Александровича, хотя саму катастрофу описывает исключительно по «свидетельствам очевидцев»:

«Гулянье это было устроено на площади приблизительно в квадратную версту. Почти прямо против Петровского дворца устроен был императорский павильон, сооруженный в древнерусском стиле, кругом павильона был разбит садик с цветущими растениями и лавровыми деревьями.

По обеим сторонам павильона были выстроены две трибуны, каждая на 400 мест, для чинов высшей администрации, а вдоль Петровского шоссе две трибуны для публики с платными местами по 5000 мест в каждой. Эти сооружения оставались на Ходынском поле и по окончании гулянья для парада. Затем по всему полю были раскинуты всевозможные театры, открытые сцены, цирки, качели, карусели, буфеты, ипподром для конских ристалищ и т.д.

Но главное, что привлекало народ, – это был ряд буфетов, их было несколько сот, они предназначались для раздачи населению царских подарков в виде художественно исполненных эмалированных кружек, тарелок и разных гостинцев…

Между тем буфеты эти были устроены так, что между десятками буфетов под одной крышей имелись полуторааршинные проходы [аршин = 0,71 м], через которые и предполагалось пропускать со стороны Москвы народ на гулянье, вручая каждому узелок с угощениями и посудой.

Параллельно буфетам тянулась, начиная от шоссе, глубокая, с обрывистыми краями и аршинным валом, канава, которая против первых буфетов превращалась в широкий ров саженей в 30 [сажень = 2,13 м], и тянулся он вдоль всех буфетов, оставляя на всем своем протяжении площадку перед буфетами шириной шагов 50. На этой площадке комиссия, по-видимому, наивно и предполагала установить народ для вручения ему узелков и пропуска внутрь круга»[15].

 

Рис. 1. План Ходынки и прилегающей местности. 1895 год

 

Само описание буфетов Джунковский, как увидим ниже, также берет из «свидетельства очевидцев», вернее «очевидца» – Владимира Гиляровского. При этом похоже, что сам Джунковский «поля гуляний» и вовсе не видел, иначе бы не написал «для пропуска внутрь круга». Круговой была «площадь гуляний» в Коронацию 1883 года, которую Джунковский и запомнил, вероятно, как яркое юношеское впечатление.

В Коронацию же 1896 года «поле гуляний», судя по всему, представляло собой прямоугольник, площадью «приблизительно в квадратную версту». Если опираться на План Ходынки и прилегающей местности на плане 1895 года (Рис. 1), то можно заключить, что прямоугольник этот занимал место от северной – левой стороны квадрата «Место Выставки», что примерно напротив середины выходов из метро «Динамо», – до нынешнего Аэровокзала. В то время там уже начиналась Всехсвятская роща. Точнее сказать что-либо трудно.

Петровский замок находилсяпримерно по центру, и против него на «поле гуляний» был выстроен Императорский павильон, размером едва ли не превосходящий замок. Основная катастрофа произошла примерно в левой части прямоугольника «Место выставки».

За левой стороной «прямоугольника гуляний» сразу начинался Всесвятский лес, в направлении метро «Сокол», где до наших дней уцелела Всесвятская церковь, а рядом с ней – здание пожарной части постройки 1930-х годов, с каланчи которой в те времена было бы видно все подмосковное пространство. По крайней мере до площади Белорусского вокзала, тогдашней Тверской заставы, где стояла Триумфальная арка, переехавшая в 1960-е годы на Кутузовский проспект после временной ее деструкции ленинскими борцами за народное счастье. Лес, а скорее березовая роща, остатки которой сохранились почти до наших дней в районе улицы Куусинена, окаймляли и южную сторону нашего прямоугольника.

На «Месте Выставки» в коронацию 1883 года стояли павильоны Пятнадцатой Всероссийской промышленно-художественной выставки 1882 года, захватывая территорию 1-го Боткинского проезда и местности немного левее его, стадиона Юных Пионеров, и доходя почти до Беговой улицы. Красным цветом ниже «Места Выставки» и рядом со словом Ходынка на Рис. 1 обозначена Ходынская водокачка[16].

 

Рис. 2. Общий вид Выставки 1882 года. Обратите внимание: слева от Выставки виден овал Бегов, а у правого павильона поезд‒ к Выставке подходили поезда со всех вокзалов Москвы

К главным выставочным постройкам относился и Царский павильон, который не выполнял экспозиционных функций, а предназначался для отдыха Высочайших гостей, и был закрыт для посетителей.

Павильон был выполнен в русском стиле и отделан с исключительной роскошью. Здание Царского павильона, единственное из восьмидесяти построек, возведенных к выставке, сохранилось до наших дней на территории стадиона Юных пионеров. В настоящее время в нем располагается ресторан Паризьен. Говорят, благодаря этому оно находится в отличном состоянии.

[В 2010 году – когда была написана Книга 1 – Стадион Юных Пионеров еще существовал на радость москвичам и московской детворе. 12 октября 2015 года, в канун своего 90-летия, он был окончательно закрыт и уничтожен при благожелательном содействии московской мэрии.

Царский павильон пока еще существует, но визуально погребен между громадами новой «деловой» застройки.

До недавнего времени автор считал, что наибольший вред историческому градостроительному облику Москвы нанесли коммунисты.

Но те, хотя бы после 1937 года, считали «эту страну» своей].

 

Царский павильон в наши дни

 

По колено в грязи, но на аршин короче

 

Ко времени Коронации 1896 года большинство выставочных павильонов были демонтированы, и на их месте остались ямы разной формы и глубины, как от фундаментов павильонов, так и особенно от опор этих фундаментов.

Полотно железной дороги к бывшей Выставке было частично демонтировано уже после ее закрытия, и там, где оно было демонтировано, оказалось, что обнажившийся грунт − почти чистый песок, перемежаемый качественной глиной, и на протяжении всего времени до коронации песок и глина эти активно использовались для строительных городских нужд.

А поскольку они изымались со стороны, ближней к Петербургскому шоссе, то в результате уже к началу работ Особого Установления там, где на Рис. 1 обозначена левая северная сторона квадрата «Место выставок», образовался ров шириной до 60 метров. Глубина рва в близкой к шоссе его части достигала пяти-шести метров и постепенно сходила на нет, примерно там, где ныне находится Главный вход в Боткинскую больницу на 2-м Боткинском проезде.

Следует напомнить, что кроме естественных неровностей, вызванных бесплановым извлечением ценного строительного материала, дно рва изобиловало теми самыми ямами из-под фундаментов и опор демонтированных павильонов. Правда, наиболее глубокие из них были сразу при демонтаже прикрыты деревянными крышками, но за несколько лет-зим в нашем климате конструкции утратили свою прочность.

В дополнение ко всему, среди прочих рытвин и ям, закрытых и нет, на дне рва был колодец глубиной до 20 м, не засыпанный и не огражденный, а также лишь прикрытый досками.

Застройка между Петербургским шоссе и нынешним Хорошевским практически отсутствовала. И от нынешнего метро «Динамо» можно было видеть и путепровод над железной дорогой Белорусского направления, и Ваганьковское кладбище.

Подойти к «месту гуляния» можно было как со стороны Москвы, то есть со стороны Тверской улицы, переходящей в Петербургское шоссе, так и со стороны Ваганькова и Всесвятского.

Следует отметить, что подходы со стороны Ваганькова и Всесвятского ничем не были ограждены, кроме зеленых насаждений.

Не было там и рвов с канавами, да и подходить можно было через окружающий лесок по всей ширине поля, поскольку в России дороги даже вблизи столиц зачастую обозначают только направления. «Направлением», собственно говоря, было и Петербургское шоссе, начиная во всяком случае с Беговой улицы, и многие, сворачивая с него, также шли к месту гуляния просто по земле по территории бывшей Выставки.

Русского человека, замеченным еще Суворовым принципом которого является: «по колено в грязи, но на аршин короче», не смущали на этом пути многочисленные неровности от фундаментов демонтированных павильонов.

Не смущало и то, что в конце пути дорогу ему преграждал изрытый ямами и рытвинами, с незасыпанным колодцем, ров.

Всю описанную географию, коренным москвичам понятную и без карты, полезно себе представить и держать в памяти, чтобы стало ясней, что именно произошло на Ходынском поле в ночь с 17 на 18 мая 1896 года‒ по календарю юлианскому, или с 30 на 31 мая‒ по так называемому новому стилю. А также уяснить роль в происшедшем Особого Установления, возглавляемого действительным статским советником Бером 1-м.

 

Предварительное расследование

 

Предварительное расследование трагедии на Ходынке проводил судебный следователь Московского окружного суда по особо важным делам Павел Федорович Кейзер. Именно по результатам его расследования, − как говорит С.С. Ольденбург, − дальнейшее следствие и установило «отсутствие какой-либо злой воли» в случившемся.

Действительно, уже 19 мая 1896 года, на следующий день после катастрофы, Кейзер приступил к допросам ее свидетелей и участников, а собранные им показания считаются и на сегодняшний день самыми объективными данными о Ходынской катастрофе.

Само следствие было произведено в рекордно короткие сроки, и уже 7 июня было опубликовано «Постановление по делу о Ходынской катастрофе», согласно которому дело со всеми приложениями было передано в распоряжение прокурора Московской судебной палаты[17].

В этом Постановлении П.Ф. Кейзером кратко были приведены основные результаты предварительного следствия, на которые будем опираться в дальнейшем изложении, дополняя их по мере необходимости другими источниками и свидетельствами. В первую очередь, из текста Постановления следует важный факт.

 

Из текста Постановления следует…

 

В обязанности Особого Установления входило:

1) составление общего плана и программы народных увеселений,

2) производство строительных работ,

3) определение количества угощаемого народапри народных гуляньях,

4) обеспечение порядкаи

5) организация санитарного надзора.

В состав Особого Установления в помощь Беру были назначены: в качества архитектора − гражданский инженер Владимир Владимирович Николя и чиновники особых поручений: полковник Иванов, ставший к моменту торжеств генералом, и титулярный советник Петров.

Значительную роль в подготовке народных гуляний, которая показала себя во всей красе в ночь на 18/31 мая, принадлежит архитектору Николя. Именно он, во всяком случае, формально, ответственен и за общий план гуляний, в смысле расположения на поле открытых театров, аттракционов и, самое главное, за расположение и форму буфетов для раздачи гостинцев.

Теоретически и здесь должен был быть соблюден «принцип прецедента». Об этом говорит в своих показаниях и сам Николя, заявив следователю, что общий план гуляний и конкретно расположения буфетов для угощения народа был составлен им на основании плана гулянья 1883 года, во время коронации Императора Александра III.

Однако это показание опровергаетсяпоказаниями очевидцев гулянья 1883 года, а также показанием архитектора Бадера, производившего в 1883 году все строительные работы. Опровержение это касается как формы площади, избранной для народного гуляния, – круглой в 1883 году и квадратной в 1896, – так и мест расположения буфетов.

В 1883 году лишь небольшая часть расположенных по кругу буфетов была со стороны Москвы, подходя несколькими из них к тому месту, где в 1896 году, во всей своей зловещей красе, а, вернее, – в зловещем безобразии был ров, или, как именуется он в Постановлении, овраг.

В 1896 году, напротив, подавляющее большинство буфетов (120 из 150) «были расположены со стороны Москвы, вдоль оврага, изрытого ямами и имеющего на дне колодец».

Остальные буфеты образовывали с этой линией из 120 буфетов прямой угол, вытянувшись параллельно Петербургскому шоссе, по направлению к Петровскому замку.

 

Документальный вакуум

 

План гулянья и чертежи буфетов, по словам Николя, были «представлены на утверждение Министра Императорского двора. Однако следствие выявило, что никакой надписи об утверждении, как на общем плане гулянья, так и на детальном чертеже буфетов не оказалось, а имеется на них лишь подпись Николя − от 23 августа 1895 года и 21 января 1896 года».

Вообще, документальное подтверждение организации гуляний, в том числе и в благополучном 1883 году, отсутствует, поскольку на генеральном плане гуляния 1883 года также нет никаких данных об его утверждении, а стоит лишь подпись самого Бадера. Тогда, правда, все окончилось благополучно. Заметим, что Министром Двора в обе коронации был граф Воронцов-Дашков.

Этот документальный вакуум вокруг не последней важности вопроса в системе коронационных торжеств, представляется весьма удивительным, живо напоминая ту «чертовщину», с которой пришлось столкнуться следствию по выяснению организации известного сеанса черной магии с полным ее разоблачением в московском театре Варьете[18].

 

«Беровские ущелья» или – «нам устроили волчьи ямы»

 

Чтобы наглядно представить себе, как все вышеописанное выглядело в натуре, приведем отрывок из статьи Владимира Гиляровского, написанной по горячим следам трагедии, одной из жертв которой едва не стал автор, и напечатанной в газете «Русские ведомости» № 137 за 20 мая 1896 года[19].

«Начинаю с описания местности, где произошла катастрофа.

Неудачное расположение буфетов для раздачи кружек и угощений, безусловно, увеличило количество жертв.

Они построены так: шагах в ста от шоссе, по направлению к Ваганьковскому кладбищу, тянется их цепь, по временам разрываясь более или менее длительными интервалами. Десятки буфетов соединены одной крышей, имея между собой полторааршинный [106 см] суживающийся в середине проход, так как предполагалось пропускать народ на гулянье со стороны Москвы именно через эти проходы, вручив каждому из гуляющих узелок с угощением.

Параллельно буфетам, со стороны Москвы, т.е. откуда ожидался народ, тянется сначала от шоссе глубокая, с обрывистыми краями и аршинным валом, канава, переходящая против первых буфетов в широкий, сажен до 30 [более 60 м] ров − бывший карьер, где брали песок и глину.

Ров, глубиной местами около двух сажен, имеет крутые, обрывистые берега и изрыт массой иногда очень глубоких ям. Он тянется на протяжении более полуверсты, как раз вдоль буфетов, и перед буфетами имеет во все свое протяжение площадку, шириной от 20 до 30 шагов.

На ней-то и предполагалось, по-видимому, установить народ для вручения ему узелков и для пропуска вовнутрь поля. Однако вышло не так: народу набралась масса, и тысячная доля его не поместилась на площадке».

Как видим, «поле гуляний», усилиями Особого Установления, для идущего со стороны Тверской заставы народа представляло род укрепленного замка, огражденного рвом. А за рвом этим, подобием крепостной стены возвышалась линия соединенных между собой буфетов.

Такая необычная организация подходов к месту гуляния не осталась незамеченной уцелевшими участниками ночного столпотворения. Алексей Сергеевич Суворин, много места уделивший в своем Дневнике Ходынской катастрофе и ее расследованию, уже на следующий день записал:

«Народ и говорит не без оснований, что нарочно это устроили.

“Нам западни устроили, волчьи ямы”.

Государю следовало бы поехать посмотреть эти ямы и брустверы. Он увидел бы, как его подданные брали штурмом крепость его подарков.

Эти ущелья господина Бера должны остаться историческими. “Беровские ущелья!”»[20].

Удивительным образом сложившееся народное мнение, «что нарочно это устроили», упорно не доходило до следователя, или, во всяком случае, не было отражено в «Постановлении от 7 июня».

 

Гостинец и кружки

 

Узелок с гостинцем, послуживший причиной народного ажиотажа, включал в себя цветной платок Прохоровской мануфактуры «с изображением Кремля и Государственных гербов», в который были увязаны полфунта полукопченой колбасы, кулек с вяземским пряником, конфетками и орехами и фунтовая сайка. И главное, – то ли была в самом платке, то ли отдельно к нему прилагалась, – так называемая коронационная кружка.

«Хорошенькие эмалевые белые с золотом и гербом, разноцветно разрисованные кружки были выставлены во многих магазинах напоказ. И каждый шел на Ходынку не столько на праздник, сколько за тем, чтобы добыть такую кружку»[21].

В скобках заметим, что казне, а вернее личному состоянию Николая II, оплатившего из своего кармана все расходы на коронацию, изготовление этих кружек нанесло определенный урон. Кто-то из радетелей царской копейки из Дворцового Ведомства решил заказать их за границей, посчитав, что столь сложное изделие отечественной промышленности ну никак не по силам. А загранкомандировки по присмотру над кружечным производством, видимо, и тогда вдохновляли.

«Ничего не сообразили.

Но кто-то зато сообразил заказать кружки за границей и брал командировку за границу, чтобы посмотреть, как заготовляют кружки…»[22].

Кружки, надо сказать, получились симпатичные и сохраняют определенный шарм даже сейчас, сильно потеряв лоск новизны, платок также был недурен, но вот про остальное его содержимое хороших отзывов практически не сохранилось: «“В царских подарках” все было довольно гнило»[23]. «По рассказу рабочих, колбаса была дана гнилая, вместо конфект дали труху из стручков. Пиво было зеленое. Пряники хороши.

По рассказам, чины Дворцового Ведомства сами заготовляли запасы, и они испортились. Колбасы, сложенные на Ходынке, частью попортили крысы»[24].

Удивительным образом, полное описание этого, в общем-то, недорогого, и, кроме кружки с платком, не слишком качественного гостинца, было напечатано в газетах только 17 мая и практически ни до кого не дошло.

Равно как не дошла до широких масс достаточно насыщенная программа народных увеселений, подробно описанная в очень симпатичном буклете «Народный праздник по случаю Священного Коронования Их Императорских Величеств. Описание увеселений на праздник», где перечисление представлений и аттракционов занимало несколько страниц. Там же было и описание подарка[25].

Но и буклет был выпущен явно не стотысячным тиражом.

 

Между тем, предлагались увеселения и зрелища на любой вкус: «Середину поля занимает громадный ипподром для конских ристалищ, с двумя цирковыми аренами и высокой мачтой для акробатов. По сторонам ипподрома расположены театры (два больших и два малых), для представлений сказочных пьес и других увеселений[26].

На всем остальном пространстве гулянья выстроены эстрады для хоров музыки, песенников н акробатов, устроены мачты и круг для состязаний на призы, а также разсыпаны хороводы, балалаечники, гармонисты, фокусники, раешники и т.п.

По окраинам поля тянутся буфеты для раздачи угощения, пива и меда всем собравшимся на праздник гостям.

Выдаваемое в буфетах угощение состоит из 1) фунтовой сайки, 2.) полуфунтовой колбасы, 3) мешка сластей и орехов весом ¾ фунта, 4) вяземского пряника и 5) эмалированной кружки с вензелями Их Императорских Величеств. Все эти предметы завязаны в цветной платок с изображением Кремля и Государственных гербов.

Если Их Величествам благоугодно будет осчастливить народное гулянье Своим присутствием, то в момент вступления Их Величеств в Царский павильон на шпиле его взовьется Императорский штандарт, все представления приостановятся, и члены московских певческих обществ исполнят под управлением директора московской консерватории В.И. Сафонова народный гимн и “Славься” из оперы “Жизнь за Царя”.

Во время пребывания на празднике Их Величеств поднимутся сотни воздушных шаров с привязанными к ним афишами.

При отбытии Их Величеств будет исполнен народный гимн.

Конец гуляний ознаменуется пушечными выстрелами и исполнением зори военными оркестрами.

Вслед за окончанием гулянья, на Воробьевых горах начнется большой фейерверк, начало которого будет возвещено пушечными выстрелами и букетами ракет»[27].

С дрессированными животными должен был выступить знаменитый Дуров. И все это прошло как-то мимо тех, для кого была предназначена сама программа увеселений.

 

Еще раз о платках и кружках

 

Зато неоднократно, дополнительно к выставленным в магазинах кружкам, в газетах, по поручению Н.Н. Бера, печаталось о том, какие это замечательные кружки, и какие чудеса ждут собравшихся 18 мая.

«Бер публиковал несколько раз о кружках, и в Москву в эту ночь по одной Московско-Курской дороге приехало более 25 000…

Многие московские газеты раздували народный праздник и его устроителя Бера, печатали его портреты, сулили чего-то необыкновенного. И вышло необыкновенное»[28].

В результате, в народе стали ходить упорные слухи, что, по крайней мере часть этих кружек будут золотыми, особенно те, что будут раздавать вначале, а в остальные будут вложены билеты беспроигрышной лотереи, по которым счастливчикам станут вручать от нового картуза, до нового дома: «Вот по поводу этих подарков и ходили в народ легендарные слухи, будто эти кружки будут наполнены серебром, а иные говорили, что и золотом»[29].

И много другого, столь же правдивого и интересного. Например, ходили легенды и про платки:

«Один старик, кажется отец Т. Рукавишниковой, рассказал мне интересную вещь. Он приехал из окрестной деревни, откуда пришло много народа на праздник.

На его расспросы, почему они двинулись на будки, ему ответили:

“Хотели скорее получить царские платки”. – “Зачем?” – “А как же, нам рассказали, что на платках будут нарисованы − на одних корова, на других лошадь, на третьих изба. Какой кому достанется, тот и получит от царя либо лошадь, либо корову, либо избу”.

О таком слухе рассказчик слышал и в другом месте»[30].

Одним словом, народ стал поспешно садиться на поезда, благо железнодорожная сеть с прошлой коронации разрослась, и целыми артелями двигаться на штурм Первопрестольной. Где не хватало вагонов, шли в ход телеги или просто ноги.

И еще. В тех же газетах было пропечатано и, видимо, не раз, что собираться на Поле Чудес следует именно со стороны Тверской заставы[31].

То есть именно с той стороны, где был хорошо уже знакомый нам ров, с отвесными стенами, ямами до трех метров, и заброшенными колодцами двадцатиметровой глубины.

 

Еще раз о «принципе прецедента»

 

Засыпать же ров и вовсе не входило в намерения Особого Установления!

Как простодушно показал архитектор Николя, ров этот, как и полагается крепостному рву, должен был сдерживать напор трудящихся на киоски с подарками: «Архитектор Николин [Николя. – БГ], строивший буфеты, показал, что ямы во рву нарочно не зарывались, чтоб они сдерживали народ»[32].

Отказ Особого Установления от намерения засыпать ров своими силами или с привлечением помощи московских городских властей – помощи, которую, как увидим сейчас, Москва сама предлагала, говорит о многом.

Он, в частности, свидетельствует о том, что привлекать войска и усиленную охрану Ходынского поля, как на коронации 1856 и 1883 годов, отнюдь не входило в изначальные планы Установления, что бы потом ни говорилось по этому поводу.

Предполагалось обойтись именно природными препятствиями, как в конце концов и произошло. Да и раздавать гостинцы решено было не в 6 утра, как на прошлой коронации, а в 10. Чтобы хорошо выдержанный в ожидании народ больше оценил подарок и угощение.

То есть «принцип прецедента», на котором настаивал сам Император, был благополучно нарушен и в этот раз.

 

Содействия не требуется!

 

Отказ руководства, как Министерства Двора, так и собственно Особого Установления от помощи со стороны московских властей подтверждается, в частности, Министром Внутренних Дел Иваном Логгиновичем Горемыкиным[33].

Генерал Куропаткин[34] в дневниковой записи от 19 мая 1896 года приводит слова Горемыкина, что «несмотря на предложение услуг со стороны местной власти, Дворцовое Ведомство вело дело одно. Ибо деньги были ассигнованы лично из государевых сумм».

О том, что московским городским властям не удалось найти общий язык с Особым Установлением, говорил Куропаткину и московский городской голова Константин Васильевич Рукавишников[35]:

«По рассказам мне головы Рукавишникова, Берг [здесь и далее автор называет так Н.Н. Бера] приезжал к нему посоветоваться. Ему Рукавишников сказал, что надо устроить праздник не в одном, в пяти местах, на что Берг не согласился.

Затем на вопрос, сколько соберется народа, Рукавишников отвечал: «Если погода будет скверная − десятки тысяч. Если хорошая − около миллиона».

Берг отнесся к этому с недоверием и высказал, что более 200 тысяч не будет.

Содействия не просил, все, мол, сделаем сами.

Пришел в разлад с [городским] головою. Не прислал ему приглашение на трибуну, и городской голова на праздник не поехал»[36].

Если мы вернемся чуть назад и посмотрим вновь список того, что должно было сделать и обеспечить Особое Установление, то увидим, что первые четыре пункта из пяти были выполнены им в весьма свободомыслящей манере.

 

А как с пятым пунктом?

 

Пятый же пункт обязательного к выполнению списка, а именно: организация санитарного надзора, − как следует из Постановления следователя Кейзера, − не был выполнен вовсе.

Рассчитывая на многотысячное скопление народа, организаторы не позаботились о самом необходимом. Не только не были предусмотрены какие-либо удобства для многотысячных, по любым оценкам, толп, в смысле удовлетворения ими естественных надобностей, но даже не была запасена вода в сколько-нибудь значимых количествах:

«Нельзя не остановиться также на факте недостаточного количества на месте гулянья воды (два бака по 50 ведер в каждом) и полного отсутствия санитарных и медицинских средств и врачебной помощи, несмотря на ожидавшееся скопление народа в количестве minimum 400 000 человек»[37].

Когда случилось несчастье, нечем было не только перевязать несчастных, не говоря про какое-либо обезболивающее, но для них не находилось глотка воды, что несомненно, как скоро увидим, увеличило число жертв.

 

Громадная площадь, изрытая ямами

 

В результате всех принятых мер народ стал кучковаться поближе к подаркам еще с вечера 16 мая, а ближе к вечеру 17 мая наплыв его был заметен невооруженным взглядом.

«К полуночи громадная площадь, во многих местах изрытая ямами, начиная от буфетов, на всем их протяжении, до здания водокачки и уцелевшего выставочного [Царского] павильона, представляла из себя не то бивуак, не то ярмарку.

На более гладких местах, подальше от гулянья, стояли телеги приехавших из деревень и телеги торговцев с закусками и квасом. Кое-где были разложены костры»[38]. Пока все еще носило характер пикника на природе, с закуской-выпивкой и посиделками у костров.

 

30 казаков и несколько околоточных

 

Активный приток народа, вдобавок значительно ранее указанного времени начала Народного праздника, не вызвал соответственных активных телодвижений у доблестных деятелей Особого Установления.

Первое беспокойство о том, что происходящее уже начинает выходить за разумные рамки проявил в 16 часов 45 минут пятницы 17 мая военный комендант Ходынского лагеря капитан Герман Арсентьевич Львович, имевший в своем распоряжении для исполнения своих военно-полицейских обязанностей 12 казаков, 2 урядников и военный караул из 46 человек.

Капитан Львович телеграфировал в распорядительное отделение Канцелярии московского обер-полицеймейстера, доложил о скоплении народа и просил прислать в помощь 30 казаков и несколько околоточных надзирателей.

Обратим на эту просьбу капитана Львовича особое внимание.

Как видим, еще около 17 часов 17 мая ситуация казалась настолько управляемой, что для ее разруливания достаточно было, по мнению наиболее компетентного в тот момент на Ходынском поле ответственного лица, трех казачьих десятков и нескольких полицейских чинов.

Далее, ретроспективно рассматривая случившееся, следует отметить, что телеграмма эта сыграла совершенно противоположную роль, каковую она должна была сыграть по мысли отправителя.

Попроси Львович вместо трех десятков казаков три казачьих полка, это хотя бы привлекло внимание к необычной ситуации и возможно были бы приняты хоть какие-то меры в те часы, пока она еще поддавалась контролю.

Однако оснований просить о большем подкреплении в 17 часов дня 17 мая у Германа Арсентьевича явно не было.

Просьба же о столь малом подкреплении скорее подействовала расслабляюще на высокое начальство: тремя десятками больше – тремя меньше! Перебьются!

 

Толпа – всегда толпа

 

Тем более, что силы полиции были задействованы в этот вечер на обеспечение безопасности торжественного спектакля в Большом театре, где должны были быть и были и сам Государь, и почетные гости.

Как отмечает в дневнике А.С. Суворин, поддержать порядок было непросто и там, а у столов с бесплатной закуской и выпивкой во время антрактов возникали форменные давки. Но поскольку рвов и прочих преград на подходе к столам в театре не наблюдалось, то дело ограничилось отдавленными штиблетами и сапогами, измазанными икрой манжетами и облитыми шампанским мундирами и фраками:

«Толпа – всегда толпа. Самая просвещенная все-таки толпа»[39].

 

Хватило бы трехсот тысяч

 

Между тем наплыв народа, преимущественно с указанной ему стороны Тверской заставы продолжался. В основном вновь прибывающие располагались на пространстве, где была ранее Промышленная выставка, постепенно заполняя и ров.

Тем более что с дальней от Петербургского шоссе стороны глубина его была небольшой, и перейти в него с иной «усеянной ямами территории» можно было совершенно нечувствительно.

Пока еще не было особой тесноты, звучали гармоники, песни. Пока было весело.

Следует учесть, что время тогда было не декретное и темнело в день 17/30 мая не в 23 часа, как сейчас, а в 21[40]. Равно как рассветало не в пять утра, а в три. Также необходимо учесть, что ночь была безлунной, а никакого освещения за пределами Тверской заставы, кроме света костров, не было. Так что все оценки прибывающего народа были, есть и уже останутся навсегда относительными.

Можно утверждать одно: для катастрофы масштабов случившейся вовсе не нужно было ни миллиона, ни даже полумиллиона.

Хватило бы и трехсот тысяч, что, скорее всего, и является сколько-нибудь близкой к действительности цифрой. И из них-то участвовали далеко не все.

 

В кромешной тьме безлунной ночи

 

П.Ф. Кейзер в своем «Постановлении» пишет, что «скопление народа уже к 10 часам вечера стало принимать угрожающие размеры, к 12 часам ночи толпу, по показанию очевидцев, нужно было считать десятками тысяч, а к 2-3 часам ночи − сотнями тысяч людей». И люди продолжали прибывать.

Остается фактом, что следующие тревожные сигналы силам порядка, о необходимости присылки подкреплений, были сделаны только по наступлении темноты:

«тем же Львовичем − около 9 часов вечера,

− поручиком 7-го гренадерского Самогитского полка Беляковичем − в 10 часов вечера,

− полицеймейстером Кремлевских дворцов Солини, по поручению господина Министра Императорского Двора, два раза в 11 1/2 часов вечера,

− секретарем того же министра − в 12 часу ночи,

− чиновником особых поручений при «Особом Установлении» Петровым − в начале 2-го часа ночи,

− упомянутым уже полицеймейстером Кремлевских дворцов Солини в 3-й раз − около 2 часов ночи и, наконец, снова лагерным комендантом Львовичем − около 3 часов ночи»[41].

Как видим, практически все сигналы прозвучали после 21 часа, когда в кромешной тьме майской безлунной ночи рассеять собравшиеся толпы и главное – не дать им сконцентрироваться во рву – могла только войсковая операция.

С привлечением флотских прожекторов, или что там могло заменить их в городских условиях.

 

О полиции и войсках

 

Между тем помощь капитану Львовичу прибывала.

И отнюдь не в количестве трех десятков казаков с десятком околоточных. Прибыла сотня казаков во главе с полицмейстером бароном Андреем Романовичем Будбергом, посланная распоряжением обер-полицмейстера Александра Александровича Власовского в 23 часа.

Прибыли рота Самогитского полка вместе с батальоном Московского полка, вызванные достойным капитаном Львовичем по личной инициативе еще в 22 часа. Но эти немалые силы ничего не смогли сделать в темноте со сплотившимся во рву в монолитную массу народом.

Однако говорить, что «к шести утра на поле не было ни полиции, ни войск», когда их уже с первых часов ночи было более тысячи, никак нельзя.

Но для созданной ситуации этого количества было ничтожно мало.

 

Не более десяти мучительнейших минут...

 

Все случившееся в ночь с пятницы 17 на субботу 18 мая, равно как пресловутый рывок толпы за подарками в 6 утра 18 мая, при всем разнообразии ссылок на свидетелей, описывают почти под копирку с напечатанной в понедельник 20 мая 1896 года в газете «Русские ведомости» за № 137 статьи Владимира Алексеевича Гиляровского «Катастрофа на Ходынском поле». В частности, она практически дословно вошла даже в «Коронационный альбом в память Священного Коронования их Императорских Величеств 14 мая 1896 года»^[42]. Это, в скобках, на тему «как при царизме скрывали информацию от народа». Но вернемся к нашему «единственному свидетелю».

Гиляровский действительно присутствовал в эту роковую ночь в эпицентре катастрофы, и действительно уцелел исключительно благодаря милости Божьей и своей громадной силе.

Дядя Гиляй –единственный из невольных участников «Ходынки», кто описал ее трагедию буквально по горячим следам, когда еще живы все воспоминания. Скажем, второй по популярности «автор-участник» – «не до конца растоптанный» московский мастеровой Василий Краснов – впервые опубликовал свои записки о той ночи с 17 на 18 мая лишь полтора десятилетия спустя. Да и то после «редакции» его опуса Львом Толстым, упрекнувшим Краснова за чрезмерную «литературность». Так что кроме некоторых приведенных в этой работе безусловно невыдуманных фактов, непосредственно «свидетельского» в работе Краснова нет.

Но вот можно ли считать свидетелем и самого Гиляровского?

Чтобы уже сейчас решить этот вопрос, приведем его статью от 20 мая, а затем сравним написанное с его собственными воспоминаниями, не увидевшими свет при жизни автора. Начнем с сознательного повтора некоторых, уже напечатанных выше абзацев.

 

Буфеты и ров – прелюдия катастрофы

 

«Неудачное расположение буфетов для раздачи кружек и угощений, безусловно, увеличило количество жертв.

Они построены так: шагах в ста от шоссе, по направлению к Ваганьковскому кладбищу, тянется их цепь, по временам разрываясь более или менее длительными интервалами. Десятки буфетов соединены одной крышей, имея между собой полторааршинный суживающийся в середине проход, так как предполагалось пропускать народ на гулянье со стороны Москвы именно через эти проходы, вручив каждому из гуляющих узелок с угощением.

Параллельно буфетам, со стороны Москвы, т.е. откуда ожидался народ, тянется сначала от шоссе глубокая, с обрывистыми краями и аршинным валом, канава, переходящая против первых буфетов в широкий, сажен до 30, ров − бывший карьер, где брали песок и глину.

Ров, глубиной местами около двух сажен, имеет крутые, обрывистые берега и изрыт массой иногда очень глубоких ям. Он тянется на протяжении более полуверсты, как раз вдоль буфетов, и перед буфетами имеет во все свое протяжение площадку, шириной от 20 до 30 шагов. На ней-то и предполагалось, по-видимому, установить народ для вручения ему узелков и для пропуска вовнутрь поля.

Однако вышло не так: народу набралась масса, и тысячная доля его не поместилась на площадке. Раздачу предполагали производить с 10 часов утра 18 мая, а народ начал собираться еще накануне, 17-го, чуть не с полудня, ночью же потянул отовсюду, из Москвы, с фабрик и из деревень, положительно запруживая улицы, прилегающие к заставам Тверской, Пресненской и Бутырской».

 

Не то бивак, не то ярмарка

 

«К полуночи громадная площадь, во многих местах изрытая ямами, начиная от буфетов, на всем их протяжении, до здания водокачки и уцелевшего выставочного павильона, представляла из себя не то бивуак, не то ярмарку.

На более гладких местах, подальше от гулянья, стояли телеги приехавших из деревень и телеги торговцев с закусками и квасом. Кое-где были разложены костры.

С рассветом бивуак начал оживать, двигаться. Народные толпы все прибывали массами. Все старались занять места поближе к буфетам.

Немногие успели занять узкую гладкую полосу около самих буфетных палаток, а остальные переполнили громадный 30-саженный ров, представлявшийся живым, колыхавшимся морем, а также ближайший к Москве берег рва и высокий вал». [В Книге 2 будет показано, что площадка перед буфетами отнюдь не была гладкой, и эти слова Гиляровского показывают, в частности, что даже перед написанием статьи он, видно, само это место не осматривал].

 

От трех до пяти утра 18 мая

 

«К трем часам все стояли на занятых ими местах, все более и более стесняемые наплывавшими народными массами.

К пяти часам сборище народа достигло крайней степени, − полагаю, что не менее нескольких сотен тысяч людей. Масса сковалась. Нельзя было пошевелить рукой, нельзя было двинуться.

Прижатые во рве к обоим высоким берегам не имели возможности пошевелиться. Ров был набит битком, и головы народа, слившиеся в сплошную массу, не представляли ровной поверхности, а углублялись и возвышались, сообразно дну рва, усеянного ямами.

Давка была страшная.

Со многими делалось дурно, некоторые теряли сознание, не имея возможности выбраться или даже упасть: лишенные чувств, с закрытыми глазами, сжатые, как в тисках, они колыхались вместе с массой».

 

Между пятью и шестью часами утра 18 мая

 

«Так продолжалось около часа. Слышались крики о помощи, стоны сдавленных. Детей-подростков толпа кое-как высаживала кверху и по головам позволяла им ползти в ту или другую сторону, и некоторым удалось выбраться на простор, хотя не всегда невредимо. Двоих таких подростков караульные солдаты пронесли в большой № 1-й театр, где находился г. Форкатти^[43] и доктора Анриков и Рамм.

Так, в 12 часов ночи принесли в бесчувственном состоянии девушку лет 16, а около трех часов доставили мальчика, который, благодаря попечению докторов, только к полудню второго дня пришел в себя и рассказал, что его сдавили в толпе и потом выбросили наружу. Далее он не помнил ничего.

Редким удавалось вырваться из толпы на поле.

После пяти часов уже очень многие в толпе лишились чувств, сдавленные со всех сторон.

А над миллионной толпой начал подниматься пар, похожий на болотный туман.

Это шло испарение от этой массы, и скоро белой дымкой окутало толпу, особенно внизу во рву, настолько сильно, что сверху, с вала, местами была видна только эта дымка, скрывающая людей».

 

Около шести утра 18 мая. Катастрофа

 

«Около 6 часов в толпе чаще и чаще стали раздаваться стоны и крики о спасении. Наконец, около нескольких средних палаток стало заметно волнение. Это толпа требовала у заведовавших буфетами артельщиков выдачи угощений.

В двух-трех средних балаганах артельщики действительно стали раздавать узлы, между тем как в остальных раздача не производилась. У первых палаток крикнули «раздают», и огромная толпа хлынула влево, к тем буфетам, где раздавали.

Страшные, душу раздирающие стоны и вопли огласили воздух...

Напершая сзади толпа обрушила тысячи людей в ров, стоявшие в ямах были затоптаны... Несколько десятков казаков и часовые, охранявшие буфеты, были смяты и оттиснуты в поле, а пробравшиеся ранее в поле с противоположной стороны лезли за узлами, не пропуская входивших снаружи, и напиравшая толпа прижимала людей к буфетам и давила.

Это продолжалось не более десяти мучительнейших минут... Стоны были слышны и возбуждали ужас даже на скаковом кругу, где в это время происходили еще работы».

 

С шести часов большинство уже шло по домам

 

«Толпа быстро отхлынула назад, а с шести часов большинство уже шло по домам, и от Ходынского поля, запруживая улицы Москвы, целый день двигался народ.

На самом гулянье не осталось и одной пятой доли того, что было утром.

Многие, впрочем, возвращались, чтобы разыскать погибших родных».

 

После катастрофы

 

«Явились власти. Груды тел начали разбирать, отделяя мертвых от живых. Более 500 раненых отвезли в больницы и приемные покои; трупы были вынуты из ям и разложены кругом палаток на громадном пространстве. Изуродованные, посиневшие, в платье разорванном и промокшем насквозь, они были ужасны. Стоны и причитания родственников, разыскавших своих, не поддавались описанию...

По русскому обычаю народ бросал на грудь умерших деньги на погребение...

А тем временем все подъезжали военные и пожарные фуры и отвозили десятками трупы в город. Приемные покои и больницы переполнились ранеными. Часовни при полицейских домах и больницах и сараи − трупами.

Весь день шла уборка. Между прочим, 28 тел нашли в колодезе, который оказался во рву, против средних буфетов. Колодец этот глубокий, сделанный опрокинутой воронкой, обложенный внутри деревом, был закрыт досками, которые не выдержали напора толпы. В числе попавших в колодец один спасен был живым.

Кроме этого, трупы находили и на поле, довольно далеко от места катастрофы. Это раненые, успевшие сгоряча уйти, падали и умирали.

Всю ночь на воскресенье возили тела отовсюду на Ваганьковское кладбище. Более тысячи лежало там, на лугу, в шестом разряде кладбища. Я был там около 6 часов утра.

Навстречу, по шоссе, везли белые гробы с покойниками. Это тела, отпущенные родственникам для погребения. На самом кладбище масса народа».

«Русские ведомости» 1896, 20 мая, № 137. Подписано:Вл. Гиляровский

 

Как бы свидетельства очевидца

 

Как можно заключить из статьи, до трех утра, то есть до рассвета и восхода солнца, все было еще относительно благополучно. И только с рассветом «бивуак начал оживать, двигаться», после чего с трех до пяти утра давка в овраге и достигла критической степени. Тогда же стал над толпой «подниматься пар, похожий на болотный туман».

Опять же, судя по статье, число жертв давки в самом рву, если и было значительным, то все равно несравнимо с жертвами «шестого часа утра», когда «за десять мучительнейших минут» и погибло подавляющее большинство жертв.

И все это как бы свидетельства очевидца.

Однако существуют воспоминания Гиляровского, над которыми он работал до конца жизни, и в одном из них содержатся сведения о том, как на самом деле протекало его участие в «давке на Ходынском поле»[44].

И даже делая скидку на время, прошедшее от момента катастрофы до ее отображения в мемуарах, мы увидим некоторые безусловно невыдуманные детали и опорные временные точки, которые помогут нам восстановить по крайней мере ту картину, свидетелем которой на самом деле был Владимир Алексеевич.

На очевидные неточности и накладки укажем отдельно. Воспоминание воспроизведем с незначительными сокращениями, не касающимися существа дела.

Назовем это воспоминание дяди Гиляя о Ходынке:

 

На скачки за табакеркой,

или свидетелем чего был на самом деле Гиляровский

 

Я был единственный

 

«В 1896 году, перед коронационными торжествами, ко мне приехал М.А. Саблин и от имени редакции просил меня давать для газеты описания событий, связанных с торжествами.

Около двухсот русских и иностранных корреспондентов прибыло к этим дням в Москву, но я был единственный из всех проведший всю ночь в самом пекле катастрофы, среди многотысячной толпы, задыхавшейся и умиравшей на Ходынском поле.

Накануне народного праздника вечером [17 мая], усталый от дневной корреспондентской работы, я прямо из редакции “Русских ведомостей” решил поехать в скаковой павильон на Ходынку и осмотреть оттуда картину поля, куда с полудня шел уже народ».

 

Поле народного праздника и предполье к нему

 

«Днем я осматривал Ходынку, где готовился народный праздник.

Поле застроено. Всюду эстрады для песенников и оркестров, столбы с развешанными призами, начиная от пары сапог и кончая самоваром, ряд бараков с бочками для пива и меда для дарового угощения, карусели, наскоро выстроенный огромный дощатый театр[45] под управлением знаменитого М.В. Лентовского и актера Форкатия и, наконец, главный соблазн − сотни свеженьких деревянных будочек, разбросанных линиями и углами, откуда предполагалась раздача узелков с колбасой, пряниками, орехами, пирогов с мясом и дичью и коронационных кружек.

Хорошенькие эмалевые белые с золотом и гербом, разноцветно разрисованные кружки были выставлены во многих магазинах напоказ.

И каждый шел на Ходынку не столько на праздник, сколько за тем, чтобы добыть такую кружку.

Каменный Царский павильон, единственное уцелевшее от бывшей на этом месте [Всероссийской] Промышленной выставки [1882 года] здание, расцвеченное материями и флагами, господствовало над местностью.

Рядом с ним уже совсем не праздничным желтым пятном зиял глубокий ров − место прежних выставок.

Ров шириной сажен в тридцать, с обрывистыми берегами, отвесной стеной, где глиняной, где песчаной, с изрытым неровным дном, откуда долгое время брали песок и глину для нужд столицы.

В длину этот ров по направлению к Ваганьковскому кладбищу тянулся сажен на сто.

[На самом деле ров, как верно отметилГиляровский в своей статье от 20 мая 1896 года, был более полуверсты, то есть около трехсот саженей. – БГ].

Ямы, ямы и ямы, кое-где поросшие травой, кое-где с уцелевшими голыми буграми.

А справа к лагерю, над обрывистым берегом рва, почти рядом с краем его, сверкали заманчиво на солнце ряды будочек с подарками».

Пока, как видим, прелюдия. А вот сейчас начнется уже подробное описание всего случившегося с автором воспоминаний вечером 17 мая и ночью 18-го.

На Ходынку мимо Бегов, со стороны Ваганькова…

 

«Когда я вышел из Чернышевского переулка^[46] на Тверскую, она кишела гуляющими москвичами, а вереницы рабочего народа с окраин стремились по направлению к Тверской заставе. Извозчиков по Тверской не пускали.

Я взял у Страстного лихача, надел ему на шляпу красный кучерский билет, выданный корреспондентам для проезда всюду, и через несколько минут, лавируя среди стремительных толп, был на скачках и сидел на балконе членского павильона, любуясь полем^[47], шоссе и бульваром: все кишело народом.

Гомон и дым стояли над полем. Во рву горели костры, окруженные праздничным народом.

− До утра посидим, а там прямо к будкам, вот они, рядом!

Оставив павильон, я пошел на Ходынку мимо Бегов, со стороны Ваганькова, думая сделать круг по всему полю и закончить его у шоссе.

Поле^[48] было все полно народом, гулявшим, сидевшим на траве семейными группами, закусывая и выпивая. Ходили мороженщики, разносчики со сластями, с квасом, с лимонной водой в кувшинах.

Ближе к кладбищу стояли телеги с поднятыми оглоблями и кормящейся лошадью – это подгородные гости. Шум, говор, песни. Веселье вовсю.

Подбираясь к толпе, я взял от театра направо к шоссе и пошел по заброшенному полотну железной дороги, оставшейся от Выставки: с нее было видно поле на далеком расстоянии.

Оно тоже было полно народом».

Нельзя не отметить, что свой маршрут «на Ходынку мимо бегов» Гиляровский описывает маловразумительно. Понятно разве что начало: «на Ходынку мимо бегов, со стороны Ваганькова», и, относительно понятна(по крайней мере ясно, о чем конкретно идет речь) заключительная часть маршрута: «по заброшенному полотну железной дороги, оставшейся от Выставки». [Для примерной ориентации см. рис. 1 и 2].

 

Тихон, я ухожу, я табакерку забыл!

 

«Потом полотно сразу оборвалось, и я сполз по песку насыпи в ров и как раз наткнулся на костер, за которым сидела компания и в том числе мой знакомый извозчик Тихон от “Славянского базара”, с которым я часто ездил.

− Пожалуйте рюмочку с нами, Владимир Алексеевич! − пригласил он меня, а другой его сосед уж и стаканчик подает.

Выпили. Разговариваем. Я полез в карман за табакеркой. В другой, в третий…

Нет табакерки!

И вспомнилось мне, что я забыл ее на столе в скаковом павильоне. И сразу все праздничное настроение рухнуло: ведь я с ней никогда не расстаюсь.

− Тихон, я ухожу, я табакерку забыл!

И, несмотря на уговоры, встал и повернул к скачкам».

 

Прямо к скачкам пройти было невозможно

 

«Поле гудело на разные голоса. Белеет небо. Стало светать.

Прямо к скачкам пройти было невозможно, все было забито, кругом море народа.

Я двигался посредине рва, с трудом лавируя между сидящими и прибывающими новыми толпами со стороны скачек. Душно было и жарко. Иногда дым от костра прямо окутывал всего. Все, утомленные ожиданием, усталые, как-то стихли. Слышалась кое-где ругань и злобные окрики: “Куда лезешь! Чего толкаешься!”

Я повернул направо по дну рва навстречу наплывавшему люду: все стремление у меня было – на скачки за табакеркой!

Над нами встал туман».

Светать в тот день начинало около двух ночи, и, как видим, туман уже вставал над толпой. Не в пять утра, как в статье от 20 мая.

 

Я упирался и шел прочь от будок

 

«Вдруг загудело. Сначала вдали, потом кругом меня.

Сразу как-то… Визг, вопли, стоны.

И все, кто мирно лежал и сидел на земле, испуганно вскочили на ноги и рванулись к противоположному краю рва, где над обрывом белели будки, крыши которых я только и видел за мельтешащимися головами.

Я не бросился за народом, упирался и шел прочь от будок, к стороне скачек, навстречу безумной толпе, хлынувшей за сорвавшимися с мест в стремлении за кружками.

Толкотня, давка, вой. Почти невозможно было держаться против толпы».

 

Толпа почти мгновенно превращается в спрессованную массу

 

«А там впереди, около будок, по ту сторону рва, вой ужаса: к глиняной вертикальной стене обрыва, выше роста человека, прижали тех, кто первый устремился к будкам.

Прижали, а толпа сзади все плотнее и плотнее набивала ров, который образовал сплошную, спрессованную массу воющих людей. Кое-где выталкивали наверх детей, и они ползли по головам и плечам народа на простор. Остальные были неподвижны: колыхались все вместе, отдельных движений нет. Иного вдруг поднимет толпой, плечи видно, значит, ноги его на весу, не чуют земли… Вот она, смерть неминучая! И какая!

Ни ветерка. Над нами стоял полог зловонных испарений. Дышать нечем.

Открываешь рот, пересохшие губы и язык ищут воздуха и влаги.

Около нас мертво-тихо. Все молчат, только или стонут, или что-то шепчут. Может быть, молитву, может быть, проклятие, а сзади, откуда я пришел, непрерывный шум, вопли, ругань.

Там, какая ни на есть, − все-таки жизнь. Может быть, предсмертная борьба, а здесь − тихая, скверная смерть в безпомощности.

Я старался повернуть назад, туда, где шум, но не мог, скованный толпой. Наконец, повернулся. За мной возвышалось полотно той же самой дороги, и на нем кипела жизнь: снизу лезли на насыпь, стаскивали стоящих на ней, те падали на головы спаянных ниже, кусались, грызлись. Сверху снова падали, снова лезли, чтобы упасть; третий, четвертый слой на голову стоящих.

Это было именно то самое место, где я сидел с извозчиком Тихоном и откуда ушел только потому, что вспомнил табакерку».

Все-таки непонятно: то ли Гиляровский смотрит на полотно дороги, с которого слез перед встречей с Тихоном, то ли в сторону будок.

 

Рассвело

 

«Рассвело. Синие, потные лица, глаза умирающие, открытые рты ловят воздух, вдали гул, а около нас ни звука. Стоящий возле меня, через одного, высокий благообразный старик уже давно не дышал: он задохся молча, умер без звука, и похолодевший труп его колыхался с нами. Рядом со мной кого-то рвало. Он не мог даже опустить головы.

Впереди что-то страшно загомонило, что-то затрещало.

Я увидал только крыши будок, и вдруг одна куда-то исчезла, с другой запрыгали белые доски навеса. Страшный рев вдали: “Дают!.. давай!.. дают!..” − и опять повторяется: “Ой, убили, ой, смерть пришла!..”

И ругань, неистовая ругань. Где-то почти рядом со мной глухо чмокнул револьверный выстрел, сейчас же другой, и ни звука, а нас все давили. Я окончательно терял сознание и изнемогал от жажды».

Стоит напомнить, что по всем без исключения свидетельствам, крики «дают» прозвучали впервые около шести часов утра, как собственно и в статье от 20 мая. А в приведенном отрывке воспоминаний речь может идти о трех часах утра или немного ранее.

Сейчас в этом убедимся.

 

Казаки спасают, кого могут. От рва до Беговой аллеи. Забытье

 

«Вдруг ветерок, слабый утренний ветерок смахнул туман и открыл синее небо.

Я сразу ожил, почувствовал свою силу, но что я мог сделать, впаянный в толпу мертвых и полуживых? Сзади себя я услышал ржание лошадей, ругань. Толпа двигалась и сжимала еще больше.

А сзади чувствовалась жизнь, по крайней мере ругань и крики. Я напрягал силы, пробирался назад, толпа редела, меня ругали, толкали.

Оказалось, что десяток конных казаков разгонял налезавших сзади, прекращая доступ новым, прибывавшим с этой стороны. Казаки за шиворот растаскивали толпу и, так сказать, разбирали снаружи эту народную стену.

Это понял народ и двинулся назад, спасая свою жизнь.

Я бросился среди убегавших, которым было уже не до кружки и не до подарка, и, вырвавшись, упал около забора Беговой аллеи.

Я рвал траву и ел, это утоляло жажду, и я забылся.

Сколько времени это продолжалось – не знаю».

 

Табакерка нашлась. Извозчик

 

«Когда пришел в себя, почувствовал, что лежу на камне. Полез в задний карман и нашел там табакерку…

Я лежал на ней и думал − камень!

− К черту смерть! К черту Ходынка! Вот она где!

Я воскрес, смотрю на сверкающее солнце и сам не верю. Открываю, нюхаю.

И всю усталость, весь ужас пережитого как рукой сняло. Я никогда и ничему так не радовался, как этой табакерке. Это был подарок моего отца.

“Береги на счастье”, − сказал он мне, даря ее еще в 1878 году, когда я приехал к нему, вернувшись с турецкой войны. И это счастье я чувствовал.

В этот миг я думал только об одном − попасть домой, взять ванну и успокоить своих. Я забыл и газеты, и корреспондентскую работу, мне противно было идти на Ходынку.

Я бросился по аллее к шоссе мимо стремящихся туда и оттуда толп, галдевших, торопившихся. На мое счастье, из скаковой аллеи выезжал извозчик».

 

От Бегов до Столешникова

 

«Я вскочил на пролетку, и мы поехали по шоссе, кипящему народом.

Извозчик мне что-то говорил, но я не понимал, с восторгом нюхал табак, а у Тверской заставы, увидав разносчика с апельсинами, остановил лошадь, схватил три апельсина, взяв деньги из промокшей насквозь от пота пачки новеньких кредиток.

Съел сразу два апельсина, а третьим, разорвав пополам, вытер себе пылавшее лицо.

Навстречу громыхали пожарные фуры, шли наряды полиции».

 

Ванна, сон, завтрак в 9 утра 18 мая

 

«В Столешниковом переулке, расплатившись с извозчиком, я тихо своим ключом отпер дверь квартиры, где все еще спали, и прямо – в ванную; напустил полную холодной воды, мылся, купался.

Несмотря на душистое мыло, все же чувствовалось зловоние. Мое разорванное, провонявшее пальто я спрятал в дрова, прошел в кабинет и через минуту уснул.

В девять часов утра я пил в семье чай и слушал рассказы об ужасах на Ходынке:

− Говорят, человек двести народу передавили! Я молчал.

 

Владимир Гиляровский, 1890-е годы

 

Свежийи выспавшийся, я надел фрак со всеми регалиями, как надо было по обязанностям официального корреспондента, и в 10 часов утра [18 мая в субботу] пошел в редакцию».

 

О раскладе времени и о динамике стиснутой толпы

 

Прежде чем перейти к окончанию воспоминаний нашего «главного свидетеля» о своем ходынском приключении, предлагаю читателю вместе прикинуть расклад времени, каковое понадобилось выбравшемуся из смертного рва человеку, чтобы добраться от Ходынки до дома в центре Москвы, вымыться в ванной, выспаться и в 9 часов утрасвежим ивыспавшимся сидеть за семейным завтраком.

Обратим внимание:9 утра – время семейного завтрака, и 10 утра – время выхода нашего героя в редакцию, при фраке со всеми регалиями.Это первые достоверные упоминания времени суток во всем рассказе. Все остальное, – на уровне «белеет небо, стало светать, рассвело».

Да и о времени выхода Гиляровского из редакции на Тверскую, равно как о том, когда он, оставив балкон Скакового Павильона, «пошел на Ходынку мимо Бегов, со стороны Ваганькова», – можно лишь догадываться.

И все же некоторые предположения о времени сделать можно. Из слов Гиляровского следует, что сидел он на балконе, любуясь полем и окрестностями еще до темноты, когда можно было разглядеть и гуляющих и прочее. Да и вышел в путь на поле тоже засветло. Поскольку, даже вступив на заброшенную железную дорогу, продолжал видеть поле на большое расстояние. И извозчик Тихон его сразу приметил – в полной темноте и пламя костров не помогло бы.

Вообще, похоже, что Гиляровский посидел со знакомым извозчиком и его друзьями где-то до полуночи. Или немного позже.

И буквально в это же времяеще «минуту назад» вполне проходимый ров, наполненный плотной, но еще вполне дискретной толпой, превратился сначала в густую человеческую массу, а потом уже в нечто неподвижное.

Говоря физико-математическим языком, произошло следующее.

Дискретная толпа, точнее ее движение, могут быть описаны уравнениями движения идеальной несжимаемой жидкости. Такая жидкость, например, в узкостях движется быстрее.

При увеличении давления в толпе она на некоторое время становится подобной жидкости вязкой, но еще несжимаемой, и повышение давление внутри толпы может на некое время ускорить, скажем, прохождение той же узкости. Но это скорее теоретический вариант.

На самом же деле сжимаемая толпа по своим характеристикам очень быстро становится подобна жидкости вязкойи сжимаемой, типа жидкой резины[49]. И при увеличении давления вместо ускорения наступает загустение, когда резина из жидкой становится практически монолитом.

Причем произойти это может в неуловимое мгновение.

Вот нечто подобное и произошло с толпой, сгрудившейся на дне рва перед буфетами с подарками в ночь с 17 на 18 мая 1896 года, что так талантливо и точно отобразил Гиляровский в своем рассказе.

Причем именно «фотографическое» описание феномена, физико-математическую подоплеку которого он, очевидно, знать не мог, доказывает на сей раз правдивость этой части его воспоминаний. Тем более что тогда, да и в 1930-е годы, когда создавалась «Москва газетная», никто в мире, насколько известно автору, применением уравнений гидродинамики к проблемам движения толпы в экстремальной ситуации не занимался.

И этот момент загустения, очевидно, наступил не между тремя и пятью часов утра, как написал сам Гиляровский в статье от 20 мая, а где-то около часа ночи.

Дядю Гиляя спасло, что он оказался у сравнительно мелкой части рва, недалеко от обрыва железнодорожного полотна, где человеческая резина еще оставалась сколько-нибудь жидкой. Это, плюс сила и подготовка бывшего волжского грузчика, Георгиевского кавалера русско-турецкой войны и спортсмена, дали ему возможность продержаться до рассвета, наступившего после двух часов ночи, когда казаки пытались спасти хотя бы тех, кто был с краю у мелкой части рва.

Вся же остальная часть стиснутого народа продолжала оставаться в монолитном состоянии до тех самых шести утра 18 мая, продолжая тихо вымирать.

Вернемся теперь к нашему временному раскладу. Конечно, Владимир Гиляровский был человек исключительных физических данных, но, как следует из его собственного рассказа о «стоянии во рву», данных все же не сверхчеловеческих. Итак, посчитаем.

Начнем с «домашней» части. Ванна, туалет, сон – минимум три или четыре часа после такой нагрузки, – утренний туалет перед завтраком. Все вместе – порядка пяти часов.

Девять часов утра минус пять часов – получаем четыре часа утра.

Теперь временной расклад – от рва до дома.

Во-первых, даже по схеме Рис. 1, ров шел по левой стороне квадрата «Место Выставки», примерно напротив стадиона «Динамо». Похоже, кстати, что ров этот, поскольку он шел по трассе бывшего железнодорожного пути, мог и должен был загибаться примерно к Ходынской водокачке в направлении Бегов, становясь уже не перпендикулярным, а параллельным Петербургскому шоссе. Иначе становятся вовсе непонятными передвижения по дну рва автора Воспоминаний.

Но так или иначе, минут пять до Беговой аллеи самым быстрым шагом добираться бы пришлось. Вероятнее же всего, что при только что стиснутом состоянии организма это могло занять и все десять, если не более минут.

На самой аллее Гиляровский отключается на неопределенное время, потом находит табакерку, воскресает вновь к жизни, и на Скаковой аллее берет извозчика.

Не будет слишком смелым предположение, что все время, – от момента, как казаки за шиворот вытащили корреспондента «Русских ведомостей» из пресловутого рва, до момента встречи с извозчиком,– составилоне менее получаса.

Далее, по Петербургскому шоссе до площади Тверской заставы еще минимум пять минут. Остановка с апельсинами еще минут пять.

И не менее четверти часа до Столешникова, учитывая, что Тверская была заполнена идущим народом.

Таким образом, от рва до дома,при самом благоприятном раскладе, – считаем час. Причем везде принимается быстрая восстанавливаемость спортивного и очень сильного дяди Гиляя.

Суммируя время от рва до 9-часового завтрака, получаем, что из рва, причем от самого отдаленного от буфетов с подарками его края, Гиляровский выбрался не позднее трех часов, с восходом солнца. А еще вероятней – минут на 10-15 раньше. Если не на полчаса.

А потому с трех до пяти утра никакой уже давки наблюдать уже не мог, равно как и броска толпы на киоски в шесть утра.

И все моменты в его Воспоминаниях, типа «дают», «треск крыш киосков» и «пистолетные выстрелы», ‒это уже скорее следствия самозомбирования собственной статьей и ставшей за прошедшие десятилетия «своей» роли «единственного свидетеля».

На самом же деле никаким свидетелем «разбивания о киоски» в «мучительнейшие десять минут», которому он сам приписываетв статье основное число жертв, Гиляровский физически быть не мог.

Более того, и особенного волнения за завтраком у Гиляровского не ощущается. Впрочем, тут надо учитывать, конечно, его бурную биографию, – сплошные экстримы.

Понятно также, что, как опытный корреспондент по этим самым экстремальным ситуациям, в своей статье он умышленно передвинул «точку загустения» толпы на два или три часа, а иначе, что же это за «очевидец», сбежавший с места происшествия, когда оно еще вроде и не началось.

Приведем теперь заключительную часть его «ходынских воспоминаний», опуская несущественные подробности.

 

С пожарными на Ходынку

 

«Подхожу к Тверской части и вижу брандмейстера, отдающего приказание пожарным, выехавшим на площадь на трех фурах, запряженных парами прекрасных желтопегих лошадей.

Брандмейстер обращается ко мне:

− Поглядите, Владимир Алексеевич, последние пары посылаю!

И объяснил, что с Ходынки трупы возят. [После всего пережитого Гиляровский воспринимает эти слова как свежую сенсационную новость, и действует соответственно!]

Я вскочил на фуру без пальто, во фраке, в цилиндре, и помчался. Фуры громыхали по каменной мостовой. Народу полна Тверская.

Против фабрики Сиу, за заставой, повстречались две пожарные фуры, полные покойников. …

По направлению к Москве плетется публика с узелками и кружками в руках: подарки получили!

[То есть, примерно в 10.30 утра, еще не доходя до Тверской заставы, плелась публика с подарками, полученными только что! – БГ].

У бегущих туда на лицах любопытство и тревога, у ползущих оттуда – ужас или безразличие.

Я соскочил с фуры: не пускают. Всемогущий корреспондентский билет дает право прохода».

 

Главное место гибели

 

«Я иду первым делом к наружной линии будок, которые на берегу рва, я их видел издали утром из-под насыпи. Две снесены, у одной сорвана крыша. [Судя по всему речь идет о будках, ближайших к Петербургскому шоссе, возможно даже угловых. – БГ]

А кругом − трупы… трупы…

Описывать выражение лиц, описывать подробности не буду. Трупов сотни. Лежат рядами, их берут пожарные и сваливают в фуры.

Ров, этот ужасный ров, эти страшные волчьи ямы полны трупами. Здесь главное место гибели. Многие из людей задохлись, еще стоя в толпе, и упали уже мертвыми под ноги бежавших сзади, другие погибли еще с признаками жизни под ногами сотен людей, погибли раздавленными; были такие, которых душили в драке, около будочек, из-за узелков и кружек». …

Здесь Гиляровский, хотя бы и с оговорками, называет место главной гибели людей, – ров со сжавшейся до жесткого нечеловеческого состояния толпой.

Дальнейшие его рассуждения о сотнях трупах и сотнях погибших по дороге домой приводить не будем, в виду их малой фактологической ценности, а любопытствующие легко найдут соответствующие места в инете или непосредственно в книге «Москва газетная».

С сожалением отметим только, что «погиб и мой извозчик Тихон, как я узнал уже после».

 

И все расхохотались

 

Приведем еще рассказ о путешествии автора Воспоминаний по местам ночного стояния.

«Около того места, где я стоял ночью, была толпа казаков, полиции и народа. Я подошел. Оказывается, здесь находился довольно глубокий колодец со времен выставки, забитый досками и засыпанный землей. Ночью от тяжести народа доски провалились, колодец набился доверху рухнувшими туда людьми из сплошной толпы, и когда наполнился телами, на нем уже стояли люди. Стояли и умирали. Всего было вынуто из колодца двадцать семь трупов. Между ними оказался один живой, которого только что перед моим приходом увели в балаган, где уже гремела музыка. Праздник над трупами начался!

В дальних будках еще раздавались подарки.

Программа выполнялась: на эстраде пели хоры песенников и гремели оркестры.

У колодца я услыхал неудержимый смех. … Сначала из колодца достали четверых мертвых, пятый был худощавый человек; оказался портной с Грачевки.

− Живой этот! − кричит казак, бережно поднимая его кверху из колодца. Поднятый шевелил руками и ногами, глубоко вздохнул несколько раз, открыл глаза и прохрипел:

− Мне бы пивца, смерть пить хотца! И все расхохотались. Когда мне это рассказывали, тоже хохотали».

Отметим, что следствие не подтвердило наличие колодца с 27 убитыми.

Перейдем теперь к истории написания и появления статьи согласно Воспоминаниям. Напомним, что пока все рассказанное относилось ко дню субботнему 18 мая.

 

Возвращение в редакцию. Статья написана и отдана наборщикам

 

«В два часа я уже был в редакции, пришел в корректорскую и сел писать, затворив дверь. Мне никто не мешал. Закончив, сдал метранпажу на набор.

Меня окружили наборщики с вопросами и заставили прочитать. Ужас был на всех лицах. У многих слезы. Они уже знали кое-что из слухов, но все было туманно. Пошли разговоры.

− На беду это! Не будет проку в этом царствовании! − самое яркое, что я слышал от старика наборщика. Никто не ответил на его слова, все испуганно замолчали… и перешли на другой разговор.

Метранпаж сказал:

− Надо подождать редактора!

− Наберем! Давай набирать! − закричали наборщики.

− В гранках редактор прочтет! – И десятки рук потянулись к метранпажу.

− Наберем! − И, разделив на куски, стали набирать.

Я вернулся домой пешком, − извозчиков не было − и, не рассказывая подробностей пережитого, лег спать».

Еще раз отметим, что все это, по словам самого Гиляровского происходит 18 мая. Ни о каком посещении Ваганьковского кладбища, о котором мы читали в статье, здесь и речи нет.

 

Я чувствовал себя победителем!

 

«Проснулся на другое утро [получается в воскресенье 19 мая. – БГ] в 8 часов и стал готовиться к работе. Подали “Московские ведомости”, “Московский листок”. О катастрофе ничего не нашел. Значит, запретили!

Собрался перед работой забежать в “Русские ведомости”, взять на память грядущим поколениям гранки статьи, если успели набрать.

Принесли наконец “Русские ведомости”. Глазам не верю: ХОДЫНСКАЯ КАТАСТРОФА − крупное заглавие, − план катастрофы и подпись “В. Гиляровский”.

Домашние в ужасе смотрят на меня.

Замерли и смотрят.

А я, свежий, прекрасно выспавшийся, чувствую себя вполне нормально.

Рассказываю о своем путешествии, прежде взяв слово, чтобы меня не ругали, так как − победителей не судят! А я чувствовал себя победителем!»

 

Интервью и овации

 

«Входят двое: русский, Редер, корреспондент австрийской газеты, а с ним японец, корреспондент токийской газеты. Меня интервьюируют.

Японец с удивлением смотрит на меня, поражается, а Редер сообщает, что “Русские ведомости” арестованы и в редакции у газетчиков отбирают номера газеты.

Они уходят, я надеваю фрак и хочу идти. Звонок.

Входят еще трое: мой знакомый, старый москвич Шютц, корреспондент какой-то венской газеты, другой, тоже знакомый, москвич, американец Смит, который мне представляет типичнейшего американского корреспондента газеты. Корреспондент ни слова по-русски, ему переводит Смит. Целый допрос. Каждое слово американец записывает.

На другой день Смит сказал, что американец послал телеграмму в 2 тысячи слов – всю мою статью, все, рассказанное мной.

Я бросился первым делом в редакцию. Там В.М. Соболевский и М.А. Саблин.

Радостно меня встречают. Благодарят.

На дворе шумят газетчики, − получают газету для розницы, мне устраивают овацию.

− Действительно, − говорит В.М. Соболевский, − газету, как только ее роздали для разноски подписчикам, явившаяся полиция хотела арестовать, но М.А. Саблин поехал к генерал-губернатору и узнал, что газету уже разрешили по приказанию свыше.

Целый день допечатывали газету. Она была единственная с подробностями катастрофы.

В корреспондентском бюро меня тоже встретили овацией русские и иностранные корреспонденты. Интервьюировали, расспрашивали, осматривали, фотографировали.

Художник Рубо зарисовал меня.

Американцы и англичане ощупывали мои бицепсы и только тогда поверили, что все написанное − правда, что я мог вынести эту давку».

Как видим, в Воспоминаниях у Гиляровского выпал целый день 19 мая. Что, впрочем, неудивительно после прошедших десятилетий. Так как в этот день не произошло ничего сравнимого с пережитым, он просто сократился в памяти (что каждый, наверное, переживал лично).

Но часы своего смертного стояния и ужаса Гиляровский наверняка запомнил навсегда. Этому доверять можно, и это дает нам совершенно иной взгляд на саму Ходынскую катастрофу.

 

Неосознанная тайна

 

До сих пор не понятой и неосознанной тайной Ходынской катастрофы является то, что произошла она не в 6 часов утра, когда «толпа вскочила вдруг как один человек и бросилась вперед с такой стремительностью, как если бы за нею гнался огонь». И не «в десять мучительнейших минут» тогда же.

Катастрофа свершилась на несколько часов раньше, когда, около часа-двух ночи, концентрация народа во рвупрактически мгновенно достигла такой степени, что даже здоровяк Гиляровский, по счастью для себя начавший оттуда выбираться (по направлению к Бегам), когда еще можно было идти между скопившихся там людей, не смог дойти до выхода изо рва, будучи стиснут толпой.

И простоял там в душную безлунную ночь, задыхаясь от тесноты и испарений толпы, почти до трех часов, пока рассвело, наблюдая как вокруг умирают более слабые.

Спасло его, повторим еще раз, то, что он почти успел подойти к менее глубокому краю рва, где прибывшие солдаты и казаки, как только появилась хоть какая-то видимость, стали своими руками и лошадьми разбивать толпу, спасая тех, кого еще можно было. Только это позволило ему выбраться из рукотворного ада и прийти в себя после обморока на траве Беговой аллеи. Около четырех часов утра.

Можно провести несложный подсчет.

По приводимым данным, площадь рва составляла порядка тридцати тысяч квадратных метров. В той давке, о которой единодушно говорят все уцелевшие, на одном квадратном метре помещалось порядка четырех человек. Итого сто двадцать тысяч человек только во рву.

Если допустить всего один процент смертности от тесноты и духоты, то получим тысячу двести человек. Это до всяких бросков толпы к будочкам с подарками.

Кстати, даже в Википедии, в статье о Ходынской давке подчеркивается, что «по современной медицинской терминологии причиной смерти большинства пострадавших была компрессионная асфиксия».

А отнюдь не разбивание голов в броске на киоски.

Следователь по особо важным делам Кейзер, равно как и другие свидетели, говорит, что толпа была настроена мирно. Другое дело, что она уже не была и не могла быть управляемой.

В действие вступили законы тогда еще не созданной науки – охлодинамики. Науки о поведении толпы в экстремальных условиях.

 

Пятиугольные киоски лучше шестиугольных? Смотря для чего

 

Наблюдавшие за толпой во рву и на узенькой полоске земли у самих буфетов, перед отвесной стеной рва видели, − особенно после рассвета, − что она, толпа, вымирает в буквальном смысле.

Поэтому капитан Львович и другие начальствующие лица, просили и по телеграфу, и по телефону, и у прибывшего к пяти утра Н.Н. Бера начать раздачу подарков немедля, поскольку из толпы выбрасывали труп за трупом – кого еще можно было выбросить в условиях смертной давки.

В половине шестого утра Бер разрешил начать раздачу, и здесь действительно все, кто мог еще двигаться бросились к буфетам, разбиваясь об их острые углы и раздавливаясь в узких конических проходах, согласно законам динамики движения вязкой сжимаемой жидкости.

И здесь свою роль сыгралоеще одно отступление от «принципа прецедента». Совсем незначительное на общем фоне, но тоже интересное:

На коронации 1883 года буфеты были сделаны архитектором Бадером шестиугольными. Так что острых углов не было. На коронацию 1896 года архитектор Николя, по настойчивой просьбе Бера, сделал эти буфеты пятиугольными, острыми углами направив их в сторону рва.

Видимо, для полноты сходства с неприступной крепостью.

 

Столкновение и его количественные результаты

 

Рвущаяся снаружи толпа столкнулась с жаждущими со стороны Ходынского поля, пробравшимися со стороны Ваганькова и Всесвятской рощи. Именно здесь и произошло то столкновение, с разбиванием и раздавливанием о киоски, о котором и говорят уже сто с лишним лет.

Поскольку на киоски бросились и скопившиеся на Петербургском шоссе, то большая часть разбившихся пришлась на прямой угол, под которым 120 киосков вдоль рва соединялись с 30 киосками вдоль шоссе. Угол жесткости сыграл свою историческую роль.

Однако результаты этого столкновения требуют отличной от общепринятой оценки.

В самом деле.

По наиболее достоверным данным, погибших было около 1 300 человек.

А вот раненых – числом порядка 500.

В последней оценке единодушны как генерал А.Н. Куропаткин в своем дневнике, так и адъютант Великого Князя Сергея В.Ф. Джунковский в своих воспоминаниях о Ходынке.

Причем обоим в данном случае доверять вполне можно, так как генерал Куропаткин на момент коронации был начальником Закаспийской области и к высокой политике отношения еще не имел. Но зато принял активное участие в организации захоронения жертв катастрофы, и собрал для себя всю возможную информацию о ней из первых рук.

Джунковский же, как и остальное московское руководство, был принудительно освобожден от присмотра за деятельностью петербургских умельцев, и оснований считать себя виноватым в чем бы то ни было, у него не было и нет. Следовательно, факты он может излагать с чистой совестью и достаточно объективно.

Итак, 1 300 человек погибших и 500 раненых.

Причем раненых настолько легко, что когда Государь и Государыня 19 мая посетили все городские больницы с пострадавшими, то из 500 оставалось менее половины. Остальные уже удалились по домам, смазав ссадины йодом.

Если принять распространенную версию, что основная масса из числа 1 300 погибла при штурме буфетов (что в определенной степени позволяет применить соотношения погибших и раненых при военных действиях без применения огнестрельного оружия), то число раненых должно было как минимум в пять раз превышать число погибших и составлять от 6 до 10 тысяч человек.

Если посмотреть современные материалы о Ходынке, то многие авторы, щеголяя своим знанием азов военного дела и не обременяя себя изучением подробностейпроисшедшего на Ходынском поле в ночь с 17 на 18 мая 1896 года, прямо говорят, что «прислужники кровавого и бездарного царизма» занизили число раненых.

И определяют это число, кто в десять, кто в двадцать тысяч.

Последнее могло быть вполне правдоподобным, если бы все происходило так, как описано у того же Ольденбурга и большинства других авторов.

Но мы знаем, что причиной смерти большинства погибших стала компрессионная асфиксия, а значит и основная масса их пришлась на задохнувшихся во рву.

А значит, число разбившихся по русской дикости, составит около ста человек.

И этому числу вполне соответствует количество раненых – пятьсот человек.

 

Нет сведений из первых рук

 

Еще одной из незамечаемых загадок Ходынки является то, что достоверных сведений из первых рук, о случившемся при начале раздачи подарков нет.

При наличии сотен тысяч участников.

Все почему-то считают свидетелем Гиляровского. Для всех времен и народов.

Но из текста его Воспоминаний прямо следует, что он смог вырваться из ловушки рва не позже трех утра, а наиболее вероятно, еще до трех.

В чем мы с вами убедились сейчас самостоятельно.

А все впечатляющие описания в его статье в «Русских ведомостях»: раздирающие душу стоны, затоптанные и раздавленные в продолжение «не более десяти мучительнейших минут...»,‒ все это записано им исключительно с чужих слов.

Со статьи «очевидца» в «Русских ведомостях» пошла гулять и легенда о 27 погибших в пресловутом колодце, которых якобы при нем доставали. Легенда, разоблаченная еще следователем Кейзером в его Постановлении:

«Следствию, однако, несмотря на все принятые меры, не удалось добыть данных в подтверждение народной молвы об извлечении из колодцев, расположенных в этой местности, до 28 трупов».

Из текста Воспоминаний, как уже было упомянуто выше, неясно даже написана ли была Гиляровским статья в газету в субботу 18 мая или в воскресенье 19 мая.

Газета вышла в понедельник 20 мая и везде идет ссылка именно на эту дату.

Тем более в самой статье есть упоминание, что Гиляровский был на Ваганьковском кладбище в 6 утра воскресенья 19, а значит, никак не мог сдать ее в субботу.

А может и сдал в субботу, а про кладбище написал «со слов». И так бывает.

Странно, что это не понял пока никто за сто лет. Напротив, статья Гиляровского стала каноном, который, не утомляя себя разбором подробностей и частностей, цитируют в качестве свидетельства очевидца все кому не лень.

[Это очень напоминает ситуацию, с «очень невразумительным рапортом» адмирала Того Хейхатиро о начале Цусимского сражения.

Невразумительного по причине флотоводческого проигрыша японским командующим этого начала.

Что сам адмирал Того прекрасно осознал, но вот признать этот факт не захотел. Даже после того, как пользуясь трехсоткратным огневым превосходством и почти двойным преимуществом хода, смог потопить в первый день боя лучшие наши броненосцы.

Рапорт же Того трудолюбиво переписали как методологическое пособие к Цусиме большинство наших офицеров 2-й эскадры из числа пленных, в качестве составной части своих оригинальных донесений о бое.

Отчего, в частности, правда о бое тоже сотню лет не могла пробить себе место.

Напомню, что в четверг 27 мая 2021 года была 116-я годовщина нашего трагического триумфа при Цусиме, о котором читатели Русской Народной Линии могли со всеми подробностями прочесть в моих прошлогодних публикациях. См. также: ГаленинБ.Г. Цусима – знамение конца русской истории. Т. 2. Книга 3. Часть 5. Трагический триумф, или Неизвестная Цусима].

Что самое интересное, более достоверные свидетельства о Ходынке действительно отсутствуют.

Разумеется, достаточно много простых участников ночной давки уцелевших в ней, с которыми говорили и Суворин, и Куропаткин, и, конечно следователь.

Но четко сказать о времени и порядке событий никто из них, по вполне понятным причинам не мог. Так же как никто из них не смог бы сказать, где нашли свою смерть большинство жертв.

 

Не надо народ баловать!

 

П.Ф. Кейзер в своем «Постановлении» от 7 июня определяет число раненых в 1 300 человек и число убитых в 1 389.

Тем не менее, есть все основания доверять именно первым числам в 1 300 погибших и порядка 500 раненых.

Поскольку число последних, ‒как только стало известно, что великодушный Государь выделил пострадавшим семьям по 1 000 рублей единовременно, а на всю жизнь пособие, которое эти семьи получали до Февраля 1917 года,[50]‒стало резко расти, дополняясь даже новыми убиенными.

Понять страдальцев можно.

1 000 царских русских рублей образца 1896 года соответствуют сейчас примерно сумме, равной – по разным оценкам – от нынешних 2 000 000 рублей до 200 000 нынешних же долларов.

Население тогда было в массе своей все же православным и богобоязненным, но соблазн, согласитесь, был велик.

Так что число в 500 раненых представляется самым близким к истинному, что само по себе совершенно иначе расставляет акценты в Ходынской трагедии.

 

Народа было не столь много

 

Теперь о том, что число собравшихся вряд ли достигало к моменту начала раздачи подарков даже и четырехсот тысяч человек.

Говоря о полумиллионе и даже миллионе, подчеркивают, что киоски с подарками были сметены и очищены за какие-нибудь десять-двадцать минут, и что многим-де уже тогда подарки не достались.

Однако по свидетельству непосредственного «участника» Ходынки московского мастерового Василия Краснова, чей «Рассказ не до конца растоптанного» пользовался популярностью как до, так и после революции с точки зрения обличения «кровавого царизма», подарки эти были в свободном доступе еще в 12 часов дня 18 мая.

Василия действительно сильно приложили о будки в момент их штурма со стороны поля, и он долгое время пролежал на этом поле без сознания:

«Я чувствовал ужасную слабость и тяжесть и не решался дойти до сараев. Близко около меня, рядом, сидел на лужайке грузный татарин. Из-под его тюбетейки на лоб струились ручейки пота, и весь он был − как из бани − красный и мокрый...

У его ног лежал узелок с гостинцами, и он ел пряник и пирожок, кусая их по очереди, запивая из кружки медом...

Я попросил его дать мне попить, он подал меду из своей кружки. У него уцелела даже цепочка часов. Спрашиваю, сколько времени.

‒Двенадцать часов.

На мои жалобы, что вот, мол, меня смяли, а я ничего не получил, татарин пошел и вскоре принес мне узелок гостинцев и кружку из будки».

То же дважды подтверждает и Гиляровский:первый раз, когда встретил, едучи с пожарными на Ходынку, идущих по Тверской с подарками ему навстречу, второй, когда говорит, уже солидное время спустя, что «праздник над трупами начался, а в дальних будках еще раздавались подарки».

Так что проблема Ходынки не в том, что народа было намного больше, чем, скажем, в 1883 году, а том, что народ этот был весьма умело и загодя настроен и должным образом размещен.

 

400 000 подарков в 23 минуты

 

И ведь самое-то по-человечески обидное, что независимые эксперты, привлеченные предварительным следствием, единодушно признали, что при всех недочетах формы самих буфетов, их расположения и подходов к ним, «правильными и своевременными мерами регулирования движения толпы» могла быть устранена опасность для человеческих жизней.

Именно, «если бы толпа была правильно распределена к имевшимся 150 проходам, возможно, было пропустить на площадь гулянья 18 000 человек в минуту или 540 000 человек в полчаса, т.е. раздать заготовленные 400 000 подарков в 23 минуты».

Но для этого, согласитесь, надо было, по крайней мере, за сутки до собственно раздачи подарков, расставить постоянные караулы для осуществления тех самых «правильных и своевременных мер регулирования движения толпы».

То есть в полной мере выполнить пункт четвертый из основного перечня обязанностей Особого Установления.

Или, если самим было слабо, воспользоваться услугами городских властей, как тщетно предлагал главе Особого Установления действительному статскому советнику Беру московский голова Рукавишников.

 

Особое Установление и московская полиция. Мера вины

 

Теперь насчет следствия, не усмотревшего наличия «какой-либо злой воли» в происшедшем. Удивительно, что П.Ф. Кейзер, перечисляя все отступления от «принципа прецедента» петербургских подготовителей Ходынской катастрофы, уравнивает их вину с виной исполняющего обязанности московского обер-полицмейстера Александра Александровича Власовского.

Лучшего, кстати сказать, обер-полицмейстера, которого когда-либо знала Москва.

И виновного разве в том, что не смог стать спасителем в ситуации, когда спасителей быть уже не могло. Подробнее о деятельности Власовского как обер-полицмейстера скажем ниже.

 

На первый взгляд весьма объективно

На первый взгляд весьма объективно звучат слова Постановления:

«При этом заслуживает особого внимания факт, установленный предварительным следствием, что ни Особое Установление, в лице своих членов, ни и. д. московского обер-полицеймейстера полковник Власовский ни разу не позаботились осмотреть местность, окружающую площадь гулянья».

Допускаю недосмотр со стороны Власовского.

Замотанный московскими делами, он мог и не обратить внимание на то, отчего и он, и другие должностные лица Первопрестольной, вплоть до августейшего Генерал-губернатора были по сути дела отстранены. И местность действительно мог не осмотреть.

Но как могли члены Особого Установления не заметить того, что было у них под самым носом? А заметив, не поднять тревогу?

 

По словам членов Особого Установления

 

И далее говорится, что, по словам членов Особого Установления начиная, с июля 1895 года трижды обращались к Власовскому с предложением обсудить меры безопасности на предстоящем народном гулянии, но-де полицмейстер предложения эти проигнорировал.

Сам Власовский на предварительном следствии эти сведения отрицал, и установить, кто был прав, Кейзер не смог, ограничившись замечанием, что вполне возможно,петербуржцы правы.

Однако то, что нам известно со слов городского головы Рукавишникова, сказанных в частной беседе генералу Куропаткину, скорее говорит о том, что правдив был именно Власовский.

Следует отметить, что энергичный московский обер-полицмейстер был не любим чиновным Петербургом и все пять лет на генеральской должности московского обер-полицмейстера прослужил «исполняющим обязанности», в чине полковника. Это несмотря на поддержку Великого Князя Сергея Александровича, и лучшего московского головы Николая Александровича Алексеева, чьим близким другом Власовский стал вскоре после своего перевода из Риги в 1891 году. Полковником он и ушел в отставку после Ходынской катастрофы.

И то, чтополковник Власовский мог пренебречь настойчивыми просьбами петербургских генералов, представляется по меньшей мере сомнительным.

 

Можно говорить только о заданности

 

Далее, московская полиция подвергается в Постановлении следующим нареканиям:

«Ярким доказательством бездействия власти, имевшего важные последствия, со стороны Московской столичной полиции, служит вполне установленный предварительным следствием факт

‒непринятия ею никаких решительно мер к своевременной встрече постепенно прибывающего на Ходынскую площадь народа,

‒размещение его на самой площади и перед буфетами, с целью воспрепятствования чрезмерного скопления его в известных пунктах и

‒ограждения внутренней площади гулянья от преждевременного доступа туда народа, обусловившего впоследствии усиление давки в проходах.

Чрезвычайная важность и безусловная целесообразность принятия подобных предупредительных мер, в ожидании чрезмерного народного скопления, доказываются теми мерами, которые были предприняты полицией во время народного праздника 1883 года и принимаются вообще во всех случаях большого стечения народных масс (показания генерала Козлова, князя Друцкого-Любецкого, Бадера и др.)».

Непонятно, как следователю, непосредственному участнику тех событий, было неясно то, чему и посвящена данная работа: разделение власти и ответственности между Москвой и Петербургом, как первопричина катастрофы.

И что именно это разделение сделало невозможным повторение мер, «которые были предприняты полицией во время народного праздника 1883 года».

Об этом Постановление молчит, как партизан на допросе.

Само уравнивание в Постановлении от 7 июня мер ответственности за «Ходынку» Особого Установления и Петербурга в целом, с мерой ответственности Москвы, принудительно отстраненной от проведения гуляний и от контроля за их проведением, делает «объективность» Постановления крайне сомнительной.

А заодно ставит под сомнение объективность выводов всех последующих следственных и судебных действий и актов.

Здесь можно говорить только об их заданности.

 

Рассказ наш будет не полон

 

Рассказ наш будет не полон, если не показать место Ходынки в чреде катастроф, подготовивших крушение всех христианских государств мира. А также хотя бы штрихами не обозначить лиц, способствующих этим катастрофам и готовящим их.

Даст Бог, наши старания вознаградятся, и мы сможем с той или иной долей уверенности и определенности указать на истинных виновников и организаторов происшедшего, или хотя бы на исполнителей, играемых,вполне возможно, втемную.

А также понять, против кого непосредственно была направлена эта провокация, кроме ее очевидной цели − нашего Государя, которому именно после Ходынки наша доблестная интеллигенция и стала клеить ярлык «кровавый».

Постараемся в меру наших сил ответить на эти вопросы.

Действующие лица и исполнители в этой драме составили, как сказали бы сейчас, две команды: команду Москвы и команду Петербурга.

Причем именно на команду Москвы, вопреки всякой исторической справедливости, и возложили львиную долю ответственности за исход этой драмы. С разбора игроков этой команды и начнем наше небольшое расследование. Тем более что известно о них значительно больше, чем про противную команду, хотя хотелось бы, пожалуй, наоборот.

Итак, сначала представляем команду Москвы.

 

Продолжение следует