Размышление первое. Что такое капитализм
Привлекательность марксизма во многом объясняется его внутренней концептуальной логикой, создающей эффект теоретической красоты. Согласно марксизму, переход от одной формации к другой происходит закономерно, а вовсе не в силу случайного удачного стечения обстоятельств. Для перехода требуются: с одной стороны – соответствующее развитие производительных сил, а с другой – накопление массы неразрешённых проблем. Принципиальная невозможность устранить проблемы в рамках существующих общественных отношений при том, что имеющихся производительных сил для этого уже достаточно, приводит к кризису системы, в результате которого возникает новая социальная реальность, адекватная достигнутому уровню развития производительных сил. Это такая объективная механика, не зависящая от желаний и поступков конкретных людей. Максимум, что можно сделать – это осознать процесс и дальше действовать уже осознанно, отсекая то, что тормозит движение, и поощряя то, что совпадает с вектором социального прогресса.
Конечно, в учении Маркса очень много от философии Гегеля. В первую очередь – диалектический механизм, где новая стадия социального развития мыслится как синтез, возникающий в результате разрешения конфликта между тезисом (старые производственные отношения) и антитезисом (новый уровень производительных сил). Однако не менее важно и другое заимствование. У Гегеля историю творит абсолютный дух, достигающий всё более высокого уровня самопознания. Что означает неизбежность прогресса, который вшит в саму онтологию мироздания. Это ощущение воспроизводится и в марксизме. Теоретическая возможность более высокого развития производительных сил, а следовательно – существования соответствующих им новых производственных отношений, а следовательно – построения более прогрессивного общественного строя, означает, что, как бы история ни петляла, исторический прогресс неизбежен. Отсрочить появление коммунистического общества можно, предотвратить – нельзя. Как вода естественным образом устремляется в незаполненные пустоты, так и история стремится воспроизвести наиболее эффективные общественные отношения. Маркс полагал, что наиболее продуктивен творческий труд экономически свободных людей, а строй, способный гарантировать как реализацию способностей человека, так и его защиту от эксплуатации, – как раз и есть коммунизм.
Поэтому, по Марксу, общественное развитие шло к коммунизму. Объективные процессы нельзя обмануть. От будущего не спрячешься, но также нельзя получить прогрессивный строй по произволу желания – там и тогда, когда тебе захотелось. Лучшее общество возможно лишь при максимальном развитии производительных сил, которое достижимо только в глобальном масштабе. Повсюду должен воспроизводиться один и тот же конфликт между новым уровнем производительных сил и несоответствующими ему производственными отношениями. «Без этого, – писали Маркс и Энгельс в "Немецкой идеологии"[1], – 1) коммунизм мог бы существовать только как нечто местное, 2) сами силы общения не могли бы развиться в качестве универсальных, а поэтому невыносимых сил: они остались бы на стадии домашних и окруженных суеверием «обстоятельств», и 3) всякое расширение общения упразднило бы местный коммунизм».
Стоит прокомментировать каждый пункт этого пассажа. Коммунизм как "нечто местное", по мысли классиков марксизма, – вовсе не допустимая опция. Это – квазисостояние, которое бы доказывало, что устроение лучшего общества возможно случайным образом, что, в свою очередь, опровергало бы объективный характер исторического прогресса, а поскольку, как они считали, на самом деле ход истории определяется открытыми ими объективными законами, то тезис о местном коммунизме – это невозможное допущение. То есть мы имеем дело с доказательством от противного.
Второй пункт любопытен тем, что он содержит предсказание возникновения информационного барьера между старым и новым обществами. Если единый всемирный контекст разбить на локации, то происходящее в любой из них будет восприниматься как местная специфика. Человек природно склонен к консерватизму, поэтому многие будут принимать капитализм по традиции, не осознавая неправильности и даже невыносимости своей жизни. Что позволит капитализму устоять.
Глядя из сегодняшнего дня и имея опыт исторического социализма, можно заметить кое-что ещё. Социалистические локации также оказались склонны к закреплению своей местной специфики в виде традиции. Вместо единого ("правильного") строя человечество получило целый набор изводов социализма, что усугубило кризис теории социализма и, по-видимому, ускорило крах социалистического лагеря.
Но наиболее интересен третий пункт из приведённой цитаты. «Всякое расширение общения упразднило бы местный коммунизм». Мы знаем, что так оно и случилось. Расширение притока информации из-за рубежа привело к росту неудовлетворённости тем уровнем жизни, что мог обеспечить своим гражданам СССР. Идеологический посыл, в соответствии с которым социализм является более передовым строем, чем капитализм, разбился о витрины западных магазинов, изобилие которых обескураживало советского человека.
Советская пропаганда пыталась объяснить, что наличие товаров в витрине вовсе не означает, что это всё это можно купить, но подобная аргументация не работала. Во-первых, и в СССР были дорогие товары, которые мог купить не каждый. Но их тоже надо было искать или "доставать". Во-вторых, философия западного мира основывалась на тезисе, что каждый может проявить экономическую инициативу и заработать себе премиальный уровень потребления. Этот тезис опровергнуть не получалось, потому что подъём к большему потреблению действительно возможен, и советские люди отождествляли себя, конечно же, с теми, кто добился успеха, а не с неудачниками. В-третьих, попытки советской пропаганды указать на то, что победителей в экономической гонке не может быть много и большинство состоит из проигравших, по мере расширения общения воспринимались всё хуже, поскольку люди видели, что средний человек на Западе живёт неплохо и, в целом, лучше, чем средний человек в СССР.
Согласно марксистской теории, капитализм не может снижать степень эксплуатации, поскольку капиталу нужна максимальная прибыль. Однако, столкнувшись с рабочим движением и альтернативной социальной реальностью в виде социалистических стран, капитализм сделал выводы и скорректировал распределение. Некоторая доля прибыли (и не такая уж маленькая) стала направляться на обеспечение потребления народных масс. Социалисты любят говорить, что капиталистический Запад эксплуатировал страны третьего мира и частью полученной в результате этого прибыли делился с трудящимися. Они правы, такой источник прибыли действительно существовал (и существует до сих пор), но он – не единственный. Капиталистическая экономика так или иначе производит прибыль, и она делала это лучше, чем социалистическая.
На одном из витков дискуссии о возможности построения социализма в отдельно взятой стране было признано, что социалистические революции не могут произойти одновременно во всех странах мира. В какой-то стране это должно случиться раньше, чем в других. Согласно марксистской теории, застрельщиком революции могла оказаться лишь та страна, в которой развитие производительных сил достигло максимального развития, поскольку, с одной стороны, это обеспечивало бы предельную остроту конфликта (делало старые производственные отношения "нестерпимыми"), а с другой, производительные силы могли бы обеспечить приемлемый для всех уровень жизни в условиях равного распределения. В противном случае переход к обществу равенства грозил обернуться (как сказано в "Немецкой идеологии") лишь всеобщим распространением бедности[2].
Однако Россия, в которой революция оказалась возможной, к наиболее развитым странам не принадлежала. Стечение обстоятельств сделало её уязвимой («наиболее слабым звеном в цепи империализма»[3]), чем и воспользовались большевики. Развития производительных сил явно не хватало, чтобы со сменой строя сразу же перейти к обществу всеобщего достатка. Достатка ещё следовало достичь. В результате советское государство с самого начала попало в позицию догоняющего. Как мы знаем, догнать капиталистический Запад не получилось.
Но был ли Маркс прав в принципе? Можно ли считать коммунизм (хотя бы в горизонте чистой теории) строем с самой высокой экономической эффективностью?
Работа по принуждению заведомо не может быть столь же эффективной, как свободный труд человека, увлечённого своим делом. Представим себе, что общество состоит исключительно из увлечённых тружеников, которым ничто не мешает работать с полной отдачей; в таком обществе можно ожидать рекордной производительности труда. Экономический результат подобной системы должен быть вне конкуренции.
В "чистых" условиях потенциал коммунизма действительно высок. По сравнению с ним капитализм выглядит отсталой и малоэффективной системой. Почему же история не приближает нас к коммунизму, и сегодня коммунистическое общество кажется ещё большей утопией, чем сто или двести лет назад?
В фундаменте марксистской теории есть существенный изъян. При всём своём материализме, Маркс (не без влияния Гегеля) усвоил один идеалистический, в сущности, тезис, которому неукоснительно следовал: он всегда выводил частное из общего. Если общественное развитие определяется движением в сторону более эффективного общества, то необходимые предпосылки для перехода на следующую ступень так или иначе всё равно возникнут. Культура, формы мышления, содержание как индивидуального, так и общественного сознания, вообще вся сфера духовного – это надстройка над экономическим базисом, и какой быть надстройке определяется уровнем развития производительных сил и существующими производственными отношениями. Психология есть частность, человек – существо историческое и как таковое всегда соответствует историческому моменту. Конечно, есть те, кто опережает своё время, есть отсталые личности – социальный балласт, но в целом развитие общества создаёт нужного в этот момент человека.
Подобные взгляды, несмотря на их подчёркнуто антирелигиозный характер, следует признать идеалистическими. Маркс проигнорировал факт грешной природы человека, и на этом споткнулся весь марксизм. Нужный для коммунизма человек не возник и возникнуть не может. За исключением немногих выдающихся личностей, люди не склонны трудиться с полной отдачей, даже имея для этого все возможности, включая отсутствие ограничений по потреблению. Таким образом, устранение бремени эксплуатации не способно подтолкнуть рост эффективности, скорее, наоборот, –почувствовав, что принуждение ослабло, люди будут снижать интенсивность своего труда. Социалистическая экономика неизбежно менее продуктивна, чем капиталистическая. Благодаря концентрации в руках государства всех национальных ресурсов социализм может добиваться отличных результатов, обеспечивая локальные прорывы на особо важных участках. Но по общему объёму производимых благ он обречён на отставание, которое будет проявляться, прежде всего, в сфере персонального потребления, поскольку интересы граждан вторичны по отношению к интересам государства (обобществлённого капитала).
В сравнении по потребительскому потенциалу (возможностям потребления) социализм всегда будет проигрывать капитализму. При параллельном существовании обеих систем спрятать эту разницу невозможно. Ожидать, что граждане социалистического государства окажутся настолько высокодуховными, что сочтут своё потребительское отставание несущественным, наивно – человек грешен и потому падок на соблазны. Также не стоит ожидать, что капиталистическое потребительское изобилие когда-нибудь станет исключительной прерогативой узкого слоя сверхбогатых людей, а все остальные окажутся в условиях дефицита потребления и составят взрывную массу для социалистической революции. Слишком свежа ещё память о том, что практическая реализация альтернативы капитализму всё же возможна, и в крови капиталистического общества по-прежнему вырабатываются антитела к полноценному социализму.
Капиталистический мир выглядит достаточно сбалансированной политической системой. Капитал, конечно, всё также склонен к максимизации прибыли, однако по мере того, как снижается уровень потребления широких масс, в обществе нарастают социалистические настроения, что приводит к коррекции политического курса. Государство одёргивает бизнес, применяя налоговое регулирование или вводя новые законодательные ограничения. Активизируются механизмы социальной поддержки, позволяющие нуждающимся нарастить своё потребление до терпимого уровня. Иными словами, при росте социальной температуры включается система охлаждения, что должно исключить вероятность социального взрыва. Там, где государство слабое и не обладает ресурсами, необходимыми для амортизации социального напряжения, взрыв всё же возможен, но при принятых правилах игры он не приведёт к тому, что на языке марксистской теории называется сменой общественного строя, всё закончится реформами в пределах капитализма.
Итак, можно сформулировать ключевую проблему социализма. Разрыв "слабого звена империализма" и возникновение социалистического государства не может считаться верным шагом к установлению общества нового типа. Появление социалистического общества не станет катализатором, ускоряющим переход к социализму в других странах, скорее наоборот – реально существующий социализм заставит капиталистические страны вести более взвешенную социальную политику. В то же время, само государство состоявшегося социализма будет испытывать неизбывный комплекс неудачника потребления: без жёсткой эксплуатации оно не сможет обеспечить выработку благ на уровне, сравнимом со странами капитализма. Что достаточно быстро приведёт его к кризису и реставрации элементов капитализма. А варианта одновременного построения социализма в глобальном масштабе, пожалуй, и нет. Выходит, проблема неразрешима.
[1] «Немецкая идеология» была написана в 1845-1846 гг. Опубликована лишь в СССР - 1-ая глава в 1924 году на русском, вся рукопись на немецком - в 1933 г.
[2] «Чтобы стать «невыносимой» силой, т.е. такой силой, против которой совершают революцию, необходимо, чтобы это отчуждение (речь идёт об отчуждении от работника создаваемого им продукта) превратило основную массу человечества в совершенно «лишенных собственности» людей, противостоящих в то же время имеющемуся налицо миру богатства и образования, а оба эти условия предполагают огромный рост производительной силы, высокую степень ее развития. С другой стороны, это развитие производительных сил (вместе с которым уже дано эмпирическое осуществление всемирно-исторического , а не узко местного, бытия людей) является абсолютно необходимой практической предпосылкой еще и потому, что без него имеет место лишь всеобщее распространение бедности…»
[3] Обычно эту формулу приписывают Ленину. Образ слабого звена в цепи действительно принадлежит Ленину, у него даже есть такая статья – «Крепость цепи определяется крепостью самого слабого звена ее», но она посвящена не теории империализма, а перипетиям политической борьбы 1917 г. Наложение образа слабого звена на общую теорию революцию сделано Сталиным в его работе «Об основах ленинизма» (1924 г.): «Фронт капитала прорвётся там, где цепь империализма слабее, ибо пролетарская революция есть результат разрыва цепи мирового империалистического фронта в наиболее слабом её месте, причём может оказаться, что страна, начавшая революцию, страна, прорвавшая фронт капитала, является менее развитой в капиталистическом отношении, чем другие, – более развитые, страны, оставшиеся, однако, в рамках капитализма».
1. Социализму - быть!