Почему нас так волнует социальное устройство? Мы считаем важным, как организовано общество. Значительная часть наших сил и внимания посвящены обсуждению социальных порядков. Неправильное общество обличается, по поводу того, что считать правильным, ведутся споры, легко доходящие до оскорблений. В чем причина этой никак нет проходящей социальной озабоченности?
Казалось бы, XX-й век, когда на алтаре социального было положено столько человеческих жертв, должен был нас научить хотя бы тому, что пролитие крови и пестование ненависти во имя социальной идеи не способны принести благо, но — нет. И сегодня многие готовы, хотя бы на словах, строить социальную правду на костях — преимущественно на чужих.
Социальное устройство — это кумир, божок; всякий божок по своей природе — квазисубъект, то есть нечто, сущностно не способное быть субъектом, но наделяемое людьми чертами, сопоставимыми с характеристиками свободной и деятельной человеческой личности. Зачем же мы пытаемся вложить подобие души в нами же создаваемую механическую систему? Единственный возможный ответ — чтобы делегировать ответственность.
Человек уже достаточно долгое время одержим идеей эмансипации прав. Можно понять борьбу за эмансипацию, то есть личностный суверенитет — когда личность принимает на себя ответственность за свою судьбу, за всё, что она выбирает по ходу жизни. Можно понять борьбу за права: ситуация, когда права одних обеспечиваются за счет ущемления прав других, внутренне порочна. Но эмансипация прав — это нечто другое. Речь об освобождении права от ответственности.
Ответственность и право — две стороны одной медали. Если на тебе больше ответственности, то ты решаешь более серьёзные вопросы, а значит, твоё решение обладает большей силой — ты больше можешь. Этот более широкий горизонт возможностей и есть твои права. Любое право, таким образом, подразумевает определённую меру ответственности.
Это, конечно, не очень комфортно. Ответственность мешает наслаждаться теми возможностями, которые дают тебе права. Более того, правильно выстроенный баланс и состоит в том, чтобы иметь такую ответственность, которая бы лишала тебя удовольствия от обладания данными правами. Если право становится обеспечением удовольствия, значит, баланс нарушен.
Но человек несовершенен, и одно из проявлений этого несовершенства — желание иметь и получать. И чем больше у человека прав, тем больше у него возможностей нарушить баланс в свою пользу. Мы смотрим на тех, кому это несомненно удалось, и хотим того же. В публичном пространстве разлито общее стремление иметь побольше прав и поменьше ответственности. Как этого достичь? Крепко усвоенный, хотя и негласный ответ: с помощью социальной системы.
Помощь, ожидаемая от социального устройства, может быть двоякой, и политическая позиция человека определяется тем, какого рода помощи он чает. Он может видеть в социальной системе инструмент для увеличения своих прав (увеличение доли прав размывает ответственность) — это либеральная позиция. Но баланс можно сдвинуть и по-другому: не увеличивая права, а уменьшая ответственность. Человек может рассчитывать, что социальная система переложит с него ответственность. Куда? Распространённый ответ — на государство. Поэтому такая позиция обычно называется «государственнической». Другое название подобного подхода — патернализм (от слова «патер» — «отец»). Люди представляют собой подобие детей, нуждающихся в пригляде. Им необходимо отеческое попечение; вся ответственность при этом возлагается на отца, ибо какой с детей спрос?
В этом есть своего рода изюминка: в рассуждения о необходимости опеки в этой модели пускаются сами дети — теория патернализма разрабатывается вовсе не государственными учреждениями, это инициатива снизу. Люди, далекие от теории, формулируют ещё проще: государство должно. Оно должно и то, и это, — вроде бы, потому, что может, но первичный импульс другой — тогда не будем должны мы. Пусть у нас останется минимум прав, но зато практически совсем не будет ответственности.
Именно поэтому так высока заинтересованность в «правильном» социальном устройстве. Каждый на свой лад думает, что может решить проблему своей ответственности раз и навсегда, оставшись с явным профицитом прав, что сделает жизнь более удовлетворительной (более наполненной удовольствиями) и, в конечном счете — более счастливой. Это давний архетип культуры: беззаботность как синоним счастья, его можно найти в сказках самых разных народов. Наши современные споры о том, как должно быть устроено общество, — это борьба за сказочное будущее, но понятая и ведущаяся всерьёз.
Христианское отношение к реальности падшего мира исключает веру в его сказочное изменение. Ситуация, когда у человека минимизирована ответственность, с христианской точки зрения духовно опасна. Человек лично отвечает перед Богом, и эту ответственность с него никто и ни при каких обстоятельствах снять не может. Из этой фундаментальной ответственности вырастают и все другие. Христианин по определению — крайне ответственное существо, и вследствие этого обладает высшей степенью свободы (мере ответственности соответствует мера прав): ничто земное не имеет над ним власти.
Эти качества христианского отношения к бытию не зависят от социальной системы. При любом социальном устройстве христианин должен поступать одинаково, стараясь жить по заповедям и по совести, а не по принятому здесь и сейчас социальному канону. И при достаточном количестве верных христиан при любой социальной системе жизнь будет становиться лучше. А при отсутствии критического количества христиан жизнь при любой социальной системе будет ужасной.
Андрей Владимирович Карпов, главный редактор сайта «Культуролог»
