Другие публикации астраханской исследовательницы Яны Анатольевны Седовой о скандально известном церковном и общественном деятеле предреволюционной поры иеромонахе-расстриге Илиодоре (Сергее Михайловиче Труфанове): «Непонятая фигура»; «Детство и юность Илиодора (Труфанова)»; «Преподавательская и проповедническая деятельность иеромонаха Илиодора (Труфанова)»; «Царицынское стояние» иеромонаха Илиодора (Труфанова); «Вклад иеромонаха Илиодора (Труфанова) в создание Почаевского отдела Союза русского народа»; «Незадачливый «серый кардинал» II Государственной думы»; «Иеромонах Илиодор на IV Всероссийском съезде Объединенного русского народа».
***
С началом 1907 года о. Илиодор вернулся в «Почаевские известия», вследствие чего у них началось обострение. Жестокость, ругань и призывы к самосуду превысили всякие допустимые пределы.
Прибывший в лавру 17 января преосвященный Антоний (Храповицкий) особой резолюцией запретил редакции «руготню и угрозы»[1]. Однако почти сразу же назначил о. Илиодора единоличным редактором «Почаевского листка» и «Почаевских известий». Архимандрит Виталий остался лишь цензором.
Повышение о. Илиодора показывает, что в целом направление его работы было преосв. Антонию по душе. В те дни он относился к молодому священнику сочувственно и защищал его перед Синодом и отчасти даже перед столичным корреспондентом, явившимся спросить, почему владыка допускает печатание человеконенавистнических статей в «Почаевских известиях». Преосвященный поразил собеседника-либерала его же оружием: «Ведь теперь свобода слова»[2].
Карьера о. Илиодора наконец готова была взметнуться вверх, но снова вмешались неожиданные обстоятельства. Редакция получила письмо, которое от лица «народа православного» пригрозило ей террористическим актом:
«Ваши дела не доведут вас до добра, а напротив растерзают в пух и прах. А потому во избежание этого мы предлагаем вам немедленно уничтожить вашу редакцию с редакторами, иначе мы ее уничтожим бомбами, теперь столько бомб есть, что и перечесть невозможно. Имеете еще месяца 2 - больше вам времени не дадим, и кроме того требуем, чтобы вы опубликовали в листках, что редакция Почаевской лавры закрывается и переписок никаких не будет производиться. Если не будет опубликовано, то будет взорвана Лавра в 3 ч. ночи»[3].
Слухи о покушении революционеров на Почаевскую лавру вообще и на редакцию «Почаевских известий» в частности ходили еще в августе-сентябре 1906 года. Угрожающие письма тоже были нередки - грозили, например, уничтожить лаврские святыни[4]. Нынешнее безграмотное письмо походило на злую шутку, не имевшую под собой никакой реальной почвы. Будь о. Виталий в лавре, он бы сумел успокоить своего юного друга, но именно в те дни новоявленный цензор находился в Житомире, вероятно, занятый хлопотами предвыборной кампании. Предоставленный сам себе о. Илиодор ответил зложелателям на страницах газеты со всей мощью своего темперамента:
«Идите, разрушайте святую Лавру, бросайте бомбы в св. мощи и чудотворные иконы! Убивайте нас, монахов, обличающих вашу подлость и измену: мы готовы пострадать за Веру, Царя и за счастье многострадального народа русского. Только ведайте, адские граждане, служители сатаны, поклонники антихриста, что звук от первой взорвавшейся бомбы разнесется не только по всей Волыни, но и по всей православной России. Он созовет верных сынов дорогой родины и Православной Церкви; он поднимет их на защиту своих вековых святынь... И... тогда конец вам, конец позорный. На горе Почаевской и около нее находится обильный вековыми деревьями лес; на этих деревьях вы, подлецы, будете качаться в назидание вашему проклятому и нечестивому потомству и во свидетельство последующим православным русским людям о том, как их предки защищали свою православную Веру.
Так идите же, аспиды, в злой час! Готовы встретить вас и днем и ночью!
А вы, православные, возлюбленные дети наши, готовьтесь к смертному бою за осмеянную и поруганную безбожниками Веру Христову!»[5].
Меча громы и молнии в безбожников, якобы осмелившихся задумать покушение на святую обитель, о. Илиодор не задумывался о том, насколько его чисто политические крайности провоцируют подобные угрозы. Его откровенно вызывающее поведение не могло не вызывать неприязни определенных кругов, а эта неприязнь автоматически переносилась на весь монастырь, поскольку на простодушный взгляд волынского населения лавра, почаевский отдел «Союза русского народа» и «Почаевские известия» были одним целым. Если бы дело действительно дошло до покушения, то о. Илиодору следовало бы в первую очередь пенять на себя и свою легкомысленную болтовню. Но искать собственную вину в событиях он не умел.
В Петербурге скандальная статья вызвала гнев. «Глубокое уважение к тем примерам Вашей доброты и справедливости, которых я лично был свидетелем, побуждают меня переслать Вам прилагаемый номер "Почаевских известий", - писал обер-прокурор Синода П.П. Извольский преосвященному Волынскому Антонию. - Верю, что вы осудите слова и выражения, которым не место в этом издании ... и которые не подкрепляют, а умаляют силу убеждения»[6].
Открыл ли Извольский глаза своему адресату? В рапорте Св.Синоду владыка утверждал, что о. Илиодор действует за его спиной: «Мне почему-то не присылали ни одного номера "Известий" со времени моего выезда из Лавры 24 января и о неразумных выходках редактора мне приходится узнавать от начальника губернии»[7]. Но ответ «аспидам» был напечатан 22 января, следовательно, в бытность преосвященного в лавре. Возможно, владыка сочувствовал и этому воззванию о. Илиодора.
Отвечая Извольскому, преосвященный, ранее обещавший ему, «что "П.Известия" перестали дурить», пояснил: «Недельное отсутствие о. Виталия из Лавры дало возможность о. Илиодору опять написать нелепости. Я объявил ему строгий выговор, обещал при новой бестактности устранить его от издания вовсе; все это прописал в резолюции, но конечно впечатления этим не сгладишь»[8]. Выговор был объявлен 12 февраля, но к тому времени о. Илиодор уже выкинул новую штуку, превзошедшую все его предыдущие выходки.
По-видимому, волнение от угроз обострило его душевную болезнь. Это чувствуется по возобновлению потока жестокости и ругательств в «Почаевских известиях». Но гораздо хуже была статья о. Илиодора, опубликованная вскоре «Вечем». В ней он призывает союзников перейти от слова к делу - в сущности, к террору.
Эта страшная статья родилась под впечатлением известия о покушении на гр. С.Ю. Витте[9], которое газеты приписывали черносотенцам. О. Илиодор писал, что «осуждает и отрекается» от тех, кто это сделал. «Такое поведение черной сотни будет пошло, подло, а поэтому и недостойно ее».
По мнению о. Илиодора, «изверг» и «аспид» Витте подлежал только публичной казни, на которой следовало настоять черносотенцам. Автор набросал и протокол этого знаменательного действа: «Непременно нужно повесить этого изменника; нужно повесить при такой обстановке: на Красной площади в Москве построить нужно высокую виселицу из осины; ударить в набат на колокольне Ивана Великого; собрать весь Православный народ; около виселицы поставить всех министров; тогда привести великого преступника на место казни; привести, как следовало бы, не в ермолке и лапсердаке, а во всех орденах и графской короне; это нужно сделать для того, чтобы показать министрам и высшим сановникам, что от виселицы никто за измену и предательство не может убежать. Потом архиереям или священникам благословить палача на святое патриотическое дело, а он после того должен вздернуть графа на перекладину двух столбов».
Далее, рассуждая о политических убийствах, о. Илиодор пытается обосновать необходимость правого террора и заканчивает, пожалуй, самым ярким из своих призывов к народному самосуду: «Так выступайте же, черные миллионы, на подвиг! Я, иеромонах Илиодор, благословляю вас на святое великое дело освобождения Родины дорогой от проклятых Богом и осужденных людьми безбожников, грабителей, кощунников, бомбометателей, подстрекателей, газетных лгунов и клеветников!»[10].
Таким образом, о. Илиодор своей властью пытался санкционировать самосуд над революционерами. Как писала сотрудница «Нового времени» С.И. Смирнова, «это было настоящее благословение мечей»[11].
Что до неповешенного гр. Витте, то он, усматривая, очевидно, связь между покушением на себя и статьей о своей казни, выразил желание видеть у себя дома о. Илиодора[12]. Однако встреча не состоялась.
«Благословение мечей», напечатанное не в маленькой провинциальной газетке, а в солидном «Вече», переполнило чашу терпения обер-прокурора. «Долгом считаю сообщить Вашему Высокопреосвященству, - писал он преосвященному Антонию, - что последние статьи иеромонаха Илиодора, в особенности же помещенная в №13-м газеты были написаны в столь крайних выражениях, содержат в себе столь жестокие мысли, что Святейший Синод, только что утвердивший правила о литературной деятельности церковных должностных лиц, не мог отнестись к ним безразлично и должен был признать печатание таких статей делом прискорбным, несоответствующим достоинству Православной Церкви»[13].
13-й номер - это статья в «Вече». В синодальном решении вместе с ней цитируется также статья о покушении на взрыв Почаевской лавры[14]. Таким образом, редакторскую деятельность о. Илиодора погубили именно эти два сочинения, поднимающие народ на бунт. Следует это подчеркнуть, поскольку потом Сергей Труфанов утверждал, будто бы пострадал за упрек П.А. Столыпину в своей статье «Плач на погибель дорогого отечества»[15].
Итак, 14 февраля 1907 года Святейший Синод, по предложению обер-прокурора, предоставил преосвященному Антонию уволить иеромонаха Илиодора от должности редактора обоих изданий - «Почаевского листка» и «Почаевских известий» и назначить наказание соответственно правилам 18-25 ноября 1906 г. об отношениях церковной власти к литературной деятельности церковных должностных лиц[16].
Сообщая владыке об определении Синода, Извольский пояснил, «что оно вызвано теми крайностями и излишествами печатного слова, которые только вредят силе и влиянию убежденного проповедника, и отнюдь не затрагивают святых чувств верности Церкви и любви к родине, на страже которых стоит молодой иеромонах»[17].
Владыка счел наказание чрезмерным как с формальной, так и с идеологической стороны. Правила 1906 г., на которые сослался Св.Синод, предписывали менее строгие меры (п. «а», «б», «в» §6): за статьи в чужом «Вече» - увещание, за направление собственных «Почаевских известий» - увещание и последующий запрет на редакторство в случае нового проступка, с правом дать объяснение или апеллировать к высшей инстанции, т.е. Синоду (§7). Иными словами, самая скандальная заметка - о казни гр. Витте - ничем существенным редактору «Известий» не грозила как напечатанная на стороне. А за статьи в «Известиях» наказания должны были следовать по нарастающей. О. Илиодора же постигли одновременно две кары с разных сторон - выговор от архиерея 12 февраля и отрешение Св. Синодом от должности 14 февраля. Таким образом, нарушены не только правила 1906 г., но и библейский принцип «да не отмстиши дважды на единем».
Преосвященный был возмущен и тем, что патриот о. Илиодор наказан гораздо строже, чем церковные должностные лица противоположного политического толка.
Ходатайствуя перед Св.Синодом об освобождении о. Илиодора от дальнейшей ответственности, владыка дал очень точную характеристику своего подопечного: «Что касается до суждения об иером. Илиодоре, то сей пылкий и очень болезненный юноша 26 лет, совершенно бесхитростный и искренний, но аффектированный патриот, имеет самые благие намерения по отношению к церкви и отечеству, но не умеет их осуществлять с достаточной сдержанностью и завещанной в Евангелии негневливостью». Для газеты он казался «полезным в остальном сотрудником», однако «не имеющим собственного чувства меры и доселе не желавшим никому повиноваться».
Исходя из всего сказанного, преосвященный предлагал следующее решение: ограничиться новым выговором от духовного собора Почаевской лавры и установить строгий контроль над «Почаевскими известиями». Если ранее в отсутствие цензора о. Илиодор печатал, что хотел, то теперь в подобных случаях следовало бы получить подпись наместника или уполномоченного им лица. И лишь после новых выходок уволить редактора[18].
Не дожидаясь ответа Св. Синода, преосвященный привел свой план в исполнение. Духовный собор лавры утвердил постановление, которое о. Илиодор иронически назвал своим «наградным листом»: это был свод всех жалоб светских властей и выговоров от архиерея за полугодовое пребывание священника в лавре. Включая в себя резолюцию Св. Синода, документ заканчивался предложением архиерея: «Вы предупреждаетесь, что дальнейшие отступления от показанных правил (Правила Святейшего Синода от 1906 года §6, пункты: "а", "б", "в") и непослушание повлечет запрещение Вам литературной работы». Иронизируя над «этой интересной бумагой», о. Илиодор даже не заметил, на какой риск пошел ради него преосвященный Антоний, переча своему начальству[19].
Сам экс-редактор тем временем отправился в Петербург для наставления волынских крестьян, избранных в Государственную думу II созыва. В столице о. Илиодор провел два месяца - с 17 февраля по 13 апреля. По приезде он узнал, что уволен от редакторства «Почаевских известий», и сразу бросился к «своим судьям».
Прежде всего о. Илиодор посетил митрополита Санкт-Петербургского Антония, первенствующего члена Св.Синода. Здесь священника ждал выговор. «Вы призываете к кровавому самосуду, - сказал преосвященный. - Так пастырю делать нельзя! Вы призываете избивать крамольников! А где они? Царь их не указал!». Объясняя горячность о. Илиодора его молодостью, владыка Антоний, «как старший брат», посоветовал собеседнику бросить свою деятельность[20]. Кроме того, запретил ему проповедовать в Петербурге[21].
Посетил о. Илиодор и другого преосвященного, архиепископа Финляндского Сергия, бывшего ректора Санкт-Петербургской духовной академии, который еще должен был помнить своего недавнего студента. Поэтому священник надеялся найти здесь заступничество, но не тут-то было. Владыка Сергий тоже сделал своему посетителю выговор: «Вы слишком резко выражаетесь; в статье, в которой вы предлагаете повесить графа Витте, вы прямо-таки смакуете смертную казнь. Так нельзя. Граф Витте - не враг России; он ничего не сделал худого; это на него налгали черносотенцы. Потом, вы призываете к убийствам. Разве у нас теперь война идет? Да и на войне с внешними врагами убивать людей грешно!»[22].
Третьим «судьей», которого посетил о. Илиодор, был обер-прокурор Извольский. «...меня крайне интересовало, - писал священник, - по каким это побуждениям "око" Самодержавного Государя могло решиться на гонение, на преследование защитника Самодержавия Императоров Русских...»[23]. «Око», во-первых, попыталось разъяснить собеседнику преступность его идей: «До тех пор, пока существует законное Правительство, вы не имеете права призывать народ к насилию», а затем упрекнуло его за угрозы по адресу лиц, якобы задумавших покушение на его монастырь. При этом у Извольского вырвалась фраза, особенно неуместная в устах лица, служащего по духовному ведомству: «Ведь Лавру еще не взорвали»[24].
Тем временем единомышленники о. Илиодора, узнав о его увольнении, забили тревогу. Св. Синод получил ходатайства от нескольких монархических организаций и частных лиц. Особенно выделялось прошение из Киева с 397 подписями. Ходатаи писали, что о. Илиодора следует не уволить, а, наоборот, наградить[25].
Одновременно мобилизовал свои силы почаевский Союз, представив преосвященному Антонию более тысячи прошений от сельских отделов в защиту о. Илиодора[26]. Ко владыке Антонию обратились и тамбовские союзники: «Тамбовский Союз русских людей, высоко чтя заслуги иеромонаха Илиодора в борьбе с крамолой, молит ваше высокопреосвященство оказать справедливую защиту выразителю истинных чувств Русского Народа и бесстрашному поборнику Православия»[27].
Георгий Бутми на страницах «Веча» предсказывал гонителям почаевского монаха, что когда-нибудь они будут нуждаться в его услугах перед лицом «справедливо негодующего народа». «Вы будете звать, как спасителя, иеромонаха Илиодора, чтобы он своей христианской проповедью смягчил вашу участь, во всяком случае незавидную. Но поспеет ли вовремя, при всем усердии, смиренный монах из далекого заточения, которое вы ему теперь уготовляете?»[28].
«Русское знамя» напечатало заметку анонимного читателя, выражавшего глубокое негодование по поводу увольнения редактора «Почаевских известий». «Впрочем, хорошо уж и то, что иеромонах Илиодор только "устранен", а не сослан на каторгу за свою деятельность в пользу Православия, Самодержавия и Русского Народа»[29].
Главными же защитниками о. Илиодора стали преосвященный Волынский Антоний, чей рапорт Св.Синоду 28 февраля 1907 года о «пылком и очень болезненном юноше 26 лет» уже цитировался ранее, товарищ обер-прокурора Синода А.П. Рогович[30] и преосвященный Финляндский Сергий[31].
Поначалу «Биржевые ведомости» писали, что «дела о. Илиодора не так скверны» и хлопотами покровителей он даже получит повышение - «или место викарного епископа или, в худшем случае, настоятельство в каком-либо большом монастыре»[32]. Затем «Речь» сообщила, что «дело иеромонаха Илиодора окончилось полным оправданием»[33]. На самом деле Св. Синод на заседании 17 марта - 6 апреля своим определением отклонил ходатайство преосв. Антония[34].
Не находя понимания у высокопоставленных начальников, о. Илиодор апеллировал к общественному мнению. Свою горечь он выразил в статье «Можно ли говорить правду». Перебирая упреки, полученные от начальства за полтора года своего служения, о. Илиодор доказывал, что всюду, и в Ярославле, и в Почаеве, был гоним за правду. Осторожно, обиняками, автор говорит, что он, как монах, должен слушаться только Бога, имея «право и даже обязанность идти даже и против начальников, изобличая их измену, предательство или просто-напросто заблуждение». О. Илиодор отметил, что его, защитника самодержавной власти, гонят «по Указу Его Императорского Величества». Это намек на шаблон определения Св. Синода: «По Указу Его Императорского Величества Святейший Правительствующий Синод слушали:» и т.д. Вот где измена-то!
Доведя изложение своих страданий за правду до бесед с тремя «судьями», о. Илиодор приходит к следующему выводу: «Из этого я заключаю, что говорить правду теперь нельзя, а надо говорить и я буду говорить, потому что не могу не говорить, а моим судьям Бог судья!»[35]. Этот поток тавтологий означал, что повиноваться неправедному начальству автор не желает.
Но главный ответ был впереди. 25 марта «Вече» напечатало огромную статью о. Илиодора «Мое оправдание перед высокими судьями»[36], переполненную восклицательными знаками.
«Душа моя скорбит, дух смущен, сердце кровью обливается не от гнева, а от глубокой сильной скорби. Пред кем же я изолью свою скорбь, кому поведаю о своей печали? - Отечество дорогое! - пред Тобою! Родной мой многострадальный народ! - Тебе! За любовь к вам меня гонят и уже почти привели к могиле... Что я сделал своим гонителям и притеснителям? Почему они на меня так ополчились? С самых первых шагов моей деятельности, направленной ко благу Церкви Святой и Отечества, они меня не перестают преследовать! ...
Меня осудили! Осудили за любовь к Родине дорогой, к многострадальному Русскому народу, к Православной Церкви Христовой, к спасительному Самодержавию Российских Императоров! Когда меня судили, то не потребовали у меня объяснения, не заглянули в мою скорбную душу, но осудили меня только за одну букву!».
За этим предисловием следовала длиннейшая самоапология, построенная в виде ответов на выговоры, полученные от архипастырей и Извольского. Шаг за шагом о. Илиодор доказывал свое право как священника проповедовать радикальные политические взгляды.
Острота статьи была в ответных нападках автора на своих начальников. Цитируя и критикуя услышанные от них слова, о. Илиодор обвинял обоих преосвященных в холодности к православию и отечеству, в толстовском непротивлении злу, в потворстве освободительному движению и призывал их покинуть свои посты. При этом митрополит Антоний именовался «изменником, предателем, губителем» отечества, а архиепископ Сергий - «малодушным трусом».
О. Илиодор дважды отметил, что «нисколько не согрешает», нападая на архипастырей. «Я благоговею пред саном святителей, я не могу судить архиереев, но я как пастырь Церкви имею полное право и даже обязанность обличать их пред Православным народом, указывать на их беззаконные дела, когда эти дела переступают порог их личной жизни и простирают свое пагубное, развращающее влияние на жизнь Церкви и Государства».
Еще менее о. Илиодор церемонился с мирянином Извольским. «Этот чиновник, око Самодержавного Императора, не имеющий даже звания дьячка, осмелился судить за правду пастыря Церкви, у которого ему самому должно поучаться и слушаться наставлений». Из неосторожной фразы обер-прокурора о том, что лавру еще не взорвали, автор выводил, что для Извольского дороги крамольники, а не святыни. Попутно ставил своему противнику в укор то, что, как поговаривали в петербургских салонах, новый обер-прокурор не может отличить панихиды от молебна[37]. «Не под стать таким окам держать кормило Церковного Управления».
Подводя итог своей отповеди неправедному начальству, о. Илиодор закончил призывом народу защитить свои святыни и самого священника перед «неверными домоправителями».
Статья «Мое оправдание перед высокими судьями» касалась не только церковных властей. Пользуясь случаем, о. Илиодор напал на все «кадетское, крамольное, трусливое, малодушное Правительство». Этой темой автор так увлекся, что на время совсем позабыл о цели своего сочинения.
Он обвинил в измене русскому народу нескольких министров, в первую очередь главу правительства. Столыпину ставилось в вину, во-первых, его «противное заявление в Государственной думе», что военно-полевые суды будут применяться только в особых случаях. «Если прямо говорить, то нужно признать, что Столыпин открывает свои карты и открыто становится в ряды врагов Русского народа». Во-вторых, зло, причиненное черносотенцам. Поэтому о. Илиодор открыто призвал народ, ни много ни мало, свергнуть неправедное правительство. «Нет, все говорит за то, что настала пора покончить все политические счеты с нынешним столыпинским министерством и спасать Родину, Церковь и Трон Самодержца Великого самому народу!»[38].
Отрывки из этой статьи, касавшиеся Столыпина, П.Б. Струве прочел с думской кафедры 23 марта, обвинив правых в «политическом иезуитизме» за то, что они одновременно рукоплещут министрам и пишут подобные вещи[39]. О. Илиодор ничего об этом заседании не писал - по-видимому, пропустил свой триумф.
Прочитав скандальную статью, преосв. Сергий обратился к своему бывшему студенту с письмом. Однако о. Илиодор, закусивший удила, не желал вступать в переговоры и вернул владыке его письмо «с грубой оговоркой»[40].
Преосв. Антоний Волынский, признавая статью «неразумной выходкой», нарушающей канонические правила, ограничился одной-единственной мерой: когда о. Илиодор по телеграфу попросил продлить ему отпуск для дальнейшего присмотра за депутатами, то владыка поставил условием не поносить более иерархов. Когда же в «Русском знамени» появилась еще одна статья с «неразумным упоминанием» о таковых, владыка был вынужден отозвать священника из Петербурга для личных объяснений.
Однако неуловимый инок мелькнул в Почаеве на такой короткий срок, что владыка, прибывший в лавру 5 мая, уже не застал там о. Илиодора. Тот, вернувшись из Петербурга, почти сразу же отбыл в Москву на IVсъезд Объединенного русского народа, где произнес скандальную речь, в которой, между прочим, коснулся священноначалия и сравнил митрополита Санкт-Петербургского Антония (Вадковского) с евангельским Каиафой. Тогда архиеп. Антоний вновь вызвал своего подопечного на Волынь для беседы. Таким образом, о. Илиодора ждали в Почаеве сразу два выговора - новый и старый.
Гнев архиерея оказался силен. 13 мая, наконец увидев перед собой о. Илиодора, преосв. Антоний одним махом запретил ему священнослужение, отлучки и проповеди впредь до раскаяния. Перед лицом такой опасности несчастный покорно дал подписку, обязуясь не поносить более святителей и ничего не писать о Государе, после чего все запреты были отменены. На следующий день владыка покинул Почаев. О. Илиодору оставалось только между делом жаловаться читателям «Веча» на «беззаконное начальство», которое через архиепископа Антония бросает в него «одну стрелу за другой»[41].
Как и после январского внушения, о. Илиодор честно попытался направить свою работу в мирное русло. Его захватили новые проекты - сооружение на Почаевской горе иконы в память о воинах, павших на Японской войне и заказ знамен для сельских отделов.
О. Илиодор вернулся и к работе в «Почаевских известиях», для которых написал серию программных статей о роспуске Думы и о задачах «Союза русского народа». Эти статьи были обращены к крестьянам и написаны предельно понятным языком в лучших традициях «Известий».
К лету о. Илиодор решил возобновить свои проповеднические гастроли по Волыни и обратился к крестьянам с воззванием, призывая их организовывать в своих селах и местечках собрания и приглашать туда одного из руководителей Союза.
«Только это нужно устраивать так, чтобы в известное место, например, в какое-либо село или местечко, собиралось не двести-триста человек, а тысяч шесть, семь... десять. Тогда будет хорошо! Тогда не даром почаевские проповедники будут отрываться от своего прямого дела»[42].
Десять тысяч человек! Вот какую аудиторию желал видеть перед собой смиренный инок.
Любопытно, что та же цифра фигурирует в убийственной характеристике, сделанной преосв. Антонием: «если толпа меньше десяти тысяч человек, то он и говорить не хочет»[43]. Выходит, что эта цифра не преувеличена!
Вскоре подоспели новые скандалы. Уже в праздник Вознесения (31 мая) о. Илиодор произнес проповедь, призвав слушателей самостоятельно распоряжаться церковными деньгами и не платить епархиальные сборы. Богомольцы последовали призыву, следствием чего стали бунты на нескольких приходах, два из которых подверглись временному закрытию[44].
Затем, на Троицу, когда в Почаевской лавре состоялось большое союзное торжество, растянувшееся на несколько дней, произошел странный случай. Во время одного из патриотических шествий со знаменами и царским портретом в народ полетел камень. О. Илиодор забрал себе это вещественное доказательство и с тех пор стал ссылаться на него в своих проповедях, относя его на счет еврейского населения. Те поспешили пожаловаться преосв. Антонию, прося запретить проповеди. Владыка предложил посетителям подать письменное заявление, которого, однако, так и не последовало. Камень о. Илиодор сохранил в своей келье.
В быту Западного края мелкие пакости, чинимые иноверцами православным, были обычным делом. Тому колодец испортят, тому посевы потопчут, тому не помогут тушить горящую хату. Казалось бы, не стоило придавать большого значения какому-то камню. Но ввиду неоднократных анонимных угроз, приходивших на имя обоих руководителей Почаевского союза, этот случай представал в ином свете.
Как раз перед Троицей о. Виталий получил очередную, по его счету третью, угрозу, подписанную неким социал-революционным комитетом: «Пришла пора и на вас, собак, и на вашу человекоубийственную типографию. Недолго еще будете печатать. Вы вознесетесь на воздух "БОМБАМИ", как Илия на золотой колеснице».
В ответ о. Виталий напечатал в «Почаевских известиях» свое «завещание», в котором, как в капле воды, отразилась вся эта благородная и героическая душа:
«Против приговора я ничего не имею. Исполнить его легко могут охотники до человеческой крови всегда. Запоров и стражи особой при типографии нет, доступ в мою келию никому не возбранен, идут все, кому нужно. В дни собраний народа я всегда почти бываю с ним на дворе. Так что особых препятствий к исполнению приговора пархатые революционеры не встретят никаких. И если Бог удостоит меня положить жизнь за народ православный, буду считать себя счастливейшим».
В конце этого послания о. Виталий завещал исполнить его заветную мечту - выселить евреев со святой Почаевской горы[45].
Потом было троицкое торжество и брошенный в толпу камень. Но вот разъехались богомольцы, Почаев опустел. Уехал в Житомир и о. Виталий. 15 июня о. Илиодор, выглянув в окно своей кельи, увидал группу евреев, бродивших вокруг лавры и особенно глазевших на типографию. Тех же лиц он заметил в этот день еще дважды. «Откуда это в будничный день к нам интеллигентные гости пожаловали», - подумал священник[46].
А на следующее утро пришло сенсационное известие: тут, в Почаеве, у самых стен лавры, на квартире некоей Ройтбурт обнаружен чемодан с 7 бомбами и материалами для их снаряжения! Страшное оружие принадлежало постояльцам этой г-жи Ройтбурт, которая и донесла о них полиции. Та уже была начеку, предупрежденная прибывшими из Луцка жандармами, которые получили агентурные сведения о предстоящем покушении на взрыв лавры. Оставалось только взять злоумышленников с поличным.
По сведениям «Почаевских известий», заготовленного материала хватило бы для колоссальных разрушений. «Сила арестованных семи бомб равнялась силе ста пяти обыкновенных бомб»[47].
Несмотря на арест злоумышленников, опасность для обители не миновала. При обыске у них нашли письмо: «Дорогие товарищи! Приезжайте. Фабрика готова. Елена»[48]. Таким образом, арестованные лица имели сообщников, которые оставались на свободе. Власти вынуждены были прислать в Почаев солдат для охраны лавры.
Итак, угрозы оказались не голословны! В утренней проповеди перед случайной горсткой богомольцев взволнованный о. Илиодор был особенно красноречив, так что народ «прямо-таки рыдал, как обиженный ребенок»[49]. Тут же проповедник предложил слушателям подписать составленную им телеграмму царю с просьбой удалить, наконец, евреев с Почаевской горы и тем самым спасти лавру от разрушения, а ее насельников от смерти.
Отправив эту телеграмму в Петергоф, о. Илиодор засел писать новое обращение к народу, которое заняло все четыре полосы очередного номера «Почаевских известий». «Почаевская лавра спасена! За нее заступилась Божия Матерь и преп. Иов!» - так называлась эта статья. Однако она была пронизана не радостью, а тревогой за будущее: «Сегодня враги не привели своего сатанинского замысла в исполнение. Завтра они постараются это сделать. Если завтра не удастся, они совершат беззаконие в другое недалекое время, и Православным сынам святой России придется рыдать над развалинами Великой обители, как некогда пророк Иеремия оплакивал разрушенный Иерусалим».
Наученный горьким опытом, о. Илиодор был осторожен в выражениях. Он не пытался поднять народ на бунт, прося лишь обратиться к Государю, поддержать отправленную ранее телеграмму и вообще действовать словом и авторитетом, а не оружием. Но действовать, наконец. «Ты хозяин земли Русской; поэтому распорядись в своей земле по-своему. Обратись к врагам своим с грозным словом и на деле дай им почувствовать, что ты - сила, ты - мощь богатырская!».
Очень осторожно о. Илиодор писал и о роли собственных начальников. Он-де пытался предотвратить покушение на взрыв лавры мирным путем, путем угроз на страницах «Почаевских известий», но «начальства и власти» пришли «на подмогу» к революционерам, запретили угрозы, да и еврейские погромы тоже, вследствие чего враги уверились в своей безнаказанности, «онаглели» и отважились на бомбы.
Откровеннее о. Илиодор выразил эту мысль в утренней телеграмме на царское имя:
«Защиты нам искать на земле, кроме Тебя, не у кого. Святейший Синод осудил иеромонаха Илиодора за то, что он грозил жидам за взрыв лавры народным беспощадным самосудом, а обер-прокурор Извольский сказал ему: "ведь лавру еще не взорвали, что вы грозите врагам!". ... Великий Государь! Не надейся на своих слуг, ибо для них, должно быть, все равно: что Почаевская лавра, что татарская мечеть, что еврейская синагога»[50].
Будучи вставлена непосредственно в текст статьи, эта телеграмма перечеркнула все усилия автора оставаться в законных рамках. Уговор с архиепископом Антонием был нарушен - о. Илиодор снова печатно бранил священноначалие.
Не успела на злополучном номере газеты высохнуть типографская краска, как владыка переслал его (20 июня) в Синод, присовокупляя: «на обещания иеромонаха Илиодора быть легальным полагаться нельзя; к послушанию он и сам не склонен, и народ возбуждает к самоволию, напр., в отношении платежей на епархиальные нужды». Преосв. Антоний просил перевести беспокойного монаха в другую епархию, точнее, на его родину, на Дон[51].
Судя по скорости составления этого рапорта, владыка уже давно решил расстаться со своим подопечным и ждал только удобного случая.
О. Илиодора тем временем все никак не мог прийти в себя после пережитой опасности. Свое состояние он характеризовал так: «мозги от негодования не работают, мысль прерывается, сердце на части разрывается...»[52]. Пользуясь отсутствием о. Виталия, он заполнял «Почаевские известия» своими восклицаниями. Правда, был над газетой и еще один начальник - цензор иеромонах Иосиф. Но о. Илиодор его игнорировал и печатал «Известия», не дожидаясь его подписи[53].
Чувства священника в полной мере выразились в статье с красноречивым названием «Послание по поводу покушения на взрыв святой Почаевской лавры всем жидам, хулиганам революции, разбойникам, грабителям, газетным лгунам и клеветникам, бомбовщикам, человекоубийцам и всем поклонникам сатаны»:
«Кровожадные звери! Неужели же вы еще не напились той крови, которая ежедневно льется потоками по мирным улицам городов несчастной нашей родины - России? Что же побудило вас залить кровью святую обитель и свести в могилу сотни ни в чем не повинных людей?»[54].
Продолжал о. Илиодор и тему о властях, чье попустительство революционерам чуть было не довело до беды. Вновь попрекнул Извольского его злополучной фразой о том, что лавру еще не взорвали[55]. Нападал на министров за их мягкое отношение к «разбойникам». «Строго осудит Праведный Судия таких неверных домоправителей, Он взыщет с них пролитую невинную кровь, Он потребует от них отчета в том, как они охраняли народ от душегубов и как защищали его святыни!»[56].
Вскоре по Волыни прошел слух, будто обнаруженные бомбы - провокация самого о. Илиодора, а не дело рук революционеров. «Скоро они взорвут Лавру и скажут, что это сделали сами монахи», - негодовал он[57].
Ввиду очевидной опасности о. Илиодор обзавелся неким телохранителем, без которого из лавры не выходил[58]. Однако от гастролей по Волыни все-таки не отказался. В конце июня или начале июля он в сопровождении некоего Александра Николаевича ездил в с. Роговичи Староконстантиновского уезда, через несколько дней направился в м. Рожище, откуда местные союзники заблаговременно выслали ему навстречу охрану. Здесь он отслужил вечерню и Литургию и провел для народа две беседы. Главная из них, в воскресенье 8 июля, началась после 4-х часов дня и закончилась на закате, заняв, таким образом, 4-5 часов. Беседа носила патриотический характер. Проповедник взял с крестьян клятву, что они не допустят появления в своем местечке красного флага, как в октябре 1905 года.
Самой скандальной вышла поездка о. Илиодора в г. Здолбуново (29 июня). В своей речи «перед многотысячной аудиторией» он отрицательно отозвался не только об инородцах, но и о чиновниках, причем заявил, что Государь окружен инородцами, тунеядцами, мошенниками и т.д. Власти были возмущены. О. Илиодора вызвал к себе волынский губернатор барон Ф.А. Штакельберг.
- Вы сказали, что царь окружен ворами, взяточниками и мошенниками?
- Сказал, ваше превосходительство.
- Вы абсолютно уверены в этом?
- Да, я абсолютно уверен в этом.
- Откуда вы знаете? Это написано у них на лбу?
- Нет; но я все равно это знаю. Если хотите, я перечислю вам этих людей.
Набравшийся весной разных столичных слухов о. Илиодор был готов назвать целый ряд имен, в том числе и самого губернатора, но тот предпочел не уточнять[59].
Дело дошло и до вышестоящего начальства. К обер-прокурору Синода полетели две жалобы на о. Илиодора от киевского, подольского и волынского генерал-губернатора В.А. Сухомлинова, одна через товарища министра внутренних дел А.А. Макарова, другая напрямую. В первой Сухомлинов просил запретить почаевскому иноку проповеди, во второй (10 августа) - вовсе перевести его из Юго-Западного края[60].
Итак, проповедь о епархиальных взносах 31 мая, статья о бомбах 19 июня и речь в Здолбунове 29 июня окончательно настроили против о. Илиодора светское и духовное начальство. Сергей Труфанов будет связывать свое удаление из Почаева с обличением Столыпина в «Плаче на погибель дорогого Отечества»[61]. Но эта статья, опубликованная в феврале, никакой роли в летних событиях не играла.
Апологетическая биография о. Илиодора намекает, что распоряжение о его переводе пришло сверху, а преосв. Антоний «не захотел ссориться с сильными мира сего из-за простого иеромонаха»[62]. Однако, судя по документам, дело обстояло как раз наоборот: именно владыка первым стал требовать перевода, даже наперекор воле Синода, а светские власти заговорили позже.
Первая попытка преосв. Антония отделаться от беспокойного монаха не увенчалась успехом. Изучив статью о бомбах, Синод (заседание 27 июня - 5 июля) не нашел оснований к удалению о. Илиодора из Почаева и предложил владыке наказать редактора и цензора «Почаевских известий»[63].
Однако преосв. Антоний настаивал на своем. Указав, что о. Илиодор выпускает газету как ему вздумается, игнорируя обоих упомянутых лиц, владыка выразил опасение, что бунты, уже вызванные проповедью слишком красноречивого монаха, продолжатся и впредь: «нельзя быть уверенным, что иеромонах Илиодор не начнет открыто прибегать к исканию поддержки в народной толпе». Поэтому держать такое лицо в Почаеве - «многолюдном центре русской народной жизни и мысли» - опасно[64].
Тогда Синод согласился на перевод о. Илиодора, но не в другую епархию, а в Житомир, в Волынский архиерейский дом, под непосредственный надзор архиерея (18-26 июля)[65]. Тот пришел в ужас. В письме обер-прокурору (31 июля) преосвященный рисовал страшные картины возможных последствий: либо о. Илиодор поднимет житомирских союзников на погром, либо сам будет убит революционерами, причем последние, чего доброго, снова попытаются подложить бомбы, на сей раз в архиерейский дом[66]. Трудно сказать, что страшило архиеп. Антония больше, - бомбы или навязанное ему соседство с о. Илиодором. Во всяком случае, видеть его в Житомире владыка не хотел.
Однако указ Синода уже был получен, поэтому, прибыв в Почаевскую лавру на праздник Успения (15 августа), преосвященный объявил о. Илиодору о воле начальства. Таким образом, тяжелое известие пришло почти в самую годовщину создания Почаевского союза и должно было показаться его руководителям хуже бомб. То, что не удалось революционерам, - заткнуть рот талантливому проповеднику - сделал архиерей.
О. Илиодор попросил отсрочку до 8 сентября, то есть до праздника Рождества Пресвятой Богородицы, ссылаясь на кровотечение горлом. Действительно, эта болезнь начиналась у бедного инока чуть не при всяком нервном потрясении. Но настоящей причиной задержки, вероятно, было нежелание покидать Почаев.
Наконец, и этот срок подошел к концу. По сообщению биографии о. Илиодора, его прощание с о. Виталием «было чрезвычайно трогательное». Выразив сожаление, что охватить проповедью всю Волынь не удалось, архимандрит произнес сдержанное, но емкое наставление: «Но ты иди туда, а я останусь здесь, и оба не будем забывать простого темного и обездоленного Русского народа»[67].
«Почаевские известия» скрыли подлинную причину удаления о. Илиодора, объяснив его отъезд болезненным состоянием. Это объяснение перекочевало и в «Вече»: «Непомерная работа надорвала силы этого замечательного выдающегося по способностям человека и патриота, так прямо, грозно, никого не страшась громившего всякую нечисть, которая завелась всюду в нашей Родине»[68].
Так закончился почаевский год о. Илиодора. Плоды этого периода были налицо.
«Ни в одной губернии нет такого большого Союза, как на Волыни», - писал о. Илиодор в июне 1907 года.[69] Действительно, Союз рос и количественно, и качественно. К его потребительным лавкам и юридическим бюро прибавились товарищества для скупки сырья у крестьян и кредитные общества. Впереди был Почаевский народный банк, фонд которого образовался из полтинничных членских взносов, «пiврублей», собранных с бедных крестьян.
Конечно, главную роль играл о. Виталий. Союз был его любимым детищем. В старости уже архиепископ Виталий признается: «Из всех церковных предметов, которыми я владел в течение моей церковной службы, сохранился у меня, как самое дорогое, наперсный крест, поднесенный мне - архимандриту от Волынского "Союза русского народа"»[70]. Но кто знает, как выглядел бы Союз, да и возник ли бы он вообще, без того толчка, который придал ему бешеный темперамент о. Илиодора, чьи заслуги в деле становления монархического движения на Волыни признавали и друзья, и недруги.
Почаевский год показал, что потенциал о. Илиодора огромен и ограничивать его деятельность масштабом одного монастыря, как и одной семинарии, - значит колоть орехи микроскопом. Паства молодого проповедника не сводилась даже к тем тысячам богомольцев, которые часами слушали его в Почаеве. Херсонский союзник И. Фоменко писал, что о. Илиодора «вся благомыслящая Русь признала великим народным вождем»[71], а В.В. Оловенников между прочим заметил: «О. Илиодор и так знает, что на Руси Святой есть не один миллион почитателей, болящих всегда душой за его жизнь»[72].
Характерно, что пребывание в стенах древнего и славного монастыря побудило о. Илиодора не к молитвенному, а к патриотическому подвигу. Гражданская позиция взяла верх над монашеством, да и над священством.
Однако за прошедший год о. Илиодор показал себя не только талантливым проповедником. Проявились тревожные признаки, в первую очередь, привычка к жестокости и брани.
«...эта ожесточенная политическая борьба чуть не лишила меня душевного равновесия, - писал Сергей Труфанов. - Из скромного, непритязательного монаха, которым я был тремя-четырьмя годами ранее, я превратился в монстра дерзости»[73].
Почти то же самое ранее написала о знаменитом монахе сотрудница «Нового времени» С.И. Смирнова: «То, что вывело его из душевного равновесия и нанесло ему неизлечимую рану, многими переносилось сравнительно легко - это была наша несчастная война и последовавший за ней внутренний разгром России. Казак Труфанов постригся и с крестом в руках пошел на защиту своих святынь: Православной Веры, Царя и Родины. Кругом лилась кровь, и вид этой истекающей кровью родины распалял его ненавистью к врагам. ... Своими угрозами он хотел только предупредить, а не вызвать кровопролитие. Но вид русской крови, которая лилась по-прежнему, застилал ему глаза туманом, и он уже не владел собой»[74].
Итак, душевное равновесие утрачено до умопомрачения. Так думали многие лица, сталкивавшиеся с о. Илиодором. Сумасшедшим его называли и в духовном училище, и в семинарии, и в академии. Такое же обвинение между делом предъявил ему ярославский архиеп. Иаков. То же подозрение высказывалось в Синоде, которому преосв. Антоний затем докладывал (30 мая 1907 г.): «Все литературные выступления иеромонаха Илиодора свидетельствуют о его истерической ненормальности, почему считаться с ним необходимо как с человеком наполовину невменяемым»[75].
В начале 1907 г., когда о. Илиодор напечатал свои яркие программные статьи, прогрессивная печать сразу объявила его «не вполне нормальным психически»[76].
«Читая его вопли и завывания, невольно думаешь, что кровожадным монахом давно пора заняться казенному психиатру...
... Душевная болезнь, известная в медицинской науке под названием "мания величия", смотрит из каждой строчки статьи. Неужели благопопечительное синодальное начальство не хочет призреть явно страждущего монаха»[77].
После IV съезда Объединенного русского народа и последовавших резких высказываний со стороны о. Илиодора к тому же выводу пришел В.М. Пуришкевич: «Отец Илиодор болен. Слишком сильное напряжение духовное сказалось на бедняге: он стал заговариваться»[78].
О. Илиодор подобные обвинения отрицал, сославшись, между прочим, на то, что остановился у врача - у доктора А.И. Дубровина[79]. Действительно, последний не замечал в нем признаков умопомешательства ни в то время, когда жил с ним под одной крышей, ни на IVсъезде.
Да и сам преосв. Антоний со временем отказался от версии о сумасшествии. В 1911 году он писал П.П. Извольскому: «Илиодор вовсе не изувер-невропат, а хитрый и расчетливый интриган»[80].
Гораздо ярче в о. Илиодоре проявились черты не душевного, а духовного заболевания. В рапорте Синоду 12 августа 1907 г. преосв. Антоний писал: «Иеромонах Илиодор никого не слушает, пребывая в самообольщенной уверенности, что он избранный Богом спаситель России, которому нечего считаться с каким бы то ни было начальством»[81].
Действительно, о. Илиодор свято верил в свое призвание пророка, посланного Богом страждущей России[82]. Это убеждение было так сильно, что молодой священник даже не пытался воспринимать какую-либо критику в свой адрес. Все укоры о. Илиодор списывал на счет недостатков своих оппонентов, якобы преследовавших его из политических соображений (как Синод) или из личной зависти (как руководители IV съезда). Но никогда не рассматривал полученные упреки по существу.
Тамбовский епископ Иннокентий (Беляев) выразил душевное состояние о. Илиодора аскетическим термином «прелесть»[83]. Точно такой же диагноз поставил священнику тульский епископ Парфений (Левицкий), впрочем, ставивший знак равенства между «прелестью» и «психозом»[84].
Этот духовный недуг стал прогрессировать благодаря очевидному успеху, который имели почаевские проповеди у доверчивых волынских крестьян. «Илиодора бабы испортили своим неистовым обожанием, - говорил архиеп. Антоний. - Благодаря им он так возомнил о себе, что если толпа меньше десяти тысяч человек, то он и говорить не хочет»[85].
Впрочем, во всех перечисленных отзывах преосв. Антония проглядывает его раздражение на доставившего немало беспокойства иеромонаха. С большей доброжелательностью о душевных болезнях о. Илиодора написал Л. Рагозин. Он противопоставляет богатые дары, данные талантливому священнику Богом, дьявольским «семенам» - самовозвеличению, гордыне, «желанию выступить на путь политического агитатора»[86].
Душевные и духовные проблемы о. Илиодора сказывались во всех его делах. «Биржевые ведомости» справедливо замечали, что он «позорит свой иноческий сан»[87]. Точно также о. Илиодор компрометировал и монархическое движение.
Покинув лавру, о. Илиодор приехал в Житомир. Перспектив здесь не было никаких. Сработаться с возненавидевшим своего протеже преосв. Антонием не представлялось возможным. Поэтому о. Илиодор по приезде сразу испросил двухмесячный отпуск для лечения. Владыка охотно согласился, и священник в тот же день уехал на родину[88].
Путь его лежал через Ростов-на-Дону. Местные союзники, обрадованные приездом знаменитого проповедника, попросили гостя провести беседу. Был как раз канун праздника Крестовоздвижения, и о. Илиодор отслужил всенощное бдение в помещении местного отдела «Союза русского народа». На следующий день состоялось торжественное шествие союзников к тому же помещению. Во главе шел о. Илиодор в клобуке, мантии и епитрахили, с крестом в руках. Увидав по пути группу зевак, потребовал, чтобы они сняли шапки перед религиозно-патриотической процессией. Не добившись своего, «выругал толпу в неприличных выражениях»[89].
Послушать о. Илиодора собралось 2 тыс. человек. Он произнес речь в своем обычном духе - за Царя и отечество, против евреев и других инородцев. Затем предложил слушателям проводить его на пароход, пройдя до пристани пешком, то есть так же торжественно, как шли сюда, в помещение Союза.
Но о. Илиодор упустил из виду, что находится не в благочестивом Почаеве. Местные власти, как духовные, так и светские, непривычные к подобной риторике, были шокированы и резкостью проповеди, и вызывающим поведением проповедника. Опасаясь предположенного шествия на пристань, градоначальник И.Н. Зворыкин распорядился не допускать манифестаций. Союзникам пришлось умерить пыл гостя и отвезти его на пристань, и то «по менее бойкой улице». Проводить о. Илиодора собралась большая толпа, но никаких беспорядков не произошло[90].
Вновь в Петербург отправились две жалобы. Преосвященный Симеон (Покровский) и И.Н. Зворыкин в один голос поставили о. Илиодору в вину откровенно антисемитскую проповедь. Кроме того, владыка отмечал, что гастролер из другой епархии служил и проповедовал без благословения местного архиерея, а градоначальник - что поведение гостя заставило мобилизовать на улицы сотню казаков и усиленный наряд полиции, отвлеченной, таким образом, от других обязанностей[91].
Как назло, именно в эти тяжелые для о. Илиодора дни редакция «Веча» отыскала в своих закромах и напечатала его старую статью «Ну и народец!» об июльской поездке в м.Рожище. Эта заметка, написанная еще в победоносном духе, без предчувствия скорого провала, была переполнена грубейшими антисемитскими выпадами[92].Публикацией этой статьи Оловенников невольно оказал своему сподвижнику медвежью услугу. Статья пополнила число бумаг, скопившихся у Синода против о. Илиодора.
Обсудив новые подвиги беспокойного монаха (5-10 ноября), Синод приказал преосв.Симеону вернуть гастролера в Волынскую епархию, а преосв. Антонию - наказать его за совершение богослужений в чужой епархии без ведома местного епископа, впредь выпускать с Волыни только по особому приглашению и цензурировать все его статьи[93].
Но о. Илиодор давно уже покинул Ростов-на-Дону и обретался в Бекреневском монастыре, таком маленьком и безвестном, что даже преосв. Антоний в рапорте Синоду поначалу не смог правильно написать название этой обители. Находилась она возле станицы Мариинской области Войска Донского, той самой станицы, где родился о. Илиодор и где до сих пор жили его родители. В каком-то смысле он вернулся домой. Больше идти было некуда.
После двух лет бурной общественно-политической деятельности он пришел к разбитому корыту. Что толку с «миллиона почитателей», если они остались где-то далеко! В этой глухомани о. Илиодор со всеми своими талантами и образованием никому не был нужен, оказавшись в свои 27 лет фактически за штатом.
Немыслимым казалось и возвращение в Житомир. Не успел закончиться срок отпуска, как (в конце октября) о. Илиодор испросил себе новый, более продолжительный, до 15 января 1908 г. Преосв. Антоний согласился.
Протомившись в Бекреневском монастыре больше месяца, о. Илиодор наконец нашел выход. Бедный инок вспомнил о саратовском епископе Гермогене (Долганеве), имевшем, как и архиеп. Антоний, славу ярого монархиста, и в один прекрасный день - 2 ноября - написал следующую мольбу: «Ваше Преосвященство! Из Почаевской Лавры меня выгнали. Без дела жить скучно. Черные думы все чаще и чаще посещают мою бедную голову. Наклонности к порокам пробуждаются в моем почти разбитом сердце. Верю Вам, а поэтому и обращаюсь к Вам. Спасите меня. Дайте мне какое-либо административное место в вверенных Вашему руководству духовно-учебных заведениях. Если соблаговолите почтить меня благосклонным ответом, то адрес мой такой: "Донская область. Станица Мариинская. Бекреневский монастырь". Вашего Преосвященства, Милостивейшего Архипастыря и Отца, имею честь быть нижайшим послушником - иеромонах Илиодор»[94].
По этому слезному обращению видно, что падение о. Илиодора могло бы случиться на пять лет раньше. Но преосв. Гермоген над ним сжалился. Несмотря на то, что владыка был наслышан о неблаговидном поведении своего корреспондента, он все-таки пригласил его в Саратов для личных переговоров.
Встреча прошла благополучно, и уже 17 декабря еп. Гермоген представил в Петербург прошение о. Илиодора о переводе в Саратовскую епархию, на что Синод 12-16 января 1908 г. изъявил свое согласие.
Затем пришлось вновь посетить Житомир, вероятно, из-за документов, и немного задержаться там. Благодаря этому о. Илиодор воочию убедился, что не смог бы тут служить. «После живого дела в Почаеве ему туго пришлось в мертвенной атмосфере архиерейских покоев, - писал биограф. - Он жаждал подвига, служения, а тут его лишили живой работы»[95].
Впрочем, даже здесь о. Илиодор успел нашуметь. Выйдя на проповедь в праздник Сретения (2 февраля 1908 г.), священник между прочим сказал с амвона кафедрального собора следующее: «Покайтесь! Покайтесь, помещики, пока не поздно! Ибо, если вы не покаетесь, немцы вторгнутся в Россию, как хищные птицы, и выклюют светлые очи русского народа»[96].
Здесь же в Житомире к о. Илиодору пристал некий иеродиакон Феофан. «Когда я уезжал из этого города, то он на коленах просил меня взять его с собой; обещался и клялся служить мне верой и правдой до гробовой доски»[97]. Не имевший никакого управленческого опыта и по природе очень доверчивый, о. Илиодор не заметил ничего подозрительного в том, что этот иеродиакон пришелся не ко двору в Волынской епархии. Да и сам был в таком же положении. Поэтому спокойно взял несчастного с собой, не подозревая, какая беда выйдет из этого милосердного поступка.
Итак, вместе со своим спутником о. Илиодор перебрался в Саратовскую губернию. Начиналась новая глава его жизни, и скоро все начисто забыли, что он когда-то был насельником Почаевской лавры...
[1]Российский государственный исторический архив (далее - РГИА). Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.67.
[2]Смирнова С. Отец Илиодор // Новое время. 23 апреля 1911.
[3]Почаевские известия. 22 января 1907. №16.
[4]Там же. 3 февраля 1907. №26.
[5]Там же. 22 января 1907. №16.
[6]РГИА. Ф.1569. Оп.1. Д.34. Л.2.
[7]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.67.
[8]РГИА. Ф.1569. Оп.1. Д.34. Л.2. Л.3 об.
[9]Вечером 29.I.1907 в трубе дома гр. Витте на Каменноостровском проспекте нашли ящик, в котором лежали бомба, часовой механизм и нитроглицерин. На следующий день обнаружили вторую адскую машину.
[10]Иеромонах Илиодор. Нужно дело делать! // Вече. 1 февраля 1907. №13.
[11]Смирнова С. Отец Илиодор // Новое время. 23 апреля 1911.
[12]Русское знамя. 8 марта 1907. №53.
[13]РГИА. Ф.1569. Оп.1. Д.34. Л.32.
[14]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.65 об. - 66.; Вече. 27 февраля 1907. №24.
[15]Themadmonkof Russia Iliodor. Life, memoirs and confessions of Sergei Michailovich Trufanoff (Iliodor). NewYork, 1918. P.50.
[16]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.66 об. - 67.
[17]РГИА. Ф.1569. Оп.1. Д.34. Л.32 об.
[18]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.67-67 об.; К делу о.иеромонаха Илиодора // Русское знамя. 14 марта 1907. №58.
[19]Иеромонах Илиодор. Мое оправдание перед высокими судьями // Вече. 25 марта 1907. №34.
[20]Там же.
[21]Отец Илиодор и петербургские патриоты // Вече. 8 марта 1907. №27.
[22]Иеромонах Илиодор. Мое оправдание перед высокими судьями // Вече. 25 марта 1907. №34.
[23]Там же.
[24]Там же.
[25]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.67 об. - 68.
[26]Почаевские известия. 9 апреля 1907. №81. На сей раз не было обычного призыва «Почаевских известий» слать приговоры, но за единодушным порывом крестьян, очевидно, стоит чья-то воля.
[27]Вече. 8 марта 1907. №27.
[28]Бутми Г. Иеромонах Илиодор // Вече. 27 февраля 1907. №24.
[29]Русское знамя. 10 марта 1907. №55.
[30]Биржевые ведомости. Вечерний выпуск. 28 февраля 1907. №9771.
[31]Там же. 30 марта 1907. №9823.
[32]Там же. 28 февраля 1907. №9771; Там же. 1 марта 1907. №9773.
[33]Там же. 30 марта 1907. №9823.
[34]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.67.
[35]Русское знамя. 15 марта 1907. №59.
[36]Иеромонах Илиодор. Мое оправдание перед высокими судьями // Вече. 25 марта 1907. №34.
[37] Богданович А. Три последних самодержца. М., 1990. С.415. Запись от 21.I.1907.
[38]Иеромонах Илиодор. Мое оправдание перед высокими судьями // Вече. 25 марта 1907. №34.
[39] Государственная дума. Второй созыв. Стенографические отчеты. 1907 год. Сессия вторая. Т.I. СПб., 1907. Стлб.1037-1038.
[40]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.68.
[41]Иеромонах Илиодор. Не разлад в черной сотне начался, а очистка ее!.. // Вече. 7 июня 1907. №52.
[42]Он же. Люди православные, будем стараться вместе все! // Почаевские известия. 6 июня 1907. №125.
[43]Шульгин В.В. Последний очевидец. Мемуары. Очерки. Сны. М., 2002. С.121.
[44]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.69 об.
[45]Почаевские известия. 8 июня 1907. №127.
[46]Иеромонах Илиодор. Почаевская лавра спасена! За нее заступилась Божия Матерь и преп.Иов! // Там же. 19 июня 1907. №135.
[47]Там же. 22 июня 1907. №138.
[48]Иеромонах Илиодор. Почаевская лавра спасена! За нее заступилась Божия Матерь и преп.Иов! // Там же. 19 июня 1907. №135.
[49]Иеромонах Илиодор. Послание по поводу покушения на взрыв святой Почаевской лавры всем жидам, хулиганам революции, разбойникам, грабителям, газетным лгунам и клеветникам, бомбовщикам, человекоубийцам и всем поклонникам сатаны // Там же. 23 июня 1907. №139.
[50]Он же. Почаевская лавра спасена! За нее заступилась Божия Матерь и преп.Иов! // Там же. 19 июня 1907. №135.
[51]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.69.
[52]Иеромонах Илиодор. Послание по поводу покушения на взрыв святой Почаевской лавры... // Почаевские известия. 23 июня 1907. №139.
[53]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.69 об.
[54]Почаевские известия. 23 июня 1907. №139.
[55]Иеромонах Илиодор. Послание по поводу покушения на взрыв святой Почаевской лавры... // Там же. 23 июня 1907. №139.
[56]Он же. Охрана Почаевской Лавры // Там же. 22 июня 1907. №138.
[57]Там же. 4 июля 1907. №№146-147.
[58]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.70.
[59] The mad monk of Russia Iliodor. P.48-49.
[60]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.70 об.
[61] The mad monk of Russia Iliodor. P.50.
[62] Правда об иеромонахе Илиодоре. М., 1911. С.95.
[63]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.69 об.
[64]Там же. Л.69 об.-70.
[65]Там же. Л.70.
[66]Там же.
[67] Правда об иеромонахе Илиодоре. С.95.
[68]Владимирович В. Тяжкая болезнь нашего дорогого великого проповедника и борца за Веру, Царя и Отечество // Вече. 11 ноября 1907. №84.
[69]Иеромонах Илиодор. Люди православные, будем стараться вместе все! // Почаевские известия. 6 июня 1907. №125.
[70] Архиепископ Виталий (Максименко). Мотивы моей жизни. Режим доступа: http://www.russian-inok.org/books/motivy.html.
[71]Вече. 24 мая 1907. №46.
[72]Владимирович В. Тяжкая болезнь нашего дорогого великого проповедника и борца за Веру, Царя и Отечество // Там же. 11 ноября 1907. №84.
[73]Themadmonkof Russia Iliodor. P.51.
[74]Смирнова С. Отец Илиодор // Новое время. 23 апреля 1911.
[75]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.68 об.
[76]Не того судите! // Русь. Цит. по: Биржевые ведомости. Вечерний выпуск. 22 февраля 1907. №9761.
[77]Два проповедника // Там же. 1 марта 1907. №9773.
[78]Пуришкевич В. Бедняк // Русское знамя. №116.
[79]Иеромонах Илиодор. Благодарность и наставление // Вече. 6 марта 1907. №26.
[80]РГИА. Ф.1569. Оп.1. Д.34. Л.33 об.
[81]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.69 об.
[82]Иеромонах Илиодор. Видение монаха // Вече. 30 января 1907. №12.
[83] Богданович А. Ук. соч. С.423. Запись от 28.III.1907.
[84]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.190 об.
[85]Шульгин В.В. Ук. соч. С.121.
[86]Рагозин Л. Чем виноват иеромонах Илиодор? // Вече. 29 мая 1907. №48.
[87]Два проповедника // Биржевые ведомости. Вечерний выпуск. 1 марта 1907. №9773.
[88]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.70 об.
[89]Там же. Л.71.
[90]Там же. Л.71 об., 72.
[91]Там же. Л.71, 71 об., 72.
[92]Иеромонах Илиодор. Ну и народец! // Вече. 14 октября 1907. №72.
[93]РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143з. Л.71-71 об.
[94]Государственный архив Саратовской области. Ф.1132. Оп.1. Д.156 Л.1.
[95] Правда об иеромонахе Илиодоре. С.98.
[96] The mad monk of Russia Iliodor. P.50.
[97]Его преосвященству, преосвященнейшему Гермогену, епископу Саратовскому и Царицынскому, иеромонаха Илиодора доклад. М., 1908. С.14-15.
