Алеша решительно откидывает теплое одеяло, встает и идет в ванную мимо длинного темного коридора, в который вглядывается с некоторой опаской - там абсолютная тьма, ничего не видно, а если звенит звонок, приходится бежать к двери с риском налететь на соседский шкаф или сундук. В коммуналке каждая семья платит за какое-нибудь помещение. За коридор платят Великановы. Они не разрешают зажигать свет в коридоре днем из экономии. Хотя Алеша уже большой - ему 8 лет, он все же немного боится темного коридора. Тетя Рита - мать братьев Антипиных подобрей и, заметив его страх, позволяет зажигать свет в той части коридора, где комната Антипиных.
Алеша наскоро заканчивает свой туалет и приступает к завтраку. По настоянию мамы он всегда ест в комнате за столом, а не в кухне, как зачастую делают соседи. Посуда и еда аккуратно прикрыты розовой салфеткой. На завтрак сегодня два бутерброда с маргарином и чай в термосе. Жильцы на кухне пользуются керосинками, а это техническое средство пожароопасно, потому мама оставляет ему еду в термосах - все сохраняется тепленьким. Теперь за уроки. Попыхтев немного, Алеша решает арифметическую задачу и наскоро делает упражнения по русскому. Так... По литературе задали прочесть отрывок... Можно не делать, он его уже раньше читал. Теперь музыка. Мальчик нехотя достает из чехла, обшитого «чертовой кожей», маленькую скрипку, ставит на пюпитр ноты и долго мрачно смотрит на них. В музыкальную школу он поступил по настоянию мамы. Особых музыкальных талантов не имеет, а главное не имеет никакого вкуса к занятиям. Медленными движениями натирает он смычок канифолью, натягивает волос при помощи винта и, вздохнув, прикладывает инструмент к левой ключице. Раздаются резкие скрипучие звуки - конский волос соприкоснулся с жилами струн. Поскрипев минут 5, музыкант останавливается, задумывается и, отвернувшись от постылого «упражнения», начинает тихонько наигрывать «Песню Вани» из «Ивана Сусанина». Эту вещь он играл в прошлом году. Она простая, но Алеше нравится. «Си, си, до, ля, фа диез, соль, ре» - шепчет мальчик, двигая смычком. Мама говорит, что по-настоящему эта опера называется «Жизнь за царя». Зажмурив глаза, он начинает представлять себе заснеженный еловый лес, старого крестьянина без шапки, с всклокоченными волосами, брошенного в сугроб и разъяренных врагов вокруг него, размахивающих саблями. Крестьянин смотрит спокойно и грустно, поднимает правую руку и медленно крестится... Не закончив песню, Алеша опускает смычок и нерешительно кладет инструмент в футляр. Занимался всего 10 минут. А, ладно!
Мальчик подходит к окну и долго дышит на стекло, пока во льду не появляется маленький «глазок», через который виден двор их большого мрачного дома. На дворе пока - никого. Тем не менее, мальчик начинает одеваться. Выглаженная одежда висит на стуле. Всегда, как себя помнит Алеша, мама встает раньше него, а ложится много позже. Утром завтрак всегда на столе, а одежда вычищена, выглажена и бережно сложена.
Нахлобучив меховую шапку с ушами, ребенок берет самодельную клюшку через плечо и выходит из квартиры, тщательно заперев дверь на два оборота. Ключ висит на шее под одеждой, так что риск потерять его сведен к минимуму. Подойдя к соседнему подъезду, Алексей достает маленький самодельный свисток и дважды дует в него. В окне второго этажа появляется стриженая голова Илюши, а через пару минут хлопает дверь подъезда, выпуская мальчишку на холодный воздух. В руках Ильи новая вожделенная клюшка, заботливо обмотанная свежей изолентой. Друзья бегут на «коробочку», где в игре и радостной беготне незаметно минует два часа. Пора обедать и в школу. Разгоряченные мальчишки прощаются у подъезда и договариваются, кто к кому зайдет перед школой. Алеша отпирает дверь и видит зажженный в коридоре свет. Это в обеденный перерыв забежала соседка тетя Рита - худая изможденная женщина, работница местного завода. Сейчас она гремит кастрюлями на кухне. Всюду разносится вонь жареной рыбы. Все соседка делает наскоро - торопится опять вернуться вовремя на работу. Пробегая мимо Алеши, старательно отворачивает голову вправо, но мальчик замечает багровый синяк у нее под глазом. Значит дядя Вася опять бил жену. Он делает это часто - всегда, когда напивается. Соседские дети при этом пугаются и громко ревут. Семейство Великановых потише, но с Антипиными сильно не в ладах - почти не разговаривают.
Алеша откручивает крышку термоса и заглядывает внутрь. Там картофельное пюре и кусочки рыбы из банки «щука в масле». На катке разыгрался аппетит, и все съедается без остатка и запивается сладким чаем. Раздается три звонка. Это Илья зашел перед школой. Друзья неохотно бредут к своей Alma mater. По дороге к ним присоединяются другие мальчики, которым по пути. Закинув ранцы за спины, компания исчезает за воротами школы. Занятия завершаются, когда уже стемнело. Вяло обсуждая события школьного дня, та же группа лениво бредет домой, мечтая об ужине и отдыхе.
Алешина мама еще не пришла. Наверное, опять задержала заведующая. Мама хорошо рисует и теперь перед Новым годом эти ее способности бессовестно эксплуатируют: мама выпускает стенгазету, делает украшения для детской елки и т. д. Затем с опозданием она с боем садится в переполненный автобус и едет на другой конец города домой, усталая и измученная.
Алеша достает из потайного убежища маленькую коробочку - свою копилку и пересчитывает желтые и серебристые монетки. Их оказывается на 75 копеек. Он бережно складывает их обратно. Это остатки денег на школьные завтраки и мороженое. Если он увидит, что мама снова вздыхает и вытряхивает пустой кошелек, он опять подойдет к ней и скажет: «Мамочка! А я опять немного денег скопил. Возьми, пожалуйста.» И отдаст ей все, пусть порадуется и не плачет. Вот когда он вырастет, он заработает много - много и мама никогда уже не загорюет, что у них нету денег.
2002
ВЗГЛЯД
Рассказ казака
С гиканьем и свистом казачья сотня приближалась к деревне, подожженной большевиками. Оставшиеся жители попрятались в подвалы уцелевших домов. Перестали хлопать винтовочные выстрелы и вдалеке на зеленом поле завиднелись беспорядочно удалявшиеся фигурки противника, оставившего после себя разгром и разорение. Мои товарищи умчались вперед, а я остановился у полуразрушенной церкви, которую красные также подожгли и ограбили. Громадные языки пламени со зловещим шумом и треском вырывались через решетчатые окна храма, заставляя моего гнедого храпеть и прядать ушами. Я смотрел, не слезая с коня, на эту жуткую картину и, хотя кругом никого не было, вдруг, как говорится, спиной почувствовал чей-то взгляд. Оглянулся - никого. Хотел было тронуться с места, но снова испытал то же чувства: кто-то смотрел на меня. Я слез с коня, прошел по церковному двору к груде мусора и увидел довольно большую икону Св. Николая с ободранной (видимо золотой) ризой. Взгляд святителя был направлен в мою сторону. Я спрятал икону в моем вьюке. Она сопровождала меня всю гражданскую войну. Смею надеяться: благодаря ей, благодаря заступничеству Св. Николая я остался жив. Я вывез икону за границу и передал в один из новооткрытых в зарубежье храмов.
НА ИСПОВЕДИ
«Отец Андрей! Начинай исповедь», - распорядился настоятель. Молодой священник, повинуясь, покинул алтарь и вышел в заднюю часть храма, где у бокового придела в честь св. Николая уже стоял аналой, застеленный чёрной пеленой, с лежащими Евангелием и серебряным напрестольным крестом. Отца Андрея только что перевели на новый приход в свой родной город, где он родился и рос. До того пять лет он служил в другом месте диаконом. Наступила суббота первой седмицы Великого поста, и народу в храме было битком. Начинающий иерей мельком взглянул на стоящую пред ним толпу и тут же выхватил из неё несколько знакомых лиц. Он только что начал служение на этом приходе, но уже не раз видел среди прихожан и молящихся людей, знавших его прежде, да иначе и быть не могло, коль он являлся местным уроженцем. Почему-то каждый раз при такой встрече новоназначенный пастырь испытывал некоторую неловкость, вероятно оттого, что «несть пророка без чести, токмо во отечествии своем» (Лк. 4, 24). Эти прихожане могли помнить его сопливым мальчишкой, знать его родителей или родственников, возможно, его школьных учителей и т. д. Это смущало. Вот и сейчас в первых рядах он заметил свою учительницу музыки. В своё время маленького Андрея против его воли отдали в музыкальную школу и заставили играть на скрипке. Ему это сильно не нравилось, и учился он из рук вон плохо, отчасти из-за лени и нежелания, отчасти из-за отсутствия таланта. Проучившись четыре года, скрипку он забросил, но как ни странно, некоторые навыки, вынесенные из музыкалки, впоследствии пригодились: знание нот, пение, сольфеджио, когда он поступал и учился в семинарии. Даже теперь, будучи взрослым и собираясь выступить в роли её исповедника, он покраснел до ушей, вспомнив, как доводил до отчаяния свою наставницу-скрипачку. «Ведь она о Боге тогда и не помышляла и в церковь не ходила, уж я- то знаю» - в смятении терзался отец Андрей, - «а вон ещё стоит Валентина Степановна из нашего дома!» она жила в соседнем подъезде громадного дома сталинской постройки, где родился и жил Андрей со своими родителями. Мишке - сыну этой Валентины Степановны он однажды в детстве разбил нос (вполне заслуженно, тот сам напросился). Был жуткий скандал. Соседка кричала матери драчуна: «Ваш сын хулиган и будущий уголовник!» И вот она тоже здесь.
Молодой иерей вздохнул и начал читать молитвы чуть дрожащим голосом, досадуя на архиерея, пославшего служить его в родной город. Однако, постепенно голос окреп и, твердя знакомые слова, отец Андрей успокаивал себя: «Что за чушь мне приходит в голову! Прошло столько лет, всё изменилось. Я изменился. Люди стали иные. Страна другая. Уже нет коммунистов у власти». Закончил он, совсем успокоившись, а когда предварял исповедь кратким напутствием, лицо и дух его были почти безмятежны. Исповедовали одновременно два священника, и была надежда, что знакомые перейдут для частной исповеди к другому пастырю. Однако вышло не так. Первой подошла скрипачка. Когда-то она была совсем молоденькой, всего лет на восемь старше его, почти девочкой с косой. Мальчишки дразнили его: «Кончишь учиться, женись на ней!» И конечно она узнала своего бывшего ученика. Она давно уже нашла Бога и ходит в церковь. Нет, нет, об Андрее у неё самые хорошие воспоминания. Отец Андрей читает над склонённой головой своей бывшей наставницы разрешительную молитву и шепчет: «И вы меня простите Нина Ивановна! Я был лентяй и лежебока. Вместо домашних упражнений книжки читал». Она, молча, улыбается, и они дружески расстаются.
С соседкой и того проще. Оказывается, её сыночек угодил на нары. Участь, предсказанная отцу Андрею, исполнилась на её отпрыске. И теперь Андрюша-отец Андрей в качестве священника утешает несчастную мать. Впоследствии у него было много подобных встреч: приходили бывшие одноклассники, педагоги, соседи, каждый по своему делу, порой с горем, реже с радостью и каждому он старался помочь и услужить, с удивлением замечая, каким авторитетом и щитом является священный сан иерея Божия.
Февраль 2006.
Ольгин день
Окровавленных, избитых до полусмерти, нас втолкнули в камеру. Дверь за нашими спинами с лязгом захлопнулась, и мы очутились в полной темноте. Шел 1948 год, омраченный политическим разрывом между нашей Родиной - Россией и страной пребывания - Югославией. Сталин и Тито выясняли отношения, а страдали мы - рядовые русские люди, эмигранты, радостно согласившиеся в конце 2-й мировой войны принять гражданство СССР и ныне обвиненные югославскими властями в шпионаже в пользу СССР. До этого мы жили мирно и тихо на новой родине с 1920 года, работали, растили детей и старались быть полезными приютившей нас стране.
Здесь кто-то есть- заявил мой подельник священник отец Александр, настоятель нашего русского храма в С., где мы проживали.
Батюшка был центральной фигурой процесса, затеянного властями, главой шпионской организации. Истинным здесь был лишь тот факт, что действительно, все русские на чужбине объединялись вокруг православного прихода, вокруг Церкви. До принятия сана, в годы 1-й мировой войны отец Александр был красавцем-гвардейцем и служил в личной охране Государя, а затем Великого Князя Николая Николаевича. Он обладал весьма живым и решительным характером, был человеком действия. Вот и сейчас он начал ощупью продвигаться по стене, исследуя наше новое обиталище. В углу он наткнулся на кого-то или что-то: Вот он! Длинные волосы! Длинная одежда! Женщина?!
Нет, - прозвучало в ответ, - это православный священник."
Так мы познакомились с отцом Виктором.
Отец Виктор был русским эмигрантом, внуком известного отечественного политического деятеля. По возрасту значительно моложе нас. Он служил на приходе в одном сербском селении и был обвинен, подобно нам, в шпионаже. Арест его вызвал большое возмущение местных жителей, так что отцу Александру с трудом удалось удержать прихожан от бунта против властей. Однако, на свое счастье, он был английским подданным (там проживали его родители), поэтому, забегая вперед, скажу, что его скоро выпустили, выслав из страны.
Потекли тяжкие дни следствия. Улик у обвинения не было, поэтому к нам применяли уже опробированный коммунистами СССР - наставниками коммунистов Югославии - способ: показания выбивали. Мы, старшее поколение, прошедшее 1-ю мировую и гражданскую войны, хлебнувшие лиха, держались. От нас не добились ничего. А вот младшие... Отца Александра оговорил один юноша-алтарник, выросший на его глазах и многим ему обязанный. Впоследствии на суде этот многообещающий юнец заявил, что ему стыдно сидеть рядом со шпионом т.е. отцом Александром. Впрочем, это его не спасло от срока -2х- лет. Отец Александр получил 20 лет, я 6 лет каторжных работ. Но это было, повторяю, позже, а теперь мы напрягали все душевные и физические силы, чтобы выстоять, не сломаться, не навредить кому-либо неосторожным словом и не запятнать себя на веки вольным или невольным предательством. Кстати, по нашему делу было привлечено немало сербов-русофилов. Единственной их виной перед коммунистическим правительством была симпатия к русским, которая у многих сербов в крови.
Тревожное время удавалось скоротать беседами с отцом Виктором. Каждый день нас выводили на прогулку в тюремный двор. В центре этого залитого слепящим балканским солнцем двора были нарисованы круги. Самый малый диаметром около 3 м, следующий - 4м и т.д. до 15. По этим кругам мы и гуляли. Естественно, каждый заключенный старался занять самый большой, внешний круг для прогулки.
Тот день - 24 июля по н.ст. - был днем Ангела моей младшей дочери Оленьки. Для меня в нынешнем положении это был очень грустный день. Он напоминал мне о прежних временах, о семейном счастье, о любви близких и родных... Как теперь они без меня? Их матери - моей дорогой жены давно уже нет на свете... Некому помочь, защитить. Сердце щемило и грустные предчувствия не оставляли меня.
Но оказалось, что в этот день я не одинок в своих переживаниях: у отца Виктора матушку тоже звали Ольга, и сегодняшний день и для него значил так много...
Когда нас выводили на прогулку, отец Виктор шепнул мне: «Занимайте самый маленький круг». На этом малом круге, в самом центре, мы очутились вдвоем, подальше от надзирателей. Мы медленно шли друг за другом и отец Виктор тихонько служил молебен святой Ольге: Святая равноапостольная Великая Княгине Ольга, моли Бога о нас!
Таким он мне и запомнился: высокий молодой, светловолосый священник в старой мятой рясе, ставшей для него тюремным одеянием, под лучами слепящего балканского солнца, великий в своей любви и твердый и непоколебимый в своей вере.
ПАЛОМНИЦА
Полуденное небо густо-синего цвета куполом нависло над морем, бросая на лениво бегущие волны тени медленно плывущих облаков. Верхушки валов пенятся и сверкают хрустальными брызгами в лучах солнца, а когда светило прячется за облаками, валы темнеют, приобретая насыщенный аметистовый цвет таинственных неисследованных глубин, куда не проникает глаз человека. Большой белый теплоход, чуть покачиваясь, скользит по волнам, с шипением разрезая их могучим килем. Стройностью и изяществом очертаний он напоминает мечту детства о чудесных путешествиях в волшебные края. И действительно, для многих пассажиров теплоход этот - сказочная ладья, везущая в Землю Обетованную, «текущую медом и млеком» - в Палестину, в Святой град Иерусалим.
Разная публика собралась на борту теплохода. Есть тут и священники, собравшие для поклонения Гробу Господню своих прихожан. Есть богатые бизнесмены и бизнеследи, совершающие подобный круиз во второй, а то и в третий раз, по большей части москвичи и питерцы. Присутствуют на теплоходе и дети из какой-то провинциальной церковной воскресной школы, но больше всего простых русских женщин разного возраста в платочках и длинных платьях. Некоторые из них годами копили деньги на эту поездку, иным дорогой билет помогли добыть более-менее состоятельные чада. Хотя на паломнические рейсы в Иерусалим большие скидки, такая поездка всё равно стоит дорого и далеко не каждому по карману.
Кругом ничего, кроме воды и неба. Какие потрясающие дали открываются путешественникам! Нигде не заметно следов присутствия человека, даже самолёта не видно. Пассажиры прогуливаются по палубе в ожидании обеда или сидят вдоль бортов в шезлонгах, ведя между собой тихую беседу. Путешествие продолжается третий день, так что многие между собой уже перезнакомились. Паломников на теплоходе много, целых 600 человек и в этой толпе мало кто обращал внимание на скромную паломницу маленького роста, почти карлицу, неопределённого возраста - между 40 и 60-ю, одетую в бело-голубое дешёвое платьице и укутанную традиционным белым платком, несмотря на жару. Женщины, даже едущие по святым местам, стараются одеться к лицу. Тут в ход идут всяческие тонкие уловки: если платочек, то из красивой ткани, если длинное платье, скрывающее ноги, оно всё равно должно сидеть красиво, подчёркивая достоинства фигуры. Если косметика и драгоценности неуместны, то ведь и крестик с цепочкой тоже может украсить. Даже монахини, которые тоже представлены в числе паломников, к прибытию в Хайфу переоблачились во всё белое и до времени упаковали в чемоданы свои обычные чёрные одеяния. Стоит ли осуждать слабый пол за эти маленькие невинные ухищрения? Они в крови. Такова женская природа, но наша героиня, кстати зовут её Матрёна, совершенно лишена хотя бы тени женского кокетства. Она с детства не такая, как все. В настоящий момент Матрёнушка достигла пенсионного возраста, но знавший её с молодости нашёл бы, что она мало изменилась с тех пор, разве что поседели густые и длинные чёрные волосы. Матрёна мордвинка, как уже отмечалось, совсем малютка ростом, коренастая, плотная, сбитая. Лицо у неё смуглое, лоб высокий, нос пуговкой, рот широковат, но зубы прекрасные - крупные и белые, как у негритянки. Стопы её чуть вывернуты и при ходьбе Матрёна слегка косолапит, но руки длинные и не по-женски сильные. Ими она умело делает всякую тяжёлую работу. Самый невзыскательный поклонник женской красоты даже и в юные годы Матрёны не нашёл бы её привлекательной, если б не глаза - главное и единственное украшение внешнего облика Матрёнушки: большие, чёрные, блестящие с искорками на дне и... весёлые. Матрёна радостный человек, всегда довольный судьбой и потому у неё на душе всегда праздник. Ей чужды обычные женские радости - она другая. Про таких говорят: «Христова невеста» и так оно и есть, хотя Матрёна не монахиня. Мне неизвестно её прошлое. Знаю только, что она приехала к Троице в Сергиев Посад (тогда Загорск) ещё совсем юной и работала то уборщицей, то санитаркой, всё свободное время простаивая на службах в лавре. Она долго жила без прописки, снимая какие-то углы и питаясь Бог знает чем, но несомненно у Матроны возник свой круг знакомств среди православных христиан, охватывающий весь спектр современного сложного российского общества: от бомжей до крупных бизнесменов, что может показаться удивительным при её скромном и даже застенчивом характере, но причина проста - у Матрёнушки особый дар ухаживать за немощными и больными и в ней нуждались. Казалось бы, дело не сложное, не требующее специального образования или особых сложных навыков, зато выдвигающее на первый план два необходимых условия: нелицемерную любовь к ближним и бесконечное терпение. Выносить горшки за лежачими больными редко кто берётся даже за большую плату, а Матрёнушка бралась, даже если ей платили мизер - ради Господа. Её спрашивали: «Ведь противно? Ведь пахнет?» Она отвечала: «Я не чувствую». При этом облагодетельствуемые далеко не всегда были благодарны - дрались, плевались, обзывали её «дурой - Матрёшкой», но она терпела, сознавая, что в этих раздражённых несчастных стариках говорит болезнь и возрастное слабоумие. Но разумеется, иные и весьма высоко ценили её услуги. Не просто так же она попала на паломнический теплоход! Хотя при её скромном положении и достатке поездка в Иерусалим представлялась настоящим чудом, сбывшейся мечтой, грезившейся Матрёне по ночам в её убогом жилище - ветхом полусгнившем домике на окраине города. Она всей душой стремилась во Святой Град, о котором так часто слышала в церковных песнопениях и читала в Евангелии. Она могла бы сказать о нём словами песни: «Иерусалим - город городов, город моего Христа», но до поры до времени ( в советский период) мечты эти оставались бесплодными. И лишь, когда загудел пресловутый «ветер перемен», Матрёнушка стала слышать рассказы прихожан своего храма о поездках в Израиль и робкая надежда увидеть родину Спасителя зашевелилась в её сердце. Как ни странно, мечте помог осуществиться человек, когда-то принесший Матрёне много горя и огорчений. Им был бывший начальник паспортного стола, от которого зависел вопрос прописки Матрёны. Ох уж эта прописка! Как много значила в советское время эта маленькая графа в паспорте гражданина СССР! Без прописки нельзя было жить на месте больше трёх недель и, хотя иногда власть сквозь пальцы смотрела на нарушение этого положения, когда дело касалось обычных людей, она становилась неумолимой хранительницей и исполнительницей сей грозной статьи, когда речь заходила о верующем православном человеке, ИНАКОМЫСЛЯЩЕМ. Вот и этот чинуша пугал и угрожал Матрёнущке, которая никак не могла прописаться в Московской области, будучи родом из Мордовии, скорей всего оттого, что у неё не имелось достаточной суммы на взятку этому самому начальнику. Он грозил принудительно отправить её на родину, словно уголовницу, пугал наложением штрафа и даже стращал КПЗ - то есть камерой предварительного заключения, предназначенной для преступников. Она же трепетала и молилась, молилась за этого человека, так как узнала, что он в детстве крещён, как и многие русские люди, даже под властью коммунистов и, следовательно, его можно поминать о здравии в церкви, но наверно пролила немало горьких слёз. Что уж там произошло, доподлинно не известно, но вдруг ситуация переломилась и притом самым радикальным образом, ещё тогда, когда о падении «развитого социализма» и появлении «демократии» никто и не помышлял. Зловредный чиновник был замечен в Троицком соборе лавры с пучком больших свечей в руке, которые не без робости неумело расставлял в подсвечниках перед многочисленными иконами под руководством Матрёнушки, обращаясь к ней подчёркнуто почтительно, величая по имени-отчеству Матрёной Артамоновной. Тогда и узнали, что у Матрёнушки и отчество оказывается есть.
После всех политических перемен, изменивших страну, этот человек, хоть и покинул свой пост по выслуге лет, всё же нашёл свою нишу в новых условиях, остался на плаву и даже, можно сказать, преуспел, сделавшись бизнесменом средней руки, но довольно известным в небольшом нашем городе. Именно он и финансировал паломническую поездку Матрёнушки. Ей досталось место в каюте на 4-х человек. Среди соседок оказалась одна женщина, поначалу ничем не привлекавшая к себе особого внимания, но постепенно вызывавшая всё большее беспокойство окружающих. На вид ей было около сорока лет, высокая, стройная, худощавая, с тонким породистым лицом, которое можно было бы назвать красивым, если б не тусклая, почти мертвенная бледность черт и круги под глазами. Одевалась она в длинное белое платье и широкополую тоже белую шляпу, не дававшую даже неумолимому южному солнцу позолотить её кожу. Поначалу «женщина в белом», назвавшаяся Маргаритой, вела себя, как все, но вскоре обнаружились странности. Сама она ни с кем не разговаривала. Если её о чём-то спрашивали, отвечала односложно. Однако все заметили, что Маргарита часто шевелит губами, разговаривая сама с собой, уставившись взглядом в одну точку. Большую часть времени Маргарита проводила в каюте на своей койке и на палубе появлялась редко. Если ей напоминали, что пора идти на молитву в походную церковь, на обед или на ужин, она молча поднималась и шла со всеми. Если ей забывали сказать, могла и пропустить общее мероприятие. Койка Маргариты оказалась рядом с постелью Матрёны и иногда женщины перекидывались несколькими словами. Вскоре Матрёнушка поняла, что её соседка тяжело больна. Впоследствии этот недуг некоторые прямо называли беснованием. Неизвестно мнение Матрёны по этому вопросу, но она с первых часов паломничества добровольно взяла на себя заботу о соседке - будила её на церковную службу, отводила в столовую и оказывала другие мелкие услуги, на которые всегда была большая охотница и мастерица. Накануне прибытия в Хайфу Маргарита напугала окружающих, обратив на себя всеобщее внимание. Дело произошло за ужином, когда монахиня Александра, возглавлявшая паломничество и исполняющая роль гида делала объявление назавтра. В тишине трапезной вдруг раздался страшный женский крик, так что все испугались и переполошились. То кричала Маргарита. Вскочив со стула, вне себя от возбуждения и ярости, неизвестно чем вызванной, она обеими руками смела посуду со своего стола, обдав окружающих брызгами салатного соуса, жира и чая, и забилась в конвульсиях. Торжественный момент был смят, ведь матушка Александра только что объявила о прибытии на Святую Землю. Люди повскакали с мест и некоторые устремились к маргаритиному столу, желая узнать, что произошло. Но Маргарита уже лежала, уткнувшись лицом в юбку Матрёнушки, а та поглаживала её по вздрагивающим плечам и тихо приговаривала: «Ну же, успокойся!» К ночи приступ повторился и всем стало очевидно, что высаживать Маргариту на Святой Земле нельзя. Но и бросить её на теплоходе одну не представлялось возможным, так как она была вне себя и существовал риск каких-либо эксцессов, а команде поручать больную (или если угодно бесноватую) невозможно. У команды теплохода свои сложные заботы и обязанности и они не в состоянии ещё и надзирать за неадекватными пассажирами. Как и следовало ожидать, никому не улыбалось остаться на корабле и не увидеть Иерусалим и главную цель паломничества Гроб Господень. Желающих остаться с болящей не находилось и тут объявилась Матрёнушка. Один Бог знает, чего ей стоило отказаться от Мечты и, когда она заявила о своём решении, в её голосе слышались, а в глазах виделись слёзы, но она преодолела себя и выполнила своё намерение. Когда Маргарита наконец затихла и уснула, истомлённая, на своей койке, Матрёна поднялась на палубу и стала вглядываться в ту сторону, где, как ей сказали, в 60 километрах находится Святой Город. Она видела, как светятся и мигают огоньки в горах. «Наверное» - думалось ей, - «если подняться на эти высокие горы, у подножия которых плещет тёплое море, можно разглядеть огни Иерусалима, но мне и это недоступно».
Через два дня радостные и счастливые паломники вернулись на теплоход. Рассказам о впечатлениях не было конца. Матрёнушка слушала, закусив губу, боясь разрыдаться. Однако, исполнила свой долг, как она его понимала, до конца: надзирала за Маргаритой до возвращения домой, пока не препоручила болящую заботам родственников. Затем вернулась к своей работе - уборке храма, надраиванию полов, постановке свечек и чистке подсвечников.
Прошёл месяц. Однажды утром сослуживцы Матрёны и многочисленные прихожане заметили необычно радостное, прямо-таки праздничное выражение лица Матрёнушки. На шутливый вопрос, что произошло и не получила ли она наследство, уборщица извлекла из кармана рабочего халатика билет на самолёт в паломническую поездку в Иерусалим. Ей кто-то подарил его. В этот раз всё прошло, как по маслу: Матрёна посетила Святой Град, приложилась ко Гробу Господню и увидела все святыни Палестины, о которых грезила, читая Святое Евангелие.
Июль 2007
ПОМОЩЬ ЦАРЯ-МУЧЕНИКА
Момент был чрезвычайный. Тяжело заболел сын. Его положили в московскую больницу. 2-3 раза в неделю мы его навещали. Для этого нужно было долго добираться на машине от Сергиева Посада до столицы, попадая в бесконечные пробки. В тот жаркий летний день на шоссе творилось нечто невообразимое: огромное количество извергающих выхлопы автомобилей. Поток их просто запрудил дорогу. В довершение всего-жара и духота нестерпимые. Мы с супругой поняли, что теряем драгоценное время и решили поставить машину на стоянку в Мытищах и дальше добираться электричкой.
Пробыв у сына часа три и крайне удрученные тем, что увидели и услышали от лечащего врача, двинулись в обратный путь. Днем электричка, идущая по маршруту Москва-Пушкино, оказалась полупустой. Мы сидели на скамье и обсуждали события последних дней. Все документы на машину я хранил, как и многие автолюбители, в сумочке-визитке. Накануне у нее оборвалась ручка-петля, на которой сумочка обычно висела на руке, поэтому я просто положил ее рядом на сиденье. Помимо документов на машину в сумочке находились: паспорт, права, ключи от дома, ключи от гаража, ключи от дачи и квитанция с автостоянки. В Мытищах мы вышли, чтобы забрать машину. Я пошел на стоянку, а жена заглянула на привокзальный рынок. Только подойдя к стоянке, я обнаружил, что сумочки нет. Я забыл ее в поезде. Представьте мое состояние: пропали все документы и ключи. Теперь и машину без квитанции получить будет весьма нелегко, а ехать за вторым ключом от машины придется в Сергиев Посад, затем возвращаться на поезде обратно. Хорошо, хоть у жены свои ключи от квартиры. Все эти осложнения накладывались на и без того подавленное состояние в связи с болезнью сына. На стоянке я рассказал, что случилось. Все мне сочувствовали. Тут вернулась супруга. К чести ее скажу: она не попрекнула меня ни единым словом. Мы стали думать, что делать. Состояние мое было близко к отчаянию, хотя может быть покажется, что все случившееся не есть настоящее несчастье. Конечно, это так, но истинное горе уже постигло нас и это событие его обострило. Про себя я начал горячо молиться царю-мученику Николаю. Я чтил его всегда. Обращался к нему за помощью еще до того, как царственный страстотерпец был прославлен в лике святых Русской Церковью, считая себя вправе это делать, раз Русская Зарубежная Церковь, а за ней и Сербская Церковь уже прославили Царственных Новомучеников. Я горячо просил о помощи.
Затем мы поступили так. Супруга поехала в Пушкино (вдруг там кто-нибудь сдал находку в милицию?), а я остался на стоянке. Если бы в Пушкино документы не нашлись, моей усталой жене пришлось бы ехать домой за вторыми ключами от машины и вернуться с ними в Мытищи. Но этого не потребовалось. Только лишь я хотел посадить ее на поезд, как дежурный на автостоянке по громкоговорителю объявил мне, что звонили из дорожной милиции в Пушкино, где найдена моя визитка. Оказалось, один человек, сидевший в нашем вагоне, нашел мою пропажу и отнес ее в дежурную часть на конечной станции, дай Бог ему здоровья! Это в наше-то время повального воровства (там и деньги были, правда не много). Ну а в милиции обнаружили квитанцию с мытищинской стоянки и догадались туда позвонить. В отделении отнеслись ко мне замечательно, особенно, узнав, что я священник и искренно радовались вместе со мною.
Понятно, что служа теперь молебны царю-мученику, я с особым чувством повторяю: «Святый мучениче царю Николае! Моли Бога о нас!»
2003
РЕЦЕПТ СЧАСТЬЯ
1
Какова побудительная причина добрых дел? Очевидно, что далеко не всегда любовь к Богу и людям, как это частенько декларируется. Недавно в предисловии к довольно объёмистому тому проповедей автор (священник) ничтоже сумняся выставил названную причину мотивом для издания своей книги! Так прямо и заявил, вероятно, искренно считая, что совершенно осчастливил читателей своим заурядным набором банальностей! К сожалению, добрые поступки частенько совершаются из тщеславия, материальной корысти (ты - мне, я - тебе) и прочих неприглядных соображений. Однако, совершивший доброе дело из бескорыстных, истинно хороших побуждений, получает награду. В данном случае ещё не ту, которую обещает Господь: «Мзда ваша многа на небесех» (Лк. 6, 22), и не ту, о которой также говорится в Евангелии, что даётся тщеславным: «...они уже получили награду свою» (Мф. 6, 2). Я имею в виду само сознание исполненного добра, которое неизменно вызывает радость и душевное удовлетворение. Канадский писатель Эрнест Сетон-Томпсон, писавший о природе и животных, в своих творениях не затрагивал прямо религиозно-нравственных проблем. Однако в его произведениях рассыпаны порой настоящие перлы философской мудрости, недаром в книжном магазине Троице-Сергиевой лавры продаются его книги! Так, в одной своей повести Сетон-Томпсон пишет, что человек, причинивший вам зло, никогда не простит вам этого. Напротив, сделавший вам добро, всегда будет благодарен за это вам же.
Есть люди, которые совершив доброе дело однажды, получили в награду совершенно особые дары, такую радость и удовлетворение, что захотели испытать их снова и снова. И чем больше они благотворили, тем более умилялись и радовались. Они поняли, что доброделание в сущности и есть настоящее счастье: когда ты не берёшь, а сам даёшь опять и опять. Таким даром могут быть блага как материальные, так и невещественные: сочувствие, добросердечие, духовная расположенность, снисхождение, прощение за грехи и прочее. Это замечательно описано в «Братьях Карамазовых» у Ф. М. Достоевского в рассказе старца Зосимы об отказе от дуэли: будучи в молодости офицером, он отказался от вызова на дуэль своего товарища - то есть от поступка, которого требовала обстановка и стиль поведения офицерского собрания, от чего испытал громадное внутреннее удовлетворение - избежал убийства.
Подобным человеком, рано узнавшим рецепт счастья, был отец Павел Железнов. Всем известно, что в формировании человеческой личности решающую роль играет воспитание. То, что вложено в нас нашими воспитателями на протяжение первых двадцати лет жизни, впоследствии ни изменить, ни выбить почти невозможно. В этом отношении отцу Павлу повезло: его воспитывали две глубоко верующие женщины, настоящие христианки - мать и тётка, из которых первая была вдовой, а вторая незамужней, излившей свою нерастраченную сердечную теплоту на единственного племянника. Несомненно, воспитание будущего пастыря несколько страдало от отсутствия мужской руки. Он сам сознавал это и всегда говаривал, что ребёнку, особенно мальчику, требуется совет и пример отца. Бывало, если при батюшке заходила речь о расторжении брака, он всегда строго спрашивал: «А о детях вы подумали?» Как ни странно, для многих разводящихся этот вопрос имел второстепенное значение: «Муж всё время пьёт, денег домой не приносит. Какой он отец?» или: «Он (она) изменяет мне. Я больше не могу с ним (с ней) жить». Священнику постоянно приходится разрешать подобные коллизии, соблюдая возможный такт и осмотрительность и отец Павел, как мог, всегда охранял семью, в первую очередь ради детей, но стандартных решений для него не существовало и, если в некоторых случаях он советовал супруге ПОТЕРПЕТЬ, то в иных, утешая заплаканных женщин, говаривал: «Он у тебя просто зверь! Разводись». Причём батюшка говорил, что если в прежние годы вина за распавшуюся семью ложилась в первую очередь на плечи нерадивых мужей, то в последнее время всё чаще виновными становятся женщины, теряющие стыдливость и осторожность. «Ох уж эти мне эмансипэ !» - вздыхал отец Павел. Если семью, благодаря уговорам священника, удавалось сохранить, что случалось далеко не всегда, скорее даже редко, поскольку в наши дни не так уж много людей, для которых слово священника закон, то отец Павел радовался от души и служил благодарственные молебны Божией Матери и святым мученикам Гурию, Самону и Авиву - покровителям семьи.
Подобные события и заботы были повседневным рядовым обыкновением в жизни приходского священника, однако же, отец Павел по временам совершал не совсем обычные дела и поступки. Всякому, кто хоть немного знаком с приходской жизнью, известно, что материальная обеспеченность современного русского деревенского священника оставляет желать лучшего. Обычно средств на пропитание и прочие насущные нужды хватает (в случае, если семья небольшая или дети уже выросли, как у отца Павла), но любое действие сверх повседневной программы, как то: ремонт, строительство, реставрация, проведение воды, газификация и т. п. требует больших расходов, ради которых приходится много унижаться и просить. Отец Павел не был исключением. Правда, запросы его и матушки были скромны, а дети обзавелись собственными семьями и жили отдельно от родителей, но всё равно, разве кто-нибудь в наше время скажет, что рубли ему не нужны или есть лишние? А отец Павел вёл себя так, как будто за его спиной стоял щедрый богач, черпающий деньги из безразмерного мешка или у батюшки завёлся сказочный неразменный рубль! Он часто не брал плату за требы, да ещё частенько оставлял у окормляемых чад свои деньги, если бывал в бедных домах. Иной раз, какая-нибудь старушка, вызвавшая священника на дом, после его визита обнаруживала у себя купюру в 500 или 1000 рублей где-нибудь на кухне или на столе под лампой, и гадала, откуда взялась эта вожделенная бумажка, не всегда в состоянии уяснить связь между ней и посещением батюшки. В результате таких поступков вполне резонно предположить, что приходской священник пользовался всеобщим почитанием и любовью. Да ничего подобного! Отца Павла часто злословили даже облагодетельствованные им прихожане, не все конечно... Помнится, однажды он затеял ремонт крыши храма. Железо на ней совершенно прогнило, и появились течи. Старую кровлю сбросили на землю и заменили на новую - оцинкованную. В те дни, естественно, весь церковный двор был завален мусором, воздух сотрясался от удара молотков по металлу. Настоятель принимал деятельное участие в работе: лазил на колокольню (а это 40 метров в высоту по крутым ступеням), оттаскивал старое железо в кучу и громко переговаривался с рабочими, зависшими на куполах с помощью верёвок. В этот момент к церковной ограде подкатил роскошный «Джип», из которого вылез пожилой толстый дядька и без лишних предисловий набросился на священника: «Что у вас творится! Развели бардак! Я буду жаловаться в патриархию!» Отец Павел, оскорблённый в самых лучших чувствах и намерениях, в первый момент остолбенел, не понимая, в чём его обвиняют. Затем опомнился, рассердился и в сердцах сказал, что незваный гость может писать даже в Рим, самому папе, если ему хочется, а его - настоятеля, после этого, несомненно, расстреляют. Разумеется, в результате подобной отповеди одним врагом у отца Павла стало больше. Но даже если он ничего обидного и резкого не произносил, клевета и сплетни следовали за спиной настоятеля. Как-то одна прихожанка из ВЕРНЫХ чад батюшки услышала, как перетирают косточки настоятелю какие-то местные кумушки. Она горячо заступилась за духовника, а потом со слезами рассказала ему этот случай, на что батюшка спокойно возразил: «У одного святого отца, забыл, у кого именно (вот ведь память с возрастом стала, какая никудышная!) говорится, что доброе дело засчитывается не тогда, когда тебя все хвалят, а когда поносят и поносит именно тот, кого ты облагодетельствовал. Кроме того, с чего вы взяли, что именно этим вашим, так сказать, оппонентам, я сделал какое-то добро? Может совсем наоборот? Я бываю злой и вспыльчивый, иной раз наговорю лишнего...» «Да я вас никогда не видела таким!» «Нет, нет, я именно такой! И любить меня особенно не за что! И вообще, я не женщина, чтобы всем нравиться!»
Отец Павел очень не любил юродства, как он выражался, «дурного тона», то есть не искреннего. «Когда я пришёл на свой первый приход» - рассказывал батюшка, - « у нас служил один священник - аскет, очень популярный у прихожан. И вот завелась у нас некая кликуша, которая при виде отца М. демонстративно падала в обморок, особенно, если упомянутый священник выходил с напрестольным крестом: увидит его и бряк... лежит. Иммидж, что ли, ему создавала? Дескать, М. такой святой, что я созерцать его не могу! Потом и при других священниках стала брякаться. А я подошёл поближе и понаблюдал, как она падает: склоняется низко-низко, ниже и ниже, а когда до пола остаётся 50 сантиметров, комфортабельно распластывается... И я ей говорю: « У меня ты падать не будешь!» «Как скажете, батюшка» - отвечает. И не падала. А вы говорите «юродивая!»
2
Должно быть, тот океан человеческой скорби, о котором говорил святой праведный Иоанн Кронштадский в увещании отцу Алексию Мечёву, никогда не разливался в России в послевоенные годы так широко, как в 1990-е, по крайней мере, с момента смерти Сталина и прекращения репрессий в 1953 году. Новая либерально-демократическая власть ввергла стану в пучину скорбей. В августе 1991 года отец Павел с тяжким предчувствием смотрел на действующих лиц первого путча. Когда его спрашивали, почему он не радуется концу эры социализма и краху безбожной идеологии, он отвечал: «Разве вы не видите, что у каждого из них на лбу написано: «Мошенник!» И ещё: «На черпаке, которым выгребали русские богатства, раньше писали «Коммунизм», а теперь: «Демократия».
Когда выбирали первого президента «свободной» России, к отцу Павлу подходили некоторые прихожане с вопросом за кого голосовать и выбирать ли Ельцина. Батюшка сначала уклонялся от прямого ответа: «Святейший патриарх не благословил духовенство участвовать в политической жизни». А если прихожане настаивали, тихонько добавлял: «В качестве частного лица я, как гражданин своей страны, за Ельцина голосовать не стану». Впрочем, такое заявление батюшки мало кого тогда останавливало и большинство всё равно голосовало за своего кумира. А настоятель храма, в котором служил тогда отец Павел, даже на Проскомидии делал несанкционированное добавление, в полголоса провозглашая: «... и президента нашего Бориса» (тогда была такая эйфория!), на что отец Павел однажды возразил: «Вы об этом пожалеете!» Остаётся не выясненным, сбылось ли это предсказание в отношении настоятеля, но многие из прихожан позднее подходили к отцу Павлу и сокрушались, что в своё время его не послушались, вопрошая: «За кого же тогда голосовать?» Батюшка обыкновенно отмалчивался, но если к нему слишком приставали, отвечал: «Я в принципе против выборов как таковых - способ маневрирования толпой!» И больше ничего из него вытянуть было нельзя.
А потом начался плач и стон. Множество людей лишилось средств к существованию, потоки беженцев из бывших республик СССР наводнили Россию, невиданным цветом распустились преступность и наркомания. Даже на деревенских приходах хоронили множество убиенных - жертв криминальных нападений и разборок, а две чеченские войны неимоверно увеличили эту кровавую жатву. Отец Павел с ужасом слушал рассказы русских и не только русских беженцев о насилии, предательстве, несправедливости и садистской жестокости в бывших республиках СССР. Бывая на кладбищах, частенько созерцал свежие могилы, скрывшие останки совсем молодых людей, погибших в бесчисленных кровавых столкновениях. Он сознавал, что страдают все жители прежней страны, кроме тех немногих, конечно, кто присвоил себе право распоряжаться общественным достоянием или, вульгарно выражаясь, «присосались к трубе», однако русские страдают в особенности, и среди «присосавшихся» вообще нет ни одного русского человека. Кровь закипала в жилах, хотелось сделать что-то особенное, как то помочь соотечественникам... Но, возможности его были ограничены. Правда, церковь получила свободу. Новая власть вела себя в отношении церкви лояльно и это, в какой-то степени, связывало руки, ибо у всех в памяти твёрдо запечатлелось (я имею ввиду уже послесталинскую эпоху в СССР, когда кровавые гонения прекратились) прежнее отчуждение и скрытая вражда между церковью и государством, когда за каждое слово и несанкционированное деяние приходилось отвечать перед всесильной, дотошной и безжалостной властью. Однако, тогда священник в качестве гонимого, почти страдальца, вызывал сочувствие и жалость народа, всегда у нас в России встающего на сторону притесняемого, а не гонителя. Ныне же такое духовное преимущество утратилось. Когда отец Павел поделился своими мыслями с некоторыми из собратьев, те даже руками замахали: «Ты что? Совсем с ума сошёл! Хочешь вернуться к прежнему? Да сейчас прямо расцвет православия! Неужели не сознаёшь?» «Да какой же расцвет, если сами носители православия пребывают в пренебрежении и участь их жалка?» «Так храмы открываются, церковные книги печатаются! Чего тебе ещё!» «А «дорогие россияне» вымирают» - твердил отец Павел. Вобщем, его не понимали и мало сочувствовали, а между тем, кое у кого даже складывалось впечатление, что церковь заодно с властью и, таким образом, разделяет ответственность за происходящее в стране вместе с этой властью - совершенная нелепость, которая могла родиться лишь в головах у тех, кто не знаком ни с учением церкви, ни с её историей. Наш же батюшка уклонялся от похвал демократам. Впрочем, по незаметности его иерархического положения и занимаемой должности (кто такой настоятель маленького деревенского храма!) ему не приходилось петь дифирамбы либералам. Он, однако, не считал себя и совершенно бессильным против разливавшегося зла и скрытого геноцида русского населения. Отец Павел произносил смелые проповеди, направленные против тех деяний власти, которые считал вредными: «Не по-евангельски это, братья и сестры...», а также молился за народ и помогал материально нуждающимся, насколько это было в его силах - то есть, образно говоря, зажигал свою личную маленькую свечку, чтобы хоть как-то разогнать общую тьму.
3
Особую тревогу у священника вызывала наркомания. Это страшное явление было мало известно у нас в советскую эпоху, хотя поголовное пьянство служило прелюдией к нему, так что наркомания в постсоветский период не случайность, а закономерность. Батюшка всегда с негодованием отвергал расхожее обвинение в адрес царской власти, якобы спаивавшей народ. «Вот при царе-то, - говаривал он, - с пьянством усиленно боролись: и общества трезвости имелись, и сухой закон объявлен в 1914 году, а большевики его отменили, а когда мужика оторвали от земли, он и запил по-настоящему, предки его никогда так не поступали!» Нельзя сказать, чтобы коммунисты совершенно игнорировали народное пьянство. Борьба с этим явлением велась, но, как известно, принимала нелепые и недальновидные формы, когда при Горбачёве уничтожались элитные столетние виноградники, а люди травились суррогатами и разного рода спиртосодержащей химией, вплоть до жидкости для очистки стёкол. При либералах всякая борьба с народным питием заглохла и народ спивался ударными темпами, в несколько раз быстрее, чем 20-30 лет назад.
Казалось, к наркоманам невозможно найти подхода. Обычные средства не действуют: исповедь, раскаяние, запрет... Наркоман охотно клянётся отказаться от зелья раз и навсегда и тут же за углом через 10 минут принимает новую дозу. Он бы и рад отказаться, да НЕ МОЖЕТ, ибо является полным рабом своей страсти, орудием бесовским. Однако, отец Павел сделал вывод, что из среды активных верующих, то есть регулярно посещающих храм и причащающихся Святых Таин хотя бы 5-6 раз в году наркоманов нет. Все страдальцы, попавшиеся на его пути, были маловерными или вообще не религиозными. Их обычно приводили к батюшке отчаявшиеся родственники. Внушать что-либо подобному контингенту бесполезно. Близкие наркомана взывают о помощи, а помочь ему священник не в состоянии оттого, что КОРНЯ ХРИСТИАНСКОГО в них нет, поздно обратились. Отец Павел вообще считал, что победить наркоманию можно лишь с помощью государства, если это государство в лице «выбранной», как декларируется, народом, власти ЗАХОЧЕТ победить зло с помощью самых жёстких мер, как это уже делается в Китае и странах Ближнего Востока. Все другие варианты обречены на провал.
Однажды перед очередными региональными выборами отца Павла на приходе навестил некий господин, отрекомендовавшийся одним из 4-х кандидатов в мэры нашего областного центра. Непонятно, почему он появился в такой глухомани, логичней с его стороны следовало посетить один из значительных городских приходов, но вероятно, он что-то слышал о батюшке и пожелал встретиться лично. Мы сидели и пили чай по окончании воскресного богослужения, когда кандидат появился в приходской столовой. На вид ему было около сорока лет и, хотя прибыл он на «джипе», костюм кандидата был скромен, без вызова, а лицо производило приятное впечатление честным выражением и открытостью. Вероятно, батюшка тоже отметил про себя внушающую доверие внешность гостя, потому что радушно пригласил его за стол и после обычного вступления о недопустимости для духовенства участия в политической борьбе, как бы отдав дань приличиям, неожиданно добавил: «... но в качестве частного лица и русского гражданина-патриота я вам скажу следующее. В России навести порядок и легко и трудно. Легко оттого, что любому думающему патриоту совершенно очевидны необходимые меры для спасения России и её народа. Трудно потому, что я не вижу механизма для проведения во власть не насильственным путём нужного человека, способного осуществить необходимые реформы». Тут мы все замерли и навострили уши: неужели речь пошла о новой революции? Но отец Павел далее не затронул этот вопрос и, несколько повысив голос, продолжил: «Реформы же эти просты и для их проведения от правителя требуется только одно качество: воля, добрая воля и желание помочь своему народу. Прежде всего, власти следует осознать, что государствообразующий, когда-то великий, а ныне вымирающий русский народ нуждается в спасении. Слишком много кровопусканий и разнообразных катастрофических несчастий пережил он с 1917 года по настоящее время. Нам нужен закон о русском народе, который, раз он составляет 80 процентов населения России, должен иметь особые права и привилегии. Все силы и ресурсы государства должны быть направлены на его духовное и физическое выздоровление. Запретить все высказывания в СМИ, унижающие достоинство русского человека, его верования, историю России, а то, если человеку всё время твердить, что он свинья, в скота и превратится! Далее: ввести строгую цензуру, запрещающую пропаганду наркомании, содомии, разврата, пьянства, сквернословия и прочих пороков. Всякого рода блюстители «прав человека» и разного рода «свобод» конечно, завизжат, но на их вопли не следует обращать внимания, а самое лучшее - вообще их заткнуть, ибо на воре и шапка горит и все эти поборники якобы свобод, замаскировавшиеся подонки и враги русской нации. Затем: православной церкви следует придать особый статус, коль на последней переписи 80 процентов русских людей считают себя православными. Все важные государственные должности занимают только этнические русские православного исповедания. В республиках и автономиях то же. Пусть их заместители будут из местных, но верховными - только русские! В школах вводить Закон Божий ОБЯЗАТЕЛЬНЫЙ для всех (вон историю КПСС всех заставляли учить, независимо от убеждений!). В экономической сфере: за каждого новорожденного русского ребёнка не жалкие крохи, а хорошую сумму, ну на сегодняшний день, скажем, 100000 рублей и ежемесячные выплаты не менее 20000 рублей, а одинокой матери не менее 30000 рублей. За второго и третьего ребёнка - в геометрической прогрессии - в два, в три раза больше. Достойную зарплату и жильё военным, врачам и правоохранителям! Средства откуда брать? Это и пресловутый стабфонд и справедливое распределение от продажи ресурсов. Не «Челси» разные покупать, а пенсионерам пенсии повысить! Некоторые горячие головы предлагают ради этого казнить олигархов и всё у них отобрать. Можно так не делать, если он добровольно возвратит награбленное. Оставить какой-то ему минимум и пусть катит за границу и пишет мемуары «Как я доил Россию». В сфере законодательства возродить смертную казнь за особо тяжкие преступления: убийства, распространение наркотиков, причём за продажу их детям ввести расстрел на месте, педофилию, групповые изнасилования. За рецидив и прочие тяжкие преступления значительно увеличить сроки заключения. Наряду с этим строить нормальные тюрьмы с просторными камерами и хотя бы минимальным бытовыми условиями, чтобы заключённые в них не зверели окончательно! Особое внимание армии! Она должна быть оснащена достойным кадрами, техникой, для чего снова стимулировать военную промышленность. Дедовщину искоренить (а это возможно, примеры есть) и срок службы снова довести до 2-х лет. При этом служить должны ВСЕ здоровые мужчины. Всеми силами стимулировать науку, иначе отстанем от Запада навсегда. Поощрять высокое искусство, не то безобразие, которое нам выдают за него, а лучшие образцы из прошлого и основанное на лучших традициях новое! Пусть по СМИ передают классику и русскую народную музыку. Низкопробную попсу и разного рода сатанинские звуки, вроде хад-рока убрать! Повсюду ввести пропаганду евангельских истин. Священное Писание и творения Святых Отцов читать, изучать, пропагандировать, но не так как коммунисты марксизм, а с мудростью и любовью. Впрочем, за всеми перечисленными мною мерами должна стоять ЛЮБОВЬ, любовь к стране и её народу. Вот если провести эти реформы, скажу вам словами П. А. Столыпина: «Вы не узнаете Россию». Когда в России русским людям станет жить хорошо, все остальные народы бывшей империи захотят жить в одном государстве вместе с русскими. Они позабудут все прошлые обиды и СМЕТУТ своих князьков - сепаратистов, а если сами не сметут, мы им поможем. Это в первую очередь касается Украины! Пока всех пришлых инородцев надо беспощадно УДАЛИТЬ из России, освободить рынки от кавказцев, вьетнамцев, китайцев и индусов. При этом для русских, желающих заняться торговлей - льготы. В международной политике не слушать вопли так называемого «мирового сообщества», а поступать по своему усмотрению - в интересах страны. Вот программа, за которую я согласен проголосовать, но эту программу вы никогда не выдвинете, потому что не осмелитесь её озвучить и назовёте её утопией. Однако, если эти реформы не будут проведены в ближайшее время, России настанет конец. Вот всё, что я собственно хотел сказать. На выборы не пойду, ибо сама система выборов порочна. Она даёт свободу для всяческих манипуляций. Что взамен? Я не знаю, знаю только, что нынешняя система не годится».
Батюшка замолчал. Молчал и кандидат в мэры. Потом он встал и, молча поклонившись, удалился.
Февраль 2009
