Выйдя из храма, отец Ростислав Потёмкин сел в машину и поехал к церковному домику, расположенному в конце села, который он называл своей «фермой». Расстояние от церкви до этого приходского имения составляло не менее километра и, поскольку священнику пришлось доставлять немалый груз, не было смысла идти пешком. Эта древняя, уже подгнившая изба, пережившая не менее сотни зим и лет, окружённая участком в десять соток, почти вплотную подступала к густому лесу и была последней в ряду сельских домов. Соседский дом пустовал, так как его владельцы-москвичи появлялись чрезвычайно редко.
Такая же судьба выпала большинству прочих деревенских строений по обеим сторонам улицы, с той разницей, что другие дачники всё же здесь бывали на выходных летом. Дом, расположенный напротив, принадлежал весьма своеобразному субъекту Митьке Затычкину, невысокому плотному коренастому мужику средних лет с вечно всклокоченными рыжеватыми волосами и добродушным красноватым лицом.
После развала совхоза, где Митька работал трактористом, в начале 90-х он перепробовал разные профессии, но, в конце концов, вернулся к основной и стал зарабатывать с помощью откуда-то добытого колёсного трактора, многочисленные детали и приспособления которого в беспорядке валялись в бурьяне перед Митькиным покосившимся забором. Дом достался Митьке от матери, которую отец Ростислав отпел лет пять назад.
Митька делил наследство пополам с сестрой – худой тихой женщиной-вдовой, намного старше Митьки. Оба они проживали в городишке в десяти километрах от села, а сюда ездили работать в саду и огороде.
Кроме плодовых деревьев, ягодных кустов, картофельного поля и грядок с овощами Митькино хозяйство состояло из целого взвода кошек. По подсчётам отца Ростислава число их в «лучшие» времена достигало двадцати семи. Плодились кошки со страшной скоростью в геометрической прогрессии, поскольку жалостливый Митька не мог топить котят.
Ежедневно хозяин приносил на спине целый увесистый рюкзак корма, но так как у него была ещё и довольно крупная собака по кличке Бим – лохматая чёрная с подпалинами дворняга, еды на всех не хватало. Голодные кошки шарили в окрестностях, уничтожая всё живое. В этом имелась хорошая сторона, так как в церковном доме и огороде не появлялись мыши и крысы, но зато совершенно перестали селиться мелкие птички.
Раньше, например, на чердаке церковного домика гнездились две пары полевых воробьёв, а в ягодных кустах славки и мухоловки. Теперь же с огородными вредителями-насекомыми воевало лишь семейство скворцов, сохранившееся благодаря тому, что скворечник предусмотрительно прибили к совершенно гладкому шесту на высоте четырёх метров от земли и ни одна, даже самая ловкая кошка не смогла запустить в него лапу.
Из-за плохого корма, отсутствия ухода, а также из-за близкородственного скрещивания Митькины питомцы представляли жалкое зрелище: малорослые, щуплые, блохастые, с взъерошенной грязной шерстью, плохо опушёнными хвостами и слезящимися глазами. Вид их вызывал у отца Ростислава и, особенно у его супруги-матушки острую жалость. Они пытались подкармливать несчастных. То же делали летом и некоторые дачники, но сразу стало ясно, что подобный табун в состоянии слопать целого барана в один присест и еды на него не напасёшься.
«Дмитрий, ты бы хоть кастрировал их, что ли» - увещевал он соседа. «Так ведь грех, батюшка?» «А что они у тебя дохнут от голода не грех?» «Ой, это их убивают нарочно, и я подозреваю, кто. Это Овсянников, сволочь!» «Почему ты так решил?» «Он всё орал, будто мои кошки у него на огороде гадят. Так его дом далеко, чего им туда ходить! А теперь смотри, батюшка, что он с серой сделал!» С этими словами Митька взял на руки симпатичную серую полуперсидскую кошечку с большими ласковыми глазами. «У неё четыре котёнка и она хорошая мать и к людям доверчивая… а тут я прихожу, она идёт навстречу вся в крови и шатается. Её ударили ногой по рёбрам, сломали кости… Не знаю, выживет ли?» «Послушай Дмитрий. Я знаю в городе одну любительницу, которая берётся устраивать котят. Платишь сто рублей за котёнка и никаких забот. Узнать для тебя её телефон?» «Ну, узнайте». Но подобные мероприятия не входили в Митькины планы. Возможно, были ему не по карману, так как даже с помощью техники - вечно ломающегося трактора он едва сводил концы с концами.
Вот и сейчас, как обычно, священник извлёк из багажника пару увесистых пакетов, наполненных остатками от домашних и церковных трапез. Увидев знакомую машину, косматый Бим, распластавшись в лепёшку, пролез под забором и подбежал, виляя хвостом и умильно заглядывая в глаза батюшке.
Отец Ростислав высыпал на землю горсть куриных костей, специально предназначенных для собаки. Бим закрутил хвостом ещё быстрее и, давясь, принялся заглатывать угощение. Тут же отовсюду стали появляться кошки: из-под забора вслед за собакой, сверху – через забор, с ближайших деревьев, из-под Митькиного трактора, стоявшего у ворот, из всех убежищ и щелей. Каких тут только не было: большие, средние, подростки, совсем маленькие котята, всех мастей – белые, серые, чёрные, пегие, черепаховые, рыжие… Все, задрав хвосты и душераздирающе мяукая, ринулись к кормильцу.
Священник рассыпал приношения в специальные плошки, валяющиеся в траве, идеально вылизанные во время предыдущей трапезы. Несколько минут вся кошачья гвардия с упоением уминала угощение. Кое-где местами вспыхивали конфликты, сопровождаемые рыком, мяуканьем и увесистыми оплеухами. Бим, при обычных обстоятельствах весьма терпимый к кошкам, тем не менее, не позволял им приближаться к собственной добыче, и грозно гавкал на потенциальных воров, внося в общий хор басовую ноту.
Ублажив голодных питомцев, отец Ростислав принялся выгружать вещи из машины, когда послышался гул мотора и рядом с ним притормозил здоровенный «Джип». Хлопнули дверцы и две женщины поспешили к священнику. Одну из них, ту, что была за рулём, отец Ростислав узнал. Маргарита Алексеевна миловидная и представительная дама лет сорока пяти, хозяйка самого красивого и благоустроенного дома-дачи в селе. По слухам её супруг владел сетью продуктовых магазинов в столице. Здесь она бывала не слишком часто, но в церковь иногда заходила. «Батюшка! Я только что думала о вас. Вы нам так нужны! У нас с Елеонорой возник спор… Позвольте вам представить мою подругу Элеонору, Элеонору Робертовну. Да, и благословите же меня» - возбуждённо проговорила Маргарита, протягивая священнику сложенные ладони.
Отец Ростислав осенил просящую широким иерейским благословением, и пока она целовала руку, выжидательно посмотрел поверх головы Маргариты на её подругу. О, он не раз встречал такое выражение на лицах у людей враждебных вере и церкви: недоверчиво-напряжённо-любопытное. Дескать, что может выкинуть этот поп, и как он будет реагировать на критику?
Сама Элеонора Робертовна выглядела столь же шикарно и внушительно, как и её подруга. Костюм её был столь же добротным и дорогим, под стать французским духам, которыми благоухали обе женщины. «Элеонора! Поздоровайся с батюшкой. Она у нас пока некрещеная и благословения брать не умеет». Отец Ростислав усмехнулся своей правильной догадке и осторожно пожал протянутую руку в тонкой кожаной перчатке.
«Батюшка! Немедленно приходите к нам! Я приготовлю ваш любимый кофе. Или теперь надо говорить «ваше любимое кофе»? «Но я должен ещё отнести вещи…» «Успеете ещё! Относите и немедленно к нам! Слышите, мы ждём!»
Уступая столь решительному напору, священник поспешил поскорее управиться с делами и через час подруливал к высокому новенькому забору из профнастила, укрывающему резиденцию Маргариты Алексеевны, словно какой-нибудь средневековый замок. Ему открыла пожилая приветливая домработница, в отсутствие хозяев смотрящая за порядком в доме. «Проходите, батюшка. Вас ждут».
За превосходно сервированным столом, накрытым в большой и не по-деревенски отделанной столовой его ждали обе дамы. «Как я рада, что вы так быстро откликнулись на наше приглашение, - защебетала Маргарита, - дело в том, что у нас с Элеонорой возник спор, который вы должны разрешить. Ведь, что у нас теперь творится, батюшка!» «Вы это о чём?» «Да как же! Про этих «Пусси Райот»! Это, что за безобразие! Содом и Гоморра, вот, что это такое! Да я бы им пожизненное дала! А Элеонора твердит, что они ничего криминального не совершили и что надо отпустить девочек…» «Да, - вмешалась гостья, - вы же - духовенство сами всё время твердите: «прощать надо», а чего ж не прощаете? Я сама слышала на Тверской выступление рок-ансамбля евангельских христиан, после которого их пастор в микрофон так и призвал: «Давайте помолимся, чтобы Московская патриархия простила «Пусси Райот!» И вообще, если эти девушки так молятся… нестандартно. Что, сразу сажать?»
Отец Ростислав неспешно отхлебнул превосходный кофе. «Батюшка, у нас всё общество раскололось из-за этих содомиток!» - снова встрепенулась хозяйка. «Раскололось, это верно, но не на равные части, - отозвался отец Ростислав, - громадное большинство настроено против них. Слишком тяжкое оскорбление нанесено всем верующим…» «А как же евангелисты?» - влезла Элеонора. «Иуды, - отреагировал священник, - петух не кукарекнул, а они уже предали. И вообще, все эти сектанты христиане в кавычках. Они и антихриста богом объявят вслед за иудеями». «Вот и до Апокалипсиса добрались, - фыркнула Элеонора, - я о вас так и думала, этого от вас и ожидала, ещё, когда Маргарита только о вас рассказывала». «Не верите, что сбудется апокалипсис?» - поинтересовался отец Ростислав. «Не знаю. Сейчас ведь речь не об этом, а о судьбе трёх юных девочек, которых наказали так жестоко». «Мало наказали!» - взвилась Маргарита, - «правда, батюшка?»
«Всё не так просто, - отозвался священник, - вообще-то дали мало. Это преступление следовало рассматривать не как хулиганство, а как насаждение религиозной розни и оскорбление чувств верующих, то есть по более тяжкой статье. Однако учитывая давление на суд и все прочие толстые обстоятельства и то, что они заработали два года неплохо. Я бы дал пять, но, заметьте, за одним, всего одним, исключением. Вам, может быть, неизвестно, что я в прошлом некоторое время занимался реабилитацией детей, пострадавших от сексуального насилия. Так вот, я очень внимательно наблюдал по телевизору за этими женщинами из Пусси Райот. Их долго и подробно снимали и показывали. Снимали и показывали также и папашу одной из них. Он всячески защищал и оправдывал поступок дочери и другие её подобные «акции». Я утверждаю: его дочь в детстве подверглась сексуальному насилию и именно от близкого человека. За папашу бы следовало взяться!» «Откуда вы знаете? С чего взяли?» «О, я отвечаю за свои слова. Такое происшествие страшное потрясение для ребёнка на всю жизнь. Пройти бесследно оно не может. Иногда из подобных лиц формируются жуткие маньяки. У девочек вырабатывается особая мимика… По движению лицевых мышц я определил, что с ней случилось подобное несчастье. Отсюда крен в поведении и чудовищные извращения в области сексуальных отношений. Вот её пожалеть надо. А то, что они не каются… Ведь и на них идёт страшное давление в виде, так сказать, поддержки. Не сделано самое главное: не выявлены и не наказаны заказчики акции…» «Так что же дальше?» - спросила Элеонора. Отец Ростислав допил кофе, помолчал немного. Затем поднял указательный палец правой руки вверх и ответил: «На всё ЕГО святая воля. Случившееся - попущение Божие».
Ноябрь 2012
