«ПП-по-дайте бб-больноому на лекааарства», - прозвучал за спиной тоскливый и жалостный призыв. Отец Серафим Розанов обернулся и увидел плохо одетого пожилого человека с протянутой правой рукой, судя по всему, явного инвалида. Он весь был какой-то перекошенный, шея скособочена, отчего голова занимала не то место, где ей положено быть, то есть над плечами по центру, а съехала набок, ближе к левому плечу. На протянутой длани не хватало двух пальцев. Через плечо нищего висела видавшая виды сумка из кожзаменителя, очевидно для подаяний.
«Миша! Ты ли?» – узнал просителя священник. «Ой, да это ни-кк-ак о-от-ец Се-ра-ффим!» - обрадовался проситель. Двадцать пять лет назад отец Серафим служил на приходе в этом районном центре. Михаил был тогда его прихожанином. Только в те времена у него была работа, и он не побирался. Калека имел семью и даже родил дочь, которую иногда приводил причащаться. Потом священника перевели в отдалённое село настоятелем местного храма, и он потерял Михаила из виду. «Что с тобой случилось?» Паралитик попытался объяснить, но от волнения его и без того мало вразумительная речь превратилась в сбивчивое невнятное бормотание, так, что понять его стало совершенно невозможно. «А супруга твоя жива?» Михаил кивнул. «Ну, веди меня к ней».
За четыре часа до этой встречи священник прибыл в районный центр по приходским и личным делам. Сделав всё задуманное и намеченное, решил зайти в Н-ский монастырь, который, подобно многим русским обителям использовался не по предназначению в советское время, но возродился в 90-е годы и сейчас переживал свой ренессанс.
На выходе из главного собора обители, где почивали мощи местных старцев-подвижников, отец Серафим и встретил своего прежнего прихожанина. Они вышли из обители и сели в машину священника, припаркованную у ворот монастыря.
Отец Серафим однажды давно был в гостях у Михаила, но уже не помнил адреса, и калека указывал дорогу. Ехать оказалось недалеко, всего с километр. Крошечный домишко о двух комнатах с терраской покосился и врос в землю. Небольшой обработанный участок сотки в четыре с грядками моркови, чеснока, лука и зелени и кустом мелких красных роз, тянущихся к подоконнику – всё убогое хозяйство. Услышав стук открываемой калитки, на порог вышла Вера - супруга Михаила, которую отец Серафим помнил крепкой молодой женщиной, тащившей на себе все заботы о ребёнке и муже-инвалиде. Он ещё удивлялся, отчего такая здоровая и довольно пригожая особа выбрала ущербного мужа и несёт столь тяжкий добровольный крест. На то могли быть свои причины. Возможно, предыдущие неудачи в личной жизни, когда человек решается на жертву из стремления хоть кому-то быть нужным в расчёте хотя бы на благодарность. Во всяком случае, Вера никогда не жаловалась. Впрочем, и в церкви появлялась редко, куда реже, чем её муж.
Она не выразила особого удивления или радости при виде отца Серафима. Лишь посторонилась и сказала: «Проходите». Однако, снимая обувь в сенях, священник краем глаза увидел, как она подскочила к мужу, резко дёрнула его сумку и зашипела: «Сейчас же давай сюда!» Калека начал было возмущаться, но жена вырвала у него суму и скользнула мимо гостя в соседнюю комнату. «Ого, видно дела совсем плохи», - подумал священник.
Его усадили в кухне на старый колченогий стул у окна с видом на двор. Хозяйка уселась напротив, засунув грубые натруженные руки в карманы фартука сомнительной чистоты. Обстановка в доме была самая бедная: диван, протёртый до пружин, громоздкий шкаф 1950-х годов и буфет ещё более солидного возраста. Старые выцветшие обои кое-где отставали от стен. Пахло старой мебелью и кошками. Миша чем-то гремел в передней, что-то передвигал и ронял. Вера прислушалась: «Никак в заначку что-то прячет. Опять скрыл от меня! Вот так и живём, батюшка!» «А как ваша дочь?» «Маня-то? С Маней плохо. Падучая у неё. Из-за этого ни учиться, ни работать нигде не может. И замуж никто не берёт. Как увидят папашку, так и на попятный. Кому такой тесть нужен! Вот устроилась в монастыре за гроши подметать – убирать. Но, это до первого припадка». «А инвалидность не пробовали получить?» «Не дают инвалидность. Живём на мою пенсию. Мне постоянной работы найти не удаётся из-за возраста. Вот и питаемся на Мишины «сборы».
«А родственники не помогают?» - «А какие родственники? У Миши старший брат умер, и его семья нас знать не хочет. У меня старая мать восьмидесяти пяти лет и младшая сестра, мать-одиночка с двумя детьми-подростками. У Миши совсем, как говорится, башню снесло: ещё и выпивать стал, а пьяный он совсем дурак дураком. Год назад в угаре взял и отрубил себе топором два пальца. После этого я его в психушку положила. Подержали два месяца и выпустили. Сейчас хотя бы не буйствует.
Отец Серафим помолчал. Он не раз слышал, что есть пастыри, которые умеют утешать пасомых в подобных случаях. Сам он сознавал, что лишён подобных талантов, потому священник просто вынул из кармана бумажку в пять тысяч и, наскоро простившись, вышел к машине. В кармане подрясника загремел мобильник. Батюшка пошарил рукой в недрах и не сразу, но извлёк приличных размеров телефон, который, однако ж, буквально утонул в его медвежьей кисти. Мобильником отец Серафим гордился. Это был «противоударный и непотопляемый» агрегат, подарок старшего сына, сделанный после безвременной утраты двух предыдущих телефонов, которые священник нечаянно разбил о каменный пол в церкви. Звонил отец благочинный: «Приветствую, отец Серафим. Что-то не могу тебя поймать». «Так я в городе. Зашёл в монастырь, а там из-за толстых стен связи нет». «У меня такое сообщение. Завтра к тебе приедет группа молодёжи под руководством ответственного по миссионерской деятельности нашей епархии иеромонаха Кассиана (Перхурова). Встреть по высшему разряду. И ещё: за тобой квартальный финансовый отчёт и взносы епархиальные и благочиннические. Не забудь». Мобильник громко щёлкнул и отключился.
Священник без особой радости выслушал сообщение начальства. Храм, в котором служил отец Серафим, при советской власти не закрывался и к нему иногда привозили паломников, чтобы показать красоту: старинные иконостасы, утварь и иконы. Гостей надо кормить и поить, занимать беседой. И без того дел полно. Придётся просить прихожан о помощи. Дуся повариха одна не справится. Телефон снова зазвонил. На дисплее высветилась надпись: «Слепая Лена».
«Батюшка! - зазвенел в трубке высокий женский голос с истерическими нотками, - у меня такое случилось, такое случилось!» - «Что произошло?» - «У меня иконы стали мироточить. Все-все, но началось с иконы Царя – мученика Николая. Помните? Такая бумажная. А теперь все, и другие тоже мироточат! И благоухание по всей квартире. Соня приходила и тоже видела. Скорей приезжайте, посмотрите».
Слепая Елена страдала шизофренией, поэтому священник сильно усомнился в её сообщении, но он и так собирался навестить больную, раз уж попал в город, а потому поехал на окраину города, где в старой пятиэтажке проживала слепая.
Путаясь в полах подрясника и задевая широкими плечами стены, отец Серафим вскарабкался на верхний этаж, недоумевая, каким образом жильцы в подобных строениях затаскивали мебель в квартиры. Хозяйка ждала гостя, стоя в дверном проёме. При малом росте Лена была столь полной из-за малоподвижного образа жизни, что с трудом пролезала в дверь. Кожа у неё была дряблая и бледная, на ногах внушительные отёки. Одежда хозяйки состояла из потёртого и рваного балахона, усеянного жирными пятнами. Никакого благоухания в квартире не наблюдалось и в помине. Иконы висели в обычном состоянии. На них не имелось никаких капель и подтёков, как это бывает при реальном мироточении, всё, как всегда.
А вот в квартире пыли и грязи накопилось больше обыкновенного. Слепая роняла разнообразный мусор на пол и, естественно, не в состоянии была его найти и выбросить. Мелкие мушки роями носились повсюду, а вместо благоухания воняло прокисшей едой и мокрыми тряпками.
Зажимая нос, гость прошёл на кухню и поставил на стол, застеленный липкой от грязи клеёнкой два больших полиэтиленовых пакета с кое-какой предусмотрительно прихваченной снедью. Елена, хватаясь руками за стены для ориентации, быстро следовала за ним. Войдя в кухню, она протянула священнику сложенные для благословения ладони и затараторила: «Видите, батюшка капли мира, ощущаете благовоние? Соня говорила, что только достойные видят и чуют».
«Значит я недостойный» - отозвался гость, - «ничего не вижу и не чую». «Как же так! - огорчилась хозяйка, - мне все говорили…» - «Оставьте, Лена. Я вам уже сказывал, что это прельщение, прелесть одна». - «Ну, да, батюшка. Вы и про отца Досифея говорили, что он в прелести, а он настоящий чудотворец. Вот недавно кота воскресил!» - «Как кота? Какого кота?» - совершенно оторопел отец Серафим. «Обыкновенного кота, который сдох, а потом по молитве старца ожил. И многие видели. Об этом даже по радио артистка Марфа Звездинская рассказывала».
«Хватит! - разозлился отец Серафим, - слышать не желаю подобных разговоров! Надо же, воскреситель котов!»
«Простите батюшка! - сменила тон хозяйка, - не сердитесь на меня, дуру болящую, спаси вас, Господи». - «Ну, то-то».
Гость поспешно ретировался, предварительно сунув в руку хозяйки тысячную купюру. На улице он немного постоял, с удовольствием вдыхая чистый воздух, напоённый запахом цветущей липы из соседнего сквера. «Да, только попробуй в кое веки раз сделать доброе дело, сразу будут тебе сто искушений, - размышлял священник, - однако, кажется, на сегодня всё завершено и можно ехать домой».
На другой день к концу службы в его храм пребыла молодёжная организация, как и предупреждал благочинный. Главный миссионер епархии Кассиан (Перхуров) оказался молодым (около тридцати) худеньким монахом небольшого роста с продолговатым невыразительным лицом и длинным хвостом русых волос на затылке, прихваченных резинкой. Показывая посетителям достопримечательности прихода, отец Серафим украдкой присматривался к миссионеру. Впечатление складывалось, пожалуй, благоприятное. Отец Кассиан держался просто, непринуждённо говорил и шутил с паломниками. В нём не было и следа обычной монашеской неуклюжести или застенчивости в обращении с мирянами. После экскурсии сели за стол. Настоятель посадил иеромонаха рядом с собой по правую руку. Прихожанки отца Серафима сварили для монаха уху из лосося, а для мирян расставили блюда с мясной нарезкой, колбасой и сыром, пару бутылок хорошего красного вина, разложили по вазам фрукты и конфеты, благо день выдался скоромный. Когда застучали вилки и зазвенели стаканы, настоятель тихонько поинтересовался у миссионера, что за люди собрались в паломнической группе. «Это молодёжь из нашего города, в основном студенты. Мы их постепенно воцерковляем». - «А как воцерковляете?» «Слушаем вместе музыку». - «Духовную?» - «Нет. Рок-музыку: Pink Floyd, Doors, Slade, из отечественных группы «Август», «Бабушкины сказки», «Белый шаман». - «Вы это серьёзно?» - «Более чем. Мы современные люди. Ищем новые формы проповеди среди молодёжи и молодёжных субкультур. Старые методы не годятся». - «А вы читали брошюру канадского католического священника Жана Поля Режимбаля о вреде рок-музыки?» - «Это который пишет о каких-то якобы тайных зашифрованных текстах в рок-музыке? Так это лажа!»
Отец Серафим откинулся в кресле и внимательно взглянул на собеседника, буквально сверля его своими большими карими глазами, словно желая проникнуть миссионеру в душу. Но тот продолжал, словно, ни в чём не бывало: «А как вы относитесь к Константину Кинчеву? По-моему, это настоящее православное искусство…» - «Дорогой мой! Вы хотя бы понимаете, что означает само слово «рок-н-ролл»? Это жаргонное словцо, обозначающее сексуальное движение во время полового акта. И с этой терминологией вы собираетесь проповедовать! И кого проповедовать: Христа Господа! Очнитесь!» - «Это в вас старорежимные пережитки засели. В ваше время при знакомстве спрашивали: «Что читаете?», а в наше время: «Что слушаете?» Естественно современный молодой человек слушает не «Евгения Онегина» или там какого-нибудь Бетховена…» - «Какого-нибудь?.. А вы в курсе ли, что самым исполняемым композитором во всём, я подчёркиваю: во всём мире является Пётр Ильич Чайковский? А вы «Евгения Онегина» на помойку, эх!» - «Ну, не то, чтобы уж совсем на помойку, – заюлил миссионер, - но согласитесь, это всё отстой. Вот рок-музыку я одобряю за её бунтарскую сущность. Рок в оппозиции злу, несправедливости этого мира. Христианство – это, если хотите, тоже бунтарская идеология, а главный бунтарь Иисус Христос…»
…Гости уже закончили трапезу. Все встали. Настоятель прочёл благодарственную молитву, благословил присутствующих и в полголоса сказал: «Желаю всем вам подлинного истинного воцерковления. Православие есть настоящее сокровище». Затем, обращаясь к «миссионеру» Кассиану: «Волк. Ты настоящий евангельский волк в овечьей шкуре!»
Август 2015
 кв.jpeg)
