После окончания утреннего богослужения отец Павел Железнов вышел из храма и направился к церковной сторожке на завтрак.
Немногочисленные прихожане двигались по мощёному двору к воротам, у которых их ждал нищий – старик с протянутой рукой в потёртом ветхом костюме. Как и всякий священник, отец Павел давно привык к нищим. Они есть на каждом приходе, по крайней мере, на каждом городском приходе, и были и есть всегда – при всех режимах. Это уж точно: даже при коммунистах, декларировавших небывалые возможности для населения страны, «где так вольно дышит человек».
Отец Павел хорошо помнит, как много нищих толпилось у столичных храмов, а также у питерских в дни его детства. У Владимирского собора в Ленинграде, куда повела его мать в начале 1960-х годов, нищие стояли строем, образуя коридор перед входом. Иные выставляли свои увечья и протезы из жёлтого лакированного дерева, так, что маленькому Павлику было жутко смотреть на них. Тогда ещё было много раненых с войны. Внимание ребёнка привлёк бородатый старик в потрёпанном костюме весьма жалкого вида, и мальчик прошептал: «Мама, давай поможем дедушке». Мать охотно сунула в руку сына медный пятак, который тот немедленно вложил в корявую морщинистую руку. Пальцы нищего сжали монету и слегка придержали подающую руку ребёнка: «Как тебя зовут мальчик?» «Павлик. А вам зачем?» «Буду за тебя молиться. А как зовут твоих папу и маму?» Павел ответил. «Я и за них помолюсь» - пообещал нищий.
Вот, что вспомнилось священнику при взгляде на новичка-попрошайку у его собственного храма. Раньше нищих на этом приходе не было, так как здесь много не соберёшь с прихожан – деревенских старушек. Кроме того, почти всегда, как замечал отец Павел, попрошайничество связано с алкоголем, а алкоголикам подают не очень охотно. Впрочем, этот новый нищий не походил на алкаша, и с виду казался довольно благообразным.
Настоятель проследовал в трапезную, где после скромного завтрака занялся подготовкой к вечернему богослужению, вычиткой молитвенного правила и тому подобными заботами. Пару раз он выходил во двор и видел, что старик не ушёл, а присел снаружи на пенёк под высокими липами, очевидно решив дождаться всенощной.
Затем начался сильный летний ливень с громом и молниями. Отец Павел вооружился зонтиком и вышел посмотреть, куда делся нищий. Струи дождя хлестали с такой силой и так грохотали по железной крыше, что заглушали звуки проезжавших по ближнему шоссе машин. Вдоль дороги, огибающей храм, для стока воды имелась довольно глубокая канава, в местах перехода перекрытая деревянными мостками. Под ближайшим мостком священник заметил кусок полиэтилена. Потянув за край плёнки, он обнаружил под ней давешнего нищего, и сделал ему приглашающий знак рукой.
Старик выбрался из-под мостков (удивительно, как он смог туда поместиться) и последовал за настоятелем. Щи и каша на плите, заботливо прикрытые чистой тканью, ещё не остыли, а включённый в сеть электрический чайник весело запел свою незамысловатую песню. Старик уселся на лавку и скинул с себя забрызганную водой плёнку. «Что ж вы так? Разве можно? Так и воспаление лёгких схватите!» - укорил священник гостя. «Так куда денешься. Я здесь никого не знаю. Не к кому обратиться, чтобы попросить убежища». «Так почему не ко мне?» «Так вы, батюшка, тоже меня не знаете. Мне неудобно».
Выяснилось, что приезжий, оказывается, москвич, имеет однокомнатную квартиру, в которой проживает ещё и дочь с ребёнком. «Я промышлял в московском храме, но там нашего брата и так много, меня стали гнать свои же. Пришлось перебраться в область». «Да вы здесь много не заработаете. У нас народ очень небогатый – деревня». «Да, я уже вижу. Придётся поискать другое место». Старик замолчал и, перекрестившись, принялся за еду. «А пенсию получаете?» «Получаю, да только на неё разве проживёшь втроём?» «А дочка не работает?» «Работает, да получает гроши». «Вот и приспособились» - подумал отец Павел, - «посылают деда на «промысел». И ведь привыкли к такому положению вещей! Надо что-то в себе переломить, чтобы стать с протянутой рукой, наверное, стыд. Приходится со стыдом примириться. А куда денешься, если нечего есть, и семья страдает? Всем известна пословица про суму и тюрьму!»
Дождь постепенно затихал. Гроза умолкла. Небо посветлело и очистилось от лиловых туч. Только с деревьев ещё падали капли воды, звонко ударяясь о железные листы крыши. «Ну, спаси вас Господи, я пойду» - встал нищий. Отец Павел поднялся и открыл дверь, предварительно сунув в карман гостя пригоршню мелочи. Старик закинул на плечо сумку вместе со свёрнутой в рулон плёнкой и медленно двинулся к автобусной остановке, на которой после грозы не было ни одного человека. Остатки рваных тёмных туч стремительно двигались к западу.
