До обстрелянного в пятницу, 15 мая, Октябрьского я добиралась своим ходом. Прошла через знаменитый подземный ж/д переход, служащий условной границей между зоной мира и зоной войны, отделяющей Киевский район и прилежащий к аэропорту поселок Октябрьский, под блюзовое исполнение уличным музыкантом «Ветра перемен» от Scorpions. Гимн окончанию холодной войны по дороге на войну вполне себе горячую звучал сюрреалистично.
Фото: Кристина Мельникова/EADaily
Белый пазик на той стороне за пару минут довез меня до рынка, куда накануне вечером пришлось одно из попаданий. В этот день там работала моя старая знакомая Светлана. На рынке у нее — небольшая точка по продаже сладостей. А сама Светлана вместе с семьей, в том числе и маленькой внучкой, живет практически рядом с улицей Стратонавтов — последней поселковой улицей перед донецким аэропортом.
Фото: Кристина Мельникова/EADaily
— У нас снова очень неспокойно. Да мы и не жили никогда тихо все эти годы. Фронт шумит постоянно, но в последний месяц снова стало прилетать по поселку. Числа 11−12-го в пятиэтажке, что возле закрытой школы, что-то влетело в окно последнего этажа. Так что, Кристиночка, шумно у нас всегда. Как тут у нас обычно бывает? Если обстрел сильный, как вчера, то потом на пару дней наступает затишье, но вскоре опять начинается по нарастающей, — говорит Светлана.
— А вот на днях что было!? Мы детей по домам попрятали, а сами стояли во дворе и смотрели, как пули над головой свистят и о забор бьются, — сказала одна из женщин, услышавшая беседу.
Фото: Кристина Мельникова/EADaily
— Что у нас тут только не стреляет! 26-го числа будет шесть полных лет издевательства. А вот те конфеты у вас желейные или леденцы? — присоединяется к обсуждению уже немолодая покупательница в строгом пальто, попутно выбирая сладости для внучки.
С Ольгой и ее восьмилетней дочкой мы прогуливаемся по поселку, где нет ни одного неповрежденного здания.
Магазины стоят обугленные и разбитые после прямых попаданий. Смысла убирать или восстанавливать их, пока не закончилась война, собственники не видят, так как в любой момент здания могут быть разрушены снова. Работают лишь небольшие магазинчики и рынок.
Фото: Кристина Мельникова/EADaily
В это время Арина катается на самокате, а мы с Ольгой разговариваем о войне. Она вспоминает, как 26 мая 2014 года здесь летали украинские вертолеты, пугали разбегавшихся врассыпную мирных, зависали над ними, стреляли по ногам:
— Маски у них были желтые, похожие на натовскую амуницию. Я хорошо помню, как бежала по улице и сквозь открытые шлюзы вертолетов видела направленное на нас оружие и ухмыляющиеся лица военных, — говорит женщина.
На одной из центральных улиц располагается мемориал погибшим жителям Куйбышевского района — долгие ряды фамилий на гранитном фоне.
Фото: Кристина Мельникова/EADaily
Иногда попадается на глаза вроде бы целый забор, но при ближайшем рассмотрении и здесь обнаруживаются свидетельства войны. Фасады пятиэтажек посечены осколками, во многих квартирах повреждены балконы и окна. Домам по улице с символическим названием Кремлевский проспект, упирающейся в Стратонавтов, за годы войны уже досталось немало. Но в этот раз туда снова было несколько попаданий. Одно — в палисадник под балкон дома неподалеку от уютной детской площадки. Стена дома в отметинах от осколков.
— Это от вчерашнего прилета? — спрашиваю я пожилого мужчину, который возится на балконе второго этажа.— Нет, это еще старое, — спокойно отвечает он.
На качелях во дворе монотонно качается девушка-подросток. На вопрос о том, куда еще были прилеты, она равнодушно и буднично кивает в сторону соседних домов. Во дворе пожилые женщины кормят котят, я не говорю с ними об обстрелах, чтобы не напоминать им о войне в эту минуту затишья. Разруха и война соседствуют здесь с жаждой жизни и созидания — красивые клумбы, украшенные самодельными игрушками и каруселями детские площадки, граффити с изображением красных зубцов стен и башен Московского Кремля на фоне синего неба. Жители явно гордятся названием своей улицы и любят свой поселок.
Фото: Кристина Мельникова/EADaily
— Ольга, что вы сами хотели бы сказать, самое главное?
— Я много общаюсь с людьми и знаю не только по себе, что все уже устали, разочаровались во всем происходящем, люди уже не могут жить в состоянии неопределенности. Это выстраданное годами чувство. Каждый, кто здесь живет, потерял кого-то из близких, и получается, что ни за что, — говорит женщина.
У большинства живущих в Октябрьском людей так или иначе повреждены дома, причем у многих неоднократно. В дом Ольги за годы войны было четыре попадания — в 14-м, 16-м и в 18-м году. Люди в поселке пытаются что-то восстанавливать, но восстановленное разрушается в одночасье, — как в муравейнике, в который кто-то наступает ради забавы грязным ботинком.
Фото: Кристина Мельникова/EADaily
— Сидеть и ждать лучших времен тоже не будешь. Годы-то идут, нам уже за 40. Вот и мы решили восстанавливать дом. Кажется, что эта война никогда не кончится. Прилетит — значит, прилетит. От судьбы не уйдешь. Надоело жить в этой неопределенности без «мечт», без планов, одним днем на протяжении шести долгих лет. Многие говорят, что люди у нас неповоротливые, боятся перемен, не хотят уезжать, не стремятся к лучшему. Ну а к какому лучшему? Ты много знаешь счастливых людей, уехавших с Донбасса и устроившихся на чужбине? Я вот таких практически не знаю. Уедут, поскитаются немного и возвращаются назад, — говорит Ольга.
Ее дочке Арине было два года, когда началась война.
Фото: Кристина Мельникова/EADaily
— Когда она маленькая была, обстрелы у нас считались громом. Но я хорошо помню, как она впервые сильно испугалась. Тогда сбили военный вертолет, и содрогнулось все вокруг. Арина вцепилась мне в одежду, долго плакала, не умолкая. После этого мы на полгода уехали к родственникам. Сейчас у нас большой оборудованный подвал, практически настоящий бункер, там лежат матрасы, стоят обогреватели. Последний раз мы спускались туда в 18 году, — вспоминает Ольга.
В то утро она, как всегда, проснулась рано, пила кофе, собиралась на работу, когда начали постреливать. Ее сонная растрепанная дочка с подушкой в руках вышла из спальни и сказала: «Мама, опасно, надо идти в подвал».
— А к ней прислушиваться надо. Мы первой ее опустили в подвал, затем залез сын, мой начал Жучку свою тоже пихать в подвал, а она ногами уперлась и не хочет спускаться. И в этот момент был прилет. 120-я мина упала напротив дома в 5.20, а все осколки пошли к нам. Содрогнулось все вокруг. Выбило входную железную дверь. Мы за это время три двери поменяли в доме. Вот будет ли чего-то хотеться после этого? Купили новые двери, поставили, но, оказалось, ненадолго. Вокруг стекла, дым, запах газа, так как газовую трубу где-то перебило. Малая две недели из подвала не выходила. Я стала квартиру искать, куда бы нас пустили с животными. Собака, кот, черепаха… Ее осколками посекло, и нам отдали ее спасать. За семь тысяч сняла квартиру, кровати без матрасов, лампочек нет. Пожили мы там четыре месяца, больше не смогли.Мама Ольги в 2014 году пошла работать в местную больницу, куда свозили многочисленных раненых.
— В самый первый день, 26 мая, мама пошла сдавать кровь. Было много раненых, и всех их свозили в нашу больницу. Тогда не хватало крови, а у нее была первая положительная, подходящая всем. Мама ушла с прежней работы, отчасти потому, что ездить под обстрелами было сложно, ж/д переход постоянно закрывали. Но больше из-за желания быть полезной. Она устроилась в больницу санитаркой, тягала стекла, которые постоянно выбивало. Мы с детьми тогда как раз уехали к родственникам, и ее просили уехать, но она отказывалась до тех пор, пока ей не прилетело в дом.
Фото: Кристина Мельникова/EADaily
Тогда женщина спаслась чудом, хоть и не успела выпить бокал мартини, который уже приготовила себе после тяжелого рабочего дня.
— В коридоре у нас стоял холодильник, а мама моя очень любит холодный мартини. Она пришла в тот вечер со смены, открыла подвал, нажарила яичницы, налила мартини и стояла на лестнице, чтобы в случае чего успеть спрыгнуть в подвал. Но в это время пришел сосед и позвал ее пить чай. Только они сели за стол, как раздался грохот, повалил дым. Они смотрят, а забора в ее доме нет, половины коридора, где стоял холодильник, тоже нет, дверь валяется в стороне. Светят коногонкой и видят хвостовик в ступеньках. Мама после этого уехала, сказала, что это было последней каплей. А она многое пережила, она ведь и в больницу под обстрелами бегала.
Несмотря на то, что Октябрьский в военных сводках стал фигурировать реже, после того как ополчение выбило ВСУ из аэропорта, устойчивого затишья тут с тех пор не наблюдалось.— Ольга, было ли такое, чтобы долго, к примеру год, по поселку не прилетало?
— Да ну, ты что! Это фантастика. И сейчас, с конца апреля — начала мая снова обострение жуткое. Дочку отправляем к бабушке, она хоть и недалеко живет отсюда, но все же дальше от фронта. Но я все равно не хочу уезжать из Донецка. Я еще своей бабушке перед смертью говорила, что, пока жива я, с домом ничего не случится. Да и Донецк я люблю.
Возвращалась из поселка я тоже пешком. По дороге наткнулась на надпись, повторяющую лозунг с футболок «Тату» во время их выступления на одном из американских каналов во время войны в Ираке. Написано было в сердцах, не баллончиком, походя, а осознанно — красной краской и валиком.
Зашла в магазин возле рынка. Покупатели обсуждали с продавцами вчерашний обстрел. Кто-то говорил, что в тот день как раз оказался в «1000 мелочей» незадолго до попадания — крыша как раз этого магазинчика пострадала от прилета. «И сколько уже можно, и когда же все это закончится!» — говорили между собой люди на исходе шестого года войны, если за точку отсчета брать события 26 мая в районе ДАП и Октябрьского.
