Почему Пётр Первый отменил Патриаршество?

Отмена Патриаршества – одно из главных событий эпохи Петровских реформ и одно из главных обвинений в адрес первого русского императора Петра Алексеевича со стороны Русской Православной Церкви, и звучит это обвинение уже не одно столетие. Написано много книг и статей на сей счёт. Самые яростные обличители Петра говорят об отмене Патриаршества как антицерковном деянии.

И мы уже привыкли воспринимать такую терминологию как само собой разумеющуюся. Хотя должен был бы возникнуть вопрос: разве царь Петр враждовал против Церкви? Вроде нет, он вёл жизнь православного христианина – участвовал в богослужениях, даже сам пел на клиросе, участвовал в Таинствах, решал внутрицерковные проблемы, строил храмы, наконец. То есть, правильнее бы говорить об отмене Патриаршества не как об антицерковной, а как об антиклерикальной мере царя. А это немного другая постановка проблемы. Словом, даже тут мы видим элементы информационной войны против Петра Алексеевича.

Если же мы попытаемся поискать ответ на вопрос, вынесенный в заголовок статьи, в литературе, то с недоумением придётся констатировать, что ответственность за отмену Патриаршества историками и публицистами однозначно возводится на самого царя, а вот епископат как бы и не причём.

Вот, например, фундаментальная книга такого серьёзного, образованного и глубокого мыслителя как протоиерей Георгий Флоровский «Пути русского богословия». У него царь – гонитель, а духовенство – страдальный участник процесса. Флоровский всегда основателен и обстоятелен в своих суждениях, он спокойно разбирает любого русского мыслителя или деятеля. Любого … кроме Петра Великого. Тут он игнорирует и логику и факты. Глава книги «Петербургский переворот» наполнена откровенным передёргиванием смыслов и искажением логики. Флоровский пытается доказать, что смысл реформ Петра был даже не в западничестве, а в секуляризации, именно поэтому реформа Петра была не просто поворотом, но «переворотом». Словом, Пётр отошёл от Православия, и в этом корень проблемы. А книга о.Георгия Флоровского является едва ли не каноном церковного отношения к первому русскому императору Петру Великому.

Попробуем всё-таки восстановить контекст отношений царя Петра с тогдашней церковной иерархией.

С патриархом Иоакимом (Савёловым; патриаршество с 1674 по 1690 гг.) Пётр в целом находил общий язык (правда, самостоятельно царствовал Пётр при патриархе Иоакиме недолго – меньше года). Патриарх Иоаким – выходец из дворянского сословия, в молодости был офицером, участвовал в войне с Польшей (после смерти во время чумы супруги и четырёх детей принял монашество). Поэтому он, как государев человек, прекрасно понимал стремления Петра упрочить государство, хотя и был противником курса на сближение с Западом, опасаясь, и не безосновательно, тлетворного влияния западных верований (а особенно распространявшегося тогда оккультизма под видом науки). Но Патриарх Иоаким занял твёрдую позицию в поддержку Петра в конфликте с Софьей, чем обеспечил победу Петра. И за это едва не лишился жизни.

А вот преемник Патриарха Иоакима, последний патриарх до возобновления Патриаршества в 1917 году – Адриан (патриаршество с 1690 по 1700 гг.) был человеком другого склада. Выходец из духовного сословия, он не обладал теми государственническими качествами, которые были у его предшественника, поэтому откровенно не поддерживал реформы царя Петра. Но даже не это самое главное. В поведении Патриарха Адриана стали проскальзывать никоновские нотки – стремление поставить себя не просто вровень, а и выше Царя. Вступая на престол, в своём окружном послании Адриан буквально повторил все принципиальные тезисы Никона и заключил свою речь следующими словами: «Неслушающие гласа моего архипастырского не нашего суть двора, не суть от моих овец, но козлища суть. Слушайя бо меня – Христа слушает, а ометаяйся меня и не приемляй глагол моих, рекше Христа Бога отмещет и не слушает». Пётр всё понял, замаячил конфликт Царства и Церкви, погибельный для Руси.

Нельзя сказать, чтобы Пётр вообще игнорировал епископат. Очень тёплые отношения у Царя сложились со святителем Воронежским Митрофаном. Хотя случались и конфликты из-за вспыльчивости Петра, но царь любил святителя, советовался с ним и по духовным и по государственным вопросам. А когда Митрофан умер зимой 1703 года, Пётр распорядился не хоронить владыку без его участия. Приехал через 10 дней после кончины проводить святителя в путь всея земли. После отпевания Пётр обратился к своим соратникам: «Стыдно нам будет, если мы не засвидетельствуем нашей благодарности благодетельному сему пастырю отданием ему последней почести. Итак, вынесем его тело сами». Царь с приближёнными взяли гроб со святителем на плечи и вынесли из церкви к могиле. А после прощания Пётр с горечью сказал: «Не осталось у меня такого святого старца».

Не такие близкие, но не менее доверительные отношения были у царя Петра и с архиепископом Холмогорским Афанасием (Любимовым-Твороговым). Это тот самый владыка, который изображён на знаменитой картине В.Перова «Никита Пустосвят. Спор о вере». Выходец из сибирского казачества, духовное чадо преподобного старца Далмата из Успенского монастыря (ныне уже город Далматово), человек образованный, прекрасно знавший аргументы старообрядцев, умело полемизировал с главным старообрядческим ритором – суздальским священником Никитой Любимовым (которого повелели потом называть Пустосвятом и отрубили голову). В результате Никита в порыве ярости вырвал клок бороды у владыки Афанасия, из-за чего ему пришлось брить бороду как католику.

Это факт известный, а вот менее известно, что по молитвам владыки Афанасия царь Пётр был спасён во время бури на Белом море, когда они отправились обретать мощи преподобных Вассиана и Ионы Пертоминских в 1694 году. Об этой истории напоминает крест, который Пётр лично соорудил, выбравшись на берег и который теперь хранится в Архангельском музее. Исследования владыки Афанасия также помогли Петру построить вдали от глаз шведов «царёву дорогу», по которой из Белого моря в Онежское озеро были перетащены войском Петра корабли, что позволило взять штурмом крепость Нотебург (ставший Шлиссельбургом). К сожалению, владыка Афанасий скончался в 1702 году, еще раньше святителя Митрофана.

Патриарх Адриан же умер 15 октября (по юлианскому календарю) 1700 года. Пётр на похороны не поехал, это был первый случай отсутствия Царя на похоронах Патриарха. Впрочем, у Петра была уважительная причина – Адриан умер, когда Пётр был в походе под Нарву, начав войну против Швеции. Конечно, он не мог оставить армию, но мог поручить перенести погребение, как произошло в случае святителя Митрофана. Пётр этого не сделал, что и характеризовало напряжённость отношений. Тем не менее, после смерти патриарха был назначен местоблюстителем престола митрополит Стефан (Яворский), и ничто не говорило о планах царя отменить Патриаршество.

Больше того, Стефан был выдвиженцем Петра. Когда он в сане игумена приехал в Москву с поручением от Киевского митрополита, Пётр его заприметил в январе 1700 г. во время погребения генералиссимуса А.С. Шеина и попросил патриарха Адриана не отправлять его назад в Киев, а подыскать ему епархию около Москвы. Что и было сделано – и уже в апреле он стал митрополитом Рязанским. В глазах Петра преимуществами Стефана было не только хорошее образование и риторические навыки, но и его невписанность в московские церковные группировки.

Однако митрополит Стефан не оправдал надежд Царя. Получивший хорошее образование в католических учебных заведениях, для чего он специально переходил в унию, Стефан пропитался католическим духом. Главные свои усилия он направил на разоблачение протестантизма, в Москве даже водил дружбу с иезуитами, посланниками Папы Римского. Но линия Стефана на союз с католиками против протестантов полностью расходилась с государственной политикой Петра, который выстраивал союзнические отношения как раз с протестантскими государствами Европы. У Петра была своя логика. Он не только хорошо запомнил предательство главного католического государя – императора Священной римской империи, бросившего Россию один на один с Турцией в 1699 году, но и, похоже, побаивался Католическую церковь с её мощью и влиянием. На фоне этого разрозненные протестантские деноминации не представляли угрозы для православной Руси. Пётр, видимо, хорошо усвоил уроки отношения к Риму Александра Невского и Иоанна Грозного. О последнем, кстати, Пётр высказывался весьма комплиментарно: «Сей Государь – мой предшественник и пример. Я всегда принимал его за образец в благоразумии и в храбрости, но не мог ещё с ним сравняться».

Кроме того, митрополит Стефан в роли местоблюстителя Патриаршего престола в итоге успешно вписался-таки в клановые московские расклады, а затем даже вступил в открытое противостояние с самим царём. В 1712 г. в одной из проповедей Стефан осудил учреждение фискальной системы для церковных структур и даже подверг резкой критике всё современное положение России. При этом он назвал царевича Алексея «единой надеждой» страны. Текст проповеди доложили царю. Но Пётр не стал подвергать Стефана серьёзной опале, вышел только запрет Сената митрополиту проповедовать.

Вот заговор царевича Алексея, в который оказались втянуты многие церковные иерархи и монахини, думается, окончательно убедил Петра Алексеевича в необходимости ликвидации самого института Патриаршества и замены его коллегиальным Правительствующим Синодом, находящимся под контролем царского чиновника.

У нас до сих пор не уделяют заговору царевича Алексея серьёзного внимания, порой даже изображают царевича невинной жертвой жестокости и агрессивности царя Петра. На самом деле, заговор был серьёзной угрозой не только курсу Петра на великодержавие России, но и самому существованию независимого государства Российского. Об этом свидетельствует хотя бы состав участников заговора.

Мотором заговора царевича Алексея против отца были три человека. Первый – его дядя, брат матери, бывшей царицы Евдокии, весьма влиятельный боярин Абрам Федорович Лопухин, женатый, кстати, на дочери всесильного князя-кесаря Федора Юрьевича Ромодановского, пользовавшегося безусловным доверием Петра. Ромодановский, правда, скончался в 1717 году и повлиять на события не мог.

Второй – один из первых гвардейцев Петра, на момент заговора занимавший важный пост главы Адмиралтейства, Александр Васильевич Кикин, женатый на Надежде Ивановне Шафировой, родственнице весьма влиятельного дипломата вице-канцлера Петра Павловича Шафирова. О прямой причастности к заговору Шафирова сведений нет, но косвенные факты свидетельствуют, что он мог, как минимум, знать и не мешать. И Лопухин, и Кикин были казнены в 1718 году.

Третий «мотор» – австрийский посланник в России Отто Плейер. Тут нужно отметить, что Алексей Петрович и Австрийский император Карл VI были женаты на сёстрах – дочерях герцога Брауншвейг-Вольфенбюттельского, правда жена Алексея принцесса Шарлотта умерла в 1715 году после родов сына Петра (будущий император Петр II). После того, как следствие выяснило важную роль Плейера в организации заговора, была направлена нота с требованием отозвать его, которую Вена проигнорировала. Тогда Плейера просто выдворили из страны, что могло привести по тем временам к военному конфликту с крупнейшей державой Европы.

В заговоре состоял также и посол при дворе Австрийского императора Авраам Павлович Веселовский, который делал вид, что ищет царевича после его бегства в Австрийскую империю, а на самом деле помогал ему прятаться. Впоследствии, опасаясь ареста и казни, Веселовский стал первым «невозвращенцем» и умер в Швейцарии. Веселовский – крупная фигура среди дипломатов. Два его родных брата – Исаак и Федор – тоже служили по дипломатической части, причём Исаак был посланником в Англии. Их мать была из рода дворян Аршеневских, а отец, Павел Яковлевич, был двоюродным братом уже упомянутого вице-канцлера П.П. Шафирова. Шафировы, Веселовские и Аршеневские – крещёные евреи из Смоленска, перешедшие в православие после освобождения Смоленска русскими войсками в 1654 году.

В заговор были вовлечены также братья-близнецы князья Долгоруковы. Генерал-лейтенант Василий Владимирович Долгоруков – герой Полтавской битвы, второй человек в армии во время Прутского похода, руководитель подавления Булавинского мятежа был в то время одним из ключевых военачальников в армии. А Михаил Владимирович Долгоруков – один из первых российских сенаторов. Они оба были арестованы в феврале 1718 года. Их спасло заступничество старого князя Якова Федоровича Долгорукова, которого царь Пётр очень ценил за его честность и преданность. Долгоруковы были лишены чинов, наград и отправлены в ссылки. После воцарения Петра II они были в числе ближайших помощников юного императора.

К заговору оказались причастны и Милославские. Абрам Лопухин поддерживал связь со сводной сестрой царя Петра, родной сестрой регентши Софьи Алексеевны царевной Марией Алексеевной. Её в 1718 году тоже арестовали и посадили в Шлиссельбургскую крепость на 3 года (она стала первой узницей крепости). Впрочем, последние два года жизни царевна Мария доживала в Петербурге на свободе.

Заговор, как видим, был весьма внушительным. И в случае смерти царя Петра (во время Прутского похода или во время тяжелой болезни, которая приковала его к одру в Европе) он имел все шансы на успех, результатом чего стало бы не только сворачивание реформ Петра, но и превращение России в третьестепенную, зависимую от католической Австрии страну. Поэтому Пётр так жестоко расправлялся с заговорщиками, хотя, как видим, не со всеми.

В заговоре активное участие принимали и представители Церкви. Бывшая жена Петра и мать царевича Алексея Евдокия Федоровна Лопухина была на тот момент монахиней Покровского монастыря в Суздале с именем Елена. Однако следствие вскоре установило, что жила она в монастыре не как монахиня, но, презрев даже монашеские обеты, находилась в блудной связи с майором Степаном Глебовым (его потом посадили на кол). Это покрывали и поощряли игумения Марфа и казначей монастыря Мариамна и келейница монахини Елены Капитолина. Больше того, инокиню Елену на службах монастыря поминали не инокиней, а «благочестивейшей великой государыней нашей, царицей и великой княгиней Евдокией Фёдоровной».

Всё это происходило с ведома и при поддержке епископа Ростовского и Ярославского Досифея (в миру Диомид Глебов), происходившего из дворовых людей Лопухиных (он знал Евдокию с детства и доводился, видимо, родственником майору Степану Глебову). Досифей был твёрдым противником реформ Петра, поэтому оказывал поддержку заговору царевича Алексея. На следствии он сознался, что желал смерти Петра и неоднократно пророчествовал, «для того чтоб быть царевичу Алексею Петровичу на царстве». Он был обвинён в соучастии в заговоре, Архиерейский собор лишил Досифея епископства и изверг из духовного сана. В марте 1718 года бывший епископ Досифей и бывшие монахини Покровского монастыря были публично казнены на Красной площади.

Был и ещё один влиятельный архиерей, причастный к заговору – митрополит Коломенский и Каширский Игнатий (Смола), хотя о его участии стало известно позднее – только в 1721 году. Его, на тот момент уже члена Святейшего Синода, привлекли к суду по обвинению «в оказывании чести и разных услуг» бывшей царице Евдокии Лопухиной. В обвинении утверждалось, что он «прихаживал к бывшей царице, на поклон в господские праздники, и в день её именин, и видал её, бывшую царицу, в мирском платье и руку её целовал, а не доносил», а в 1717 году «прислал пару возников серых немецких, на которых она езживала». Царь Пётр простил Игнатия, решил к суду его не привлекать, ограничиться лишением митрополичьего сана и отправкой в Иркутск на должность Иркутского епископа. Но, не пожелавший служить в далёкой Сибири, Игнатий подал прошение, чтобы в Иркутскую епархию его не посылать, а отпустить за старостию лет в Нило-Столобенскую пустынь, где он в молодости принял постриг. Пётр удовлетворил это прошение. Однако в итоге митрополит пережил императора, и в 1727 году внук Императора Пётр II удовлетворил его прошение о возвращении ему прежнего митрополичьего звания, назначении на Коломенскую кафедру, и он снова стал членом Святейшего Синода.

Митрополит Игнатий был в весьма близких отношениях с местоблюстителем Патриаршего престола митрополитом Стефаном (Яворским). В ходе следствия были обнаружены письма к царевичу Алексею митрополита Стефана. Учитывая его публичную проповедь в пользу царевича Алексея, были основания для привлечения и Стефана к суду. Но царь Пётр не решился на открытый конфликт с самым главным архиереем Церкви, хотя Стефан и ожидал ареста. Однако, очевидно, что в 1718 году митрополит Стефан окончательно лишился доверия царя Петра.

В контексте всего этого становятся понятны слова из Духовного регламента, опубликованного в январе 1721 года: «Велико и сие, что от соборного правления можно не опасатися отечеству мятежей и смущения, яковые происходят от единого собственного правителя духовного. Ибо простой народ не ведаетъ, как разнствует власть духовная от самодержавной, но великою высочайшего пастыря честию и славою удивляемый, помышляет, что таковой Правитель есть то второй Государь, равносильный Самодержцу, или и больше его, и что духовный чин есть другое и лучшее государство, и се сам собою народ так умствовати обыкл. Что же егда еще плевельные властолюбивых духовных разговоры приложатся и сухому хврастию огнь подложат? И когда услышится некая между ними распря, вси духовному паче, нежели мирскому правителю, аще и слепо и пребезумно, согласуют и льстят себе, что они по Самом Боге поборствуют».

Духовным регламентом была учреждена для управления Церковью вместо института Патриаршества Духовная коллегия, которая чуть позже стала именоваться Святейшия Правительствующим Синодом. Она состояла из 12 архиереев по числу апостолов, а для организации работы Синода, а главное для контроля за действиями архиереев учреждался институт обер-прокуратуры.

Кстати, в сентябре 1723 года Константинопольский и Антиохийский патриархи особой грамотой признали Святейший Синод своим «во Христе братом», обладающим равным патриаршему достоинством. Таким образом, учреждение коллегиального Патриарха – Святейшего Синода – было признано законным церковной полнотой.

Ну и в завершение стоит привести мнение выдающегося учёного, историка Церкви, профессора Е.Е. Голубинского: «Опасение Петра, что патриарх станет во главе недовольных его государственной реформой, было весьма основательно, и если бы это случилось (не при Петре, а после его смерти), то могло бы сопровождаться крайне печальными последствиями, так что нужно радоваться, что патриаршество было упразднено вовремя и без скандалов, с которыми оно могло бы быть упразднено потом».

Анатолий Дмитриевич Степанов, главный редактор «Русской народной линии», председатель «Русского Собрания», член Союза писателей России