Начну с поклона именам Шарля Ренувье, Жозефа Гобино, Николая Данилевского, Освальда Шпенглера и Арнольда Тойнби, в русле разработок которых мы сегодня одинаково воспринимаем понятие «цивилизация», одинаково разумеем оригинальности развития рас, культурно-исторических типов, национальной локальности при единстве внутреннего строя.
Так и наша Русская цивилизация, зачатая Византийским Православием и вызревшая в лоне Российской империи, явлена в мир совершенно оригинальными культурными матрицами общественного самовоспроизведения в сменяющихся поколениях. Среди этих матриц устойчивого самовоспроизведения русского народного типа особо важны национальные педагогические формы воспитания и духовного просвещения. Ещё раз повторю: светского воспитания и духовного просвещения, ибо нельзя смешивать или подменять в процессе взращивания личности наполнение научными и бытовыми знаниями с традиционным оформлением её, личности, духовных потребностей.
Вот в чём оригинально русское смысловое наполнение, казалось бы, общей для всего мира словоформы «гражданин»? Согласно энциклопедии, «гражданин» – это «лицо, принадлежащее к постоянному населению государства, имеющее любую национальность, но равно пользующееся защитой государства, и наделённое совокупностью прав и обязанностей в рамках действующих законов государства».
Исходя из такого правого определения, делаем вывод, что воспитание гражданства секулярно, оно есть наполнение знаниями о свободах и ограничениях, обеспечивающими выживание и даже комфортное пребывание личности в данном обществе.
Маленькое отступление: понятия «достоинство» и «честь» зачастую ставят через запятую, не особо различая. На самом деле, «достоинство» – ценность любого члена общества, получаемая до рождения, оно включает в себя право на жизнь, на труд, семью, юридическую защиту, свободу передвижений, жильё, образование. Достоинство человека – мерило гражданской зрелости общества. А вот «честь» есть награда человеку за его собственные дела, она есть определение его нравственности, морально-волевых качеств: общество чествует своего героя или обесчещивает предателя.
Чествует или обесчещивает…
В исторический период созидания христианских цивилизаций, называемых «феодализмом», «гражданин» греческого полиса или римской республики-тирании в новом христианском мировоззрении становился «подданным» сакрализованных Церковью монархий: «Господне есть царствие и Той обладает языки» (Пс. 21:29). Не зря в финале взбунтовавшегося против Христа Возрождения адепты неоязычески-масонских, так называемых «европейских буржуазных революций» так трепетно обращались друг к другу «гражданин» – что заявлялось символом разрушения кастовой иерархии, но, на самом деле, означало просто переворот этой самой иерархии, с возведением наверх представителей социальных низов – актёров, гладиаторов, уголовников, проституток.
Итак, общепринято, что гражданин – это обладатель набора прав члена общества и носитель обязанностей перед обществом. Но в нашем цивилизационно-мыслимом пространстве гражданин Русского мира – это не член городского собрания-вече или рода-племени, он мистически вселенский государственник, православно внеграничный имперец. Мистически вселенский, православно внеграничный – и потому составители чина венчания на Русское царство придали ритуалу форму церковного богослужения, и с тех пор в нашем сознании накрепко зафиксировано, исторически неизменно, – то есть матрично воспроизводимо в поколениях понимание своего гражданства как подданничества. В русском национальном сознании «гражданин России» – при всех временах и госидеологиях – всегда «подданный России», и идеал нашего русского гражданства – верноподданничество.
Если к методам обучения общежитской грамотности, воспитания гражданственности нет вопросов – веками эти технологии отработаны и опытно проверены, то с патриотизмом сложнее. Ведь в нём сходятся множество измерительных координат: региональный сепаратизм и империя, этничность и городская уникультура, социальный класс и профессия, монотеизм и язычество. Главный вопрос воспитания патриотизма – способы возбуждения и умножения любви к малой и великой родине, к семье, к обществу, к делу жизни. А возможно ли вообще «воспитание» любви? Которая живёт внутри, в душе человека, и внешне проявляется – подвигом или подвижничеством – в самопожертвовании родине, семье, делу жизни?
Как огонь воспроизводится огнём, так жертвенность воспламеняется жертвенностью. Изшедший из греческого patriotes, что в переводе означает «земляк», патриотизм не подразумевает никаких юридически описуемых прав, и, в отличии от гражданства, патриотизм – всегда лишь обязанности, без претензий на права. Причём обязанности добровольно, самовольно возложенные на себя. И потому патриотизм определяем только категориями нравственными: патриотизм измеряется готовностью личности к жертвенности, способностью человека к самопожертвованию ради его земли, его Родины.
Процитирую Алексея Фёдоровича, в иночестве Адроника, Лосева, его «Философию Родины»: «Родина требует жертвы. Сама жизнь Родины — это и есть вечная жертва. … Жертва же в честь и во славу Матери Родины сладка и духовна. Жертва эта и есть то самое, что единственно только и осмысливает жизнь. … В самом понятии и названии "жертва" слышится нечто возвышенное и волнующее, нечто облагораживающее и героическое».
Пусть патриотизм принципиально не гражданство, но у нас в России не только эмоционально, но и смыслово он максимально близок верноподданничеству: «отношение русского народа к царю своему есть самый особливый пункт, отличающий народ наш от всех других народов Европы и всего мира; что это не временное только дело у нас, не переходящее, не признак лишь детства народного, например, его роста и проч., как заключил бы иной умник, но вековое, всегдашнее и никогда, по крайней мере, еще долго, очень долго оно не изменится». Ф. М. Достоевский, 1881 г., «Дневник писателя».
Пафосность – один из приёмов воспитания светского патриотизма. Ассоциативное возвеличивание частного явления во всеобщее – пафос страстным энтузиазмом возводит частный случай в общественный идеал: естественно любимая каждым человеком его мама в пафосе ассоциировано уже Родина-Мать, а честь, заработанная конкретным отцом, становится славой всей Отчизны. Это один из приёмов педагогики патриотизма. Очень эффективный, но... Но здесь – извините, не подобрал нужного слова – «эксплуатируется» природная любовь, естественная даже для животного благодарность индивида к чьей-то жертве, принесённой за него: к жертвенности матери, к жертвенности отца.
«Же́ртва. Заимствование из старославянского, где было образовано от жръти — "приносить в жертву". Восходит к той основе, что и греческое geras — "почетный дар": ведь жертва является не чем иным, как подношением, даром божеству» (Словарь Г.А. Крылова). То есть, «жертва», «жертвенность», «самопожертвование» – понятия изначально и конечно религиозные, в безбожном сознании они либо метафоры, либо объекты юридической сделки по ограничению личных свобод ради общественных благ. И в этом уязвимость пафоса, его неустойчивость – чуток циничности и он разрушается. Как дом, построенный на песке. Не на вере.
Так всенародный патриотический пафос 1914 года, разрушенный целенаправленным подрывом сакральности царской власти, к 1917-му обрушил русское верноподданичество.
Сотворение мира надмирным Творцом – первожертва, которой мир существует. А Голгофа и Крест – для христианского, даже для пост-христианского сознания являются символами высшего самопожертвования. Даже христоненавистники, как ни стараются уже две тысячи лет, не могут придумать ничего даже приближающегося к этому величию. Потому любовь-благодарность Творцу – не пафосна, ибо она естественна, не страстно раздута, а всегда соразмерна величию творения, переживающего эту любовь-благодарность. Любовь-благодарность к Богу-Отцу, Богу-Искупителю, Богу-Животворителю есть мера личности. Она есть истинная, единственно верная мера полноты личности.
Высшая цель педагогики – совершенная личность, встроенная в социум гражданственностью и в государственность патриотизмом. И уже столько раз доказано, что воспитать и образовать истинного, не подверженного разочарованиям злобы времени, идеально стойкого патриота можно лишь наполнением его виденья своей Родины священным содержанием: осознанием миссии России как последнего на Земле оплота Православия, и потому Дома Пресвятой Богородицы. Если идеальное российское гражданство – верноподданичество создано сакрализацией власти, то идеальный русский патриотизм возможен при сакрализации Отечества, когда это патриотизм Руси Святой. И таковая сакрализация Отечества, по словам Святейшего Патриарха Кирилла, уже многовековой наш национальный код: «Мы называем страну нашу уделом Пресвятой Богородицы… И образ Покрова является, в каком-то смысле, частью нашего национального самосознания». «Похотим помочь Московскому Государству, не пожалеем животов наших. Встанем все, как один, за русскую землю, за Дом Пресвятой Богородицы» – призыв Козьмы Минина-Сухорука на все времена.
Объявление в 1941 году Второй мировой войны войной Священной, возвращение в боевой строй святых Ильи Муромца и Александра Невского, того же Минина, Ушакова, Суворова, как и возвращение из лагерей в народную жизнь почти уже окончательно уничтоженной советской властью Русской Православной Церкви, принципиально изменило мотивации войны, вернув солдатской жертвенной смерти смысл Христова бессмертия: «Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15:13.). А ещё наименование той войны Отечественной сущностно увязало её с войной Отечественной 1812 года, когда Православная Россия встала против антихриста-Наполеона.
Духовное просвещение – это научение человека пребывать в постоянном богомыслии и богочувствии – то состояние ума и сердца, кое мы называем воцерковлённостью. Светское обучение даёт необходимое знание для земной, то есть, временной жизни, а вот обучение жизни вечной… Вечной через прохождение через никому не избежную смерть. «Любовь – это радость, а цена любви – жертва. Любовь – это жизнь, а цена любви – смерть» сформулировал святитель Николай Сербский.
Война, война, война… Специальная Военная Операция, изначально не имевшая достаточных мотивационных оправданий всё растущим жертвам – ни политических, ни, тем более, экономических, по мере своего столь затянувшегося развития вскрывает, проявляет истинные смыслы происходящего не только «за ленточкой», но и повсюду – преполнение мира грехом, в котором дальнейшее его, мира, существование более невозможно. Время на покаяние, которое Господь давал нам с дней празднования 1000-летия крещения Руси, давал в откровении новомученичества и страстотерпения и самого русского Царя, и его верноподданных, стало … каким-то напрасным: открывавшиеся по всей Руси храмы, в которые призвались – по гениальному определению Пушкина – «потомки православных», вновь пустеют. Это, конечно, не «мерзость запустения», но должно быть устрашающим знаком для тех, кто понимает.
Понимает, что теперь вся надежда мира на искупление его, мира, греховности саможертвованием воинов. Но и воинская жертва тоже может стать напрасной, если даже её ужасающее величие не вызывает покаяния, жажды избавиться от греховности у нас, тех, за кого воины кладут свои души.
Мы сегодня скорбим от разделения страны на страну воющую и страну, игнорирующую эту войну. Такая разделённость нашего общества на очень неравные части объясняется тем, что продолжающееся сегодня всеобщее светское обучение лишь для мобилизованного контингента, оказавшегося в прямом соприкосновении с ежеминутной возможностью смерти или увечья, невольно, повторю – невольно! – продолжено духовным просвещением, дающим этой смерти или увечью высший, истинный смысл. А для подавляющего большинства только светски воспитанных людей, вполне законопослушных граждан Российской Федерации, тружеников и потребителей, совершенно искренне непонятны жертвы СВО – ибо «гражданское» большинство просто не имеет никакого представления о своей греховности. Своей греховности – как причине мирового кризиса и мировой войны. Поэтому гражданский пафос через три года войны, не объявленной Священной, начинает терять свой энтузиазм.
Царство обречено, если оно разделено в себе. Преодоление нынешней разделённости российского общества, прежде всего, видится в немедленном изменении национальной педагогической парадигмы – в принципиальнейшим для 21 века развороте к воссоединению светского обучения и духовного просвещения. Времени на сомнения, на обсуждения и научные споры по поводу возможностей и условий нет: на наших глазах война из регионально-позиционной разворачивается в глобально-ядерную, так как не ведёт к покаянному преображению мира. Нужна смелость, даже дерзость, невозможная в иной ситуации, но по-иному сегодня нельзя – это вызов нашего времени: спасение мира в согласовании, симфонизации светской и духовной педагогик России. И это не некий эксперимент, это возвращение к, уже не раз доказавшему свою правомочность, исторически бывалому.
Война, всё разрастающаяся война толкает к пониманию: симфония светского воспитания и духовного образования сегодня безальтернативна, ведь она в одинаково определяемом государственной школой и Церковью единстве цели – созидании полноценной личности, любящей своего Творца и потому ищущей, жаждущей безгрешности. Без такой стремящейся к душевной чистоте личности, в которой гражданскость и патриотизм соединяются в верноподданничестве Священной нашей Державы, мир не пройдёт через кризис-суд, не оправдается в нём.
Доклад на ХII Всероссийской научно-практической конференции «Духовно-нравственная культура в высшей школе. Великая Победа: вклад педагога и священника» в Российском университете дружбы народов (РУДН).
Василий Владимирович Дворцов, русский писатель, председатель Совета по прозе Союза писателей России
