История как раздел диамата

О Льве Николаевиче Гумилёве принято выражаться в восторженных тонах: «великий ученый», «выдающийся русский историк» и т.д. И в самом деле, поражает его необозримая осведомленность во всех областях мировой истории, восхищает его литературный дар, вызывает уважение его независимость в суждениях. Кроме того, его имя освящено памятью его знаменитых родителей, авторитетом опального ученого, ореолом узника ГУЛАГа (он дважды сидел в лагере, проведя в заключении и ссылке 14 лет). Действительно, Гумилёв – человек неординарный, выдающийся. Глыба. Но вот его теория этногенеза… Но тут же слышатся голоса: как? критиковать гениального ученого, доктора исторических и без пяти минут географических наук, всю свою жизнь посвятившего размышлениям о возникновении и развитии народов. Действительно, путь чисто исторической критики оставим профессионалам, тем более, что работы Гумилёва грешат массой неточностей. Мы же выберем другую точку зрения: не историческую, не естественнонаучную, а точку зрения христианской антропологии.

I. О христианстве Гумилёва. В своих воспоминаниях жена Л.Н. Гумилёва пишет: «Православным он был от рождения до самой смерти. Перед смертью он исповедывался и причащался. Часто мы не могли ходить в церковь, но по праздникам бывали. Первое время, когда мы жили в Ленинграде, ездили в Гатчину, там у Льва был духовный отец. Но к науке он никогда религию не примешивал, говорил: "Не путайте Божий дар с яичницей. Я занимаюсь наукой, а теологией занимаются другие". Связывать его научные воззрения с религией нельзя. Он занимался естественными науками, история была для него как полигон, на котором, с помощью фактов, он изучал все мировые процессы. Поэтому он общался с биологами, генетиками, физиками. К гуманитариям он относился с осторожностью. "Они много говорят, много выдумывают, не основываясь на истинных фактах, – говорил он. Это очень опасно. Миф – опасная вещь. Он входит в народ, откладывается в родовой памяти, миф наслаивается на миф – получается ложь". В общем, для него наука была – одно, а религия – другое» /3/. Думается, что эти слова точно выражают тип христианства Гумилёва. Есть и другие свидетельства: небесным покровителем Гумилёва был свт. Лев, папа римский, Гумилев входил в двадцатку храма Воскресения Христова на Обводном канале, где и был отпет в 1992 г. Все это указывает на искреннюю веру во Христа. Отметим только: христианин, который, однако, принципиально не использует христианство для поиска истины, коей, конечно же, является занятие наукой. «Аз есмь путь, истина и жизнь» говорит Христос. Так неужели Истина-Христос и его учение неприменимы в научном поиске, неужели Жизнь-Христос не нужен для понимания жизни, к чему и стремится история? Увы, при всём уважении к личности знаменитого этнолога, – это так. И видно это не только из приведённых воспоминаний, но и из его исторических «ляпов». Присмотримся.

1. «Константин, не ставший христианином, тем не менее, позволил своим детям креститься» /8:89/. Удивительно – ведь все источники, и древние и современные, утверждают, что Константин крестился перед смертью в Никомидии, и что крестил его епископ Евсевий Никомидийский.

2. «Поэт Иоанн Златоуст» /1:499/. Видимо, здесь Гумилёв перепутал Иоанна Златоуста с Григорием Богословом, который часто свои богословские размышления стремился облечь в поэтическую форму.

3. IV в. в Византии – «упадок культуры» /1:499/. Хотя IV век, по единодушному утверждению христианских историков, – «золотой век святоотеческой письменности».

4. «Начиная с Константина Равноапостольного, император при вступлении на престол получал чин диакона, благодаря чему мог участвовать в церковных Соборах и диктовать им решения, которые считались обязательными» /1:438/. Константин принял крещение на смертном одре, а потому диаконом быть никак не мог. Вообще, про «чин диакона» у императора решительно ни в одном источнике нет. А ведь этот нетривиальный факт, имей он место, конечно же был бы упомянут в многочисленных книгах и статьях о «симфонии» между императором и Церковью. Однако Гумилёв настаивает на диаконстве императора, упоминая об этом несколько раз.

5. «Арий утверждал подобосущее Сына Отцу, Афанасий – единосущее (прекрасны эти «ее»… но может быть это ошибка корректора – Н.С.). В греческом языке эти слова различаются лишь одной буквой… Стоило ли ради этой буквы убивать столько людей в течение почти 300 лет? Конечно, не стоило» /1:441/. Совершенно непонятно, почему 300 лет? Видимо, Гумилёв не отличал тринитарных споров, которые закончились в 381 г., от христологических, продолжавшихся до конца VII в.

6. «…у Василия III не хватало земель для раздачи за службу многочисленным дворянам, и великий князь сильно нуждался в средствах. Зная это, нестяжатели предложили князю взять всё имущество церкви в казну, оплатить таким образом службу дворян и укрепить границы России. Причём взамен они потребовали права свободно высказывать своё мнение в соответствии с собственной совестью» /2:211/. Упрощение, вплоть до искажения, типичное для всей книги «От Руси до России». Никогда нестяжатели не говорили о «всём имуществе церкви», а лишь о монастырских землях. Никакого «права свободно высказывать свое мнение» они тоже не «требовали» – люди просто высказывались, положась на волю Божию.

Все эти характерные неточности показывают, что для историка-универсала Гумилёв знал христианство и его историю вполне прилично, но для историка-христианина, увы, – достаточно поверхностно. По сути дела христианство его интересует ничуть не больше (а если быть точным – гораздо меньше), чем жизнь аизатов-кочевников. Для христианина спутать Златоуста с Григорием Богословом всё равно, что для филолога спутать Пушкина с Лермонтовым. Все это наглядно подтверждает, что христианство Гумилёва носило характер сугубо личной веры, не влияющей на его научное мировоззрение. Иначе говоря, идеи христианской антропологии Гумилёв не использует. Этот факт имеет самые разнообразные последствия для его теории.

II. Этногенез – природное явление? Теперь обратимся к самой теории этногенеза. Так что же такое этнос? Чем определяется этническая принадлежность? Гумилёв все время говорит о «природном» характере этногенеза, в противовес господствовавшему в его время социально-экономическому подходу. Однако сам же он своими примерами этот принцип колеблет.

С одной стороны, жизнь и развитие этноса связано с генетикой, иначе говоря – со сферой браков, рождений и т.п. Поэтому у Гумилёва частенько встречаются фразы вроде: «Хунны быстро освоились в новых, удобных для скотоводства местах, где их никто не трогал. Женщинами они обзавелись, сделав набег на аланов, а объединившись и породнившись с народом вогулов (манси), хунны создали новый этнос – западных гуннов» /2:25/. Однако, с другой стороны, Гумилёв не раз говорит о поведенческой концепции: «Именно характер поведения и определяет его (человека – Н.С.) этническую принадлежность» /1:174/. Более того, поведенческий критерий у Гумилева преобладает.

И вот здесь начинается самое интересное: Гумилев определённо называет христиан этносом. Вот цитаты: «Благодаря деятельности Юстина Философа христиане выделились в особый субэтнос» /1:432/. Пока еще субэтнос, но выделившийся явно по особенностям поведения. «К началу IV в. христиане – этнос в составе римского суперэтноса /1:432/. «…Занял новый этнос, условно именуемый византийским» /1:434/. Если это понимать так, что между понятиями «византиец» и «христианин» чуть ли не поставлен знак тождества, то получается абсурд, который и обсуждать нечего: любой человек скажет, что национальность и вероисповедание – совершенно разные вещи. И будет прав.

Думается, что Гумилёв имел в виду нечто иное, – что лишь однажды, в IV в. христианство явилось этнообразующим фактором, в результате чего образовалась «византийская» нация. Согласиться с этим трудно: Византия всегда вполне обоснованно рассматривалась как империя, в коей живут греки, сирийцы, египтяне, славяне, армяне и пр. этносы, которые объединены Православной верой. Кстати, к концу жизни и сам Гумилёв трактует Византию в таком же духе: «Византия – суперэтнос, возникший в результате толчка в I в. н.э., состоял из греков, египтян, сирийцев, грузин, армян, славян» /2:15/. Но во времена написания книги «Этногенез и биосфера земли» (1979) он считал, что субэтносами «византийского» этноса явились группы, исповедующие различные ереси: донатисты, ариане, несториане, монофизиты /1:433/.

Но тогда появляется новый провал: если чисто духовные факторы, приводят к образованию этноса, но какова же цена всем словам о «природном», «биологическом» характере этногенеза? Неужели даже христианскую веру Гумилёв рассматривал как нечто «природное»? Даже марксисты ставили христианство выше, считая его надстройкой над социально-экономическим базисом, а Ленин говорил о «роде духовной сивухи» – всё-таки «духовной». Гумилёв почему-то этой неувязки не заметил. А ведь есть над чем задуматься: этнос образуется под действием духовного фактора, его субэтносы – тоже формируются по принятию тех или иных догматических положений. Так можно ли называть сам этнос «природным» явлением?

В этом смысле характерны для Гумилёва его «энергетические» рассуждения: в основе пассионарности лежит «биохимическая» энергия, наподобие энергии тучи саранчи: «Импульсы пассионарности, как биохимической энергии живого вещества, преломляясь в психике человека, создают и сохраняют этносы» /388/. Однако, чем же энергетически отличаются пассионарии от субпассионариев? Неужели же тем, что пассионарии лучше питаются (и следовательно, в них больше «биохимической» энергии)? Видимо, речь идёт о чём-то другом – не биохимической энергии, которая «преломляется в психике человека», а о свойстве души проявлять активность. Вечный оппонент Гумилёва академик Ю.В. Бромлей по поводу пассионарности писал: «Совершенно очевидна неправомерность отождествления физической энергии людей с их активностью» /4:333/. Ай да «Бармалей»! Не в бровь, а в глаз. Дело не в энергии самой по себе, а в устроении души. Пассионарность не энергетический, а душевно-духовный феномен. Но как Господь творит душу – неизвестно. Это тайна, в которую не смели проникать даже святые отцы. Гумилёв считает, что пассионарность (от passio – страсть) формируется на генном уровне при посредстве мутаций, т.е. чисто «природным» образом. Но никаких доказательств из области психологии Гумилёв не приводит. Думается, что здесь он из сферы истории слишком грубо врывается в психологию – сферу, в которой он не был профессионалом, – и начинает там выдвигать положения, не имеющие достаточного обоснования.

К той же теме относится и вводимое Гумилёвым «этническое поле». Он пишет: «ребёнок, установивший связь с матерью первым криком и первым глотком молока, входит в ее этническое поле. Пребывание в нём формирует его собственное этническое поле, которое потом лишь модифицируется вследствие общения с отцом, родными, другими детьми и всем народом» /1:354/. Это поле по мнению Гумилёва – «биофизическое» /1:354/. Однако, к чести Гумилёва, сомнения в «биофизичности» этнического поля у него оставались – ведь «неприродные» факторы образования этносов налицо. А потому он вопреки собственной концепции говорит, что этнос – «элементарное понятие, не сводимое ни к социальным, ни к биологическим понятиям» /1:389/. Вряд ли этот пассаж сделан только ради защиты от демагогов-марксистов. Гумилев – честный учёный и этим он фактически признал, что далеко не всё так непротиворечиво в его теории.

III. О «законах» этногенеза. Сам Л.Н. открытие пассионарности приравнивал к теории Маркса /4:70/. Иначе говоря, Гумилёв считал, что, аналогично законам развития в социальной сфере, он тоже открыл законы развития человечества, но в сфере этнической.

Для неживой природы наличие законов несомненно. Но человек – особый случай. Он обладает свободой – разумеется, не абсолютной, но неустранимой. А свобода, по Бердяеву, «не имеет определения». И потому говорить о «законах», по которым ведет себя человек (человечество) очень рискованно. Например, смерть. Казалось бы, очевидный «закон»: все люди смертны. Но оказывается, что и смерть упразднится после Второго пришествия Господа. Другой пример: «экономические законы». Ныне экономические законы капитализма считаются универсальными. Но если ввести в рассмотрение нравственный уровень (а нравственность является производной от свободы), то становится ясно, что эти «законы» годятся только для общества очень низкого нравственного уровня и рушатся при повышении его. Да и законы Маркса здорово подмочены развалом Союза.

Сказанное применимо и к «законам этногенеза», поскольку эти «законы» относятся к человеку. Нет сомнений, что Гумилёев выявил важные понятия и сделал ценные наблюдения относительно происхождения и развития народов. Но вот насчет «законов» – тут позвольте усомниться. И дело не только в методологических рассуждениях (хотя и их достаточно – ведь, например, нет необходимости опровергать, почему не работает каждый конкретный вечный двигатель). Дело в том, что существуют народы, которые ведут себя не «по Гумилеву». В первую очередь – это евреи. Кстати, истории евреев с точки зрения своей теории Гумилёв (если не ошибаюсь) не разбирает ни в одной из своих книг. И не удивительно: евреи – избранный Богом народ, у которого особая судьба, неподвластная «законам этногенеза».

Впрочем, есть одни воспоминания, в которых приводится мнение знаменитого этнолога по истории евреев. Вот оно: «Исторически и биологически сложилось так, что евреям было необходимо выжить. Отсюда – жёсткая система внутри этнического сообщества, для поддержания которой нужен громадный приток пассионарной энергии. Это осуществляется с помощью смешанных браков. Счёт родства у евреев ведётся по материнской линии. Они поощряют смешанные браки с пассионариями различных, каких бы то ни было, наций. И тем самым этнос процветает. [На протяжении еврейской истории наблюдается] тройное обновление этноса: 1) культ фиг поймешь чего (не расслышал или расслышал, но не запомнил); 2) культ Иеговы; 3) нынешний культ. Для всех [трёх культов] характерно однобожие, а не единобожие. Евреи – [те же] язычники, но поклоняются не нескольким богам, а одному. То, что евреи, будучи рассеянными по всему миру, сохранили противостояние собственного этноса другим ("мы – не они") – ещё одно подтверждение ложности теории географического детерминизма. Живут евреи, в основном, в антропогенных ландшафтах, т.е. в городах» /7/. Несмотря на безграмотную запись мыслей Гумилёва, видно, что он, как и в случае византийцев, связывает этногенез с фазами религиозной веры, причём новая фаза «обновляет этнос». Остаётся только непонятным, как это «обновление» согласуется с гумилёвскими фазами этногенеза.

А что же русский народ? Он тоже ведёт себя не «по Гумилёву». В частности, остаётся необъяснимым тот пассионарный подъём, который горел в русском народе около 50 лет (примерно 1905-1955г.) – подъем, который на эти годы преобразил облик планеты. Рассматривать (а именно так считает Гумилев) этот период как «фазу надлома» с характерными для нее гражданскими войнами – слишком мелко. Если уж пользоваться представлениями Гумилёва то этот период – скорее фазы подъёма плюс акматическая нового этноса «советский человек». Но и это так же натянуто, как и «византийский этнос». Скорее и Советский Союз был империей-суперэтносом. Но причины образования «советского человека» – совсем не «природные», а духовно-нравственные плюс социально-экономические.

СССР – один из примеров «априродного» этногенеза. Ещё пример: гитлеровская Германия. Явный взрыв пассионарности, но «по Гумилёву» необъяснимый – ведь для европейского суперэтноса XIX-XX века – либо «инерционная фаза», либо «обскурация». Недаром, Гумилёв говорил, что далее 1815 г. он не заходит. Правда, и взрыв французской пассионарности во времена Наполеона необъясним. Гумилёв говорит о личной пассионарности Наполеона. Но ведь один человек погоды не делает – это-то для Л.Н. должно быть очевидно? Конечно, Гумилёв понимал, что тут несообразность, и для таких случаев придумал идею «наведённой пассионарности». Но неужели же столь сильно было «этническое поле» Наполеона, что в течение 20 лет «заводило» всю Францию, а Гитлера – всю Германию, а Саддама Хусейна – весь Ирак? Кстати, ныне налицо взрыв активности всей мусульманской цивилизации, а ведь по Гумилёву последний пассионарный толчок тут был в XIV в. синхронно с русскими. Но русский суперэтос гибнет, а мусульманский, наоборот, экспансирует. Что-то слишком много вопросов оставляют «законы этногенеза».

Ещё одно замечание. Научный метод всегда исключает нравственную оценку явлений. Делая науку, Гумилёв, естественно, очень старается нравственных оценок не давать. Но не потому, что нравственность не входит в компетенцию науки, а потому, что она вторична и является следствием материальных факторов: «Уровень нравственности этноса – такое же явление природного процесса этногенеза, как и хищническое истребление живой природы» /1:492/. В этом желании – объяснить всего человека «материальными факторами» – Гумилев показывает себя типичным учёным-материалистом. Свою теорию Л.Н. рассматривает как часть диалектического (а не «исторического») материализма, т.е. в рамках учения о природе, а не об обществе. Самостоятельность духовно-психического в человеке он не признаёт. Множество ссылок в работах Гумилёва на Маркса и Энгельса – вовсе не дань времени и конъюнктуре (Гумилёв всегда был достаточно независим), а согласие с единомышленниками. Только в своём материализме и позитивизме Гумилёв идёт ещё дальше.

IV. Достоверность. Теперь о знаменитой «кривой этногенеза». Сравнив многочисленные издания книг Гумилёва, можно убедиться, что эта кривая представлена одной и той же картинкой, которая кочует из издания в издание. Подпись под ней в книге «От Руси до России» гласит: «Данная кривая – обобщение сорока индивидуальных кривых этногенеза, построенных нами для различных этносов» /2:16/. Но чтобы обобщать, надо иметь общую меру. Иначе говоря, в каких единицах измерения оцифрованы «кривые этногенеза»? Гумилев на выбор приводит целых три шкалы: 1) «качественная характеристика» – несколько уровней охарактеризованных фразами типа «стремление к идеалу успеха», «жертвенность»; 2) количество субэтносов, которое предлагается вычислять по формуле k=n+j, где n – количество субэтносов в гомеостазе; 3) частота событий этнической истории, причём под событие понимается «процесс разрыва этнических связей» /1:392/.

Однако «оцифровка» даётся только по второй шкале. И не удивительно. Первая шкала, разумеется, чисто качественная и в счёт не идет. А формулировка единицы измерения третьей шкалы столь заумна, что никакому достоверному количественному анализу не поддается. Но и вторая шкала вызывает массу вопросов. В самом деле, что считать субэтносом? Какие группы тянут на субэтнос, а какие – только на «конвиксию»? Л.Н. пишет, что «различать субэтносы очень легко» /1:133/. Ой ли? Например, Гумилёв спокойно относил к субэтносам религиозные секты. Так, у него старообрядцы быстро стали субэтносом. Да и христиане во времена Иустина Философа (середина II в.) – уже субэтнос. Когда секта получает статус «субэтноса»? Касты в Индии – субэтносы? А сословия в России? А прочие социологические группы (например, селяне-горожане)? А как подсчитать пресловутое n? Неужели кто-нибудь видел такое блюдо – «Россия в гомеостазе»?

Вопросы можно множить, но все они сведутся к одному: какова методика получения количественной оценки пассионарности? Ясно, что исследователь, публикуя цифровые результаты, должен указать методику их получения. Хотя бы ради того, чтобы любой независимый эксперт мог бы эти результаты проверить. Если же методики не даётся, то в естественнонаучных кругах такую работу всерьёз не принимают. Как и в исторических кругах тоже. И Гумилёв не мог об этом не знать. А потому разработка и публикация такой методики была для него самым насущным делом. И тем более удивительно, что ни в одной из работ Гумилёва такой методики нет. Более того, нет и цифровых данных для тех самых «сорока кривых», по которым сделано обобщение.

За разъяснениями пришлось обратиться на сайт, где «пасутся» апологеты теории Гумилёва. Ответ создателей сайта весьма любопытен. Оказывается, 40 кривых существуют, но они «в виде черновой рукописи» хранятся «в семье одного из учеников», причём опубликовать этот материал пока невозможно. Существует и методика, но её не публиковал сам Гумилёв, чтобы «не дразнить гусей». И сейчас её публиковать не следует – из соображений безопасности, ибо кругом враги, которые тут же упекут публикатора в тюрьму, а саму методику используют во вред России. В результате, вся теория Гумилёва оказывается «тайным знанием», в детали которого могут быть посвящены только избранные.

Читателю, видимо, уже пришло в голову более простое объяснение: никаких достойных публикации материалов по оцифровке «кривых этногенеза» и по методике ее проведения не существует. «Великий учёный» просто занимался наукообразием, стараясь наиболее впечатляющим образом представить свою концепцию. Сам же он всегда определял уровень пассионарности «на нюх», исходя из своего субъективного понимания исторической ситуации. Таким образом, проверки на достоверность и объективность теория Гумилева не выдерживает.

V. Стиль. Книги Гумилёва впечатляют, поражают, очаровывают. Прямо мистика какая-то. Даже люди, отрицавшие «гумилёвщину» (Р.Ф. Итс), писали: «Удивительно! Читаешь текст и не хочется перепроверять факты, хочется верить, верить автору безусловно» /4:319/. Безусловно, – писательский талант, а это всегда завораживает. Безусловно, – хотя и не безупречная, но обширная эрудиция, а это всегда уважаемо. Но есть еще нечто, благодаря чему книги Гумилёва идут «на ура». Это – ниспровержение устоявшихся точек зрения, нарочитое подчеркивание «а я думаю вот так!». Конечно, критика ложных взглядов – вещь очень важная, но делать это нужно квалифицированно, корректно, тщательно подбирая аргументы. У Гумилёва же часто идёт эпатаж, упрощение на грани анекдота, даже грубости. Вот аккуратно выписанный фрагмент из книги «От Руси до России», которую он предназначал в качестве учебника русской истории для 9-11 классов. Речь идёт о причинах падения Римской империи: «Шёлк в те времена был нужен и оседлым народам и кочевникам. Людей мучили насекомые паразиты, спасением от которых были только шёлковые одежды. И если какая-нибудь хуннка получала шёлковую рубашку, ей уже не приходилось всё время почёсываться. С помощью согдийских купцов шёлк покупали и римляне. У них была та же беда. Мыла в ту пору не было, и римляне натирали тело маслом, затем счищали его скребками вместе с грязью, а после распаривались в горячей ванне. Однако мерзкие паразиты через некоторое время появлялись вновь. Красавицы-римлянки, соблазнительные и влиятельные, требовали от мужей и поклонников шёлковые туники. Эти туники стоили безумно дорого, почти так же дорого, как золото. Римляне тратили на шёлк огромные деньги, покупая его у купцов-посредников в Иране и Сирии, дарили своим жёнам, любовницам и… (многоточие Гумилева – Н.С.) не имели средств расплатиться со своими солдатами. Из-за неуплаты жалования солдаты поднимали восстания. Императоры и вельможи гибли в огне мятежей, но эта страшная политика, погубившая Рим, продолжалась двести лет (I-III вв)» /2:23/. Остановимся, потому что дальше примерно так же объясняется падение и Китайской империи. Для 9-класссника – это повод поржать, для серьёзного историка – шок, но на читателя-дилетанта в истории это подействует: «Вот, – скажет он, – каковы подлинные причины исторических событий! А то историки морочат нам голову то стремлением к свободе, то борьбой классов».

Кстати, вся книга, откуда взят этот эпизод, написана в таком же отвязанном стиле. Нечто среднее между анекдотом, примитивом и эпатажем. А объяснение событий обильно сдобрено пассионарностью или субпассионарностью действующих лиц. Больше подробностей на эту тему можно найти в статье /6/. В других книгах Гумилёва манера более сдержанна, с оглядкой на оппонентов. Но «От Руси до России» – последняя его книга, написанная уже в зените славы, и чувствуется, что здесь он пишет раскованно, так, как считает нужным, без внутреннего цензора, считая, видимо, что ему уже всё позволено.

Другой пример, уже поведенческий – эпизод на защите кандидатской диссертации Гумилёва в 1948 г. «Помню – рассказывает М.Л. Козырева, – Лев Николаевич утверждал, что Тамерлан и какой-то ещё восточный деспот жили в разное время, а оппонент говорил, что в одно, и в качестве доказательства ссылался на то, что их имена выбиты в хвалебных записях на одной скале. На это Лев Николаевич, не моргнув глазом, ответил: "Уважаемый оппонент не заметил там еще одной записи: "Вася + Люба = Любовь"". И всё. Гомерический хохот» /4:88/. Это не столько смелость, сколько некорректный приём полемики, граничащий с наглостью. Не удивительно, что у Гумилёва всегда было полно врагов.

Однако, наряду с такого рода загибами, у Гумилёва прослеживается здравая и очень верная мысль: публикацией и верным прочтением источников работа историка не ограничивается. Скорее, этим она только начинается, ибо и древние манускрипты зачастую вполне сознательно искажают истину. Гумилёв говорил: «Что толку изучать чужую ложь, хотя бы и древнюю?» /4:241/. Поэтому он старается идти дальше и расшифровать привязанности и намерения автора. Кроме того, для Гумилёва очень характерно желание доискаться до мотивов, которые двигали его героями. А для решения обеих задач нужно понимание гораздо более обширного исторического контекста, чем описываемый источником. Отсюда и знаменитая эрудиция Гумилёва и его смелые обобщения. Вообще у Гумилёва везде мысль, идея, гипотеза, версия. Он исторический сыщик, следователь, криминальный эксперт. Даже археологические находки для него «вещьдоки». И это тоже в огромной степени является притягательным для читателя.

VI. Евразийский соблазн. В одном из своих последних интервью Гумилёв сказал: «Когда меня называют евразийцем, я не отказываюсь от этого имени по нескольким причинам. Во-первых, это была мощная историческая школа, и если меня причисляют к ней, то это делает мне честь. Во-вторых, я внимательно изучал труды этих людей. В-третьих, я действительно согласен с основными историко-методологическими выводами этих людей» /5:480/. Довольно рискованное высказывание для теоретика этногенеза. Ведь евразийство – это союз России с Востоком. Но ведь сам Гумилёв признавал, что тюрки – другой суперэтнос. А смешение суперэтносов – вещь, по Гумилёву, опасная. Однако Гумилёв считает, что в данном конкретном случае это не так: «Евразийский тезис: надо искать не столько врагов – их и так много, а надо искать друзей, это самая главная ценность в жизни. И союзников надо искать искренних. Так вот, тюрки и монголы могут быть искренними друзьями, а англичане, французы и немцы, я убежден, могут быть только хитроумными эксплуататорами» /5:482/. Итак, с западным суперэтносом нам объединяться нельзя, а с восточным – можно. Объяснения у Гумилёва нет, хотя явление замечено и соответствующий термин «комплиментарность» введёён.

Видимо, тут дело в личных пристрастиях учёного. Он – прежде всего «тюрковед» и «тюркофил». Широко известна его трактовка татарского ига как «симбиоза». Любопытно, что для христианина Гумилёва монголы более нравственны, чем христиане, причем, не только западные, но и русские. Учёный с большой симпатией говорит о «Великой Яссе» – законодательстве Чингисхана, в которой доминантами являются не знатность, а подлинные добродетели: верность, смелость и стойкость. Более того, Гумилёв утверждает: «Знаю одно и скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена, то только как евразийская держава и только через евразийство» /5:482/. Неужели для выживания русского народа необходим его союз с мусульманским миром? Но ведь сейчас ясно, что южные осколки СССР ведут себя по отношению к России ничуть не лучше, скажем, прибалтийских. Поэтому вера Гумилева в «комплиментарность» Востока, ох как, сомнительна.

Впрочем, есть в евразийстве и хорошая сторона. Любовь русских к России – любовь самокритичная, покаянная, а не панегиристическая. А отсюда терпимость и умение видеть в других народах хорошее. Так что евразийская идея вполне в русском духе, и Гумилёв в этом смысле вполне русский. Правда, как совмещается евразийство с идеей Православного царства, остаётся неясным. Видимо, Гумилёва этот вопрос не слишком волновал: ведь он понимает христианство как личную веру и не распространяет её на политические реалии.

VII. Историософская революция Гумилева. В завершение, несколько мировоззренческих замечаний. В Гумилёве привлекает его независимость в суждениях, стремление к истине и отсутствие конъюнктурности. Честный человек. Но слишком материалистичный, считавший, что и человек подчинён «природным» законам (и он, Гумилёв, эти законы открыл, конечно, – на этническом уровне).

Однако, это не означает, что пассионарность и вообще вся его теория – плод безудержной фантазии. Нет, пассионарность – вполне реальное свойство человека – недаром это слово прочно укоренилось в нашем лексиконе. Но вот объяснять этим свойством историю и даже её часть – этногенез, да еще и выводить «законы» истории – передержка, которую Л.Н., благодаря высокой самооценке и вере в себя, не чувствовал. В этом смысле показательна книга «От Руси до России», написанная столь лихо, что вдруг начинаешь понимать: под соусом «этногенеза» Гумилёв задумал вообще пересмотр всей предыдущей историософской традиции. Этот «замах» подтверждает и сам ученый: «Попробуем поставить вопрос иначе. Возможна ли альтернатива не отдельно марксистам, демократам, почвенникам, анархистам (несть им числа), а социальной интерпретации истории как таковой?» /7:465/. В этой книге Гумилёв фактически пишет полноценную, хотя и краткую, историю России, но объясняет её логику по своему, исключительно «природными», поведенческими, а не социально-экономическими причинами. Демарш, конечно, смелый. Но к пониманию истории не приближающий.

Думается, что подлинное понимание истории возможно лишь на основе концепции «суды Божии за грехи человеческие». А потому «понять» историю – значит выяснить, за какие грехи какие суды последовали. Конечно, такая постановка совершенно не в естественнонаучном духе Гумилёва – вспомним: «не путайте Божий дар с яичницей». Просто он иначе понимает само слово «понять». Гумилёв – ученый-материалист, для которого все духовно-психическое сводится к физическо-химическо-биологическому. А потому для него «понять» – значит выяснить, какие «природные» механизмы движут историей. И основная ошибка его в том, что он не признаёт самостоятельности духовно-волевой сферы человека, абсолютизируя природные причины и не замечая обратного воздействия духа на природу человека. А потому не хочет видеть, что открытое им – лишь внешняя сторона, механика того грандиозного нравственного суда Божия, который совершается в истории.

Литература

1. Гумилёв Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. – СПб.: Азбука-классика, 2002. – 608 с.

2. Гумилёв Л.Н. От Руси до России. Очерки этнической истории. – СПб.: ООО Издательский дом «Кристалл», 2002. – 352 с.

3. Гумилёва Н.В. Пассионарии не обязательно бывают вождями // «Московский журнал». 1993. No 12, с.2-10.

4. Лавров С. Лев Гумилёв. Судьба и идеи. – М.: Сварог и К, 2000. – 408 с.

5. Гумилёв Л.Н. «Скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена, то только как евразийская держава» // Основы евразийства. – М.: Артогея-Центр, 2002. – с. 479-482.

6. Сапронов П.А. От Руси до России вместе с Л.Н. Гумилёвым // (интернет)

7. Гумилёв Л.Н., Ермолаев В.Ю. Горе от иллюзий // Основы евразийства. – М.: Артогея-Центр, 2002. – с. 463-474.

8. Гумилёв Л.Н. Конец и вновь начало: Популярные лекции по народоведению. – М.: Рольф, 2002. – 384 с.

Николай Владимирович Сомин, кандидат физико-математических наук, бакалавр теологии, православный публицист