Жажда справедливости

I. В повести «Записки из мертвого дома» Ф.М. Достоевский довольно неожиданно говорит: «Высшая и самая резкая характеристическая черта нашего народа – это чувство справедливости и жажда ее». В повести речь заходит о справедливости, которую выказывают арестанты. И вдруг такое необычайно смелое обобщение. Это фраза, которую надо разбирать по словам. Что же писатель считает самым характерным для русского народа? Оказывается, «чувство справедливости». Да не только чувство, но даже «жажда ее». Словно взлет «Искандера» и абсолютно точное попадание. И оказывается, это «самая резкая характеристическая черта» – не доброта, не мужество, ни терпение, а искание справедливости, по которой русского всегда можно опознать.

И еще очень важное: «нашего народа» – Достоевский понимает справедливость не как личное свойство, а как глубинную черту всего народа. Справедливость – пожалуй, самая социальная характеристика, затрагивающая всех, всех объединяющая и всех равняющая. Наш великий писатель прекрасно видел, что наряду с личными качествами имеет место и качества народные, архетипичные, присущие всему народу как целому организму. И наконец «Высшая», ничуть не уступающая другим высоким народным качествам, но даже превосходящая их. И вот тут-то возникает самое интересное. Собственно, почему же справедливость – «высшая» черта? Мы постараемся раскрыть это в статье далее.

II. Несправедливость царит в России, но наши мыслители, и патриотическо-консервативные, и либеральные о справедливости упорно помалкивают. В чем же дело? А может быть Достоевский ошибался? Может всё придумал он с «самой резкой чертой»? Нет, не ошибался, а наоборот попал в десятку. И не только потому, что у кого ни спроси, все видят в несправедливости коренную язву русской жизни. Но дело гораздо глубже – оно в самом менталитете нашего народа. Дело в том, что имеет место поразительный факт: для русских справедливость выше собственности. И это подтверждено огромным по масштабам экспериментом, произведённым над нами в начале XXI века. Увы, у справедливости есть противоположность – нажива, погоня за собственностью. И русский народ уже более 30 лет наши враги все хотят переобучить и вместо органичной ему справедливости подсунуть наживу. И что самое удивительное, что до конца это никак не получается. Хоть успехи наших любителей собственности налицо – наш замечательный народ здорово испорчен жаждой накопления (тут постарались и Ельцин и Запад, и прочие служители лукавого), но по большому счету так ничего и не вышло. Это совершенно противоположно западному менталитету, где на первом месте мое богатство, на втором месте опять-таки мое богатство, и на третьем месте тоже. А справедливость – уж дело десятое. Из великих народов только русские ценят справедливость выше богатства.

III. Пойдём дальше. Наш замечательный философ Владимир Сергеевич Соловьёв дал исчерпывающее определение понятия национальной идеи: «идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности». А для русской идеи можно дать максимально краткое определение, в одно слово – справедливость. Дело в том, что Господь ввёл в отношения между людьми нравственную норму, которую обычно называют правдой Божией или справедливостью, которая определяет должное отношение к человеку. Причем справедливость относится или к отдельному индивиду, или к обществу в целом. Именно во втором случае и можно говорить о справедливости, как о русской идее. Конечно, справедливость не полностью очерчивает русскую идею, но высвечивает в ней самое главное. Еще раз вспомним слова нашего гения: «самая резкая характеристическая черта нашего народа».

Парадокс такого понимания русской идеи совершенно в другом. Даже не парадокс, а скорее трагедия. Несмотря на жажду справедливости, в русской действительности именно она попирается самым бесцеремонным образом. Русская идея систематически не выполняется. Причина – разделение народа на две части – бар и холопов, богатых и бедных. Если такое происходит, то общество неизбежно становится несправедливым. Тут не работает формула солидаризма – «богатые благотворят, а бедные благодарят». Ибо милостыня, несмотря на ее христианскую высоту, – вещь факультативная, а справедливость тем и характеризуется, что требует для всех обязательного выполнения. Справедливость обязательно требует относительного равенства благ. Если бы власть сформулировала русскую идею как справедливость, то ее можно было бы совершенствовать по множеству направлений. Ведь общество, стремящееся к справедливости – это общество честное, где минимизированы конфликты, общество, способное к развитию. Но пока о справедливости не слышно, ни на словах, ни на деле. Кстати, тут можно спросить: вы, автор, не раз характеризовали русскую идею словами «православный социализм», а теперь вот «справедливость»? Но тут нет противоречия. Дело в том, что это две разных стороны русской идеи: «справедливость» – это цель, а «православный социализм» – путь к ее достижению).

IV. Ещё о социализме. Что бы там ни говорили, но именно в социалистическую эпоху Россия ближе всего подошла к справедливости. И прежде всего в материальной составляющей. Дециль (отношение доходов 10% самых богатых к 10% самых бедных) в 1968 г. составлял 2,7. А вот в 2007 г. он вырос до 16,7. После, если верить официальной статистике, этот показатель не повышался (правда, наш известный статистик Василий Симчера в 2011 г. ушел с поста директора НИИ Статистики со словами «надоело врать»). Причём, как объяснял Симчера, дециль еще смазывает действительную степень неравенства. Дело в том, что у нас менее 1% составляют олигархи и высшие менеждеры, владеющие половиной богатств страны и соответственно получающие фантастические доходы. Так что по неравенству сейчас мы «впереди планеты всей», превосходя и Запад и Восток.

А как же Советсикй Союз добивался столь низкого дециля? А за счет двух основных принципов: равномерное распределение благ; контроль за распределением.

Тут вспоминается знаменитая фраза Ленина про общество-фабрику, вмещающая оба пункта: «Когда большинство народа начнет производить самостоятельно и повсеместно такой учет, такой контроль за капиталистами (превращёнными теперь в служащих) и за господами интеллигентиками, сохранившими капиталистические замашки, тогда этот контроль станет действительно универсальным, всеобщим, всенародным, тогда от него нельзя будет никак уклониться, “некуда будет деться”. Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы» (Государство и революция, 1918 г.; сама книга написана в сентябре 1917, еще до революции). И в общем-то эти принципы работали весь период социализма, давая, причём, очень высокий прирост продукции.

Это же «уравниловка», скажут одни, это же «тоталитаризм» возопят другие. Отвечу: существовавшая «уравниловка» как раз справедлива – она уводит от гибельного разделения на богатых и бедных. А что касается эффективности, то, как давно выяснено она достигается в основном за счет «эффекта организованного коллектива» (как обувная фабрика в 100 рабочих, против 100 отдельных кустарей), а не личной квалификацией. А «тоталитаризмом» машут индивидуалисты, которые ставят свою свободу выше всего, и которым слово «справедливость» просто ненавистно.

Но самое интересное, что оба принципа так или иначе присутствовали и в первоначальном христианстве. Вспоминая Иерусалимскую общину (которую можно назвать первичной церковью) мы видим и справедливое распределение благ, и контроль. Златоуст об этой общине пишет: «они жили на земле, как ангелы на небе: ни бедные не завидовали богатым, потому что не было богатых, ни богатые презирали бедных, потому что не было бедных», «никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее». Но и там потребовался контроль: порядок за распределением осуществляли семь диаконов. А если вспомнить ап. Павла, то и он советовал осуществлять равное распределение между разными христианскими общинами, «чтобы была равномерность» (2 Кор. 8:13).

Таким образом, мы обнаруживаем треугольник: справедливость – социализм – христианство. Или точнее: социальные заповеди христианства, и прежде всего справедливость, при социализме осуществлялись несравненно лучше, чем, скажем, при современном капитализме.

V. Выше мы отметили, что только Россия ставит справедливость выше собственности. А как же Византия, с которой мы привыкли брать пример? А так, что справедливость не была в числе добродетелей, к которой стремилось византийское общество. Даже Златоуст и Василий Великий, бесконечно обличавшие имущественные грехи своих современников, хоть и говорят о несправедливости, но в гораздо меньшей степени. И кроме того, в Византии наблюдался дрейф от общинной христианской жизни к обществу, где налицо и богатые и бедные, то есть к солидаризму, о котором мы говорили ранее. Но Бог требовал исполнения христианства во всей полноте – не только высокого богословия и прекрасных форм литургии, но и исполнения заповедей, в том числе и справедливости, в повседневной жизни. Увы, подлинно христианского общества византийцам достичь не удалось – что и предопределило гибель Византии. Нам, России, этот урок надо усвоить самым серьезным образом.

VI. Я думаю, что для всех верующих совершенно ясно, что справедливость, наряду с любовью – одно из удивительных свойств Божиих. И поэтому вызывает сожаление, что многие наши священники упорно этого не признают, а приравнивают справедливость к зависти. Они всерьез считают справедливость грехом – завистью «Шариковых» к успешным, состоятельным людям.

Если бы справедливость была индивидуальной характеристикой личности, то такая трактовка в принципе была бы возможна. Но в том-то и дело, что справедливость (а Достоевский говорит именно о такой справедливости) – характеристика общественная, этот свойство общества. Когда попирается справедливость, то это возмущает всё общество, а указывающий на несправедливость, говорит о всех людях, которых несправедливость затронула. Путать личный грех с общественной добродетелью ни в коем случае нельзя. Если же такая путаница происходит, то это значит, что батюшка не понимает, что помимо личных грехов, имеет место целый космос добродетелей и грехов общественных, которыми обладает не индивид, а общество в целом (а в силу этого этот грех/добродетель так или иначе воздействует и на каждого члена общества). Разумеется, общественные грехи и добродетели должны занять свое достойное место в нашем богословии, а справедливость должна воссиять как прекрасная общественная добродетель, – недаром Достоевский назвал ее высшей чертой нашего народа.

Впрочем, есть еще одна причина такой аберрации понятий – антисоветизм, присущий большинству наших батюшек. Отсюда и желание унизить до зависти справедливость – одно из высших достижений советского строя.

А вот что касается «успешных людей», то неужели в них можно видеть цвет общества? Ведь при капитализме «успешными» оказываются жулики, воры, олигархи получившие миллиарды «за просто так», и плюс совершенно пустые «блогеры», «стендаперы», и подавляющая часть «творческой интеллигенции». От всех от них общество должно избавляться. По справедливости.

Николай Владимирович Сомин, кандидат физико-математических наук, бакалавр теологии, православный публицист