Пандемия, как и всякое крупное событие, даёт повод для размышления, повод для анализа литературного процесса — не только нынешнего, но и того, что происходил во времена Российской Империи, в эпоху Советского Союза. Хотелось бы сделать некое обобщение всей тысячелетней истории русской словесности.
И для начала обратимся, как ни странно, не к отечественной литературе, а к французской. Нельзя отрицать тот факт, что в своё время она оказала на наших писателей очень большое влияние, — причём не столько в лучших своих проявлениях, сколько в худших. Возьмём писания печально известного маркиза де Сада — ими перед Великой буржуазной революцией зачитывалась французская элита, а следом и подражавшая ей российская. Хорошо, пусть маркиз де Сад — это крайность, но ведь духом богоборчества была проникнута вся тогдашняя французская (и шире — западная) литература, и дух этот проникал к нам, заражая нашу тогдашнюю молодёжь, — в том числе и творческую, в том числе и тех, кого потом стали называть нашими классиками. Возьмём для примера только Пушкина и Лермонтова. Разве Пушкин в юности не был увлечён французским богоборчеством, либерализмом, вольномыслием самого предосудительного толка? Увы, был. Разве юный Лермонтов не был захвачен тем демонизмом, что шёл от французов и от Байрона? Был, да ещё как! Приходится признать, что европейская культура оказывала в ту пору мощное влияние на русские умы.
А что из себя представляла тогдашняя западная словесность даже в лучших своих проявлениях? Я вспоминаю, как я, учась в седьмом классе, зашёл однажды в наш сельмаг и на полке с книгами увидел «Страдания юного Вертера» Гёте. Мне показалось, что это самая подходящая для меня книга, я купил её, прочитал за зимние каникулы… Не могу сказать, что всё хорошо понял, и позже, года через четыре, решил перечитать «Вертера»… И тут у меня волосы встали дыбом! Я увидел откровенное воспевание самоубийства, как самого достойного и красивого выхода для думающего молодого человека! И это западноевропейская классика, это великий Гёте!
Мудрено ли, что Пушкин и Лермонтов, будучи по существу ещё подростками, попались на такую приманку?
Но в том-то и состоит их величие, что они оба преодолели свои юношеские заблуждения и вышли на более высокий уровень творчества, когда Пушкин написал «Отцы пустынники и жены непорочны…», а Лермонтов: «…и в небесах я вижу Бога». Они не застряли в европейских силках, но поднялись к истокам национальной культуры и сумели поднять за собой нашу словесность, чтобы она от подражательства худшим западным образцам стала отражением русского духа! Это был золотой век нашей литературы, который кроме Пушкина и Лермонтова, породил таких титанов, как Достоевский, Толстой, Чехов, чьё творчество стоит намного выше самых высоких достижений европейской культуры.
А потом наступил век серебряный, который ныне так превозносят… Попробуем взглянуть на него беспристрастно, — что мы увидим тогда? В первую очередь отход от национального духа и следование худшим западным образцам. Все, наверное, знают о мимолётном романе юной Анны Ахматовой и французского художника Амадео Модильяни. Наши либералы, говоря об этом, умиляются: вот оно — соприкосновение двух культур, вот где наша поэтесса почерпнула вдохновение для своего будущего творчества! Но кем был Модильяни на самом деле? Человеком не совсем здоровым психически, находящемся в глубокой зависимости от алкоголя и наркотиков, самоубийцей… Если бы его творения не были в своё время разрекламированы определённой группой людей, если бы их не называли каждый день шедеврами живописи, никто бы сейчас не знал о Модильяни. Стоит ли гордиться тем, что этот человек снизошёл до нашей Ахматовой? Но в этом романе нашей поэтессы с искусственно созданным европейским «гением» можно видеть всю суть русского Серебряного века.
Вспомним других корифеев тогдашнего времени, — Михаила Кузмина, например, прославившегося не только своими стихами, но и склонностью к содомии. Хочу вспомнить другого деятеля той эпохи, которого не принято относить к поэтам Серебряного века, но который, в сущности, был одного с ними духа, — некоего Ефима Придворова, более известного как Демьян Бедный. Он, конечно, изо всех сил старался показать себя истинным пролетарием, человеком из семьи простых русских работяг, — но это было неправдой. Его грубые, шутовские стишки нередко содержали ненормативную лексику, а ещё чаще были направлены против всего, что дорого русскому человеку. Недаром Есенин написал на него злую сатиру, зато Троцкий вручил Бедному-Придворову орден Красного Знамени.
Невольно приходит на ум такой продолжатель дела Демьяна Бедного, как небезызвестный Шнур, который, несмотря на его матерные стишки, принят ныне в Общественный совет Комитета по культуре Государственной Думы. И много сейчас имеется молодых стихотворцев, которые жаждут пойти по той же дорожке, строчат непристойные вирши, а их группа поддержки пытается выдать эти творения за высшее достижение современной русской культуры.
Мне приходилось говорить с чиновником высокого уровня, моим ровесником, неглупым человеком… Я пытался пожаловаться ему на то, что сегодня поддержку у государства находят лишь те поэты, которые прославляют грех и всевозможную нечистоту, но он мне ответил: «Зря вы их ругаете… Поэзия — это такая непредсказуемая вещь. Современнику непонятно, кто есть кто… Всё станет ясно только со временем». Я ответил:
— Извините, не согласен с вами! Не всякий, пишущий в рифму, может называться поэтом. Если к вам в администрацию придёт наниматься пастух, говоря: «Я буду отличным администратором, потому что я стадом хорошо управляю!» — вы возьмёте его на должность?
Кажется, этот чиновник что-то понял… Но, к сожалению, многие его коллеги, занимая высокие государственные должности, не хотят знать, что такое культура. Их политика: «Пусть в стране будет 20-30 писателей, — остальные нам не нужны!» Посмотрим, к чему это приведёт… Слишком очевидно, что в число этих тридцати избранных уверенно рвутся те литераторы, которым наплевать на русские исторические традиции, на нашу цивилизацию, на нашу мораль, на русский дух. Слишком очевидно, что хорошая русская литература (а она сегодня есть!), никем не поддерживается. Наши авторы издают книги за свой счёт, ничтожным тиражом, в сетевых магазинах их или прямо отвергают, или говорят: «Заплатишь деньги за рекламу своей книги, тогда мы её выставим!» А где у нашего нищего писателя, который не бегает за подачками к олигархам, где у него такие деньги?
Главная беда современной России в том, что после 90-х годов русские люди начинают катастрофически терять русский мир. А русский мир — это, по существу, связь всех поколений, рождённых когда-либо в России. Эта связь у нас разорвана.
Да, я верю, что русского человека не задавишь: под давлением он может долго сжиматься, как прочная стальная пружина. Но однажды эта пружина распрямится в бессмысленном и беспощадном русском бунте. А я против всякого рода бунтов. Я верю, что гармоничное развитие русской культуры в духе национальных традиций могло бы обеспечить и стране спокойное, поступательное развитие без бунтов и иных потрясений.
Но, похоже, что такие мои воззрения не разделяют те, кто состоит при власти. Голос русских писателей не слышен, он не доходит до русской глубинки, ибо на пути у него сотни препятствий.
Но вот что я заметил… Народ в глубинке по-прежнему любит читать. Да, наши книги до него не доходят, и потому сложилось такое удивительное положение: роль современной литературы исполняет в провинции русская классика! Народ хочет читать, и классика ему нравится: Пушкин, Некрасов, Достоевский постоянно востребованы в провинциальных библиотеках. Порой читают люди и наших современников — если писатели сами привозят к ним свои книги. Но никогда в глубинке не читают Пелевина, Дину Рубину, Улицкую или Быкова. Эти книги не нужны глубинной России! Впрочем, и, на мой взгляд, взгляд искушённого человека, перечисленные авторы имеют к русской литературе лишь косвенное отношение.
У русского народа есть и останется потребность в справедливости. Он ищет в книге утверждение справедливости, а не тиражирование греха. Частенько приходится видеть людей из той категории, что метко названа «образованцами». Стоит заговорить с ними о русской православной культуре, как в ответ слышишь: «Это мракобесие!» Сперва такие слова возмущают, но потом присмотришься к собеседнику, и становится его жалко: человек он весьма ограниченный, ничего, кроме либеральных установок, не усвоивший, однако страдающий от непомерного самомнения, считающий себя никак не ниже Самого Бога! Одержимый такой гордыней, он не может найти ни минуты покоя, вечно мается, вечно пытается доказать всем своё величие, не может этого сделать и глубоко страдает… Есть за что его пожалеть!
Не знать Бога — это страдание. И такую мою мысль ещё раз подтвердила история нынешней пандемии. По кому сильнее всего ударила нагнетаемая в обществе паника? Да по неверующим людям! Именно они находятся в постоянном страхе, именно они сильнее всего бояться за свою жизнь. Люди боятся умереть, потому что, если Бога нет, то что останется от тебя после смерти? И память о тебе испарится очень быстро! Страшно такое сознавать. А кто-то пользуется этим страхом и пытается с его помощью принизить людей до животного уровня. И мы видим, что многие вольно или невольно постепенно становятся похожими на загнанных животных…
Только Русская Православная Церковь могла бы сейчас противостоять этому хаосу, этому губительному безбожию. Мы не должны потерять человеческий облик, мы не должны забывать наше прошлое, наш русский мир. Культура, основанная на вере Православной, способна вернуть на землю покой и процветание!
Борис Александрович Орлов, поэт, руководитель Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России
