Где-то ближе к концу 80-х гг. тетушка жены молодого человека по имени К. пригласила в гости сотрудницу какого-то художественного отдела московского центрального выставочного комплекса, муж которой занимался реставрацией картин различных художников. Надо полагать, художников, картины которых были этого «достойны»; ну, это - кстати.
Тетушка жены К. частенько приглашала «на обед» и родственников, и своих старых знакомых, и каких-нибудь достопримечательных личностей, с которыми она могла познакомиться либо в командировке, либо в доме отдыха по путевке, полученной ею в московском «доме ученых» - тетушка была кандидатом медицинских наук с громадным трудовым стажем. Ее жених, с которым в свое время она должна была связать свою судьбу, погиб во время войны (Великой Отечественной войны); и все её матримониальные планы были «заморожены» (самой же тетушкой, даже и доныне – в семьдесят шесть лет - сохранившей своеобразное женское обаяние) на «веки вечные».
Итак, за столом сидели: тетушка, «некто К.», его жена Татьяна, и гостья Марина – жена реставратора, приятная на вид женщина лет пятидесяти - пятидесяти пяти. Кажется, здесь еще был двоюродный брат жены К., племянник тетушки, солидный кандидат технических наук, «рационализатор и изобретатель» такого же, примерно, возраста, специалист в области ракетной техники.
Как обычно, поговорили о том, о сём, повспоминали всех родственников, хороших и не очень; поговорили об искусстве - изобразительном, о театре, о балете (тетушка была большой любительницей балета и, в общем, здесь было не совсем понятно, то ли она придерживается «моды», то ли её увлечение балетом было искренним) – и все это на фоне прекрасного угощения, приготовленного тетушкой.
Здесь, кстати, уместно вспомнить о том, что в борще, приготовленном тетушкой, насчитывалось не менее пятнадцати растительных компонентов - укроп, капуста, киндза, свекла и т.д. – повторю, не менее пятнадцати компонентов растительного происхождения, что, может быть, подскажет читателю о серьезности не только подходов тетушки к приготовлению обеда для своих гостей, но и серьезности и почтенности всех здесь присутствующих. Если идти ещё дальше, уместно заметить, что сама тетушка была одной из семи сестер и двух братьев – потомков дворянского рода; в советское время, хотя и тщательно скрывающих своё происхождение за вывесками служащих, инженеров, врачей, ну и т.д., но, тем не менее, хорошо помнящих «хлебосольные» традиции русского гостеприимства. Но, это, повторим, тоже - кстати.
За разговорами - политических тем старались избегать, поскольку шёл 1986 год, и в этой области ничего хорошего для приятного разговора не находилось. Страна катилась к августу 1991 года; но, тем не менее, разговоры были интересными и гостям скучать не приходилось.
Как это обычно и водится, во время затянувшейся паузы К. также вступил в разговор, по существу, на какую-то отвлечённую тему; но, чтобы заинтересовать гостей, то, что он хотел рассказать, каким-то боком его затронуло, и гости это поняли по его неравнодушию к затронутой теме.
Итак, говорили, кажется о поэзии. Речь К. носила скорее развлекательный характер и «звучала» следующим образом:
- Вот что мне запомнилось из последних литературных новинок (книжного мира), которые почему-то по бросовой цене были «выброшены» в книжные магазины, в частности, в Подольске (у нас там была дача – восемь соток).
Очень задёшево мне удалось купить там В.В.Розанова («Опавшие листья») и томик воспоминаний Мариенгофа (или Шершеневича) – «Друзья и подруги» (?). Томик воспоминаний был ценен тем, что там было много страниц, посвященных Есенину Сергею и Маяковскому Владимиру. Есенину С.А., личная жизнь которого мало освещалась в публицистике или серьезной литературе советского времени. Были все основания доверять этому томику воспоминаний, тем более, что сами стихи авторов (Мариенгофа и Шершеневича) более известны и интересны узким специалистам литературы, которую мы называем поэзией.
Литературным вечерам, устраиваемых в кафе или политехническом музее Москвы, в мемуарах отведено много места. Разгульный образ жизни, который вела литературная, поэтическая «богема», почему-то вызывал болезненный интерес и требовал какого-то разумного объяснения.
Особенно запомнился такой эпизод из жизни этой литературной братии. На одном из литературных вечеров, устроенных в кафе, после очередного выступления С.Есенина (чтения стихов, написанных накануне), с критическими замечаниями выступил один из поэтов, постоянно присутствующий на этих вечерах (не помню его имени, кажется Соколов). Критика, очевидно, была нелицеприятной и вызвала гнев автора стихов, который тут же сошёл со сцены в зал и, не задумываясь, отвесил оплеуху (или пощечину) вышеназванному критику.
Подоспевшие соратники или «коллеги по цеху» остановили «разгневанного» (Мариенгоф в своих мемуарах не сообщил истинную причину случившегося. Совсем недавно - в последние годы - в интернете появилось подробное описание «выступления» критика, якобы ссылавшегося на стихи немецкого происхождения, напечатанные на немецком языке, которого Есенин не знал, из которых товарищем Есениным, якобы, и были взяты какие-то строки) поэта - С.А.Есенина - и пригрозили ему «праведным» судом за такой проступок. На что товарищ Есенин ответствовал, что «этот «критик» еще будет гордиться этой, полученной от Есенина, пощёчиной.
Вот такие фрагменты из жизни Есенина и были поведаны присутствующей публике товарищем К.
Монолог К., почерпнувшего эту информацию из мемуаров Мариенгофа, закончился.
И, вот здесь выступила Марина:
- Вам, может быть, это будет удивительно, но этот «критик» был - мой дядя!
- Я не помню с точностью до запятой эту фразу, произнесенную Мариной, но смысл сказанного был именно такой. Марина действительно гордилась пощёчиной, которой «наградил» поэт Есенин С.А. её, тогда ещё молодого дядю.
Конечно, на лицах слушателей отразилось то, что мы называем удивлением. Но К. это поразило больше всех. Он никак не ожидал, что – скажем пышно и витиевато – эхо этого, далекого по времени (прошло шестьдесят пять лет), «незначительного» события отразится вот таким образом на «случайно собравшихся» на званый обед персонах; «чисто конкретно» убедившихся по этому случаю в совершенно фантастической прозорливости поэта Сергея Александровича Есенина.
Это, во-первых.
А, во-вторых: - «Чудны дела твои, Господи!»
Наверное, уже позднее, когда гости разойдутся и каждый останется наедине со своими мыслями; кто-то еще раз вспомнит об этом случае, кто-то забудет, не придав ему большого значения; но, вот же, спустя тридцать три года (2019 г. – 1986 г. = 33 года) «некто К.» снова вспомнит о нём и расскажет автору об этой «деликатной истории» из своей жизни.
Мало кто может себе представить атмосферу московской жизни (рука не поворачивается сказать – «московского быта») тех далеких 1920-1921-х гг. Но, читатель сам сможет из достоверных источников почерпнуть эти сведения об этом времени – не приведи Господь, чтобы оно когда-нибудь снова повторилось.
Автору же остается только сказать, что, окажись он на месте того «поэта-критика» или его племянницы, то, по прошествии многих десятилетий сложного времени и сложных эпох (равновеликость значения поэзии Есенина С.А., соизмеримого с величием поэзии Пушкина А.С. и Лермонтова М.Ю., а, может быть, и превосходящая их по своей народной значимости, несет на себе печать: «измерено временем»), случись в те далекие годы получить эту пощечину – ему или его дяде, он тоже гордился бы такой «наградой» - наградой от «юродствующего» Ангела русской поэзии.
Почему «юродствующего»?
Да, потому, что только так и в таком «эпатаже» мог выжить, да ещё и творить в это сатанинское время Ангел Русской Поэзии, жизнь которого была прервана в 1925 году «бесами революции».
Господи, прости вся согрешения вольные или невольные раба Божьего Сергея, сына Александрова.
Господи, помилуй!
Уткин Юрий Герасимович, православный публицист
