Предлагаемая беседа помощника главного редактора «Русской народной линии» Павла Вячеславовича Тихомирова с профессором Зораном Чворовичем посвящена проблеме восприятия некоторых знаковых для сербской идентичности фигур. Речь идёт о легендарных Гаврииле Принципе и вожде тайного общества «Чёрная рука» Аписе. У нас часть православных патриотов, настроенных консервативно-легитимистски, воспринимает этих сербских героев в одном ряду с прочими революционерами-цареубийцами. Эти патриоты недоумевают: «Как у сербов хватает ума поддерживать на государственном уровне культ тех личностей, которые были использованы закулисой в качестве провокаторов, воспламенивших "пороховой погреб Европы"»? Ведь по логике наших легитимистов «культ подобного рода террористов позиционирует сербов в глазах европейских консерваторов в качестве крайне опасных источников постоянных неприятностей». Что и вырабатывает устойчивую неприязнь к нашим бунташным православным братьям.
Павел Тихомиров: Г-н Чворович, на определённом этапе я понял, что мы, в рамках Балканского Клуба РНЛ, обсуждаем такие тонкости, которые совершенно не понятны тем людям, которые специально не интересуются Сербской темой. Обычные люди в России совсем не понимают того, что Югославия и Сербия — это совсем разные вещи, разные системы ценностей. У нас проводят аналогию с той ситуацией, которая знакома нам.
То есть если ранние Советы были глубоко русофобским образованием, своего рода новой Хазарией, то поздний Советский Союз в своей культуре воспроизводил в общем-то такую систему ценностей, которая была вполне приемлема для основной массы русских советских граждан. И это стало окончательно ясно, кстати, относительно недавно. Когда выяснилось, что воспроизвести дореволюционную Русскую культуру невозможно, а продукция колониального карго-культа начала вызывать у людей реакцию отторжения, то тогда-то и стало ясно, что позднесоветская культура была органичным воплощением духа, присущего основной массе русских советских людей (Этим, в частности, обусловлен неуклонный интерес к советскому кинематографу эпохи Л.И.Брежнева).
В Югославии была ситуация несколько иная.
Югославская культура воспринималась не только как некий вариант коммунистического интернационализма и антитрадиционности, но как воплощение чего-то «продвинутого» прогрессивного, контрастирующего с реликтовым сербским традиционализмом.
Кстати, Югославская культура, несомненно, ближе западноевропейским левакам, нежели позднесоветскому криптотрадиционализму. Поэтому сегодня у нас всё громче и громче раздаются голоса тех людей, которые полагают, что при всём вроде бы безусловном родстве русской и сербской культур, в дальнейшем, когда российское общество будет дрейфовать в сторону некоего неосоветского проекта, а сербское – в сторону неоюгославского, то между нами вновь будет расти отчуждение. Что же в этом случае будет у нас общего?
Есть ли у Сербии шанс выстроить культурную программу не колониального и, в то же самое время, не неоюгославского типа? На каких принципах может быть сформирована реальная культурная программа Сербии? Ведь одно дело сказать: возродим дух Неманичей.... а как это сделать?
Зоран Чворович: Прежде чем ответить на вопрос о том, что же должно стать основой новой аутентичной сербской культурной политики, как основы общего национального возрождения сербов, мы должны указать, что сербы в новом столетии - после освобождения от турок и образования двух сербских княжеств: Сербии и Черногории, - не успели сформировать сербский культурный стандарт. Причин этого несколько.
Несмотря на то, что христианская святосавская традиция была сохранена в сербском народе во время турецкого рабства, она не могла служить в 19 веке основой для формирования современной культурной политики по двум причинам.
В сербских краях, только что освобожденных от турок, не было (в отличие от Карловацкой митрополии) ни многочисленного, ни, тем более, образованного духовенства. Вот почему носителями просветительской деятельности в освобожденной Сербии стали образованные миряне, т.е. сербы, приехавшие из Австрии, получившие образование в университетах Вены и Пешта. Те интеллектуалы, которые исключительно из патриотических соображений приезжали в обнищавшую Сербию, которая не могла посулить им никаких материальных благ, стали носителями новой культуры - европейского секулярного просвещения и национального романтизма.
Если культурная политика сильной и богатой Российской империи в XIX веке формировалась под доминирующим влиянием западноевропейских идей, трудно было ожидать, что маленькое, недавно освобожденное и бедное княжество Сербия возобновит свою культурную политику на основе наследия Святого Саввы и Неманичей.
Как отмечает величайший сербский юрист и один из величайших сербских интеллектуалов Слободан Йованович, Королевство Сербия не работало над формированием национального культурно-нравственного образца, потому что все внимание национальной интеллигенции было сосредоточено на другом. На решении двух основных политических задач: поиске оптимальной модели государственного устройства и на деле национального освобождения ещё не освобожденных частей сербского народа и их объединение с Родиной.
Чтобы выполнить первую задачу, молодая монархия отправила студентов, бедных детей сербских крестьян, в зарубежные университеты, а затем они возвращались в Сербию, чтобы поступать в распоряжение государства.
Как отмечает в одном из своих текстов святой Яков Арсович (обладатель двух докторских степени Сорбонны, дипломат, а затем монах епископа Николая, который пострадал от коммунистических побоев сразу после освобождения), сербские студенты в равной степени попадали в западные и российские университеты до Берлинского конгресса, а после 1878 г. - только на Запад. Таким образом, дипломатическое поражение России на Берлинском конгрессе в балканском вопросе открыло дверь для полной культурной вестернизации Сербии.
Для выполнения другой национальной задачи молодые сербские интеллектуалы участвуют в работе полусекретных национальных объединениях, таких как Общество Св. Саввы, которое помогало действиям четников против турок и болгарских экзархистов в Старой Сербии (Косово и Метохия, а также окрестности Скопье, Тетово и Куманово в Македонии).
После образования Югославского Королевства не было условий для формирования сербского культурного образца, прежде всего потому, что сербы посчитали задачу национального объединения исполненной, создав Королевство СКС. Но для сербской национальной идентичности и, следовательно, для сербской культурной модели, ещё худшее время наступило после 1929 года, когда король Александр официально провозгласил «интегральное Югословенство» в качестве государственной идеологии.
Самыми большими жертвами новой идеологии стали сербы, поскольку им пришлось отказаться от своих государственных, правовых и политических традиций, которых даже не было у хорватов и словенцев. Сербы отказались от исключительной «собственности» на язык, поэтому вместо единственного существовавшего сербского языка, сфабрикован был «Сербско-Хорватский язык». И эта новая лингвистическая фикция была весьма кстати хорватам, которые прихватили литературу сербов-католиков, сербов-мусульман и даже православных сербов с территории бывшей Австро-Венгрии.
В коммунистической Югославии не было ни малейших условий для формирования сербской культурной политики, поскольку борьба с великосердной гегемонией во всех областях, от политики до культуры, была объявлена политическим заданием № 1 в Брозовой Югославии. На протяжении всего этого государства разворачивалось разрушение политического и культурного единства сербского народа. Хорваты, наконец, вполне реализовали свои реваншистские настроения: под идеологическим обоснованием довоенных взглядов Коминтерна на сербский вопрос, создавались новые политические нации и их культуры - черногорская, македонская, боснийско-мусульманская.
Эта история должна быть близка к православным русским, так как русский народ из СССР вышел, как и сербский из Югославии, политически разорванным новыми государственными границами и разделён новыми ложными политическими нациями (белорусской и украинской) и, вместе с этим, без собственной культурной программы.
Сербы в течение всего югославского эксперимента, особенно в СФРЮ (Проф. Радима Вучетич называет Брозовский общественный уклад «Кока-Кола социализмом») подвергается жестокой вестернизации. Несмотря на то, что во имя Югославии сербы пожертвовали не только своей собственной державной традицией, но и заплатили за эти эксперименты свершено невообразимыми ни для кого в мире жертвами. В Первой Мировой войне сербы потеряли до 60% мужского населения, плюс погибшие сербы Черногории и бывшей Австро-Венгрии. Во Второй Мировой именно на сербов легли самая тяжёлые испытания и жертвы.
Так был реализован план британской политики, согласно которому в 1918 году, была поддержана именно такая схема создания югославского государства, согласно которой «более примитивные» православные сербы в Югославии будут находиться под влиянием культурно продвинутых римо-католиков словенцев и хорватов. (Историк Ситон-Уотсон близкий сотрудник Форин-офиса).
Это, к сожалению, знали отдельные дипломаты царя Николая, которые, как и Николай Сазонов, решительно выступали против формирования югославского государства, выступая и в 1914 и 1915 только для объединения Сербии и Черногории и территориального расширения сербского государства в Боснии и Герцеговине и Далмации. Следовательно, выступали за создание объединенного государства православных сербов. Отношение Коминтерна и СССР к сербскому вопросу было диаметрально противоположным и во многом близким к политике, проводимой Лондоном.
П.Т.: До СССР у нас был ещё Февраль. И изменение позиции МИДа России в Югославском вопросе (программа построения федерации Сербов, Хорватов и Словенцев вместо Великосербского государства в указанных выше границах) была, по сути, принята уже при Временном правительстве.
З.Ч.: В конце второго десятилетия XXI века сербы потерпели неудачу в попытке достижения политического единства. Причина ясна. Агрессии пакта НАТО на РСК, РС и СРЮ. Поэтому в условиях, когда сербы живут в нескольких государствах, во враждебном окружении, формирование единой культурной картины является условием сохранения национального единства и самобытности. Новая культурная картина сербского народа должна быть, как предупреждает профессор Мило Ломпар, интегральной не только в географическом смысле, но и с точки зрения тех духовных традиций, которые она охватывает.
Сербы — маленький народ, и было бы настоящей роскошью отбросить различные культурные слои своей идентичности, которые возникли в разные эпохи и под влиянием различных внешних влияний. Основой национальной самобытности и, следовательно, культурного стандарта должно быть Святосавие или, по слову святого епископа Николая, православное христианство «сербского стиля и опыта»; Косовский завет и сформированная на нём на протяжении веков турецкого рабства героический эпос; просветительская и либеральная традиция XIX века; и когда мы говорим о принятии иностранных культурных образцов, можно сказать, что сербская Культура представляет собой единство византийского, ренессансно-средиземноморского, восточного, среднеевропейского (в первую очередь немецкого) и, наконец, французского влияния.
В нынешних исторических обстоятельствах, к сожалению, нет никаких условий для восстановления не только средневековой неманичской культуры, но и средневековой неманичской монархии. Восстановление православной монархии, которая способствовала бы исключительной православной культурной схеме, невозможно в нынешних духовных и социальных условиях ни в какой из православных стран. Монархия, которая была бы установлена в доминирующем светском обществе, с упрощёнными и однородными структурами с демократической политической системой, была бы всего лишь одной жалкой подделкой на службе олигархии.
Во всяком случае, сербы значительно упростили бы свою аутентичную культурную структуру, отличную от западной, исключительно светскую, если бы российскому государству удалось создать аутентичный культурный стандарт, основанный прежде всего на защите традиционных ценностей, а также на подлинной политической идеологии и правовой организации, которую могли бы взять в качестве образца для себя православные славянские народы, которые потенциально принадлежат к российскому культурному кругу.
Я говорю «потенциально», потому что XIX и XX века с точки зрения политических и правовых традиций, к сожалению, были столетиями абсолютного господства Запада.
П.Т.: Да, мысль ясна. Если Россия сможет каким-то чудом сформировать некий культурный стандарт, принципиально отличный от того стандарта, который навязывается по всей планете последние полвека, и к тому же сможет демонстрировать хотя бы то средний по планете уровень материального достатка, то тогда можно будет предметно говорить и о реальной, а не купленной Газпромом переориентации целых народов.
Пока что мне это кажется утопией. Культурное поле Российской Федерации генерируется в соответствии с прожектами алхимиков политической инженерии и с учётом наставлений дельцов большого шоу-бизнеса. Никакой альтернативы этому пока нет.
Сейчас мне бы не хотелось в очередной раз на этом останавливаться, потому что, действительно, «дорогу осилит идущий», «толцыте – и отверзется» и так далее.
Сейчас мне бы хотелось всё-таки заострить внимание на том, что русскоязычные сербофобы уже в который раз на моей памяти извлекают козырную – как им кажется – карту: феномен культа Гаврилы Принципа.
Речь идёт о том, что сербов преподносят в качестве эдаких «православных джихадистов», которые уже однажды взорвали Европейскую цивилизацию выстрелами в Сараево, а теперь могут взорвать её в очередной раз.
Оговорюсь сразу. Спорить с людьми, которые либо по незнанию, либо злонамеренно подменяют причину войны непосредственным поводом, - бессмысленно как показывает практика. Я о другом.
О феномене героизации Гаврилы в сербском обществе. Понятен контекст. Одной из задач, которые стояли перед сербскими патриотами XIX века, была задача освобождения и объединения. Выше мы об этом говорили. И Гаврила как раз был героем этой песни.
Но посмотрите, дорогие сербы, как это выглядит со стороны:
Ведущий кинорежиссёр в компании архиерея открывает памятник человеку, который в упор стрелял в не самых кровожадных феодалов, стрелял вначале в живот беременной женщине, которой суждено было быть супругой эрц-герцога.
Люди видят это и их уже невозможно переубедить ни в чём. Сербы для них – «потенциальные источники неприятностей».
З.Ч.: Чтобы понять появление таких фигур, как Апис и Принцип в драматическом периоде сербской истории 1903-1914, необходимо понять социальный и моральный контекст, из которого выросли такие фигуры, дабы освободиться из плена доминирующей интерпретации, рождённой встраиванием этих противоречивых фигур исключительно в контекст конспирологический, который, несомненно, удобен, но которым нельзя объяснить всё. Точнее, такое объяснение будет чем-то заведомо искажающим всю сложность складывавшейся в Сербском обществе атмосферы.
Апис и офицеры «Чёрной Руки» возросли в моральном смысле на героической этике Мстителей за Косово, а в политическом плане в рамках одного общества, в котором с одной стороны не было феодалов-аристократов, а с другой – не было и безземельных крестьян.
П.Т.: Сербское общество начала ХХ века – это крепкие собственники, причём процент подданных, обладавших политическими правами, был сопоставим с передовыми в либерально-демократическом смысле государствами тогдашней Европы.
З.Ч.: Сербию XIX века английский пастор Уильям Дентон описывает как «крестьянское королевство». В таком обществе и нация воспринимались как расширенная семья, и политикой в равной степени интересовались и крестьянин, и профессор университета, и офицер. Когда европейский либерализм был принят на вооружение в Сербии, он упал на плодородную почву, и при этом, следует признать, что он не входил в противоречие с идеями национального освобождению. Сербские либералы были пламенными патриотами, а вместе с тем, нередко и православными верующими, во всякой случае, они относились к Сербской Церкви с почтением. Следует признать, что сербы никогда не обожествляли ни одного западного «-изма», и вплоть до 1918 года ни одна из воспринятых идеологий не носила ненацинального или атеистского характера. Влияние социалистов в Сербии до 1918 года было исчезающее малым. В таких политических традициях национального воспитания и сформировалась сербская офицерская элита в главе с Аписом.
При этом было бы ошибкой объяснять такую высокую эгалитарность сербского общества только лишь влиянием западноевропейских либеральных тенденций. Сербское общество во всех сербских краях стало эгалитарным во время турецкого рабства, когда сербы, пользуясь определённой автономией, жили по своему праву под руководством своих церковных старейшин, в крупных патриархальных семьях (по 20-30 членов в среднем), в основном как скотоводы в высокогорных районах. Кроме того, частым было бегство в гайдуки, которые убивали и грабили турок. А в устной поэзии их подвиги прославлялись и будили надежду на национальное освобождение.
Уже тогда было воспринято осознание того, что каждый сербский крестьянин – это вовсе не кмет, но по своему, дворянин, для которого его славянская икона является дворянским гербом, как выразился святой епископ Николай.
Гаврило Принцип родился в такой деревне, Грахово, в Юго-Западной Боснийской крае, на самой границе с Далмацией, в доме, где, играя на гусле, пели о сербских гайдуках, мстящих туркам за Косово. Точно такими же оккупантами, как и турки, для православных сербов в Боснии воспринимались и австрийцы.
Воспитанный на эпической народной поэзии, которая ни о чем не поет, кроме мести за Косово, Принцип и товарищи не случайно выбрали именно Видовдан для того дня, когда нужно было отомстить австрийскому эрцгерцогу Францу Фердинанду. Ибо с его стороны также этот день был избран, чтобы продемонстрировать сербам Боснии: «кто в доме хозяин!»
П.Т.: Может быть, выбран был и не самим эрц-герцогом, а теми, кто заранее заботливо приготовил этого человека в качестве т.н. «сакральной жертвы».
З.Ч.: Революционные идеи, полученные Принципом во время учёбы, упали на почву многовековых эгалитаристических традиций сербского патриархального общества и героической этики Видовдана.
Что же касается святого Царя Николая, то, войдя в войну на стороне сербов, он, как показал 1917 год, для спасения небольшого православного братского сербского народа принёс в жертву и Царство, и династию.
П.Т.: Вот на этом и спекулируют люди, настроенные недружественно к сербам. Люди, совершающие многоуровневую манипуляцию. Которая выглядит так: Нам рисуют портрет типичного югослава эпохи «кока-кола социализма», югослава, ориентированного, естественно, на Великобританию, и говорят: «Посмотрите, и ради того, чтобы удовлетворить амбиции этих прозападных «православных джихадистов», мы пожертвовали своей суверенной державой, оказавшись после Катастрофы 1917 года в роли сырьевого придатка Британцев!»
Манипуляции настолько очевидны, однако, уровень нашего народа, в том числе и православно-патриотической его части настолько упал, что на спокойный разбор элементов манипулятивной конструкции уже не всегда хватает ни сил, ни желания…
З.Ч.: Хотя я профессионально занимаюсь российской юридической историей, с того времени, когда я получил докторскую степень по уголовному праву в Соборном Уложении 1649 года, всё-таки, было бы не совсем корректно мне, как сербу, истолковывать русскому читателю комплекс причин катастрофы 1917 года.
Кровавый закат 1917 год сменился для сербов долгой югославской ночью.
И до рассвета до сих пор ещё далеко.
Если бы они говорили о нераскаянных сербских грехах, которые препятствуют духовному восстановлению Родины, то говорить нужно было бы не о Принципе или Аписе, а о до сих пор не осуждённых преступлениях коммунистов против Церкви и всего Сербского народа.
