Символ и цель. Иван Грозный

 

По плодам их узнаете их (Мф. 7:16)

 

На Руси, в продолжение всей истории, происходили по преимуществу модернизации двух типов: имперские и либеральные. Имперские ломали русскую сущность через колено, а либеральные, подобно змее, ласково и обольстительно вползали в бытие нации, выедая изнутри все её здоровые клетки, обещая в недалёком будущем неисчислимые блага, которые оборачивались пошлейшим и беспардонным ограблением по иудейской отработанной схеме. Имперские модернизации – первопричина антагонизма вектора целей правящей элиты и вектора целей народа. Либеральные – почти всегда – следствие экспансии западнических идей. Позднее мы рассмотрим эти вопросы более подробно. Причина отторжения западнических идей уже нами рассмотрена. Имперский же метод имеет более многосторонний аспект, и сейчас мы коснёмся темы, которая на протяжении многих веков – табу для официальной исторической науки.

Следует, всё же, учесть и такой фактор мифологизации российской истории, как злонамеренное легендотворение. Пожалуй, одной из главных жертв этого действа можно признать первого самодержца российского, государя Ивана IV Грозного. Общеизвестный, писанный веками портрет, выглядит как образ кровавого самодура, садиста-убийцы, пьяницы и развратника. Но вот – парадокс! Из всех царствующих особ только ему, этому чудовищу во плоти, посвящены народные песни и былины.

Первый русский царь Иоанн IV родился 25 августа 1530 года в селе Коломенское. Время было крайне непростое. Многочисленные враги, как внешние, так и внутренние всячески препятствовали укреплению Руси. Ещё в младенчестве Иван осиротел. Вначале, при весьма странных обстоятельствах, умер его отец – великий князь Василий III, а затем была убита и мать – Елена Глинская. Период фактического безвластия ознаменовался чередой нескончаемых беспорядков и беззаконий, заговоры и дворцовые перевороты следовали один за другим. Основными фигурантами подковёрных и открытых интриг были два боярских рода – Шуйских и Бельских. Собственно, именно их бесконечные трения и послужили причиной того, что личность молодого Ивана как-то ускользнула от пристального внимания Боярской Думы, которая, венчая его на царство, всерьёз не восприняла новоиспечённого великого князя. И в этом был главный просчёт боярской мафии, ведшей страну по пути разрухи и беспредела, потому что очень скоро молодой государь не только вышел из-под их контроля, но и железной рукой начал наводить настоящий государственный порядок, который, вне всякого сомнения, можно назвать первой российской модернизацией, и основная особенность ее заключалась в исключительно национальном характере. Он категорически отвергал западничество, считая его чрезвычайно вредным для Руси.

Началом реформ Грозного можно считать речь, произнесённую перед народом на Первом Земском Соборе 27 февраля 1549 года. Девятнадцатилетний государь вышел на площадь и, поясно поклонившись на четыре стороны, произнёс:

«Люди Божии и нам Богом дарованные! Молю вашу веру к Нему и любовь ко мне, будьте великодушны! Нельзя исправить минувшего зла: могу только спасать вас от подобных притеснений и грабительств. Забудьте, чего уже нет, и не будет! Оставьте ненависть, вражду, соединимся все любовью христианскою. Отныне я судья вам и защитник».

Вот так, просто, с юношеской непосредственностью и подкупающей открытостью, молодой царь в короткой фразе высказал и своё личное отношение к боярскому беспределу последних лет, и свои дальнейшие намерения, и необходимость всеобщего примирения. И уже на следующий день был обнародован указ о преобразованиях в сфере судопроизводства, согласно которому все мелкопоместные дворяне подлежали лишь государеву суду, а суды боярские упразднялись. Показательно, что в первую очередь он обратил свой взор на совершенствование правовой системы, в результате чего была проведена судебная реформа, родившая на свет новый свод законов – Судебник. Данный документ не только жёстко регламентировал порядок судопроизводства, но и целиком и полностью основывался на укоренившихся обычаях. Франк Кемпфер в книге «Русские цари» отмечает, что русское судопроизводство тех лет всегда поражало иностранцев своей чёткостью и продуманностью, так как нигде в Европе тех лет ещё не существовало ничего подобного уголовно-процессуальному кодексу, а всё базировалось на расплывчатых положениях римского права и прецедентном принципе. Параллельно с судебной реформой шла большая работа по совершенствованию всей системы управления, в результате чего возникли земства. Деятельность центральных наместников была поставлена под контроль специально созданных приказов (прообразов министерств), во главе которых ставились дьяки, назначавшиеся не из родовитых, а из простых, но грамотных служилых людей. Решение удивительно рациональное: государственный аппарат такого типа служил исключительно государю, не завися от родовитой боярской знати, исключая тем самым возникновение олигархии. Интересный, но малоизвестный факт: именно инициативы Избранной рады^[1] породили институцию, ставшую впоследствии основополагающей в системе социалистического строительства, а именно – номенклатуру. Был составлен список лиц, допущенных к исполнению особых государственных функций, а также разработана система наказаний для чиновников; система «кормления»^[2] существенно ограничивалась земским самоуправлением в лице выборных старост и целовальников. Через несколько лет должность кормленщика и вовсе упразднили специальным указом, где говорилось, что «от крестьян челобитья великие, а потому мы, жалуючи крестьянство, наместников и волостетелей от городов и волостей отставили». Подобное решение стало ощутимым ударом по элитам, привыкшим драть с населения по три шкуры, потому что за коррупцию теперь грозил реальный суд. Само же местное самоуправление ставилось под жёсткий контроль, а содержание его возлагалось непосредственно на государство; государство же стало взымать и единую госпошлину, а кроме того, устанавливался единый земельный налог с единицы площади. Но это было только начало.

По свидетельству В.О. Ключевского, уже первые политические шаги царя Ивана отличались смелостью внешних предприятий в совокупности с широкими и хорошо продуманными планами внутренних преобразований. Несмотря на молодость, Иван хорошо понимал, что без установления законности и укрепления власти внутри страны противостоять постоянной внешней агрессии будет невозможно.

Очередным своим указом царь упразднял местничество (система распределения должностей в зависимости от знатности рода). Однако из-за повсеместного саботирования со стороны знати сломить эту систему до конца так и не удалось, лишь в армии стали назначать воеводами вне зависимости от знатности рода, но исключительно по деловым и профессиональным качествам. На укрепление армии был направлен и ряд других мер, в частности – перераспределение земельных наделов в пользу служилых дворян. Военное строительство в целом привело к созданию первой регулярной армии и регламентировалось «Уложением о военной службе», которое касалось в том числе и помещиков.

Избранная Рада – уникальное по тем временам явление при дворе самодержца, просуществовала чуть более десяти лет. Эффективно работая на укрепление государственного аппарата, она тем самым необычайно повысила статус самого царя, в результате чего стала ему попросту мешать. Показательно, что проведённые реформы в контексте того времени внешне имели некоторый слабый намёк на либерализацию. По крайней мере, такую характеристику часто можно услышать из уст историков. Но результат получился закономерным. «История повторяется дважды…» Трагедия Избранной рады 1560 г. повторилась фарсом Верховного Совета в 1993 году. Ещё более показательна параллель между управленческими стратегиями Бориса Ельцина и Бориса Годунова. Мимолётные в масштабах истории периоды правления как одного, так и другого привели страну в практически идентичные состояния «смутного времени». Можно сколько угодно найти объяснений и оправданий действиям «псевдолиберальных» реформаторов, но результат получается до удивления одинаковым. Екатерина II вполне справедливо считала, что «в России революции приводят к усилению власти, а не её ослаблению, и что они вспыхивают, когда народ опасается безвластия, а не когда он страдает от деспотизма».

Также показателен не слишком рекламируемый в истории факт, что Грозным был введён категорический запрет на употребление спиртного в черте городов, за исключением некоторых праздничных дней. Кстати, это – в дополнение к растиражированным легендам о «разнузданном пьянстве» русского государя. Ещё тогда по всей Европе распространялись предназначенные для толпы различные пасквили в стиле «чёрного пиара», где в красках расписывались пьяные оргии Ивана. Поистине, всё идёт, но ничего не меняется с тех пор! Одновременно с этим по дипломатическим ведомствам издавались циркуляры, информирующие послов о личности царя, где говорилось о необычайном уме, эрудиции и исключительной трезвости, а также предупреждение, что пьяных он не переносит абсолютно. Особо отмечалось, что царь обладает исключительной памятью и редкой для того времени (а особенно – для Европы) образованностью, к чему всячески понуждает и своих подданных. Подтверждением этому служит факт, что именно при Иване Грозном получило своё развитие книгопечатание. В 1563 г. московские монахи Иван Фёдоров и Пётр Тимофеев по прямому распоряжению государя основали первую типографию, в которой были изданы такие важные литературные памятники, как «Жития святых» и «Домострой». Академик И.Н. Жданов отмечал также энциклопедические знания Ивана в различных областях, особенно – в литературе, не только русской, но и византийской.

Н.И. Костомаров ставит в вину Ивану отсутствие «широких политических и образовательных целей». Как аргумент он приводит цитату из его письма Курбскому, которую характеризует как «выходку, которая прилична не мудрому политику, а (…) пришедшему в политический задор простолюдину, у которого горизонт мировоззрения чрезвычайно туманен за пределами его деревни». Вот эта цитата: «Если бы не ваше злобесное претыкание было, то бы, за Божией помощью, едва ли не вся Германия была за православием». Костомаров истолковывает это высказывание как исключительное стремление к расширению собственной власти, обусловленное непониманием потребностей собственного государства. Да, действительно, у Ивана не только отсутствовали «высокие побуждения» сближения с Европой, но существовало чёткое и обоснованное понимание всей вредоносности этого. В среде русских историков всех времён оголтелое западничество всегда было распространённым заболеванием. На примере сегодняшнего дня мы можем убедиться, к чему приводит культурная и экономическая экспансия Запада. Мало кто из историков любит упоминать и о том уровне дикости, который процветал в Европе вплоть до XIX века. Жуткая антисанитария, практически не знакомая русскому человеку, была явлением естественным и повсеместным. Мытьё тела считалось если и не грехом, то действом, весьма сомнительным и непонятным. Были тому и причины объективные – дефицит топлива, но сути проблемы это не меняет, потому что вопрос касался не только социальных низов, но и королевских особ. Испанская королева Изабелла с гордостью сообщала, что в жизни мылась только дважды. Французскую инфанту в прямом смысле сожрали вши до смерти. Папа Климент VII умер от чесотки. По воспоминаниям русских дипломатов, находиться вблизи Людовика XIV было испытанием не для слабонервных: «от него несло, как от больной скотины». Европейские церкви в те времена проповедовали очень странные для русского человека ценности. Например, рваньё, грязь и вши почитались признаком особого духовного просветления, а мытьё ещё и способствовало удалению с тела святой воды, сохранявшейся после крещения. В известном бестселлере П. Зюскинда «Парфюмер» наглядно и красочно показано европейское общество той эпохи, но главной побудительной причиной зарождения и развития средневековой парфюмерии была вовсе не продвинутость европейских химиков и аптекарей, а жуткий смрад, исходящий от аристократов всех мастей и рангов. О толпе речь не идёт совсем. В домах аристократии повсеместно употреблялись ночные горшки, содержимое которых опорожнялось прямо из окон на улицу, вдоль которой проходила сточная канава. В ненастье пешеходная и проезжая часть буквально тонули в фекалиях, что, кстати, и послужило идеей изобретения ходуль, авторами которых стали «цивилизованные» немцы. Кстати, русских в Европе считали извращенцами за регулярное посещение бани, представлявшейся гнездом разврата. (Воистину, понимание соответствующее собственному нравственному облику!)

Упрекая царя Ивана в «непонимании потребностей своего государства», Костомаров как-то упускает из виду, что православие, упоминаемое Иваном в письме Курбскому, имеет более расширительное значение, нежели простые экспансионистские, или фанатично-конфессионные устремления. В числе «культурных памятников» «просвещённой» Европы имеются уникальные издания «Прав человека» и французской конституции 1793 г. в переплётах из человеческой кожи. Только в одной Испании в период деятельности Великого инквизитора Томазо де Торквемады было сожжено десять тысяч еретиков, а почти сто тысяч отправлено на галеры, что являлось тем же смертным приговором, лишь чуть отсроченным.

Костомаров пеняет Ивану, что, находясь в достаточно тесных отношениях с Англией, он ничего не перенимал из того, в чём Англия Россию опережала, и замечает, что эти отношения инициировались не им, а самими англичанами, которые, «благодаря глубокому невежеству русских» фактически грабили последних. Безусловно, в вопросах экономического и политического бандитизма, а также в измышлении всякого рода финансовых афер, Туманному Альбиону не было равных как тогда, так и теперь. Если уважаемый историк имел в виду именно это опережение, тогда можно с уверенностью его разочаровать: догнать и перегнать Англию в этих вопросах Россия не смогла бы. Не тот менталитет, не тот уровень генетической нравственности, и не те духовные основы. Куда уж нам, сирым и убогим! Проводить сравнительный анализ «продвинутости» России и Европы в целом тоже нет смысла, потому что на каждый аргумент «за» всегда можно найти аналогичный «против», а споры между славянофилами и западниками уже набили такую оскомину, что превратились в элементарную пошлость. Интересующийся легко может найти в широком доступе любой материал по культуре и экономике этих двух различных цивилизаций. Неоспоримо, что из России вывозилось на порядок больше продукции производства, чем ввозилось, а такой показатель, как уровень военной техники, во все времена определял уровень и науки, и промышленности. Так вот, уровень оснащения русских войск XVI в. передовым вооружением не только не уступал общемировому, но и во многом превосходил его: производилось не только отечественное высококлассное вооружение, но и усовершенствовалось импортное, а артиллерии, равной русской, не было ни у одной страны мира. «Энциклопедия вооружений» сообщает: «Интересно, что производителями артиллерийских орудий в XVI-XVII веках были не только государевы пушкарские дворы, но и монастыри. К примеру, довольно крупное производство пушек велось в Соловецком и в Кирилло-Белозёрском монастырях. Владели пушками, и весьма их успешно применяли Донские и Запорожские казаки. Первое упоминание о применении пушек запорожскими казаками относится к 1516 году. В XIX-XX веках в России и за границей сложилось мнение, что допетровская артиллерия была технически отсталой. Но вот факты: в 1646 году Тульско-Каменские заводы поставили Голландии более 600 орудий, а в 1647 году 360 орудий калибра 4,6 и 8 фунтов. В 1675 году Тульско-Каменские заводы отгрузили за границу 116 чугунных пушек, 43892 ядра, 2934 гранаты, 2356 мушкетных стволов, 2700 шпаг и 9687 пудов железа».

Что касается «просвещённой» Англии, этот вопрос мы уже вкратце рассмотрели во введении и коснёмся его ещё неоднократно. Можно добавить, что общее число казнённых за вынужденное бродяжничество в эти годы перевалило за 70 тысяч человек. Воистину, Бог спас Россию от таких «просветителей» и «модернизаторов»! Или царь Иван.

Неплохо вспомнить и другие цифры из истории Европы тех лет. Например, Варфоломеевскую ночь с 30 тысячами вырезанных протестантов. При подавлении крестьянских бунтов 1525 г. в Германии число жертв превысило 100 тысяч человек. Следует также помнить, что средняя продолжительность жизни в «просвещённой» Европе едва дотягивала до 35 лет, а детская смертность превышала 50%. Отечественные демографы, сравнивая продолжительность жизни средневековой Европы и Руси, приводят, в основном, лукавые цифры. В общую кучу валятся и войны, и эпидемии, и природные катаклизмы, что выдаёт «среднюю температуру по больнице». А объективные данные таковы, что средневековый европеец становился глубоким старцем уже к сорока годам, в то время как старики на Руси могли вполне посоперничать с нынешними, а то и фору им дать.

Европа и по числу, и по разнообразию эпидемий значительно опережала Россию, но основной причиной был голод, что в немалой степени способствовало чередующимся эпидемиям чумы, холеры, оспы. Дизентерия же была вообще ординарным явлением, что в равной мере касалось как богачей, так и простолюдинов: если вторые страдали от ужасающего голода, то первые – от запредельного обжорства крайне нездоровой пищей. Не говоря уже о культуре питания, не существовало даже элементарной системы питания, а учитывая полное отсутствие гигиены – результат вполне закономерен. В Лондоне придумали весьма простой и оригинальный способ захоронения бедняков: трупы сбрасывались в огромные ямы непосредственно в черте города, а когда яма наполнялась, её слегка присыпали землёй и выкапывали новую. Не говоря о жутком смраде, вполне понятной становится причина повальных эпидемий. Кроме всего прочего, это порождало явления массовой истерии, граничащей с шизофренией. С помощью Церкви находили виновных в этих бедах. По всей Европе ведьм сжигали на кострах тысячами.

Ещё одной важнейшей чертой Европы того времени была активная работорговля. Именно католическая церковь её поощряла и развивала. Важно помнить, что в те годы на Руси ещё не существовало и крепостного права. Крестьяне платили аренду, а их дети от рождения были свободными людьми. Но Костомаров почему-то упорно не замечает того факта, что именно православие в немалой степени и поддерживало цивилизационную неприкосновенность Руси, а Иван, в этой оброненной вскользь фразе, подразумевал более глубокие понятия, чем уловил поверхностный взгляд историка. Да и не один Костомаров избегал углубляться в детали и утруждать себя анализом мотиваций. И Ключевский, и Карамзин, словно по единой программе, кем-то сознательно разработанной, упрямо повторяют примитивные легенды и мифы. Точно таким же образом создавались легенды о «цивилизаторстве» в Америке. И американские, и европейские учёные либо замалчивают, либо фальсифицируют демографические данные за период, когда Европе уже стало тесно в рамках Старого Света и жажда наживы погнала самых «отмороженных» её представителей нести блага веры и «просвещения» за океан. Так вот, к моменту прибытия экспедиции Колумба на новый континент, по самым последним данным не- ангажированных учёных, его коренное население насчитывало до полутора сотен миллионов человек! Только за два последующих века активной цивилизаторской деятельности оно сократилось на 90%. Следует заметить, что массовое истребление явилось следствием не только непосильного рабского труда, и не только прагматическими целями зачистки жизненного пространства (об этом написано достаточно в научной литературе), но и следствием странных и немотивированных проявлений нечеловеческого садизма, перед которыми меркнут даже злодеяния нацистов. В научных архивах хранится большое количество документов, в которых современники описывают, как испанцы не только сжигали людей на кострах по традиции своей родины, но и жарили живьём на вертелах исключительно ради забавы. (Кстати, ещё один уважаемый историк Л. Гумилёв, большой любитель описывать в красках изощрённые зверства Грозного и опричников, в одном из своих опусов упоминает о подобных развлечениях царя Ивана. Хотелось бы знать, из каких источников он черпал информацию, от которой за версту веет Э. Радзинским). Младенцев живьём скармливали собакам. Соревновались между собой в разрубании человека пополам с одного удара меча. Термин «умиротворение» впервые ввёл в оборот Кортес при установлении в Мексике колониального режима. Нетрудно заметить, что за несколько веков в европейском менталитете мало что изменилось. Как и сегодня, тогда все человеконенавистнические проявления сопровождались своего рода пропагандистскими кампаниями, в которых распространялись легенды о коренном населении как о страшных и тупых варварах, промышляющих войнами и каннибализмом, в то время как сами колонизаторы организовывали торговлю разрубленными телами аборигенов для кормления собак. Знакомая до боли практика и современных «демократизаторов»: задемонизировать жертву перед нанесением ракетных ударов или ковровыми бомбардировками.

Сегодня на планете уже не осталось мест, где Запад мог бы безнаказанно потешить свои звериные амбиции. За всё приходится платить какую-то цену, может быть, не сразу, но – приходится. Из оставшегося – лишь страны-изгои и Россия. За прошедшие пять-шесть веков мало что изменилось в отношении Европы к России, хотя Россия по прежнему не лезет со своим уставом в чужой монастырь, но всё так же не даёт покоя Просветителю и его вечным рабам. В своё время И. Ильин, хорошо зная суть вопроса изнутри, писал:

«Европе нужна дурная Россия: варварская, чтобы «цивилизовывать» её по своему; угрожающая своими размерами, чтобы её можно было расчленить; завоевательная, чтобы организовать коалицию против неё; реакционная, религиозно разлагающаяся, чтобы вломиться в неё с проповедью реформации или католицизма; хозяйственно несостоятельная, чтобы претендовать на её неиспользованные пространства, на её сырьё или, по крайней мере, на выгодные торговые договоры или концессии».

Приведённые выше примеры ни в коей мере не преследуют цель демонизировать европейскую цивилизацию, а российскую представить «белой и пушистой». Та эпоха была эпохой варварства в масштабах планетарных, а акценты, расставляемые историками, содержательно разнятся в зависимости от их личных вкусов и мировоззренческих позиций.

Удивительно и доселе необъяснимо, что вся историческая наука с незапамятных времён и до сего дня базируется на материалах и исследованиях об Иване Грозном, принадлежащих авторству людей, к России отношения не имевших. С одной стороны, имеет место явный, и также необъяснимый, документальный пробел в отечественных материалах, касающихся того периода. Создаётся устойчивое впечатление, что львиная доля материальных носителей каким-то чудесным образом исчезла либо была умышленно уничтожена. С другой стороны, можно, конечно, предположить, что таким авторитетам, как Костомаров, Ключевский, было лень или несподручно копаться в древнерусских летописях и разбирать старославянские письмена. Проще было взять то, что лежало на поверхности, а именно – мемуаристику иностранных авторов сомнительного происхождения. Можно также допустить, что изыскания отечественных исследователей вполне объективны, правдивы и достоверны. Но тогда возникает закономерный вопрос: почему выводы иностранцев, очевидно враждебно настроенных по отношению к России, совпадают с выводами почтенных историков практически до запятой? Хотя следует учитывать, что такой «авторитет», как Карамзин, может называться историком с таким же правом, как и небезызвестный Валентин Пикуль.

Николай Михайлович Карамзин известен, прежде всего, как один из реформаторов русского языка, типичный представитель жанра сентиментализма. Зарекомендовал себя в немалой степени как талантливый журналист. После недолгой службы в Преображенском полку, почувствовав непреодолимую тягу к литературной деятельности, вышел в отставку и в период проживания в Симбирске вступил в масонскую ложу «Золотой венец». Вскоре переехал в Москву, где стал активным членом благотворительной организации «Дружеское учёное общество». Родоначальниками общества были два профессора-масона И. Шварц и Н. Новиков, как, впрочем, и все его последующие члены. Целью общества было заявлено «распространение в России истинного просвещения» (курсив мой.- Г.Е.), а московский митрополит Платон принял его под личное покровительство. Общество издавало сотни книг научного, учебного и духовного содержания, имея, однако, кроме трёх официально заявленных типографий, ещё и секретную, предназначенную для масонских целей.

В 1785 г., после неоднократных вспышек гонений и нападок, общество было обвинено в сектантстве, и митрополиту Платону пришлось отвечать на ряд нелицеприятных вопросов, после чего последовала проверка всей издательской продукции. В отчёте комиссии значилось, что часть книг представляет собой художественную и научную литературу, другая часть – книги мистического характера, абсолютно непонятные проверяющим, а третья часть – работы энциклопедистов, по определению Платона, « самые зловредные для веры». Таким образом, к ноябрю 1791г. общество свою деятельность прекратило. Последние годы деятельности общества Карамзин провёл за границей, в том числе во Франции, где уже разгоралась революция. Накопленный материал лёг в основу известных «Писем русского путешественника», моментально ставших бестселлером, и сделавших автора чрезвычайно популярным. Карамзин создаёт «Московский журнал», в котором активно печатает свои произведения. С середины 90-х годов XVIII в. у него постепенно начинает проявляться интерес к истории, и в 1803 г. он публикует историческую повесть «Марфа-посадница, или покорение Новагорода», после чего неожиданно последовал именной указ Александра I о назначении его на вновь изобретённую должность «историографа» с жалованьем в 2 тысячи рублей. Надо заметить, что это была скорее не должность, а почётное звание, титул, носителем которого в истории остался один Карамзин. Весьма показательны строки, адресованные им своему брату Василию:

«Хотелось бы мне приняться за труд важнейший, за русскую историю, чтобы оставить по себе Отечеству недурный монумент».

 С этого момента он прекращает какую бы то ни было литературную деятельность и целиком посвящает себя истории. Монумент он, безусловно, воздвиг, исполнив, тем самым, свою главную задачу – прославление себя «великого» в веках.

Из всего вышесказанного не может не вызывать удивления факт, что после написания одной-единственной художественной повести на историческую тему, пусть даже произведшей на императора неизгладимое впечатление, автор удостаивается персонального звания, никогда не существовавшего ранее. Допустим, Карамзин действительно заслуживал каких-либо чинов и регалий как талантливый литератор, что неоспоримо, но при чём здесь историческая наука? В России того периода было немало талантливых авторов, которые, тем не менее, не удостаивались высочайшего благоволения. А учитывая, что именно с этого момента он вплотную занялся созданием «Истории государства Российского», можно предположить, что император увидел в его работе нечто такое, что сподвигло его дать Карамзину заказ на написание этой истории, обеспечив его пожизненно соответствующим жалованьем. Учитывая, что в России не могло не быть профессионалов соответствующего уровня в этой области, можно также предположить, что заказ был целевым, то есть, что автор напишет именно так, как требовалось. Судя по всему, он не обманул ожиданий заказчика, потому что после выхода в свет восьмитомника «Истории…» в 1818 году Карамзин был настолько приближен ко двору, что его даже поселили по соседству с государем в Царском Селе. Поистине – придворный историк! В предисловии к «Истории» Карамзин пишет:

«И вымыслы нравятся. Но для полного удовольствия должно обманывать себя и думать, что они истина».

Надо признать, что в удовольствии он себе не отказал и отыгрался на мифотворчестве русской истории по полной программе. Карамзин не изучал того, что находил в источниках, а искал в источниках, то, о чём ему хотелось рассказать, а если и этого не находил, то просто «дорисовывал» необходимое… «История государства Российского» — не научное произведение, а политическая беллетристика.

Современники не преминули отдать должное автору «монумента». 8 июня 1818 г. Н.С. Арцыбашев^[3] в письме к Д. И. Языкову^[4] выражает своё впечатление от знакомства с книгой Карамзина:

«Третьего дня получил я "Историю" Карамзина, разрезал листы её с жадностью и принялся читать со вниманием. Что ж представилось глазам моим? Ей-ей, не верю ещё до сих пор сам себе – безобразное смешение посторонщины, недоказательности, безразборности, болтливости и преглупейшей догадочности!.. Тщетно целый век учёные старались очистить историю русскую от нелепостей! Является дурачина и вводит их ещё в большем свете… Вот тебе историограф и давно ожиданная история! Читай, народ русский, и утешайся!.. Что подумают о нас народы просвещённые, когда с критикой прочтут её? По милости старой ключницы, которая, сидя на печи, давила тараканов и всенародно рассказывала глупые сказки, сочтут и нас сказочниками. У меня сердце кровью обливается, когда я об этом подумаю».

Арцыбашев излагал свои «Замечания» просто и конкретно. Он указывал том и страницу «Истории», приводил цитату из основного карамзинского текста, сопоставлял её с текстом карамзинских «Примечаний», цитировал опубликованные в тот момент источники и делал выводы: здесь Карамзин фантазирует, здесь искажает текст, здесь умалчивает, здесь говорит, как о точно установленном то, что можно лишь предполагать, здесь такие-то данные можно истолковать по-иному. Н.С. Арцыбашев пишет, что у Карамзина «поставлены годовые числа иногда на удачу». Николай Сергеевич отмечает и исправляет массу ошибок у историографа: «довольно красиво, да только несправедливо», «нам осталось дивиться г. историографу, что он не упустил и здесь прибавить от себя», «так великолепно испортил г. историограф слова харатейных списков». «Не надо фантазировать!» – такова его претензия к Карамзину.

В.П. Козлов^[5] пишет: «Для характеристики текстологических приёмов Карамзина в «Примечаниях» представляют интерес и пропуски в опубликованных текстах. К ним он прибегал часто и широко, обозначая их, как правило, отточиями, а подчас и не отмечая свои конъектуры… Иногда пропуски были связаны с теми частями источников, которые противоречили исторической концепции Карамзина… Допущенные сокращения вынуждали Карамзина проводить своего рода литературную обработку: ставить предлоги, местоимения, архаизировать или модернизировать тексты документов и даже вводить в них собственные дополнения (подчас без каких-либо оговорок). В результате в "Примечаниях" появлялся иногда совершенно новый, никогда не существовавший текст».

Однако вернёмся к личности Ивана IV. Одним из наиболее одиозных «историографов» того времени был английский (опять же!) деятель Джером Горсей. Автор совершенно удивительных по одиозности «Записок о России» опубликовал сенсационные разоблачения «преступления против человечности», утверждая, что в 1570 г. во время расследования по делу «о ереси жидовствующих» в Новгороде под руководством лично Ивана Грозного было казнено 700 тысяч человек. Масштаб фальсификации вполне сопоставим с количеством жертв сталинских репрессий, фигурирующем в трудах либеральных исследователей и правозащитников наших дней, потому что в эту цифру укладываются почти 20 (!) таких городов, как Новгород, считая стариков и детей, и нигде и никогда не упоминается, что период пребывания Грозного в Новгороде совпал с завершением эпидемии чумы. Кроме того, новгородские события не имели никакого отношения к «ереси жидовствующих», поскольку эта тема была закрыта в принципе уже два десятка лет назад. По сохранившимся, и вполне достоверным поминальным спискам, общее количество умерших по разным причинам в этот период не превышало 3 тысяч человек.

Джером Горсей, фигурирующий в русских кругах под именем Еремей Ульянов, своей скандальной известностью вызывает невольные ассоциации с такими замечательными фигурами недавней российской истории 90-х годов, как Андрей Шлейфер и Джонатан Хэй^[6]. Волею судеб Горсей прожил в России без малого два десятилетия. В 80-х годах XVI в. он подвизался в должности управляющего английской «Московской компании». Потребности страны в связи с Ливонской войной оказались чрезвычайно велики, поэтому власти вынуждены были вести активные переговоры с Англией о поставках больших партий боеприпасов и их компонентов.

Горсей происходил из старинного аристократического рода, имея некоторые родственные связи при королевском дворе, поэтому не кто иной, как он, мог решить вопрос договорённостей о крупных военных поставках. Он отбыл на родину и вскоре вернулся в составе каравана судов с заявленным грузом.

Нужно заметить, что игрища английской короны в вопросах внешней политики не имеют себе равных по иезуитскому цинизму во все века и времена. Известно, для купцов и дельцов любая война, что мать родная. Ливонская война не была исключением. Огромный оборот контрабанды оружия обеспечивал потребности всех сторон ливонского конфликта. Впоследствии Горсей смаковал этот период своей деятельности, вспоминая Ливонию «как самую прекрасную страну, текущую молоком и мёдом, и всеми другими благами». И это в период затяжных военных действий! Верх цинизма, даже для представителя английской короны. Грозный прилагал немалые усилия, чтобы заключить с Англией постоянный договор в области обороны, но двор Елизаветы преследовал иные цели. Таким образом, умело играя на противоречиях воюющих сторон, Англия прибрала к рукам всю торговлю на Балтике и стала ведущей морской державой.

После удачного выполнения миссии Горсей приобрёл небывалое влияние при дворе Грозного, которое ничуть не уменьшилось и после кончины последнего. С началом воцарения Фёдора Иоанновича Горсей сблизился с Борисом Годуновым, стоявшим во главе правительства, и стал его доверенным лицом, и тайным посредником в теневых сношениях с английским королевским двором. Гром грянул неожиданно. Во время очередного визита на родину Горсею были предъявлены обвинения в злоупотреблении служебным положением с целью личной наживы, нанесении компании финансового ущерба, и подрыве национальных интересов Англии. Горсею грозил суд, и ему ничего не оставалось, как спешным порядком ретироваться в Россию. По иронии судьбы или, может быть, Божьему промыслу, российские власти неожиданно обвинили его практически в том же самом, но уже по отношению к российским интересам. Горсея арестовали и выслали в Англию. Но на родине ему всё же удалось выкрутиться, не без помощи высоких покровителей. Неисповедимы пути королевской логики: вскоре он становится членом парламента, а затем, в 1603 г., получает титул рыцаря. С 1610 г. являлся шерифом Букингемского графства.

Его мемуары, состоящие из трёх отдельных трудов, несомненно заслуживают внимания, как написанные человеком, имевшим непосредственное отношение к ключевым моментам политической жизни того периода. Главную из этих трёх работ – «Путешествие сэра Джерома Горсея» он писал около 20 лет. Значительное место в ней занимает период царствования Ивана IV и последние дни его жизни.

Даже если безоговорочно принимать на веру все приводимые им сведения о личности Грозного и его внутренней политике, то как быть с тем нагромождением неточностей, нелепостей и явных фактологических несоответствий, каковыми изобилует эта работа? Среди российских историков есть немало тех, кто относится к трудам Д. Горсея как к неоспоримым свидетельствам эпохи. Может быть, и так, однако, учитывая, что автором является ни много ни мало крупнейший международный аферист, было бы логично, по меньшей мере, подвергнуть его творения всестороннему анализу, чего, к сожалению, уважаемые учёные почему-то не делали.

Очередным «историком в штатском» оказался германский разведчик Генрих Штаден. По некоторым косвенным данным, он был направлен в Россию по личному приказу императора Рудольфа для изучения обстановки изнутри. По возвращении он составил обстоятельный отчёт, содержащий подробное и профессиональное описание страны пребывания, особенностей системы управления, а так же личные соображения по захвату страны. Он предлагал императору назначить наместника для управления захваченной страной, с непременным условием закрытия всех церквей и монастырей. В лучших традициях современных «разносчиков демократии» он живописал зверства и бесчинства, творимые в стране опричниками с одобрения царя. Любопытный факт, но сочинения Штадена вдруг получили вторую жизнь в канун зарождения германского национал-социализма. Именно тогда в Германии возник идеологический запрос на обоснование восточной экспансии, и историческая наука сыграла в этом определённую роль, изыскивая доказательства неполноценности славянской расы. Работы Штадена стали для идеологов Третьего рейха своего рода программным документом, особенно в разделе «План преобразования Московии в Имперскую провинцию».

Самым тяжким обвинением царя Ивана во все времена было обвинение в убийстве собственного сына. Среди огромного количества нагромождённых нелепых версий случившегося были попытки создания объективно «приличной». Якобы царевич примкнул к группе политической оппозиции отцу в переговорах с Баторием. Внешняя пристойность версии при детальном рассмотрении предстаёт самой несусветной глупостью, рассчитанной на несведущего обывателя. Достаточно ознакомиться с личностью царевича Ивана, даже поверхностно, чтобы понять всю нелепость подобной инсинуации.

Версия, ставшая самой «популярной», создавалась, по всей видимости, по принципу геббельсовской пропаганды: чем нелепее ложь, тем быстрее в неё поверят. Ее автор – резидент Ватикана Антонио Поссевино. Суть версии заключалась в том, что Иван убил своего сына ударом посоха по голове в результате банальной семейной ссоры. Версия, достойная скандальной светской хроники, или базарной сплетни. Достоверно известные факты свидетельствуют о слабеющем день ото дня здоровье царевича, и по этой причине он сильно тяготился предстоящим ему бременем наследования престола. Будучи ещё шестнадцатилетним юношей, он пожаловал Кирилло-Белозерскому монастырю значительную сумму денег с условием, что если захочет принять постриг, то его постригут, а если умрёт, то его будут поминать. Мысли, для юноши специфические, о многом говорящие.

В 1963 г. в Архангельском соборе произвели вскрытие гробниц царя Ивана и его сына. Экспертиза установила, что в останках царевича допустимое содержание ртути превышено в 32 раза. Аналогичный результат и по останкам самого царя. Каких-либо повреждений костей черепа царевича обнаружено не было. Зная ситуацию при дворе Грозного, допустить вероятность систематического медленного отравления вполне правомерно, более того, такая версия представляется наиболее логичной.

Сама же история вопроса такова. В 1581 г. в Москву прибыла миссия от папы Григория XIII. Как известно, несмотря на нескончаемую череду неудач, Ватикан не оставлял попыток подчинения Русской Православной Церкви Риму. И тут, казалось бы, папе улыбнулась удача. Грозный вдруг сам обратился к папе с просьбой о посредничестве в деле урегулирования ливонского конфликта. К этому моменту поляки захватили и удерживали несколько русских городов, и положение России было крайне сложным. Возглавлял миссию папский нунций иезуит Антонио Поссевино. Разумеется, обращаясь с просьбой о посредничестве, Грозный не мог не понимать, что в случае оказания услуги за неё будет назначена определённая цена, которую он платить не собирался, но самим фактом обращения он как бы подбрасывал извечному противнику некоторые козыри; иными словами – блефовал. Но Поссевино был иезуит, и этим всё сказано. Следуя люциферову замыслу, он посулил Ивану «все царства мира» в образе всей Византийской империи в обмен на возможность внедрения на Руси католицизма, и объединения церквей. Иван провёл виртуозную дипломатическую партию, в результате которой был заключён Ям-Зампольский мирный договор. Историки по-разному оценивают это событие. Преобладает мнение, что договор явился серьёзным поражением России и дипломатической неудачей Грозного, однако ситуация сложилась так, что ни Россия, ни Польша уже не в состоянии были продолжать полноценные боевые действия. Этот мир стал необходим даже несмотря на то, что Россия лишалась выхода к Балтике. Но главная цель Ватикана всё же достигнута не была. По заключении мира вопрос об объединении церквей Грозный обсуждать отказался. В этом крылась и ещё одна издёвка: весь ход партии Иван выстроил в чисто византийском духе. Грозный переиграл иезуита его же методом, и нажил себе, тем самым, личного врага.

Ещё одно замечательное творение – это книга немецкого пастора Пауля Одерборна «Жизнь Иоанна Васильевича, великого князя Московии». Особенность данного труда состоит в том, что его содержание представляет собой набор сплетен и слухов, зачастую даже плохо стыкующихся друг с другом. Выступая во многих эпизодах как очевидец, автор нигде не упоминает о том, что никогда даже не бывал в России. Нет нужды в данной работе детально рассматривать все нюансы вышеназванного памфлета, однако тот факт, что один из самых авторитетных «историографов» Карамзин без тени сомнения ввёл его в научный оборот и с удовольствием цитировал, вызывает немалое недоумение.

Ранее мы уже касались вопроса компетентности Карамзина как историка. Но если рассматривать тему с точки зрения психологического портрета личности, то опять возникает множество несоответствий. По описанию Карамзина мы видим явное «раздвоение личности» Ивана. Речь идёт не о медицинском диагнозе, а о временном переломе психотипа. До 30 лет Иван – добродетельный, сердобольный, богобоязненный. После 30 – кровавый тиран, чудовище. Обратимся к фактам.

1553 г. ознаменовался тяжёлой болезнью государя, которая поставила его на грань жизни и смерти. Вполне естественно, что ближайшее окружение озаботилось преемником. Иван, будучи в здравом рассудке, выдвигает требование присягнуть своему сыну Дмитрию – семимесячному младенцу. Однако в среде Боярской Думы мнения на сей счёт разделились. Часть бояр настаивала на альтернативной кандидатуре двоюродного брата царя – князя Владимира Андреевича. Разногласия в среде Думы объяснялись банальным соперничеством группировок, что не могло не вызывать раздражения Ивана. Однако после выздоровления конфликт был оставлен без последствий и никаких репрессий не последовало. Ослабленный болезнью, в крайне угнетённом состоянии, Иван поспешил удалиться в Кирилло-Белозерский монастырь. По стечению обстоятельств, то ли мистическому, то ли тонко кем-то срежиссированному, именно в ходе этого путешествия трагически погибает первенец Ивана царевич Дмитрий.

Очередная конфликтная ситуация создаётся уже с Избранной Радой. После успешного взятия Астрахани стратегические планы Ивана сосредоточились на западном направлении. Освобождение исконных славянских земель было крайне необходимо. Это выбивало у Ватикана почву для дальнейшей военной и духовной экспансии. Тем не менее, взоры Рады были устремлены на Крым, по каковой причине возник острый конфликт. Терпению Грозного пришёл конец. Основные закопёрщики были удалены: Адашев отправлен в действующую армию, а царский духовник Сильвестр в Кириллов монастырь. Таким образом, Избранная Рада прекратила своё существование. Как видим, и в данной ситуации не последовало никаких репрессивных мер. А вот что пишет сам Карамзин об Иване того периода:

«И россияне современные, и чужеземцы, бывшие тогда в Москве, изображают сего юного, тридцатилетнего венценосца как пример монархов благочестивых, мудрых, ревностных ко славе и счастию государства. Так изъясняются первые: "Обычай Иоаннов есть соблюдать себя чистым пред Богом. И в храме, и в молитве уединенной, и в совете боярском, и среди народа у него одно чувство: "Да властвую, как Всевышний указал властвовать своим истинным помазанникам!" Суд нелицемерный, безопасность каждого и общая, целость порученных ему государств, торжество веры, свобода христиан есть всегдашняя дума его. Обремененный делами, он не знает иных утех, кроме совести мирной, кроме удовольствия исполнять свою обязанность; не хочет обыкновенных прохлад царских... Ласковый к вельможам и народу – любя, награждая всех по достоинству — щедростию искореняя бедность, а зло – примером добра, сей Богом урожденный царь желает в день Страшного суда услышать глас милости: "Ты еси царь правды!" И ответствовать с умилением: "Се аз и люди яже дал ми еси ты!" Не менее хвалят его и наблюдатели иноземные, англичане, приезжавшие в Россию для торговли. "Иоанн, – пишут они, – затмил своих предков и могуществом, и добродетелию; имеет многих врагов и смиряет их. Литва, Польша, Швеция, Дания, Ливония, Крым, Ногаи ужасаются русского имени. В отношении к подданным он удивительно снисходителен, приветлив; любит разговаривать с ними, часто дает им обеды во дворце и, несмотря на то, умеет быть повелительным; скажет боярину: "Иди!" – и боярин бежит; изъявит досаду вельможе — и вельможа в отчаянии; скрывается, тоскует в уединении, отпускает волосы в знак горести, пока царь не объявит ему прощения. Одним словом, нет народа в Европе, более россиян преданного своему государю, коего они равно и страшатся и любят. Непрестанно готовый слушать жалобы и помогать, Иоанн во все входит, все решает; не скучает делами и не веселится ни звериною ловлею, ни музыкою, занимаясь единственно двумя мыслями: как служить Богу и как истреблять врагов России!».

Ход дальнейших событий продолжает удивлять логической несостоятельностью образа «кровавого тирана». В 1560 г. была отравлена Анастасия, жена Ивана. В ходе следствия была установлена неоспоримая причастность к убийству всё тех же Адашева и Сильвестра. Кстати, в свете этого смерть младенца Дмитрия, при всей внешней «случайности», наводит на определённые размышления. Ликвидация же Анастасии имела целью не только опасения её безусловного влияния на государя, но и лишение её братьев привилегированного положения при дворе. Решение же самого Ивана относительно дальнейшей судьбы заговорщиков противоречит любым официальным версиям. Сильвестр был всего лишь выслан ещё дальше, на Соловки, а Адашев арестован. И более никто из многочисленных соратников интриганов не подвергался преследованиям. «Кровавый тиран» ограничился лишь требованием клятвы на верность (в том смысле, что они «так больше делать не будут»).

Детальный анализ вопроса даёт исчерпывающее понимание того, насколько масштабно и целенаправленно создавалась легенда эпохи Ивана IV. В задачу данной работы не входит разоблачение всех сотворённых мифов, но каждый из них рассыпается в прах при точном сопоставлении дат и фактов.

И, наконец, необходимо всё-таки затронуть тему одного из главных обвинений в «кровавых» деяниях Ивана – знаменитую «новгородскую резню». Первое, что следует учитывать при рассмотрении данного вопроса, – что до нас с тех времён не дошло ни одного подлинного документа расследования новгородского заговора. Все материалы по этому делу, как, впрочем, и весь архив царя, бесследно исчезли, что позволяет предположить их умышленное уничтожение. В распоряжении исследователя остаются всё те же полухудожественные, полуанонимные изложения псевдоочевидцев, изобилующие вопиющими несуразностями. Вот краткая история вопроса.

Претендующий на пост митрополита новгородский владыка Пимен в 1566 г., выражаясь современным языком, «пролетел мимо кассы» и затаил обиду. Совместно с боярской оппозицией он сфабриковал дело против святителя Филиппа, занявшего вожделенное место по личной инициативе государя. Царская воля объяснялась не просто протекционистскими соображениями. Их давняя взаимная близость и симпатия давали Ивану уверенность в том, что постоянные придворные интриги, во многом базирующиеся на сталкивании лбами власти светской и власти церковной, будут лишены традиционной подпитки. Решение было мудрым, но воцарившееся согласие не давало покоя оппонентам. Под руководством государева духовника – протопопа Евстафия состоялся очередной заговор, имеющий цель разобщить Ивана и Филиппа. Тактика была тонка, но проста. Осторожно и ловко одному клеветали на другого, и – наоборот. Но козни противников неизменно разбивались о непоколебимое взаимное доверие старых друзей. Видя тщетность своих усилий, заговорщики зашли с другой стороны. При помощи подкупа и шантажа они принудили нескольких монахов Соловецкого монастыря дать показания против Филиппа. Лжесвидетелей привезли в Москву и предъявили Ивану. Если в вопросах совместной деятельности в столице царь был «непробиваем», то свидетельства против Филиппа в бытность его игуменом выбивали у Ивана всякую почву для его защиты. Таким образом, Филипп был лишён поста митрополита и отправлен в Тверской монастырь.

В то же время неугомонный в обидах архиепископ Пимен предпринимает очередную авантюру. Он обращается с предложением к польскому королю Сигизмунду-Августу сдать Новгород под власть польской короны. Академик Р.Ю. Виппер пишет: «Готовилась измена, грандиозная, государственная. Замысел был теснейше связан с отдачей врагу не только вновь завоёванных территорий (в Ливонии), но и старых русских земель, больших пространств и ценнейших богатств Московской державы; дело шло о внутреннем подрыве, об интервенции, о разделе великого государства. И в какой момент? Среди трудностей войны, для которой правительство напрягало все государственные средства, собирало все военные и финансовые силы. Можно ли после этого говорить о капризах Ивана Грозного, подсмеиваться над тем, что он, движимый якобы трусливым страхом, нагрянул на «мирное население» Новгорода с целым корпусом опричников».

Таким образом, решением Опричной Думы был объявлен поход на Новгород. Путь лежал через Тверь, где Иван планировал встречу со своим опальным другом Филиппом. Иван рассчитывал получить от него важную информацию по предстоящему новгородскому делу и очень спешил, понимая всю опасность положения Филиппа, как человека осведомлённого во многих делах Пимена и компании. Предчувствуя недоброе, Иван вызвал Малюту Скуратова и приказал ему, не жалея лошадей, гнать впереди корпуса в Тверь, дабы предотвратить худшее. Но Скуратов не успел всего на пару дней. Опасного свидетеля успели устранить, и всё, что смог сделать Малюта, это проводить государева друга в последний путь.

Поэтому миф об убийстве Иваном Грозным митрополита Филиппа – возможно, самая гнусная и мерзкая фальсификация истории, потому что приписываемое Ивану деяние не только не имеет под собой хоть сколько-нибудь логичного обоснования, но и оскорбляет память настоящей мужской дружбы, испытанной временем и совместным делом.

Нетрудно представить, какие чувства испытывал Иван по мере приближения к Новгороду. 8 января корпус Грозного подошёл к черте города. Новгородская знать во главе с Пименом вышла навстречу и на мосту через Волхов предприняла попытку торжественно лицемерного приёма. И тут Грозный не выдержал. Вот как описывает этот приём С. Соловьёв, основываясь на Новгородских летописях: «Злочестивец! В руке твоей не крест животворящий, но оружие убийственное, которое ты вместе со злоумышленниками хочешь вонзить нам в сердце! Знаю умысел твой… Хотите отчизну нашей державы, Новгород Великий, передать польскому королю. Отсель ты не пастырь, а враг церкви и Святой Софии, хищный волк, губитель, ненавистник венца Мономахова!».

И здесь же на мосту арестовали Пимена и всех его сподвижников. Сила гнева и отвращения Ивана была столь велика, что здесь же, у моста, он повернул от Новгорода в сторону древнего городища, где был разбит походный полевой лагерь. Пребывание в городе изменников было Ивану нестерпимо противно. Там же, на городище, и начались следственные действия. Ежедневно непрерывным потоком туда прибывали конвои с подозреваемыми для допросов. В самом же городе шли аресты и конфискация имущества уличённых в причастности. Опечатывались хозяйственные помещения церквей и городской знати; иностранцы, купцы, чиновники вместе с семьями подвергались немедленному аресту, а их имущество конфисковалось в пользу государственной казны. Не отличающийся хоть сколько-нибудь заметными симпатиями к Грозному профессор Р.Г. Скрынников отмечает, что «опричный разгром не затронул толщи крестьянского населения Новгорода». Репрессиям подверглись лишь представители духовенства, аристократии и торговли. Опричники также сожгли склады, в которых хранились предназначенные к вывозу товары. Следует заметить, что товары были именно сожжены, а не конфискованы. Часть товаров новгородских купцов находилась уже в пакгаузах Нарвского порта, куда был направлен отряд опричников, где уничтожению также подвергли лишь товары купцов новгородских, а товары жителей Нарвы и иностранцев оставили в неприкосновенности.

Следствие по делу длилось более полугода. Приговором церковного Собора архиепископ Пимен был лишён сана и препровождён в Никольский монастырь. На 25 июля в Москве была назначена публичная казнь трёхсот осуждённых. В определенное время приговорённых вывели на площадь Китай-города. Всё уже было готово к началу действа, когда посреди площади на взмыленных конях появилась группа посыльных от государя. Они доставили именной указ о помиловании 184 человек. Под восторженный рёв толпы счастливчиков свели с эшафота и передали на поруки земским боярам.

Таким образом, согласно синодику опальных^[7], жертвами новгородского дела стало не более 2,5 тысячи человек. И эти цифры вполне объективны, так как синодики скрупулёзно составлялись на основе документов опричного архива. Уцелевшие документы свидетельствуют о грандиозных масштабах заговора. Его нити из Новгорода тянулись в столицу и затрагивали самое ближайшее окружение царя. Мотивации заговорщиков более чем понятны. Нынешнему высшему руководству страны нелишне было бы учитывать уроки отечественной истории, потому что, помимо очевидных параллелей, история имеет свойство повторяться. Тогда созданный Иваном государственный аппарат, призванный служить опорой престола и интересам страны, неизбежно переродился под влиянием свалившейся на него неограниченной власти. Нарастала коррупция, ширились злоупотребления, процветало мздоимство и вымогательство. Зная о непримиримом отношении государя к этим порокам, элиты, тем не менее, уже не в состоянии были ограничивать свои аппетиты. Постоянная угроза разоблачения в совокупности с возрастающей алчностью, страх потерять вожделенную власть толкали «птенцов гнезда Иванова» на предательский сговор со старой земской гвардией, обделённой, и вечно обиженной.

Итак, были ли на самом деле казни, пытки и другие зверства, творимые опричниной с одобрения царя? Вне всякого сомнения, были. По ситуации военного времени, осадного положения страны и повального предательства элит – иначе и быть не могло, а уж учитывая законы, обычаи и нравы того века, нет смысла выискивать в этих деяниях что-то сверхъестественное. Можно было бы привести цифры жертв того же Сигизмунда-Августа в ходе военных кампаний, или совершенно нечеловеческие зверства его рыцарей по отношению к пленным и мирному населению, можно приводить цифры жертв западно-европейских монархов, Ватикана и инквизиции. Эти цифры вполне доступны в любой исторической литературе, и они на порядки выше истинных жертв тридцатилетнего правления Ивана IV. «Грозный» царь – просто невинный младенец в сравнении с его современниками – коронованными особами «просвещённой» Европы.

Историческая наука такова, что описание даже коротких промежутков недавней истории не может считаться объективным и достоверным. Десять абсолютно честных историков напишут десять совершенно разных историй одного и того же события, и каждая из них будет субъективно правдива. Лебон пишет:

«Согласно логике, единогласное показание многочисленных свидетелей следовало бы, по-видимому, причислить к разряду самых прочных доказательств какого-нибудь факта. Но то, что нам известно из психологии толпы, показывает, что именно в этом отношении трактаты логики следовало бы совершенно переделать. Самые сомнительные события – это именно те, которые наблюдались наибольшим числом людей. Говорить, что какой-нибудь факт единовременно подтверждается тысячами свидетелей, это значит сказать, в большинстве случаев, что действительный факт совершенно не похож на существующие о нем рассказы.

Из всего вышесказанного явственно следует, что к историческим сочинениям надо относиться как к произведениям чистой фантазии, фантастическим рассказам о фактах, наблюдавшихся плохо и сопровождаемых объяснениями, сделанными позднее».

Нам не суждено никогда узнать всей правды об Иване Грозном, но что вполне реально – это просчитать ложь. Когда историки описывают, как в Новгороде с моста в Волхов сбрасывали людей сотнями, а опричники плавали на лодках и добивали всплывающих баграми и топорами – это ложь. На каких лодках можно плавать по реке в суровом январе? Когда якобы «очевидцы» пишут, что заполненная трупами река вышла из берегов и затопила прибрежные зеленеющие луга и плодородные поля – это ложь. Когда мы читаем, что «большая знаменитая река Волга окрасилась в красный цвет от крови» – это ложь. Ложь, ложь и ложь, примеры которой, если не полениться и собрать их со всех существующих источников, займут не одну страницу текста. Но всё это не более чем смешные и печальные «ляпы» в духе современных «эрудитов» - американских президентов, и их не менее подкованных пресс-клевретов. Существует факт, объяснения которому не смогут дать никакие ангажированные историографы. Историк А.Р. Андреев пишет: «В начале февраля 1572 года в Новгород прибыли обозы с царской казной в лубяных коробах на 450 санях. Казну поместили в подвалы церквей Чудотворца Николая, Пятницы и Жён-мироносиц под круглосуточной охраной стрельцов – «на всякую мощь по 500 человек в смену». Общий вес доставленной в Новгород казны составлял около 10000 пудов. Потом царь вернулся в Москву на разряд полков и назначение воевод для предстоящего нападения татар».

Причиной этого события послужила угроза нападения на Москву объединённого татаро-турецкого войска общим числом более 100 тысяч. Оставаться в Москве, разорённой недавним пожаром, представлялось рискованным, поэтому было принято решение вывезти государственную казну и, главное, – царскую семью (!) в Новгород. И это всего через два года после учинённой там «кровавой расправы», воспоминания о которой были неизбежно свежи в памяти новгородцев. Так что же, царь тронулся умом, доверяя самое ценное городу, где два года назад «истребил всё мирное население»?

Все гнусные мифы о трусливом поведении опричников, способных лишь грабить мирное население, и разбегавшихся перед лицом сильного противника, разбиваются в прах о факт, тщательно замалчиваемый отечественной историей. Этот факт – Молодинское сражение. В школьных учебниках мы можем найти крайне сжатый материал о Сталинградской битве. Можем прочитать в сильно искаженном виде о битве Куликовской. Но мы не сможем найти даже упоминания о битве при Молодях, которая по своему военно-политическому, а главное – патриотическому значению ничуть не уступает им. Очевидно, что кому-то очень не хочется, чтобы наши дети знали подлинную историю своего Отечества. Поэтому представляется уместным сделать небольшое отступление и вернуться к предыдущей главе.

Молодинские события непосредственно связаны с описанным ранее переездом столицы в Новгород в феврале 1572 г. После майского, 1571 г. набега крымского хана Давлет Гирея с войском численностью 40 тысяч, когда Москва вместе с пригородами была полностью сожжена, во властных кругах Османской империи возникла иллюзия, что Русь надолго выбита из политической и военной колеи. Да и сам Гирей, находясь под впечатлением недавней оглушительной победы, вознамерился довести дело до логического завершения и, ни много ни мало, занять московский трон. Как впоследствии и руководители III Рейха, крымские мурзы уже заранее поделили между собой территорию Московского государства.

Таким образом, собрав 120-ти тысячный корпус, состоящий из лучших крымских вояк, ногайцев и отборных османских янычар, Давлет Гирей выдвинулся в сторону Москвы. Ситуация складывалась такая, что на кону стояло дальнейшее существование Руси как независимого государства. На смену татаро-монгольскому на Русь спешило татаро-османское иго. Состав экспедиционного корпуса по тем временам и в той обстановке представлял собой силу поистине чудовищную. Ситуация требовала самой серьёзной подготовки, на которую времени почти не оставалось. Предваряя продвижение татарской конницы, казаки устраивали поджоги в степях Дикого поля, через которое пролегал маршрут агрессоров. Цель преследовалась простая: татарские отряды отличались высокой мобильностью в силу того, что не обременяли себя громоздкими обозами. Бойцы питались самой примитивной провизией, а фуражом для лошадей служил подножный корм. Вот его-то и сжигали казаки. Решение оказалось верным: выдвижение противник отложил до весны. В то же время полным ходом шло строительство оборонительных сооружений. По окскому берегу устанавливались частоколы в человеческий рост, устраивались грунтовые насыпи с бойницами для стрелков и артиллерии. Но самой главной и неразрешимой проблемой были людские ресурсы. Неурожаи, засухи, эпидемии, боевые действия на западных рубежах – все это предельно истощило потенциал русской обороны.

В конце июля корпус Гирея форсировал Оку в районе Серпухова. Русские войска, представленные в основном пограничной стражей под командованием князя Михаила Воротынского, насчитывали всего 20 тысяч человек, включая 7 тысяч немецких наемников во главе с Юргеном фон Фаренсбахом, направленных в подкрепление пограничникам по личному распоряжению Ивана Грозного. Соотношение с войсками противника составляло 1:6, что, по сути, являлось приговором. Мы не будем в этой работе рассматривать все детали военной операции – это дело военных историков, да и сама операция достойна войти в учебники по тактике войск. Остановимся лишь на узловых моментах. Необходимо отметить уникальное инженерное решение укреплений Серпухова. Так называемый «гуляй-город» – передвижное полевое укрепление тех лет, был установлен таким образом, что обеспечивал не только прикрытие пехоты, но и наиболее эффективные действия пищальников и замаскированной артиллерии. Гуляй-город представлял собой оборонительно-наступательное полевое сооружение, состоящее из бревенчатых блоков высотой до 3 метров и шириной до 5-ти. Наружная сторона обмазывалась огнеупорным составом, чаще всего глиной или известью. В совокупности конструкция была неким подобием лего и позволяла составлять различные комбинации в зависимости от тактических потребностей. Это могли быть крепостные стены, штурмовые башни или передвижные укрытия для пехоты. Каждая секция монтировалась либо на колесах, либо на полозьях – в зависимости от времени года.

Чувствуя ловушку, Гирей направил на Серпухов лишь небольшой отряд, а сам с основными силами выдвинулся к Москве. И тогда Воротынский предпринял весьма рискованный и дерзкий маневр. Он снял часть войск с укреплений и «сел на хвост» корпусу Гирея. Тактика оказалась безупречна: идти на штурм Москвы, имея в тылу наседающего противника, Гирей не решился, а после того, как отряд опричного воеводы Дмитрия Хворостинина разнес арьергард крымских войск, Гирей развернул и весь корпус. Небольшой отряд Хворостинина оказался лицом к лицу со всей армадой, после чего обратился в бегство в направлении села Молоди, где на высотке уже был установлен очередной гуляй-город.

Завязался длительный бой и крымское войско начало нести большие потери. Но и положение осажденных было тяжелым из-за большого числа раненых и нехватки воды. Надо заметить, что Г. Штаден, будучи непосредственным участником событий, не упустил возможности в своих мемуарах сгустить краски в очередной раз. Он пишет, что русские умирали от жажды, и съели всех лошадей, предназначенных для перегруппировки элементов гуляй-города. Если учесть, что осада продолжалась неполные три дня, то создается впечатление, что осажденные состояли из одних прожорливых хищников. Три дня без воды действительно выдержать трудно, но сожрать за это время несколько лошадей не смогла бы даже стая львов.

Одну атаку за другой отбивали опричники со стрельцами, потеряв при этом убитыми почти 3 тысячи бойцов. Обезумевший Давлет Гирей спешил конницу и, объединив кавалеристов с янычарами, бросил всех на решающий штурм. Исступление обеих сторон достигло предела. Наступающие карабкались по горам трупов своих соратников, прорываясь к стенам, бросались на них и валились вниз с отрубленными руками. Выбрав подходящий момент, Воротынский с резервным полком скрытно, оврагами обошел нападавших и ударил с тыла. В тот же момент стены укрепления раздвинулись и грянул залп всей артиллерии, сосредоточенной в Гуляй-городе. Плотность огня была такова, что в массе нападавших образовался широкий коридор, в который мощной лавиной ринулись опричники князя Хворостинина. Измотанные, истощенные воины, уподобляясь берсеркам, продемонстрировали такой напор и неистовство, что агрессоры в состоянии мистического ужаса стали бросать оружие и разбегаться. Их настигали и буквально крошили. В этом последнем бою были вырезаны все 7 тысяч элитных османских янычар. До единого. Чудом уцелевшие остатки корпуса в количестве чуть более 10 тысяч, раненые и увечные добрались до Крыма, похоронив по дороге еще не одну сотню. Итогом предпринятой авантюры стала потеря Крымом почти всего боеспособного населения, что на годы лишило крымчан не только желания, но и самой возможности соваться на Русь.

Необходимо отметить, что решающую роль в этой исторической битве сыграло уникальное по тем временам оснащение русского войска, о чем также никогда не упоминает историческая наука. Стрельцы и казаки были вооружены ручными пищалями стопроцентно. Виртуозно подготовленные отряды лучников поражали противника скорострельностью и меткостью. Так называемые «сороки» – установки залпового огня – наносили противнику артиллерийские удары чудовищной мощи. Об общем уровне военно-промышленного комплекса тех лет уже упоминалось выше. Элементарная логика подсказывает, что будь оно иначе, «отсталая» Россия никогда бы не выдержала ведение войн на нескольких фронтах одновременно.

Вот такой была эта малоизвестная Молодинская битва, в которой 20 тысяч стрельцов и опричников уничтожили под корень 120-ти тысячное войско лучших головорезов Османской империи. Потери русского войска составили около 6 тысяч убитыми и ранеными. Выдающиеся полководческие заслуги князей Воротынского и Хворостинина заслуживают отдельного исследования и признания в не меньшей степени, чем заслуги исторически популярных полководцев. А пока – лишь низкий поклон и вечная память.

 

+ + +

Новгородские традиции тех лет хорошо известны. Новгород, по сути – город-государство с более чем трёхвековой историей вольности, отличался памятливостью и жёсткостью нравов. Помимо традиционных сепаратистских устремлений, в обычаях города сохранялась неуёмная правдоискательная генетика простонародья. Поэтому решение Ивана фактически перенести столицу государства в «ненадёжный» город могло иметь только одно объяснение – царь новгородцам доверял, чего никак не могло случиться, будь правдой растиражированные страшные события. Помимо умышленно состряпанных фальсификаций и конъюнктурных исследований, в исторических трудах различных авторов имеют место непростительные небрежности, граничащие с некомпетентностью. Так, уважаемый автор Т. Грачёва в работе «Мифы об Иоанне IV Грозном», исследуя «новгородский погром», в качестве примера отчаянности нравов горожан, приводит убийство ордынских послов в 1374 году. Мало того, что причины этого события заранее подогнаны под ответ, но и место события притянуто за уши, то ли намеренно, то ли по небрежности: здесь, как и в истории утопления новгородцев в Волге, грубо перепутаны Новгород Великий и Новгород Нижний. То, что объяснимо, в некоторой степени, для нечистоплотных или дремучих иностранцев, отечественную историческую науку дискредитирует.

Сегодня достаточно сложно составить объективный психологический портрет Ивана Грозного. Возможно, он был психопатом, возможно – лицемерным садистом. Единственное, что остаётся неоспоримым, – это фактические результаты его деятельности.

Итак, каковы же плоды этой первой в истории страны модернизации? Перечислим по пунктам.

Впервые в истории создан суд присяжных. По новому Судебнику наместники, волостетели и все другие правители, назначаемые государем в города и волости, не могли судить без участи выборных от населения: дворского, старосты, и лучших людей местной крестьянской общины.

«А боярам и детям боярским, за которыми кормление с судом боярским, и им судити, а на суде у них быти дворскому и старосте и лучшим людям».

Каждая община должна иметь не только своих выборных людей и старост на суде, но и своего земского дьяка, который вёл бы дела волостных людей. Судебник требовал, чтобы для присутствия на суде общины выбирали нескольких «лучших людей» и приводили их к присяге. За 30 лет не было ни одного казнённого без суда. Общее число приговорённых к смерти не превысило 3,5 тысячи человек, включая уголовных преступников.

Повсеместно организованы церковные школы.

Впервые введён медицинский карантин на границах.

Введено выборное местное самоуправление.

Впервые создана настоящая регулярная армия.

Пресечены регулярные татарские набеги.

Территория страны увеличена вдвое – с 2,8 млн.км² до 5,4 млн.км² за счёт присоединения Казанского ханства (ныне – Чувашия, Татарстан, Ульяновская область); Астраханского ханства ( ныне – Астраханская и Волгоградская области, Калмыкия); заселено северное Черноземье (Орловская, Курская, Липецкая, Тамбовская области); завоёваны Северный и Центральный Урал, Западная Сибирь; официально основано Донское казачество с передачей Дона в вечное владение; приняты под власть народы Северного Кавказа по желанию их князей.

Эмиграция из Европы превысила 30 тысяч семей с разрешением вечного поселения и выплатой подъёмных пособий.

Рост благосостояния народа составил несколько десятков процентов.

Проведена радикальная административная реформа с созданием государственных ведомств и введением наказаний для чиновников.

Запрещено употребление спиртных напитков.

Основано книгопечатание.

Построено более 100 храмов и монастырей, 155 крепостей и 300 новых городов.

Впервые заложены основы гражданского общества в виде прообраза парламентаризма – Земских Соборов. В первом Земском Соборе приняли участие выборные от всех сословий. Царь испросил у бывших на Соборе святителей благословения на исправление Судебника, после чего распорядился, чтобы по всем городам, пригородам, волостям и погостам, и даже в частных владениях бояр и других землевладельцев, самими жителями были избраны старосты и целовальники, сотские и дворские. Для всех областей составлялись уставные грамоты, регламентирующие самоуправление, без царских наместников и волостетелей. Соборы созывались для обсуждения наиболее важных вопросов внутренней и внешней политики и по наиболее срочным делам, например по вопросам войны и мира, налогов и сборов. Земский Собор представлял собой аналог двухпалатного парламента. Первую палату составляли бояре, окольничие, дворецкие, казначеи. Вторая состояла из воевод, княжат, боярских детей и больших дворян. Нет никаких данных об участии в Соборах посадских людей, но все принимаемые решения, как правило, в первую очередь учитывали именно их интересы. Обсуждения проходили в палатах раздельно для чистоты принятия решений.

Нетрудно заметить, что характер всех преобразований носил, некоторым образом, подлинно либеральный характер, что до сих пор не может не вызывать раздражения как у псевдолибералов, так и в среде сторонников тоталитаризма, а уж уязвлённость властей предержащих и подавно понятна. Иметь исторический пример настоящего государственного подхода к управленческой деятельности, а в особенности – ревностного и трепетного сохранения национальных интересов в лице такой удобно «одиозной» личности, не по душе ни первым, ни вторым, ни третьим.

Мало где упоминается, а скорее, умышленно замалчивается, что даже в среде западно-европейских современников существовали оценки Ивана Грозного, разительно отличавшиеся от общепринятых и растиражированных позднее. Жан Огюст де Ту, автор исторического бестселлера XVII в. «Всеобщая история», писал: «Государь столь же счастливый и храбрый, как его отцы, который вдобавок, соединяя хитрость и тонкий расчет с суровой дисциплиной в военном деле, не только сохранил обширное государство, оставленное Василием, но сумел далеко раздвинуть его границы. Завоевания Ивана IV дошли до Каспийского моря и царства Персидского. Этот царь знаменит великими делами, блеск которых иногда омрачала его жестокость. Нет государя, которого бы более любили, которому бы служили более ревностно и верно. Добрые государи, которые обращаются со своими народами мягко и человечно, не встречают более чистой привязанности, чем он».

Так уж распорядилась история, что в основу классических представлений о Грозном, сохранившихся до сей поры, легли труды авторов эпохи Просвещения и зарождения идей либерализма. Формирование образа тиранствующего монстра как нельзя более кстати отвечало запросам как западных монархий, так и отечественной. В первом случае созданный образ выгодно оттенял достоинства действующих властителей в их идейном противостоянии с новоявленными апологетами прогресса, а во втором – сохранял извечную российскую традицию – пинать мёртвого льва. Этим отчасти объясняется благосклонность Александра I к трудам Карамзина, которые внешне выгодно оттеняли образ «просвещённого» монарха, последователя идей своей бабушки – поклонницы Вольтера, от образа «азиатского деспота». Кому-то всегда было крайне не по вкусу популяризация роста и укрепления державной мощи России, её национальная объединительная роль в истории, выдающиеся таланты Грозного в области военного строительства, дипломатии, управления. Противники всегда находили аргументы для дискредитации деятельности Ивана и предрекали неизбежный крах всем его начинаниям, прикрываясь конъюнктурной фразеологией. Чего стоит одно только высказывание изменника Курбского: «Государство, которое переменяет исконные обычаи, недолговечно». История показала истинную цену такой демагогии.

Есть во всём этом и ещё один немаловажный аспект. Значительная часть проблемы состоит в методологической ошибочности построения исторической науки. Нам известно, что науки подразделяются на так называемые точные и гуманитарные. К точным мы относим математику, физику, химию. Каждый квалифицированный специалист в этих областях обязан быть аналитиком. Историю же принято причислять к наукам гуманитарным. Почему-то сложилось так, что значительное число историков вышло из среды литераторов, а поэтому добра здесь ждать не приходится. По своей сути, история, если она претендует на методологическую безупречность, должна быть причислена именно к точным наукам, не допускающим не только хоть какой-то эмоциональной составляющей, но и тем более художественного домысла. Если специалист в области истории не представляет собой толкового аналитика, то и продукт он произведёт умозрительный и абстрактный.

Весьма показательной приметой рассматриваемой эпохи является небывалый всплеск в развитии культуры. Ограничение боярской мафии не только внесло коррективы в области внутренней политики, но и послужило толчком к подъёму национальной культуры во всех сферах. Заметную роль сыграл митрополит Макарий – выдающийся церковный и государственный деятель. Можно без преувеличения сказать, что его роль в истории государства Российского была одной из самых значимых, потому что судьба распорядилась стать ему не только духовным наставником Ивана IV, но и вдохновителем огромной работы в области культуры, направленной на укрепление единства Руси и упрочение национальной идеи.

Одно из первых его деяний – составление двенадцатитомного труда «Четьи Минеи» (Помесячные чтения), включившие в себя наиболее полный из всех известных список жития святых. Без преувеличения можно сказать, что этот труд представлял собой настоящую энциклопедию древнерусской литературы. Изысканный литературный стиль Макария вдохновил многих писателей, отличавшихся приверженностью принципам русской национальной государственности. Создание этого труда послужило предпосылкой к написанию не менее значимого литературного памятника – «Степенной книги», составленной митрополитом Афанасием с подачи Макария. Эта работа стала, пожалуй, первым практическим опытом систематического изложения русской истории. Одновременно, по заказу самого Ивана, началось создание «Лицевого летописного свода» - описания событий мировой и русской истории в период от сотворения мира до 1567 года. «Свод…» представлял собою единственный десятитомный экземпляр, содержащий более 16 тысяч цветных иллюстраций, и предназначался для царской библиотеки.

Одновременно с усилиями государственников в области культуры получила развитие и национальная публицистика. В числе авторов того времени – И.С. Пересветов – философ, публицист, один из самых ярких представителей русской общественно-политической мысли. Характерно, что его труды носили ярко выраженный антибоярский характер, поэтому в среде историков имело место мнение о фиктивности самой личности Пересветова, а подлинное авторство приписывалось либо А.Ф. Адашеву, либо самому Грозному, что, по сути, ничуть не умаляет ценности работ, тем более что смелость его утверждений выходила далеко за рамки тогдашней литературной традиции, свидетельством чего являются его убеждения, что «правда» выше «веры», и осуждение холопства, и кабальной зависимости. Сочинения такого рода в контексте эпохи представляли собой почти революционную направленность.

Ещё один заметный писатель того времени, автор «Повести о Петре и Февронии Муромских» – Ермолай-Еразм. Самым заметным публицистическим произведением, вышедшим из-под его пера, можно считать трактат «Благохотящим царём правительница», написанный специально для царя. По сути, он представлял собой проект податных реформ и переустройства поземельного обеспечения военной службы. Как и Пересветов, Еразм выступал против боярских притеснений, а кроме того, выражал интересы не только дворянства, но и крестьянства как основного создателя благосостояния общества и призывал царя «ко благополучию всем сущим под ним, не единеми вельможами еже о управлении пещис, но и до последних».

Показательно, что именно этот отрезок истории вывел из тени мыслителей и общественных деятелей, остро озабоченных вопросами государственного реформирования. Очевидно, что свобода мыслеизъявления не только не вызывала опасений в возможных репрессивных мерах, но и находила самую активную поддержку у царя.

В 1551 г. на Стоглавом Соборе было принято решение о повышении образовательного и нравственного уровня духовенства. С этой целью создавалась сеть церковных школ и училищ, о чём были разосланы «наказы» во все епархии. Отдельным вопросом рассматривалось положение о редактировании книг, изготовляемых с целью продажи. Собор постановил подвергать переписанные книги редактированию, в обязательном порядке сверять с оригиналом, дабы избежать искажений и ошибок, неисправленные же книги предписывалось изымать из обращения.

Новый мощный импульс получило развитие изобразительного искусства и архитектуры. Строилось большое количество церквей принципиально нового стиля. Вершиной нового направления можно считать собор Василия Блаженного, построенный по личной инициативе царя в память о его близком друге, юродивом Василии, гроб которого царь нёс лично.

Живопись приобретала новые прогрессивные черты. Это и фрески, и иконопись, касательно которой Стоглавый Собор принял ряд специальных решений. Художники обязывались не держать в тайне профессиональные секреты, но активно передавать свой опыт ученикам.

При изучении этого непростого периода истории главное помнить, что и реформы, и развитие культуры происходили в условиях непрекращающейся войны. Вообще, всё царствование Грозного – сплошная война. Много ли мы знаем примеров в мировой истории, когда страна в состоянии войны не только не деградировала культурно и экономически, но и полноценно и творчески развивалась?

Так что же на самом деле представлял собой XVI век на Руси? Век кровавого террора, беспредела опричнины, развратного садиста-самодура, пьяницы и убийцы? Или же век грандиозного духовного, культурного, политического и интеллектуального подъёма?

Выше мы рассмотрели большое количество исторического мусора, изобилующего неточностями, нелепостями и противоречиями. Мы можем всё это принять на веру и допустить как аксиому, что всё именно так и было. Но никакие аргументы не могут опровергнуть очевидные факты, перечисленные по пунктам. В таком случае получается, что речь идёт о двух совершенно разных личностях, либо мы страдаем расщеплением сознания. Интересную трактовку получила эта проблема у Лебона:

«Не нужно даже, чтобы прошли столетия после смерти героев, для того чтобы воображение толпы совершенно видоизменило их легенду. Превращение легенды совершается иногда в несколько лет. Мы видели, как менялась несколько раз, менее чем в пятьдесят лет, легенда об одном из величайших героев истории. При Бурбонах Наполеон изображался каким-то идиллическим филантропом и либералом, другом униженных, воспоминание о котором, по словам поэтов, должно жить долго под кровлей хижин. Тридцать лет спустя добродушный герой превратился в кровожадного деспота, который, завладев властью и свободой, погубил три миллиона человек, единственно только для удовлетворения своего тщеславия. Теперь мы присутствуем при новом превращении этой легенды. Когда пройдет еще несколько десятков столетий, то ученые будущего, ввиду таких противоречивых повествований о герое, быть может, подвергнут сомнению и самое его существование, подобно тому, как они сомневаются иногда в существовании Будды, и, пожалуй, будут видеть в этих сказаниях о герое какой-нибудь солнечный миф, или же дальнейшее развитие легенды о Геркулесе. Но эти ученые, вероятно, легко примирятся с такими сомнениями, так как лучше нас посвященные в психологию толпы, они будут, конечно, знать, что история может увековечивать только мифы.

Каковы бы ни были чувства толпы, хорошие или дурные, характерными их чертами являются односторонность и преувеличение. В этом отношении, как и во многих других, индивид в толпе приближается к примитивным существам».

Мы не можем сейчас определить мотиваций авторитетных историков, допускавших крайнюю однобокость суждений. Были ли это какие-то личные симпатии и антипатии, была ли это простая поверхностность и небрежность в оценках, или элементарная ангажированность. Очевидно лишь одно: нельзя провести качественный оценочный анализ в отрыве от общего контекста Средневековья, когда массовые телесные наказания и публичные казни были явлениями заурядными, в том числе и по отношению к знати. Даже простое арифметическое сопоставление с бесспорной очевидностью свидетельствует, что происходящее в России даже приблизительно не идёт ни в какое сравнение с тем кошмаром, который царил в «просвещённой» Европе. Рассматривая же личность самого Ивана, нельзя упускать из виду, что его самосознание с самого малолетства формировалось в условиях постоянного напряжения, внутренней борьбы и ожидания от окружения, что либо отравят, либо зарежут. Но волею провидения случилось так, что мальчик, а затем и юноша, каким-то непостижимым образом осознал всю полноту личной ответственности, когда «государственное» и «государево» становились неразделимы, а своё служение воспринималось им в первую очередь как служение Богу. Поразительны впечатления и выводы семнадцатилетнего Ивана из трагических событий московского пожара и последовавшего за ним бунта. Нужно было иметь удивительно «царский» склад ума, чтобы увидеть в этих событиях проявление Божьей кары за собственные грехи и управленческую несостоятельность. И это – в семнадцать лет! Нашим бы нынешним властям хотя бы малую толику такого самосознания. Именно с этого момента в нём оформилось понимание неразрывной связи с собственным народом и глубинного, сакрального значения власти на высочайшем уровне. Впоследствии эти откровения оформились в четыре образа служения Богу: иноческо-отшельнический, монашеский, святительский и царский. Грозный стал, по сути, первым в российской истории теоретиком самодержавия и настоящим мыслителем, главной задачей которого было укрепление независимости и безопасности государства, которое представляет собой величайшую ценность. Именно при нём впервые было сформулировано понятие «Святая Русь» как образ небесного пребывания России – образ идеальный, символ и цель исторического развития. Именно эти представления служили движущей силой в такой рискованной и сложной работе, как установление контроля над правящим классом и пресечении беспредела кормленщиков. И задача была решена в кратчайшие сроки, в отличие от времён нынешних, когда российская «демократическая» власть в первые десять лет кормленщиков выращивала, а в последующие пятнадцать лет бережно их пестовала, лицемерно декларируя непримиримую с ними борьбу, в результате чего их и возглавила. Грозному ставят в вину решение этой задачи опричными методами. В этой работе мы не рассматривали грандиозное военно-политическое значение опричнины, это отдельная большая тема, но факт непреложен: он заставил правящий класс работать на государство и во имя государства. Если сегодня охарактеризовать реформы Грозного как либеральные, то подавляющее большинство специалистов покрутит пальцем у виска. А фактически, именно такого рода реформирование и является подлинным либерализмом, в отличие от навязанного толпе лукавого псевдолиберализма, который представляет собой всего лишь термин перевёрнутого смысла. Именно земщина, как институт самоуправления, через 20 лет после смерти Грозного спасла страну от катастрофы Смутного времени.

История развивается витками. Внимательный наблюдатель заметит удивительное сходство ситуации первой половины XVI в. и 90-х годов века XX-го. И на примере Грозного можно отчётливо увидеть, что такое политическая воля и ответственность за вверенную страну. Совсем ещё зелёный юнец под постоянной угрозой жизни сумел прижать к ногтю зарвавшуюся боярскую мафию. К сожалению, история не завершила своего витка в веке XXI, и современная «боярская мафия» не только сохранила, но и упрочила своё положение в России.

При детальном изучении внутриполитической ситуации на Руси эпохи Грозного, не перестаёшь удивляться вектору управленческой стратегии, потому что Иван строго следовал принципу «рыба гниёт с головы». Чистке именно «голова» и подвергалась, и не было ни одной репрессивной акции, хотя бы косвенно затрагивающей «низы». Именно поэтому Иван IV так почитаем в народе, и так ненавидим элитами. Отличный оратор, интересный собеседник, талантливый писатель – он фактически и стал первым настоящим модернизатором российской государственности. Западу же никогда не осмыслить русских мотиваций, не понимая самой сути православия. Им более понятны категории зверств и извращений. Да и не только Западу.

За год до смерти, уже больной и немощный, Иван составил поимённый синодик всех казнённых по его личному приказу. Он помнил каждого. В списке оказалось около 3,5 тысяч имён, в том числе и уголовных преступников. И это – почти за 50 лет власти, никем не ограниченной. В. Манягин пишет: «Во времена царствования Иоанна IV смертной казнью карали за: убийство, изнасилование, содомию, похищение людей, поджог жилого дома с людьми, ограбление храма, государственную измену. Для сравнения: во время правления царя Алексея Михайловича смертной казнью карались уже 80 видов преступлений, а при Петре I – более 120! Каждый смертный приговор при Иоанне IV выносился только в Москве и утверждался лично царем».

В начале нынешнего века определёнными церковными и околоцерковными кругами был поднят вопрос о канонизации Ивана Грозного. Веским аргументом в пользу решения вопроса послужило безусловное почитание личных заслуг Ивана перед Православной Церковью и государством со стороны таких авторитетов, как о. Николай Гурьянов, прп. Иоанн Кронштадтский, прп. Игнатий Брянчанинов, митрополит Иоанн (Снычев) и многих других. Последний, в частности, писал: «Как первый Помазанник Божий на русском престоле Иоанн IV, без сомнения, также почитался в народе после своей кончины как местночтимый святой благоверный царь. Тем более что перед смертью он принял великую схиму с именем Иона. Это почитание и отражают нимбы на нескольких известных ныне изображениях государя. До 1917 года на гробницу Иоанна Васильевича в Московском Кремле приходили простые русские люди просить царя о заступничестве в суде как небесного предстоятеля перед Праведным Судьёй».

Протоиерей Н. Извеков писал в 1916 году: «У гробницы его, по усердию многих богомольцев собора служатся панихиды с поминовением или одного имени Царя Иоанна Васильевича, или же с прибавлением к оному имён своих родственников».

Однако инициатива вызвала резко негативную оценку со стороны иерархов современной Русской Православной Церкви. В частности, патриарх Алексий II категорически осудил идею канонизации.

В задачу данной работы не входит обсуждение точек зрения, как противников, так и сторонников, а также определение уровня святости или греховности той или иной личности в истории. Но, несомненно одно: трудно оставаться святым, если тебе вверена судьба державы, окружённой со всех сторон атакующими врагами. Трудно оставаться святым, если ты ответственен за судьбу народа, шельмуемого и развращаемого ересями дельцов от Ватикана и многочисленных конспиративных сект. Трудно оставаться святым, даже если призван на служение самим Господом. И, наверное, если бы Иван позволил себе святость, мы бы сегодня жили в другой стране, потому что Великая Святая Русь перестала бы существовать уже тогда, а православие сохранилось бы лишь в преданиях. И в этом тоже было промыслительное предназначение первого русского государя.

«По плодам их узнаете их. … Так всякое доброе дерево приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые» (Мф. 7:16-20).

 

Ермолов Георгий Витальевич, редактор научно-публицистического журнала «Источник надежды»