Зона Умолчания. Часть 3

Часть 3. Среди Слов

ПРОКЛАМАЦИЯ

В комнатушку-ателье, где мы завершали работу по пересъемке архива на микропленку, вбежал радостно возбужденный о.Петар.

- В Шумадийи при горисполкоме СПО города Крагуевац основан «Совет за обновление монархии»! – И добавил как нечто существенное, – он составлен как из партийных, так и из безпартийных. Из всех тех, кто от всей души и сердца желает, чтобы Сербия как можно скорее стала счастливым королевством.

- Королевством типа Бельгии? Или типа Швеции?

Отец Петар немного смутился.

- Ну, почему же. Быть может, таким королевством, как Испания. По крайней мере, те, кто любит традицию, сможет объединиться вокруг трона, а не вокруг наших радикалов. Которые идолу демократии противопоставляют идолов национализма или, тем более, идолов коммунизма.

В разговор вмешалась Александра, которая органически не переваривала разговоров о Новом Мировом Порядке.

- Послушай, друже рус. Только не обижайся, ладно? Посмотри на глобус. Сербия – это маленькая точечка в этом страшном мире. Почему мы должны воевать против всех? И что принесла нам эта война?

Раненный в ногу минометчик Ац, который к «западникам» и к «современно мыслящим девушкам» относился довольно презрительно, тем не менее, поддержал Александру:

- Зато сколько всего мы потеряли? Все мое поколение – где оно? Те, кто должны были стать отцами – лежат в земле. Те, кто должен был пахать землю священного Косова Поля – мыкаются по базарам да ворочаются в переполненных спортзалах. А кто-то продает за полцены свои таланты в Чикаго… – Ац говорил неторопливо, выделяя акценты вспышками глаз, и выворачивая губы в презрительную гримасу. В завершение он, глядя на Александру, бросил: – а кто-то ищет себе мужа в Италии.

Чтобы не накалять обстановку и не уходить в ненужную сторону, о.Петар вернул наше внимание к «Совету за обновление монархии». Из необъятного кармана он вытащил сложенный вдвое листок и положил его на стол.

ПРОКЛАМАЦИЯ

«История – это наилучший учитель жизни для того, кто хочет учиться. И из истории мы знаем, что в те времена, когда «земли саблями делили, а головами межи расставляли», мы были наибольшим и наисильнейшим народом на Балканах. Под приснославной династией Неманичей главная артерия Балкан – Моравско-Вардарская долина – была нашей. После многовекового рабства под турками Шумадийя в первом и втором сербских восстаниях родила две новые династии: Карадьжорджевичей и Обреновичей.

Обе нам дали мудрых и храбрых князей и королей, которые окончательно освободили Сербию, а затем и расширили королевство на все сербские земли. Под девизом: «Брат мой – какой бы веры ни был!» и «Кто не будет для своего – своим, тот будет чужаком для господина», сербы под своей короной объединили и остальных южных славян.

Но, увы! Все, что сербский соборный и державотворный дух сумел создать за время монархии, пропало в эпоху республики. Коммунистическая идеология, привезенная из Германии, оглушила целую Восточную Европу, а национальный сербский корпус издробила. В процессе десербизации тех, кто «сербской крови и колена», сфабриковали черногорскую и мусульманскую нацию, а идеологическое разделение «выпятило» ненависть между разсербленными и сербами.

«Посмертыши» Броза расшматовали Югославию, а в столкновение втянули и иностранные войска, причем больше всего досталось Сербии.
Посткоммунистическая олигархия, собранная вокруг брачной пары Милошевич-Маркович и лжерадикалов Воислава Шешеля, привели сербский народ к столкновению с крупнейшей мировой силой. В результате ко многочисленным кризисам добавился еще и этот – военный.

«Совет» считает своим долгом довести до вашего сведения те соображения, реализация которых дала бы шанс сделать Сербию демократической конституционной и парламентарной монархией, увенчанной нынешним наследником престола – принцем Александром Карадьжорджевичем.

Королевскую Сербию никто в мире не мог бы наречь «последним бастионом коммунизма в Европе» Возвращением монархии в духовном обновлении на основе Православия и Святосавия , СПЦ стала бы духовным стражем и, тем самым, вновь заняла бы то место в сербском национальном бытии, которое ей и положено занимать.

Все внешние санкции автоматически были бы сняты самим чином коронации.

Сербия наилегчайшим и наискорейшим способом заняла бы свое место в Объединенных нациях и Европейском сообществе. Сербии бы была открыта дорога в МВФ и другие международные банки и фонды развития. Новая монархия имела бы большую поддержку и помощь от могучих и богатых европейских монархий: Норвегии, Швеции, Дании, Голландии, Бельгии, Англии, Испании и их властей. Тем более, что наша династия в сродстве с их владыками.

Король был бы гарантом уважения конституции и законов правовой державы и гарантом стабильности налоговой политики. Тем самым была бы восстановлена репутация Сербии в глазах всего мира.

Дошло бы до быстрого соединения с Республикой Сербской и укрепления сообщества с Черногорией при помощи создания персональной унии.

Все граждане королевства, без оглядки на нацию, расу, веру и другие различия были бы равноправны как в отношении своих прав, так и относительно своих обязанностей. Т.о. сформируются предпосылки для доминации прав человека.

Сербы из диаспоры, в особенности монархисты, имеющие свои фирмы, коммерческих партнеров и рынки сбыта во всем мире, вложили бы часть своего капитала на оживление хозяйства в Сербии. Влекомые экономическими интересами и выгодами наших ресурсов, они вместе с иностранными инвесторами сделали бы свои вклады в наши предприятия и помогли бы нам наиболее быстрым способом преодолеть экономический кризис, а с ним и все остальное.

Молодежь перестала бы выезжать, многие бы даже и вернулись, ибо Сербия создала бы им условия для трудоустройства и создания семьи на своей Родине.

Повышение жизненного уровня остановило бы белую чуму в Сербии и т.о. воспрепятствовала бы тихому исчезновению сербов.

Здоровое во всех отношениях Сербское Королевство наилучшим способом решило бы проблему беженцев и все споры с соседями, стала бы бесспорным фактором стабильности на Балканах и желанным участником во всех форумах Европы и ООН.

Реальность воплощения этих постулатов заставляют «Совет» призвать всех граждан, особенно молодых, без различия на то, являются ли они членами каких-то партий или нет, дабы они в своих кругах распространяли идеи обновления монархии. Ибо это способно стать спасением Сербии и всего Сербства».

Монархист-романтик иеромонах Петар сиял. Сидящий напротив него историк Влад Милосавлевич помрачнел и, опустив голову, процедил вполголоса:

- Дешевка это. Еще и примитивно состряпанная. Могли бы написать и поумнее.

Меня, честно говоря, смущал в этой прокламации политически корректный рапорт о присяге на верность МВФ-у и еще кое-что, поэтому я присоединился к Владу:

- А говорят, будто принц и по-сербски говорит-то едва-едва. Как же он будет властелином страны? Да еще в такое время?

- Так будут же советники. Парламент. Скупщина. Специалисты мирового класса. Советники и эксперты… – вступил в защиту прокламации Ац. Отец Петар кивнул.

- Так зачем же тогда король?

Влад ответил мне:

- Чтобы быть попугаем. Купят в антикварной лавке клетку. Посадят его туда. И он станет чирикать по тем шпаргалкам, что ему подсунут. Причем в этом позорищи он будет даже не глумцом , а, всего лишь, декорацией.

Отец Петар искренне удивился такой позиции:

- Влад, разве ты не желаешь перемен к лучшему?

- Отче, ты знаешь, я по матери русский. В России говорят, что «коней на переправе не меняют». – Предвидя обвинения в национализме и узколобости, он спокойно добавил:

- Но давайте посмотрим, каких лошадок они предлагают взамен. Что значит «большая поддержка и помощь от могучих и богатых монархий Европы»? Вот мне, например, жутко любопытно, - Влад слегка «разогрелся», – на основании какого интереса короли Швеции, Норвегии и так далее будут поддерживать Королевство Сербию? Это, во-первых. А второй вопрос уже интереснее: в чем именно будет заключаться эта самая «большая помощь и поддержка»? Разве нынешние короли такие уж большие богачи, чтобы из казны своих дворов выделять средства для банкетов нашего принца? Или они будут меня с тобою кормить? Или эти опереточные «монархи» такие уж влиятельные политики?

- Король – это помазанник Божий, – оборонялся монах-монархист.

- А что такое «помазанник Божий»?

- Это значит, что во время обряда Помазания на царствие, король становится преосвященным.

- Ну и что?

- Как это «ну и что»? Это значит, что мирская власть станет освященной.

- В чем же, интересно, это будет проявляться?

- Это будет проявляться в том, что в момент принятия важных для державы решений король будет защищен силою Благодати Божией.

- А как же он сможет отыскать этот момент принятия важных для державы решений, когда всё будут решать советники, эксперты и экономисты из МВФ? – Это уже опять я вмешался. – Пусть даже король и будет обладать каким-то «правом вето», да только как же он сможет быть независим от тех сил, от которых он-то как раз и зависим? Извините за неуклюжий каламбур.

- Да что тут непонятного!? – Возмутилась Александра. – Король – это просто европейский христианский символ. А власть будет у Парламента.

Девушку вновь поддержал Ац:

- Для того, чтобы депутаты занимались проблемами страны, а не тем, как же организовать проведение своего вождя к лидерству над страной, таким лидером и будет король.

Кажется, я совсем запутался:

- Так зачем же нужен король, если все будут решать за него? И какое он будет иметь право что-то запрещать, если он ничего не смыслит в политике? Насколько мне известно, он всю свою жизнь провел на своей ферме в Англии. У него же и мышление выработалось как у хуторянина.

О.Петар взволнованно перебил меня:

- Павел, ты что, не понимаешь? Король – это наша последняя надежда…

- Да понимаю я это. Только если мечтать о деньгах МВФ, то к чему были все эти войны? Вас ведь просто растоптали! Не верится что-то этой прокламации.

- Владыка Артемий сказал, что этот документ отражает дух демократической оппозиции.

- Это мы и так видим, – Влад вошел в устойчиво-взвинченное состояние. – Невооруженным глазом видно, что каждый абзац прицелен в свою собственную группу. Вначале пытается подкупить тех, кто настроен патриотически. «История… земли саблями делили… мы были сильнейшим народом…» Потом начинают будоражить потомков четников. Будоражат банальным антикоммунизмом. Правда, из осторожности называют коммунизм «идеологией, привезенной из Германии» – чтобы Россию, традиционно обвиняемую в экспорте большевизма, до поры до времени явно «не пинать». Вроде бы все правильно – Броз разрушил все, что у нас было завоевано. Да только одни ли «комуняры» виноваты в крушении Югославии? Если уж говорить начистоту, то давайте посмотрим, кто же создавал Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев?

- «Комуняры» разорили Сербию! – Теперь уже закипел Ац, – Своим Югославянским экспериментом «комуняры» разорили Сербию. Ради рождения и обновления унитарной Югославии мы, сербы, потеряли два поколения! Во имя процветания унитарной Югославии мы отреклись от веры, истории и традиции. Всё надеялись задобрить тех, кому не нужно было терять ни чести, ни флага, ни традиций. Ибо у них ничего этого и не было в помине. Своим югославянским экспериментом «комуняры» все сербские победы ХХ века обернули в поражения!

- Ац! Или ты запутался, или господа из демократической оппозиции вдалбливают вам явную ложь? Что, разве именно компартия «втянула Сербство в Югославянский эксперимент»? Югославия была создана не в 1945, а в 1918!

Влад перешел в контрнаступление:

- Всем, кто всерьез интересовался историей нашего народа, должно быть известно, что в создании Королевства южных славян были заинтересованы прежде всего Великие Силы. И в первую очередь – мировая масонерия, которую господа оппозиционеры могут называть так, как им заблагорассудится. Хоть даже и социал-демократией. А чтоб эта социал-масонерия не особенно расходилась, ее должен был сдерживать Ватикан. Ватикан знал, с кем имеет дело, поэтому и пытался не допустить расширения интернационала ростовщиков. Когда в Ватикане поняли, что всех южных славян не удастся объединить под властью Понтифика, то и государство – как инструмент реализации этой идеи – больше не понадобилось.

Не захотели сербы в латинство переходить – значит нужно просто оторвать Хорватию. А по пути прихватить какие-то из сербских земель. Дабы уберечь католиков от развращения идеями социал-демократии, которые перекочевали из Парижа в Белград, а из Белграда – в Загреб.

- Масоны. Новый Мировой Порядок. Тошнит уже от всего этого! – Зашипела Александра. Её глаза прямо почернели. Это так контрастировало со светлыми волосами и лицом, которое прямо на глазах стало покрываться пятнами. – Знаете что, борцы с Мировым Заговором, пусть лучше кто-то другой повоюет! У кого сил побольше! А? Что-то ни Маjка-Русиja, ни Китай против масонерии не борются?! Зато мы – герои! Кому все это нужно? – Александра много лет уже работала в международных организациях, поэтому владеть собою умела. Выплеснув в безопасном месте избыток негативных эмоций, она быстро взяла себя в руки. – Не нравятся вам масоны – вперед. Сражайтесь. А с нас довольно.

Последняя тирада была адресована уже лично мне. Высказавшись, Александра вышла из ателье и закурила. Мы продолжали разговор.

- Ну, а смысл-то каков в таком Государе? Государь помазуется на царствие, дабы поддерживать некий порядок вещей, который уберегал бы его подданных от ада. Причем поддерживать этот социальный климат он обязан при помощи всех доступных ему механизмов власти. Использовать все, что возможно, дабы уберечь подданных от того, чтобы «среда заедала». Ибо за души своих подданных он будет отвечать на Суде.

Если же подданные сгубили свои души из-за того, что эта «среда заела», то отвечать будет тот, кто эту среду воплотил в жизнь. Получается «нестыковка»: если социальная реальность будет урегулирована не королем, а специалистами из МВФ, то как же можно что-то спрашивать с монарха, от которого все равно ничего не зависит.

- Ты, Павел, совсем забываешь о Промысле Божием, – не сдавался о.Петар, - вначале пусть появится хотя бы то конституционный монарх, а там, даст Бог, станет он и настоящим.

- И ты, отче, всерьез веришь в то, что эти вот, - я кивнул на курящую Александру, которая стояла неподалеку от окна, - позволят это сделать? Да они из всех газетно-телевизионных щелей повыползают. Раззвонят об ущемлении демократии. Самодержавие может ограничиваться Традицией Церкви. А что говорил Вук по поводу Церкви? «Люблю я Церковь, но не должна Сербия превращаться в Православный Иран. Не должна, да, к счастью, и Сама Церковь на это не претендует». – Эту фразу Драшковича я знал наизусть, поскольку сборник его речей, изданный спецвыпуском журнала «Српска Реч» вот уже неделю лежал на моем столе.

МИРОТВОРЦЫ

Однажды, слушая кантату Прокофьева «Александр Невский» – «психоделическую» её часть – мне подумалось, что, наверное, душа обезглавленного русича и душа юного тевтонца, провалившегося вместе с конем и доспехами под лёд Чудского озера, достигнут Обители Успокоения одновременно. «В чём застану, в том и судить буду…»

Русича Он застанет с крестом на остывающей груди, германца – с крестом на леденеющей мантии. Но смотреть-то Он будет не на то, что снаружи, а на то, что внутри.

И ведь, может, будет так, что душа именно этого германца, ушедшего на дно, будет так же чиста, как и душа обезглавленого им в бою русича, который сражался за свою Родину?

Выходит важно даже и не то, с кем ты, а то, каков ты? С какой целью идешь? И к какой цели?

А что, если этот тевтонский крестоносец искренне верил в то, что несчастных схизматиков нужно избавить от тьмы неведения, тьмы, ведущей в Вечную Погибель?

Нельзя же все сводить к лукавым латинам, манипулирующим индульгенциями. Впрочем, даже если крестоносец шел во имя отпущения грехов, то разве это не означает того, что он уже приблизился к покаянию? И разве не таких – Царствие Небесное?

***

Рядовые бойцы подразделений НАТО пришли в долины Метохии и Косова Поля не за индульгенциями. Среди них и христиан-то не так уж много. Хотя внимательно приглядевшись к солдатам, которых наняли негласные короли Атлантической Цивилизации, можно заметить, что состав их неоднороден.

Итальянцы, испанцы и португальцы пытаются сопротивляться американизации, уже проглотившей северно–западную Европу; германцы пока еще очень осторожно дистанцируются и от тех, и от других; зато экс-братья по поводу и без повода клянутся в преданности звёздно–полосатому.

Доходит до курьёзов.

Приехали из «самостийного» Киева офицеры милиции. Один из них угодил служить плечом к плечу с итальянцами. Приходится бывать в составе делегаций KFOR в сербских монастырях. Нужно как–то определить свою конфессиональную принадлежность – потому как итальянец, какой ни есть демократ, а, заходя в православный храм, на свой латинский начин крестится и свечку ставит. Может он и не особенно верующий, но церковь – это свято, потому что церковь – это Рождественская Месса всей семьей во главе с мамой. Папа командует в других местах, а тут, на мессе, мама – главный специалист. Ну-ка, скажите настоящему итальянцу, что Мама – это пустяки!

Помню, перед Рождеством (по новому стилю) отпускали группу бойцов в отпуск – в Италию. Бойцы – бегом в монастырь, покупают не только иконки и свечки, но и разные безделушки. Спрашиваю:

- Зачем это вам? – Уж больно сентиментальными были эти сувениры – в духе фарфоровых слоников.

- Ты что не понимаешь?! – Мой добрый приятель Андреа Данти сделал комичное лицо, в котором органично сочеталось благоговение, священный ужас и сыновья любовь. – Да как же можно приехать на Рождество к маме без церковного подарка!?

И вот как раз, учитывая все это, офицер киевской милиции, попавший служить к итальянцам, попал в затруднительное положение. Во–первых, он понятия не имел, как нужно вести себя в храме – ибо был там пару раз в жизни. Во–вторых, итальянские солдаты – это тебе не общечеловеки, с которыми даже и не нужно особо напрягаться: «ибо Значит нужно проявить как-то свою православность. Но называть себя православным неохота, ибо тогда итальянскому полковнику, как человеку порядочному, будет непонятно: почему же тогда украинец не солидарен с единоверными ему сербами и москалями?

Назвать себя католиком интеллигентного вида милиционер тоже не рискнёт – а, ну как затянут в костел на мессу – да там еще не на ту скамейку сядешь? У нас то проще – стал себе и стой. Помашет поп кадилом – можно будет и перекреститься: дескать, глядите: я не гордый!

Наш герой находит поистине гениальное решение: объявляет себя униатом. Т.е. он–то, конечно же, за Церковь (ну а как же иначе?). И всей душой с цивилизованным миром. А, значит, и с Папой (хватит уже «тюрьмы народов»!). Да вот в храм приходилось ходить ортодоксальный (КГБ – это не шутка). Так что с обрядами там и с солидарностью пока, извините, каша.

Но, дайте срок. Дайте срок.

***

Мы обедаем в маленькой комнатушке-трапезной в монастыре Будисавцы. За столом сидит капеллан и несколько португальских офицеров. Один из них прошел Боснию. Нам легко общаться: дело в том, что они понимают по аглицки так же плохо, как и я, поэтому наши словарные запасы почти совпадают. Кроме того, искреннее застолье, не превращающееся в безобразную попойку, всегда настраивает на дружеский лад. Значит, и недалеко до единодушия.

Я предлагаю выпить за приятные сюрпризы: португальцы ожидали увидеть монстров–головорезов, а увидели людей. Мы ожидали увидеть панкообразных «коммандос» наподобие героев голливудских боевиков, а увидели людей с нормальной прической и даже здравым рассудком.

И пусть эти образы, впрыснутые в наши сознания, останутся на совести тех, кто обслуживал информационную компанию, сопровождавшую все то, что нас привело сюда. В конце концов, если бы не пропаганда, то мы бы и не встретились. Нет худа без добра.

Вышли на воздух. Сели на траву в тени колокольни. Хорошо. И мух не видать.

Португальский офицер спрашивает меня, какой я веры?

- Православной.

- И я тоже, – говорит офицер, глядя в глаза. – Только об этом не болтай. А то у меня могут быть осложнения с «общечеловеками». Когда я воевал в Боснии, я женился на сербиянке. Она родила мне сына. Сына крестили по–православному. А если у меня жена и сын – православные, то разве я могу быть для них иноверцем?

Я знал, что на войне атеистов нет. Впрочем, я был знаком с одим испанским гвардейцем, который сомневался. Так ведь он каждую ночь проводил без сна. А не так, как общечеловеки: что–то–есть–и–хватит–об–этом. Недосуг.

Недосуг?

***

И если соотечественники приносили, в основном, огорчения, то западно-европейцы зачастую приятно удивляли. Речь идёт о простых парнях, которые отправлялись – кто ради заработка, а кто еще из–за романтики – в солдаты.

Потому как «цивилы» – представители всяческих ОБСЕ, UNMIK или же «Врачи Без Границ» – чаще всего оказывались уже безнадежно отравлеными глобалистической ложью и превращены в эдаких «цифилизованых соросят».

При относительно близком знакомстве оказалось, что житель Европы, освобожденный от телегипноза, способен не только помочь монахине подоить корову, но и вообще рассуждать совершенно здраво. В эти мгновения я старался перевести разговоры с общих тем типа: «достоинства португальского сыра и портвейна в сравнении с чизбургерами и кока-колой», – на темы того, чем чреват глобализм и каким именно макаром скажется эта самая «интеграция в общемировое сообщество» на каждом отдельно взятом кошельке.

Про апокалиптическую Печать Зверя я, ясное дело, помалкиваю: в лучшем случае вызову ассоциации с каким–нибудь голливудским боевиком, а в худшем – воспримут за какого–то очередного сектанта. Надо полагать, они и в буржуинстве уже нормальных людей достали.

Португальские солдаты признаются, что телевидение внушало им, что тут им туго придётся от сербских террористов, вырезающих мирных албанцев, а вышло с точностью до наоборот. И приходится им оборонять сербские гетто от албанцев, которые стремятся к этнически чисто албанскому Косово.

Дело тут, естественно, не в кротости и законопослушности сербского народа, а в том психозе, который буквально вытолкнул из провинции более 200 тысяч сербов. Поэтому для шиптарских террористов, приходивших в обезлюдевшие деревни, не составило никакого труда вырезать остаток сербов.

После того, как Войско Югославии покинуло этот край, эпидемия истерии охватила практически всех. Зная повадки шиптарей, сербы не тешили себя иллюзиями по поводу провозглашаемого «общечеловеками» мультикультурия. Поскольку же практически все ощущали себя причастными к гражданской войне, то теперь, когда судьба отвернулась от сербов, от врагов можно было ожидать чего угодно: от унизительного изгнания на глазах у односельчан–несербов до пленения и отправки на тайные базы где, по слухам, содержались потенциальные доноры «запасных органов».

По словам митрополита Черногорского Амфилохия, можно было бы забаррикадироваться и отстоять хотя бы район Патриаршей улицы г.Печь. Идеологом совместной обороны был крепкий жизнелюб Вук Маркович. Беженцы рассказывали, что когда наутро село в панике начало эвакуироваться, то Вук демонстративно начал возиться со скотиной – дабы хоть так пристыдить соседей. Он никому не причинил зла, напротив, имел друзей и среди шиптарей–католиков, и среди мусульман. А если бы на него напали бы бандиты, то он, по крайней мере, сможет за себя постоять.

Но реакция родни на отказ эвакуироваться шокировала даже видавшего виды Вука. Сыновья предупредили его о том, что если он будет сопротивляться отъезду, то они его… застрелят. По крайней мере, они будут уверены, что над ним не издевались, не надругались, и они будут знать, где его могила. Смекнув, что это уже не шутка, пришлось присоединиться к бегущим…

Этот случай удивительно напоминает легенду об убийстве Карадьжорджем своего отца. Согласно легенде, отец не собирался сопровождать сына, бывшего вождём повстанцев, предпочитая скитаниям возвращение в родные края, порабощённые тогда турками. Карадьжордж решил так: пусть лучше старик погибнет от его пули, нежели достанется в руки палачам. И убил отца.

***

Миротворческие силы КФОР вошли в долину Метохии и Косова Поля 13 июня 1999 года с целью обеспечения мира и безопасности всем жителям провинции. И, несмотря на присутствие в крае 40 000 бойцов элитных подразделений НАТО, представителей ООН и многочисленных неправительственных организаций, сотен репортеров со всего мира, уже на протяжении первых пяти месяцев оккупации, албанскими боевиками было осквернено и уничтожено более 70 сербских православных святынь – церквей и монастырей. Уже к августу число убитых сербов достигло 350 человек, а похищенных – 450. Неизвестно, сколькие из них еще живы. Раньше была надежда на то, что похищенных прячут с целью обмена на албанцев, находящихся в югославских тюрьмах. Но надежда эта стремительно тает.

Были ограблены, сожжены и разобраны на стройматериал тысячи и тысячи сербских домов.

Мир, не являющийся миром, изгнания и убийства, этнические чистки края от неалбанского населения, разрушение символов Сербской Культуры с каждым днем все больше и больше убеждают всех честных представителей «общечеловечества» в том, что миссия в Косово и Метохии безнадежно провалена.

Православные люди убеждены ещё и в другом.

Мы видим, что «зачистка» священных долин от «сакральных объектов ортодоксальной церкви» прошла по плану. Вначале «Милосердный Ангел НАТО» разрушил инфраструктуру промышленно развитой Сербии. Причём совершил это с высот, недосягаемых для югославского ПВО. Потом представитель Кремля вынудил Милошевича капитулировать . Следствием капитуляции был вывод из края армии, которая практически не пострадала от бомбардировки, которая была преподнесена телезрителям как «высокоточная». Потом в долины спустились албанцы, которые и сокрушали все то, что напоминало о Сербстве. Шиптари помнили о том, что даже «умеренные» сербские национал-демократы провозгласили девиз: «Границы Сербии там, где её могилы». В это время бойцы КФОР были озабочены тем, чтобы закрепиться на стратегических рубежах и подготовиться к возможному вторжению сербов, которые могли не сдержаться при виде того, как святыни обращаются в пепелища и затем – в скопища мусора и нечистот.

Мешать взвинченным шиптарям «спускать пар» – приказа не было.

Некоторые натовские офицеры-католики догадались о том, что они при их непосредственном участии не просто уничтожались символы православной Сербии, но с лица земли сметались кресты Христовы. Кресты, которые так мозолят глаза новым хозяевам некогда христианской Европы.

Вот, похоже, какую миссию выполняли наёмники очередного Хазарского каганата…

***

Грязные дела – чистыми руками.

Сколько раз уже так было. Сколько еще суждено сему повторяться? Наверное, это будет одной из причин того, что Господь остановит таки Колесо Истории. Потому что если чистые души гибнут, отправляемые на смерть теми, кто под шумок войны обделывает свои вонючие делишки, то выходит так, что земля наша создана для этих самых… Ну тех, кто не то, чтобы живёт, но, скажем так, «…еще жуёт». И, выходит так, что жуёт тем лучше, чем больше гибнет тех, которые получше. Разве для этого Господь создавал эту Землю?

ЭКУМЕНИСТЫ

По-разному ведут себя в православных церквях дети разных народов.

Поляк Ежи, заходя в собор, клал земной поклон, а французские солдаты фотографировались в стиле «китч» на фоне иконостаса; многие испанцы и португальцы подходили к аналою и прикладывались к иконе, а некоторые голландцы даже не снимали головных уборов. Чаще всего нам доводилось сталкиваться с итальянцами.

Однажды, после того, как группа итальянских офицеров побывала в монастыре Високи Дечани на обряде пострижения в монахи, выходец из Бразилии капитан Муче растроганно говорил нам:

- Теперь я понял, что своими догматами вы сумели сохранить то, что ускользает из нашей католической церкви.

Во время богослужения капитан осенял себя крестным знамением по православному, целовал раку с мощами и подходил под архиерейское благословение. Но экуменистом в вульгарном смысле слова он, разумеется, не был.

***

Экуменисты требуют отдельного разговора.

В отличие от наших экуменистов, западные радетели объединения христианства руководствуются не безразличием, а как раз наоборот.

Эта история произошла в монастыре накануне Рождества. Тогда к нам зачастили группы экуменически настроенных харизматов из США. Но были и группки, сформированные тут – на Косово. Одна из таких группок пожаловала к нам.

Группка была очень комичной даже внешне – чернокожие американцы во главе с литовцем. Так его насельники монастыря и прозвали: «Литуанец – шеф црнацов». Я проболтался литовцу о своём происхождении – в результате чего разговор охладился, но зато перешел на русский язык:

- Знаете, что! Пора кончать с амбициями по поводу каких-то обрядов. Необходимо объединяться перед опасностью нового врага, – чеканил «шеф црнацов», – New Age опаснее большевизма.

Поскольку передо мною был харизмат, то использовать аргументацию об апостольском преемстве или собственно аскетические понятия было бессмысленно. Человеку, считающему догматизм не просто пережитком, но и опасным барьером, который разъединял тех, кто должен быть в одном строю, бесполезно говорить об охранных задачах догматики. Поэтому я решил использовать аргументацию другого уровня.

- Понимаете, – стараюсь говорить очень медленно и спокойно, – одно из наиболее существенных разногласий между христианским Востоком и христианским Западом – это вопрос конечной цели и смысла истории. На Западе торжествует сейчас миф о бесконечном прогрессе. Следовательно, любое событие оценивается именно в этой перспективе: как приближающее либо как отталкивающее от глобального всепланетного царства любви.

Мы, православные, это всепланетное царство воспринимаем совсем наоборот. Ибо согласно православной эсхатологии, это глобальное царство будет приуготовлено для Антихриста – иудейского Мошиаха. Которого вы, экуменисты, сами же хлебом-солью и встретите.

Вы уже сейчас создаете ему инструмент управления. Сами же структурируете человечество, да еще и втыкаете этому самому человечеству в головы электроды. Как же мы можем с вами объединяться? Во имя чего? И во имя кого? Во имя того, кого часть иудеев по роковой ошибке примут за Мошиаха?

Литовец был потрясен. Он не стал мне приводить никаких цитат из вытащенного уже было из ножен сборника библейских изречений. Очевидно, что с такой аргументацией он встретился впервые. Он задумчиво пробормотал лишь:

- Об этом стоя не говорят. Об этом нужно говорить не на ходу. Нужно все это как следует взвесить…

Этот эпизод лично для меня был очень важен. Многие ревнители Православия в нашей стране путают феномен экуменизма с феноменом синкретизма. Суть синкретизма – «каждый по своему прав, ибо все относительно». Воплощением синкретизма является культура New Age. Конкретная цель каждого из адептов этого учения – это пребывание в особом состоянии, которое провоцируется различными методиками.

Но ни в коем случае не нужно смешивать экуменистов с синкретистами! Поскольку это приводит лишь к недоумению. Ибо все гораздо хуже.

Экуменисты одну из своих задач видят именно в том, чтобы противодействовать распространению неоязычества. И для объединения своих усилий пытаются сформировать общехристианский фронт сопротивления. Но в том-то и дело, что вынужденная дружба против колдовства приводит к дружбе во имя лжи. Имя этой лжи – Мессианская Религия. Мессианская Религия – это религия ожидания Мессии. Причем существуют как бы совершенно разные формы ожидания Мессии, как ортодоксальная – иудейская, так и различные внеиудейские формы мессианства. И когда придет время лже-Мошиаха, то не исключено, что эти все ведьмы из Сеула или же рериховки из районных отделов народного образования, будут принесены в жертву руками самого же Мошиаха. Они ему больше будут не нужны.

***

Немцы приходят в православные храмы оккупированного Космета как в музей. Но, с «музейно-культурологической» точки зрения, для «общечеловека» могут быть интересны далеко не все церкви.

Тем более что так уже было, к примеру, на Северном Кипре, контролируемом турками. Все храмы, расположенные в этой части острова, превращены в музеи. Вот как об этом рассказывает историк Николай Викторович Баландинский.

«Такие «музеи» находятся практически в каждой неразрушенной Православной церкви на Северном Кипре. Убранство почти не тронуто, наоборот, сюда свезли кое-что из уже закрытых храмов.

Вообще это явление очень характерное для этих мест. Поставить свечку разрешено лишь в нескольких маленьких церквах, да и ставить их, по большому счету, уже некому. Приспособить под хоз-помещение или под ресторан вроде как бы в наше время неудобно – могут подумать худое, а так – «музей икон», вполне культурное учреждение. Все-таки лучше, чем просто «музей атеизма». Если есть статус музея, то и службу проводить в музейных стенах несподручно.

Есть, правда, одно обстоятельство. С чисто художественной точки зрения «экспонаты» представляют небольшой интерес. Большинство икон написано монахами в XIX-XX вв. Они могут быть по-настоящему дороги только верующим православным людям, изгнанным из этих мест. Так что «музейная» трактовка не срабатывает. В одной из горных деревень, облюбованной английскими пенсионерами, встретил неожиданно соотечественницу, вывезенную родителями из Петрограда после революции, сохранившую русское имя Надежда. Она является, возможно, последней хранительницей церкви… Надежда и поведала о негласном, но строжайшем запрете православного богослужения на Северном Кипре «…по политическим соображениям».

Какая по большому счету разница: разрушена церковь или просто превращена в музей? Молитвы-то в ней все равно нет.

ЗИМА В ДОЛИНЕ

Совершенно незамеченным прошел Новый 2000-й Год. Для монастыря это всего лишь пятница, постный день во время Рождественского Поста. Особого повода для гулянки не было и у молодежи, обитавшей в гетто. Сербы не празднуют Новый Год по григорианскому календарю. Зато Српска Нова Година или, по-нашему, Старый Новый Год, отмечается широко.

Кстати, к календарю тут относятся очень серьезно. С этим я столкнулся еще в Цетинье. Прежде, чем приступить к исповеди, духовник монастыря о.Иоаким, строго выспрашивал у меня: «Не униат ли я?» и «Какого календаря та юрисдикция, к которой я принадлежу?»

Но 31 декабря случилось все-таки нечто, что дало повод для вечерней встряски. Диктор итальянского радио сообщил о произошедшей в Москве смене президента.

Я понимал, что для моей Родины, которую отставной вождь позволил растерзать, хуже уже некуда, поэтому с чистой душою решил устроить жителям резервации небольшой праздник. В честь празднования «милениума» электричества не отключали – поэтому практически все «цивилы» собрались в монастырской гостиной у электрокамина.

Тут же работала радиостанция, и можно было связаться с Белградом, где легендарный радист Миленко каждый вечер выходил на связь с теми сербскими резервациями Косова и Метохии, которые имели радиопередатчики. Изо дня в день, проводив глазами полупустой поезд Белград-Бухарест, Миленко нырял на чердак в свою радиодиспетчерскую. Тут, в холодной каморке, он выходил на связь с теми, кто остался ДОЛЕ, и принимал заказы на связь. Потом он созванивался по телефону с теми, кого желали слышать, и затем соединял телефон с радиоэфиром.

Перед отъездом я зашел в эту диспетчерскую нашего доброго ангела Миленко. Каморка Миленко была завалена русскими и немецкими радиолюбительскими журналами. Он просил меня привезти из России радиосхему Веги-112-С, приспособление для наматывания обмотки трансформатора и три микросхемы. Вот, о чем просил меня человек, который той страшной осенью ежевечерне для ВСЕХ обитателей сербских гетто Космета был реальным олицетворением Континента. Континента, который был где-то страшно далеко от нашего острова по названию Печь Патриаршия.

Но о Путине мы узнали все-таки не от Миленко, а от итальянцев. Что ж, попытаюсь превратить это сообщение в «последний шанс». Мы устраиваем вечеринку. Игуменья монастыря м.Феврония интересуется:

- Почему не идете спать?

- Русы скинули Ельцина!

- Все равно не нужно долго засиживаться. Нужно молиться.

Матушка игуменья уходит. Я устраиваю коктейль. В стаканы разливается припасенная мною для особого случая бутылка шампанского (которое, впрочем, оказывается заурядной «шипучкой»), туда же идет белое вино из итальянских тетрапаков, а для пузырьков намешивается газировка «7-up». Это – для женщин. Мужчин я угощаю водкой «Финляндия», которая, судя по «аромату», произведена была где-то в Хорватии. С ракийей эту отраву даже не хочется сравнивать, но Сава объясняет своим соотечественникам, что «русы пьют такую водку, потому что у них в Русии Сибирь. А в Сибири «хладно». Вот русы и пьют, чтобы не мерзнуть».

***

Всякое утро в монастыре Печь Патриаршия повторялось одно и то же. После литургии, которую служили теперь в теплой домовой церкви, все население монастыря собиралось в ожидании ручака на первом этаже нашего конака. Холод загнал сюда и Данилу, профессора. Всю осень он потратил на подметание монастырского двора.

- Вот, листья пересчитываю. Я же математик.

Данило потерял во время этой войны самое дорогое, что у него было – библиотеку, собранную со всего мира. Теперь ему вообще ничего не хотелось в этой жизни. Неизвестно: были ли у него дети? Последние годы он провел в одиночестве. Занимаясь дегустацией изысканных вин, которые он мог себе позволить. Был он крупнейшим математиком в этом крае. Преподавал в Приштинском Университете. Но студенты всё более и более удручали его своей дремучестью, что, в числе прочего, и привело к тому, что Данило стал циником.

Он был небольшого росточка, с изящными аристократическими пальцами, которые выдавали в нем гитариста, впрочем, судя по длинным ногтям, он уже давно не музицировал. Съежившееся лицо его обрамлялось классической академической гривой и бородкой клинышком. Обычный нормальный профессор. Часть сестер жалела его, другие – просто терпеть не могли, считая, что после выпивки лицо его начинает напоминать козлиное. Выпив, Данило заводил разговоры о том, каким образом все могло повернуться, если бы…

- Надо было слушать таких людей, как Макиавелли. Это был умный человек. Захотелось быть героями. Сидим теперь в гетто. Тебе, рус, этого не понять. Вы, казаки, еще не познали цивилизации. – Почему-то Данило в своем сознании помещал меня в рамки «Тихого Дона». – Разве можете вы судить о жизни, не ощутив ее дыхания? Вам легко быть героями: вам нечего терять. А мы потеряли всё… Прав был Макиавелли.

Профессору вторит Александра:

- Когда Мадлен Олбрайт предложила лудаку Слобе заполнить бланк соглашений, то она сказала ему: «Пиши, что хочешь. Можешь написать, что шиптари – террористы. И мы пересажаем их в Гааг. Хочешь, напиши, что они патологически опасны – и мы депортируем их в Албанию. – Александра прищурила глаза, - Пиши все, что хочешь. Но последней точкой соглашения должна быть наша база в Косово. База NATO». Она давала ему чистый бланк. С одним лишь пунктом. Все остальное он должен был вписать сам. Но он оказался лудаком. А расплачиваемся за его глупости мы!

- Не совсем так. Те, кто был особо буйным, энергию свою направил не на протест против режима Слобы, а на погром американских забегаловок. А Западу этого и надо было. Где теперь реальная оппозиция? Всё. Нет ее. Это значит, что после того, как они скинут-таки Слобу, посадят на его место того, кого посчитают нужным. А таких людей как Макиавелли или, хотя бы то таких, как Тито больше нет.

Данило нервничал. Он ждал Луизу, вдову своего покойного брата. Луиза – итальянка, вышедшая когда-то замуж за высокопоставленного красавца-офицера. Потом карьере мужа пришел крах, но времена репрессий прошли, и их семья поселилась тут, в автономном крае Косово и Метохия. Сейчас Луиза работала на радиостанции округа Пейя. Пейя – это шиптарское название города Печь. Условие найма на радио – знание албанского, сербского и итальянского языков.

Луиза ведет передачи на сербском. Все шесть минут в сутки. В передачах не рекомендовано рассказывать о собственно сербском, ибо это может быть истолковано либо как разжигание межнациональной розни, либо как межрелигиозной, либо – провоцировать экстремизм и нарушение международных договоренностей. Новости спорта также не рекомендуется освещать, поскольку незачем напоминать сербам о том, что они больше не являются гражданами Югославии. Что же остается?

Остаются «хороскопчики». Они – «общечеловечны». Потому и безопасны.

Данило ждет Луизу, а Юлка – тех, кто принесет ей весточку о сыне.

СЛАВОЛЮБ

Славолюб пропал без вести две недели назад. Я хорошо запомнил тот вечер, когда он ушёл от нас. В тот день было ненастно.

Раздраженные пальцы дождя швырялись в окна оборванными листьями, и эти листья зависли в каком-то небытии, распластанные силою призрачного ветра на прозрачном оконном стекле. Ветра вроде бы и не видать, однако, вот же следы его! Вот же оборванные ветви и листья! Что еще нужно показать тем, кто всё ещё не видит ветра? Может быть, нужно швырнуть в лицо пригоршню брызг зимней слякоти? Чтоб ясно стало, что есть не только то, что видно глазами.

Я сидел у окна и перечитывал недописанное письмо:

«…Однажды мальчишка из Ораховца показал мне любопытную вещицу – картинку из упаковки жевательной резинки. На первый взгляд, в этой самой картинке с баскетболистами не было ничего особенного: точно такие же собирают многие дети во всем мире. Вполне обычные спортсмены, вполне обычные болельщики с национальным флагом. Впрочем, флаг был не совсем обычным. Расцветка – триколор. А вот герб на нём подкорректировали. Вместо золотого сербского креста красовался семиконечный зелёный листик конопли: международный символ либерализации лёгких наркотиков. И надпись: "Беззаботная Сербия" (Безбрижна Србиjа)…»

В комнату постучали. Вошел Славиша. Говорят, что шиптари из УЧК его уже поставили было к стенке, но затем пощадили. Вот у него и «съехала крыша». С тех пор, как он находился в монастыре, его усиленно нашпиговывали успокоительными. В результате он был сильно заторможенным. Сейчас он был несколько не в себе: врач, наблюдающий за ним, порекомендовал попробовать воздержаться от того, чтобы поить его успокоительными лекарствами – в этом случае он не имел уже никакого шанса прийти в себя. Вот уже три дня Славишу не поили «колесами», и он, вроде бы, начал оживать. Вместе с тем к нему возвращалась нервозность.

Вместе с нервозностью к нему возвращалось и сознание. Он стал даже разговаривать помаленьку. Разговаривать с ним было очень тяжело: ответ на вопрос мог прозвучать через минуту, а то и позже. Я старался не разговаривать с ним. Не люблю я фальши, тем паче, «сюсюкания». Но, по возможности, я уделял ему свое время. Когда было ещё тепло, и мы работали в ателье с утра до ночи, Славолюб заходил к нам, и мы усаживали за его компьютер, загружая какую-нибудь несложную игрушку. Когда же «болесник» заходил ко мне в номер, то я располагал его у электрокамина и включал магнитофон с греческой или сербской музыкой. Эта музыка была в радость больному человеку. Мне казалось, будто я чувствую его.

Поскольку мне казалось, что я могу чувствовать его состояние, то и он вполне мог ощущать мое расположение к нему. Я побоялся, что он сможет нащупать мое раздражение и обжечься. Это самое раздражение было ответной реакцией моего немощного существа на всех тех, кто отвлекал меня от «работы по прорыву информационной блокады». Дабы не отпугнуть Славишу своим раздражением, я включил магнитофон погромче и предложил ему выпить.

Естественно, сока. К тому времени мой шкафчик уже представлял собою неплохой буфет. Там было пиво, ракийя, вино из Ораховца, а также вино из тетрапаков, которое мы выменивали на рыбу у итальянских солдат. Вино было отвратительного качества, но я использовал его исключительно в качестве полуфабриката для изготовления согревающего кровь напитка. Когда давали «струjу », можно было разогреть на электроплитке эти отходы сицилийского винопроизводства в большой кофейной джезве почти до кипения. Затем добавить в него немного меду. Таким образом мы спасались от холода и сырости.

Конак отапливался один час в день. Еще час-другой в комнатке мог работать электрокамин: электричество подавалось в течении нескольких часов в сутки, а камином нужно было делиться. И ладно бы просто по утрам шел пар изо рта (это даже и неплохо по своему), по крайней мере, не душно, но ведь из-за этого самого холода коченеют пальцы. И ничего нельзя написать. Не только потому, что от холода не гнутся пальцы, но и потому, что думаешь не о том, о чём нужно, а исключительно об этих негнущихся пальцах.

Сейчас было тепло. Это значит, что можно думать о чём-то другом, о чём-то достаточно отстраненном.

- Коньяк!

Я не понял в чем дело.

- Коньяк! – повторил Славиша, кивая на стаканчик с яблочным соком. Настоящим соком – с мякотью.

- Да, Славиша. Может, для тебя оно так и есть.

Он усмехнулся.

А я вернулся к своей писанине.

Славиша начинал меня «напрягать», но я старался сдерживать свои эмоции.

Ибо он мог их почувствовать. Мне не хотелось, чтобы он воспринимал меня так, будто я гоню его. Заложив закладку в той книге, которую я изучал уже несколько дней, я вернулся к письму.

Отключили электроэнергию. Теперь я уже не мог отвлекать сидящего рядом со мною Славишу магнитофоном. Но на общение с ним не хватало ни времени, ни сил. Казалось, будто моя душа разрывается между человеком с судьбой, искалеченной чьим-то злом, и каким-то важным и большим открытием. Пока было тепло, нужно было записывать:

«…И все же есть во всем происходящем нечто обнадеживающее. Сербская история знает немало парадоксов. Наиболее ярким парадоксом было обновление Печки Патриаршей в 1557г. Впервые в истории сербский народ объединился... Сейчас, когда рухнули все политические границы, это стало возможным. Сербы, живущие во внутренних просторах Османской империи, утратили политическое разграничение. Они имели единое священство, причем священники были хорошо образованы и пользовались уважением в обществе. Народ, в отличие от средневекового состояния феодальной раздробленности, стал единым коллективным понятием... Именно это обусловило, спустя несколько веков, освобождение…»

- Я пошел, – промолвил Славолюб. Помолчав, он повторил: – Пора уходить. Хвала за све. Хвала .

Похоже, что Славолюб собирается покинуть мою комнату. Наверное, решил пойти на вечернюю службу. Что ж, для него это будет полезным. Да и мне спокойнее. Тем более что мысли выстраивались в такую стройную систему – только успевай записывать.

Спустя час с небольшим, довольный написанным, я спустился вниз – в нашу «домовую церковь». Церковь была расписана относительно недавно. В стиле, который называют «неовизантией». Служба заканчивалась и все вышли в прихожую. Тут, в прихожей за столом, беженцы прилеплялись друг к другу тогда, когда во всем крае отключали свет, и в долину спускался мрак.

На столе стояла лампа-керосинка, ваза с букетиком сухих цветов и пустая рюмка. За столом сидел пьяный Данило.

- О! Юный мыслитель. Ты, случайно, не видел Славолюба? Нашего счастливчика – Славолюба, которому до всего этого, – он взмахнул руками, – нет никакого дела?

- Нет, не видел. Он заходил ко мне, а где он сейчас – я не знаю.

- Юлка сказала, что он – с тобою.

- Да, он был со мною, но не целый же день мне возиться с ним? – Я стал оправдываться, и это начинало меня раздражать. – Есть же у меня и другие заботы.

Вошла Юлка – мать Славолюба.

- Павел, Славиша с тобой?

Вчера несчастный провел в моей комнате целый день. Я не видел, чтобы он хоть когда-нибудь работал в монастыре, хотя трудотерапия могла бы быть эффективной. Не желал он работать физически, поскольку призыв к работе ассоциировался в его сознании со смутными воспоминаниями о «наездах», когда его, тогда еще солдата срочной службы, пытались унизить, заставляя выполнять работу, презренную для черногорца. Пока было тепло, он еще мог просиживать часы напролет под деревом на монастырском кладбище, но вот пришла холодная пора – и приходилось мыкаться по всей территории монастыря.

Временами – когда он страдал от простуды – он сидел безвылазно в своей комнате и курил. Дым распространялся по коридору – и за это Славише доставалось от монахинь. Он слушал упреки молча, а, в конце концов, просто тихонько смеялся в лицо той, кто отчитывал его на этот раз. Смеялся он беззлобно и быстро прятал глаза. Видя, что от нравоучений нет никакого проку, упреки переадресовывались уже Юлке.

Юлка была учительницей, на пенсии. Она была большой патриоткой Югославии и теперь, когда все рушилось, она болезненно воспринимала все те разговоры о политике, которые сводились к тому, что: «Слобо jе крив за све! ».

- Сказал как-то Господь Слобе, что через два месяца настанет Конец Света. И что бы вы думали? Уже утром в «Дневнике» на РТС сообщают: «Вчера господин Председник принимал Господа Бога, Который прибыл в Республику Югославию с официальным дружественным визитом. Встреча Господа со Слободаном Милошевичем проходила в теплой, непринужденной атмосфере. Благодаря феноменальным дипломатическим усилиям главы нашего государства, Конец Света удалось отложить на два месяца!»

Юлку коробили эти анекдоты, и однажды в ответ на анекдот о супруге президента Мире Маркович, учительница-пенсионерка пробормотала что-то в адрес демократов, стоя у раковины с мытьем посуды, и даже вспыхнула. Но быстро погасла, поскольку в монастыре шла закулисная «гражданская война» и не хотелось включаться в эту бескровную, но все же войну.

Юлкино «югословенство» проявлялось еще и в том, что, разговаривая со мною как-то о природе Сербских краев, она приговаривала непременно:

- Видишь, брат рус, какая красавица наша Югославия!

Сейчас она спросила меня о другом:

- Павел, где Славолюб?

Она знала, что Славолюб, которого отовсюду вежливо гнали, мог быть только у кого-то из нас. С других мест его гнали вовсе не по злобе, но из-за того, что он докучал своим «сидением над душой». И только в нашем ателье он оживал. Славиша любил бывать у нас и скучал по начальнику службы «микрофильмования» Саше Радошу, когда тот уезжал в Белград.

Вчера Юлка, встретив меня на лестнице, упала на колени и, припав к моим рукам, взмолилась:

- Заклинаю тебя всем святым, будь другом для моего несчастного сына! У него никого нет! Я буду молить Бога о твоем здоровье до гробовой доски.

Я страшно испугался и, мгновенно подхватив Юлку под руки, поднял ее с колен. Со слезами на глазах она продолжала:

- Молю тебя Христом Богом: не оставляй его одного! Я всю жизнь буду молиться о тебе.

Страх просто накрыл меня. Это и не страх был вовсе – а ужас. Я ясно ощутил, что это бремя мне не по плечам. Просто знал это. Почему она попрощалась со своим сыном именно тогда – и именно при мне?

Теперь его не было с нами. Кто-то сказал, что видел, как Славолюб одел новые белые носки, новые кроссовки, которые привезли всем обитателям нашего гетто представители Итальянского Красного креста, новую куртку, которую он так долго ждал, и вышел за ворота. Перед этим он сбрил бороду.

Александра, которая курила на крылечке конака, говорила, что он приговаривал: «коньяк» и сам себе усмехался при этом. Итальянец-постовой сказал, что видел описываемого человека, но он ушел еще часа полтора назад. Постовые с блок-поста, находящегося на развилке дорог подтвердили, что «действительно, некто выходил и отправился в сторону города Печь». Останавливать кого бы то ни было на выходе из сербской зоны они не имели права, поскольку по инструкции им положено: «не впускать», а вот по поводу: «не выпускать» ничего не было сказано.

На долину упал мглистый туман. Пока одна группа прочесывала чердаки и хоз.двор, Благойе, радист Мишко и я отправились искать Славолюба в предгорье.

Несла свои грязно-серые воды речушка Быстрица. Где-то в кустах могли сидеть шиптари-похитители, которые увозили изловленных людей в тайники. Где-то в кустах могли висеть натянутые растяжки противопехотных мин. Я не позволял себе робеть, поскольку рядом со мною были те, ради которых я, по идее, и приехал сюда.

Сейчас мы искали одного из тех, ради которых я, по идее, сюда приехал, но потом как-то позабыл об этом, увлекшись разрешением глобальных проблем.

Благойе был крепким коренастым мужчиной, лет сорока. Беженцем, чей хутор был разорен дотла. Теперь он со своей семьей жил где-то в Крагуеваце, снимая квартиру за счет тех денег, что были у него накоплены раньше. Деньги заканчивались. А в чужом городе и своим-то работы было немного, поэтому, дабы не терять понапрасну времени, он приезжал в монастырь – чтобы хоть немного подработать на тяжелых работах. По большому счету ему, так же, как и многим десяткам тысяч сербских беженцев, о которых молчит телекомпания CNN, терять было нечего. Глядя иной раз, как он колет немыслимо толстые и длинные чурки, я думал о том, что крупно не повезет тому, кто станет с оружием в руках на пути этого человека.

Мы искали в тумане потерявшегося Славолюба, хотя надежды на то, что он отыщется, было немного. Перед тем, как выйти в нейтральное предгорье, мы выпили. Теперь было не то, что нестрашно, но как-то пусто. Ни о чем не думалось, а все действия были автоматическими.

Еще задолго до того, как я очутился тут, мне необходимо было побороть в себе несколько страхов. Один из таких страхов был связан как раз с теми предметами, которые могли быть где-то поблизости – речь идет о минах, обрывающих людям ноги. Страшила не боль, а осознание того, что я увижу кусок своей ноги, которая будет отделена от тела.

Не найдя Славишу в ближайших окрестностях, мы повернули назад. В монастыре нам сообщили, что прибыл уже джип с итальянцами-карабинерами, и Юлка отправилась в этом джипе вместе с Ацом, который был при ней переводчиком. Машина отправилась к тому дому, в котором Славиша и Юлка жили до изгнания. Их жилье было относительно недалеко – поэтому было мало шансов, что автомобиль нагонит вышедшего не прогулку обитателя сербского гетто «монастырь Печь Патриаршия».

Я вернулся в свой номер и решил закончить письмо:

«…Сокрушение средневековой Сербии было залогом будущего национального возрождения. Причем национальное возрождение было внешним фактором по отношению к главному – спасению души. Но если спасение души не будет больше основополагающей целью, то это самое возрождение потеряет всякий смысл и становится просто идолом…»

Не писалось. Но нужно было завершить и передать письмо тем, кто будет утром уезжать на «большую землю». Я откровенно приписал следующее:

«…Концовка скомкана и не оформлена, поскольку нет времени, чтобы отточить; оказия отправляется рано утром, а вечер, на который я рассчитывал, омрачился потенциальной трагедией: исчез один из наших. Вышел за пределы гетто и не вернулся. В подавляющем большинстве случаев это – смерть. Но пока еще есть надежды.

Целую вас всех, передавайте приветы. 00ч.55мин. ночи 18 декабря 1999г.»

***

- Крв. Крв. Колико je свуду крве!

Никогда еще я не видел Сашу Радоша таким. Не узнать было нашего «балканского татарина» – как в шутку называли Сашу самые близкие. Он только что вышел из ванной, где оставил в раковине свой ужин.

- Я не могу больше там есть. Я хочу хоть где-то спрятаться от этого кровавого потока, а они не дают мне этого сделать. Почему они читают эти притчи? Как можно пережевывать капусту, слушая истории о том, как из живых людей вырывают глаза!?

Дрожащими пальцами, которые, порою, сжимались в грозный для недобрых людей кулак, Саша вытащил из пакетика салфетку и отер капельки воды с лица.

- И как читают? С каким выражением! Они что, не видят того, чего не хватает в жизни Милене? Это её смакование сцен жестокости… Любой захудалый психоаналитик тебе с первого взгляда подтвердит, что ее самобичевание – это просто попытка загнать вглубь себя то чувство, которое вложил в неё Господь для того, чтобы сербы не прекратили рождаться на этот свет белый. – Потом опять в его азиатских глазах что-то всполохнуло и он продолжил, - только не знаю: белый ли? Если даже тут, в монастырской трапезной только и слышишь: кровь…Кровь…кровь.

Влад хмыкнул и, уходя, бросил:

- Везде такое правило – в монастыре положено читать за трапезой Жития Святых. Чтобы монахи всегда размышляли о подвиге – даже во время трапезы.

- Ну ладно, знаю я физиологию. Ну зачем такое читать?! Что разве о наших христианских святых больше нечего сказать – кроме того, что они родились – там-то, крестились – тогда-то, а потом на две страницы расписывать как кого замучили? Что мало крови кругом?

В монастыре Печка Патриаршия Жития Святых за трапезой читала послушница Милена. Милене было между двадцатью и тридцатью: точнее сказать было сложно. Мы часто болтали с ней, и она всегда рада была оказать нам какую-нибудь мелкую любезность: принести чаю или ракийи, когда мы работали на разгрузке угля. Вот как у сербов проистекает то, что у нас называется «перекуром»:

Работа останавливается, и женщина в передничке обносит всех подносом, на котором стоят маленькие рюмашки с ракийей, и чашечки кофе. Как раз в такие вот моменты мы и перебрасывались словами с молодой послушницей, прибывшей в монастырь несколько месяцев назад. Это не могло не остаться незамеченным для ее наставницы – монахини Харитины, которая была владычицей хоздвора.

Как-то после очередной загрузки м.Харитина подозвала к себе Милену и что-то строго выговорила ей. Милена вспыхнула. И потухла. Она подошла к нам. Взяла в руки вилы. Быстро отвела взгляд в сторону и, грациозно изогнувшись, метнула эти вилы в столб дерева, стоявшего в нескольких метрах от нее.

До приезда в монастырь эта девушка занималась спортом. Занималась всерьез. Даже входила в молодежную сборную по метанию копья. Потом она решила изучить богословие, но, бросив учебу, после первого семестра ушла в монастырь – чтобы заниматься «богословием практическим».

Милена обладала очень красивым голосом: сладким, но не приторным. Но если её пение просто завораживало, то чтение Житий в исполнении бывшей копьеметательницы вызывало совсем иные эмоции. Милена настолько вживалась в те состояния, о которых повествовалось в Житии, и настолько экспрессивно разбрасывала на нас, жующих, эти страсти, что некоторым было просто худо.

- Кровь. Столько кругом крови. Когда же все это кончится? Во время второй мировой немцы, усташи и сербы убили каждого десятого серба. Вот и Славиши не стало с нами. Не верю, что он жив. Господи! Когда этому будет край? И зачем об этом всегда напоминать? Да еще и за столом.

- Чтобы мы помнили о том, что Смерть – это еще не Конец.

***

Закончив работу по съемке архивов на микропленку, уехали в Белград Саша и Владимир. Закончили архивную работу и «общечеловеческие клерки»: Оливье пошел на повышение, а Андреа, как раз наоборот. Моя работа подходила к концу, – и все свое свободное время я посвящал изучению документов по сербско-албанским отношениям. Теперь многое прояснилось: в первую очередь то, какую страшную роль в разрушении Сербства сыграли коммунисты.

Дело в том, что у меня была куча скандалов с сербами по поводу коммунистов и демократов. В моем сознании с демократами ассоциировалось все то, до чего нас довели за последние годы, а с коммунистами – вовсе не Ленин или партократы-казнокрады, но те люди старшего поколения, которые хотя бы пытаются бороться с проявлениями Зла.

***

Сегодня приезжали полицейские из UNMIK. На вопрос о том, что они собираются предпринимать по поводу преступности, последовал ответ:

- С каждым днем нашего присутствия в крае насилия все меньше и меньше. По статистике изнасилований, похищений людей и убийств – тут на Косово даже более благоприятная ситуация, нежели, предположим, в Нью-Йорке или Вашингтоне.

Так-то. По крайней мере, искренне. Хоть и цинично. Они ведь уже и не скрывают того, зачем пришли сюда. Марко Бьянкини уже интересуется ситуацией на Буковине и в Крыму – т.е. в тех регионах, где возможен контролируемый взрыв. Для гашения которого и приедут «миротворцы».

Полицейские привезли фотоснимки. Отец Петар опознал останки Славиши. Его тело привезли в наглухо закрытом красивом довоенном гробу. Раньше гроб хранился в чулане монастырской мельницы.

Тело несчастного нашли на пригородной свалке, в которую превратили руины квартала, бывшего до войны сербским. Экспертиза констатировала смерть от удара тупым предметом по голове. Факт похищения внутренних органов потерпевшего невозможно подтвердить со стопроцентной уверенностью, поскольку останки были обглоданы бродячими псами.

Мы скрыли от Юлки те фотографии, что привезли криминалисты на опознание. Нечего было ей это смотреть и незачем. Прощаясь со страстотерпцем, мы просто целовали фотопортрет, подаренный Сашей Радошем в честь Крестной Славы, которую Славиша с Юлкой праздновали месяц тому назад.

За ночь мы с о.Петаром и Йованной прочитали два раза Псалтирь по усопшему. Я боялся даже поднять свои глаза на Юлку, сидящую неподвижно у заколоченного сундука, в котором лежало то, что еще несколько дней назад было ее сыном.

Это надо же, взялся мир спасать, а не уберёг даже Славишу…

Между тем никакой истерики с матерью не было. Она молилась вместе с нами.

ДРУГОЙ СОН

Падает дождь. От лужи к луже переползает дождевой червь. От пункта к пункту передвигаются боевые единицы мультинациональной бригады West. Из собора вышла монахиня средних лет. Она увидела приблудившуюся из городских руин собаку. У собаки умная морда и причудливо изогнутые лапы. Наверное, такая порода. Монахиня пытается выпроводить животину прочь. Наверное, такой порядок. Ударил большой колокол. Мерно гудит средний. Колокольня увенчана небольшим четырёхконечным крестом. Здесь, в Метохии, вообще, на удивление, маленькие кресты на куполах. Быть может потому, что слишком большие кресты на плечах. А может быть просто архитектура такая. На перекладине креста сидит ворона. В такт ударам она распускает веером хвост.

Падает дождь. Все в капюшонах. НАТО-вцы в камуфляжных, церковный люд в чёрных, а я в сером. Такая у меня куртка. От лужи к луже переползает дождевой червь.

Я ненароком наступил на саламандру. Было темно, шёл дождь, и равномерный шорох плачущего неба был потревожен странным звуком – будто кто-то наступил на резиновую игрушку-пищалку. Но наступил не кто-то, а я. И не на игрушку, а на живую саламандру. Чёрную, в оранжевых пятнышках. Хотя, не исключено, что пятнышки были другого цвета. Скажем, жёлтого. Но в темноте, под дождём, при свете фонарика всё по-другому.

Солдаты в бронежилетах и масках превращаются в ниндзя-черепашек. Причем не мультипликационных, а плоских картонных – таких, которых выставляют в витринах магазинов игрушек для современных детей.

Саламандра превращается в шиптаря, а моё оружие в очередной раз отказывается стрелять. Оказывается, автомат игрушечный. Убегаю от шиптаря по винтовой лестнице колокольни.

Отворяю люк и...

Всё бело от выпавшего снега.

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ПОСЛАНИЕ ПАТРИАРХА

Вокруг стола с рождественскими сладостями собрались гости нашего монастыря: несколько испанских офицеров-католиков, которые искренне изучали Православие, а также представители двух протестантских миссий – супруги-баптисты из Америки, которые посвятили свою жизнь благотворительности, и разноплеменная молодежь, представляющая «харизматическое движение». Западные христиане поразили меня своими глазами. Это были глаза верующих людей. Быть может, прельщённых, но не оставленных Богом совсем.

О.Петар на ломанном английском поздравил дорогих гостей, предложил угоститься и начал читать текст Рождественского послания патриарха сербского Павле. Монах Петар старательно читал текст послания, а Александра держала перед собою открытку с посланием и синхронно переводила на английский.

«Неумолимый ход времени приносит и уносит – и личности, и события. То, что сейчас кажется жизненно важным, быть может, уже завтра изгладится из памяти. Личности, которые современниками воспринимаются мощными и сильными, исчезают в небытии – будто и не жили никогда. История уносит с собою все то, что она приносила, меняет и предает забвению. И все это начинает казаться преходящим и относительным. Впрочем, так же, как и мы сами.

Человек может по-разному относиться к пессимизму истории, однако много важнее этого то, как смотрит на историю Бог. Своим непрестанным присутствием и участием в истории. Присутствием в самых незначительных событиях, которые кого-то подталкивают и ведут к намеченной цели. Своим вхождением в историю, Он всякое разрозненное и относительно неважное событие соделывает уникальным и неповторимым. Неповторимым и решающим – и для Бога и для человека. Божие присутствие в истории исцеляет саму историю от присущего ей пессимизма.

Вот и сегодня: здесь и сейчас – в двухтысячный раз мы прославляем событие, которое разделило историю. Мы прикасаемся к событию, которое настолько значительно, что мы начали отсчитывать от него лета и зимы – и дошли в этом счете до двух тысяч.

Две тысячи лет прошло с той ночи, когда в пещере возле Вифлеема произошло величайшее историческое чудо. «И Слово стало плотию и обитало с нами» (Ин., 1:14) – и стал Сын Божий таким же, как и мы.

Никто другой, но Он – вечный и несотворенный Сын, Слово-Логос Божий, чрез Которого всё начало быть. После этой ночи ничто больше в мире не осталось без изменений. Родилось нам «Солнце Правды» (Мал.,4:2) и своим теплом и светом проникло в каждую клеточку человеческого падения и богоборчества.

С той ночи вся человеческая история всех народов свелась к одной лишь дилемме – к одному лишь вопросу – «за или против Христа?» Лишь один вопрос, а ведь именно от него зависит целая жизнь целого народа…»

Гости перестали жевать.

«…За или против? Эпохи, которые были, по большому счету, со Христом – принесли плод, который стал примером и точкой отсчета на все времена. Этот плод зовется христианской культурой. Она представляет собою попытку воцерковления каждой частички человеческой жизни – частной жизни, жизни народа и государственного уклада. Чтобы ничто не оставалось без Христа и не проходило мимо Христа. Мы говорим «попытку воцерковления» – ибо ничего в сем мире не конечно и не абсолютно. И, все же, по большей части, это была глубоко христианская попытка – ибо основная характеристика христианства – это вселенскость: пусть Христос будет все во всем. Помните, как летописец жития князя Стефана Лазаревича говорил, что он желал, чтобы «жизнь в целой земле его стала бы Церковью Божией». Плоды того жизненного уклада величественны. Христианство перетекло в повседневную основу жизни, охристовило каждую душу и создало атмосферу, в которой душа каждого человека, принадлежащего к народу, который эту атмосферу поддерживал, могла восходить к вершинам вохристовления.

Какую бы мы не взяли область жизни того периода, – везде фундаментом является христианское мировоззрение и жизнеощущение. Это и было тем неиссякаемым источником оптимизма эпохи, которая была за Христа. Так, что даже трагедии – как и наша Косовская – могли в народном сознании приобрести христоликий характер.

Исторические эпохи не могут повторяться, не могут даже какие-то модели из прошлого пересаживаться в современность. Однако то, что остается примером на все времена – это созидательное стремление основать всю свою жизнь на Христе. Поскольку нет такой области жизни в которых могли бы уживаться какие-нибудь другие правила и законы рядом со Христовыми.

Люди, жившие в пространстве эпох, которые были со Христом, хорошо понимали то, что «никто не может служить двум господам… «не можете служить Богу и мамоне» (Мтф., 6:24)

И вот пришла такая эпоха – мрачная эпоха – богоборческая и христоборческая – без разницы: речь идет ли об иноземных захватчиках, рожденных где-то далеко отсюда, или же о части нашего народа, рожденного здесь. Цели и методы всегда одни и те же. Убить Христа в душах, выбросить Его изо всех жизненных областей и поставить владычествовать новых «богов». Всегда, во все такие времена, христиане могли ответить лишь одним способом – своей кровью. И история всей Церкви, и история Сербской Православной Церкви – в такие времена писалась кровавыми чернилами…»

Американский христианин сцепил пальцы рук своих и опустил голову вниз – так, что глаза упирались в растопыренные большие пальцы. Его жена плакала.

«…От Косова до Ясеноваца все Мученики и Новомученики свидетельствовали о том, что нет жизни без Христа, и не боялись тех, кто способен убить тело. Тех, кто может убить тело, но душу погубить не в силах. Их кровь – это наше основание, но и наша ответственность. Это напоминание о том, что Христос не продается ни за какую цену – даже за жизнь, а уж тем более не продается Христос за положение или за карьеру. Кровь Мучеников – это мерило нашего спасения.

За или против Христа? Как мы можем оценить уходящий век исходя из данного измерения?

Войны и целый океан пролитой сербской крови. Страдание и неволя – это характеристика прошедшего века, и оценить его можно одним лишь словом – крах. Так много войн, так много крови и так мало мира. А мир, который мы имели последние сто лет, и не миром был вовсе, но предпосылками и основаниями для новых столкновений и войн. Государственный и идеологический авантюризм двадцатого века дорого обошелся и Сербской Церкви, и сербскому народу. После всего этого, нам остается войти в новый век и новое тысячелетие в состоянии полного кризиса. Много сказано об особенностях этого кризиса, но в основе его находится глубочайший и тяжелейший кризис – кризис человечности. Кривое стало правым, а ложь стала истиной. И, вместе с псалмопевцем Давидом, мы можем запеть: «Спаси, Господи; ибо не стало праведного, ибо нет верных между сынами человеческими. Ложь говорят каждый своему ближнему; уста льстивы, говорят от сердца притворного». (Пс., 12:1-2)…»

Александра была неплохой актрисой и в эти мгновения вдохновения была особенно хороша. Читала она поставленным голосом. Негромко, но внятно. Практически безо всякого американского акцента. При всем своем безоговорочном «западничестве», эта девушка порою поражала меня глубоко православными высказываниями. Причем речь шла не о том, чтобы декларировать какую-то позицию, либо отношение к чему-то, а мимолетные замечания, брошенные вскользь. Как-то Александра разговаривала с Савою об уединении. Речь зашла об отшельниках. Сава поделилась своими страхами одиночества, на что Александра убежденно заверила собеседницу в том, что отшельник не может быть одиноким – ибо рядом с ним пребывает Сам Бог.

«…Двадцатый век устами своей демонической «мудрости» непрестанно проповедовал, что кровь людская – как водица и что нет ничего дешевле жизни. По числу жертв он далеко превзошел все остальные века человеческой истории. Тираны, которые не знают себе равных в прежних временах; идеологические диктатуры, которые существовали – особенно в православных землях, были доселе невиданной атакой на человеческую свободу и на человеческую жизнь. Во имя идеологии миллионы потеряли свои жизни – и лишь за то, что желали мыслить и жить иначе. Что есть человек и чего он достоин?

Двадцатый век сказал, что человек – это ничто; а день сегодняшний – так же, как и тот, две тысячи лет назад – говорит нам, что человек – это святыня. И не одна лишь душа его или дух, но и тело его. Целый человек со своею душою и телом – это неприкосновенная святыня. Это говорит нам день сегодняшний, когда Бестелесный облекается телом, когда Сын Божий становится Сыном Человеческим. В этом наше радикальное отличие от прочих вер.

То, что душа свята, исповедуют и другие религии, но то, что и тело освящается – нигде больше такого нет. Целых восемь первых веков Христианства, охарактеризовавшихся борьбой с ересями, Церковь неустанно и неукоснительно отстаивала эту истину – что весь человек – со своим телом и душою является святыней – причем всякий человек, без различия на его веру и национальность. Всякое убийство, всякое непочтение к человеческой личности и свободе – это грех. В особенности тогда, когда грех этот оправдывается идеологическими или, тем более, национальными мотивами…»

Отец Петар читал это послание, время от времени встряхивая своей роскошной гривой волос и поглаживая длинную бороду. Порою, он покашливал – причем так, что весь корпус его приходил в движение – так, что всякий последующий фрагмент он начинал читать, уже находясь в новой позе. После этого молодой монах застывал, и речь струилась плавно – так, что в сознании выплывал голос патриарха, автора этих строк.

«…В противовес этой мрачной картине двадцатого века мы и теперь перед собою видим молодую мать, которая прижимает к груди только что рожденное дитя. И не холод зимы конца тысячелетия мы ощутим, а тепло сердца. Материнская любовь Пресвятой Богородицы освящает все сегодняшнее событие, дарующее нам ощущение тепла. Рождество – это праздник тепла среди зимы, тепла человеческого сердца. Если нам сейчас кажется, что нет уже места, где человек мог бы «согреться», то это значит, что охладело сердце людское. Стало твердым и бесчувственным даже к мытарствам многочисленных наших братьев, которые за последние несколько лет остались без дома и очага, без своего родного края – а некоторые без своих близких. То, что жизнь нелегка – это не исключение, а правило. Это двадцатый век в своей легкомысленности охмурил людей сном о легкой и комфортабельной «жизни в свое удовольствие». А так ведь никогда в истории не было. «В поте лица твоего будешь есть хлеб…»(Быт., 3:19) пророчествует Господь Адаму и это закон человеческой жизни. Однако и мука, и теснота, и тяготы переносятся легче, когда у нас и между нами – тепло.

Ибо в День Своего Второго Пришествия Господь будет нас спрашивать не о том, в какое мы жили время, но о том, как мы относились к своим ближним. Будет ли это нашим адом или нашим Раем? Мы сами своими сердцами – из того, что вложено в нас, и из того, с чем мы соприкасаемся, – созидаем или Рай, или ад. А тепло человеческого сердца способно преобразить всякую ситуацию, а из Вифлеемской пещеры сотворить величественную палату, в которой рождается Царь царей…»

Молодые «харизматы» сидели в неподвижности. Впрочем, не были они похожи на тех, кто застыл в оцепенении гипнотического транса. Я пытался смотреть на них не как на сектантов, но как на наших братьев, блуждающих впотьмах своего пути к Истине. Испанский офицер-гвардеец поглаживал форменную пилотку, задумчиво теребя забавную кисточку, без которой эспаньолка перестает быть собою и превращается во что-то усреднённое.

«…Быть человеком задача непростая.

Быть человеком, который вокруг себя ширит людское тепло, еще тяжелее, но это та задача, которая нам приличествует и которую нам поверил Сам Господь – оставаться человеком даже в нечеловеческое время. Оглянемся вокруг себя. Чувствуете, сколько вокруг семей, в которых владычествует лёд и стужа? В которых нет больше любви, и которые распадаются? Все больше и больше таких семей. Чувствуете, сколько родственных, соседских, дружеских, кумовских связей разорвано и обморожено стужей! Всех нас может сковать лёд раздора и отчуждения, раздражения и зависти, если мы не введем в свои сердца Христа, и, прежде всего, введем Его в сердца своих детей. Ибо лишь Он один может срастить разорванное и успокоить разбушевавшееся, да согреть наши сердца и умиротворить наши жизни.

Так как же мы войдем в новый век и в новое тысячелетие? Этот вопрос мы должны поставить сами себе. Этот вопрос задают и наши братья, разбросанные по всему свету. Будущее сокрыто, неизвестно. Много путей пред нами, но не все они правы. Какие-то из них ведут в пропасть. Однако будущее, которое перед нами – это не только то, что нужно ожидать, но и путь, по которому нужно двигаться. Это, так же, как и наше прошлое, подразумевает ответственность. Каждый из путей открывается как одна из возможностей, которую необходимо принять с ответственностью и осознанием – ибо над нею висит тот же самый вопрос, который мы только что поставили:

За или против Христа?

Если нам Господь не открывает ближайшее будущее, позволив нам самим творить это будущее, но открыл нам конечную и последнюю истину – что Он, во всяком случае, победит. И что добро несравненно сильнее зла – и что всякая победа зла в истории лишь временная и кажущаяся. Ибо и пшеница, и сорняк растут рядом – однако лишь до дня жатвы. За или против Христа – вопрос, по которому решится и наше будущее и будущее всех народов.

Мы здесь собраны, вокруг Богомладенца Христа, прославляя Его Рождество, надеемся и обращаем Ему свои молитвы, дабы Он вновь родился и в наших сердцах – и в сердцах всех тех, кто готов принять Его в свою душу.

Мир Божий – Христос Рождается!

Ваши молитвенники перед колыбелькой Богомладенца: архиепископ Печьский, митрополит Белградско-Карловацкий и патриарх Сербский Павел со всеми архиереями Сербской Православной Церкви».

***

Эпилог

«Они воруют нашу память – историю обрезают уже не на годы, но на столетия.

Церкви – мечетями называют. Затирают азбуку. Могильные камни молотками в щебёнку превращают. Разоряют колыбель нашу.

Отнимают у нас то, что никто не мог отобрать – наши лавры и престолицы… Уже и не знаю даже: что осталось моим. Где границы земли моей… Народ мой в наймитах и рассеянии… Нет больше прав на недвижимое – сгорели они бумажками землевладения.

Не знаю – остались ли права на Нетленное?

Не мы ли сами от святынь своих отказываемся?

Не мы ли сами предали себя анафеме?

Жертвенное поле с кровавой травой не смеем называть своим!

Землю, что мы у Неба купили – отдали на попрание!

Отчизна моя! Готов жизнь свою отдать за тебя.

Знаю, что отдаю.

И знаю,

за что».

27 января 1989 это прозвучало на всю страну. А уже 28 июня того же года на Косовом Поле собралось около полутора миллионов сербов. Они приехали со всего мира – прославлялась шестисотлетняя годовщина Косовской Битвы.

Сербы считают, что именно тогда они подписали свой смертный приговор. Наследники косовской славы опасны для общечеловейника.

***

Январь 2000 выдался снежным. Потом снег сошёл, и на стенах неразбомбленных промышленных объектов обнажились многочисленные надписи: «Милош Обилиh». Это имя героя, который хитростью пробрался в шатёр к турецкому султану Мурату и заколол его. Не мог подвиг сей изменить исхода Косовской битвы, но герой погиб с честью. Ведь важно: каким ты предстанешь перед Судией. Сделал ли всё, что мог, или зарыл свой талант и убежал подальше от опасного места, провоцирующего всякие мысли. Один русский мудрец сказал, что «герои рождаются от любви к Отечеству, а мудрецы – от любви к Истине. Кто же будет рождаться, если Отечество упразднят, а Истину объявят относительной?»

Куда подевается бойцовский пыл? Превратятся ли сербские юноши в современных Милошей Обиличей? Обиличей, которые, подобно шахидам, будут взрывать метрополитены с обывателями?

Вряд ли.

Но стать гордыми Карадьжорджами им не позволили. Вместо этого им дали немножко поиграть в героев, спровоцировали на драку – а потом устроили показательное избиение.

Трудно сказать: смогут ли стать сербы Обреновичами – которые в интересах Сербства и чалму закручивали, и со швабами раскланивались?

Наверное, станут.

Ещё им внушат, что они сами во всём виноваты. Что NATO ещё и пожалело их, несмышлёных. По крайней мере, сербские либеральные демократы так говорят уже громче и громче. Скоро их энергия будет направлена во вполне общечеловеческое русло.
Куда будет направлена энергия тех, кто окажется за бортом политически корректного «общеевропейского дома» предположить несложно. Для этого достаточно взглянуть на автобусные остановки югославской столицы. Будочки для ожидания транспорта оборудованы рекламой с подсветкой. Но рекламой не коммерческой, а идеологической. Каждая будочка состоит из четырёх плакатов. На плакате изображена обнажённая девушка с презервативом в руках. Надпись: «Чего ты стыдишься? Пользуйся кондомом!» Муниципалитет столицы – стопроцентно демократический – утверждает, что это – часть программы антиСПИД.

Простите, но я вижу тут нечто совсем иное. Если горячим неголодным парням постоянно напоминать о том: «чем же, на самом деле, нужно пользоваться», то именно этим пользоваться и начнёшь. А что же делать ещё? Политика – сплошная ложь. Война – бессмысленна. Церковь? Демпресса считает, что именно Церковь участвовала в процессе возвращения в прошлое. Зачем нам в прошлое. Каким будет будущее? А…

Лучше жить настоящим. А потом, когда надоест пользоваться кондомом, можно будет воспользоваться взрывчаткой. Где-нибудь в Париже или Чикаго. Так, что уже и сам процесс, которого больше не нужно «стыдиться», будет восприниматься совсем по-другому. Просто, как элемент героической жизни. Так сказать ступенька на пути к подвигу.

А там, глядишь, уже и не захочется никаких взрывчаток. И, вообще, ничего не захочется. Дурь-то выйдет вон. Что, напрасно психоаналитикам и социологам деньги платят?

***

Шатаясь по сырым январским улицам Белграда и выхватывая обрывки разговоров, я всё более и более убеждался в том, что в недалеком будущем одним из символов этого мятежного края станет «Мэк со шайкачем». Шайкач – это традиционно сербская военная пилотка. Сравнить её можно, наверное, лишь с матросским «тельником» в мелкую полоску, который для всех людей русской культуры однозначно ассоциируется со всем тем, что присуще военно-морской героике.

Павильоны закусочных МэкДоналдс (кажется, их было во всей Сербии 16 штук) отремонтировали после погромов достаточно оперативно. При этом была несколько видоизменена символика сети Мэк: гамбургеры упаковывались в оберточную бумагу не в желто-красном оформлении, но раскрашенную в традиционно славянских цветах – белом, синем и красном. Кроме того, сама надпись писалась не латиницей, а кириллицей, а заглавная литера «М» изображалась в сербской пилотке-шайкаче набекрень. Получился такой вот «американский товар в сербской упаковке».

Американским товаром в сербской упаковке стал режим, сменивший в конце 2000-го Слободана Милошевича.

Это и не мудрено, если учесть тот факт, что полгода с лишним после капитуляции думающая головой часть сербского народа несколько оправилась и попыталась проанализировать причины катастрофы.

Оппозиционная пресса обсуждала доводы как «за», так и «против» капитуляции, которую совершил Милошевич под нажимом Черномырдина. Привожу тезисы статьи Бошко Миятовича «Почему Милошевич Капитулировал?», опубликованные в альманахе «Nova Srpska politicka misao».

Доводы «против»:

Войско Югославии понесло значительно меньшие потери, нежели о том трубили пропагандисты НАТО. Даже демСМИ подтрунивали над главнокомандующим антисербской коалиции генералом Кларком и якобы высокоточными бомбардировками. Реально НАТОвцы уничтожили от 3 (трёх) до 26 (двадцати шести) единиц бронетехники. Разговоры о том, что «подбитую технику, а также трупы убитых албанцев увозили тайными поездами и прятали во внутренней Сербии» велись лишь в кругу наиболее патологичных сербских диссидентов.

Всеобщее недоумение не знало границ, когда из подземных укрытий приштинского аэродрома «Слатина» были подняты в воздух 11 «юговских» МИГов, якобы давно уничтоженных НАТОвскими ВВС.

Подчинённый Кларка, командующий ВВС НАТО генерал Майкл Шорт, отметил, что «прицельные удары по Войску Югославии в Косово были растратой воздушной силы». Британский маршал авиации Тимоти Гарден утверждал, что истинные причины уступок Милошевича остаются загадкой. Но однозначно это не ликвидация вооруженных сил, размещённых в Косово.

Дух населения, армии, полиции не настолько низко пал, чтобы это могла послужить причиной капитуляции. Люди ворчали, но готовы были терпеть и дальше. Преобладала злость именно на НАТО, а вовсе не на Слободана.

Промышленных объектов было разрушено меньше, чем предполагалось, поскольку НАТОвцы реально опасались экологической катастрофы практически в центре Европы, что неминуемо привело бы к скандалу.

Общественное мнение на Западе склонялось к прекращению бойни. И Клинтон, принимающий лишь те решения, которые могут поднять его подмоченную репутацию, вынужден был считаться с падением рейтинга войны.

Итак, Войско Югославии не потерпело поражения, поэтому это не является мотивом капитуляции. Экономическая инфраструктура Сербии была надломлена, но не уничтожена, а общественное мнение – как в Югославии, так и на Западе – по идее гарантировало то, что Запад вынужден будет пойти на уступки.

Одним из главных доводов «за» капитуляцию считается опасение наземной операции НАТО против Сербии. Но этот довод весьма и весьма спорен. Эффективно в Сербию можно вторгаться только со стороны Венгрии и Болгарии, а вовсе не со стороны Албании и Македонии. Нагромоздив технику на горных проходах, НАТОвцы получили бы такую кровавую баню, что Клинтон был бы просто растоптан своими политическими соперниками.

Альянс НАТО против Югославии таки начал давать трещины, и лишь британец Тони Блэр был решительно настроен на уничтожение Югославии.

Главным доводом «за» капитуляцию, по единодушному мнению сербских аналитиков, было предательство России. Россия, с катастрофичным состоянием экономики и ослабевшей армией, пошла на унижение и присоединилась к Западу. А антиамериканская риторика в московском телевизоре была просто элементарным «спуском пара».

«Окончательное решение принял Ельцин, а исполнил Черномырдин. Согласно некоторым источникам, в ночь с 1 на 2 июня Ельцин приказал Черномырдину выжать из западных партнёров всё, что можно, но быстро закончить переговоры, дабы на предстоящем саммите Большой Восьмёрки получить гарантии займов Международного Валютного Фонда. Столкнувшись с непреклонностью Запада, Черномырдин смирился со всеми требованиями НАТО и вынудил Милошевича капитулировать».

Во всей этой постыдной и прискорбной для русского сердца ситуации всё же есть одно маленькое утешение. Согласно конспирологической версии, выдвинутой З.Бжезинским, Черномырдин с Милошевичем всё-таки пытались переиграть Запад. Для этого официальный представитель Ельцина Черномырдин как бы вынуждает Милошевича капитулировать, но вот армия действует по другому сценарию: две сотни русских солдат из Боснии захватывают покинутый «югами» аэродром в Слатине, на который потом воздушным путём доставляется 2500 десантников подкрепления. В результате и Милошевич остаётся при власти, и Запад доволен, и Россия сохраняет лицо. НАТО таки захватывает албанскую часть Косова (три четверти провинции), но промышленный «кантон» (этнически собственно сербский) на северо-востоке края занимают русские, и т.о. он остаётся в составе Югославии.

Первую и вторую часть плана совершить удалось – Черномырдин Милошевича «додавил», а батальон из Боснии перед самым носом у НАТО захватил аэродром. Но вот дальше, якобы, план сорвали экс-братья болгары, которые присоединились к Венгрии и Румынии и закрыли воздушное пространство. Таким образом, воздушный коридор был перекрыт, и комбинация не была осуществлена.

***

Прощаясь с Белградом, чей воздух был наполнен смертоносными продуктами урана, принесенными сюда на крыльях «Милосердных ангелов NATO», а души людей были опустошены безнадёжностью, мне оставалось лишь повторять слова Солженицына, прочитанные мною в каком-то сербском церковном журнале:

«Как легко мне жить с Тобою, Господи! Как легко мне верить в Тебя! Когда расступается в недоумении или сникает ум мой, когда умнейшие люди не видят дальше сегодняшнего вечера и не знают, что надо делать завтра – Ты ниспосылаешь мне явную уверенность в том, что Ты есть, и что Ты позаботишься, чтобы не все пути добра были закрыты…»

Однажды в огромной холодной каменной церкви мне довелось во второй раз в жизни присутствовать на патриаршем богослужении. Я проспал начало службы, а потому не смел подойти поближе, хотя храм был почти пуст – всего лишь несколько монахинь и беженцев. Так и стоял до самого целования креста у входа. Негромким скорбным голосом разносилась по церкви молитва восьмидесятишестилетнего патриарха.

Патриарх поминал всех здравствующих патриархов. Горьким эхом раздалось в моём сознании поминание «…и свеja Русиjе…» Мне чудилось, что в тех интонациях, которыми произносились имена иерархов, звучало и отношение к тем православным народам, которые окормляются поминаемыми патриархами.

Неужели единственный народ в мире, который любит нас, русских, теперь уже навсегда разочаруется в «Матери-России»? Неужели сербы не поймут, что Россия – это одно, а спившийся начальник строительного треста из Свердловска, возомнивший себя «царём Борисом» – совершенно другое? Неужели наши единокровные и единоверные братья не понимают того, что во главе нашей Родины очутились люди, которые не только Сербию не любят, но не любят и Россию?

Ну почему мы не можем им помочь хотя бы втайне от козыревых!?

Потом произошло маленькое чудо. В этот же самый день на трёх восьмиколёсных боевых машинах приехало Руско воjско. Не всё, конечно же, войско, а, всего лишь, группа сопровождения важного груза, доставленного легендарным нашим епископом Саввой, специально для сербского патриарха.

На память русы оставили гостинец - макет Храма Христа Спасителя. Сувенир этот представляет собой светильник, внутрь которого помещается свеча. На радость матушке Стефаниде, подарок остался в гостиной монастыря. Но русы привезли не только сувенир. И не только кейс.

Вновь вернулась надежда, что Косово’99 – это ещё не всё…

***

Послесловие к третьему изданию

Сегодня, вспоминая о НАТО-вской бомбардировке Югославии в 1999-м году и последовавшей оккупации автономного края Косово и Метохия, принято говорить, что «Сербия разбудила русских патриотов и вывела из состояния оцепенения».

Я не соглашусь с этими словами.

Русские патриоты 90-х годов – как те, кто придерживался левых взглядов, так и православно-монархических, – не просто бодрствовали, но, напротив, тревожно вглядывались в происходящие процессы. Поэтому НАТО-вская бомбардировка прозвучала не как набат, но как долгожданный сигнал.

Сигнал, который призвал даже не к тому, чтобы сражаться, а, скорее, к тому, чтобы красиво погибнуть.

Это уже потом мы говорили, что Сербия дала нам возможность доказать то, что Русь ещё жива. Доказать, прежде всего, себе самим. Но, повторюсь, в 99-м казалось, что Конец уже начался.

И вот как раз главное, что мне хотелось после возвращения из Югославии донести до своих единомышленников - это то, что ещё не всё потеряно.

Что на Западе много людей, для которых «не все пути добра закрыты».

И это открытие не просто уберегло от глубокого какого-то совсем уж «неостарообрядческого» эсхатологического отчаяния, но и вернуло уверенность в небесполезности того, что можно назвать «внешней деятельностью».

Там есть, с кем дружить.

Но «дружить против чего-то» – мало. Слишком мало для того, чтобы получилось построить нечто, могущее стать не просто неким Бастионом, а спасительным Ковчегом.

Нужно дружить «во имя чего-то». А ещё лучше – «во Имя Кого-то».

И души людей, ищущие среди Путей, среди Лиц и среди Слов, в конечном итоге прильнут не к приглянувшимся Путям, Лицам и Словам, но к тому, Кто подарит в издёрганные души мир и тихую уверенность.

Россия может стать Ковчегом Спасения.

Но для этого каждому из нас нужно научиться «быть, а не казаться».

Как показывает опыт, это – вполне достижимо.

Косово и Метохия, 1999

– С-Петербург, 2000

– Николаев, 2003

– Москва, 2005

– Новозыбков, 2020