Латинская церковь – раскольническая и еретическая церковь
Ниже мы помещаем фрагмент из сочинения известного богослова, историка Церкви, заслуженного профессора Московской Духовной академии А.Д. Беляева (См.: Беляев А.Д. О соединении церквей. – Сергиев Посад, 2-я тип. А.И. Снегиревой, 1897. – 238 с.)
+ + +
Александр Дмитриевич Беляев (23.07.1849–29.10.1919) родился в г. Раненбург Рязанской губернии в семье священника. Учился в Рязанской Духовной семинарии, затем в Московской Духовной семинарии, которую закончил с отличием в 1876 г. по богословскому отделению.
С сентября 1876 г. – приват-доцент кафедры догматического богословия Московской Духовной академии (МДА). В 1880 г. за сочинение «Любовь Божественная» удостоен степени магистра богословия, в том же году избран доцентом МДА. С 1893 г. – экстраординарный профессор, с 17 мая 1899 г. – доктор богословия (по совокупности трудов и за диссертацию «О безбожии и антихристе»). 8 декабря 1899 г. избран ординарным профессором. С 23 ноября 1901 г. – заслуженный ординарный профессор МДА.
Основные научные труды А.Д. Беляева посвящены догматическому богословию.
Публикацию, специально для Русской Народной Линии, подготовил профессор А.Д. Каплин. Постраничная сноска А.Д. Беляева помещена в Примечание в конце текста.
+ + +
О соединении церквей
Разбор энциклики папы Льва XIII от 20 июня 1894 года
<…>
Безполезность соединения с Латинской церковью Православной Церкви для устранения неурядиц международных, государственных и социальных
Между тем как на недостатки Православной Церкви, которые будто бы будут устранены унией ее с Латинской церковью, папа только намекнул, о нестроениях политических, государственных и социальных он говорит прямо и определенно. Политические нестроения выражаются всего более в теперешнем вооруженном мире, который не легче войны, так как теперь вся Европа стоит под ружьем, а это сопровождается неисчислимыми потерями экономическими и наносит огромный вред и духовному развитию населения; государственные нестроения обнаруживаются в раздоре между волей народа и властью правительства; социальные – в борьбе между трудом и капиталом, между рабочими и работодателями, между бедными и трудящимися классами населения и капиталистами.
Никто, конечно, не станет отрицать, что политическое положение европейских государств крайне ненормально, затруднительно и тягостно в настоящем и грозит опасностями в будущем. Содержание и вооружение миллионных армий, постройка крепостей и флотов, упражнения в стрельбе поглощают ежегодно миллиарды рублей; мужское население в самом цветущем возрасте отрывается от домашнего очага и от мирных занятий; это содействует нравственному огрубению населения, причиняет ущерб всем мирным занятиям, задерживает рост промышленности, торговли, наук и искусств; само ожидание ужасной кровавой развязки этого вооруженного мира давит народы Европы тяжким гнетом. Если этот вооруженный мир протянется долго, то он может привести правительства к банкротству, народы – к разорению и одичанию. Одним словом, теперешний вооруженный мир – великое зло и угрожает кончиться ужасной общеевропейской войной.
Но как избавиться от этого зла?
Освободиться от этого вооруженного мира и достигнуть истинного мира, по мнению папы, можно не иначе, как по милосердию Иисуса Христа.
В этом мы вполне с ним согласны. Но спрашивается, разве Православная Церковь меньше Латинской может надеяться получить дары милосердия Христова? Разве она менее Латинской церкви достойна и способна привлекать милосердие Божие на народы?
Папа, конечно, скажет: да, потому что он считает Православную Церковь схизматической, неистинной церковью. А мы, напротив, убеждены, что Православная Церковь более достойна милости Божией, нежели Латинская церковь; потому что первая есть истинная Церковь, а последняя есть церковь раскольническая.
По мнению папы, погасить честолюбие, алчность и соперничество, от которых обыкновенно возгорается война, ничто не может лучше, как христианские добродетели, в особенности справедливость.
И в этом мы согласны с папой; но разве в Православной Церкви менее процветают христианские добродетели, нежели в Латинской? Не менее, а более.
Поэтому и для привлечения милосердия Христова к удрученным гнетом военщины народам и для процветания среди них христианских добродетелей не Православной Церкви нужно стать Латинской церковью, а, наоборот, Латинской церкви должно принять православие.
Папа вполне справедливо говорит, что Церковь, сообразуясь с переворотами времен, умеет наилучшим образом содействовать общему благу, что она способна разрешать самые трудные вопросы, что она может созидать царство права и справедливости, служащих твердыми основами общества, и доставлять благоденствие царствам.
Но, по нашему мнению, благотворное влияние на царства и народы может оказывать только истинная Церковь Христова, какова и есть Церковь Православная, а не Латинская. Что это и на самом деле так, это подтверждается отчасти военной историей. Возьмем в пример 19-е столетие. Кто в это столетие возжигал войны? Прежде всего Наполеон І-й. А Наполеон І-й был сыном Латинской Церкви, был императором народа, исповедующего латинскую веру. Крымская война была начата опять-таки французским императором Наполеоном III, и Франция была во главе коалиции против России.
Польский народ, принадлежащий к Латинской церкви, два раза поднимал знамя бунта против православной России. Хотя и не папистическая, но и не православная Пруссия троекратно возжигала войну, причем в 1870 г. за одно с ней против Франции воевали Бавария и другие южно-германские княжества, исповедующие латинскую веру. Пруссия намеревалась было воевать и в четвертый раз, в 1875 г., чтобы окончательно разгромить Францию, но была удержана Россией.
Латинская Австрия воевала против Латинской Италии. Италия вместе с Францией воевали против Папской Области. Дон-Карлос окровавил Испанию междоусобицей, и в этом деле папа поддерживал его так же, как он через ксендзов сильно поддерживал польских мятежников против России.
Напротив, православная Россия хотя много раз бралась за оружие, но воевала она или против неверных турок, защищая христианские народа, при чем в 1877 г. она была вопреки желанию втравлена в войну с Турцией, или против неверных и разбойнических народов на Кавказе и Средней Азии, внося туда после завоевания блага мира, законов и просвещения, или помогая слабым христианским народам против завоевательного нашествия сильного, как это было в 1805, в 1807, в 1813–1815 гг., или защищая монархическую власть против революции, как в Венгерскую компанию в 1849 г., или, наконец, обороняясь от напавших на нее врагов, как это было во время славной отечественной войны и во время Крымской компании.
Одним словом, Россия, не смотря на свою мощь, за последнее столетие не была завоевательной державой; и если, тем не менее, ее владения значительно увеличились за это время, то это было естественным результатом войн, которые не она первая начинала, на которые она была вызываема и вынуждаема ее врагами. А в последние два царствования она не только не держалась завоевательной политики, но даже тушила воинственный задор западных народов. Император Александр III справедливо получил прозвание «Миротворца». Но и Император Александр II не менее заслужил это название. Всем известно, как он не желал вести войну с Турцией, какие усилия он употреблял к тому, чтобы уладить дело мирно. Его и Россию втянула тогда в войну коварная политика Англии, Германии и Австрии. Кроме того и общественное мнение в самой России, возбужденное горячими воззваниями славянофилов, требовало войны. Всем также известно, что только благодаря безкорыстному заступничеству Александра II за Францию в 1875 г. предотвращено было нашествие Германии на Францию.
Напротив, все другие великие державы Запада: Франция, Германия, Австрия, Англия, если только имели возможность и случаи, держались завоевательной политики. Такой контраст тем более поразителен, что Россия слывет у иностранцев под именем варварской страны, да и действительно по грамотности и образованности она далеко отстала от всех народов Запада. Источником такого безпримерного в летописях истории миролюбия России можно признать мягкий характер, кротость и добродушие славян, каковые свойства принадлежат германским и романским народам в меньшей мере. Но несомненно, что и православная вера, как вера истинная, смягчила нрав Русского народа гораздо в большей степени, нежели как этого могла достигнуть латинская вера относительно исповедующих ее народов.
Мало того: сами папы иногда бывали виновниками кровопролития. Напр., при завоевании Папской области итальянцы проливали кровь своих же собратьев, между тем как для предотвращения безполезного кровопролития папа должен был бы добровольно отдать свою область, тем более, что ведь ни Апостол Петр, ни другие Апостолы никаких областей не имели и не желали иметь.
Что бы ни говорили про русское духовенство, но русские священники, памятуя, что они приносят безкровную жертву, и что их обязанность не сражаться, а молиться, никогда не запятнали своих рук кровью врагов, между тем как польские ксендзы стояли во главе повстанских банд. Никогда русское духовенство не причиняло никаких утеснений или обид живущим в России латинянам; да и народ русский не утеснял их.
Напротив, польское духовенство и папы некогда гнали православие и православных, в особенности православное духовенство, в Литве и в Юго-Западной России так, как в первые века христианства язычники гнали христиан: кощунствовали, грабили, жгли, убивали.
Так спрашивается, кто же более способен низводить блага милосердия Христова на народы – Православная ли Церковь, или Латинская? Кто способнее угашать возжигающие войну хищнические наклонности – Православная Церковь, или Латинская? В каких странах более процветают добродетели человеческого миролюбия и христианского миротворчества – в православных, или в латинских? Какое духовенство миролюбивее – православное, или латинское? Угнетаемая и разоряемая военщиной Европа от кого более может ожидать благодеяний мира – от миролюбивых ли православных народов Востока, или от воинственных народов латинского Запада?
По мнению папы, через соединение церквей произошло бы превосходное взаимообщение между народами.
Весьма возможно, что оно и произошло бы, но только при таком соединении церквей, которое состояло бы в принятии латинянами, протестантами и другими христианскими церквами и обществами православия. Но ведь папа желает не такого соединения церквей, а иного, при котором бы все церкви и христианские общества имели одинаковую веру с папой, веру латинскую. А исповедание всеми христианскими народами латинской веры примирило ли бы эти народы между собой?
Опыт показывает, что обещаемое папой примирение между народами не произошло бы. Что мы видим в настоящее время? Австрия и Италия, принадлежащие к Латинской церкви, дружат не с единоверными Испанией и Францией, а с протестантской Пруссией; союз Италии с Пруссией направлен прямо против Франции, так что итальянцы вот уже много лет состоят политическими друзьями протестантского народа и политическими врагами народа, исповедующего латинскую веру. Не так давно Австрия воевала против Италии. С другой стороны, подчиненная папе Франция дружит не с Испанией, или Италией, и не с Австрией, или Баварией, а с православной Россией, и это не смотря на то, что во Франции правление республиканское, а в России неограниченно-монархическое.
Таким образом, в настоящее время одинаковость, или разность исповедания не оказывают почти никакого влияния на образование политических союзов; разноверные народы вступают в союзы, а единоверные, и в частности исповедующие латинскую веру, воюют друг против друга, или по крайней мере собираются воевать.
Быть может, папа полагает, что если все церкви соединятся, т. е., с его точки зрения, все они подчинятся ему, то он сделается всемогущим главой всего христианского мира, и тогда будет достаточно одного его слова, чтобы запретить христианским народам воевать друг против друга и даже заставить их расковать копья на серпы и мечи на орала.
Но спрашивается, почему же папа теперь не прикажет Италии, признающей его своим церковным главой, не вооружаться против единоверной Франции и не быть в союзе с еретической Пруссией? Если папа не имеет власти и силы установить взаимный мир между латинскими государствами, когда число латинян простирается до 200 миллионов, то легко ли ему будет поддерживать дружбу между всеми латинскими странами, когда число латинян возрастет до 400 миллионов? Привести к общему согласию десять народов гораздо труднее, чем уладить отношения между четырьмя народами.
Поэтому с подчинением всех церквей папе осуществление популярной теперь мечты о всеобщем разоружении и международном мире не подвинулось бы ни на волос. А если припомнить историю папства, то можно ожидать, что подчинение всего христианского мира папе, как церковному главе, не улучшит, а ухудшит международные отношения, принесет не блага мира, а ужасы кровопролития; потому что папство само было тем трояким очагом, на котором, по словам Льва ХIII, загорается война, ибо оно в своих стремлениях и деятельности не свободно ни от честолюбия, ни от своекорыстия и соперничества, ни, добавим, от властолюбия, этого четвертого очага, возжигающего войну.
Соединение церквей с Латинской церковью не окажет никакой помощи и решению вопросов государственного и социального. По мнению папы, для мудрого и справедливого решения их имеет первостепенное значение христианская вера, пробуждающая чувство долга и дающая силу осуществлять его. Это безспорная истина; но при чем тут присоединение Православной Церкви к Латинской?
Неужели папа воображает, будто православные не имеют христианской веры? Неужели этой веры, необходимой для благоприятного решения упомянутых вопросов, у православных христиан меньше, нежели у латинян? Не на Западе ли, и в частности не в государствах ли, исповедующих латинскую веру, государственные и социальные нестроения и бедствия достигли в наши дни угрожающих размеров?
Не во Франции ли, Бельгии, Италии и Испании зародились социализм и анархизм? Не там ли и не в Германии ли, значительная часть которой исповедует латинскую веру, социализм и анархизм укоренились и распространились до такой степени, что угрожают благосостоянию не только частных лиц, правителей и правительств, но заставляют даже опасаться, как бы они, усиливаясь все более и более, не подкопали всего современного строя европейской жизни и не разрушили достигнутых многовековыми трудами благ современной гражданственности европейских народов?
Каким образом превращение православного христианства в латинское может устранить государственные нестроения и социальные бедствия, если теперешняя Латинская церковь во главе с папой не могла ни предотвратить их возникновения, ни воспрепятствовать их росту и распространению? Врачу, исцелися сам, и тогда лечи других!
Пусть папа вкупе со своей церковью восстановит нарушенное равновесие между властью правительств и свободой народов, между капиталом и трудом, и тогда можно будет признать не пустыми фразами его обещания наградить благами государственного и общественного порядка те народы, которые он домогается подчинить своей церковной власти. Напомним, впрочем, папе, что православные народы, по благости Божьей, уже наслаждаются этими благами; а от добра добра не ищут [1].
В частности, для решения вопроса государственного, по мнению папы, особенно полезные указания может дать христианская философия. Допустим; но именно латинское духовенство всего менее благоприятствовало развитию христианской философии. Оно слишком фанатично относилось, да и теперь не прекратило своей нетерпимости, к проявлениям философской, богословской и вообще научной мысли. Каталоги запрещенных книг (Indices librorum prohibitorum) получили всемирную известность, как гасильники просвещения.
А главное, почему христианская философия может оказать пособие при решении государственного вопроса только в Латинской церкви и в тех церквах, которые соединятся с ней? Не то же ли значение имеет она в Православной Церкви, хотя эта последняя и не состоит в союзе с Латинской церковью?
«Установив, говорит папа, одобренное с общего согласия положение, что, какова бы ни была форма государственного правления, власть установлена от Бога, самый разум признает, что одним более принадлежит законное право повелевать, а другим – обязанность повиноваться». Такого соглашения относительно положения, что всякая власть установлена Богом, можно было бы достигнуть лишь при том условии, чтобы все люди были верующие. Но разве папе не известно, что теперь есть много неверующих? Как он убедит их признать источником власти Бога, когда они и в самое бытие Бога не веруют? И опять-таки неверующих гораздо более среди латинян, нежели среди православных, а потому папа не может нам дать блага, которым единоверные с ним народы пользуются в меньшей мере, нежели православные.
Но если бы даже и все люди признали, что власть от Бога, и что поэтому ей должно повиноваться, это не значило бы, что и на самом деле все стали бы оказывать надлежащее повиновение власти. Страсти людей порочных побуждают их сопротивляться власти и даже стремиться к ниспровержению ее, потому что это им выгодно; а таких людей везде много, и едва ли даже папа осмелится утверждать, что среди латинян их меньше, нежели среди православных, и что вследствие соединения церквей с Латинской церковью число их убавится.
Папа утверждает, что Церковь может очень много сделать в качестве примирительницы между народами и государями, помогая тем и другим своей властью и своими советами. Эти слова справедливы, но только в применении к истинной Церкви. И в самом деле, например, святители Русской Церкви «печаловались» перед царями за народ и неправедно обиженных. Но папы и латинское духовенство не столько устрояли мир между государями и народами, сколько сеяли раздоры.
Непрошенное, вытекающее из властолюбия вмешательство пап в государственные дела вызвало резкое противодействие папам со стороны государственной власти. Напр., в настоящее время, не смотря на высокие личные качества папы Льва XIII, в самой Италии, в самом Риме ни тамошний король, ни палата, ни даже народ в значительной своей части, не слушают больше папы в делах государственных, идут своею дорогой, не редко действуют даже наперекор папе; а во Франции республиканское правительство настолько неприязненно папе, и влияние папы и права духовенства там на столько умалены и стеснены, что папа, отчаявшись в возможности ниспровергнуть республику и восстановить более благосклонную к нему монархию, самым положением вещей вынужден теперь сносить республику и даже заискивать у нее.
Конечно, главной причиной противодействия папе, духовенству и даже самой вере христианской служит безбожие многих министров и членов палат. Но немаловажной причиной является также и способ действия самих пап и их духовенства, которые дурно исполняют слова Христа: отдавайте Кесарево Кесарю (Матф. 22:21), и уже совсем забывают другие слова Его: Кто поставил Меня судить или делить вас (Лук. 12:14)?
Социальный вопрос был обсуждаем папой в особой энциклике, изданной несколько лет тому назад, и потому в настоящей энциклике папа только упоминает о нем. В настоящее время у нас нет под руками той энциклики, но помнится, что в ней действительно социальный вопрос обсуждается на началах евангельских, человечных и разумных. Однако от разумного слова до согласного с ним дела еще очень далеко. Мало ли людей, которые превосходно рассуждают, но ни сами не исполняют того, что проповедуют, ни других не могут убедить и увлечь исполнять свои наставления. Даже в самих латинских странах многие столь мало доверяют папе и духовенству, что даже и к хорошим их словам относятся равнодушно, с недоверием, а то и прямо неприязненно.
Социальный вопрос очень легко решить на словах, но крайне трудно – на деле. Если бы богачи щедро давали избытки своих богатств на воспитание сирот, на лечение больных, на прокормление голодающих, на призрение дряхлых стариков, на подъем разорившихся и т. п., а, с другой стороны, если бы и бедные не завидовали богатым и довольствовались тем, что имеют, то социального вопроса и совсем не было бы. Все это знают, но попробуйте убедить богачей раздавать свои имения, а бедняков не роптать и увидите, что почти все готовы признать ваши слова истинными и, тем не менее, почти никто не хочет согласно с ними действовать.
Социальный вопрос давным-давно решен в Евангелии; но в настоящее время одни из людей не верят в божественность Евангелия и потому не придают его словам значения, или даже относятся враждебно к Евангелию, а другие хотя и верят ему, но не имеют сил исполнить его возвышенные требования.
История пап, латинского духовенства и Латинской церкви не располагает верить, будто они могут решить социальный вопрос не только на словах, но и на деле лучше, чем это доступно какой-либо другой церкви. Напротив, папы не проявили даже постоянства и последовательности в своих отношениях к разным состояниям людей. В старину папы и латинское духовенство дружили с аристократией, потому что она была сильна; а в настоящее время, когда аристократия потеряла прежнюю силу, а, напротив, усилилась демократия, папы и латинское духовенство стали сближаться с народом и даже заискивать расположение социалистов. Это совсем не евангельский и не апостольский способ действования – дружить с сильными мира сего, и только потому дружить с ними, что они сильны.
Примечание
[1] Вопрос государственный, об отношении между властью и свободой, недавно был обсуждаем на основании учения Священного Писания Архиепископом Амвросием в Слове на день тезоименитства Государыни Императрицы Марии Феодоровны. См. Вера и Разум 1896 г. № 14 и Церковные Ведомости 1896 г. № 30.
