* * *
В начале 1907 г. перед почаевским отделом «Союза русского народа» встала важнейшая задача - участие в выборах депутатов от Волынской губернии в Государственную думу II созыва.
Первые выборы, состоявшиеся в 1906 году вышли, как и во всей Империи, бестолковыми. Темные крестьяне-выборщики были оглушены потоками агитации, лившимися со всех сторон. На житомирских выборах правое духовенство постаралось собрать всех избирателей из простонародья на одной квартире, чтобы изолировать от левых агитаторов и настроить на консервативный лад. Позднейшие жалобы, поданные в Думу на волынские выборы, уверяли, «что крестьян держали взаперти и с них сняли клятву». С другой стороны, левые всячески пытались противостоять попыткам изоляции крестьян: «выборщиков встречали еще на Бердичеве и старались их растянуть в разные концы города, не допускали собраться на одну квартиру, обещали по 50 руб. за измену». По уверениям «Почаевских известий», агитаторы радикального лагеря - прибывший из Киевской губ. С.Т. Таран, Теслюк и учитель семинарии Тиховский - «мучили народ трое суток подряд, так что некоторые крестьяне дошли до умопомрачения»[1].
В Западном крае выборы осложнялись национальным вопросом. Представители каждой народности желали провести в Думу своих соплеменников. Шел торг. В Минске поляки откровенно заявили русским, предлагавшим соглашение, что не дадут им «нi еднего кшесла»[2]. Ошиблись только в том, что одно кресло русским все же следовало дать согласно закону. Остальными восемью представителями чисто русской губернии оказались 7 поляков и 1 еврей.
Дамоклов меч чисто инородческого представительства висел и над Волынью. Поэтому священники-выборщики предложили объединение по национальному признаку - союз крестьян и русских помещиков. Эти последние, однако, предпочитали признак классовый и решили вступить в союз с польскими помещиками, следствием чего стало следующее распределение мест: 3 русских помещика, 3 польских помещика, 3 еврея, 4 крестьянина и ни одного священника. В свою очередь, остальные две группы - евреи и крестьяне - тоже начали переговоры, причем крестьяне вели их лишь для отвода глаз. Маневр оказался действенным: русские помещики испугались и соединились с крестьянами. В итоге оказались избранными 2 русских помещика, 3 поляка, 7 крестьян и 1 священник.
После роспуска Государственной думы принцип «нi еднего кшесла» был провозглашен польским съездом в Варшаве как руководство для новых выборов уже по всему Западному краю. Перед консервативным лагерем вновь встала задача провести в Думу своих наперекор инородцам.
Несомненно, почаевский отдел «Союза русского народа» создавался с прицелом на будущие выборы. Еще в одном из пробных выпусков августа 1906 года «Почаевские известия» писали: «Нужно будет выбрать в Думу хорошего, честного, богобоязненного человека, чтущего Царя Самодержавного. Когда будут союзы, тогда всем будет известно, кто посылается в Думу, так как один союз известит другой о посылаемом депутате»[3].
Далее в «Почаевских известиях» время от времени печатались разъяснения о порядке предстоящих выборов и их важности. В декабре-январе в Почаеве состоялось несколько собраний Союза, посвященных этой теме. Совещание 7-8 января 1907 года началось с молебна, за которым была освящена сооруженная Союзом икона Покрова Божией Матери. Затем оба монаха поочередно обратились к крестьянам с просьбой выбрать в Думу хороших, честных людей. О.Илиодор прочел свое любимое патриотическое стихотворение «Русь идет!» и предложил трижды исполнить гимн. Таким образом, это собрание, как, вероятно, и прочие, носило агитационный, а не организационный характер. Не рассчитывая на помощь этих простых хлебопашцев, монахи лишь просили их серьезно отнестись к делу. Реальная же организационная работа была, вероятно, проделана не почаевским Союзом, а его городскими единомышленниками - например, житомирским «Русским союзом».
На первый этап волынских выборов (12 января), проходивший по волостным сходам, союзники, по-видимому, влияли только идеологически. Тут крестьяне выбирали из числа своих соседей и, при должном настрое, могли справиться самостоятельно. Но на следующем этапе начинались сложности. Уполномоченным от волостей предстояло (20 января) съехаться в уездные города и там, в непривычной городской обстановке, произвести выборы в своей среде, то есть из числа совершенно незнакомых лиц. Тут союзники пошли по пути, испытанному в прошлые выборы, - приготовить для приезжих квартиры. Выборщику оставалось лишь обратиться в местный собор или (в Кременце и Житомире) монастырь, чтобы узнать адрес. Кроме того, «Почаевские известия» объявили сбор сведений о лицах, избранных на первом этапе, а также о помещиках, чтобы легче было определить кандидатов.
Благодаря заготовленным квартирам крестьяне получили даровой постой, возможность заранее сговориться о кандидатах и вообще держаться в чужом городе вместе, однако теряли часть необходимой избирателю свободы. Трудно сказать, злоупотребляли ли союзники приобретенной над выборщиками властью. Напечатанное в «Известиях» описание кременецких выборов, присланное одним из участников, больше напоминает рассказ о паломничестве, с поучением викарного епископа Амвросия и посещением богослужений[4].
Двумя днями позже прошли уездные съезды землевладельцев. В отличие от предыдущих чисто крестьянских выборов, эти собрали представителей всех местных народностей - русских, поляков, евреев, чехов и немцев. Поэтому «Почаевские известия» призывали выборщиков-землевладельцев соединиться по национальному признаку. «Если русские все: крестьяне, священники, помещики не объединятся - их инородцы провалят»[5]. Русские объединялись, но и поляки, руководствовавшиеся постановлением варшавского съезда, не дремали. В итоге по всем уездам прошла, так сказать, русско-польская битва. Там поляки победят и откажутся предоставить хоть одно место коренному населению (Староконстантиновский уезд), там, наоборот, русские не пропустят ни одного поляка (Житомирский, Острожский, Кременецкий уезды). В итоге по Волыни одержал внушительную победу импровизированный русский союз: избранными оказались 72 крестьянина, 14 священников, 20 помещиков при 40 евреях, 25-30 поляках и горстке лояльных коренному населению чехов и немцев.
Предстоял последний этап выборов, который должен был пройти в Житомире 6 февраля и, наконец, определить 13 будущих членов Государственной думы от Волынской губернии. Оба лагеря начали готовиться заблаговременно. Союзники, по своему обыкновению, устроили в Житомире квартиру для выборщиков-крестьян и разослали им по почте приглашение. «Почаевские известия» напечатали для них же доходчивую инструкцию:
«...какое бы у вас неотложное дело ни было, все равно бросьте его и спешите, чтобы 3 февраля быть в Житомире. Помогите в этом, просим вас, все русские люди. Если уполномоченный ваш замешкается, настанет время ехать, а он еще дома, вы прямо гоните его. ... Если у него нет средств, дайте ему на проезд, последнее дайте, в складчину соберите, а только пусть едет и дела общего не портит. ... Прямо, как приедете поездом, садитесь на трамвай и берите билетик до Богоявленского монастыря на Большой Бердической улице. Там вас будем ожидать»[6].
Понимая, что на этой квартире крестьяне будут под полным контролем духовенства, левые всячески старались не допустить их туда. Некие «молодые панычи», в том числе бывший семинарист, проехали по выборщикам, убеждая их не собираться в монастыре, а то «отец Антоний» запрет их там и они ничего не будут знать[7]. В противовес левые заготовили собственную квартиру - у присяжного поверенного Теслюка - и при своих агитационных поездках оставляли выборщикам ее адрес, призывая остановиться именно там.
На съезжавшихся со 2 по 4 февраля крестьян велась настоящая охота. Левые дежурили на всех подъездах к городу, отлавливая гостей. Главная засада была устроена, как и годом ранее, в Бердичеве. К первой же подъехавшей группе выборщиков подсел здесь «удалой поляк Свентковский» и уговаривал вместо монастыря идти к Теслюку.
Несмотря на все ухищрения, левым удалось заманить «на какую-то еврейскую квартиру» лишь одного из семидесяти крестьян, да и тот вскоре сбежал в монастырь, куда все прочие проследовали сразу с дороги. Очевидно, они так легко сориентировались в губернском городе не без посторонней помощи. «Почаевские известия» писали только о проводниках из своей среды, которых ранее прибывшие выслали на вокзал к новичкам, но гораздо достовернее выглядит замечание В.В. Шульгина, что крестьян встретили на вокзале «ласковые монахи»[8].
Что происходило там, в Богоявленском монастыре? По общим отзывам, духовенство воздействовало на крестьян. Шульгин писал, что их поучали «уму-разуму» о.о.Виталий и Илиодор; впрочем, второго из них в эти дни совершенно не было видно, так что складывается впечатление, что он и не приезжал в Житомир. Прогрессивные газеты обвиняли союзников в «беспримерном насилии» над выборщиками: «агитация "Союза русского народа", Антония и Виталия, полная изоляция крестьян в монастыре, непрестанные молебны, присяга, письменные обязательства, угрозы, избиения, насильное вовлечение всех крестьян в "Союз русских людей"»[9].
Частично эти сведения опровергли сами крестьяне в своем заявлении, составленном после выборов: «Мы ходили, когда и куда хотели невозбранно. Ради нас нарушен был даже монастырский чин: ворота всю ночь не запирались»[10].
Несомненно, черносотенная агитация среди них велась, но и левые не дремали. Раз целая группа агитаторов явилась в монастырь с проповедью принудительного отчуждения частновладельческих земель, но по едва ли случайному совпадению крестьяне как раз ушли на обед.
Словом, агитация шла с обеих сторон, а недопустимые приемы объясняются нелепостью всего положения, когда невежественных людей от сохи заставляют выбирать членов законодательного собрания. Не возьми духовенство дело в свои руки, Дума получила бы от Волыни 13 инородцев.
Всего в Житомир приехали 193 выборщика. Абсолютного большинства не было ни у одной из групп, поэтому исход выборов зависел от их объединений. Лидерам групп предстояло совместными усилиями решить задачу о волке, козе и капусте на житомирский лад. Как и на прошлых губернских выборах, встал вопрос: объединяться по классовому признаку (русские помещики, поляки и горожане) или по национальному (все русские). Левые же навязывали крестьянам блок с горожанами.
В кулуарных и общих переговорах на первое место из числа помещиков выдвинулся Шульгин. «О нем известно было, что он всегда стоял за русских, объединил весь Острожский уезд, что поляки и евреи его терпеть не могут»[11]. Он же оставил красочное описание хода переговоров: как виделся с о.Виталием в монастыре, причем вместо икон перекрестился на архимандрита, как затем встретились в одной комнате «серо-коричневое пятно свиток и кожухов» против «сюртучников в белых крахмальных воротничках при галстуке» и т.д.[12] Однако его рассказ изобилует намеренными или случайными неточностями. Гораздо точнее подробный пересказ тех же событий, опубликованный «Почаевскими известиями» всего через неделю после них.
Торги между русскими помещиками и крестьянами шли два дня - 4 и 5 февраля. Вопреки воспоминаниям Шульгина, большинство его собратьев просили дать полякам хотя бы одно место, но благодаря отказу крестьян национальная идея все-таки победила. Теперь русским предстояло не переругаться, а это было мудрено. Крестьяне требовали себе 8 мест[13], помещики - 6 (а не 4, как пишет Шульгин). Духовенство готово было вовсе не пройти в Думу, лишь бы русские нашли общий язык, но крестьяне боялись ехать в Петербург без священника. Еще одно место следовало оставить верным союзникам - чехам с немцами. Итого 16 кандидатов на 13 вакансий.
Долгие упражнения в арифметике ни к чему не привели. Помещики уступили до 5-ти, затем до 4-х, но крестьяне им больше 3-х мест не давали. После этого, по словам Шульгина, помещики объявили, что воздерживаются от участия в выборах. Он красочно описывает совместный ужин своих собратьев в гостинице «Рим», в клубах табачного дыма, откуда его, Шульгина, вызвали на крыльцо к явившейся крестьянской депутации. Посетители настаивали на участии помещиков в выборах, но по-прежнему были согласны только на 3-х, включая своего собеседника.
Мемуарист умалчивает лишь о своем ответе, данном на этом историческом крыльце: Шульгин пообещал найти среди русских помещиков человек 7, которые пойдут вместе с крестьянами. Таким образом, предполагалось разбить группу помещиков и выбрать из них наиболее сговорчивых. Блок 8 помещиков, 14 священников и 74 крестьян составил бы как раз половину выборщиков, а вместе с чехами имел бы и большинство.
Из дальнейшего изложения непонятно, был ли этот план приведен в исполнение. Указано лишь, что помещики (все или только сговорчивые) выбрали 3-х кандидатов, в том числе Шульгина. Он же в мемуарах утверждает, что выбраны были четверо, но четвертого крестьяне потом забаллотировали.
Так или иначе, блок русских помещиков с крестьянами состоялся и 6 февраля были торжественно избраны в Государственную думу 13 кандидатов от Волынской губернии, те самые, кого наметили подлежащие группы: «обязательный крестьянин» М.Ф. Гаркавый, еще 7 его собратьев, три русских помещика (В.В. Шульгин, Г.Е. Рейн, Г.Н. Беляев), священник Дамиан Герштанский и православный чех И.Ф. Дрбоглав. Левые сняли свои кандидатуры, голосовали против кандидатов блока, но оказались в меньшинстве.
«Господь по молитвам Матери Божией Почаевской и преподобного отца нашего Иова смиловался над нашим краем Волынским; Он посрамил и сделал тщетными все усилия безбожников, изменников Царю, ненавистников своего родного отечества, - писали «Почаевские известия» в передовой статье с характерным заголовком «Гром победы, раздавайся!». - ... С нами Бог, люди добрые! Господь еще не оставил нас и не до конца прогневался на нас»[14].
Накануне все крестьяне-выборщики вступили в «Союз русского народа», и теперь все 8 новоиспеченных депутатов-крестьян щеголяли серебряными союзническими значками, надетыми на них накануне их собратьями. «Шаюз, шаюз», - перешептывались выборщики-евреи. Да, это был Союз, его победа. Именно его голос на житомирских выборах оказался решающим. «Крестьяне собирались в Богоявленском монастыре, и что они с вечера порешили, то на другой день утром и проводили», - вспоминал о.Виталий, умалчивая лишь о собственной роли в принятии этих решений[15].
«Почаевские известия» подчеркивали: теперь народ сам спасет Россию без участия господ. «Господа показали себя неспособными делать это великое святое дело, они только способны губить родину, развращать народ, потому что сами оторвались от родного народа и хотят переделать жизнь его на иностранный лад. Простой народ смотрел до сего времени на них как на своих просветителей, но в последнее время он понял, что не господам его просвещать, а ему нужно указывать господам дороженьку правильную, родную»[16].
Прошлогодний опыт показывал, что само по себе избрание хороших людей не гарантирует их успешной патриотической деятельности. Один из волынских крестьян даже вошел в число лиц, занимавшихся популярным в I Думе видом предпринимательства, - торговлей своими входными билетами для желающих посидеть в депутатском кресле, а пожалуй и принять участие в баллотировке. Прочие ограничивались законным доходом, но тоже никакой активной политической роли не играли, и единственным итогом пребывания в Петербурге для них стали солидные заработки. «Почаевские известия» с негодованием писали, что экс-депутаты «зашибли себе денежку и теперь щеголяют, ни приступа», похваляясь перед односельчанами баснями о своих столичных кутежах[17].
Из всех волынских депутатов I Думы глаз патриота с удовольствием останавливается только на о.Авдии Концевиче, который в ответ на предложение проф. Н.И. Кареева отказаться от формулы «русский народ» внес ироническое дополнение: «чтобы Россия, населенная многочисленными племенами и народностями, потеряла свое своеобразие и даже самое свое имя»[18]. Но то образованный священник, а что могут сделать в парламенте темные крестьяне даже при самых лучших побуждениях?
Спустя месяц после открытия Думы I созыва волынские депутаты с отчаянием писали о.Виталию, что даже рады ожидаемому неутверждению своих полномочий, поскольку все равно ничего для блага родины сделать не могут. Публикуя это письмо в передовой статье под заголовком «Чего я боюсь», священник с грустью констатировал: сами по себе, без поддержки волынского народа, депутаты «малосильны»[19].
Поэтому о.Виталий мечтал превратить своих депутатов в рупор всей Волыни. Ей-то Дума не заткнет рот, как горстке крестьян, робеющих в столичной атмосфере. Для этого был составлен наказ - программа, которую депутатам следовало проводить в Думе. Проект этого документа «Почаевские известия» опубликовали еще до губернских выборов, вынося его на общенародное обсуждение: «Думайте, люди, и извещайте!».
Что же о.Виталий хотел наказать депутатам? Не считая комичного первого пункта о запрете носить барское платье, долженствовавшего напоминать крестьянам о связи с пославшим их народом, это была почти точная программа «Почаевских известий»: восстановление неограниченной монархии путем превращения Думы в законосовещательную, наделение крестьян землей и развитие системы народного образования, ужесточение наказания ворам и бунтовщикам, запрет торговли и работы по праздникам, отказ от еврейского равноправия и введение новых ограничений для евреев, наконец, сохранение целостности Российской Империи в противовес сепаратистским течениям на окраинах[20].
Этот проект обсуждался нарочно собранным совещанием Союза и затем, постатейно, собранием уполномоченных из сел. Окончательный текст, врученный депутатам на проводах, отличался от первоначального следующими положениями: стоять за Царя и Самодержавие, с народом держать связь через почаевский Союз, с левыми и кадетами «компании не водить» и помочь крестьянам в малоземелье, причем смутно высказывался намек на принудительное отчуждение частновладельческих земель[21].
Этот наказ о.Виталий решил подкрепить голосами сёл и через газету бросил клич: присылать сельские и волостные приговоры по некоторым пунктам изложенной выше программы - о запрете торговли по воскресным и праздничным дням, о выселении евреев из Почаева, о том, чтобы волынские депутаты в Государственной думе стояли за Царя, о земельном вопросе. Собранные таким путем свидетельства народного единодушия пересылались своим в Петербург.
«Как пойдут в Думе решаться дела, мы будем просить, чтобы начали прямо с нужного, с крестьянского горя, - писали «Почаевские известия». - Бунтовщики будут решать эти дела по-своему, а наши так будут решать, как народ напишет в приговорах, да как Царь и Бог в святом своем законе укажет»[22].
Поскольку тема для приговоров задавалась «Почаевскими известиями», выходит, что якобы народный голос, который следовало озвучить депутатам в Петербурге, имел вполне конкретную принадлежность. Впрочем, о.Виталий не претендовал на роль серого кардинала, а лишь пытался оформить и направить то, что считал общенародным мнением.
В свою очередь, о.Илиодор формулировал задачи волынских депутатов со свойственным ему темпераментом:
«...эти люди едут в Петербург не за тем, чтоб возвратиться обратно ни с чем, но чтобы добиться своего или там умереть. Эти люди едут в Петербург для того, чтобы тесным кольцом стать вокруг церковной ограды и впредь не допустить поругания над Верой Христовой Православной, чтобы поднять Царский Трон, наклонившийся набок от натиска революционной банды, шайки разбойников, желавших своими обагренными невинной кровью руками совсем повалить священный Престол Самодержца; едут они, чтобы там крестьянской мозолистой рукой повернуть руль государственного корабля и направить его к родному, русскому берегу и постоять за счастье многострадального русского народа, - только русского; для них не будет существовать в России никакой другой народности до тех пор, пока они не добьются того, что нужно русскому страдальцу, именно позаботятся о том прежде всего, что их братья единоверные и единокровные будут обуты, одеты, просвещены и накормлены»[23].
О.Илиодор надеялся, что представители других губерний разделят с волынцами эту патриотическую миссию в Думе. «Теперь там будет не так много разбойников; там много будет и верных сынов родины». Поэтому о.Илиодор призывал единомышленников молиться, «чтобы вторая Государственная дума была 4-м Всероссийским съездом русских людей»[24].
14-15 февраля в Почаевской лавре прошли торжественные проводы новоиспеченных членов Государственной думы крестьян. Съехалось около 3 тыс. союзников из сел. Преосв. Амвросий отслужил напутственный молебен и благословил депутатов иконой, которую им предстояло отвезти в Петербург и поставить там в своей общей квартире. Ранее, еще в Житомире, все 8 крестьян вместе с другими депутатами получили благословение от волынского архиерея - крестики.
Несмотря на благословения, наставления, письменный народный наказ и проектируемая груду приговоров, руководители почаевского Союза все-таки опасались, как бы левые не сманили волынских депутатов на свою сторону. Поэтому изобрели изумительное решение: послать о.Илиодора в Петербург вместе с ними! Это была своего рода командировка от Союза и, вероятно, на его средства, ибо у о.Илиодора никогда не водилось денег на билеты. Преосв. Антоний дал отпуск, а редакция осталась на попечении о.Виталия.
Исполненный самых радужных надежд, о.Илиодор выехал с крестьянами в Петербург и, глядя на торжественные проводы своих спутников, думал: «это только начало великого победного дела, которое совершит Русский Богатырь в скором времени»[25].
Депутаты ехали с большой славой, напутствуемые на некоторых станциях речами местных патриотов. В ответ выступали о.Илиодор и, по возможности, сами народные представители. Не обошлось, впрочем, и без позора: в Здолбунове швейцар не распознал в мужиках будущих законодателей и гнал из господского зала.
В Вильне пересели на киевский поезд, которым ехали будущие коллеги - епископ Чигиринский Платон, избранный от Киева, представитель Кишинева П.А. Крушеван, редактор газеты «Друг», и депутаты от Киевской губернии. О.Илиодор поспешил представить своим подопечным знаменитого правого публициста: «Братцы, вот Крушеван». Крестьяне встретили его криками «ура»[26].
В отличие от волынских депутатов, киевские не имели своего Илиодора и давно уже подвергались идеологической обработке слева. Некий случайный попутчик описывал, как по пути в Киев агитаторы спаивали этих бедолаг, внушая им крайние левые идеи:
«Как оказалось, каждого "депутата" провожал особый его "водитель" - еврей. И вот здесь евреи поставили Гуменюка в дверях вагона второго класса и его вожак-еврей настаивал, чтобы Гуменюк обратился к толпе евреев с речью. Гуменюк, совершенно пьяный, был поставлен в безвыходное положение, так как сам не мог сказать ни одного слова. Тогда стоявший у него за спиной еврей сказал Гуменюку: "Ну, говорите народу то, что я вам буду "сказать"»...[27]
Сейчас, когда киевские депутаты пришли знакомиться с волынскими, результат этой обработки был налицо. О.Илиодор не жалел красок, описывая незваных гостей: «Я всмотрелся в них и с ужасом заметил, что в них почти ничего не было человеческого: лица их были звероподобны, опухли от пьянства, голоса были хриплы, они ругали все русское, святое, народное...».
Киевские попытались совратить в свою социалистическую веру и волынцев: «чего вы так слушаете своих вожаков? мы сами должны знать, что нам нужно; нам нужно сторониться от своих врагов: правительства и духовенства». Другой депутат набросился на о.Илиодора:
- Что вы, монахи, суетесь не в свое дело; вам нужно Богу молиться, а не смущать народ!
Желая, по всей вероятности, прекратить спонтанный митинг, священник сдержался и ответил мягко:
- Голубчик мой, поверь мне, что спасут Россию теперь монахи и крестьяне.
Перед прибытием о.Илиодор устроил своим подопечным прием у преосв. Платона, чтобы крестьяне получили его благословение. «Это вас поведет монах к архиерею подговаривать!» - негодовали киевские друзья, но священник снова оказался миротворцем и настолько преуспел, что даже прихватил с собой двух из доселе игнорировавших своего спутника-епископа киевлян[28].
Словом, уже в дороге стало ясно, что почаевский Союз, прикомандировав к своим депутатам о.Илиодора, поступил весьма мудро.
Прибыв утром 17 февраля на Варшавский вокзал Петербурга, волынские депутаты-крестьяне прямо проехали к председателю главного совета «Союза русского народа» доктору А.И. Дубровину. Он жил неподалеку от вокзала, в 4-й роте Измайловского полка. Радушно приняв гостей, Дубровин распорядился на первое время устроить их в своем огромном доме. Затем они перебрались поближе к Думе - на угол Жуковской и Знаменской улиц. Жить всем вместе депутатам наказали почаевские союзники, провожая их в Думу. Слишком памятен был прошлогодний опыт, когда один из волынских депутатов поселился не с товарищами, а с левыми, где проникся прогрессивной идеологией. Сейчас подобная квартира располагалась через улицу от волынской. Жившие там депутаты-трудовики постоянно подвергались обработке левых агитаторов. Чья-то щедрая рука не жалела денег ни на оплату этой квартиры, ни на содержание депутатов. К счастью, волынцы избежали этой золотой клетки.
О.Илиодор первое время жил тоже у Дубровина, а потом перебрался к своему давнему покровителю архимандриту Феофану (Быстрову). Двух лет как не бывало, и ученик воссоединился со своим учителем.
Появился и другой старый знакомый - блаженный Митя, изрекший на политическую злобу дня следующее предсказание: «правым партиям в Думе нужно брать криком сильным»[29]. Судя по последующим событиям, это пожелание дошло до адресата!
На правах бывалого столичного жителя о.Илиодор поводил своих крестьян по святыням. Накануне открытия Думы устроил с подопечными совещание, а 20 февраля впервые отправился с ними в Таврический дворец. Путь от Измайловского полка до Шпалерной улицы стал для о.Илиодора дорогой в большую политику.
Наконец, вот она, знаменитая цитадель русского парламентаризма, возле которой «Почаевские известия» еще недавно советовали построить виселицы! И это не унылое казенное учреждение, а наспех приспособленный для Думы дворец Потемкина! Отправив своих крестьян к воротам, о.Илиодор через Таврический сад подошел ко входу для публики и впервые в жизни переступил порог дворца. Роскошная обстановка смутила бедного священника. Вскоре он обмолвился, что «есть чего бояться в Думе, в величественном Дворце и собрании: там подчас и храбрый человек онемеет»[30].
Места для публики в Таврическом дворце были устроены на хорах. Доступ сюда был строго по билетам, делившимся на «стоячие» и «сидячие». Частая посетительница этой ложи Е.Я. Кизеветтер писала, что полученное место всегда оказывалось «невозможным» - «самое заднее, ничего не видно и не слышно, да еще колонна торчит», поэтому приходилось занимать чужое и с опаской озираться: «а нет ли где барона Остен-Сакена или пристава какого, не водворят ли на место»[31].
В идиллические времена I Думы все желающие толкались среди депутатов с утра до вечера, но сейчас власти из соображений безопасности понастроили в Таврическом дворце разные перегородки и заделали двери, ведшие из зала заседаний в места для публики. Поэтому наблюдать за думской жизнью разрешалось отныне исключительно сверху. Именно наблюдать, поскольку феноменально плохая акустика этого зала не позволяла слышать ораторов даже тем, кто сидел внизу.
Поднявшись на хоры, о.Илиодор заблудился и вместо ложи для публики угодил в ложу печати, которую В.М. Пуришкевич позже назовет «чертой думско-еврейской оседлости» из-за обилия корреспондентов-евреев. Охваченный «великим ужасом», священник спросил пристава, почему вокруг одни иудеи, и услышал в ответ: «Вы, батюшка, попали в место для сотрудников газет». Так о.Илиодор наглядно убедился, что современная ему прогрессивная печать созидается почти исключительно еврейским трудом[32].
К счастью для благочестивого инока, из «черты думской оседлости» был хорошо виден Екатерининский зал, где служился молебен перед началом думских заседаний. Картина, впрочем, там была обескураживающая. Преосв. Евлогий (Георгиевский) вспоминал, что молились в тот день лишь священники и крестьяне. «Остальные члены Думы не только не присоединились к молящимся, но вели себя так непринужденно, что можно было подумать - они нас не видят и не слышат. По зале продолжали сновать люди, кто-то, хлопая дверями, пробегал с бумагами в канцелярии, слышались разговоры; в конце зала, кажется, даже курили...». Владыке отнюдь не показалось - о.Илиодор тоже наблюдал курящих во время молебна. Отыскал он глазами и своих новых знакомых - киевских крестьян. Они не молились, а «перевешивались через перила лестницы и смотрели на служение молебна как на какое-либо балаганное представление»[33].
Еще менее молитвенное настроение царило в ложе печати. Корреспонденты шумели, перекликались со стоящими внизу. «А черт его знает», - крикнул кто-то на чей-то вопрос из Екатерининского зала. Обыкновенно столь щедрый на упреки, во дворце священник робел и смирялся. Выручила случайно оказавшаяся рядом женщина, сделавшая корреспондентам замечание, «что нехорошо галдеть над самым ухом». Тогда о.Илиодор «ободрился» и поддержал свою соседку: «ради Бога, дайте нам возможность помолиться; весь сейчас служат молебен: мы имеем право просить вас усмириться!». В ответ услыхал слова: «отрешитесь от этого мира и молитесь», «здесь место не для молитвы!», но даже после такой дерзости не решился на перепалку. Продолжая смущаться, он ограничился повторной просьбой, после чего собеседник отошел[34].
По окончании молебна члены Государственной думы перешли в зал заседаний, а обитатели ложи печати бросились от внешнего барьера к внутреннему. Там, в зале в этот момент происходил знаменитый эпизод, когда товарищ председателя Государственного совета И.Я. Голубев передал Думе царское приветствие, на что правые встали, а левые нет. К изумлению о.Илиодора, многие крестьяне остались сидеть.
«Я не поверил бы этому, если бы мне рассказывали, но я сам видел это, я сам был свидетелем этой глубоко потрясающей душу крестьянской измены! Я раскаивался в том, что пошел в Думу; я шептал себе: "лучше бы мне умереть, чем видеть такой позор, позор гнусный, дерзкий и неслыханный!"»[35].
Разглядывая пеструю массу депутатов, следя за их поведением, о.Илиодор разделил их на две категории - «люди» и «ослы», то есть правые и левые. «Я на все это смотрел и думал: "зачем это в такое почетное место ввели ослов двуногих?". Вопроса этого я не мог разрешить, да и не знаю: может ли кто из честных людей его разрешить»[36].
Особенно наглядно было это разделение при долгой процедуре выборов председателя Думы, когда депутатов вызывали по губерниям, и вся группа вызванных поднималась кто на правой, кто на левой стороне[37].
При виде волынских «13 героев», всех правых, корреспонденты вознегодовали: «а, а, а, вот они, вот они черносотенцы, их прислали сюда из Почаевской Лавры, смотрите, смотрите, они даже в чуйках, значит, самые отчаянные черносотенцы; их выборы будут кассированы, их мы выгоним из Думы!». Слушая крики соседей, о.Илиодор предвкушал будущую борьбу.
Но когда он увидел, как много других крестьян оказалось на левой стороне, то его радость сменилась скорбью. Особенно его огорчали «старички», выходившие вместе с левыми: «когда взглянул на одного благообразного, убеленного сединами, в русской поддевке крестьянина, то мне пришлось с своего лица рукавом рясы смахнуть две-три крупных слезы»[38].
Бросился о.Илиодору в глаза его собрат, тоже вставший с левой стороны: «не священник, а воплощение всего того, что есть преступного и позорного для священников: он вел себя крайне непристойно, вызывающе, лицо у него страшное, волосы стриженые, на молитве Богу не молился, в зале не выпускал из зубов длинной-предлинной папиросы; всем своим поведением говорил: "я рясу по какому-то странному недоразумению ношу"»[39].
Так о.Илиодор стал завсегдатаем Таврического дворца. Щедро делился своими впечатлениями с читателями «Почаевских известий», и его девять простодушных писем от лица волынских депутатов - ценный источник по истории Государственной думы II созыва. Порой в неожиданном амплуа парламентского корреспондента писал для своей газеты отчеты о думских заседаниях - наивные отчеты ничего не смыслящего в политике человека. Даже фамилию Пуришкевича поначалу коверкал, писал «Пурышкевич»[40].
На хорах запомнили странного монаха в клобуке. Однажды в Думу явились два ходока с Волыни. О.Илиодора не оказалось. Ходоки спросили у публики, где он, наивно рассчитывая, что его тут так же все знают, как и на их родине. Оказалось, что его и впрямь знают, но не любят, поэтому толкуют его отсутствие на свой лад: «о, о, о, его уже здесь нет, его выгнали отсюда!!!»[41].
Поначалу о.Илиодор возлагал на Думу большие надежды, рассчитывая, что она воплотит в жизнь ряд монархических идей. Не последнюю роль здесь должны были сыграть присланные с Волыни общественные приговоры, поэтому священник то и дело писал в Почаев, чтобы слали новые, «по всем статьям» (очевидно, статьям наказа, данного волынским депутатам). Второпях о.Илиодор был готов пренебречь условностями: «Лучше, если приговоры будут удостоверены сельскими и волостными печатями, а где несогласны, то и без того обойдется»[42].
Вскоре на общей волынской квартире составилась целая библиотека: 1350 приговоров с протестом против того, что левые депутаты не встали на царское приветствие, до 1000 - с призывом депутатам стоять за Царя, около 1500 - против еврейского равноправия и т.д. Под каждым приговором стояло в среднем по 150 подписей домохозяев. О.Виталий, считая по 5 душ на дом, прикидывал, что своих депутатов поддержала уже половина губернии[43], а о.Илиодор удваивал эту цифру и говорил о голосе всей Волыни:
«...весь волынский народ как один человек всколыхнулся и взволновался. Почувствовал могучий и отзывчивый землероб, что пронзили копьем и его сердце, и его оскорбили, поругались над его драгоценной святыней. Не перенес этого измучившийся страдалец и вот, в самое короткое время он передал в тысячах сельских и волостных приговорах свое грозное, крепкое предупредительное слово в Петербург»[44].
Но главной мечтой о.Илиодора в эти дни была давно задуманная им аудиенция у монарха. Проект обращения к Государю от гипотетической депутации был составлен священником еще в Почаеве и опубликован под заголовком «Когда же конец?». Это эмоциональный призыв четко определить свое отношение к идеям, проповедуемым Союзом:
«Государь! Скажи нам, Твоим детям, изнывающим и страждущим, кто мы для Тебя: враги Твои или друзья?».
А так как Император, безусловно, должен быть монархистом и консерватором, то ему следует вести соответствующую политику во всех направлениях - в церковном, инородческом, рабочем и других вопросах. Изложив со множеством восклицательных знаков подробности, о.Илиодор заключил свое обращение к Государю просьбой санкционировать народный самосуд над революционерами и либералами:
«Прежде повели, Великий Самодержец, поместному Церковному Собору, Тобою созываемому, проклясть всю эту нечистоту, а черным миллионам повели, Государь, убрать ее, куда следует... Вот она, уже идет тесно сомкнутыми рядами верноподданная Тебе черная рать; вот уже раздаются звуки бубнов и литавр!.. Показались метла с собачьей головой Ивана Грозного, копье Ермака, меч Пожарского! Скажи, Царь, скажи свое властное слово, и Илья Муромец привезет к Тебе соловья-разбойника, а Георгий Победоносец тяжелым копьем с крестом насмерть пронзит проклятую революционную гидру!
Заботник наш! Идет Святая православная Русь спасать своего Государя, Церковь и Родину! Мы кончили, Царь! Повели, если угодно Тебе, казнить нас или миловать и счастьем дарить».
Таким образом, «конец», вынесенный в заголовок статьи, - это конец смуты или, в широком смысле, европеизации России. Настанет «конец» тогда, когда Император даст ответ на эту петицию, которую еще предстоит подать[45]. И вот теперь о.Илиодор намеревался собрать всех правых крестьян Государственной думы и пойти к Царю с этой петицией.
Цель аудиенции, по словам священника, заключалась в следующем: «представиться Государю, укрепить Его Самодержавную власть, рассказать Ему всю правду о тяжелом житье-бытье крестьянском». Но как можно укрепить самодержавную власть самим фактом встречи с народными представителями? Дело в том, что петиция о.Илиодора заключала призыв отказаться от либеральных поползновений в пользу неограниченного самодержавия: «Россия наша погибает! Кажется нам, что она стала на политические рельсы и с быстротой молнии мчится к пропасти погибельной. Мощной Царственной рукой опусти Ты спасительный тормоз, и народ Твой верноподданный запоет победный гимн!»[46].
Убеждая полк. А.В. Герасимова в необходимости аудиенции, о.Илиодор почти дословно повторял тезисы своей статьи. «Меня он старался убедить в том, что игра с Государственной думой опасна, что ее надо уничтожить и твердо держаться старого догмата о божественном происхождении царской власти, ни в чем не отступая от этого принципа. Даже сам Царь, говорил он, не имеет права изменить этот основной закон. Уходя, он должен сдать свое царство таким, каким его получил при вступлении на трон. Именно для этого и приехал Илиодор в Петербург, чтобы добиться аудиенции у Царя и убедить его отклонить все новшества и вернуться к положению, существовавшему до 1905 года»[47].
Другое важное положение проектируемой петиции - это просьба санкционировать народный самосуд. О.Илиодор с нетерпением ждал от монарха сигнала к бунту. В статьях, опубликованных священником в марте 1907 г., не раз проскальзывало желание подкрепить свои кровавые проекты царской волей:
«Как всесокрушающий молот из-за гор и возвышенностей показывается... могучий русский Волынский Кулак! С благоговением посмотрите на этот страшный символ народной стихийной силы и умолкните, умолкните... Знайте, что этот Кулак только ждет мановения скипетра Богом венчанного Самодержца. Стоит только незаметно колыхнуться скипетру Великого Вождя, как Кулак опустится, уничтожит шайку разбойников, засевшую в Таврическом дворце, и раздавит голову проклятой революционной гидре!»[48].
Воплощенная в жизнь, мечта о.Илиодора поставила бы Государя в крайне затруднительное положение. Пришлось бы делать окончательный выбор между монархистами и либералами, с самыми пагубными последствиями для проигравшей стороны. Лучшим выходом было бы наказать автора петиции за подстрекательство к бунту. О.Илиодор предвидел этот исход, предлагая адресату либо казнить своих посетителей, либо «миловать и счастьем дарить»[49]. В любом случае заварилась бы каша, подлежащая длительному расхлебыванию.
Уже 23 февраля священник телеграфировал в Почаев: «Крестьяне объединяются, хотят представиться Государю». Подробности раскрыл письмом: «Теперь одна у нас забота: сплотиться всем крестьянам верным Самодержавному Императору, представиться Государю Императору и поднести ему свой адрес, - не только одним крестьянам, но и всем верным Царю и присяге членам нужно идти к Царю»[50].
Однако, вступив в переговоры с правыми крестьянами других губерний, о.Илиодор увидел, что имеет дело совсем с другим типом, нежели привычный ему волынский. Эту черту точно выразил епископ Евлогий, отмечая «ту огромную разницу, которую можно наблюдать между нашим молодцом ярославским крестьянином - бойким, свободным, свободолюбивым - и нашим западным крестьянином - угнетенным, забитым, раболепным, который при встрече хватает вас за руки, целует ваши руки, бросается вам в ноги; это, скажу, отвратительное это "падам до ног", которое является лозунгом в этом польском крае в отношении низших к высшим. Эти черты забитости, угнетенности, раболепства Польша и польская культура должны считать своим тяжким грехом и должны нести на себе за это ответственность»[51]. Кроме того, в глазах крестьянина из внутренних губерний почаевский иеромонах не имел такого абсолютного авторитета, как для волынца. Поэтому переговоры с правыми крестьянами оказались безуспешны.
«...у них слишком много гордости, что они члены Думы, - негодовал о.Илиодор. - Они считают себя умнее всех и к доброжелательным речам не прислушиваются. Притом они живут не на одной квартире; энергии у них нет. Только выпивают и закусывают. Того же, почему так необходимо неограниченное Царское Самодержавие, они не понимают». В другой статье он уточнил, что правые крестьяне «вообразили себя настоящими законодателями, подняли нос кверху, лишились, как Навуходоносор, от гордости рассудка и думали, что им никто не должен ничего советовать, а всем должны руководить они; ведь на то они и члены Государственной думы, царские советники». Иными словами, они не пожелали подчиняться самозваному вождю из Почаевской лавры[52].
Суть их ответа на предложение пойти к Государю о.Илиодор передавал так: «да на что это? Да Царь и так знает, что мы Его верноподданные! Да чего мы у Царя не видели»[53].
Привлечь на свою сторону левых крестьян оказалось и вовсе невозможно. Когда о.Илиодор явился к ним на собрание, то был попросту не впущен внутрь: «посторонние не допускаются». Пропавшую втуне речь напечатал в «Почаевских известиях». Чтение этого шедевра гомилетики заставляет сожалеть, что он остался только на бумаге. Будучи произнесен вживую, он бы, пожалуй, изменил всю историю II Государственной думы.
Обрушиваясь в своем послании на левых крестьян за то, что они «продали за кусок хлеба и клочок земли и Веру Православную, и Царя Самодержавного, и Русский народ», то есть пошли за теми партиями, где больше обещали, о.Илиодор поражает адресатов наиболее действенным для них оружием - религиозным. Левая сторона Государственной думы уподобляется левой же стороне на Страшном Суде, опасность дружбы с социалистами обосновывается словом Писания «с мужем неповинным неповинен будеши, а с развращенным развратишися». Поэтому уход в левые партии равносилен отречению от Христа.
«Нет достаточно слез, чтобы оплакать падение ваше, преступление. Но не отчаявайтесь, дети мои! Не падайте духом, ибо путь к покаянию еще не закрыт. Апостол Петр трижды отрекся от своего Учителя, но потом слезами, покаянием, апостольскими трудами загладил свое падение. Подражайте ему и вы, пока не поздно. Вы отреклись от веры, отреклись от Царя, отреклись от своего родного народа. Покайтесь и оплачьте свой тяжкий грех. Отвернитесь от своих врагов. Станьте под святое знамя: "За Веру, Царя и Отечество". Соединитесь с волынскими крестьянами и дружно идите в ногу к тому, что вам нужно. ... Спасите ограду Церкви, Трон Царя и Родину. Простите!»[54].
Словом, о.Илиодор не нашел дорогу к сердцу левого крестьянина. В этом больше преуспели лидеры правых партий. Понимая, что левые завлекли крестьян земельным вопросом, правые, во-первых, стали выдвигать его на первую очередь в Думе, а во-вторых, устроили ряд частных совещаний. Первый шаг сразу привлек к правым симпатии крестьян, поскольку левые предпочитали обсуждать с думской кафедры политические темы, непонятные простолюдину. Что до совещаний, то они ни к чему не привели. Крестьяне признавали только один способ решения аграрного вопроса: чтобы помещики поделились с ними землей. Но те говорили о полумерах - о землеустроительных комиссиях и переселении в Сибирь.
«Крестьяне с этого собрания разошлись, как говорится, несолоно хлебавши, - писал о.Илиодор об одной такой встрече. - Покорно благодарим. Нет, Царь-Батюшка не так решит: Он сказал, что кто хочет, то может селиться на свободных землях в Сибири, а то и тут отыщет, земли много»[55].
В провале совещаний о.Илиодор обвинял и левых крестьян, которые своими резкими речами с думской кафедры еще более озлобляют против себя помещиков. «Если бы все крестьяне были бы такие, как волынские, то тогда бы крестьяне получили и земли столько, сколько бы Царь распорядился взять за деньги у помещиков, и волю, и Вера бы наша не была поругана, и Царь бы царствовал на страх врагам...»[56].
Таким образом, паства о.Илиодора в Думе свелась к восьми крестьянам, привезенным им с Волыни. Однажды он их так и назвал - «своими людьми». Они составляли его утешение. Чуть не ежедневно он с удовлетворением писал на Волынь: «Наши депутаты тверды». Твердость заключалась в следующем: «За Батюшку-Царя - Царя Самодержавного они готовы на всякие жертвы. Левых членов Думы ругают по-русски, не стесняясь»[57].
Левые использовали разные уловки, чтобы сбить волынцев с избранного ими пути. Во-первых, угрозы. Самый любопытный случай произошел с депутатом Евсевием Басом. Он получил из своего местечка Деражны письмо с упреками за то, что он-де продался помещикам: «Ну, вже мы тоби покажем. Почуешь ты нашего кулака! Мы дом твой сожжем, детей убьем, все разорим!». Следовали знакомые подписи односельчан. Адресат ответил, что пересылает письмо губернатору, но крестьяне через посредство волостных властей уверили депутата, что ничего не писали. Представили и свидетелей. Судя по тому, что во второй раз понадобились посредники, поначалу действительно писал кто-то другой[58].
В другой раз на общей волынской квартире появился ходок из родных краев, которого уже успели обработать трудовики и который, по-видимому, попытался начать агитацию. Депутаты решили, что он подослан левыми, и сдали его полиции.
Несмотря на твердость подопечных о.Илиодора, в начале апреля либеральная печать по каким-то причинам сообщила, будто бы волынские крестьяне перешли на левую сторону. Они поспешили напечатать опровержение, явно не собственного авторства[59].
Левые пытались одолеть волынскую крепость и физическим путем - устранив неугодных депутатов из Думы. Житомирские выборы со знаменитой монастырской квартирой напрашивались на кассацию. Та же угроза нависла над курянами, избранными при схожих обстоятельствах, и над многими другими правыми депутатами, включая Крушевана и Пуришкевича. Вообще казалось, что условием кассации будут не столько допущенные при выборах нарушения, сколько политическое направление избранных лиц. «Конечно, - писал о.Виталий в «Почаевских известиях», - наши волынцы неправильно избраны, потому что между ними нет не то что еврея, но даже поляка. Помилуйте, разве так можно в Русском царстве»[60].
Сплотившись перед лицом общей опасности, на случай отмены выборов правые придумали следующий план: «если хотя одного из них будут прогонять, они встанут, пропоют гимн и покинут Таврический дворец». О.Илиодору намеченная демонстрация пришлась по душе: «Этот день ожидаем с нетерпением»[61].
Опасаясь, что за скандалом последует роспуск, руководящее большинство Государственной думы решило отказаться от массовой кассации, однако угрожающе затянуло вопрос с Волынской губернией. Остальные правые перевели дух, а подопечные о.Илиодора остались один-на-один со своей бедой. Поэтому он, ожидая рокового решения со дня на день, прибегнул к тому выходу, о котором думал и раньше, - апеллировать к волынскому крестьянству, вызвав «весь народ» в Почаев на совещание с депутатами[62]. 2 марта «Почаевские известия» обратились к народу:
«Отцы твои начинали великие дела с поста и молитвы, а теперь Думу открыли с папироской и насмешкой. Ой, поправь ты, крещеный народ, грех допущенный. Наложи на себя пост с молитвой. Вот наступает теперь пост великий. ... Кто может, просим на говение к нам на святую гору Почаевскую. Найдется здесь и угол, и кусок хлеба, а большего в пост не полагается. Попостим, помолимся, у Бога милости родине дорогой и прощения грехам нашим испросим. А Святых Тайн приобщившись, в первое воскресение Великого поста на совет соберемся. Тогда с чистой душой легче мы правды добьемся и Божьего благословения»[63].
Итак, почаевское совещание назначалось на 11 марта. Но уже 6 марта доклады отделов, занимавшихся проверкой выборов, были поставлены на повестку Государственной думы и полномочия депутатов большинства губерний оказались утвержденными. Экзекуция над волынцами откладывалась. Поэтому почаевским союзникам, съехавшимся в лавру, оставалось лишь телеграфно поторопить председателя Думы: «Зачем не решают вопроса о правильности волынских выборов и держат наших депутатов на положении неполноправных членов? Скорее отменяйте, если не верите; мы готовы десять раз избирать тех же самых и подтвердить, что они наши настоящие избранники»[64].
Руководящее большинство Думы не вняло этому призыву. Рассмотрение докладов отделов продолжалось до самого роспуска, но самые спорные губернии и города (Волынская, Бессарабская, г.Кишинев и др.) так и не попали на повестку.
Осыпаемые угрозами, ослепленные блеском нависшего над собой дамоклова меча изгнания, волынцы при всей своей твердости не отваживались перейти в наступление. О.Илиодор с грустью отмечал, что они «все-таки боятся не только слово в Думе сказать, но и в газетах напечатать о том, какого они мнения держатся»[65].
Однажды, когда священник убеждал подопечных написать ответ на письмо некоего ссыльного, крестьяне выразили опасение, что в таком случае будут убиты «думскими разбойниками». О.Илиодор не выдержал и написал сам.
Этот ответ - «Отповедь врагам за малодушных» - получился любопытным. Дело в том, что ссыльный просил добиваться в Думе амнистии, земли и воли, то есть обратился, очевидно, не по адресу. О.Илиодор ответил, что лицам, жаждущим земли и воли, в Думе делать нечего. «Государственная Дума не есть огород и волынские депутаты нисколько не желают сводить себя на положение свиней тех животных, кои должны быть прогнанными хозяином в места более или менее отдаленные... от огорода». По-видимому, «свиней» автор зачеркнул, а газета по ошибке их напечатала. Далее, воспользовавшись случаем, о.Илиодор изложил политическое кредо своих крестьян и закончил так: «Вы правду сказали, что с ними и за ними народ, но только не тот народ, к которому принадлежите вы, а тот, который в количестве десяти тысяч человек провожал их на Святой Горе Почаевской в Петербург. Между вашим и нашим народом утвердилась великая пропасть, - та пропасть, которая отделяет вас, государева бунтовщика, и волынских депутатов, верных Царских советников!»[66].
Бездеятельностью волынских депутатов был недоволен и почаевский Союз. 18 марта он телеграфировал им, распекая за молчание и призывая завтра же заявить в Думе, что народу не нужна милостыня от врагов, то есть что предлагаемое левыми решение аграрного вопроса недопустимо[67].
Однако ни один из волынских крестьян так ни разу и не появился на кафедре за два месяца существования Государственной думы II созыва.
Из пяти прочих депутатов Волынской губ. двое - о.Герштанский и Дрбоглав - тоже не произнесли ни одной речи, а Беляев успел выступить дважды.
Про о.Дамиана следует сказать особо. Когда на житомирских выборах крестьяне выразили желание ехать в Думу непременно со своим священником, им и в голову не могло прийти, что этот батюшка перейдет налево[68] и попытается сманить за собой и их, что он будет отрицать перед ними существование самодержавной власти после 1905 года и отстаивать еврейское равноправие. Более того, о.Герштанский, сам прошедший в Думу в том числе и крестьянскими голосами, не поддержал (3 апреля) волынца Гаркавого при выборах в земельную комиссию, вопреки собственному обещанию[69].
«Стыдно Вам седовласому идти вслед за Колокольниковыми и Тихвинскими, с которых Св.Синод решил снять рясы, - писали о.Герштанскому волынские союзники, посетившие Петербург. - Как и Вам после этого носить рясу и отправлять православные службы, на которых возносятся моления за Самодержавнейшего Государя. Помните, что когда-нибудь, и вероятно даже очень скоро, Вам придется возвратиться на Волынь и искать корму у того самого народа, которого вы так жестоко обманули, соединившись с врагами России. Что тогда Вы ответите народу? На его суд мы передаем Ваш поступок»[70].
Оставалось только радоваться, что за волынскими депутатами присматривал второй священник, точнее, иеромонах.
Только остальные двое представителей Волынской губ. - Рейн и Шульгин - активно отстаивали с думской кафедры консервативные начала. Последний сразу вошел в число лучших ораторов правой. Однажды, например, он предложил шуточную поправку от гипотетической фракции «социал-капиталистов», прочтя социалистический аграрный проект с заменой слова «земля» на слово «капитал». Получился проект принудительного отчуждения капиталов в пользу государства. В другой раз Шульгин без какой-либо связи с прениями вдруг обратился к левым депутатам: «можете ли вы мне откровенно и положа руку на сердце сказать - а нет ли, господа, у кого-нибудь из вас бомбы в кармане?». В третий раз спросил министров: «для какой надобности, для чего, за какие грехи тяжкие заставляют нас, русских граждан, лояльных своему Царю, сидеть вместе вот с этой (жест влево) компанией?». Так началась яркая политическая карьера этого молодого и талантливого человека.
Слава Шульгина прогремела и на его родной Волыни. Даже поляк-управляющий, вымещая на крестьянах-союзниках свою злобу, отправлял их к депутату: «идить к Шульгину. Нинькы ныхай вин вам давымсь дров и выпас для товару»[71].
За исключением утешительной горстки правых, картина, которую о.Илиодор наблюдал с хоров, удручала его все больше и больше.
«Дума бездельничает»[72].
«Дума бездельничает»[73].
«Дума бездельничает, левые безобразничают»[74].
«Дума бунтарит, толку нет, добивается отмены военно-полевых судов, для народа страждущего ничего не делает, только деньги его пожирает»[75].
«Дума бесчинствует»[76].
«Простите, ради Бога, что так редко пишу. Так тяжело, так тяжело, что просто рука не поднимается описывать то, что здесь, в Государственной думе, творится. ... Ничем не занимаются, только бунтуют и ругаются»[77].
Раз, по пути из Таврического дворца, у о.Илиодора вышел следующий диалог с извозчиком.
- Откуда, батюшка, едете? из Думы?
- Из Думы. А тебе что нужно?
- Там, должно быть, все умные люди собрались?
- А как по-твоему: хорош и умен тот человек, который в Бога не верует, против Царя-Батюшки идет, русский народ ненавидит, а за жидов стоит?
Далее в пересказе о.Илиодора следует явно воображаемый монолог извозчика, высказавшегося, разумеется, о названных лицах отрицательно.
- Ну, так вот таких болванов и разбойников в Государственной думе триста пятьдесят человек! - заключил священник[78].
Изо дня в день о.Илиодор выражал свое негодование по поводу того, что Дума отстаивает интересы революционеров, добивается отмены смертной казни, еврейского равноправия, уравнения в правах всех вероисповеданий, оставив насущные для народа вопросы, прежде всего аграрный. Священник был глубоко возмущен пустой тратой народных денег на это учреждение - «кровью сердце обливается» - и особенно огромной для провинциального монаха суммой содержания, назначенного депутатам, - по 10 руб. в день. О.Илиодор полагал, что получать такие деньги - значит «обирать казну», и с члена Государственной думы довольно будет и 3-х рублей. К тому же лакомые суммы привлекают в Думу не честных крестьян, а корыстолюбцев, желающих заработать[79].
Вскоре о.Илиодор понял, что со своими восемью крестьянами ничего в Думе не добьется, хотя бы за ними стояли и все 2 млн. волынского народа: «Приговорами мало делу можно помочь. Что ж, ведь наших людей только горсточка. Они ничего не могут сделать. Сила на стороне большинства, а большинство членов - бунтовщики; они что захотят, то и сделают»[80].
Отчаявшись в Думе, священник принялся упрекать тех, кто откликнулся на его же просьбу присылать приговоры: «Бедный ты мой народ! Бедный страдалец, мой родной! К кому ты обращаешься? У кого ты, родимый, просишь помощи? Я почти каждый день вижу этих развратников, пьяниц, безбожников, человеконенавистников и бунтовщиков. И ты считаешь их своими благодетелями? Ты ожидаешь от них облегчения своей горькой и незавидной доли? Несчастный ты, несчастный и обездоленный! Не дойдет твой голос до ушей их. Слезы твои страдальческие не размягчат их окаменелых сердец!»[81].
Слоняясь по роскошным петербургским салонам, о.Илиодор всюду слышал один-единственный рецепт - роспуск Государственной думы - и быстро попал под влияние этой идеи. Уже 28 февраля священник писал в Почаев: «Необходимо нужно слать телеграммы Царю-Батюшке и просить Его, чтобы Он заставил бунтовщиков не забываться или прогнать их от Своего светлого Царственного Лица. Чем дольше просуществует такое сборище бунтовщиков, тем хуже. Нужно лечить болезнь в самом ее начале. Волынские депутаты надеются, что их в этом поддержит народ». Ту же просьбу о роспуске Думы о.Илиодор надеялся высказать и при задуманной им аудиенции: «Правые крестьяне собираются представиться Государю Императору и заявить Ему, что с бунтовщиками им работать нельзя. Помолитесь, чтобы это дело Господь помог нам довести до конца»[82].
12 марта о.Илиодор присутствовал при обсуждении Государственной думой законопроекта об отмене военно-полевых судов. Последние иллюзии развеялись. Вернувшись из Таврического дворца «под самым тяжелым впечатлением», священник сразу же написал в Почаев, что «еще раз убедился, что Дума ни к чему доброму не поведет». Вскоре телеграфировал свою просьбу: «Пусть вся Волынь шлет телеграммы Государю, чтобы Он выгнал бунтовщиков из Думы, иначе будет беда большая для России»[83].
О.Виталий поддержал своего друга и призвал народ «крикнуть на этих русских Иуд и инородный сброд» и «разогнать эту мразь». По сигналу «Почаевских известий» с Волыни был дан телеграфный залп соответствующего содержания. Волынские хлеборобы, внезапно освоившие политическую премудрость, в один голос просили Царя изгнать депутатов, желающих «республики, автономии, конституции, амнистии, разным инородцам равноправия», распустить Думу и изменить избирательный закон[84].
В те дни о.Илиодор смотрел на роспуск как на вынужденную необходимость, называл его «бедствием», вследствие которого «крестьянские земельные нужды останутся без удовлетворения», и бранил левых крестьян за их вызывающее поведение, которое-де всему виной: «их нужно прямо-таки перевешать всех за то, что они делают такое зло русскому народу»[85].
Когда же Дума окончательно открыла свое революционное лицо и была распущена, то о.Илиодор уже ни о чем не жалел, кроме мягкости наказания: «Да после таких ужасных преступлений ее не только нужно было разогнать и часть ее арестовать, но нужно было всю ее, не выпуская из Таврического дворца, арестовать, а около Дворца построить виселицы и перевешать ослов-разбойников всех до одного. И эти виселицы оставить на память будущим членам Думы, чтобы они, входя в Таврический дворец, постоянно памятовали, что если они изменят Вере, Царю и Народу своему, то им придется, как подлым собакам, висеть на перекладинах двух столбов. Вот это было бы чисто по-русски, по-настоящему» и т.д.[86] О.Илиодор не был бы собой, если бы не написал о виселицах!
Чем больше о.Илиодор разочаровывался в Думе, тем большие надежды возлагал на монарха, призывая «народ Православный» идти к нему с жалобами на врагов. Если ранее священник думал поднести Царю только адрес, то теперь речь шла еще и о волынских приговорах. Не пропадать же крестьянским сочинениям![87]
Запасшись письменной рекомендацией от Дубровина, о.Илиодор вместе с подопечными явился к начальнику Петербургского охранного отделения полк. Герасимову, чтобы попросить его устроить аудиенцию. Описывая этот эпизод в воспоминаниях, Герасимов делает колоссальные ошибки. Мемуарист не помнит, что это члены Государственной думы, думает, что они приехали не с Волыни, а из Царицына, хотя малороссов с волжанами трудно спутать, утверждает, что затем они покинули столицу, а о.Илиодор остался, хотя было как раз наоборот, не знает, что аудиенция в конце концов состоялась, и вообще описывает депутацию в таких выражениях, которые никак не могли относиться к тщательно отобранным и получающим большие деньги волынским членам Государственной думы: «Все они, земляки Илиодора, принадлежали буквально, я не преувеличиваю, к оборванцам. Некультурные, малограмотные люди»[88]. Скорее всего, Герасимов путает своих гостей с какой-то другой депутацией, связанной с о.Илиодором и приехавшей, действительно, из Царицына, когда священник жил уже там, то есть не ранее 1908 г.
Мемуарист впадает в ошибку и тогда, когда приписывает организацию депутации Дубровину. Задумал ее о.Илиодор, а Дубровин лишь содействовал. Наконец, последний, разместивший волынских депутатов в собственном доме, никак не мог просить Герасимова приютить их, так что и вся дальнейшая история депутации в изложении мемуариста не выдерживает критики.
Зато главе депутации Герасимов дает меткую характеристику и очень точно передает его политические взгляды. Наслышанный об о.Илиодоре от недавно погибшего градоначальника В.Ф. фон дер Лауница, он «с большим интересом» изучал своего гостя:
«Он произвел на меня впечатление фанатика, почти нервнобольного человека: худой, кожа да кости, с небольшой реденькой черной бородкой, с блестящими глазами, горячей речью. В разговоре он все время сбивался на тон оратора, пересыпая свою речь цитатами из Священного Писания. Он несомненно должен был импонировать нервным людям, но на спокойного и рассудительного человека он не мог произвести большого впечатления. ... Государственную думу Илиодор ненавидел с бешеной злобой и совершенно серьезно говорил о том, что нужно бросить бомбу в левую часть Государственной думы»[89].
Докладывая П.А. Столыпину об этом разговоре, Герасимов заключил, «что эту депутацию ни в коем случае нельзя близко подпускать к царскому дворцу», с чем министр «вполне согласился»[90].
Не нашел о.Илиодор понимания и у других высокопоставленных лиц.
«Пошел я к одному чиновнику высокому, к другому. Оказывается, к Царю нельзя идти. Один сановник сказал, что если правых крестьян пустить к Царю, то нужно и левых пускать, а они могут бомбу бросить в Государя. Я говорю, что левые и проситься не будут; напрасно их опасаться. Сановник с этим не согласился. Другой чиновник, правитель дел канцелярии первого министра Столыпина, сказал, что Царь - человек благородный и в Великом посту принимать крестьян не будет. Я об этом сказал депутатам своим, они очень обиделись и сказали: "что же мы какие разбойники, что ли, что нас нельзя представить Государю в Великом посту; ведь других же представляют?"»[91].
Наконец, 28 марта волынские крестьяне письменно попросили приема у самого Столыпина и через три дня были приняты. Выслушав их, министр пообещал устроить им аудиенцию[92]. Вероятно, смягчился, увидев, что перед ним вовсе не «оборванцы».
Наконец-то о.Илиодор подошел к своей цели - оказаться лицом к лицу с Царем! Взамен старого проекта петиции священник якобы по крестьянской просьбе составил новый[93]. Этот документ начинался со злобы дня - просил об удалении из Думы бунтовщиков:
«Заявляем Тебе, Великий Государь, попросту, по-крестьянски, что с такими людьми работать на благо дорогой родины никак не возможно. Поэтому всю надежду возлагаем на Тебя и верим, что Ты Своей Державной Властью прекратишь это неестественное положение вещей и на будущее время повелишь быть около Тебя людям, только Тебе преданным, в Бога верующим и русский народ любящим».
После краткой преамбулы следовала программа реформ, которую о.Илиодор рекомендовал Государю, так сказать, инструкция по управлению Россией. Основные положения совпадали со старым проектом. В целом вся программа представляла собой квинтэссенцию чисто мужицких представлений о.Илиодора о государственном управлении и пронизана наивной уверенностью, что реформы совершаются в одночасье по первому же царскому слову. Ярче всего безграмотность автора проявилась в вопросе о судопроизводстве: «Запрети, Государь, судьям оправдывать убийц, бомбометателей, подстрекателей, клеветников. Если же они будут творить суд против Твоей воли, то их Ты строго-настрого наказывай». О.Илиодор, очевидно, не имел понятия о принципе независимости суда.
Новый проект получился гораздо благоразумнее старого: исчез преступный призыв санкционировать самосуд, исключено требование принудительного отчуждения частновладельческих земель и вообще земельный вопрос смиренно отдается на усмотрение Государя, отсутствуют просьбы уволить придворных-инородцев и полностью избавить народ от евреев, а требование, чтобы чиновники обязательно вступили в «Союз русского народа», выражено обиняком: «Всем чиновникам, властям грозно повели служить Тебе верой и правдой, нас не обижать и стоять под знаменем "Вера, Самодержавный Царь и Русская Народность"».
Главное же отличие от старого проекта заключается в том, что если «Когда же конец?» призывает Государя определить отношение к «Союзу русского народа», то новый проект - определиться в отношении к самодержавной власти. Причем если в прошлый раз адресату предоставлялся выбор, то сейчас прямо декларируется, что у Царя выбора быть не может и он обязан быть монархистом уже в силу своего звания.
О.Илиодор призывал адресата провозгласить незыблемость самодержавной власти, всенародно подтвердив слова, сказанные ранее двум другим депутациям.
23 декабря 1905 года Государь принял депутацию «Союза русского народа» во главе с Дубровиным и П.Ф. Булацелем и фактически одобрил деятельность Союза, сказав им: «Объединяйтесь, русские люди, я рассчитываю на вас»[94].
16 февраля 1906, принимая другую, менее представительную монархическую депутацию, Государь произнес знаменательные слова: «Передайте всем уполномочившим вас, что реформы, которые мною возвещены Манифестом 17 октября, будут осуществлены неизменно, и права, которые мною даны одинаково всему населению, неотъемлемы; самодержавие же мое останется таким, каким оно было встарь»[95].
Ныне, по мнению о.Илиодора, пришло время пополнить эту коллекцию новым словом, самым определенным, сказанным не в узком кругу, а во всеуслышание. Противоречивому государственному строю, установившемуся после 17 октября 1905 года, действительно недоставало такой декларации, но она, очевидно, не входила в расчеты Николая II.
Кто же надоумил о.Илиодора так ловко переработать старый проект, чтобы исключить из него все заведомо неприемлемые положения и придать волынской депутации преемственность от депутаций зимы 1905-1906 годов? Вероятно, те, кто слышал ранее сказанные Государем слова о самодержавии и жаждал услышать их вновь.
Прочтя адрес, волынские крестьяне попросили смягчить преамбулу и отказаться от именования левых депутатов «бунтовщиками», работать с которыми «никак не возможно». Скрепя сердце, о.Илиодор написал о «непокорниках», с которыми работать «почти не возможно». Получилось уже не «попросту, по-крестьянски», но автор смирился.
Завершив работу над текстом, о.Илиодор поместил его «в красивую, дорогую зеленую кожаную обертку» со значком «Союза русского народа» и золотой надписью: «Царю Белому, Православному, Государю Русскому, Самодержавному крестьян членов Государственной думы ЧЕЛОБИТНАЯ».
Некоторые другие правые крестьяне, «к которым раньше и на козе нельзя было подъехать», узнав о полученном разрешении, решили присоединиться к волынцам. Эти-то новички, числом 17 человек, и испортили весь план. Сами ли они инстинктивно почувствовали, что имеют дело с крупной политической авантюрой, или левые на них надавили[96], но повиноваться о.Илиодору эти крестьяне не желали.
Поздним вечером 12 апреля, когда до аудиенции оставалось чуть более суток, они явились на волынскую квартиру и подвергли илиодоровский адрес критическому анализу. Потребовали, например, убрать слово «челобитная», почему-то показавшееся им французским. Возражения о.Илиодора были «резко и дерзко» оборваны. Он «смирился», рассудив так: «пусть меня мужики с грязью смешают, но святое дело нужно сделать».
Дискуссия продолжалась, причем, по выражению о.Илиодора, «депутаты-мудрецы» «понесли такую чушь, какую не всегда можно услышать и в комнатах домов для сумасшедших». Спор достиг апогея при обсуждении следующих слов адреса: «Твой верноподданный православный русский народ, откликнувшись на Твой зов, прислал нас к Тебе на совет, ... как повернуть руль государственного корабля». К несчастью, среди гостей нашелся эксперт по поворачиванию корабельного руля, заподозривший в этом невинном образе покушение на самодержавную власть:
- Как руль! Какой руль! Я был вахтенным! Кто имел право вмешиваться в мое дело! Сам Царь это сделает!
Тщетно о.Илиодор пытался объяснить, что никакого преступления в повороте руля не заключается. Гости негодовали. По выражению о.Илиодора, «поднялся содом»:
«Я посмотрел на вахтенного и испугался: глаза его безумно блуждали, губы нервно дрожали, весь он трясся и качался из стороны в сторону... Я посмотрел на него и на прочих депутатов, которые были не в лучшем состоянии, и подумал: "бедные люди! достоинство депутата, законодателя дорого вам стоит; вы лишились рассудка!". Между тем депутаты, кроме волынских, которые смирно сидели сзади, наступали на меня и продолжали кричать: "Как так! Руль поворачивать! А! Руль поворачивать!"... А их всех заглушал один дикий голос: "я вахтенный, я сам рулем управлял, я рулевой, я вахтенный!"».
Устав от спора, о.Илиодор апеллировал к присутствовавшему тут же Г.К. Гнотовскому:
- Григорий Константинович! Можно ли мне еще разговаривать с этими людьми?
- Нет, отец Илиодор, здесь вам не с кем разговаривать. Здесь собрались какие-то болваны и остолопы!
С этого авторитетного разрешения о.Илиодор удалился, захватив злополучный адрес[97]. На следующий день священник уехал в Почаев, предоставив своим подопечным самостоятельно выкручиваться из затруднительного положения.
О.Илиодор не подозревал, что уже завтра наслышанный о его подвигах Государь будет спрашивать о нем волынских крестьян, тщетно искать среди гостей представителей м.Почаев и сообщит, что знает Волынскую губернию и «читает все», что ему оттуда «постоянно пишут»[98].
Прием прошел гладко. Один из крестьян прочел Государю адрес, в котором от илиодоровского осталась едва ли не одна фраза - «Благодарим Тебя, Царь-Батюшка, за то, что Ты оказал крестьянам великую честь быть Твоими советниками». Затем императорская чета обошла гостей, расспрашивая об их житье. «В Лазареву Субботу депутаты представлялись Царю и рассказывали, сколько у них детей, есть ли жены, где служили», - негодовал о.Илиодор, имея в виду обычные темы разговора на подобных приемах[99].
Впрочем, беседа с его достойным чадом Павлом Васюхником вышла поживее. Ободренный очевидным интересом августейшего собеседника к почаевскому Союзу, Васюхник рассказал, как народ провожал новоиспеченных депутатов в Думу и как они получили благословение архиепископа Антония. «Народ наш любит Тебя, Царь, и готов умереть за Тебя», - сказал бойкий крестьянин[100].
Больше всего о.Илиодор негодовал на своих подопечных, волынских крестьян, которые, согласившись было подписать его адрес, испугались скандала и стушевались. «...депутаты других губерний были совершенные болваны, сумасшедшие. Неужели наши избранники не могли обойтись без них и всецело довериться мне? Что же у них на плечах не головы, а кубышки?».
И в истории с адресом, и в думской деятельности, то есть бездеятельности, волынских депутатов о.Илиодор усматривал проявление одного и того же порока - трусости. «Боялись! Это есть преступление! Неужели же народ их посылал в Думу бояться? ...зачем же они, когда народ провожал их из Почаева, чуть не клялись умереть за Веру, Царя и отечество. Они это ведь обещались сделать. Почему же они не сдержали своего слова? Они даже трусили тогда, когда смерть, что называется, не на носу была, а за десять верст».
Отдавая дело «на суд крестьянского народа», о.Илиодор напечатал свой проект в «Почаевских известиях», чтобы доказать читателям, что эта бумага, забракованная депутатами, заключала в себе точное изложение крестьянских нужд и пожеланий. Народные представители не выполнили свой главный долг.
Признавая, что волынские крестьяне, в отличие от киевских, по крайней мере не переметнулись налево, о.Илиодор обличал подопечных за нежелание играть активную роль: «Ведь быть депутатом - не шутка. Молчать-то и получать десятирублевки все могут. ... Нужно было не только находиться на правой стороне, но и сражаться. А вот этого-то наши избранники и не делали».
Подводя итог всему сказанному, о.Илиодор именовал волынских крестьян-депутатов «изменниками» и призывал народ впредь «не промахнуться», выбирая своих представителей в III Думу[101].
Почему же такой горячий проповедник не сумел поднять на подвиг даже восемь преданных крестьян? Они оказались под двойным гнетом - в столице и на родине. Здесь угрожали им, там их семьям. В таких условиях спасовал даже награжденный Георгиевским крестом Гаркавый. Похваляясь направо и налево, что его подопечные готовятся «крестьянской мозолистой рукой повернуть руль государственного корабля», о.Илиодор переоценил и их силы, и собственные.
[1] Волынские выборы в Государственную Думу // Почаевские известия. 13 февраля 1907. №33-34; Там же. 1 февраля 1907. №25; Волынские выборы в Государственную Думу // Там же. 13 февраля 1907. №33-34.
[2] Государственная дума. Стенографические отчеты. Созыв III. Сессия III. СПб., 1910. Ч.IV. Стб.1049.
[3] Почаевские известия. [Без даты.] Пробное прибавление к №34.
[4]Там же. 29 января 1907. №22.
[5]Там же. 19 января 1907. №14.
[6]Там же. 24 января 1907. №18.
[7]Там же. 8 февраля 1907. №30.
[8] Волынские выборы в Государственную Думу // Там же. 13 февраля 1907. №33-34; Шульгин В.В. Последний очевидец: Мемуары. Очерки. Сны. М., 2002. С.54.
[9] Там же; Цит. по: Почаевские известия. 22 февраля 1907. №42.
[10] Волынские выборы в Государственную Думу // Там же. 13 февраля 1907. №33-34.
[11]Там же.
[12]Шульгин В.В. Ук. соч. С.56.
[13] 1 «обязательный крестьянин» + 7 из 12 депутатов соответственно доле 74 крестьян в массе 120 русских выборщиков.
[14] Почаевские известия. 8 февраля 1907. №30.
[15] Волынские выборы в Государственную Думу // Там же. 13 февраля 1907. №33-34; Архиепископ Виталий (Максименко). Мотивы моей жизни. Режим доступа: http://www.russian-inok.org/books/motivy.html.
[16] Почаевские известия. 8 февраля 1907. №30.
[17] Там же. 25 января 1907. №19; Там же. 29 января 1907. №22.
[18] Государственная дума. Стенографические отчеты. Созыв I. Сессия I. СПб., 1906. Т.1. С.220.
[19] Почаевские известия. 27 февраля 1907. №46.
[20]Там же. 25 января 1907. №19.
[21]Там же. 16 февраля 1907. №37.
[22]Там же. 9 марта 1907. №55.
[23]Письмо волынских депутатов. (Сообщение иеромонаха Илиодора) // Там же. 28 февраля 1907. №47.
[24] Там же. 14 февраля 1907. №35; Иеромонах Илиодор. Когда же конец? // Там же. 6 февраля 1907. №28.
[25]Иеромонах Илиодор. Россия воскресла! (Речь, сказанная на IV Всероссийском съезде русских людей в Москве, после крестного хода 26 апр., в Епархиальном доме) // Вече. 1 мая 1907. №36.
[26] Почаевские известия. 22 февраля 1907. №42. Телеграмма Крушевана.
[27]Там же. 24 февраля 1907. №44. Очевидно, имеется в виду член Государственной думы И.А. Гуменко.
[28] Письмо волынских депутатов. (Сообщение иеромонаха Илиодора) // Там же. 28 февраля 1907. №47.
[29]Там же.
[30]Там же.
[31]Кизеветтер Е. Я. Революция 1905-1907 гг. глазами кадетов // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII - XX вв.: Альманах. М., 1994. [Т.] V. С.405.
[32]Государственная дума. Стенографические отчеты. Созыв III. Сессия II. СПб., 1909. Ч.II. Стб.687; Письмо волынских депутатов. (Сообщение иеромонаха Илиодора) // Почаевские известия. 28 февраля 1907. №47.
[33] Иеромонах Илиодор. За что Царь разогнал вторую Государственную Думу? // Там же. 21 июня 1907. №137.
[34] Письмо волынских депутатов. (Сообщение иеромонаха Илиодора) // Там же. 28 февраля 1907. №47; Иеромонах Илиодор. За что Царь разогнал вторую Государственную Думу? // Там же. 21 июня 1907. №137.
[35] Иеромонах Илиодор. Послание крестьянам-членам Государственной Думы, на левой стороне сидящим // Там же. 17 апреля 1907. №88.
[36] Иеромонах Илиодор. За что Царь разогнал вторую Государственную Думу? // Там же. 21 июня 1907. №137.
[37] Впрочем, по словам Е.Я. Кизеветтер, в тот день места еще не были распределены, поэтому не все сидели соответственно своим убеждениям. Г.А. Алексинский, например, вышел с правой стороны.
[38] Иеромонах Илиодор. Послание крестьянам-членам Государственной Думы, на левой стороне сидящим // Почаевские известия. 17 апреля 1907. №88.
[39] Письмо волынских депутатов. (Сообщение иеромонаха Илиодора) // Там же. 28 февраля 1907. №47. Трудно понять, кого описывает о.Илиодор. Левых священников во IIДуме было много, но все они носили длинные волосы.
[40]Там же. Это не опечатка, потому что встречается дважды.
[41] Пятое письмо волынских депутатов (По сообщению иеромонаха Илиодора) // Почаевские известия. 16 марта 1907. №61).
[42] Там же. 10 марта 1907. №56; Там же. 15 марта 1907. №59-60; Пятое письмо волынских депутатов (По сообщению иеромонаха Илиодора) // Там же. 16 марта 1907. №61.
[43]Там же. 9 марта 1907. №55.
[44] Иеромонах Илиодор. Грозное предупреждение // Там же. 13 апреля 1907. №85.
[45]Иеромонах Илиодор. Когда же конец? // Там же. 6 февраля 1907. №28.
[46] Иеромонах Илиодор. На суд крестьянского народа // Там же. 20 июня 1907. №136; Иеромонах Илиодор. Когда же конец? // Там же. 6 февраля 1907. №28.
[47]Герасимов А.В. На лезвии с террористами // "Охранка": Воспоминания руководителей охранных отделений. Т.2. М., 2004. С.302.
[48] Иеромонах Илиодор. Волынь опять гремит // Почаевские известия. 28 марта 1907. №71.
[49] Иеромонах Илиодор. Когда же конец? // Там же. 6 февраля 1907. №28.
[50] Там же. 26 февраля 1907. №45; Письмо волынских депутатов. (Сообщение иеромонаха Илиодора) // Там же. 28 февраля 1907. №47.
[51] Государственная дума. Стенографические отчеты. Созыв III. Сессия III. СПб., 1910. Ч.IV. Стб.1224.
[52] Второе письмо волынских депутатов (По сообщению иеромонаха Илиодора) // Почаевские известия. 7 марта 1907. №53; Иеромонах Илиодор. На суд крестьянского народа // Там же. 20 июня 1907. №136.
[53]Там же.
[54] Иеромонах Илиодор. Послание крестьянам-членам Государственной Думы, на левой стороне сидящим // Почаевские известия. 17 апреля 1907. №88.
[55] Четвертое письмо волынских депутатов (Сообщил иеромонах Илиодор) // Там же. 10 марта 1907. №56.
[56] Девятое письмо волынских депутатов (По сообщению иеромонаха Илиодора) // Там же. 6 апреля 1907. №79.
[57] Иеромонах Илиодор. Отповедь врагам за малодушных // Там же. 21 марта 1907. №65; Там же. 15 марта 1907. №59-60; Там же. 8 марта 1907. №54. Напечатано в отделе «Последняя почта» без подписи, но выражение «ругать по-русски» выдает авторство о.Илиодора.
[58]Там же. 16 апреля 1907. №87.
[59]Там же. 12 апреля 1907. №84.
[60]Там же. 1 марта 1907. №48. Заметка не подписана, но тон характерен для о.Виталия.
[61] Второе письмо волынских депутатов (По сообщению иеромонаха Илиодора) // Там же. 7 марта 1907. №53.
[62] Письмо волынских депутатов. (Сообщение иеромонаха Илиодора) // Там же. 28 февраля 1907. №47.
[63]Там же. 2 марта 1907. №49. Авторство о.Илиодора узнается по стилю, по сожалению, что Дума не молилась в день открытия, и вообще по замыслу общенародного поста перед большим делом. То же самое о.Илиодор будет предлагать царицынцам в 1911 г.
[64]Там же. 15 марта 1907. №59-60.
[65] Пятое письмо волынских депутатов (По сообщению иеромонаха Илиодора) //Там же. 16 марта 1907. №61.
[66] Иеромонах Илиодор. Отповедь врагам за малодушных // Там же. 21 марта 1907. №65.
[67]Там же. 21 марта 1907. №65.
[68] Строго говоря, в центр - к кадетам (Государственная дума. Указатель к стенографическим отчетам. Второй созыв. 1907 год. СПб., 1907. С.31).
[69] Тем не менее, Гаркавый был избран в аграрную комиссию вместе с другим волынцем - В.С. Калишуком.
[70] Почаевские известия. 23 мая 1907. №115.
[71]Там же. 14 апреля 1907. №86.
[72] Второе письмо волынских депутатов (По сообщению иеромонаха Илиодора) // Там же. 7 марта 1907. №53.
[73] Четвертое письмо волынских депутатов (Сообщил иеромонах Илиодор) // Там же. 10 марта 1907. №56.
[74]Там же. 15 марта 1907. №59-60.
[75]Там же. 16 марта 1907. №61.
[76]Там же. 4 апреля 1907. №77.
[77] Девятое письмо волынских депутатов (По сообщению иеромонаха Илиодора) // Там же. 6 апреля 1907. №79.
[78] Иеромонах Илиодор. За что Царь разогнал вторую Государственную Думу? // Там же. 21 июня 1907. №137.
[79] Седьмое письмо волынских депутатов (По сообщению иеромонаха Илиодора) // Там же. 20 марта 1907. №64; Девятое письмо волынских депутатов (По сообщению иеромонаха Илиодора) // Там же. 6 апреля 1907. №79; Иеромонах Илиодор. Крестьянские вожделения // Вече. 16 октября 1907. №73.
[80] Седьмое письмо волынских депутатов (По сообщению иеромонаха Илиодора) // Почаевские известия. 20 марта 1907. №64.
[81] Иеромонах Илиодор. Пожалейте евреев! // Там же. 14 апреля 1907. №86.
[82] Третье письмо волынских депутатов (По сообщению иеромонаха Илиодора) // Там же. 8 марта 1907. №54; Пятое письмо волынских депутатов (По сообщению иеромонаха Илиодора) // Там же. 16 марта 1907. №61.
[83] Шестое письмо волынских депутатов (По сообщению иеромонаха Илиодора) // Там же. 19 марта 1907. №63; Там же. 16 марта 1907. №61.
[84] Там же. 23 марта 1907. №67; Там же. 28 марта 1907. №71; Там же. 5 апреля 1907. №78; Там же. 10 апреля 1907. №82; Там же. 11 апреля 1907. №83; Там же. 18 апреля 1907. №89.
[85] Девятое письмо волынских депутатов (По сообщению иеромонаха Илиодора) // Там же. 6 апреля 1907. №79.
[86] Иеромонах Илиодор. За что Царь разогнал вторую Государственную Думу? Там же. 21 июня 1907. №137.
[87] Восьмое письмо волынских депутатов (По сообщению иеромонаха Илиодора) // Там же. 5 апреля 1907. №78; Речь. 1 апреля 1907. №77; Почаевские известия. 6 апреля 1907. №79.
[88]Герасимов А.В. На лезвии с террористами // "Охранка": Воспоминания руководителей охранных отделений. Т.2. М., 2004. С.302.
[89]Там же.
[90]Там же.
[91] Иеромонах Илиодор. На суд крестьянского народа // Почаевские известия. 20 июня 1907. №136.
[92] Речь. 1 апреля 1907. №77.
[93] Иеромонах Илиодор. На суд крестьянского народа // Почаевские известия. 20 июня 1907. №136.
[94] Ольденбург С.С. Царствование императора Николая II. М., 2003. С.287.
[95] Русское знамя. 19 февраля 1906. № 43.
[96] По словам «Почаевских известий», когда 22 правых крестьяне испросили разрешение явиться Государю, то левые заставляли их отказаться от поездки (Почаевские известия. 21 апреля 1907. №92).
[97] Иеромонах Илиодор. На суд крестьянского народа // Там же. 20 июня 1907. №136.
[98]Там же. 17 мая 1907. №110.
[99] См. изложение нового адреса: Там же. 26 апреля 1907. №93-94; Иеромонах Илиодор. На суд крестьянского народа // Там же. 20 июня 1907. №136.
[100]Там же. 17 мая 1907. №110.
[101] Иеромонах Илиодор. На суд крестьянского народа // Там же. 20 июня 1907. №136.
_1.jpg)
