Заскрипели-зашумели вековые дубы, склонили ветви над землёй, они, словно переговаривались между собой, сурово смотрели в хмурое небо, где в черноте бездны свинцовой дали зарождалась гроза. Густой черной мешковиной грузного баула вздулись наполненные холодной влагой тучи, нависли над байрачной дубовой рощей и степью. Непогода загоняла зверушек и птиц под лохматые кудри спасительной чащи деревьев.
Гроза пришла внезапно. Степь вздохнула тишиной, тишиной короткой, переводя дух после неимоверного перенапряжения, придавленная чёрным низким небом, степь впитала эту тишину всем своим пространством. Кривые замысловатые линии всполохов молнии пронзили небо в нескольких местах. Раздались разрезающие воздух раскаты грома. После секундного затишья сильные порывы ветра превратились в настоящий ураган. С треском рухнул огромный тополь, он, вздохнув отжившей гнилой сердцевиной, распластался на земле и перекрыл степную дорогу своим сухим мощным стволом...
Густые ветви могучих дубов с новой силой, словно крыльями гигантских прикованных к земле птиц, взмахнули, издав при этом шипящее листвой неистовое шуршанье. Казалось, что деревья хотят вырваться из объятий земли и улететь подальше от навалившегося на их плечи мощного ветра. Вся округа заполнилась грохотом нарастающей бури - небо всё чаще расчерчивалось причудливыми зигзагами молний, они сплетались в единое свечение. Гром нарастал, превращался в сплошной гул канонады. С невероятной силой крупные капли дождя, словно пули, атаковали пыльную дорогу, они со свистом впивались в сухую степь, через мгновение плотной стеной на землю обрушился ливень, в одну минуту превращая всё вокруг в хаос потопа.
Ураган бушевал и не хотел успокаиваться ещё долго, и в этом грандиозном природном действе были слышны еле уловимые отзвуки дальнего боя...
* * *
Окоп превратился в неуютное солдатское пристанище. Николай Кобзев, промокший до нитки, стоял по колено в грязной жиже, он всматривался в ночную мглу. На трассе Ростов - Харьков, которая проходила неподалёку от позиций ополченцев, не смотря на грозу, продолжали гудеть машины ВСУ. Летняя буря умолкала, унося свои отчаянные вздохи в сторону его родного шахтерского посёлка. Бой, что не утихал уже несколько дней, громыхал где-то у границы, переплетался с раскатами грома. Жарко было там - на Должанском, укропы рвались к кордону. Тревожные мысли не отпускали Николая всё это время. Выдержат ли они донбасские работяги, многие из которых впервые взяли в руки оружие или их сомнут броней, сметут снарядами, минами и бомбами? Это был главный вопрос.
Многое было не понятно простому шахтерскому уму, как выстоять, как противостоять этой казалось бы неистовой армаде и всё же что-то подсказывало Николаю, бывшему разведчику, что они выстоят и не только выстоят, но и победят...
Николай Кобзев в прошлом спецназовец Асадабадской бригады был одним из немногих ополченцев, имеющий боевой опыт. В далёких восьмидесятых ему пришлось побегать по горам у границы с Пакистаном. На всю жизнь ему запомнился бой в ущелье укрепрайона «Карера», когда окруженные практически со всех сторон врагами десантники, словно львы, сражались с превосходящими силами противника, среди которых были и «Чёрные Аисты» - пакистанские спецназовцы. Тогда в горах «Асадабадские егеря», так называли наших десантников афганцы, не давали спокойно жить моджахедам в провинции Кунар вплоть до вывода их отряда из Афганистана. Николаю часто, как наяву, во снах приходили страшные картинки того почти трехдневного боя.
Боевые порядки укрепрайона «Карера» составляли инженерно-оборудованные опорные пункты и сторожевые посты предупреждения, располагавшиеся на вершинах и гребнях горных хребтов, они были связанные единой системой огня.
Сквозь визг разрывов и грохот ДШК в эфире, а потом и во снах, Николай слышал: «Первый, я Второй. По мне работает ДШК, попробую подойти поближе... Первый, я Второй, работаем гранатами... Первый, я Второй, идем дальше». - Тяжёлая, кровавая работа в море огня...
Моджахеды планомерно, по водосливам и лощинкам обходили со всех сторон огрызающихся огнём спецназовцев, чтобы сблизиться на расстояние не позволяющее применять артиллерию и авиацию. Их задача была расчленить боевые порядки, окружить и забросать гранатами десантников. Это была обычная тактика моджахедов: как говорится, «ухватить за пояс» и «съесть пирог по частям». Николай помнил, как на помощь духам подошли «Чёрные Аисты», их можно было узнать по чёрным комбинезонам, чёрным разгрузкам и чёрным беретам, надвинутым на глаза. Критический момент наступил когда «Аисты» затащили на незанятую высоту миномёты и крупнокалиберные пулемёты, начали обстреливать все наши позиции, затем, сосредоточившись на этой высоте, они атаковали спецназовцев «сверху вниз».
Вытянув из арсеналов захваченное в укрепрайоне тяжелое оружие - безоткатки и ДШК разведчики не жалели боеприпасов, а когда моджахеды рванулись в атаку, спецназовцы вызвали огонь артиллерии на себя. Тогда их спасли вертолётчики. МИ-24 закрутили карусель, уничтожая засевших в горах духов. На боевой курс вертолеты заходили почти вертикально и, сделав несколько залпов из пушек или НУРС, снова взмывали на максимальную высоту.
Николай никогда не забудет друга Сашку, снайпера, он геройски погиб, перед этим уничтожив из своей СВД около десятка врагов. Его тело долго лежало на передовом рубеже... Раздосадованные духи, не имея возможности подойти ближе, в бессильной ярости всадили в него более двух десятков пуль, а потом долго расстреливали Сашкину винтовку, которая лежала рядом с ним. Несусветная ярость вселилась тогда в души разведчиков, они сражались с ещё большим ожесточением и выстояли. Ночью десантники вытащили убитых и раненых с поля боя вниз к реке, где спасительные вертушки МИ-8 в несколько заходов забрали группу спецназа, сначала раненых, потов всех остальных. Разведчики ушли непобеждёнными.
И сейчас Николай, стоя в окопе и вспоминая тот страшный бой, ощущал нечто подобное. Отголоски давней ярости вспыхивали в его сознании, переплетались с новыми ощущениями разразившейся войны, которая пришла на его родную землю, на его Донбасс, на эти до боли с детства знакомые отроги Донецкого кряжа, в эту дивную дубовую рощицу...
* * *
Ночь уходила, небо светлело на востоке. В этот ранний час опорный пункт ополченцев жил особой жизнью, напряжение было неимоверным, горстка бойцов прикрывала последний коридор отделявший луганскую землю от России, украинские каратели стремились любой ценой оседлать границу. Ополченцы понимали, что если они не выстоят - быть беде и все жертвы, понесенные ранее, будут напрасны. Они защищали свою землю, свой дом и поэтому на их стороне была правда и сила, которую нельзя было сломить ни танками, ни пушками, ни каким другим адовым огнем...
Николай всю свою жизнь прожил на Донбассе, вернувшись из Афганистана пошел работать на шахту. Он до боли в сердце переживал развал великой страны - Советского Союза, когда Донбасс и вся Украина была нагло по живому оторвана от единого русского пространства.
Нарыв, от сердечной душевной занозы и обиды, что у тебя отобрали будущее, от яда украинского национализма, зрел четверть века, и этот нарыв рано или поздно должен был лопнуть. Время пришло. И теперь он с оружием в руках, как и сотни тружеников Донбасса, отстаивал своё право на жизнь и свободу, защищал право говорить на родном русском языке и жить по своим законам, почитать своих героев, помнить свою культуру и традиции. Это было его право. За это они отдают свои жизни, сражаются за будущее своих детей и внуков.
Николай с душевным упоением смотрел на приближающийся июльский рассвет, воздух просто звенел после дождя чистотой утренней прохлады. Он видел это небесное таинство сотни раз, но каждую такую минуту нельзя переоценить, она всегда неповторима в своей красоте и тайне. Бескрайние степные просторы, холмы и кручи, украшенные буйными травами, сияли в радужных переливах звенящей росы, искрились и уносили Николая в воспоминания такого далекого и близкого детства. Он вспоминал, как по этой трассе Ростов - Харьков они с друзьями ехали на велосипедах на рыбалку на Благовский пруд, весело крутили педали. Как потом, раскинув удочки в тиши камышовой заводи, ловили плотву и зеркальных карпов, как в костре пекли картошку и, как, после рыбалки изнемогая от жажды и летнего зноя, по-детски проклиная крутые подъемы Донецкого кряжа, брели со своими велосипедами в руках обратно домой. Они шли уставшие, но с хорошим уловом. И повалившись от усталости на траву у степного родника, утолив жажду, в тот час для детской души не было счастливей минуты под этим жарким степным солнышком.
Именно тогда и рождалась в сердце любовь к родной земле, героической земле великих предков, которые вот также, как Николай и его боевые товарищи, во все времена охраняли святые просторы донецкой степи от врагов...
- Колька, ты чего там, уснул?
- Нет, что-то взгрустнулось. Детство вспомнил.
- Детство, детство, в одном месте у тебя детство играет. Вот ливень, так ливень прошел, смотри, весь окоп залило. Говорил, что рыть нужно было не на опушке, а чуть правее под горкой. Правда, там скалистый грунт, но зато сухо было бы. Нет, всё-таки правильно, что мы здесь оборудовали позицию, здесь с фланга от дороги нас не обойдут, а там мы бы как на ладони были, - сам с собой разговаривал Цыган, хотя ему казалось, что Николай внимательно слушает его рассуждения.
Виктор Мамонов, чернявый парнишка с горящими угольками карих глаз и мощным не по годам богатырским торсом, потомственный донской казак. За свою смуглую внешность Виктора прозвали Цыганом, это прозвище с самого детства прилипло к нему. Он так привык к этому, что когда знакомился с кем либо, протягивая растопыренную огромную граблю руки, всегда представлялся - Цыган...
Его далёкие предки донские казаки давно обосновались в живописном месте на берегу степной речушки в урочище Боко-Платово. Здесь жил его прадед, дед, отец, здесь родился и живет Витька Мамонов и за эту землю он готов сложить голову.
- Я вот думаю, Коля, чего им хохлам от нас надо? Жили - не тужили, и на тебе, война. Мне батя частенько говорил, от этих рёхнутых на всю голову бандеровцев* хорошего ничего не будет. Он рассказывал, как сразу после Победы в мае-июне сорок пятого их пластунскую казачью дивизию бросили выкуривать фашистских недобитков из схронов на Западной Украине, как гибли уже после войны наши казаки. Рассказывал какие зверства чинили эти уроды с мирными жителями на своей собственной земле. Нет, Коля, они эту желчь и злобу пронесли сквозь десятилетия, и своим отпрыскам передали, вот мы с тобой теперь и расхлёбываем эту заразу...
Боец черпал мутную жижу пустым цинком из-под автоматных патронов, пытаясь отделаться от грязной каши, что хлюпала под его ногами.
* * *
После того, как блокпост луганских ополченцев на трассе у Дьяковского перекрестка мощью бронетанковой армады и украинской авиации был практически уничтожен, горстка бойцов отошла в сторону села Благовка и заняв господствующие высоты готовились принять бой с превосходящими силами карателей и националистов. Здесь по прямой до границы с Россией было всего чуть больше десяти километров, и бойцы ополчения понимали, что в случае атаки - это будет их последний бой. Украинские войска и каратели, оседлав главную магистраль, не обращая на разрозненные опорные пункты ополчения, двигались по трассе, стремились выйти к границе в районе КП «Должанский», таким образом, они хотели перекрыть основной пункт перехода и снабжения ополчения.
Ещё днем, до грозы, длинная вереница бронетехники и машин обеспечения 24-й, 79-й и части 72-й бригад ВСУ прошла по трассе в сторону Зеленополья и Новоборовиц. С такой армадой вступать в открытый бой было бессмысленно, это понимали бойцы ополчения и готовились к засадным действиям. Колона шла мимо скрытых позиций разведчиков, но атаковать не было команды. Поэтому Николай и его товарищи вели наблюдение, передавая данные о противнике по мобильной связи основным силам ополченцев.
Асфальт дрожал от многотонных грузовиков, танков и самоходок.
- Да сколько же их? - прошептал Цыган.
Николай смотрел на безусых украинских юнцов. Их пригнали в Донбасс по преступному приказу командиров и майданного киевского правительства, они ещё не знали, что найдут в этих девственных донских степях свою смерть. Затуманенные украинской пропагандой солдатики этих бригад верили, что идут защищать свою землю от российской агрессии, но тогда где находится земля Николая, где земля Цыгана и тысяч людей, которые жили и живут на этой земле? Где их правда, и где их дом?
Николай, хоронясь со своими товарищами в зарослях густого кустарника на краю дубовой рощи, смотрел на проходящую колону техники ВСУ. На броне сидели срочники. Простые пацаны, сиротливо прижимаясь к холодной спине БТРов со страхом озираясь вокруг, они ехали в неизвестность. Николай смотрел на гудящую и лязгающую гусеницами колону, вспоминая свою боевую афганскую юность, когда он вот также в восьмидесятых прошлого века ехал по дорогам Афганистана, также тревожно всматривался в проплывающие пейзажи чужой страны и, наверное, за ним тогда тоже кто-то наблюдал, но, то была другая война...
А теперь он смотрел на этих ребятишек через прицел своего автомата и на броне были юнцы с разных областей Украины, на броне были его братья, с которыми теперь приходится воевать, но их сюда загнали не по своей воле, им просто приказали идти защищать страну от мнимой русской агрессии. Им затуманили мозги майданом и так называемой «революцией гидности» - это были простые солдаты, пушечное мясо. В отличие от националистических, нацистских добровольческих батальонов и западных наёмников, как и ополченцы, эти солдатики были жертвами и такими же заложниками этой братоубийственной войны. Ведь здесь, в этой донбасской куцей зелёнке на склонах Донецкого кряжа, сидели в засаде не бандиты и сепаратисты, здесь рядом с Николаем были простые шахтеры, работяги...
Колоны украинских бригад встали лагерем в открытой степи недалеко от хутора донских казаков Зеленополье и были готовы к решающему броску к границе с Россией. Карательные войска не побеспокоились о скрытности своей дислокации, они были уверенными в своей безнаказанности.
* * *
Светало. Из-за дальних бугров вот-вот должно было появиться Солнце. Цыган продолжал черпать мутную жижу со дна окопа.
- Вот ты, Коля, скажи, как боевой десантник, скажи, одолеем мы эту заразу, аль нет? Я думаю так, одолеть мы её одолеем, выстоим, сама земля нам в помощь, однако не только нам, но и нашим внукам ещё долго придется расхлёбывать эту вражду...
По грунтовой размытой дождем дороге со стороны Ровенёк к позиции разведчиков подъехали две «Нивы», машины остановились у поваленного бурей тополя. Николай вышел из укрытия навстречу прибывшим бойцам.
- Кобзев, привет! Еле к вам добрались, дороги в кашу разнесло после ливня! - сказал старший группы.
Он, пританцовывая в испачканном грязью камуфляже, сбивал глину с ботинок.
- Привет, дружище! Как вы здесь, вымокли небось?
- Есть чуток, - Николай протянул руку товарищу.
- Это тебе не в «избушке» сидеть.
- Не говори, Костя, это точно, ливень, просто ужас, с вчерашнего вечера полночи хлестал.
«Избушкой» ополченцы прозвали здание СБУ в Луганске, которое они захватили ещё в апреле. Тогда, активисты «Русской весны» в Донбассе, взяли арсенал и, вооружившись, встали на защиту Донбасса. Николай подружился с Костей Пермяком, им уже доводилось побывать в переделках. Они вместе с другими ополченцами в начале июня брали погранотряд в Луганске, отбивались от нациков батальона Айдар под Металлистом и вот теперь, снова их свела судьба здесь, под Зеленопольем.
- Коля, нас прислали для усиления твоей разведгруппы, так что повоюем.
- Это хорошо, только не совсем понятна задача. В сторону Должанки за последних два дня прошло минимум три бригады укропов. По связи конкретных приказов не поступало, да и что мы можем сделать с этой махиной, пощипать, да и только...
Бойцы группы Пермяка из «Нивы» выгрузили крупнокалиберный пулемет «Утёс» и боеприпасы к нему. Помимо стрелкового оружия практически у каждого были гранатометы РПГ.
- Всё будет, Коля, я думаю, что весело будет сегодня, Коленька. Показывай лучше, где установим «бандуру».
Николай давно присмотрел на возвышенности между двумя лощинками хорошую позицию. Из старого, поросшего ковыльной травой, окопчика времён Великой Отечественной войны в обе стороны практически на километр просматривалась трасса. Там и оборудовали пулемётное гнездо.
Костя Пермяк и Николай уселись под дубом, закурили.
- Наша задача, Коленька, не выпустить из мешка супостата.
- Что ты называешь «мешком»? Без артиллерии никакого мешка нам не видать.
- Всё будет, дорогой Коленька, всё будет! Из Луганска в Ровеньки пришло две батареи БМ-21 «Град» и ещё кое-что. Россия нас не бросит!
- Как там в Луганске?
- Тяжело, брат, люди сидят по подвалам без еды, воды и света. Укропы бьют по городу со всех сторон. Автовокзал размолотили, и по центру целят гады, бьют по жилым кварталам. Народ сплотился, как никогда сплотился, в часы затишья во дворах на кострах готовят еду, все: и мал, и стар, бабы и мужики, одной семьей живут под огнем. Народ наш несгибаемый, Коленька! Я вот, давеча, со своей группой на квартале Мирном попал под минометный обстрел. Влетаем в подвал одной девятиэтажки, а там десятка два людей прячутся, дети хныкают, бабы плачут, жуть. Мужики, старые шахтёры, подвальчик оборудовали капитально, тут: и диванчик, и топчаны, и столик приспособили, как увидели нас тамошние постояльцы, запричитали: «Вы нас, ребятки, не бросайте, защитите, не будет нам житья под укропами!» До слёз, Коленька, картинка! Обстрел продолжался, дом подпрыгивал от взрывных волн, но паники я не увидел на их лицах. Один старый седой шахтёр из-под стола вынул бутылку водки и, как бы оправдываясь, сказал: «Это я водочки ящичек на свадьбу дочурке своей припас, теперь пригодился. Ну-ка, бабы, соберите на стол, выпьем за победу и здоровье бойцов!»
В это время где-то рядом ударил тяжёлый снаряд, дом в очередной раз подпрыгнул, да так, что свечи в подвале погасли, а старый шахтёр, как ни в чём не бывало: «Сват, ну-ка сгоняй во двор, о цэ, думаю, абрикоса обсыпалась, тащи, бо закусить нечем!..»
Все кто был в этом подвале, да и мы тоже, взорвались от смеха. Вот какие наши люди, Коленька!
Рассветную утреннюю тишину прорезали шипящие звуки, над позицией ополченцев пролетели десятки ракет. Николай невольно пригнул голову, но потом, понимая, что это неистовое шипение несется в гневном своем порыве на врага, крикнул:
- Цыган, пляши! Наши бьют!
- Ой да-да ой-да, ой да-да-да ой-да, - запел казак. Цыган выпрыгнул из окопа и, приплясывая, подхватил лихую казачью песенку.
Как за Доном за рекой, под широким дубом
Расставалася казачка с парнем черночубым.
Ой-да-да ой-да, ой-да-да-да-да ой-да,
Засставалася казачка с парнем черночубым.
Расставалась при дороге в поле у Ростова,
Обнимала да на ветру казака лихого.
Ой-да-да ой-да, ой-да-да-да-да ой-да,
Обнимала да на ветру казака лихого.
И сказал казак казачке, на коня взлетая,
Ты не плачь, не плачь по мне, моя дорогая.
Ой-да-да ой-да, ой-да-да-да-да ой-да,
Ты не плачь, не плачь по мне, моя дорогая.
Он сказал и поскакал по степной дороге,
До свидания Тихий Дон, Тихий Дон широкий
Ой-да-да ой-да, ой-да-да-да-да ой-да,
До свидания Тихий Дон, Тихий Дон широкий.
Буквально, минут через пятнадцать-двадцать, смертоносный шквал огня систем залпового огня снова пролетел над головами разведчиков в сторону Зеленополья. Сплошной гул разрывов всколыхнули землю донской степи, клубы дыми и пыли, перемешанные с огнём, поднялись над горизонтом. Около часа громыхало в степи, а потом наступила тишина, только чёрный дым ещё долго висел в голубом небе и стелился над землёй.
К полудню со стороны Зеленополья по трассе стали выходить остатки разгромленных украинских бригад. Николай Кобзев и Костя Пермяк со своими бойцами встретили их плотным огнем. Несколько машин загорелось на дороге, разрозненные остатки украинских солдат, отстреливаясь, ушли по балкам в степь, в сторону российской границы
- Надо бы их добить, Коленька! - сказал Пермяк.
- Нет, пусть уходят, урок им уже преподали, на всю жизнь пусть запомнят и детям своим расскажут, как воевать с братьями...
* * *
Прошло горячее лето 2014 года. После Зеленополья, были: Изваринский котел, ожесточённые бои на Саур-Могиле, в Хрещеватом и Новосветловке под Луганском, и, конечно же, Иловайский котел, после которого деморализованная украинская армия была отброшена от Донецка и Луганска. Первые Минские соглашения принесли на Донбасс относительное затишье, зимой 2015 года боевые действия возобновились с новой силой под Дебальцево. Совместными действиями луганских и донецких ополченцев в феврале захлопнулся очередной Дебальцевский котёл. И снова украинские вояки получили передышку, в Минске были приняты новые соглашения по урегулированию военного конфликта на Донбассе. Во время зимних боев в районе Дебальцево, под Санжаровкой, геройски погиб Кося Пермяк. Николай Кобзев получил тяжёлое ранение. После лечения он вернулся в родной шахтёрский посёлок.
Много воды утекло, как говорится, за этот кровавый год. Николай с друзьями сидел в школьном саду, за столиком под пышной яблоней, они пили пиво и вспоминали прошлогодние летние бои у Зеленополья.
- Коля, скажи, где было страшнее в Афгане или на этой войне? - спросил молодой парнишка.
Бывалый воин хмуро улыбнулся и посмотрел на мальчишку.
- Страшно, Васька, то, что мы сейчас говорим о войне, а не о девках...
- Я вот думаю пойти в ополчение, по телику постоянно идут призывы вступать в ряды Луганской народной милиции.
- Куда тебе, лапаухий, два вершка от земли, а всё туда же, воевать! - хлопнул слегка по спине паренька Пал Палыч. - Я тоже думал пойти в ополчение, да уж года не те, шахта здоровье съела. Вот и Николая Ивановича, старого разведчика, списали подчистую по ранению, нам только и осталось пивко посасывать, правда, Иванович? А тебе, малой, учиться надо, а не воевать!
Из зарослей старого фруктового сада выбежали две малолетние девочки и наперебой защебетали:
- Дед, Паша! Дядя, Коля! Там, там... Там в саду, в кустах...
- Да что там, говорите внятно, дурёхи, - привстал из-за столика Палыч.
- Дядя Коля, там, в кустах, там, негр спит...
- Какой ещё негр?
- Чёрный такой, лохматый. Мы его увидели, испугались и убежали...
Мужики пошли в сторону зарослей вешняка, куда указали девчонки. Подойдя к кустам, Николай шепнул Палычу:
- Вы с Васькой обойдите кусты и с той стороны перекройте ему дорогу, вдруг ломанётся бежать, а я его постараюсь сам взять.
Когда Палыч с Васькой занял свою позицию, Николай в два прыжка вломился в заросли и оседлал спящее чёрное существо. Обмякшее от испуга тело, от которого пахло словно из помойки, взвизгнуло:
- Хлопци, ни вбывайтэ, ни вбывайте, Христом Богом молю, не вбывайтэ!
Николай громко рассмеялся:
- Палыч, иди посмотри, какого «негра» мы поймали!
Николай схватил за шиворот лохматого, грязного мужика и вытащил его из вешняка на свет Божий. Перед ними стоял чёрный, от грязи и копоти, в заплатанном с чужого плеча пиджаке и рваных штанах, моргая красными, воспалёнными глазами и дрожа всем телом от страха, человек, или, скорее всего, это было жалкое подобие человека. Его смрадное, немытое долгие дни, тело издавало такую вонь, что было невозможно без отвращения с ним стоять рядом.
- Ты откуда взялся, чудовище? - спросил подошедший к пленнику Пал Палыч.
- Я из Зеленопилья йду...
- Откуда? - переспросил Палыч.
- Из Зелино-но-пилья, - заикаясь, повторил он.
- Это надо же и куда ты идешь?
- Не знаю, до дому хочу... Нашу бригаду ещё в прошлом роци размолотили под Зеленопильем, вот я и йду...
- Это интересно, ну-ка пошли солдатик, пошли, - сказал Николай и подтолкнул пленника в спину.
- Хлопци, ни вбывайтэ, не вбывайте, - опять взмолился чёрный лохмач.
- Не скули, никто тебя трогать не собирается.
Они вышли из глубины сада на поляну к столику, где стояли недопитые бокалы с пивом. Любопытная детвора стайкой кружила вокруг этой необычной процессии. Пал Палыч цыкнул на ребятишек, а их уже собралось целая гурьба: «А ну марш по домам!»
Но отогнать мальчишек и девчонок было не простым делом. Палыч смирился с этой голопузой публикой, слил в пластиковый стакан пиво и дал пленнику, тот жадными глотками опорожнил стакан и потихоньку стал успокаиваться, посматривая вокруг из-подо лба. Николай усадил его на землю у старой груши.
- Васька, гони к Михайловне в киоск, пивка набери, пусть на меня запишет, видать у нас разговор будет интересный с этим пугалом.
- Рассказывай вояка свою историю, где ты скитался целый год? Как тебя зовут, бедолага, не забыл ли человеческое имя своё, откуда родом? В какой части служил?
- Степан Петруха... Служил в 72-й бригаде, меня призвали в АТО по повестке, ещё в первую мобилизацию четырнадцатого года, сказали, если не пойду в армию посадят, вот я и пошел. Родом из Барышевки - это в Киевской области...
- Так ты Степан или Петруха? - переспросил Палыч.
- Петруха цэ призвыще такэ.
- И где же ты всё это время скитался, Петруха? - не понимая, как можно было целый год где-то прятаться, снова спросил Николай.
- 11 июля нашу бригаду и хлопцев из других бригад 76-й и 24-й накрыло мощным огнем «Градов», дуже богато погибло тогда наших солдат. Меня контузило, не знаю, сколько времени я без памяти пролежал в посадке, потом, после того как нас второй раз накрыло ракетами, я получил вторую контузию, присыпало землёй, очнулся ночью выполз из воронки и пошел, куда глаза глядят, пошел...
Местности не знал я, не знал куда идти, а в голове шумело так, что я, теряя сознание, падал в отключке на землю и подолгу лежал без чувств. Примерно через сутки я вышел на окраину какого-то небольшого села. Забрался в огород, от голода стал жевать капусту и морковку, потом я снова потерял сознание. Меня нашла старенькая бабушка, она меня и выходила, козьим молоком поила...
- О, уже по-русски нормально заговорил, - улыбнулся Палыч.
- Ладно, не перебивай, Пал Палыч, история хоть книгу пиши, давай рассказывай, Степан Петруха, - сказал Николай.
Васька притащил три полторухи пива, Николай налил бедолаге Степану в пластиковый стакан, пиво совсем развязало ему язык.
- Все началось ещё 10-го числа. Мы - ребята из 72-й бригады - к тому времени уже пять суток сопровождали военные колонны с пищей, водой, бензином, боеприпасами. Прикрывали зенитками и пулеметами, проводили колоны по точкам Луганской и Донецкой областей, где находились наши. Сделав круг, уже должны были возвращаться на место дислокации, но к нам подошел начальник и приказал, выйти из колонны и проводить 79-ю бригаду... 79-я шла в сторону границы.
В дороге нас застал вечер, и мы заночевали на базе 24-й бригады, которая стояла под селом Зеленополье. Когда мы приехали туда, нам сказали ложиться отдыхать прямо посреди поля. По логике мы должны были разместиться в лесопосадке рядом - чтобы противник не видел нашей техники, машин с боеприпасами. Мы уже пять суток были на ногах, спали всего по два-три часа. Так и улеглись на ночлег посреди поля, но я загнал свой бортовой «Урал» с ЗУшкой в посадку, наверное, это и спасло меня... Весь вечер и половину ночи лил такой дождь, что света белого не было видно, гроза полыхала во всей округе. Ночью 11 июля в 24-й бригаду пришла ещё одна колонна с боеприпасами. Машины выстроили квадратом вокруг нас - тоже посреди поля, а рано утром нас всех накрыло «Градом»...
Интересно, что когда нас разбомбили, то рядом не было ни одного офицера. Единственный офицер - медик... Я очнулся контуженный в посадке, мой «Урал» горел. Я выскочил из зарослей, которые, по всей видимости, и спасли меня. Я увидел страшную картину: море огня, дыма, искорёженная техника и трупы, трупы, трупы... Раненые стонали, просили о помощи. У места дислокации 24-й бригады был заброшенный ангар. Мы, кто стоял ещё на ногах, стали заносить ребят туда. Люди умирали на руках. Оторванные руки, ноги. У кого живот, развороченный осколками, у кого глаз нет, кто-то обгоревший...
Десятки, а то и сотни людей валялось на этом страшном поле. Убитые и раненые все вперемешку...
Под Зеленопольем был мой товарищ Анатолий с Киевщины. Боец 72-й бригады. Ему было всего 21 год... Здоровый такой, метра два! Но в душе - пацан, пацаном... У него были многочисленные ранения, полголовы раздробило. Сначала он был в сознании, всё что-то шептал, а потом Толик умер.
Нас накрыло ракетами повторно, мне снова повезло, присыпало землёй, я потерял сознание. Ночью, когда очнулся, понял, что кто остался живым - ушли, а я остался один среди кусков человеческих тел и груды обгоревшего металла...
- Слушай, ты, не дави на слезу! - вспылил Николай. - Ты хоть теперь понял, что здесь вас не ждали с оружием, танками и пушками. Ты говоришь, что тебя бабушка выходила, а ты, и такие уроды, как ты, пришли её убивать...
- Николай Иванович, не заводись, - Пал Палыч не на шутку испугался, что Николай бросится на этого оборванца.
- Не переживай, Палыч, не трону я его, просто злость берет, что лето четырнадцатого их так ни чему и не научило, зимой снова полезли под Дебальцевом. Вот такие же уроды в Санжаровке раненого Костю Пермяка ножами добили, а когда возьмёшь их за одно место все норовят на слезу надавить, все становятся такими кроткими и пушистыми, что аж тошно...
Степан опустил голову и, чуть всхлипывая, плакал.
- Что нюни распустил, рассказывай, как ты зиму пережил, воин?
- Мэне бабуля схороныла, сусидам казала, шо онук приихав бабку доглядать, - снова заикаясь стал ломать слова испуганный Степан.
- Ты уже говори, Петруха, или по-украински, или по-русски, только что красноречием блистал, а теперь снова заикаться стал. Я сказал, что не тронем тебя, отправим куда надо, может быть на твою паршивую душонку обменяют на нормального человека. Ты хоть знаешь, сколько невинных людей сидит в застенках СБУ или не знаешь?
- Знаю...Много...
- Много... Давай, рассказывай дальше.
- Всю зиму я прожил у бабы Кати, помогал ей по хозяйству, она меня кормила, я не знал, что делать и как быть. Боялся попасть к ополченцам, документы свои я выбросил, да и домой, как возвратиться не знал. Баба Катя недели две назад сильно заболела и через три дня умерла, я испугался, что во время похорон меня могут вычислить. Я, сообщил о смерти бабы Кати соседям, собрал харчей и тихонько ушел из этого села. Решил идти домой, на Украину, но я не знаю куда идти, вот и забрёл сюда... Кругом одни терриконики...
- Ладно, всё с этим типом понятно. Васька, иди к Серёге Коротку пусть заводит машину, повезём этого вояку в Ровеньки, сдадим в военную прокуратуру, пусть там с ним разбираются, - сказал Николай.
- Ты-то теперь, Степан Петруха, понимаешь своей башкой, что и здесь твоя душонка показала свою сущность. Ты же предал, и после смерти предал, старушку. Она тебя спасла, пригрела, а ты, как паршивый пёс, прижав хвост, сбежал. Хотя ты не пёс, даже псы так не поступают! Эх! - махнул рукой Николай и отвернулся от этого жалкого существа.
Степан Петруха из Барышевки сидел у старой груши, он почти до земли опустил голову и плакал...
2015 - 2018 гг.
* - Украинская организация «Тризуб им. Степана Бандеры» запрещена на территории РФ (решение Верховного Суда Российской Федерации от 17.11.2014)
