Так поверил ли Сталин Гитлеру?

 

1939: «Но воевать придется...»

На чем основаны назойливые псевдоисторические фантазии о том, что в неудачах 1941 года был виноват Сталин, который никому не доверял, а поверил только одному человеку - Гитлеру, что он, как загипнотизированный, до самого 22 июня 1941 года верил в миролюбие Гитлера?

Ни на чем. Настоящих исторических оснований нет.

А Император Александр I-й и Кутузов тоже поверили Наполеону - поэтому у нас были «неудачи 1812 года»? Французы даже в Москву вошли...

А ведь в 1941 году немцы в Москву не вошли - несмотря на все тяжелейшие исторические обстоятельства того времени.

Как всякий мудрый и ответственный руководитель, Сталин, как теперь хорошо известно, внимательно слушал мнения многих людей, которым доверял и которых уважал, с ним даже и спорили. А делал так, как говорили о святителе Тихоне, Патриархе Всероссийском: «Он всех внимательно слушает, а поступает по-своему».

Его сын, генерал-лейтенант авиации В.И.Сталин в недавно вышедших воспоминаниях «От отца не отрекаюсь!», которые можно назвать еще одним окном в правду нашей истории ХХ века, рассказал:

«Отец не привык, чтобы его приказы оспаривались. Он советовался с товарищами, не решал все вопросы единолично, как это пытаются представить сейчас. Но обсуждать и приказывать - разные вещи. Если уж отец приказывал, то изволь выполнять. Приказ есть приказ».

Василий Иосифович писал «об одном из лучших советских летчиков», о маршале авиации А.Е.Голованове, не называя его имени, чтобы ему не навредить в хрущевское время: «Отец был о нем очень хорошего мнения. Уважал за принципиальность, за умение аргументировано, с достоинством, настоять на своей точке зрения. Что бы сейчас ни говорили про отца, подхалимов он не любил. «Как будто сам с собой разговариваю! - сердито говорил отец, когда ему поддакивали. - Зачем мне это?» (М., «Яуза-пресс», 2016 г., сс. 12, 214).

Есть и прямое свидетельство на эту тему от очевидца, который был, что называется, «ближе некуда» ко главным участникам подписания Договора о ненападении между Германией и Советским Союзом 23 августа 1939 года. Это Василий Прохорович Пронин (1905-1993). В тот год, когда ему было всего 33 года, он стал председателем исполкома Моссовета. Записаны были его воспоминания ровно полвека назад в связи с работой К.М.Симонова над документальным фильмом «Если дорог тебе твой дом» (1967) - к 25-летию битвы за Москву. Полный вариант этого замечательного фильма режиссера В.С.Ордынского, наполовину сокращенного советской цензурой, можно найти в интернете. Пронин рассказал тогда, что в тридцать девятом году, когда Риббентроп приехал в Москву, он был у Сталина... «За столом сидели Ворошилов, Риббентроп, Молотов и Сталин. И получилось так, что Сталин сидел рядом с Риббентропом. А ему не хотелось, видать, сидеть с Риббентропом. Он мне говорит:

- Пронин, поди сюда.

И посадил меня рядом - между собой и Риббентропом. Велись переговоры, разговоры разговаривали. Переводили немецкий переводчик и Павлов. А потом, когда кончились переговоры, Сталин предлагает Риббентропу идти смотреть картину «Трактористы». Он ее очень любил. Риббентроп отказался. Тогда Сталин стал настойчиво ему предлагать - пойдем, мол, смотреть. Тот - нет, говорит, ни в коем случае. Встал и уходит. А прощается он таким жестом: делает гитлеровское приветствие. Риббентроп сделал такой жест, и Сталин неожиданно встал и сделал ему так: книксен сделал почему-то...

И не успел Риббентроп выйти и дверь закрыть за собой, он с переводчиками ушел, как Сталин говорит: «Обманули мы их. - (По свидетельству Пронина, Сталин здесь выразился гораздо резче - матом. Да уж, видно, всё это общение и весь этот договор были ему поперек горла, он черных слов обычно не говорил, - авт.). - А потом помолчал минутку и говорит: - Но воевать придется». («Симонов и война». М., «Время», 2016 г., с. 593).

 

1940: «Воевать мы будем с Германией. Англия и Америка будут нашими союзниками».

Хочется еще раз привести свидетельство очевидца, которое мне довелось слышать самому в 1999 году. В известный «дом на набережной» приехал я пособоровать и причастить Г.А.Эгнаташвили, ныне покойного, сына земляка и друга детства Сталина, генерал-лейтенанта А.Я.Эгнаташвили. Георгий Александрович рассказал мне тогда о своих встречах с митрополитом Николаем (Ярушевичем), о котором у него остались самые теплые воспоминания. С митрополитом Николаем, в ту пору Киевским и Галицким, Экзархом Украины, ему довелось общаться в качестве начальника охраны Н.М.Шверника, когда тот возглавлял комиссию по расследованию преступлений гитлеровцев на нашей территории, в которую входил и владыка.

Когда я рассказал Георгию Александровичу о том, что был в доме Сталина в Гори, когда мне было 13 лет, он заметил:

- В ста метрах от него был наш дом.

Георгий Александрович рассказал тогда о памятной встрече со Сталиным 1940 года («Самый счастливый день в моей жизни»), который для нас сегодня служит еще одним историческим свидетельством того, насколько Сталин «поверил Гитлеру».

Вот этот рассказ.

 

«Я этими ушами слышал и этими глазами видел то, о чем расскажу сейчас вам.

В ночь с 6 на 7 мая 1940 года Сталин был в гостях у моего отца в Заречье (это четыре километра от Кунцево). Отец привозил с собой старика, который работал подмастерьем у отца Сталина, его звали Дата Гаситашвили. Он его привез, чтобы обрадовать Сталина. Когда Сталин маленький был, этот Дата его на руках носил.

Однажды, когда отец был у Сталина, Сталин вспомнил про этого Дата:

- Саша, Дата жив?

- Жив.

И больше ничего.

Отец позвонил в Тбилиси, в подчиненные ему органы, и сказал:

- Разыщите Дата Гаситашвили и привезите срочно в Москву ко мне.

Это было в ноябре 1939 года.

Через пять-шесть дней Дата привезли. Старик был. Отец взял трубку, позвонил Сталину и передал трубку этому Дата. И у них состоялся разговор.

- Дата, - сказал Сталин, - я тебя очень хочу видеть. Но сейчас у меня нет возможности. Поживи у Саши. Я надеюсь, он тебя голодным и холодным не оставит. Я хочу тебя видеть не на пять минут, не на десять минут, я хочу с тобой и с Сашей посидеть несколько часов. Когда будет время, я скажу Саше, и он привезет тебя ко мне.

Дата что оставалось сказать? - «Хорошо».

И ждал.

У нас дома, на даче в Заречье, стоял правительственный телефон. По этому телефону Сталин примерно раз в две недели звонил Дата и говорил:

- Дата, как ты там? Будет время - я тебя приглашу.

6 мая 1940 года приехал отец и говорит:

- Дата, одевайся быстро, едем.

Мы срочно одели Дата, отец посадил его в машину, и они уехали.

Около часа ночи раздался правительственный звонок. Отец звонил мне:

- Бичиго, подготовься, мы едем.

Чего подготовиться? В доме всё есть, кушать есть... Раз он так звонит, значит, едет Сталин.

Мы быстро позвали свою кухарку, винодела. Накрыли стол. Всё подготовили для шашлыка, надели мясо на шампуры и стали ждать приезда.

Ждать пришлось недолго. Около двух часов подъезжает машина, выходит Власик, начальник охраны Сталина, открывает заднюю дверь, и оттуда выходит Сталин, затем выходят этот старик, Дата Гаситашвили, Берия и мой отец.

Сталин вышел, огляделся кругом, осмотрел дом - хотел знать, в каких условиях живет мой отец, не шикарничает ли он.

Дом был простой - обычный маленький дачный дом, насыпной, не кирпичный, три комнаты внизу, одну из них занимал комендант, и на втором этаже - маленькая спальня. В общем, скромность необыкновенная.

Сталин покачал головой, вступил на лестницу и сказал (по-грузински):

- Да будет счастлива моя нога в этом доме.

Я спросил разрешения и снял со Сталина шинель. И мне стало стыдно: моя шинель была лучше, чем у него. Моя - на шелковой, а его - на простой сатиновой подкладке.

Он взял шинель из моих рук и сам повесил.

А стол был уже накрыт.

За столом сидело семь человек: Сталин, слева от него - этот старик, Берия и я, справа от Сталина - отец, Лилия Германовна (вторая жена моего отца, по происхождению немка из Берлина), и мой зять Гиви Ратишвили, муж моей старшей сестры.

Когда сели за стол, Сталин оглядел всех, повернулся к отцу и сказал:        - Саша, что-то, видимо, твоей жене не понравилось мое посещение, она очень грустная.

Отец ответил:

- Сосо, она грустная совсем по другой причине. Она боится, что Америка начнет с нами воевать.

А это было в то время, когда мы имели договор с Гитлером о ненападении, а дочь Лилии Германовны жила в Америке. Она отправила ее к сестре в Германию в 1924 году, а в 33-м году, когда Гитлер пришел к власти и начал преследовать евреев, муж дочки, который был евреем, его звали Зигхен (не знаю, имя или фамилия), взял жену и через Данию уехал в Америку. Вот она и безпокоилась, что разгорится война, сначала наша с Англией, потом Америка поможет Англии, и, таким образом, дочь окажется в изоляции.

Сталин поднял маленькую рюмочку с грузинским атенским вином (он пил вино маленькими рюмочками) и, не вставая, обратился к отцу:

- Как твою супругу звать?

Отец напомнил.

И Сталин начал (привожу слово в слово):

- Уважаемая Лилия Германовна! Не безпокойтесь. Не волнуйтесь. Воевать мы будем...

И замолк. Держит рюмочку в правой руке. Замолк примерно на восемь минут. Мы молчим. Кто мог перебить его? Держит и думает. Потом лицо изменилось, стало решительным. Резким движением передал рюмку в левую руку, поднял правый указательный палец резко вверх и резким движением опустил вниз, сопровождая словами:

- Воевать мы будем с Германией. Англия и Америка будут нашими союзниками. За ваше здоровье.

И выпил вино.

Видимо, Сталин, когда восемь минут молчал, раздумывал, можно ли сказать то, о чем он сказал, так как сестра жены отца - в Германии, рядом с Гитлером фактически, в одном городе, не передаст ли эта немка какими-либо путями его слова Гитлеру? Видимо, восьми минут Сталину хватило, чтобы решить этот каверзный вопрос. И решил он его отрицательно.

Это случилось за год с лишним до того, как гитлеровские полчища вторглись в Советский Союз. А теперь, спустя пятьдесят с лишним лет, некоторые «политики» уверяют, что Сталин не ожидал нападения Германии. Подумаем еще раз об этом внимательно.

Недавно я читал книгу профессора Трухановского об этой войне, где он утверждает, что Сталин до последнего дня не знал и не ожидал, что Гитлер нападет на Советский Союз. Прочитав эту фразу, я улыбнулся и вспомнил тот памятный вечер, когда своими ушами, сидя от Сталина на расстоянии полутора метров, слышал вышеизложенную речь, диаметрально противоположную утверждению Трухановского.

Это мое воспоминание - самое принципиальное, опрокидывающее наговоры на Сталина.

Надо удивляться той стойкости, которую он проявлял, организовывая такую тройку: Великобритания, Америка и СССР. Он не реагировал на немецкие провокации. Наши военачальники требовали ответить ударом на нацеленный на нас удар. Если бы он ответил, то блок был бы: Германия, Англия и Америка, а мы - на другой стороне. А он стерпел, имел такое мужество - ради этой большой цели. И это его терпение сумело перевернуть соотношение сил...»

 

О каком же нападении нашем на Германию с целью «освобождения Европы от фашизма» под коммунистическими лозунгами может идти речь, когда Сталин заключил договор с Гитлером и тем самым пренебрег большевистской, коминтерновской идеологией, а Англию и Америку видел нашими союзниками?

Нет, он думал о защите страны, а не о нападении на Германию с целью покорить ее - как планировали немцы в отношении нашего народа.

 

В тот день, который тогда уже наступил, 7 мая 1940 года, маршал С.К.Тимошенко был назначен наркомом обороны СССР вместо маршала К.Е.Ворошилова, а Б.М.Шапошникову присвоено маршальское звание.

1941: 22 июня - 3 июля

«Благочестивая» легенда говорит о том, что митрополит Сергий (Страгородский), в отличие от Сталина, в первый день войны не «растерялся», мол, не колебался, а уже в этот, самый первый день, написал послание с призывом защищать Отечество. Сталину, мол, для этого понадобилось десять дней.

То есть, что жен имеется в виду? Что Сталин колебался, что ли: призывать или не призывать ему народ к защите Родины?

А Молотов, мол, сам решил выступить по радио в 12 часов дня 22 июня, пока Сталин не знал, что ему делать, как быть?

Или же он сделал это по поручению Сталина, а текст они составляли вместе - так, как сам Молотов об этом и сказал? Его выступление заканчивалось чеканными словами: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». То есть было сказано то же, что и в Послании митрополита Сергия, которое заканчивалось с той же уверенностью: «Господь нам дарует победу».

Одно дело - сообщить о нападении Германии, которое только что произошло, другое - дать оценку событию и выстроить четкий план действий для всей страны в новых условиях, когда положение во всех отношениях прояснится. Сталин, как известно, не любил спешить - ему нужно было всё обдумать на основании хорошо проверенных данных, всё обобщить и сказать веское слово, мобилизующее все силы армии и народа на разгром врага. Так он и сделал 3 июля.

Тот же В.П.Пронин вспоминал:

«Мы все, вплоть до Сталина, знали, что война будет. Помню, я еще в тридцать девятом году, еще перед Финской, был как-то на заседании Политбюро. Речь, кроме всего прочего, шла о противовоздушной обороне и, в частности, о противовоздушной обороне Москвы. Сталин вдруг меня спросил: «Как у вас дела в этом плане?» Ну, я ему ответил, что, мол, неважно, опыта нет, варимся в собственном соку. Сталин тогда сказал, что он даст указание разведке собрать данные об опыте противовоздушной обороны.

Прошло какое-то время; Сталину, сами понимаете, я не напоминал, - как вдруг приходит мне в Моссовет огромный пакет. И там надпись Сталина: «материалы для Пронина», Это были данные нашей разведки об организации ПВО в Лондоне и в Берлине. Тридцать девятый год, там уже вовсю война шла, или даже сороковой это был.

Нам всё это, кстати, впоследствии очень помогло.

Потом помню другой случай. Это уже во время Финской было. Сижу я у себя как-то, перед самым новым годом. Вдруг звонок. Сталин.

- Что делаете? - спрашивает.

- Да вот, - говорю, - собираюсь Новый год встречать.

- А вас не интересует, как в Ленинграде поставлено дело противовоздушной обороны?

- Очень, - говорю, - интересует.

- А когда бы вы могли туда поехать?

- Дня через два¸- отвечаю.

- Нет, - говорит, - поезжайте сейчас.

Ну, я и поехал. И провел там десять дней. А вы говорите - внезапность.

Да что там говорить. Двадцать первого июня вечером вызвал он нас с Щербаковым (А.С.Щербаков, 1901-1945, - первый секретарь Московского обкома ВКП(б), - авт.) Приехали мы к нему в Кремль. Было девять часов вечера, как сейчас помню. У него уже сидели Ворошилов, Тимошенко и Молотов.

Сталин сказал нам, что, по данным разведки, по словам перебежчиков, сегодня должна начаться война. Он спрашивал о нашей готовности к этому.

Потом Ворошилов, Тимошенко и Молотов ушли. А мы с Щербаковым остались и сидели у Сталина до трех часов ночи. В три часа ночи, когда уже стало светло, - 22 июня, - Сталин посмотрел на часы, подошел к окну и сказал:

- Ну, сегодня, кажется, войны не будет. Вы где отдыхаете?

Мы сказали, что в Барвихе, двадцать минут езды от Москвы.

Он говорит:

- Ну, поезжайте.

Вышли мы от Сталина, сели в машины, поехали к дачам. Только подъехали, даже в ворота не заехали. Чекисты стали нам ворота открывать и говорят:

- Война.

Мы развернулись - и обратно, в Москву».

А на вопрос о том, что было со Сталиным в первые дни войны - не вышел ли он, мол, из строя, В.П.Пронин ответил:

«А-а, знаю. Это Хрущев пустил слух о Сталине. А вы давайте посчитайте. Значит, 21 июня я у него был, а 24 июня в шесть утра мне Сталин звонил и вызывал к себе, и я у него снова был...»

А почему 22-го по радио выступал Молотов, а Сталин - только 3 июля? Пронин ответил на этот вопрос так:

«Вы понимаете, обстановка была сложная. Никто ничего не знал. Не мог Сталин выступать в такое время. Вы же поймите, что война началась 22-го, а 24-го Тимошенко - кавалерист, буденновец - взял и отдал приказ о наступлении по всем фронтам. А наша армия к тому времени вся расчленена и разбита была...» (Там же, сс. 589-591, 593).

 

А что касается послания митрополита Сергия года «Пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви» от 22 июня 1941, то это был, несомненно, подвиг патриота-христианина. И это было прямое продолжение его Декларации 1927 года. Объективный историк может здесь прежде всего увидеть не надуманное противопоставление двух обращений, главы Церкви и главы государства, не их расхождение в сроках: 22 июня и 3 июля, - а сходство, согласие в главном: в отношении к стране и народу перед лицом смертельной опасности, в стремлении всё подчинить грядущей Победе.

Оба эти великих деятеля минувшего века подвергались и подвергаются необоснованной, как представляется, критике (или, напротив, в духовном отношении вполне понятной - учитывая их созидательную роль в истории нашего Отечества).

Компромисс митрополита Сергия, который пошел на определенные уступки требованиям государства, известен. Эта его политика имеет несправедливое, думается, название, в тоне осуждения: «сергианство». Несправедливое - потому что его уступки не были проявлением приспособленчества или малодушия, но проявлением заботы о Церкви и стране - одновременно; великого христианина и великого патриота. Особенно ярко это и проявилось в послании 22 июня.

Но ведь и Сталин был своего рода «сергианцем» по отношению к окружавшим его коммунистам-безбожникам - когда он обратился к народу 3 июля со словами «братья и сестры», а затем пошел на прямой компромисс с «церковниками», решился на крутой поворот в улучшении положения Церкви в стране. И сегодня, через 75 лет, мы, их потомки, получившие безценное наследство, можем отдать долг благодарности этим, можно сказать, двум главным столпам Церкви и Государства в те годы огненных испытаний, по-человечески даже и непреодолимых. Именно их движение навстречу друг другу явилось, думается, важнейшим вкладом в духовно-государственное единение и укрепление державной мощи страны, в Победу.

 

«Расплата за ошибки одного человека»

или Божья воля?

Участник Великой Отечественной войны, герой Советского Союза, насельник и духовник Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Кирилл (Павлов) однажды сказал:

«Когда я читал воспоминания маршала Жукова, мне бросился в глаза момент, где он пишет о том, как он поражался в начале войны гениальности стратегических планов немецких генералов. Потом он удивлялся тем ошибкам и просчетам, которые впоследствии они же совершали. Это со своей стороны говорит Жуков. Я со своей стороны скажу: это всё совершала премудрость Божия! Господь, кого хочет наказать, всегда лишает разума, ума... Когда Господь уже решил дать помощь нашему народу, нашей армии, Он омрачил умы фашистам, а нашим военачальникам дал мудрость, воинскую смекалку, мужество и успех. Господь давал силы, энергию, разум нашим конструкторам и инженерам для того, чтобы одержать победу. Как говорится: «Без Бога - не до порога!» Беда в том, что мы не видим Промысла Божия и не воздаем Господу славу за то, что Он проявлял такое промышление, такую заботу». («День смыслом наполняя», православный церковный календарь за 2015 г., издательство Московской Патриархии, с. 94).

Господь (как предсказывал это еще в XIX-м веке святитель Феофан Затворник) решил сначала смирить, наказать наш народ за богоотступничество, а потом - милостью Царицы Небесной, молитвами всех русских святых, принял все жертвы, весь подвиг народный - от Верховного Главнокомандующего до каждого воина, каждого труженика в тылу - и помиловал нас, и даровал Победу.

 

А кто же поверил Гитлеру и его пропаганде?

Критики расставили ловушки со всех сторон - выбирай, мол, любую. Не готовился к войне - виноват. Готовился - значит, хотел напасть на Германию первым, опять виноват. Старался не дать повода к нападению - значит, «поверил Гитлеру». Кругом виноват! В Победе только не виноват, хоть и командовал армией-победительницей.

 

Нет, конечно же, он не поверил Гитлеру.

А вот некоторые убежденные антисталинисты поверили. Поверили Геббельсу, Власову, Бандере, безбожнику Хрущеву, «объективному сочинителю» Солженицыну, перебежчику-предателю Резуну, английской разведке и прочим творцам мифов. И верят, увы, до сих пор, часто даже и весьма благонамеренно. Но вся эта «компания» мифотворцев говорит сама за себя - о том, что всё это было и есть против нашей Родины, против нашей Победы, против нашей Церкви, против Бога.

Нет, «наше дело правое» - и правда побеждала и победит, как победили мы в 1945 году тех, кто пришел к нам со словом лжи и ненависти в 1941-м.