Фонд исторической перспективы уже несколько лет выпускает серию книг под общим названием «Актуальная история». Не так давно в этой серии вышла книга Е. А. Бондаревой, впервые знакомящая отечественного читателя с трудами выдающихся русских историков-белградцев, после смуты 1917 г. оказавшихся за пределами России. В поле зрения исследователя попали учёные, трудившиеся в Королевстве Сербов, Хорватов, Словенцев (позже Королевство Югославия): академики Ф. В. Тарановский, В. А. Мошин, профессор Белградского, позже Женевского университетов А. В. Соловьёв, профессор Белградского и Люблянского университета Е. В. Спекторский. Надо сказать, что выбор этот не случаен, Е. А. Бондарева давно занимается изучением проблем русского зарубежья и именно русской колонии в Югославии.
Книга состоит из двух частей: пространного очерка «Под скипетром православного монарха», в котором, во-первых, рассказывается о жизни русских беженцев на Балканах в 1920-1941 гг., вторая глава очерка - «Белградский круг русских историков» и третья, наиболее объёмная, - «Концепции и основные этапы российской истории в работах учёных белградского круга». Вторая часть книги «Pax Rossica. История русской государственности» также разделена на главы, их четыре, каждая из которых посвящена жизни и трудам одного из учёных. За исключением очерка о Ф. В. Тарановском, принадлежащего перу Е. В. Спекторского, обзор жизненного пути и научных трудов самого Спекторского, А. В. Соловьёва и В. А. Мошина сделан Е. А. Бондаревой. Надо сказать, что это очень ценный материал, собранный исследователем, поскольку биографии этих учёных, возможно, в меньшей степени Мошина, совсем плохо изучены. Каждая глава включает ряд работ того или иного историка. Скажем сразу, что книга в целом замечательная, давно хотелось, чтоб труды наших известных «внереволюционных» «белградских» учёных стали бы, наконец, доступны широкому кругу читателей. Конечно, за последние 20 лет сделано немало для «наведения мостов», восстановления преемственности и, казалось бы, утраченных традиций русской науки. Сюда, безусловно, следует отнести издание полного собрания сочинений И. А. Ильина, книг о. Сергия Булгакова, Н. О. Лосского о. Георгия Флоровского, П. Сорокина, И. Л. Солоневича, Л. А. Тихомирова... В их трудах так или иначе затрагиваются вопросы русской государственности. Тема эта сегодня привлекает внимание нашей общественности, привлекает ещё и потому, что как будто сегодняшняя Российская государственность всё ещё находится на стадии становления, формируются новые демократические институты часто по западному образцу, между тем порой забываются устои русской государственной культуры, отлаженный организм которой оставил нам в наследство немало ценных завоеваний - именно на них следовало бы обратить более пристальное внимание, ибо полный разрыв с традициями вообще, с традициями национального государственного устройства, в частности, оказывается всегда гибельным для народа.
Научные исследования учёных Белградской группы сформировали в межвоенный период одно из самостоятельных направлений русской историографии за рубежом, труды их фактически не известны в России, однако они как раз представляют немалый интерес для отечественных государствоведов. После переворота 1917 г. гуманитарные науки были как бы подсечены под корень, древники и византинисты, слависты и русисты... оказались ненужными «молодым хозяевам» земли Русской, хорошо, если кто успел уехать или сокрыться, другие же были расстреляны (нпр., вел. кн. Николай Михайлович, Т. Д. Флоринский), сгинули в большевицких лагерях (А. И. Анисимов, Л. П. Карсавин), ссылках (С. Ф. Платонов) или выбиты из колеи лагерным пленом (А. М. Селищев). Ведь, по мнению большевиков, «революция не нуждалась в историках». Блестящий взлёт русской гуманитарной науки начала ХХ в. был фактически прерван в 20-30-е гг. в СССР, сегодня же мы только на подступах к тем высотам, подниматься к которым помогают, в том числе, и труды российских учёных, волею судьбы выброшенных на Запад, однако сохранивших драгоценную непрерывную нить отечественной историографии. Этим, в частности, объясняется актуальность настоящей книги, которая существенно восполняет пробел в «науке о русском государстве», она имеет исключительное информативное значение, полезна и необходима и историкам, и политологам, и социологам, и, конечно же, политикам. Нельзя не сказать, что язык всей книги выдержан в едином стилевом ключе. Прекрасное научное повествование, чистый русский слог умиротворяет душу, рассветляет ум, вдохновляет мысль, разумеется, как и круг идей и вопросов, поднятых в новой книге Е. А. Бондаревой.
Русские учёные, оторванные от России, конечно, продолжали свою научную деятельность и в изгнании. В Белграде, Париже, Праге были созданы Русские академические группы, в Праге работал знаменитый Семинар Н. П. Кондакова, выходили периодические издания, печатались книги, научные труды, журналы...
Не станем углубляться в эту обширную тему. скажем одно, изгнанная из России русская наука продолжала жить активной жизнью в Европе, благо все же существовали приемлемые для того условия. Оторванные, с одной стороны, от российских библиотек и архивов, историки имели возможность, с другой, - работать в европейских хранилищах, на Афоне, вообще имели возможность путешествовать, в отличие от учёных, «плененных» в Сов. России, как, например, выдающийся арабист И. Ю. Крачковский последнее путешествие которого на Восток состоялось в 1910 г.
Обзор под названием «Русская наука в Югославии» нашел отражение в первой части книги Е. А. Бондаревой. Надо сказать, что в последние годы вышел целый ряд исследований о жизни и трудах русских беженцев в Королевстве СХС-Югославии. Это работы общего характера А. Б. Арсеньева, М. Йовановича, Ю. Танина, В. И. Косика о положении Хорватской Православной Церкви в независимой усташеской Хорватии (1942-1945), Джурича о русской литературной Сербии. Факты, отраженные в этих книгах так или иначе перекликаются (пожалуй, за исключением интересного исследования В. И. Косика), они представляют собой скорее расширенные справочники, где в общем кратко обозреваются события, представлены отдельные персоналии и т. д.. Книга же Е. А. Бондаревой существенно отличается от предыдущих исследований и наряду с общим очерком-обзором бытования русских «под скипетром сербского православного монарха», здесь впервые не только подробно рассказывается о русских белградцах историках, но, что особенно, на наш взгляд, ценно подробно анализируются их научные концепции, причем в контексте проблематики отечественной историографии - т. е. Бондарева выделяет некоторые узловые вопросы, которые стояли в центре внимания ученых до 1917 г., по которым велись принципиальные споры еще в России, а затем продолжились за рубежом. К примеру, автор пишет: Особое значение Тарановский как славист придает роли России в славянском мире. «Из разрозненных восточно-славянских племен, сгруппировавшихся в три основные ветви, - малорусскую, великорусскую и белорусскую, русская государственность выковала великий триединый русский народ... Самым своим существованием русская государственность отстояла славянство как особый культурно-исторический тип». (Здесь в размышлениях ученого явно слышны отголоски теории Н. Я. Данилевского, безоговорочным сторонником которого он никогда не был, однако терминологию часто использовал). Особое значение он придавал цивилизационному фактору российской государственности, «многочисленным племенам Европы и Азии давшей мир и твёрдый законный порядок». Тарановский, как и другие русские белградские учёные, критиковал нигилистические подходы к интерпретации русской государственности. Учёный, как известно, был крупнейшим специалистом в области славянского права. К сожалению, это направление почти совсем не разрабатывается в последнее время.
Конечно, же особый интерес представляют сами работы Тарановского, Соловьева, Спекторского и Мошина, которые исследователь, подчеркнем еще раз, впервые вводит в научный оборот в России, делает их достоянием современной отечественной историографии, публикацией их возвращает нашим читателям значительный пласт русской интеллектуальной культуры. Всё в этой книге надо внимательно читать, она побуждает к раздумьям, размышлениям над путями и перспективами русской истории, она учит патриотически рассуждать о своем прошлом, настоящим и будущем. А прекрасный анализ концепций учёных историков белградской группы, сделанный глубоким исследователем Е. А. Бондаревой поможет каждому, кто впервые встретиться с новыми именами, сориентироваться и правильно определить их место в русской науке.
Итак, в главе 3 «Концепция и основные этапы русской истории в работах ученых белградского круга» автор рассматривает основные положения российской истории (как они были сформулированы в трудах историков-белградцев): 1. Основы и особенности русской государственности и национального самосознания; 2. Этапы российской истории: Киевская Русь, монголо-татарское иго, Московское царство, Императорский период, революция и исход. Е. А. Бондарева обозревает не только труды четырех вышеназванных ученых, но и привлекает работы А. Д. Погодина, Г. А. Острогорского, П. Б. Струве, а также статьи Л. М. Сухотина, Е. Елачича, С. В. Троицкого, А. П. Добросклонского, проживавших некоторое время в Югославии.
Е. А. Бондарева отмечает, что белградские ученые «последовательно выступали против попыток рассматривать русское государство как некую «периферию» европейской цивилизации, либо как продукт «евразийского синтеза»«. Они, естественно, выступали против таких клише, как «отсталый царизм», «славянское варварство» или «отсутствие в России государственной культуры». Как раз весь ход русской истории обнаруживает в народе нашем прочное государственническое начало, а царь - всему голова, царь-батюшка. (Интересна в этом отношении работа Н. И. Черняева «Мистика, идеалы и поэзия русского самодержавия»
http://ruskline.ru/analitika/2015/05/26/poeziya_russkogo_samoderzhaviya/ ).
Пожалуй, ни один из европейских народов не величал так своих правителей. К примеру, Тарановский считал (и последовательно отстаивал эту точку зрения), что Московское государство было сословно-монархическим. «При формальной своей неограниченности власть московского государя по существу ограничивалась рядом бытовых сдержек, каковые: авторитет религии, печалование святителей, местничество, мнения и привычки служилых людей по отечеству, практика Боярской Думы и Земских Соборов, общая публично-правовая традиция или... «старина»«. В России Тарановский участвовал в академическом издании памятников русского права, он издал с комментариями «Соборное Уложение 1649 г.» а позже в изгнании опубликовал исследование «Элементы основных законов в Уложении Царя Алексея Михайловича. К истории политического строя удельной Руси».
Автор подчеркивает, что, «отмечая достижения русской государственности, неутомимый ее исследователь Ф. В. Тарановский делал особый акцент на специфике геополитических и исторических задач» России. Он писал: «Велики достижения русской государственности в области управления... Помощью своего административного аппарата русское государство распространяло культуру по глухим углам и захолустьям своей необъятной территории... был создан грандиозный административный аппарат имперского масштаба не только для полиции безопасности, но и для полиции благосостояния, он обслуживал громаднейшие пространства и многочисленное население - что само по себе должно быть признано великим достижением цивилизации». Однако он критиковал судебную систему и считал, что правосудие было достигнуто лишь в «Судебных Уставах императора Александра II, давших суд правый, скорый и милостивый». Разумеется, Тарановский, как и большинство его белградских коллег придерживался взглядов монархических. Он следующим образом обосновал жизнеспособность именно монархического строя для России: «Только власть, сосредоточенная в одних руках и построенная на строгом начале авторитетной иерархической организации сверху, была способна сдерживать народную стихию от разброда по безбрежной территории, интенсифицировать ее труд и направлять ее к единой и трудно достижимой цели постепенного образования крупной и мощной державы». И далее: «Русская государственность никогда не строилась, исходя из принципа индивидуалистического, она никогда не была производным соединением сословий, классов, лиц, но всегда являлась самодовлеющим организмом, части которого не определяли его, но им определялись. Поэтому правовую основу русской государственности всегда составляла не система субъективных прав... а система объективной законности, направленная на обеспечение государственного целого и только через него на правовое обеспечение частей». И вместе Тарановский отмечал, что русская государственность постепенно пришла в состояние расслабленности, потому что «нарушились и расшатались ее движущие принципы: жертвенность и объективная законность». Кроме того, гибели русского государства способствовали разного рода партии и кружки, «бредущих врозь» за правовым закреплением своих интересов.
Исследователь, завершая этот раздел книги, подчеркивает, что труды Ф. В. Тарановского высоко ценились современниками, в Югославии он создал целую научную школу. Его работы при жизни публиковались на немецком, французском, польском языках. «Идеи Тарановского, - пишет Е. А. Бондарева, - развивал в своих работах его коллега Е. В. Спекторскийй, подчеркивавший, что Тарановскому был чужд односторонний «этнический патриотизм». Он был адептом имперского служения, он осуждал и «славянофилов за то, что они, хотя и дружелюбно, но все же отделяли народ от власти, и анархизм Толстого и т. н. революционную общественность». Идеалом ученого был переход от крепостного устава к эмансипации и привлечению всего населения Империи к свободному соработанию государству путем местного и центрального представительства». Пожалуй, эти взгляды Тарановского на динамику русской государственности весьма актуальны и ныне, но зададимся вопросом - многое ли делается в этом направлении. Масштабы коррупции, охватившие сегодня чиновничью власть душат государство на корню, именно об этом писал прозорливый Н. В. Гоголь в своем нравственно-политическом романе «Мертвые души».
В книгу вошли следующие работы ученого: «Государственная культура России», «Славянство как предмет историко-юридического изучения».
Остановимся на некоторых положениях первой работы, и позволим себе заметить, что это действительно блистательная и одновременно простая мысль! Статья (которая «томов премногих тяжелей») начинается с хорошо известного тезиса о том, что «государственная культура России весьма низко котируется на интеллектуальном рынке Европы». Ее клеймят кличкой «царизм», претящей всякому «культурному европейцу», а вслед за ним «русским поклонникам европейских рыночных ценностей». «Царизм» осуждается, во-первых, за православное обоснование государственной власти. Разумеется, Тарановский отрицал подобный подход и пояснял, что к науке это не имеет никакого отношения, ибо «дело идет о тех трансцендентальных и трансцендентных вопросах, которые не подлежат ведению науки». Он писал, что существуют два мировоззрения - теистическое и атеистическое, которые сталкиваются и борются. Но упреждал читателя, что поскольку борьба происходит в «трансцендентном религиозном плане», то вступать в эти высшие сферы не будет. Задачей же своей ученый видел рассуждения о государственной культуре России «с точки зрения истории и теории государства». Итак, «царизм» порочат как - некий «особый политический строй, несоизмеримый с государственным устройством культурных народов». Однако, как утверждал Тарановский, русская государственность прошла все ступени политической европейской культуры. «В трех последних стадиях развития русской государственности монарх назывался царем. Царь - это славянизированная форма «цесаря», значит, - слово и понятие, идущее от римских истоков европейской культуры, это принятое у южных и восточных славян наименование монарха великодержавного государства, т. е. государства, дошедшего до сознания и возможности действенного всемирно-исторического служения». И далее очень важная мысль: «Существо царской власти выражается термином «самодержавие»... [что] не есть какое-то экзотическое измышление каких-то варваров, а представляет собой переведенный с греческого славяно-русский термин для обозначения того свойства государственной власти, которое на романо-германском Западе именуется суверенитетом. Самодержавие - это суверенитет... Содержание самодержавия, его атрибуты менялись в зависимости от того, была ли русская государственность сословной, бюрократической или конституционной. Неизменным... оставалось лишь начало непроизводности верховной власти царя... Сущность [монархического принципа] заключается в начале иерархии, строящейся сверху и исходящей от Бога, в котором власть получает свое трансцендентное обоснование. Самодержавие охраняет государство от падения в своеволие и анархию» (выд. Н. М.). Еще Белинский верно подметил, что «повиновение царской власти есть не одна польза и необходимость наша, но и высшая поэзия нашей жизни, наша народность».
Монархическому суверенитету противопоставляется суверенитет народный (республиканское правление), и в данном случае опять сталкиваются разные мировоззрения, но не религиозные (хотя это положение можно и оспорить), а социально-политические. Однако далее сам Тарановский писал: «Правда, вопрос осложняется тем, что боевая радикальная демократия выходит за пределы социально-политической проблемы, вторгается в область религиозную и пытается на место религии Богочеловечества поставить религию человекобожия». И тут же замечал, что «... нет логически необходимой связи между народоправством и безбожием, и история знает примеры христианских республик».
Историк отмечал, что «воинствующая доктрина народного суверенитета» полагает лишь свои тезисы, принадлежащими науке и «порочит монархический принцип как... ненаучный, отсталый...» И тут же подчеркивал, что всякому «непредубежденному человеку ясно, что в данном случае имеется злоупотребление наукой», т. е. то, что на языке политики именуется «ангажированной пропагандой». И далее Тарановский сделал особенно актуальный, на наш взгляд, вывод, когда весь мир некие «строители» хотят подверстать под им одним ведомую «демократию». Ученый писал, что «нет такой науки, которая бы выдавала формам правления какие-то аттестаты на особую культурность, прогрессивность и непогрешимость. Единственный объективный вывод, к которому пришла наука о государстве, заключается в том, что все формы правления как таковые, относительны, что они определяются реальными условиями жизни народа и страны, обстоятельствами времени и места, что учитывать их надлежит с точки зрения сложной конъюнктуры всех этих условий и обстоятельств, и судить о них - по плодам их» (выд. Н. М.). В целом, все эти положения более чем понятны и только русофобы различных мастей могли измыслить ненавистнические «теории» о русской государственности, о «царизме», цель которых была достаточно прозрачной - разрушение Великой России и овладение ее богатствами.
В силу исторических условий Русь оказалась между Востоком и Западом и, несмотря на грозных противников, сумела объединиться в мощную политическую единицу, которая сумела себя отстоять на оба фронта. И опять-таки только русофобы будут чернить наш народ, придумывать разные «туранские теории происхождения русских», но всякий здравомыслящий человек поймет, что такая задача (отстаивание государственности в тех сложнейших условиях, в которых оказалась Русь) под силу только великому народу (к каковым мы относим племя славянское), осененному воистину благодатью Божией. Приведем, без комментариев, ближайший пример - победа в Великой Отечественной войне! Не раз спасала Русь Европу, спасала христианскую культуру, она приняла на свои плечи наследие Византии и именно в русской государственности Православная Церковь получила «тот материальный оплот, который смог тягаться с мощной политической организацией римского католичества».
Великий триединый (великорусы, малорусы, белорусы) русский народ создал свою самобытную русскую духовную культуру, значение которой признается и «гордым Западом». Тарановский справедливо замечал, что «русская государственность... огосударствила и, значит, цивилизовала необъятные пространства и многочисленные племена Европы и Азии [вспомним, что еще Пушкин писал об «убогом чухонце», «диком тунгусе», «друге степей калмыке»]....она давала мир, покоящийся на законном порядке». И далее правомерно предлагал для характеристики русской цивилизации использование термина «pax Rossica», на подобие уже известного «pax Romana».
Среди достижений во внешней политике России (без, которых, разумеется, нельзя было обойтись в рассуждениях о русской государственности) ученый указывал на ее выдающиеся вершины в новое время - победу над Наполеоном и «деятельное участие России в умиротворении Европы, взбаламученной французской революцией; неизменная культурная и политическая поддержка славян и войны за их освобождение, великие жертвы в последней по времени т. н. Великой европейской войне. Не пришлось России кончать эту войну и завершить ее прочным миром, который без участия России так и не может установиться».
Плодом революции явилось падение русской государственности, она фактически смела государственную культуру русского народа. «Катастрофический кризис государственности вызван был моральным недугом, поразившим русский народ от его верхов до его низов. Революция, - отмечал ученый, - отнюдь не явилась лечением недуга хотя бы хирургическим. Сама она представляет собой только процесс чудовищного разрастания болезни, в котором народный организм, расслабленный от вспышки бредовой горячки нравственного помешательства, был затем отравлен тлетворной духовной инфекцией извне. Безпамятство и безчинство тяжко больного народа, - продолжал Тарановский, - было использовано вражьей силой Третьего интернационала. Внутрь самого государства внедрился вражеский фронт и стал на пути развития и самой жизни русского народа. И народ должен одолеть этот третий по историческому счету фронт так же, как ранее отстаивал себя, свою независимость, свободу и самобытность против двух фронтов, - восточного и западного». И как образно и метко, писал В. В. Розанов о русской катастрофе в «Апокалипсисе нашего времени», так сказать, в художественно-публицистической манере характеризуя тот же самый период русского бытия: «С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русской Историей железный занавес. - Представление окончилось. Публика встала. - Пора одевать шубы и возвращаться домой. Оглянулись. Но ни шуб, ни домов не оказалось».
Ныне все более Россию хотят видеть в роли покорного вассала, каковым была Индия в Британской империи вплоть до 1947 г. Помнится, как-то писатель С. И. Солдатов справедливо заметил, что убеждать мировое космополитическое сообщество в том, что у России есть свое величие, свои исторические задачи, свое призвание, все равно, что показывать дикарю математические формулы. Россия - это самодостаточный культурно-исторический мир, вобравший в себя многие ценности и Европы и Азии, и при этом удержавший свою самобытность. Россия и сегодня способна оказывать положительное влияние на все человечество. Мощный духовный и нравственный потенциал русской цивилизации отнюдь не исчерпан, в народах и племенах нашего государства еще жив заряд того самого Русского мира (pax Rossica), о котором, в частности, писал и Ф. В. Тарановский. И не стоит России идти на поклон к «господам-космополитам», ибо баснями закрома не наполнишь; наша же держава и по сей день (несмотря на вековые расхищения народного добра) обладает несметным достоянием. Должно лишь обрести порядочных и долговременных союзников, поскольку замкнутость на самодостаточности России приведет лишь к отчуждению и новым нежелательным политическим противостояниям.
Часть II.
Небольшой, но ёмкий по проблематике, очерк о проф. А. В. Соловьеве непременно привлечёт внимание читателя. Е.А. Бондарева со свойственным ей умением проникать в суть проблемы сумела создать достаточно яркий портрет ученого, совсем забытого на родине. Фактически это совсем новое имя для современной отечественной историографии. Судьба учёного преисполнена трагических испытаний: с первой волной беженцев он отбыл в Константинополь, затем после недолгих скитаний обосновался в Белграде, где его научная карьера сложилась вполне успешно. Однако после войны в 1949 г. он был арестован, два года находился в тюрьме, и, наконец, лишенный всего и вся в 1952 г. смог выехать в Швейцарию, где все надо было начинать сначала. Под руководством Тарановского в свое время он защитил докторскую диссертацию по сербскому средневековому праву, а его работы «Законодательство Стефана Душана, царя сербского и греческого» и «Законник Душана 1349 и 1354 годов», ставшие одной из основ сербской медиевистики, даже и не упоминаются у нас в университетских славистических курсах. Потому публикация в настоящей книге таких статей учёного, как «Святая Русь. Очерк развития религиозно-общественной идеи», «Национальное сознание в русском прошлом» и «Белая и Чёрная Русь. Опыт историко-политического анализа» даст возможность читателям хотя бы прикоснуться к трудам Соловьева, познакомится с его оригинальной мыслью, «побеседовать» с носителем русской идеи.
В разделе «Проблемы национального самосознания» Е. А. Бондарева специально рассматривает труды А. В. Соловьева, который на протяжении полувека возвращался к этим вопросам. Работу над этой темой историк начал еще в России, но в период беженства рукопись была утрачена. В Белграде он в сокращении опубликовал в сборнике «Русская культура» статью «Национальное сознание в русском прошлом». К циклу работ по этой проблематике примыкают и вышеназванные работы Соловьева, а также «Великая, Малая и Белая Русь». И если в первых работах ученый рассматривал историософские аспекты данной темы, то позже обратился «к жанру конкретного историко-политического анализа. Безусловным катализатором интереса к проблемам национального самосознания ученый признавал политические реалии 20-30-х гг., когда на родине «ведется борьба с великорусским национализмом», а самое тело русской нации «рассечено на куски» (в первую очередь имеется в виду украинский опыт «самостийности»)». И историки и умные политики еще в XIX ст. хорошо поняли всю опасность этого сепаратного европейского проекта. Потому и был издан поначалу т. н. Валуевский циркуляр, а затем и Эмский указ императора Александра II, однако эти меры оказались слишком мягкими для России, точнее для ее недоброжелателей, стремившихся расчленить огромное тело Империи. Результаты этого варварского принципа divide et impera мы с содроганием наблюдаем сегодня. Похоже, силы тьмы рьяно взялись за целенаправленное добивание остатков русского этноса. Отовсюду несется «украина», «украинцы»; ловко запущенные в австрийской Галиции словечки, после 1922 г, можно сказать, обрели «мировой политический статус». Однако ни один честный историк не признает этой несуразицы, ни один исторический документ не подтвердит этой галиматьи. К тому же «украйна» (окраина) - это всего лишь узкая полоска правобережья Днепра. Да и по всему славянскому миру разбросано множество «украйн»; напомним, например, о псковской или сибирской, окской и тульской украине, Белой крайне в Словении или Сербской крайне, в современной Хорватии стертой с лица земли. На всех славянских языках слово «украина, украйна, окраина, краина» означает пограничную область. Кстати, и почти вся современная Словения прежде именовалась Воеводиной Краньской, Herzogtum Krain, с 1849 г. и до 1918 г. - Kronland Krain. Любопытно, что видный словенский лингвист Фр. Миклошич (1813-1891) возводил этимологию данного топонима к лат. - Carniola, опираясь на Павла Диакона (VIII в. служил при дворе Карла Великого, Славянобойцы). Однако надо учитывать, что он был верноподданным Австрийской империи, профессором и ректором Венского университета, к тому же заметным политиком эпохи «весны народов», т. е. европейских революций 1848-1849 гг.. Следует, между тем, заметить, что другой верноподданный Габсбургской короны, словенский историк, географ и археолог С. Рутар (1851-1903), служивший на более скромном поприще школьного учителя и сотрудника музеев в Сплите и Любляне, вполне правомерно опроверг мнение Миклошича. Также опираясь на исторические документы, но уже периода императора Оттона II (Х в.), где отмечено, что «Carniola» на местном наречии именуется «Creina marcha», или «Chreine», Рутар пришел к выводу, что без сомнений Краина - это чисто славянский топоним, не зависимый от лат «Carniola», а принятое на тот момент в словенском языке написание «Kranjsko» (для региона) и «kranjec» (для обозначения тамошних жителей, но не этнического имени) ошибочно. И следует писать - «krajinec» (der Krainer), т. е. «украинец» (если перейти на русский язык, обитатель окраины, ибо и Крайна примыкала к Каринтии, как древнему княжеству хорутан). Также он отмечал, что Горения (одна из областей совр. Словении) первоначально называлась Krajina (украйна), на это обстоятельство указывали многие исторические документы (Rutar S. Kranjsko - Krajina. «Ljubljanski zvon», 1884, N 1). Стоит отметить, что еще в конце XVIII в. нормативным было именно такое написание, о котором говорил Рутар. Так, например, В стихах и статьях крупного словенского поэта и литератора той эпохи Валентина Водника мы находим, скажем, стихотворение «Zadovolne krajnc» (Довольный крайнц) или заметку «Od krajnskiga jezika» (О крайнском языке) и т. д.
Название «Словения» (хоть и древнее; надо отметить, что предки нынешних словенцев именовались и хорутане) начинает распространяться в первой трети XIX в,, в 1844 г. выходит ода «Словения» Я-В. Косеского, разрабатывается «Программа объединенной Словении» появляются многочисленные общества под названием «Словения», особенно ближе к 1848 г., а после революции в1853 г. выходит, к примеру, в свет Slovensko berilo za peti gimnazijski razred (Словенская хрестоматия для 5 класса гимназии) Ф. Миклошича. Таким образом, несмотря на то, что, как мы отметили выше, Крайна по административно-территориальному делению Австро-Венгрии именовалась Kronlad Krain, так называемый украинский проект начал распространяться на Галицию (со всеми дальнейшими последствиями).
http://webkamerton.ru/2015/03/listaya-starye-stranicy/
Так например, Д. А. Марков, один из идеологов единства русского народа, в 1915 г. был приговорен Австрийским военным судом к смертной казни, с заменой на вечную каторгу, откуда он был вызволен с развалом «лоскутной империи». Замечательна его речь перед Австрийским военным судом, которую можно было бы цитировать целиком, но приведем лишь один из ярких фрагментов. «Борьба в последние 10-15 лет принимает характер психоза. Отрицается все: имя, правописание. крест, возникают церковные вопросы... В церковные книги вводят фонетическое правописание, для нашего духовенства пытаются ввести целибат, наши обычные праздники... хотят отменить.. Новшества эти набрасывают везде насилием нашему, часто еще необразованному и поэтому консервативно-настроенному крестьянству. Мы слышим вдруг слово «Украина» и уже не в исторических песнях. Внезапно в Галичине возникает Украина. Мы слышим об украинстве в школах, присутственных местах и даже в церкви. В Галичине вдруг возникает Украина с ее темными социалистически-республиканскими идеалами, или - как это происходило в последние 2-3 года - с ее клерикальными, ультрамонтанскими идеалами, с ее дикой, не перебирающей в средствах агитацией. Я довольно толерантен, но не могу не сказать, что Украине сопутствует грубый, очень грубый шовинизм. <...> Мы организуемся заново, чтобы открыто противопоставиться этому, по-моему мнению, безумному украинизму <...>... мы... проповедуем не втихомолку, но совершенно открыто, прекрасное живое слово Пушкина, Достоевского, Толстого... Мы... заявляем «urbi et orbi», что мы русские, что мы не безбатченки и что наше метрическое свидетельств обосновано нашей тысячелетней историей». Повторим еще раз, что «украинец», «краинец», «окраинец» - на всех славянских языках означает лишь «житель окраины».
Поэтому у «бандеровцев» нет (как не было и у большевиков, и у изобретателей «украинского проекта» применительно к Малороссии) никаких оснований претендовать на исключительный приоритет в использовании этого наименования (тем более в качестве этнонима и хоронима !!!) для чуть ли не трети русского народа. К тому же Киев, Малая Русь - это сердце России, откуда есть пошла земля Русская.
http://russkiymir.ru/media/magazines/article/190871/ - географические карты
И еще на один очень важный аспект исследований Соловьева обращает внимание Е. А. Бондарева: «отказ от преемственности исторического развития Московской и Киевской Руси чреват спекуляциями на тему «отдельной, самостоятельной истории Украины», преемственно восходящей к Киевской Руси, в отличие от северо-восточных земель». Именно этим воспользовался политикан Грушевский, заявлявший, как отмечал
Соловьев, что «вся привычная нам схема «восточно-европейской историографии» есть плод недоразумения, что нет никакой «общерусской народности» и общерусской истории, что необходимо излагать отдельно историю украинского народа (? - Н. М.), отдельно историю великорусскую И, - продолжал Соловьев, - соединять в одной схеме историю Киевского периода с историей Московского государства кажется ему нерациональным, так как Северо-Восточная Русь не была «ни наследницей, ни преемницей Руси Киевской, а выросла на своем корню»«. Именно с таких позиций Грушевский и написал свою многотомную «Историю Украины», излагая с древнейших времен только события, происходившие на Руси Южной. За ним последовал и проф. Довнар Запольский, который написал для оккупаторов-немцев в 1918 г. «Историю белорусского народа», где рассуждал о событиях, протекавших на территории нынешней Белоруссии, умалчивая обо всех явлениях общерусских, сосредоточивал все внимание на борьбе Полоцкого княжества против остальных «восточно-европейских».
Повторим, что ни один честный ученый никогда не станет утверждать подобную ересь. Соловьев писал, что «сознание единства русского народа - «русской земли» проявляется уже с XI в., что оно непрерывно в русской истории, и что оно является не официальной схемой московской историографии, а отражением народного сознания». И это сознание пробуждается в годину народных бедствий, и в частности, сказалось в годы Великой Отечественной войны, хотя большевики уже в 1922 г. «обустроили» «социалистическую республику Украину» (как и Белоруссию) и начали усиленную пропаганду «украинства» (белорусификации), завершившуюся, как это ни странно в годы т. н. партийных чисток, ибо именно местечковые малообразованные, но агрессивные слои Малой России (впрочем, как и Белой Руси) хлынули со всей рьяностью и яростию в революцию - кто за чем.
Е. А. Бондарева в своем очерке обращает внимание на принципиально важные и особенно актуальные выводы ученого. Так, например, она подчеркивает мысль ученого, что «выделение Новгорода и Суздаля в отдельные «земли» автоматически не означает разделение народа». Или «в отношениях к инородцам, в фактах религиозной и культурной жизни и в это время, в XII в. вся Русская земля понимается как единое целое». Соловьев считал, что уже к X в. возможно говорить об этническом единстве восточно-славянских племен (фундамент национальности) и единстве княжеского рода и власти. И только принятие христианства приносит «единство новых идеалов», обряда, письменность[1] и литературный язык, «единый для разбросанных наречий» (Именно в Киеве в XI в. создается общерусский литературный язык). Тут позволим себе привести мнение крупнейшего русского филолога академика О. Н. Трубачева: «Наивно представлять себе, что дописьменный язык существует только в виде местных народных диалектов. <...> А договоры, клятвы, обращения к божеству - все это уже было под солнцем и притом - до христианства, практически всегда. А устная народная поэзия! Ведь это уже litteratura sine litteris. Добавим, что только это и делало язык языком, а народ - народом, то есть сознаваемым этническим единством. Это есть общий путь для всех, единая, так сказать, формула... с помощью которой можно вывести существование также исконно русского литературного языка... Наддиалект, развиваемый каждым нормальным... языком - это потенциальный предтеча литературного языка... Такой надрегиональный диалект существовал, надо полагать, и в рамках всего праславянского многодиалектного языкового пространства, именно он уже в эпоху праязыка славян питал сознание славянского этнического единства, которое нашло выражение в едином наддиалектном самоназвании всех славян - *slovene, этимологически что-то вроде «ясно говорящие, понятные друг другу»«. (См.: Трубачев О. Н. В поисках единства. М., 1997. С. 22-23). С учетом, скажем, этих, кажется, совсем простых мыслей Трубачева более чем правомерным видится тезис Соловьева о том, что «создается единая Русь и сознается как единое целое»! И Новгород, и Киев - единая «Русская земля»... Он подчеркивал, что «в XI в. существует действительное государственное единство - при Владимире и Ярославе: недаром древнейшая летопись говорит о нем, как «самодержце земли Русские» (под 1036 г.). Понятие единства доступно и митрополиту Илариону... [у него] есть и ясное понятие о народе и народная гордость. Доступно это понятие и летописцу... (Повесть временных лет), [который] понимает под Русской землею не одну только Киевскую губернию, а всю Русь, причем ясно различает ее народности, говоря: «се бо токмо Словенск язык в Руси: Поляне, Деревляне, Новгородцы, Полочане, Дороговичи, Северяне, Бужане, Велыняне»... Все русско-славянские племена ясно объединены для него единым языком. Но не только языком, а и общею славою прошлого, единым светом веры и культурою. И потому летописец XI в., восхваляя св. кн. Ольгу... говорит ей: «радуйся, русское познание к Богу! Сия первая вниде в царство небесное от Руси, сию бо хвалят Русьстии сынове, яко начальницю, ибо по смерти моляще... Бога за Русь». В этих трогательных строках акафиста, - замечал Соловьев, - мы видим глубокое русское самосознание, объединенное православною верою. Это сознание доступно и простому паломнику по Святым местам. «Недостойный игумен Даниил», сам... родом из Полоцкого, наиболее обособившегося княжества, поминая перед Гробом Господним Полоцких и Минских князей, ставит, однако, там «лампаду с елеем от всей Русской земли, и за всех князей наших и за всех христиан Русской земли»... Встретивши там Новгородцев и Киевлян, он говорит о них «вся дружина Русьстии сынове»...»
Все эти и множество других фактов, подтверждающих единство русского племени, приведены ученым в статье «Национальное сознание в русском прошлом». И несмотря на то, что написана она в 1925 г., сегодня эта работа представляется достаточно актуальной; объем ее небольшой, но она буквально переполнена историческими фактами, вплоть до последней трети XVII в., призванными напомнить запамятовавшим, что русский народ един, пусть и разнолик, что умоначертание наше светлое и чистосердечное, что Россия - это целый мир во всем своем многообразии и разноцветье, что, невзирая на все перипетии истории, мы народ одной крови и языка, что путь наш, как в прошлом, так и в будущем един, хоть не раз находились поводыри-доброхоты, желавшие развести по разные стороны Малую и Червонную, Черную и Белую и Великую и Северную Русь. Однако всякий раз, пройдя через горнило тягчайших испытаний, Русь вновь и вновь собиралась и выпрямлялась, ибо нельзя человекам разъять единое творение Божие. Статья дописана в Троицын день, Пресвятой Единосущной и Нераздельной Троицы, что, на наш взгляд, весьма символично, ведь и в кондаке праздника говорится о призвании народов к единству в Богопочитании. Невольно в памяти всплывают события из жития преп. Сергия, игумена земли Русской, в годы суровых испытаний русского народа ушедшего в пустыню на г. Маковец, где и срубил преподобный церковь в честь Пресвятой Троицы, дабы в молитве к оной преодолевать ненавистную рознь мира сего. И работа проф. Соловьева (пусть и прямолинейной кажется такая параллель) воспринимается как молитвенный призыв к народу русскому, триединому и нераздельному (малорусы, белорусы и великорусы), к единению, к пробуждению нашего национального самосознания, которое именно в 20-е гг. принялись активно затаптывать «наставники» из Третьего интернационала, стремившиеся внушить нам, что мы суть три различных народа, что у каждого своя история, свой путь... Цели разрушителей всегда паразитарно-примитивные, но последствия их для русского народа сегодня оказались трагическими. Утрата исторической памяти - одна из главнейших причин страданий народа. Доброе знание своего прошлого всегда освобождает народ от ложных идеалов, от заманчивых, на первый лишь взгляд, посулов, от «широкого пути». И эта статья проф. Соловьева (как и другие его работы) словно взывает к нашей памяти, к русскому самосознанию, написанная бодро и звонко, с опорой на летописные данные и памятники древнерусской словесности, народный эпос, она заканчивается ярким аккордом: «Часто упрекают Русский народ... в недостатке национального чувства. Это отчасти верно; в годы мирного расцвета и подъема это чувство дремлет, теплясь только в глубине сознания, выражаясь только у отдельных представителей народа или превращаясь иногда в «национальное возвеличение». Но когда наступают глубокие потрясения, народные несчастия, столкновения с иноземцами, тогда невольно всколыхнется это усыпленное чувство, наполняя душу народа страстью, гневом и очищающей любовью, тогда звенит опять в сердцах клич «за землю Русскую, за обиду сего времени». Тогда, как у простого тверского купца Афанасия Никитина (1472 г.) в его скитаниях по белу свету, слагается в тайниках души молитва: «Да хранит Бог землю Русскую! Боже храни ее! В этом мире нет подобной ей земли. Да устроится Русская земля!»...»
Е. А. Бондарева справедливо подчеркивает, что «особое значение для осознания единства имела... и Куликовская битва». Однако тут же поясняет, что Соловьев, рассуждая об этом важнейшем событии русской истории, не повторял общеизвестные факты, но «обращал наше внимание на менее распространенные сюжеты». И действительно, мы мало задумываемся о том, что битва «не только нанесла удар могуществу татар, но она помешала Ягайле стать «великим князем всея Руси», укрепила этот титул за Дмитрием Донским», кроме того, как писал Соловьев: «На Куликовском поле власть Московского государя освятилась религиозным благословением и истинно христианским подвигом». Другой очень важный аспект, выделенный Е. А. Бондаревой: «Соловьев отмечал большую важность «Задонщины» для историка политической идеи, так как в «самом подражании ее ‘Слову...' заложено осознание и даже подчеркивание автором единства Киевской и Московской Руси». В воспевании тяжелого ратного подвига возрождающейся Северной Руси, - справедливо продолжает автор очерка, - заложено ощущение будущего единства». И, наконец, исследовательница пишет: «А. В. Соловьев, основываясь на историческом анализе всего предшествующего материала, приходит к выводу, что «когда в конце XV в. Иоанн III уже открыто принял в международных отношениях титул ‘самодержца всея Руси' и заявил в открытой борьбе с Литовским вел. князем... что ‘вся Русская земля: Киев, Смоленск и иные города, которые к Литовской земле, с Божею волею из старины от наших прародителей наша отчина‘ - то конечно эта идея ‘панрусизма' не была подсказана ему заезжим немецким рыцарем Николаем Поппелем в 1488 г. (как это полагает П. Н. Милюков в своих ‘Очерках русской культуры'). Эта идея - выражение сознания своей кровной, культурной и политической связи с зарубежной Русью, идея, которая не умирала никогда и всегда теплилась в притязаниях на главенство во ‘всей Русской земле' ««.
Интереснейшая концепция Соловьева очень хорошо изложена Е. А. Бондаревой, она сумела сделать важные, яркие акценты, так что позиция ученого вырисовывается достаточно ясно. Магистральная ее идея в том, что выражение сознания единства русского народа никогда не умирало, но всегда, и в годины безвременья, особенно вспыхивая, было живо в глубинах народных.
Часть III.
Надо сказать, что в целом первая часть книги весит, пожалуй, тяжелее иных докторских диссертаций. Столько здесь рассмотрено концепций, научных споров, столько имен....Е. А. Бондарева не обошла в своем исследовании и дискуссий «белградцев» с «евразийством», направлением, окрепшем в 20-е гг. в русском зарубежье. Так автор приводит пространную цитату из «Начертания русской истории» Г. В. Вернадского, где утверждается, что эпоха «от Александра Невского до царя Алексея Михайловича - время целостного миросозерцания, власть глубоко ощущает свои исторические задачи. Это есть время сознания органической связи России с Востоком и в этом смысле - эпоха евразийского миросозерцания», там же Вернадский утверждает, что, «начиная с XIII в. под монгольским игом в русском народе складывается глубокое осознание своих исторических задач...» (?). Положение, конечно, более чем сомнительное.. Нельзя не согласится с мнением Бондаревой о том, что «реальная исследовательская и мировоззренческая задача подменяется построениями исторических химер». А далее она цитирует Ф. В. Тарановского, давшего достойную отповедь «евразийцам». «политическая (выд. Н. М.) партия т. н. евразийцев проповедуют полное отчуждение от славянства в объяснении русской истории... Евразийский историограф Г. В. Вернадский в своем «Начертании...» совершенно обходится без славянских истоков, навязывает Святославу планомерную программу туранской степной империи, ведет начало русского национального государства нового времени от основания Касимовского царства, в наших земских соборах подмечает одно лишь сходство с монгольским курултаем, в славянском самоопределении Московского Государства при Алексее Михайловиче видит лишь глухо им неодобряемую замену «ставки на мусульманский восток» «ставкою прямо на православное царство», удовлетворение подлинных интересов России, определяемых ее «месторазвитием», усматривает в туркофильской ориентации гетмана Ив. Самойловича».
А далее исследовательница опять делает важный и особо актуальный сегодня акцент - она подчеркивает верность мысли Тарановского, что «увлеченные своими умозрительными построениями евразийцы смыкаются в оценке конкретных событий русской истории с «украинофилами», реформирующими историю Киевской Руси и объединительного движения с недобросовестными, политиканскими подходами».
В целом, «евразийство», подброшенное из определенных западных кругов ангажированным российским историкам, имело своей целью не только разрушение, набравшего к концу XIX ст. силы движения славянского единства, но, и прежде всего, расчленение Великой России. Академик В. И. Ламанский еще 1871 г., защищая свою докторскую диссертацию «Об историческом изучении греко-славянского мира в Европе», подверг критическому разбору уже господствовавшие на Западе воззрения на славян, а также «новейшую теорию о туранском происхождении» Великой Руси. Не будем пересказывать многочисленные концепции, распространенные, в частности, в Германии (и это после 1870 г., когда произошло объединение немецких земель при содействии России, при добрых отношениях кн. А. М. Горчакова и канцлера. О. фон Бисмарка) о том, что славяне - это низшая раса, недееспособная, что славяне подобны неграм, имеют женственный характер и вообще предназначены для подчинения «высокой германской расе». Но вот о туранской теории сказать немного придется. Ламанский пишет, что учение это чисто европейское, преимущественно французское, в основе его старое мнение о «татарстве» русских. Глашатаи этой теории утверждают, что славянское племя, конечно арийское, благородное, славяне любят свободу, они способны к науке, храбры и воинственны и всегда спасали Европу от азиатов и варваров. «Но 40 млн. великорусов - не славяне. Проведение этой истины - удар по панславизму. Узнав, что московиты не славяне западные и южные славяне перестанут тяготеть к России, ждать от нее освобождения от турок, мадьяр, немцев. Русская Галиция станет желать присоединить всех русских Малороссии к Польше или просто к Австрии. Московиты не славяне, а туранцы, монголы, говорящие только по-славянски и по виду исповедающие христианство. Итак, московиты - туранцы. И... тогда нет панславизма. Все отрицательное, что было сказано о славянах относится только к великорусам». А задача Европы «восприобресть свою границу до этого меридиана и восстановить великую арийскую славянскую державу между германцами и азиатами». «Туранская теория происхождения великорусов» формируется в Европе, вероятно, ближе к половине XIX в., после опубликования на Западе первых переводов «Авесты. Но, пожалуй, прислушаемся к мнению современного ведущего этимолога А. К. Шапошникова: «Обратившись к собственно иранской традиции (авестийской), мы обнаруживаем, что сами носители иранских языков подразделяли себя на три родственных, нередко враждебных, историко-культурных общностей: на арийцев, туранцев и сарматов». А вот, что повествует «Авеста» о происхождении самих туранцев: «От пары с именами мужчины Хошанг и женщины Гусак произошли иранцы. Из их числа происходят те, кто живет на землях Эрана, на землях Анэрана, то есть на землях Тура, Сальма (откуда берет начало река Тигр), на землях Синда и Чинестана, на землях Дайи на землях Синда» (Авеста. Бундахишн. Цит. по: А. К. Шапошников: Языковые древности Северного Причерноморья. М.,2007. С. 330-331). https://www.academia.edu/8949716/%D0%AF%D0%B7%D1%8B%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B5_%D0%B4%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%BE ). Возможно, для сочинителей сей сомнительной «теории» соблазнительными стали упоминания Синда и Чинестана, ведь в Пакистане до сих пор одна из провинций зовется «Синд», а под Чинестаном, вероятно, европейцами подразумевался Китай.
Увы, но теория эта просто не выдерживает критики, она просто антинаучна, ибо туранцы, как сказано выше, - одна из ветвей индо-иранской общности, наряду с сарматами и ариями. Сегодня к этой ветви принадлежат пуштуны, осетины, некоторые памирские племена, согдийцы, ягнобцы, живущие поныне в Узбекистане. Мы видим неправомерное использование этого этнонима применительно к тюркским и монгольским и др. алтайским племенам. Однако именно здесь и следует искать корни «евразийства». Невозможно без удивления читать, нпр., сочинение кн. Н. С. Трубецкого «Наследие Чингисхана», где он утверждал, что Россия не может быть наследницей Киевской Руси. Ведь, будучи «провинцией» Монгольской империи, она заключила военно-политический союз с Ордой. И в геополитическом отношении является наследницей Орды Чингисхана, блестящего организатора и администратора и проч. Такими химерами наполнены сочинения всех представителей этого направления, а уже в наше время и Л. Н. Гумилев утверждал, что татаро-монгольское иго явилось чуть ли не благом для Руси и т. д. Не случайно, книги его посыпались словно из рога изобилия именно в 90-е гг.
В книге Бондаревой помещена умная и тонкая статья Е. В. Спекторского (правоведа, социолога, философа, историка общественной мысли и государства; с 1913 г. он был деканом и ректором Киевского университета св. Владимира, с 1920 г. жил и работал сначала в Белграде, затем в Любляне; в 1945 г., после прихода к власти Тито бежал из Югославии, оставив там не только свои труды, но и бесценный архив; затем переехал в США, где и скончался в 1951 г.) «Западноевропейские источники евразийства», название вполне красноречивое. Спекторский рассматривал три категории предтеч евразийцев. «Первую, наименее характерную, - писал он, - представляют те, сравнительно редкие случаи, когда романо-германцы желали подражать туранцам... (... многие французы называют Клемансо монголом за его выдающиеся скулы) <...> Так как Атилла был включен в германские легенды о нибелунгах, то новейший Зигфрид, Вильгельм II, посылая немецкую карательную экспедицию в Китай, уподобил ее гуннам, а самого себя «бичу Божию» Атилле». Ришпен в стихах «Богохульство» утверждал, что он туранец: «да это мои предки. Хотя я живу во Франции, но я и не латинянин и не галл. У меня тонкие кости, желтая кожа, медные глаза, бедра наездника и презрение к законам. Да, я их ублюдок». Вторую категорию, продолжал ученый, «образуют те романо-германцы, которые пытались внушить русским, что их призвание не в Европе, а в Азии...». В дневнике Пушкина отмечен интересный разговор с Блайем. «Долго ли вам сказал этот английский дипломат, - цитировал Спекторский, - распространяться. Ваше место Азия; там совершите вы достойный подвиг цивилизации». А в 1835-м, отмечал ученый, Чаадаев писал А. И. Тургеневу: «Люди Европы странно заблуждаются. Вот, например, г. Жуффруа учит нас, что мы предназначены цивилизовать Азию, они упорствуют в предоставлении нам Востока; в силу какого-то инстинкта европейской национальности они нас отбрасывают на Восток, чтобы нас больше не встретить на Западе». Таким же непрошенным советником России был и Вильгельм II, еще в 1895-м он писал Николаю II, что для России великою задачей будущего является дело цивилизации азиатского материка.
И, наконец, третья категория предтеч российских евразийцев: Россия - это не Европа, а особый монгольский или туранский мир (о чем мы немного писали выше). Но надо, конечно, отметить и еще раз подчеркнуть, что первые рукописи Авесты попали в Европу в XVII в.,, однако самое наименование «туранцы» распространилось только со времен перевода священной книги зороастрийцев на европейские языки к половине XIX в., И, что тоже важно, с возникновением индо-европейского сравнительного языкознания.
Но как произошло это нелепое смешение славян (русских) с туранцами, ожившее вдруг (но если иметь в виду события умножения и укрепления Московского царства, то не «вдруг») в конце XVII в.? Спекторский отмечал, что еще в 1684 г. ««Journal des Scavans» противопоставлял Европе Московию, сблизившуюся с Китаем, татарскими землями и Туркестаном». И позволим себе привести еще одну цитату из работы ученого, которая как раз хорошо показывает, откуда происходит подобная лженаука. Он писал, что если б был до конца доведен русский перевод воспоминаний Казановы, то «русский читатель узнал бы, что этот порнографический писатель и авантюрист смотрел на Россию как на Евразию, считал язык московитов «чисто татарским диалектом» и отмечал сочетание в русской культуре татарских и византийских элементов».
Перечисляя предтеч евразийцев, Спекторский упоминал шведа Ретциуса, который отнес всех славян и русских к туранскому племени, польского эмигранта Ф. Духинского, утверждавшего, что «москали» даже и не великороссы, а туранцы, и не имеют права называться русскими, ибо это имя принадлежит по праву лишь малороссам и белорусам, которые должны объединиться с Польшей (!) в «одно враждебное москалям государство с границею, проходящею по Днепру и Западноой Двине». Идеи Духинского, как раз, широко использовали немецкие и французские публицисты и «ученые». После второго польского бунта (1863-1864) в Российской империи и после Славянского съезда в Санкт Петербурге и Москве (1867), Славянского съезда в Праге и Вроцлаве (1868) во Франции появился ряд книг, где развивались идеи Духинского (русские=туранцы). Так Тальбо в работе «Европа для европейцев» (1867) исключал из Европы русских «этих уральских татар, которые сами себя назвали русскими, а потом славянами». Он же подчеркивал, что Россия, которая себя называет православной державой, наполовину страна мусульманская. Ревиль писал: «казак, татарин, монгол - вот вечный враг нашей расы». А. Мартэн также признал всех русских туранцами, в том числе и Петра I, «этого татарина, преемника Атиллы». Его взгляды, замечал Спекторский, распространял в Германии немец Кинкель, доказывавший, что «дух и предания Европы доходят только до Двины и Днепра», а «московиты - отнюдь не славяне, но частью финского, частью турецко-татарского, вообще - туранского происхождения». Он же писал о необходимости отделения от России ее балтийских провинций и восстановлении польско-литовского государства до Днепра (!). В 1865 г. австрийское министерство народного просвещения настоятельно рекомендовало очерк всеобщей истории Зранского, профессора военной академии, «где именно указывалось на племенное различие славян и московитов». Одним словом все эти воззрения еще раз свидетельствуют, что стоит за наукообразным евразийством - раскол в Славянском мире, расчленение России. Одна из важнейших задач, конечно, максимальное ослабление русского народа. Цель, как всегда, примитивна - богатства, национальное достояние страны. Уже в наше время академик О. Н. Трубачев, выступая на праздниках славянской письменности и культуры, подчеркивал, что этот день памяти - один из символов единства славянских народов. «Единство славян - важная тема, ибо сознание этого единства входит в самосознание самих славян. В нем никто никогда не сомневался, - подчеркивал ученый, - его не надо было доказывать, не требовалось насаждать путем просвещения. Его боялись те, кто в этом единстве не был заинтересован, и свидетельства этой боязни доходят до нас из прошедших веков... Историки отмечают такое далеко не повседневное явление, как сознание принадлежности не только к собственному народу болгар, мораван и др., но и ко всему славянству у современников Кирилла и Мефодия... Дальнейшая история потрудилась, как могла, чтобы подорвать общее сознание этого единства. На результате сказались и роковые стечения обстоятельств, и усилия недоброжелателей. Подвижники времен Кирилла и Мефодия верили, что они работают во имя единства славян, просвещенных отныне единой верой» (В поисках единства. С. 31-32).
Завершая свою статью, профессор Е. В. Спекторский сделал весьма малоутешительный вывод, который позволим себе привести полностью. «Таким образом, учение о том, что Россия не европейская держава, как утверждал наказ Екатерины II, а внеевропейская туранская Евразия, было уже готово, когда еще не родились вожди современного русского евразийства. И изготовлено оно было на западе Европы во вред России. После Великой войны оно на Западе же возродилось с силою и славою. Послав в Россию в запломбированных вагонах тех, кто ныне исполняет в ней должность Чингисхана и его баскаков, Германия заключила с ними в Брест-Литовске не только «похабный», но и евразийский мир, отбрасывавший Россию на Восток. Бывшие западно-европейские союзники России после колебаний тоже присоединились к этому. Сейчас пропагандируется Всеевропа без России. Это - Паневропа гр. Коуденгове-Калерги... он, как добрый европеец, доказывает необходимость выключить Россию из Европы, как промежуточную между Паневропою и Паназиею - Евразию... в самые последние дни некоторые английские политики, по-видимому, обдумывают мечту Духинского об общеевропейском авангарде в виде Польши, подкрепленной Белоруссиею и Украиною. Как это очевидно для всякого из нас... многие в Европе не очень-то хотят, чтобы Россия возродилась, как великая европейская держава, защитница славян и участница в решении судеб Европы. Предпочитают, чтобы потеряв связь с Балтийским и даже Черным морем, отрезанная от своего бывшего запада и своего бывшего юга, она ушла в степь и тундры и вместо того, чтобы продолжать развивать свою культуру, столь богатую общечеловеческими сокровищами, пребывала на первобытном уровне времен Чингисхана.
Можно себе представить, каким неожиданным и ценным подарком для Запада оказался «органический поворот к Азии», проповедуемый нашими евразийцами. Отцом их мысли является желание современной Европы. Вот почему ими так интересуются именно на Западе. Вот почему именно Запад предлагает им данайские дары. <...> Неужели Иоанн III не должен был провозгласить - долой татарское иго? <...> Объясняют ли вожди евразийства своим ученикам, что семьсот лет тому назад «туранское, кочевое» несло разрушение матери русских городов?» «...куцая, жалкая, степная Евразия, о которой давно мечтали наши враги» - таковы последние слова этой статьи Спекторского.
Надо сказать, что И. В. Сталину удалось вернуть многие западные территории бывшей Российской империи, в том числе, и Прибалтику, но, увы, не удалось объединить русский народ и вместо куцых УССР, БССР и РСФСР воссоздать единую Русскую ССР. Хотя вождь и произнес на приеме в Кремле 24 мая 1945 г. свой известный тост «За русский народ». Современные историки и публицисты дают разные оценки этим словам Сталина (см., нпр., Википедия: тост «За русский народ»).
Но позволим напомнить, так сказать, классический взгляд на «сбой русской государственной махины», высказанный еще в начале XX в. выдающимся русским историком И. Е. Забелиным. «Государственные ошибки являлись потому, что в составе правящих и управляющих людей было много иноземцев, инородцев и иноверцев, для которых русское государство представлялось простою служебною, кормовою статьёю вольнонаёмного труда. Русское чувство государственности, каким отличались люди XV-XVII вв.... совсем не просыпалось в сердцах инородцев и иноверцев, да и не могло в них существовать. Они исполняли долг службы, но не долг национального чувства. Их деяния сопровождались полнейшим равнодушием к интересам чужой страны. Этот чуждый русскому государству состав правящих людей давал, однако, тон и направление всей службе и для русских людей. Громадное влияние идей космополитических, т. е. в сущности, эгоистических, ибо для кого родина - весь свет, тот думает только о себе. Где всё, там ничего» (Дневники. Записные книжки). Т.е. фактически, начиная со времени вступления на Русский престол династии Романовых, все более обозначается (особенно при Петре I) поступление на государственные должности чужеземцев. И как известно, таковая ситуация после 1917 г. только усугубилась.
После Второй мировой войны в силу вступил ялтинский проект мироустройства. Среди прочего к 1953-1954 гг. планировалось создание международного конфедеративного государства в составе СССР, Польши, Чехословакии, Болгарии, Югославии или (второй вариант проекта) - Украины, Белоруссии и упомянутых государств. Со столицей в Белграде, Минске, Софии или Варшаве. Причем, вступление Украины и Белоруссии в ООН в 1945-м стало первым внешнеполитическим шагом в формировании конфедерации (ССКГ). Однако этому стратегическому проекту противодействовали не только Запад, но и некоторые, вроде бы, союзники СССР. Да и в высшем советском руководстве было немало противников славянской межгосударственной конфедерации (!). На приеме в Кремле в честь президента Чехословакии Э. Бенеша 28 марта 1945 г. Сталин предложил тост «За новых славянофилов, которые стоят за союз независимых славянских государств». Генералиссимус подчеркнул, что «и первая, и вторая мировые войны развернулись и шли на спинах славянских народов. Чтобы немцам не дать подняться и затеять новую войну, - нужен союз славянских народов». Надо отметить, что ни до, ни после Сталина никто из руководителей СССР-РФ не проводил славянскую политику. В который раз, наблюдая за внешнеполитическими инициативами И. В. Сталина, следует признать его политическую мудрость (м. б., за некоторыми, впрочем, серьезными, упущениями).
http://www.stoletie.ru/territoriya_istorii/slavanskij_projekt_stalina_2011-07-01.htm
Остается лишь сожалеть, что проект этот так и не был реализован, однако все же удалось создать так называемый Восточный блок, куда вошли все славянские страны, за исключением Югославии.
Сегодня, когда разрушен ялтинский проект послевоенного мироустройства, развален СССР, Варшавский договор, СЭВ, Балтийские губернии России уже втянуты в НАТО, впрочем, как и почти все славянские страны (против воли их народов), идет война в Донбассе, а киевские вожди уже претендуют на членство в НАТО, Россия оказалась опять как бы вытесненной на Восток, вектор ее внешней политики все настойчивее устремляется в Азию. Оживились и доморощенные «евразийцы». Впрочем, и на закорках империи Чингисхана (Сибирь, Русский Восток) все совсем непросто. В конце декабря минувшего года подписан закон о территориях опережающего социально-экономического развития на Дальнем Востоке и в Сибири, предусматривающий не только сдачу отдельных регионов в долгосрочную аренду иностранным инвесторам, вывода их (территорий) из правового поля РФ, но и дающий им право на неограниченный ввоз иностранной рабочей силы на территорию нашей страны.
http://www.youtube.com/watch?v=Vd1TLCX8Yd0
В связи с этим возникает вопрос - а не потеряем ли мы эти регионы, как в свое время утратили Аляску? А не появятся ли на наших землях своего рода государства в государстве? Как говорится, время покажет, однако явная транснациональная политика, направленная на развал славянского мира, уже принесла свои смертоносные плоды.
Часть IV
В разделе «Древняя Русь» Е. А. Бондарева обращается к работам, в частности, о. Владимира Мошина, рассматривает его работу «Начало Руси. Норманны в Восточной Европе», в которой ученый склонялся к норманнской теории, правда, он считал, что скандинавское влияние было ограничено лишь княжеским двором. Однако, как полагал Мошин, варяги дали толчок к образованию русского государства, своими военными и торговыми предприятиями сблизили восточных славян с Византией, и содействуя распространению христианства, создали почву для подготовки внутреннего объединения русской земли и передали восточным славянам имя «руси». Подобных же взглядов придерживался А. Л. Погодин, которого Мошин считал своим учителем. Надо сказать, что норманнская теория, отвергнутая еще Ломоносовым, уже в наше время была блестяще опровергнута в работах, нпр,, академика Б. А. Рыбакова, особенно же беспрекословно в трудах академика О. Н. Трубачева, который на этимологическом материале показал, что имя «Русь» скорее всего имеет индо-арийское происхождение и искать его надо в Северном Причерноморье (см.: Трубачев О. Н. Indoarica. М., 1999).
Кроме того, Е. А. Бондарева справедливо подчеркивает, что «как указывали, русские ученые, даже те из них, кто считал участие норманнского элемента в формировании русской государственности весьма активным, не стоит преувеличивать значение этого фактора. Если сравнить историю Руси с историей европейских государств, то совершенно очевидно, что значение норманнского завоевания Англии и создания под их [норманнов] властью единого государства трудно сравнить с норманнским фактором в истории России». Исследователь обращает внимание на то, что «варяжский вопрос» в условиях русского рассеяния приобрел «общественную значимость в системе мировоззренческих ориентиров». Историки-»белградцы» решали его с позиций научности, историзма, использовали сравнительно-исторический метод, использовали источники русского, византийского, скандинавского, арабского и др. происхождения. «Именно поэтому, - делает вывод Е. А. Бондарева, - результаты их научных разысканий не утратили научной значимости и, несомненно, являются элементами русской исторической мысли ХХ в.», с чем нельзя не согласится.
В книгу включены две работы Мошина: «Христианство в России до св. Владимира» и «Русь и Хазария при Святославе».
В первой он положительно утверждал, что в славянской Восточной Европе не сохранилось датированных христианских захоронений, «но связь с христианскими центрами, несомненно, существовала, а следовательно было и знакомство с христианством... предание о Кие возводит давность связей Киева с Царьградом уже к легендарной древности», как и рассказ о хождении апостола Андрея Первозванного на Русь. Мошин считал, что принятие христианства было подготовлено и внутренним развитием русских княжеств. Заметим, что данная точка зрения не нова. Она достаточно хорошо разработана в «Истории Русской Церкви» митрополита Макария (Булгакова), например, а также в работах по истории Русской Церкви других авторов, нпр, Тальберга, Карташева и др. Е. А. Бондарева отмечает, что вообще историки белградской колонии, «пожалуй, больше других занимались исследованием проблем Древней Руси и, в их числе, одной из наиболее важных считали тему Крещения, видя «здесь начало того процесса, который возвысил Русь в сложной иерархии средневекового мира, подготовил ее к принятию византийского наследия и, после падения старой империи, поставил Московское государство во главе православного мира»«. Все это, безусловно, справедливо и с точки зрения исторической науки верно, потому, естественно, что в кругу историков-белградцев «евразийцы» с их искусственными, наукообразными построениями получили достойный отпор.
Любопытно, однако, здесь опять привести наблюдения о Крещении академика Трубачева, которые как будто расширяют взгляд на это событие русской науки XIX в. и начала XX в. Он считал, что как и все новое, христианство приживалось с трудом. И хотя спустя 70 лет митрополит Иларион повествовал об этом событии как о торжестве новой веры, в действительности все было много сложнее. «Так, прежнюю веру отцов, выраставшую как бы из земли, вечную и ниоткуда не пришедшую, «свою», сменила книжная вера, христианство, не сразу укоренившаяся даже в городах, а в села, остававшиеся дольше языческими, новая вера пришла еще позже. Но в языке постепенно обесцениваются все более или менее оценочные слова; когда масса простого народа стала официально христианской, само обозначение христианина тоже оказалось «сосланным в село»... потому что в своей народной форме - крестьянин - слово стало названием рядового земледельца. <...> У гонимого язычества путь был один - сначала на окраины Руси, потом - в уголки людских душ, в подсознание, чтобы там остаться, видимо, навсегда, как бы мы ни называли это - суеверием, пережитками... как бы мы ни игнорировали все эти виды двоеверия. Не считаться с ним - напрасное занятие, ибо в двоеверии открывается своего рода отрицательная преемственность, т. е. единство культуры». И древнейшая культура народов влияет на современную благодаря неразрывной цепи традиций, лишь последняя часть которой является письменной традицией. «Таким образом, - продолжал Трубачев, -... мы отнюдь не хотели сказать, что русской культуре 1000 лет... это попросту невозможно. Историю русской культуры нельзя начинать с Крещения Руси, как и выводить ее из Византии. <...>... скажу о том, что понимаю под собственными корнями русской культуры: выработанную всем предшествующим славянским и индоевропейским языковым и общекультурным развитием систему достаточно высоких религиозных и этических понятий, выраженную в соответствующей исконной терминологии. Наугад взятая фраза из церковного обряда - «створим требу господеви и богови нашему» - вся состоит из еще языческих по своему происхождению терминов... Не на месте пустом и диком был выстроен величественный христианский храм». А далее, уже опираясь на лингвистические данные, он приводит весьма интересные факты. Несмотря на то, что с христианством в русский язык пришло достаточно греческой лексики, все-таки, утверждал ученый «это не самые частотные слова». А составители древнерусского словаря XI-XIV вв. подсчитали, что в древних русских (более или менее) светских, а не богослужебных текстах слово бог употребляется не менее 10 000 раз! А это слово дохристианского, глубокоязыческого происхождения. «Даже без специальных подсчетов, - замечал ученый, -...позволителен вывод о ядерном, базовом и наиболее частотном употреблении терминов, взятых христианством у старого дохристианского культа: святой, вера, бог, рай, дух, душа, грех, закон... « И, начиная с Крещения Руси, все, что служило старой вере, стало служить новой вере во Христа
«Изображать, что смена религий прошла мягко... нет причин. Старые боги сами не уходили, их свергали... Трогательно, однако, - писал ученый, - что при всей резкости, революционности смены язычества христианством на Руси, как и во всем славянском мире, сопровождавшейся разорением прежних святынь, идею святости и само слово святой уходящее язычество передало христианству. Прежняя вера только потом была изобличена как суе-верие... и древние наши предки язычниками сами себя и свою веру, разумеется, не называли... Все обличительное именословие родилось в борьбе, а раньше это, видимо, никак не называлось, но было сродни мудрости, вещему духу, доброму смыслу» (В поисках единства. С. 34-39). Вообще культурологические рассуждения Трубачева весьма продуктивны, живы, исполнены неожиданных поворотов. Ведь язык паче всякой археологии хранит сведения о прошлом народов.И мы привели эти лингвистические наблюдения академика Трубачева с целью расширения, увы устоявшегося и по сей день в отечественной традиции узкого взгляда на крещение Руси (до принятия христианства славяне являли собой темную массу дикарей). Ведь событие это, по мнению проф. И. Я. Фроянова, в ту пору отнюдь не было воспринято так, как на него стали смотреть позже, особенно же в научных сочинениях XIX в. Ведь и по сей день не известно точно, где принял крещение князь Владимир - в Херсонесе ли, Васильеве или Киеве, да и сама дата Крещения - 988 г. условна. А литература полна нпр., подобного рода утверждений, каковые, скажем высказывает, проф. А. В. Соловьев в своей статье «Святая Русь. Очерк развития религиозно-общественной идеи». «Принятие христианства было понято лучшими представителями русской мысли, как особая благодать Божия. Косневшая в темноте, неграмотности и наивном язычестве Русь приобщается к ослепительному миру старой сгущенной и мудрой культуры, к целому миру идей и наук, бесконечно расширяет свой духовный горизонт и озаряется познанием истинного Бога». Но язык, да материальная культура хранят иные свидетельства. Зададимся лишь одним вопросом, как у «косневшей в темноте и неграмотности» Руси существовали свои знаковые. базовые системы, необходимые и достаточные для обслуживания восточнославянской историко-культурной общности :народный костюм, орнамент, который до сих пор не поддается прочтению, прикладные ремесла, жилище... кроме того, древняя славянская традиция деревянного зодчества сказалась, уже после Крещения, и в старой нашей храмовой архитектуре; а величественные храмовые комплексы в Арконе и на о. Рюген. И не творческим ли потенциалом великого славянского племени отчасти объясняется расцвет христианской культуры (а не только хождением греков на Русь), особенно при Ярославе Мудром; ведь спустя всего лишь 30-35 лет, по новейшим данным в 1011-1018 гг. (Н. В. Никитенко, В. В. Корниенко), возник фундаментальный Собор св. Софии Киевской, который стоит и по сей день? Хотя, конечно, традиция каменного строительства была принесена из Византии.
Вторая работа о. Владимира Мошина посвящена взаимоотношениям Руси и Хазарии. Она относится к межвоенному периоду. И хотя автор ее отмечал, что «Хазария, носительница еще очень слабо изученной, но, несомненно, весьма любопытной цивилизации...» и далее «нужно признаться, что в области изучения русско-хазарских отношений мы ходим еще в потемках...», надо сказать, что и историко-археологическая наука в Сов. Союзе не дремала. И в 1962 г. вышел объемный труд русского историка и археолога М. И. Артамонова «История хазар», над которым он работал 30 лет (второе издание, как это ни странно, было осуществлено лишь в 2001 г.; ранее, в 1976 г., появилась работа его ученицы С. А. Плетневой «Хазары), проливший свет на многие вопросы, поставленные в работе о. Владимира Мошина.
Итак, скажем, что книга, созданная честным ученым Е. А. Бондаревой, принадлежит науке. А собранные в ней работы русских историков-беженцев, написанные в 20-30-е гг. ХХ в., почти через сто лет, дышат свежестью, зовут к научному поиску, пробуждают мысль, восстанавливают великие традиции русской гуманитарной культуры. Такую книгу бы на стол каждому преподавателю русской истории!
[1] Надо сказать, что все приметы едва дошедшего до нас «языческого» прошлого свидетельствуют в пользу того, что славяне и до принятия христианства имели весьма высокоразвитую культуру и, конечно же, письменность. Впрочем, и сам факт наличия у славян нескольких систем письма также заслуживает специального внимания. Кроме того, нет единого мнения относительно первоначальной славянской азбуки, высказываются самые разные предположения, вплоть до сего дня.
