Неудачи России на начальных этапах Северной войны
1706 год принес России серьезные проблемы. Война со Швецией перешла в фазу, опасную для самого существования русского государства. В феврале шведы сокрушили саксонскую армию, а уже в октябре союзник Петра, саксонский курфюрст и польский король Август II, собственно говоря, затеявший войну против шведов, подтвердил отказ от польского престола в пользу сторонника шведов Станислава Лещинского. Более того, курфюрст разрывал союз с Россией и обязывался выплатить Карлу XII контрибуцию на содержание шведской армии.
Петр осталась в войне с Швецией в одиночестве. Впрочем, у него оставался еще один союзник, в преданности которого сомневаться не приходилось.
После февральского разгрома саксонцев, русская армия, утратив надежду на подмогу, была вынуждена покинуть пределы Речи Посполитой и отступать в направлении владений «Войска Запорожского обеих сторон Днепра гетмана и славного чина святого апостола Андрея кавалера» Ивана Мазепы.
Все свои силы Карл бросил на истребление городов и крепостей, где находились казачьи гарнизоны. Так, в Ляховичах шведы заперли отряд переяславского полковника Ивана Мировича. В апреле 1706 года по приказу Мазепы для вызволения отряда Мировича посылается полк Семёна Неплюева, который должен был соединиться с миргородским полком Войска Запорожского полковника Даниила Апостола. Однако, казачья конница поддавшись панике, растоптала пехоту Неплюева, что позволило шведам нанести поражение русскому войску и перенести боевые действия в Саксонию.
Предположительно в это время Мазепа задумал переметнуться к Карлу.
С каким-то странным простодушием порочного ребенка, обрывающего насекомым лапки-крылья, нынешние адвокаты Мазепы цитируют его признание, что он, дескать будет оставаться верен царскому величеству, «пока не увижу, с какой силой Станислав к границам украинским прейдет и какие будут успехи шведских войск в Московском государстве». [5] Таким образом, уже за год до перехода на сторону Карла Мазепа подготовил почву для того, чтобы по сигналу Станислава Лещинского перейти на сторону противника. Если, разумеется, тот будет побеждать.
Сигнал от Лещинского поступил 16 сентября 1707 года, когда Мазепа получил от польского короля письмо, где «Станислав просил, чтобы Мазепа «намеренное дело начинал», когда шведские войска подойдут к украинским границам» [5].
В своей книге Таирова-Яковлева приводит высказывание Мазепы, записанное его верным последователем писарем Орликом: «Я не желал и не хотел христианского кровопролития, но намеревался, придя в Батурин с шведским королем, писать к царскому величеству благодарственное за протекцию письмо, в нём описав все наши обиды...». [5]
Короче говоря, Мазепа намеревался привести Карла в Батурин, а оттуда отправить Петру петицию, в которой бы излагались мотивы, заставившие «славного чина святого апостола Андрея кавалера» в критический момент противостояния развернуть оружие.
В качестве мотивов фигурирует интрига, о которой Мазепе поведала княгиня Дольская, с которой Мазепа вступил в переговоры перед тем, как начать сношения с польским королем Станиславом. Дольская настроила Мазепу против Меньшикова, который якобы по замыслу Петра должен был стать «князем Черниговским». Иными словами, Петр (согласно интерпретации, изложенной княгиней Дольской, ссылавшейся на Шереметьева) намеревался ликвидировать Гетманщину и интегрировать этот край в состав Российского государства.
Доносы. Или сигналы?
Обо всем этом Петра предупреждали. Мазепа был предметом многочисленных «сигналов с места». Но после интриги с монахом Соломоном и королем Яном Собеским, Мазепа в глазах Петра выглядел человеком, на которого «клевещут завистники». «Трудно было кому-нибудь вооружать царя против любимого гетмана.
В 1705 году Мазепа имел случай показать Петру несомненный довод своей верности». [1]
«Когда Мазепа стоял лагерем под Замостьем, явился к нему какой-то Францишек Вольский с тайными предложениями от короля Станислава Лещинского; Мазепа, выслушав его наедине, призвал стрелецкого полковника Анненкова, постоянно находившегося при гетмане, велел ему взять Вольского за караул, допросить с пыткою о неприятельских намерениях и потом отослать в оковах в Киев к тамошнему воеводе, а прелестные письма Станиславовы отослал к царю при следующем собственном письме: «Уже то на гетманском моем уряде четвертое на меня искушение, не так от диавола, как от враждебных недоброхотов, ненавидящих вашему величеству добра, покушающихся своими злохитрыми прелестями искусить мою неизменную к В. в-ству подданскую верность и отторгнуть меня с Войском Запорожским от высокодержавной В. в-ства руки...» [2]
После такой интриги непросто было отважиться выступить против царского любимца. Но с именем Мазепы был связан столь громкий скандал, что член генеральной старшины, генеральный судья Василий Леонтьевич Кочубей решился покончить с воплощением зла.
Мазепа превратился в воплощение зла для семейства Кочубеев после того, как сделал предложение их дочери, Матроне, которой вдовец приходился крестным. Вздорная жена Кочубея выжила свою дочь из дома, поскольку брак с крестницей в ту пору приравнивался к инцесту. Скандал разразился неслыханный, несмотря на то, что вовсе не факт, что девушка была близка с вдовцом. Во всяком случае, оба прекрасно понимали, что церковный брак в их случае невозможен, а других браков тогда не существовало. Мазепа же, что ни говори, при всем своем авантюризме, на Генри Восьмого, все-таки, не тянул.
«Кочубей писал к Мазепе упреки, а Мазепа отвечал ему:
«Ты упоминаешь о каком-то блуде; я не знаю и не понимаю ничего; сам ты, видно, блудишь, слушаясь своей гордой, болтливой жены, которую, как вижу, не умеешь сдерживать. Справедлива народная пословица: где всем правит хвост, там, наверно, голова блудит. Жена твоя, а не кто другой причиной твоей домашней печали. Святая Варвара убегала от своего отца, да и не в гетманский дом, а к пастухам в каменные расщелины»
По наущению жены своей, Кочубей искал возможности тем или другим способом сделать гетману зло и пришел к мысли: составить донос и обвинить гетмана в измене». [1]
Костомаров приводит тексты доносов на Мазепу, отправленные Петру.
В этой связи хотелось бы отметить тот факт, что в текстах доносов никаких улик не было приведено, следовательно, не было никаких оснований доверять доносчику. Неудивительно, что Кочубей и его товарищ были взяты под стражу и подвергнуты пыткам.
«27 апреля Кочубей написал письмо государю и изложил в своем письме истинную причину своей злобы к Мазепе. Тут Кочубей рассказал о том, что Мазепа, после неудачного сватовства на его дочери, похитил ее ночью тайно, а потом возвратил ее родителям с Григорием Анненковым, приказавши передать Кочубею такие слова:
«Не только дщерь твою силой может взять гетман, но и жену твою отнять может». После того прельщал Мазепа дочь Кочубея письмами и чародейским действием довел ее до исступления:
«Еже дщери моей возбеситися и бегати, на отца и мать плевати».
Кочубей представил пук любовных писем Мазепы к Матрене.
Государь приказал Кочубея и Искру препроводить к Мазепе и казнить обоих смертью перед всем запорожским войском, попа Святайло и присыланного прежде от Кочубея с доносом монаха запереть в Соловецкий монастырь, а сотника Кованька, писарей и служителей Кочубея и Искры отправить в Архангельск и поверстать в солдаты.
14 июля, рано утром, при многочисленном собрании казаков и малороссийского народа, Кочубею и Искре отрубили головы. Тела их лежали напоказ народу, пока не окончилась обедня, а потом были положены в гробы и отвезены в Киев.
Петр был глубоко убежден в верности к себе Мазепы и думал, конечно, что совершил строгое, но вполне справедливое дело, предавши казни доносчиков, покушавшихся оклеветать перед царем его верного и испытанного слугу». [1]
Подготовка «общественного мнения», метания Мазепы перед изменой
Напуганный доносами Кочубея и Искры, Мазепа повёл переговоры со Станиславом Лещинским и Карлом XII ещё конструктивнее. В конце концов, договорились о том, что Мазепа предоставит шведам для зимних квартир укреплённые пункты на Сиверщине, обеспечит армию провиантом, а также склонит на сторону Карла не только запорожских, но и донских казаков, а также калмыцкого хана.
В это время Карл застрял в Могилеве, ожидая Левенгаупта с обозом продовольствия и боеприпасов. В конце концов, Карл двинулся в сторону Мазепы, а прискорбная для шведов участь обоза Левенгаупта всем хорошо известна.
И вот, в момент подлинного триумфа Русского Оружия, Петр узнает об измене Мазепы.
«Перед глазами старого гетмана, хваставшегося своею опытностию, искусством житейским, окончательно разыгрывалась страшная борьба. На одной стороне был непобедимый король с непобедимым войском, на другой - царь, лучше других сознававший недостаточность своих средств в борьбе, после тяжкого поражения под Нарвою постоянно избегавший встречи с страшным врагом и теперь отступавший перед ним и пославший укреплять старую свою Москву.
Какой помощи после того ждать от царя для Малороссии?
Может ли эта страна противиться врагу собственными силами и, главное, захочет ли при том сильном неудовольствии на Москву и на царя? Если это неудовольствие выскажется в приход врага, что станется с гетманом, верным слугою царским?
Какая же охота погибать и из-за чего?
В последнем вопросе заключалась сущность дела. Умей гетман отвечать на него положительно - он остался бы верен России в годину испытания. Но Мазепа, который в Москве считался драгоценным исключением, человеком, преданным царю и царству среди непостоянных, шатающихся черкас, Мазепа вовсе не был исключением; Мазепа не был представителем той массы малороссийского народа, для которой православие было началом, не допускавшим никаких сделок, для которой всякий иноверец был враг, а лях-католик враг непримиримый, для которой мысль о возможности соединения с Польшею была нестерпима.
Мазепа был именно представителем этого испорченного поколения шатающихся черкас; мы знаем его воспитание; слуга польского короля смолоду, бедою занесенный на Украйну к казакам, слуга Дорошенка, следовательно, присяжник турецкого султана, потом случайно перекинутый на восточный берег Днепра, слуга гетмана Самойловича и потому присяжник царский, Мазепа так часто переменял присягу, что эта перемена стала ему за обычай, и если он был верен, то только по расчету.
Вот почему Мазепа ответил отрицательно на представившийся ему вопрос: из-за чего погибать? Когда нет внутренних могучих побуждений жертвовать всем чему-нибудь, не колеблясь, не рассчитывая, тогда обыкновенно ищут и легко находят причины, почему не надобно жертвовать. При московском подданстве одни только неприятности, неизвестно, придется ли умереть гетманом; честолюбивый фаворит Меншиков под хмельком проговаривается; с помощию шведского короля можно и облегчить положение Малороссии, и устроить собственные дела.
А если что-нибудь не так, можно помириться с царем». [2]
Неверно сказать, что решение отступиться от Петра пришло вдруг.
Прежде чем Мазепа клюнул на уловку Дольской, о чем мы уже упоминали выше, ему приходилось неоднократно отвергать предложения, изложенные в шифровках.
«Проклятая баба обезумела! Хочет меня, искусную, ношеную птицу, обмануть! Пропал бы я, если б дал себя бабе обмануть; возможное ли дело, оставивши живое, искать мертвого, и, отплыв от одного берега, другого не достичь? Станислав и сам не крепок на своем королевстве, Речь Посполитая раздвоена: какой же может быть фундамент безумных прельщений той бабы? Состарился я, служа царскому величеству, и нынешнему, и отцу, и брату его верно, не прельстили меня ни король польский Ян, ни хан крымский, ни донские казаки, и теперь, при кончине веку моего, единая баба хочет меня обмануть!» Сказавши это, Мазепа сжег письмо и велел Орлику написать ответ: «Прошу вашу княжую милость оставить эту корреспонденцию, которая меня может погубить в житии, гоноре и на субстанции; не надейся, не помышляй о том, чтоб я при старости моей верность мою царскому величеству повредил». [2]
И лишь получив сигнал о том, что Меньшиков должен будет сместить его самого, Мазепа возобновил переписку через Дольскую с Лещинским, которого сам Мазепа прежде нарицал «псевдокоролем».
Мазепа смог блестяще обыграть интригу с Меньшиковым, создав, как теперь сказали бы, «общественное мнение». С.М. Соловьев описывает это так:
В 1706 году в Киеве гетман пригласил Петра с Меньшиковым к себе на обед, а после застолья Меншиков, «будучи немножко шумен», произвел акцию устрашения присутствовавшей за обедом казацкой старшины.
Он взял Мазепу за руку, сел с ним на лавку и, наклонившись к его уху, обратился к старшине:
«Гетман Иван Степанович, пора теперь приниматься за этих врагов!»
Мазепа отвечал ему на ухо, но так громко, что все опять могли слышать:
«Не пора!»
Меншиков продолжал:
«Не может быть лучшего времени, как теперь, когда здесь сам царское величество с главною армиею».
Мазепа отвечал:
«Опасно будет, не окончив одной войны с неприятелем, другую начинать, внутреннюю».
Меншиков сказал на это:
«Их ли, врагов, опасаться и щадить? Какая от них польза царскому величеству! Прямо ты верен государю, но надобно тебе знамение этой верности явить и память по себе в вечные роды оставить, чтоб и будущие государи ведали и имя твое ублажали, что один такой был верный гетман Иван Степанович Мазепа, который такую пользу государству Российскому учинил».
В это время царь встал с своего места, и разговор Меншикова с Мазепою прекратился. Гетман, проводивши царя, возвратился с старшиною и полковниками во внутреннюю свою комнату и спросил их:
«Слышали все? Всегда мне эту песенку поют, и на Москве, и всюду; не допусти им только, Боже, исполнить, что думают».
Таким образом, Мазепа изобразил себя в глазах казацкой старшины защитником тех вольностей, которые Петр собирается умалять, интегрируя земли Малороссийского края.
Костомаров выразил двуличие Мазепы следующими словами: «Перед царём, выхваляя свою верность, он [Мазепа] лгал на малорусский народ и особенно чернил запорожцев, советовал искоренить и разорить дотла Запорожскую Сечь, а между тем перед малоруссами охал и жаловался на суровые московские порядки, двусмысленно пугал их опасением чего-то рокового, а запорожцам сообщал тайными путями, что государь их ненавидит и уже искоренил бы их, если бы гетман не стоял за них и не укрощал царского гнева». [1]
Следующим конфликтным моментом было сооружение Киево-Печерской крепости. Полковники беспрестанно являлись к гетману с жалобами на грубое отношение приставов, следящих за ходом строительства. Началась подлинная истерия, где - как это обычно случается в таких случаях - горькая правда смешивалась с домыслами и обильно приправлялась страхами:
«Казаки, оставивши домы свои, сенокосы и жнитво, терпят на царской службе зной солнечный, а там великороссийские люди домы их грабят, разбирают и палят, жен и дочерей насилуют, коней и скотину и всякие пожитки забирают, старшину бьют смертными побоями!» [2]
Миргородский полковник Даниил Апостол говорил Мазепе:
«Очи всех на тебя обращены, и не дай Боже над тобой смерти: тогда мы останемся в такой неволе, что и куры нас загребут!»
Прилуцкий полковник Горленко говорил:
«Как мы за душу Хмельницкого всегда Бога молим и Имя Его блажим, что Украйну от ига ляцкого свободил; так, наоборот, и мы, дети наши и вечные роды душу и кости твои будем проклинать, если нас по смерти своей в такой неволе оставишь!»
В 1707 году на военном совете в Жолкове Петр не стал слушать просьб Мазепы о выделении ему для обороны Малороссии 10 тысячного войска, и грубо ответил ему, что «не только десяти тысяч, но и десяти драгун выделить ему не сможет». Этим молодой государь вверг старого гетмана в тихую ярость, подхлестываемую чувством оскорбленного достоинства.
«Тут, как нарочно, приезжает иезуит Заленский с предложением перейти на сторону Карла и Станислава Лещинского. Мазепа не подвергает его пытке, не отсылает к царю, но возобновляет тайные переговоры.
А между тем неудовольствия между старшиною и полковниками становятся все сильнее и сильнее. Приходит царский указ об устроении казаков наподобие слободских полков; старшина и полковники в отчаянии, только и разговоров, что это переход к устроению в драгуны и солдаты, страшный ропот... советуются о способах, как защитить вольность малороссийскую от насилий московских...
Мазепа ни в чем не принимает участия, молчит и ждет: искусная, ношеная птица!» [2]
Наконец, приходит сигнал от Лещинского. Мазепа призвал к себе преданного ему Пылыпа (Филиппа) Орлика и после того, как старый гетман «поцеловал крест и, обратившись к Орлику, сказал:
«Надеюсь я на тебя крепко, что ни совесть твоя, ни цнота (целомудрие), ни почтивость, ни природная кровь шляхецкая не допустит тебя, чтоб мне, пану и благодетелю своему, изменил; однако, для лучшей конфиденции, присягни».
Орлик присягнул, но заметил:
«Ежели виктория будет при шведах, то вельможность ваша и мы все счастливы, а ежели при царе, то и мы пропадем, и народ погубим».
Мазепа отвечал:
«Яйца курицу учат! Или я дурак прежде времени отступить, пока не увижу крайней нужды, когда царь не будет в состоянии не только Украйны, но и государства своего от потенции шведской оборонить. Уже я в Жолкве предлагал царю, что ежели король шведский и Станислав с войсками своими разделятся и первый пойдет в государство Московское, а другой в Украйну, то мы войском нашим бессильным, частыми походами и войною зруйнованным, не можем оборониться, и просил царя, чтоб нам хотя 10000 от войск своих регулярных в сикурс дал, но царь мне отвечал: не только десять тысяч, и десяти человек не могу дать, обороняйтесь сами как можете. Это меня заставило послать ксендза Тринитара, капелляна княгини Дольской, в Саксонию, чтоб там, видя мою к себе инклинацию, по-неприятельски с нами не поступали; однако, верность мою к царскому величеству до тех пор буду непременно продолжать, пока не увижу, с какою потенциею Станислав к границам украинским придет и какие будут войск шведских в государстве Московском прогрессы, и если не сила наша будет боронить Украйны и себя, то для чего же имеем сами в погибель лезть и отчизну погубляти?» [2]
Мазепа ответил Лещинскому, что в настоящее время он не в силах открыто переметнуться к Польше. Указывались следующие причины: Петр «с большой потенцией» находился неподалеку, да и при самом Мазепе находилась постоянно часть московского войска, а в крепостях стояли гарнизоны, верные Петру; значительная часть казачества не переметнется к полякам из страха мести за бунты, во время которых казаки потрепали изрядно ляхов.
Тем не менее, Мазепа обещал не вредить ни в чем интересам Станислава и Карла.
Более всего Мазепа опасался доноса на него, опасался он того, что его «сдаст» Орлик. Но донес не Орлик, а другой человек, а Кочубей, о чем мы уже упоминали выше.
Что из этого доноса вышло - всем хорошо известно.
Итак, повторимся, ко времени похода Карла на Украину Петр был твердо уверен в своем - как ему казалось - верном слуге.
У Мазепы сдают нервы. Измена состоялась
Осенью 1708 г. Пётр призвал Мазепу присоединиться со своими людьми к русским войскам под Стародубом. Мазепа тянул, ссылаясь на смуты и нестроения среди голытьбы, доходящие до погромов «арендаторов», а также плачевным состоянием своего здоровья. В то же время он обсуждал с примкнувшими к нему полковникам миргородскому, прилуцкому и лубенскому вопрос отношения к царскому указу?
Было единогласно решено к Стародубу не ходить, но немедленно отправлять к королю шведскому сообщение о переходе на его сторону. Соединение с шведским войском должно было произойти на границах, чтобы не допустить армии Петра в предела Малороссии.
Меншиков переслал ответ Мазепы Петру, на что царь ответил, «что хотя известия гетмана о внутренних волнениях в Малороссии и не совсем справедливы (было восстание на жидов, а не против правительства), однако гетмана «отволакивать не надобно, понеже большая польза его в удержании своих, нежели в войне».
Не отволакивая Мазепу к Стародубу, Меншиков писал ему, чтоб он свиделся с ним для необходимых совещаний, но, когда Мазепа объявил об этом Ломиковскому с товарищи, те закричали:
«Если поедешь, то и себя, и нас, и Украйну погубишь!»
Сам Мазепа боялся, что его хотят приманить и, прибрав к рукам, возобновить дело Кочубея, ибо приходили известия из Польши, что там всюду громко говорят о сношениях его, Мазепы, с королем Станиславом, и потому Мазепа решился послать к Меншикову племянника своего Войнаровского с объявлением о тяжкой, предсмертной болезни своей и об отъезде своем из Батурина в Борзну для соборования маслом от киевского архиерея.
Мазепе хотелось употребить все средства, чтоб не ехать к царю или его полководцам, и в то же время не хотелось посылать к Карлу до последней крайности; как обыкновенно бывает в подобных обстоятельствах, он ждал, чтоб другие принудили его сделать последний страшный шаг». [2]
Дождавшись такого формального вынуждения к предательству, озвученное старшинами.
«Посылать к королю или нет?»
«Как же не посылать? Давно пора, не надобно откладывать!» -был ответ.
Тогда Мазепа велел позвать управителя своей Шептаковской волости Быстрицкого и заставил его присягнуть в сохранении тайны. Орлик написал по-латыни инструкцию посольства к первому министру Карла XII графу Пиперу, аптекарь гетманский перевел инструкцию на немецкий язык; без подписи и печати отдали ее Быстрицкому, который и отправился в шведскую армию с пленным шведом вместо переводчика. В инструкции Мазепа высказывал великую радость о пришествии королевского величества в Украйну, просил протекции себе. Войску Запорожскому и всему народу малороссийскому и освобождения от тяжкого ига московского, уведомлял, что он, гетман, находится в большой опасности, и потому просил о скорой присылке войска на оборону, для которого обещал приготовить паромы на Десне у пристани Макошинской». [2]
Тем временем Меншиков 19 октября был уже в Черниговском полку, откуда писал Петру Алексеевичу следующее:
«Господин полковник! Доношу вашей милости, что мы с находящеюся при мне кавалериею пришли сюда вчерашнего дня, слава Богу, в добром состоянии; его милость, господина гетмана Мазепу, со дня на день я к себе ожидал, но вчерашнего дня вместо его получил видеть господина Войнаровского, чрез которого пишет ко мне, что едва не последний чрез него отдает мне поклон, ожидаючи себе последнего целования; понеже конечно при кончине своей жизни обретается и для освещения маслом поехал он в Борзну, где ожидает его киевский архиерей.
И сия об нем ведомость зело меня опечалила, первое тем, что не получил его видеть, который зело мне был здесь нужен; другое, что жаль такова доброго человека, ежели от болезни его Бог не облегчит, а о болезни своей пишет, что от подагричной и хирогричной приключилась ему апелепсия». [2]
Меншиков решил поторопиться на свидание с умирающим гетманом, а заодно разобраться на месте обо всем. Поланник Мазепы, Войнаровский, тайком сбежал от Меншикова, поскольку ему почудилось, что немецкие офицеры между собою говорили: «Помилуй, Боже, этих людей! Завтра они будут в кандалах».
«Получив известие о намерении Меншикова приехать в Борзну, Мазепа «порвался как вихрь» и в тот же день поздно вечером поскакал в Батурин. А на другой день рано, переправившись чрез Сейм, приехал вечером в Короп, где переночевал. На другой день, 24 числа, рано переправился за Десну и ночью достиг первого шведского драгунского полка; отсюда отправил Ломиковского и Орлика к королю, а за ними поехал и сам с отрядом, состоявшим не более как из 2000 человек.
В селе Бахмаче присягал он торжественно на Евангелии перед генеральною старшиною, полковниками, сотниками и знатным товариществом, что он не для приватной своей пользы, но для общего добра целой отчизны и Войска Запорожского принял протекцию короля шведского; потом старшине и всему знатному товариществу велел присягать, что будут верны ему, Мазепе, и будут признавать протекцию короля шведского». [2]
Батурин
Отправляясь в Борзну для свидания с «умирающим» гетманом, Меньшиков по дороге встретил полковника Анненкова, сообщившего о том, что Мазепа из Борзны поехал в Батурин.
Меньшиков туда - нет гетмана.
Метнулся в Короп, но тут Меньшикова поразило то, что встретили его только российские солдаты Анненкова, а все сердюки и жители Батурина перебрались в крепость и засели в ней.
Мост был разведен, на стенах стояли вооруженные сердюки со знаменами и пушками. Меньшиков отправил в крепость полковника Анненкова для выяснения дела, однако Анненкова в крепость не пустили и выкрикнули со стены, что действуют по указу.
Меньшиков вновь пытался было отыскать Мазепу, но, отъехав полторы мили от Батурина, узнал, что Мазепа уже за Десною.
Когда подтвердилось то, что Мазепа с гетманской казной бежал к Карлу, Меньшиков отправил государю следующее послание, в котором убеждал Петра немедленно выпустить соответствующий ситуации манифест, дабы упредить Мазепу, уже начавшего рассылать свои универсалы. Кроме того, Меньшиков успокоил государя, сообщив ему, что большинство казачества питает к Мазепе неприязнь, следовательно, не примкнет к его измене.
Петр немедленно опубликовал манифест, извещающий об измене и приказал Меншикову немедленно брать Батурин, дабы опередить Мазепу и Карла.
Тем временем, Мазепа написал Ивану Скоропадскому, полковнику стародубскому послание, в котором, в числе прочего, говорилось следующее:
«Бессильная и невоинственная московская рать, бегающая от непобедимых войск шведских, спасается только истреблением наших селений и захватыванием наших городов.
Поэтому-то мы, гетман, с общего согласия панов генеральной старшины, полковников и всего войска, предались в непобедимую протекцию наияснейшего короля шведского, всегдашнего всемогущего заступника обидимым, любящего правду и ненавидящего лжи, в несомненной надежде, что его шведское величество милую отчизну нашу и войско непобедимым оружием своим оборонит от московского тиранского ига и не только вольность и права наши сохранит, но и расширит, в чем нас не только королевским своим неотменным словом, но и письменною ассекурациею уверил.
Поэтому и вы, как истинный сын отечества, старайтесь нечаянным нападением истребить московское войско, находящееся в Стародубе, согласясь с полковниками переяславским и нежинским. Вам это сделать можно, потому что непобедимое оружие шведское вас покрывает.
Если же вам, паче чаяния, истребить московское войско не удастся, в таком случае спешите с войском своим в Батурин, дабы не попался он в московские руки». [1]
Батурин был, как известно, Меньшиковым взят.
Миф о батуринской резне, составляющий один из столпов русофобской пропаганды, как оказалось, не имеет под собой оснований. Дмитрий Скворцов подробно изучил источники, и выяснилось, что этот краеугольный камень опирается вовсе не на какие-то серьезные источники, но на книгу известного фантаста М.С. Грушевского.
Сопоставление же менее фэнтэзийного материала позволяет реконструировать картину, существенно отличающуюся от «канонизированного мифа о Батуринской резне».
Переговоры с сердюками ни к чему не привели, те просто тянули время, в надежде на скорое приближение шведов. Меньшиков в донесении Петру сообщил следующее: «Ни малейшей склонности к добру у них не является».
Когда из крепости выдвинули шесть пушек, для того, чтобы людям Меншикова воспрепятствовать переход через реку. При этом сердюки всячески задирали «москалей».
В ответ на это Меньшиков приказал высадить на лодках десант, при виде которого мазепинцы бросились наутек под защиту стен замка. Русская армия навела переправу и спокойно переправилась на городской берег.
На следующее утро сердюки подожгли посад. «Это показывало, что, собираясь защищаться и согнавши жителей в замок, мазепинцы готовы стоять до последней капли крови и истребляют жилища около замка, чтобы не дать своим неприятелям там пристанища». [1]
Среди гарнизона Батурина, мягко говоря, не было ни единомыслия: в отличие от наемников-сердюков из числа поляков и валахов под командованием немца Кенигсена, казаки Прилуцкого полка под предводительством полковника Ивана Носа, «весьма гнушались вероломством Мазепы».
Полковник вошел в контакт с Меньшиковым и ночью открыл ворота крепости русским войскам, и Меншиков в течении 2 часов овладевает крепостью. Сердюки были вырезаны. При этом, ни о каких пытках, которым, якобы, подвергли казаков и простых украинцев, не могло быть и речи. Зачем Меньшикову, озабоченному задачей скорейшего уничтожения запасов, которые ни в коем случае нельзя оставить неумолимо приближающемуся Карлу, тратить время на «пытки и устрашения»? «Устрашение», которое лишь настроило бы против России население Малороссии?
Миф о «Батуринской резне» был исключительно важен в первую очередь Мазепе. Ведь когда он привел Карлу всего 2 тысячи сердюков вместо обещанных 50 тысяч казачьего войска, нужно было придумать причину, якобы, по которой малороссы отказались следовать за ним. Вот Мазепа и уцепился за пепелище Батурина - как за свидетельство свирепости «москалей», якобы, именно таким образом запугавших украинцев.
Между тем, по меткому замечанию киевского историка Олеся Бузины, «главная вина за батуринский погром лежит на Мазепе.
Вместо того, чтобы лично возглавить оборону крепости, гетман предательски бежал из города к Карлу XII. Он оказался дважды предателем - и Петра I, которому присягал на верность, и батуринцев, которых бросил, переметнувшись на сторону шведов. В очередной раз руководство Украины проявило не только вероломство, но и трусость. Присутствие Мазепы в своей столице показывало бы горожанам, что гетман считает свое дело правым и готов стоять за него до смерти. Но он поступил, как старый шкодливый кот - напакостил и отбежал в сторонку. Мол, выстоят - хорошо.
А пропадут - тоже не велика потеря». [6]
Выбор нового гетмана. Анафема «вору Ивашке Мазепе»
Вскоре после разгрома Батурина, 6 ноября 1708 года Петр Алексеевич повелел избрать нового гетмана. Согласно желанию Петра, кандидатура Полуботка была отвергнута и монарший выбор пал на Ивана Ильича Скоропадского.
12 ноября 1708 года в Троицком соборе г.Глухова митрополитом Киевским, Галицким и Малыя России Иоасафом в сослужении других архиереев: святым архиепископом Черниговским и Новгород-Северским Иоанном (Максимовичем) и епископом Переяславским Захарией в присутствии Петра I была совершена литургия и молебен, после чего Мазепа и его приверженцы были преданы анафеме.
В тот же день в Глухове была совершена символическая казнь бывшего гетмана, которая описывается следующим образом: «вынесли на площадь набитую чучелу Мазепы. Прочитан приговор о преступлении и казни его; разорваны князем Меньшиковым и графом Головкиным жалованные ему грамоты на гетманский уряд, чин действительного тайного советника и орден святого апостола Андрея Первозванного и снята с чучелы лента. Потом бросили палачу сие изображение изменника; все попирали оное ногами, и палач тащил чучелу на веревке по улицам и площадям городским до места казни, где и повесил». [7]
«Духовенство распорядилось, чтобы по всей Малороссии на церковных дверях прибито было объявление, извещавшее, что Мазепа со всеми своими единомышленниками, приставшими ко врагам, отвержен от церкви и проклят. Малороссийские архиереи грозили таким же отлучением от церкви и от причащения Святых Тайн всем тем, которые окажут сочувствие к измене или пристанут к неприятелю». [1]
Кроме того, специально для гетмана Мазепы, по поручению Петра І был изготовлен Орден Иуды.
Мазепа осознает всю глубину рокового просчета
Это произвело впечатление. Кроме того, шведы не церемонились с населением Малороссии. И уже к концу месяца примкнувшие было к Мазепе миргородский полковник Данило Павлович Апостол и компанейский полковник Игнатий Галаган решили откреститься от шведов.
Да и сам Мазепа пытаясь выкрутиться из положения, силился было провернуть интригу, на которые он был весьма способен. Полковник Данило Апостол явился к Петру со словесным предложением от Мазепы, которое заключалось в том, что он может организовать захват и передачу в руки русских «известной, главнейшей особы». Вслед за Апостолом с предложением выдать Карла XII к Петру прибыл полковник Галаган.
Петр назначил амнистию, и начался настоящий отток казаков от Мазепы. Даже те, кто вернулся после истечения срока действия амнистии, не были казнены, но были помилованы и отправлены в Сибирь.
Кстати, Петр вспомнил о Палие, который угодил в сибирскую ссылку по навету Мазепы. И хотя старость и изнурительная ссылка сделали Палия до такой степени дряхлым, что он без посторонней помощи не мог садиться на коня, легендарный Палий участвовал в Полтавской битве. Что было весьма символично.
Последовала милость вдове и детям казненного Кочубея.
Участь же изменника была весьма жалкой. Малороссы, не просто не проявляли обещанного Мазепой Карлу ликования, но на каждом шагу сопротивлялись «избавителям от московской неволи».
Причем в сопротивлении участвовали не только казаки, составлявшие военное сословие, но и посполитые люди, которые объединялись в шайки и нападали на отряды голодных шведских интендантов, рыскающих в поисках провианта.
Узнав о бегстве части старшины назад - к Петру, шведы начинали подозревать, что и сам гетман при случае уйдет от них и попытается получить царское прощение.
Мазепа указал Карлу, что притяжение Украины к России заключается в том, что Московское государство является последним оплотом Православия. Исходя из этого факта была придумана интрига, суть которой заключалась в том, что Мазепа подговорил Карла издать манифест к населению Малороссии, в котором говорилось, что Петр, якобы, давно уже ведет переговоры с папою, как бы искоренить в своем государстве греческую веру и ввести римскую. В манифесте также говорилось, что иезуитам уже дано позволение заводить школы и костелы, что царь непременно переменит веру, как скоро освободится от войны.
«Но манифесты шведского короля и универсалы проклятого гетмана не производили никакого действия на малороссиян; крестьяне прятали свое имение и хлеб в лесах, захватывали, где только можно было, шведов, отгоняли у них лошадей. Петр писал Апраксину: «Малороссийский народ так твердо, с помощию Божьей, стоит, как больше нельзя от них требовать; король посылает прелестные письма, но сей народ неизменно пребывает в верности и письма королевские приносит».
Таким образом, переход старого гетмана на шведскую сторону не принес Карлу никакой выгоды». [2]
А когда Петру доставили перехваченную переписку Мазепы с польским королем, угасли последние остатки надежды, которые, возможно, еще питал старый гетман относительно попытки примирения. Суть же писем сводилась к тому, что после разгрома Петра, Мазепа рассчитывает на получение в удел княжества, состоящего из Витебских и Полоцких земель. Собственно Украина должна была возвращаться под владычество Польши.
Петр поставил крест на интриге, к которой его подбивали гонцы от Мазепы - Апостол с Галаганом, и потрудился ознакомить с этой перепиской все население Малороссии. Когда гетман узнал об этом, он понял, что все кончено.
Конец
Обстоятельства Полтавской Виктории широко известны, поэтому мы не будем останавливаться на этом славном эпизоде истории нашего государства.
Мазепа в компании раненого короля бежал во владения турецкого султана. Султан отказался выдавать Петру человека, чье имя стало нарицательным уже при жизни его.
Впрочем, по просьбе гетмана Скоропадского, ссылавшегося на случаи насилия по отношению к малороссам со стороны великороссов, 11 марта 1710 года Петр Великий особым манифестом строго запретил оскорблять малороссов, попрекать их изменою Мазепы, угрожая в противном случае жестоким наказанием и даже смертною казнью за важные обиды. [8]
А ровно через неделю от старческого истощения скончался и сам Мазепа. Его тело, отпетое в сельской церкви, в присутствии шведского короля, отвезено было и погребено в древнем монастыре Св. Георгия, расположенном на самом берегу Дуная, близ Галаца.
«Едва ли мы ошибемся, если скажем, что это был человек чрезвычайно лживый. Под наружным видом правдивости он был способен представиться не тем, чем он был на самом деле, не только в глазах людей простодушных и легко поддающихся обману, но и пред самыми проницательными. При таком-то качестве он мог прельстить Петра Великого и в продолжение многих лет заставить признавать себя человеком самым преданным русскому престолу и русскому государству». [1]
Литература
[1] Костомаров Николай Иванович. История России в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Глава 16. Гетман Иван Степанович Мазепа
[2] Соловьев Сергей Михайлович. История России с древнейших времен
[3] Джордж Гордон Байрон. Мазепа. Перевод Г. Шенгели. Собрание сочинений в четырех томах. Том 3. М., Издательство «Правда», 1981 г.
[4] Яворницкий Дмитрий Иванович. История запорожских казаков. - К.: Издательство «Наукова думка», 1991. - Т. 3.
[5] Таирова-Яковлева Т. Г., Мазепа. - М.: Издательство «Молодая гвардия», 2007.
[6] Бузина Олесь. Батуринский позор мазепинцев. http://www.segodnya.ua/news/12089877.html
[7] Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский. История Малой России от водворения славян в сей стране до уничтожения гетманства. К., 1903
[8] Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский. История Малой России, со времен присоединения оной при царе Алексее Михайловиче, с кратким обозрением первобытного состояния сего края. Часть 4. К., Издательство «Час», 1993
