Державный Собор 1598 года

С чувством глубокой благодарности посвящаю сей скромный труд моему духовному наставнику и попечителю моей учебы на историческом факультете МГУ Его Высокопреподобию Протоиерею Александру Иванникову

Часть Первая

Предисловие

Настоящее исследование было проведено в 2008-2009 годах на Кафедре источниковедения Исторического факультета МГУ под научным руководством доктора исторических наук, профессора Галины Романовны Наумовой во время моей учебы на истфаке. По недоразумению черновой и неполный вариант этой работы был опубликован в Интернете в самом начале Июня 2009 года(1), хотя я обещал А.Д.Степанову, что первыми, кому я предложу опубликовать мой диплом, будет он и «Русская Народная Линия». Полагал, что месяца через два-три после защиты доработаю то, что наметил и не успел «дожать», и предложу читателям более совершенный труд. Однако время шло, а житейские обстоятельства складывались так, что я не мог уделить даже двух-трех недель для доработки, и материал ушел в долгий ящик. В конце концов, более двух лет спустя я перечитал написанное и решил не откладывать публикацию, а подготовку текста свести к вычитке, уточнению ссылок и удалению оборотов, характерных для жанра студенческих работ.

Меня побуждает не откладывать публикацию ещё такое обстоятельство. Я никогда не занимался апологией Царя Бориса Годунова, таковой историографический подвиг не моя мера. С нетерпением жду выхода в свет новой книги доктора исторических наук, профессора, выдающегося русского историка Александра Николаевича Боханова, посвященной личности и деятельности Бориса Феодоровича Годунова. Но в последние годы в православно-патриотической, православно-монархической среде мне уже неоднократно доводилось слышать и читать по отношению к Царю Борису Феодоровичу совершенно нелепую характеристику - «самозванец». Мне особенно больно от того, что такая историческая клевета бытует не где-нибудь в либеральной тусовке, а среди части ревностных царистов, ревнителей памяти Святого Благоверного Царя Иоанна Грозного, почитателей Царственного Рода Романовых. В такой характеристике Царя Бориса содержится двоякое невежество.

Во-первых, феномен царского самозванчества - реализованное восшествие на Престол - явление исключительное во всей мiровой истории и промыслительное в истории Православной Государственности. Оно связано только с Лжедмитрием Первым - Гришкой Отрепьевым - больше ни с кем. Все остальные самозванцы, которые следовали Гришкиному примеру, цели не достигли и достигнуть не могли. Что такое царствующий лжецарь? Это «икона» антихриста. Самозванчество по смыслу своего понятия связано с подменой имени. Антихрист, не имея прав на царское достоинство, назовется не только наследным царем - прямым потомком Святого Царя и Пророка Давыда, будучи на самом деле потомком Дана, но и богом назовется. Это уже следующая мистическая ступень по сравнению с «нашим» Лжедмитрием I.

Употреблять царское самозванчество по отношению к Царю Борису невежественно хотя бы потому, что на протяжении всей своей жизни он имени своего не менял и за другого человека себя не выдавал, не называл себя прямым потомком какого-либо Царского Рода, хотя не исключено, что принявший Православие татарский мурза Чет по материнской линии был потомком Чингисхана.

Во-вторых, по отношению к самому Царю Борису термин «самозванец» употребляется не в его прямом духовно-мистическом значении, а как какое-то базарное ругательство. Оно оскорбительно для памяти нескольких Русских Святых. Такое ругательство оскорбляет Святителя Исповедника Иова, Патриарха Московского и всея Руси, который был главным инициатором Собора 1598 года и фактическим автором большинства соборных и околособорных документов. Он оскорбляет Священномученика Гермогена, Патриарха Московского и всея Руси, который совместно со Святителем Иовом в 1607 году организовывал Покаянный Собор и составлял Покаянный Чин, в центре которого было покаяние в измене Царскому Роду Годуновых и в цареубийстве юного Царя Феодора Борисовича. Святой Мученик Царь Феодор Борисович не канонизирован Церковью, но является местночтимым Московским Святым, закланным ритуально, дабы на его кровь вызвать демона смуты. Внук и сын царских опричников, Царь Феодор Мученик - зримое знамение тайного геноцида, который осуществлялся влиятельной частью аристократии против опричных родов в последние два десятилетия XVI-го и в первой половине XVII-го столетий.

В конце концов, такое оскорбление Царствовавшего Государя, Отца Отечества есть типичное проявление Хамова греха. Мне не известно, кто запустил в среду современных царистов эту клевету, но мне совершенно понятна её цель - очередной раз связать Хамовым грехом движущееся к покаянию русское соборное самосознание.

Надеюсь, что детальное знакомство с содержанием документов Московского Собора 1598 года поможет здравомыслящим читателям понять всю ложность и несправедливость этой исторической клеветы.

Выбор темы дипломной работы «Выражение идеи Самодержавия, а также идеологии христианской государственности в Утвержденной Грамоте и других документах Московского Собора 1598 года» был обусловлен рядом причин и обстоятельств, которые считаю нужным объяснить.

1. Одна из причин выбора темы

Большой интерес в православной части российской общественности к самой общественно-политической «технологии» так называемых «Земских Соборов» возник на рубеже 1980-1990-х годов в связи с поиском традиционного для России выхода из назревавшего системного государственного, идеологического, политического, финансового, экономического, демографического и общественного кризиса, которые можно обозначить и более традиционным для русской истории понятием - «Смута». В ту пору большая часть православной общественности и значительная часть рядового клира Русской Православной Церкви изначально и категорически не приняли идеалы «перестройки»(2). Затем они также отвергли идеологию развала СССР, десоветизации и демократизации, политику капиталистических финансовых, социально-экономических и юридических реформ.

В ходе достаточно многократных обсуждений возможных перспектив на различных общественных встречах и в собственной церковно-общественной прессе в 1989-1993 годах этот существенный слой российской общественности пришел к убеждению, что единственно возможным выходом из создавшегося системного кризиса может быть подготовка, проведение Всероссийского Земского Собора и восстановление Православного Самодержавного Царства. Идеей нового «Земского Собора» по «традиционному» образцу в те годы были охвачены десятки тысяч православных мiрян и значительное число священников на всей территории СССР.

Историческим примером, образцом для подражания для идеологии данного общественно-политического феномена 1989-1993 годов был Московский Собор 1613 года, восстановивший после цареубийства и Смуты 1605-1612 годов Русское Православное Самодержавие и поставивший на Престол Династию Романовых. Собственно говоря, Соборная клятва о верности принципам Православного Самодержавия и Царственному Роду Романовых, содержавшаяся в Утвержденной Грамоте Собора 1613 года, была центре данного общественно-политического проекта. Надо отметить, что в значительной степени идеология того церковно-общественного движения была сформулирована и исповедовалась частью русской монархической эмиграции в 1920-1980-х годах, и после «падения железного занавеса» она была живо воспринята православными в СССР как исконно русское духовно-политическое наследие.

Меня, как непосредственного участника того общественно-политического процесса(3), весьма заинтересовали исторические реалии и документы государственно-церковных совещаний второй половины XVI-го и XVII-го столетий, в отечественной историографии со второй половины XIX века получивших название «Земских Соборов». Собственно с 1989 года, после ознакомления с белоэмигрантской публицистикой, я начал собирать различные материалы, так или иначе относящиеся к Земским Соборам, с годами все более и более уделяя внимание собиранию публикаций сохранившихся источников, соборных документов.

Наиболее энергичным этот собирательный процесс был в пору моей работы в пресс-службе Его Высокопреосвященства Владыки Иоанна (Снычева), Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского, в 1992-1995 годах, когда по благословению Владыки я совместно с другими сотрудниками пресс-службы готовил подборку документальных и историографических материалов в качестве информационной поддержки работы Владыки Иоанна над церковно-исторической монографией «Русь Соборная» (1995).

В 1999-2003 годах, уже будучи сотрудником пресс-службы Его Высокопреосвященства Владыки Вениамина (Пушкаря), Архиепископа Владивостокского и Приморского, я продолжил аналогичную собирательную работу. Тогда Владыка Вениамин готовил публикацию своих очерков об истории Церковно-Государственных Соборов(4).

Детальное ознакомление с историческим материалом позволило мне выявить, по крайней мере для себя, ряд ложных мифологем о «Земской Соборности», которые возникли в публицистике и потом частично закрепились в историографии второй половины XIX - начала ХХ веков, а сейчас продолжают бытовать в некоторых православных общественно-политических течениях.

Сейчас в православной среде - в современном общественно-политическом сознании - феномен «Земской Соборности» утратил те широкие позиции, которыми он владел в 1989-1993 годах. Но прихотливые повороты современной общественной жизни и неожиданные извивы нынешней политики могут возродить массовый интерес не только к идее Всероссийского Государственно-Церковного Собора, но и к имевшим хождение ложным мифам о «Земской Соборности».

Поскольку все ложное и фантомное в политической и общественной жизни народа вредит оздоровлению его исторического национального самосознания, вредит политическому отрезвлению, мне бы хотелось по мере сил противопоставить этим ложным мифам нечто исторически обоснованное и фактически доказательное.

2. Предмет исследовательского интереса

К концу 1990-х годов я детально познакомился с материалами Собора 1598 года, в результате чего уяснил для себя, что ставшая к тому времени широко известной среди православной общественности Утвержденная грамота Собора 1613 года в значительной степени имеет своим источником аналогичную грамоту Собора 1598 года. А сама Грамота Собора 1598 года, в свою очередь, является в истории России первым соборным трактатом, в котором достаточно разносторонне очерчена идея Самодержавия, идея клятвенной верности этому духовно-державному принципу.

Тема Божественного происхождения Царства и Самодержавия, начиная с трудов Святителя Илариона Киевского и вплоть до литературного творчества Святителя Иова, Патриарха Московского и всея Руси, а также переводных трактатов византийских писателей, неоднократно возникала в древнерусской литературе XI-XVI веков. Но это были литературные продукты индивидуального творчества. В рамках же православной общественной традиции те или иные положения, установления, формулы, принятые соборно, имеют качественно более высокий духовный авторитет, чем суждения, высказываемые индивидуально, даже лицами, обладающими общепризнанным духовным весом. Именно этот качественный фактор побудил меня детально рассмотреть названную проблему.

Историография Собора 1598 года представляет собой довольно обширный литературный массив. Эта тема затрагивалась уже в трудах первого российского историографа В.Татищева. В 1774 году Навроцкий впервые опубликовал в университетской типографии Н.И.Новикова один из списков Утвержденной грамоты 1598 года, с уточнениями и исправлениями переизданный в седьмой части «Древней Российской Вифлиофики» в 1788 году(5). Из историков конца восемнадцатого столетия на Собор 1598 года и Утвержденную соборную грамоту обратил достаточно пристальное внимание выдающийся русский историк князь М.М.Щербатов(6).

В следующем столетии интерес к этому событию и явлению государственно-церковной жизни Руси только возрастал. Ему уделил внимание Н.М.Карамзин. Правда, в отличие от князя М.М.Щербатова, он пользовался другим списком Утвержденной грамоты. Этот список позже - в 1836 году - был опубликован Археографической экспедицией при Императорской Академии наук. Тогда во втором томе «Актов, собранных в библиотеках и архивах Российской Империи» было опубликовано уже десять документов, имеющих прямое отношение к Московскому Собору 1598 года(7) и в том числе Утвержденная грамота иной редакции, чем публикация 1774-1788 годов.

О Соборе 1598 года писали русские историографы и мыслители П.В.Павлов, С.М.Соловьев, К.С.Аксаков, И.Д.Беляев, Н.П.Загоскин, В.Н.Латкин, Н.И.Костомаров. Все они пользовались публикацией соборных документов 1836 года. Но эта тема ограничивалась беглой описательностью самого события и самыми общими политическими оценками, порою огульными и несправедливыми.

Впервые достаточно детальное рассмотрение Утвержденной Грамоты 1598 года было осуществлено В.О.Ключевским(8). Ученый сосредоточил свое научное внимание на качественном составе участников Собора 1598 года, подробно разобрал его и достаточно убедительно опроверг суждения ряда историографов(9), утверждавших, что этот Собор был политически ангажирован, специально подобран, имел лишь форму Собора по названию, а не был таковым по сути.

Те или иные положения о Соборе 1598 года, установленные В.О.Ключевским, рассматривались или оспаривались последующими российскими и потом советскими историографами(10), но дальнейшего детального исследования документов Собора 1598 года почти восемьдесят лет после труда В.О.Ключевского не было.

И только в самом конце 1960-х годов в Историко-архивном институте историк С.П.Мордовина(11) в рамках подготовки кандидатской диссертации «Земский Собор 1598 года. Источники. Характер представительства», защита которой состоялась в 1971 году, провела весьма обстоятельное исследование, в котором были заново рассмотрены основные текстологические, источниковедческие проблемы, осуществлен обзор историографии по данной теме XVIII-XX столетий. Высокое значение работы С.П.Мордовиной справедливо засвидетельствовал академик Л.В.Черепнин в главе, посвященной Собору 1598 года, своего фундаментального труда «Земские Соборы Русского государства в XVI-XVII веков»(12).

Знакомство с историографическими трудами, посвященными Собору 1598 года, его участникам и обстоятельствам его проведения, позволяет мне отметить, что сейчас принципиально ничего нового, за исключением частных трактовок тех или иных второстепенных фактов, добавить к этому своду исследований практически невозможно.

Но при этом парадоксально выглядит ситуация относительно именно идейного содержания соборных документов. Этой проблематике исследователи, начиная с трудов историков XVIII столетия, до сих пор уделили мало внимания. Суждения некоторых из них об идейном содержании соборных документов носили беглый - «политический», оценочный характер, и мной не обнаружено осуществленных исследователями в данном направлении более или менее детальных разборов(13). Некоторое детализирование отдельных идейно-стилистических аспектов при сравнительном анализе различных редакций Утвержденной Грамоты 1598 года можно найти в работах С.П.Мордовиной, однако эта проблема не входила в главную цель ее исследований.

Но этот предмет заслуживает более внимательного отношения. Идейное содержание Соборного Акта 1598 года оказало прямое влияние на идейное содержание документов Соборов 1607 и 1613 годов, стало прямым источником для них. А через Утвержденную грамоту Собора 1613 года - было опосредованное влияние на главные документы Государственно-Церковных Соборов 1649 и 1653 годов. Значение идейного содержания соборных актов 1598 года можно оценивать как гораздо более существенное, чем это было принято в отечественной историографии, исторической политологии, истории древнерусской литературы до сих пор(14).

Если же посмотреть на проблему несколько шире, то таковое прямое идейное влияние грамот Собора 1598 года усматривается и на всю идеологию Православного Самодержавия Русского Царства XVII столетия. В трансформированном же виде и опосредованно, полагаю, такое влияние можно выявить и на всю идеологию государственного строительства Российской Самодержавной Империи XVIII - начала XX столетий.

Таким образом, именно в качестве первого соборного акта Утвержденная грамота 1598 года и сопутствующие ей документы являются идейными и каноническими первоисточниками для многих аспектов практической государственной идеологии России конца XVI - начала XX веков. В свете данного - пока предварительного - суждения можно предположить, что достаточно детальный разбор идейного содержания названных исторических источников позволит конкретно выявить те или иные идейные формулировки, духовно-политические девизы, типичные определения и характеристики лиц и предметов, выражающие конкретные представления наших соотечественников о Самодержавии и его проявлениях в политической русской жизни конца XVI столетия.

Вместе с тем выявление и достаточно подробная детализация идеологем, содержащихся в соборных актах 1598 года, в дальнейшем позволит сопоставить их с формулами и духовными характеристиками свойств Самодержавия в предшествующих произведениях древнерусской литературы - у Святителя Илариона Киевского, Даниила Заточника, Преподобных Иосифа (Санина) и Досифея (Топоркова) Волоцких, Преподобного Максима Грека, Московских Святителей Даниила и Макария (Леонтьева), Царя Иоанна Василевича Грозного, Ивана Пересветова, Святителя Иова Московского и других древнерусских писателей и мыслителей... Впрочем, последовательный анализ церковно-политической публицистики этих мыслителей не входит в рамки данной работы, он предполагается лишь как одно из направлений ее возможного продолжения.

В известной степени стремление к научно-исследовательскому подходу в изучении идеологии основных соборных актов Государственно-Церковных совещаний («Земских Соборов») XVI-XVII веков стало одним из главных побудительных мотивов моей учебы на Историческом факультете МГУ в 2003-2009 годах, получения дополнительной специальности историка.

В процессе учебы при выборе тем для докладов и курсовых работ на различных курсах я старался придерживаться направлений, так или иначе связанных с различными проявлениями идеологии, с политической терминологией и историографией «Земских Соборов»(15).

Введение

Считаю необходимым выразить вначале некоторые специфические моменты, связанные с собственной мiровоззренческой позицией и взглядами на историографическую гносеологию.

На определенном этапе развития отечественной науки русские историки XIX столетия в условиях корпоративного противостояния «западников» и «славянофилов», вступая в полемику друг с другом, практически обнаружили проблему научного взаимопонимания, точнее, проблему необходимости определенных усилий для достижения такого взаимопонимания.

Потребность в адекватном восприятии тех или иных суждений и оппонентами, и читающей общественностью совершенно естественна. Так, например, известный историк государственного права Б.Н.Чичерин («западник»), полемизируя о природе русской общины с выдающимся историографом русской государственности И.Д.Беляевым («славянофил»), предлагал предварительно «договориться о словах».

Отношение к слову, к понятию, к термину, к его внутреннему содержанию тесно связано с мiровоззренческими и даже с вероисповедными позициями каждого самостоятельного ученого и упирается в сложнейший гносеологический «парадокс» между субъектно-объектными взаимодействиями исследователя и предмета исследования, аналогичными взаимодействиями между продуктом исследования и его потребителем, «пользователем». К сожалению, эта гносеологическая проблема на каком-то этапе развития особенно гуманитарных наук оказалась в плену общественного мнения, большинство носителей которого, даже имевших научное образование и опыт научной работы, придерживались мифологемы «объективности научного исследования».

Среди основных, онтологических свойств познания одно из главнейших заключается в том, что продукт познания всегда субъектен. Каждый научный факт о предмете, выявленный в процессе исследования, несет в себе эти субъектные качества. Они отнюдь не связаны с личными особенностями и достоинствами субъекта-исследователя, его способностями, чертами характера и пристрастиями, но определяются пространственно-временным положением исследователя в обитаемой вселенной (собственно - точка зрения, с которой проводится исследование). Обывательское стремление к некоему «объективному факту» при последовательно научном подходе всегда упирается в проблему границ факта, которые может установить только исследователь, то есть субъект исследования. Поскольку все вещи, предметы, явления окружающего нас мира находятся в постоянной динамике, взаимосвязи и перетекают друг в друга, в природе они не имеют между собою ни «естественных» границ, ни собственных определений. И только опытная воля исследователя может мысленно (а в экспериментальных науках - и физически, помещая предмет in vitro) очерчивать эти границы, выявлять уникальные или типовые особенности выбранного для исследования объекта - предмета, процесса, явления.

Начиная с эпохи Просвещения, всеми мысленными и чувственными силами удалявшей из общественной жизни, из общественного сознания Главного Субъекта в нашей жизни - Господа Бога - Творца вселенной и всего сущего, стала исподволь насаждаться идея «объективности познания». В результате этой масштабной идеологической операции, проведенной в общественном сознании, для обывательского мироощущения стала непереносима сама мысль о невозможности существования «объективного знания».

Но проблема светской науки гораздо сложнее, чем наличие личной веры в Бога или персонального неверия. Дело в том, что и материалистическая гносеология не может удалить из процесса познания субъекта-исследователя, в противном случае ей бы пришлось отрицать существование и человека как самодостаточного разумного субъекта, и человека как такового(16).

Поэтому и для ученых, верующих в Бога-Творца, и для ученых-атеистов, остающихся на последовательных позициях научной гносеологии, при оценках результатов и качеств тех или иных научных открытий, исследований, важен вопрос не «объективности» результатов того или иного исследования, а его научной достоверности, научной точности, научной честности и добросовестности исследователя, возможности самостоятельно проверить добытые исследователем знания, различить в продукте исследования научную спекулятивность, гипотетичность, достоверность, логическую доказательность и соотношение с предшествующими знаниями о предмете исследования. Конечно, в данном случае сам субъектный продукт исследования становится объектом изучения, но в своей природе он уже никогда не утрачивает существующих в нем субъектных свойств. В противном случае ни один научно установленный «объективный» факт невозможно было бы опровергнуть. История науки свидетельствует об обратном: научно установленные факты одними учеными уточняются и даже опровергаются другими исследователями.

Таким образом, «окончательно решить вопрос», поставленный в 1860-е годы Б.Н.Чичериным, видимо, никогда невозможно. Выдающиеся русские ученые-историки второй половины XIX - начала ХХ столетий, такие как М.О.Коялович, В.В.Болотов, С.Ф.Платонов и многие другие, предваряя свои фундаментальные труды, старались выявлять круг основных понятий и терминов, которыми они оперируют в своей работе, и описывать их смысл и значения, которыми они руководствовались, используя эти понятия и термины, то есть очерчивали смысловые границы этих понятий и терминов(17).

Этому высокому примеру отечественной науки решил последовать и я, вовсе не пытаясь встать вровень с этими гигантами и даже не стремясь забраться на их могучие плечи, но в силу необходимости, поскольку сама моя работа в конечном итоге посвящена смыслу - в том числе и смыслу старинных слов и словосочетаний, а для адекватного понимания моих описаний этих смыслов нужны характеристики значений тех слов, с помощью которых я пытался эти смыслы описывать.

Главным образом подобные экскурсы в основном тексте или в примечаниях касаются тех или иных слов, понятий и терминов, авторского видения их духовной и светской семантики, а в некоторых случаях их предполагаемой этимологии и их места в стилевой иерархии древнерусской письменности. Некоторые из этих историко-филологических «экскурсов» составлялись достаточно давно или на протяжении многих лет, хотя никогда прежде не публиковались, другие возникли в процессе данного исследования.

1. Терминологический состав формулировки темы сочинения

Формула подзаголовка данной работы «Выражение идеи Самодержавия, а также идеологии христианской государственности в Утвержденной Грамоте и других документах Московского Собора 1598 года» сложилась не сразу, и, несмотря на очевидный ее смысл, на мой взгляд, требует некоторого пояснения.

Итак, предлагаю здесь коротко остановиться на словах: «выражение», «идея», «власть», «Самодержавие», «идеология», «христианский», «государственность» - и на словосочетаниях: «Утвержденная Грамота» и «Московский Собор».

Слово «выражение» мною выбрано потому, что интересующие нас духовно-политические категории в соборном документе даны не в виде абстрактных логических формул и дефиниций, их характеристики и свойства выявляются не только через обобщенный смысл, но и через образный строй слов, словосочетаний, духовных понятий, которыми изображаются и описываются в грамоте достоинства Верховной Власти. Многие основополагающие понятия и формулы, употребляемые в Утвержденной Грамоте и в других соборных документах, имеют в первую очередь символическое, а не буквальное значение. Здесь церковно-политические символы являются, с одной стороны, предельно обобщенными образами, а с другой стороны, они наиболее обще и точно выражают державную мысль эпохи. В символе неразрывно сплетены образ, иконология и мысленное, идейное содержание.

Слово «выражение» этимологически и семантически связано с понятием «образ»(18). В древнем языке связь в слове, в духовно-политическом термине его мысленного содержания и содержания образного, изобразительного была гораздо нагляднее и ближе, чем в понятиях более позднего времени, когда изобразительные свойства понятий и слов стали затушевываться абстрагированным, отвлеченным содержанием слова. Но содержание духовно-политических понятий позднего Русского Средневековья состоит не только из философски абстрактных категорий и обобщений, эти понятия содержат в себе яркую образность, религиозный символизм. Для характеристики анализа главной идеи и сопутствующих идеологических частностей было выбрано понятие «выражение» - а не «описание», «рассмотрение», «разбор», «анализ», «характеристика». Но вместе с тем слово «выражение» по своей семантике вполне отвечает как задачам абстрактного, отвлеченного логического изложения, описания, анализа и объяснения, так и подаче образных характеристик, понятий, формул.

Слово «идея» в данной работе употребляется двояко. Во-первых, в общепринятом значении - как универсальная научная категория, выражающая основную, ведущую мысль, формулу. Идея - здесь повсеместно и логическая формула, завершенная, оформленная мысль. Такое словоупотребление всякий раз не оговаривается в тексте, но подразумевается. Во-вторых же, учитывая древнюю философскую связь «идеи» с тонким мысленным образом, с тонкой сущностью, мы иногда употребляем здесь слово «идея» и в «платоновском» его значении «эйдоса», в данном контексте я сохраняю за этим понятием и его первоначально философское - платоновское или гегелевское - значение как умственно утонченный, обобщенный образ того или иного явления либо предмета.

По общему смыслу выбранного мною направления в исследовании само формулирование темы работы первоначально мне не представлялось большой проблемой. Есть тексты документов, есть их конкретное содержание, из этого содержания необходимо выявить ключевые идеи и рассмотреть их выражение в конкретных идеологических конструкциях. Предварительно общую тему исследования я обозначил так «Идея Верховной Власти...» и так далее. Однако слово «власть»(19) как юридический термин применительно к духовно-политическому строю лексики соборных документов 1598 года обнаружило некоторую ограниченность, неадекватность более позднему и тем более современному его значению.

Поэтому в качестве основополагающего, заглавного понятия вместо словосочетания «Верховная Власть» я решил употребить слово «Самодержавие»(20) («Самодержавствiе» - в Утвержденной грамоте 1598 года), как понятие более адекватное содержанию Грамоты и другим соборным документам, а кроме того, никакая иная форма «Верховной Власти», кроме Самодержавия в Утвержденной Грамоте 1598 года и не рассматривается.

Вместе с тем я отнюдь не собираюсь отказываться от употребления словосочетаний «Верховная Власть», «Высшая Власть» и им подобных в основном тексте исследования, в собственных рассуждениях. Данная оговорка просто указывает здесь на степень условности рабочего понятия «Верховная Власть».

Политическая идеология(21) различных эпох - от древнейших исторических периодов до столетий Нового Времени - примерно с двадцатых годов минувшего ХХ века стала предметом исследования многих западных историков. Основа этого исследовательского направления, на мой взгляд, была заложена научно-исторической мыслью Арнольда Джозефа Тойнби (1889-1975).

Примерно со второй половины ХХ столетия понятие «идеология» прочно вошло в инструментарий зарубежных исторических исследований. Но в советской исторической науке это слово относительно эпох Древнего мiра и Средневековья широко не употреблялось. По крайней мере, у нас это понятие не попадало в название исследовательских тем, если их хронология не относилась к эпохе развитого капитализма и не соотносилась с различными политическими течениями XIX или XX столетий.

Ситуация начала меняться в «перестройку», когда отдельные исследователи стали безбоязненно употреблять понятия «идеология», «пропаганда», «агитация» по отношению к древнейшим эпохам. А в постсоветский период в идеологических исследованиях политической жизни давних эпох они стали употребляться постоянно, например, применительно к политической жизни Римской Империи(22).

К сожалению, в этот период многие наши отечественные историки не всегда отдавали себе ясный отчет, что является собственно «политической идеологией», «государственной идеологией» применительно к реалиям, скажем, русской жизни XVI века, а что таковой не является. Из-за этого свои политические аллюзии нашей эпохи «ельциновских» реформ подобные исследователи довольно прямолинейно переносили на давнее время и, следуя известной советской традиции «классового подхода», давали «новые» политические оценки институтам Средневековья, историческим деятелям и их действиям, что имело весьма отдаленное отношение к серьезной исторической политологии...

При этом надо сказать, что некоторые ученые еще советской эпохи, занимаясь историко-филологическими исследованиями, уже в восьмидесятые годы прошлого века стремились детально изучать духовно-политическую лексику позднего Русского Средневековья и старались давать современное осмысление этих понятий, адекватное пониманию наших предков. К таким исследователям я бы позволил себе отнести, например, опыты филологов Б.А.Успенского и В.М.Живова(23). Они не стремились к собственно «идеологическим» разработкам, но при этом исподволь создавали определенную словарную и понятийную базу для подобных будущих исследований, посвященных изучению политической жизни России XVI-XVII столетий.

Сейчас идеология Самодержавия и православной государственности России XVI-XVII веков довольно часто становится предметом исторических научных исследований или околонаучных спекуляций на эту тему. К достаточно удачным опытам этого направления могу отнести, например, главу «Идеологические основы Русского Православного Царства» в книге В.В.Шапошника «Церковно-Государственные отношения в России в 30-80-е годы XVI века»(24).

Только имитацией научного исследования могу охарактеризовать работу Л.А.Андреевой «Сакрализация власти в истории христианской цивилизации»(25).

Политическая идеология Руси X-XVII веков становится предметом в учебном процессе. Философский факультет МГУ, например, издает учебно-методическое пособие по Русской социально-политической мысли X-XVII веков(26).

Интересный и самобытный опыт идеологического рассмотрения Православного Самодержавия можно увидеть в нашумевшем фильме Архимандрита Тихона (Шевкунова) «Гибель Империи. Византийский урок», тем более что вслед за фильмом вышла одноименная книга, в которой был помещен не только киносценарий с историческими комментариями и примечаниями, но целая подборка различных по позициям полемических откликов на содержание этого фильма(27).

Особое, исключительное место в этом ряду занимает труд доктора исторических наук, профессора А.Н.Боханова «Самодержавие. Идея Царской Власти», которая во многом вдохновляла данные мои исследовательские разработки и служила постоянным подспорьем в моих размышлениях о природе Самодержавия(28).

Глубокое осмысление идеологической и духовной природы Самодержавия содержится в фундаментальном исследовании другого нашего современника - выдающегося русского историка профессора И.Я.Фроянова «Драма русской истории: На пути к Опричнине»(29).

Определение «христианская» по отношению к «государственности», на первый взгляд, не требует дополнительного пояснения. В Европе конца XVI столетия на подавляющем большинстве территорий существовала только христианская государственность, но нельзя забывать и о мусульманской Европе (европейская часть Османской Турции, Крым с ногайскими степями и Северокавказские «княжества»).

Однако были различия и в религиозной политической идеологии европейских христианских стран. Одни исповедовали папизм. Ряд стран в своей политике придерживались различных протестантских толков - лютеранства, кальвинизма, англиканства. Россия осталась единственной суверенной страной, где Верховная Власть сохранила верность Православному Христианству.

При этом надо отметить, что новая идеология протестантизма не только сформировала духовно-политическую базу для зарождения и развития капитализма, но в рамках кальвинизма и лютеранства подготовила базу для республиканских преобразований в некогда почти повсеместно монархической Европе с редкими феодальными «республиками» и вольными городами.

Христианская идея Богоустановленности власти Монарха была принципиально поколеблена. Но определение «христианская» восходит к понятиям «христианин» и «Христос-Помазанник», то есть Царь. И если буквально посмотреть на слово «христианин» и его производные (вариант «крестьянин» в значении «христианин» многократно употребляют в тексте Утвержденной Грамоты 1598 года), то получится - приверженец Царства, приверженец идеи Божьего Помазанничества.

Понятия «государственность» и «государство» давно стали универсальными, общепринятыми и общепризнанными в Русском Языке как определение суверенитета страны, определение самой страны в качестве субъекта международного права и так далее. Эти универсальные качества в известной степени были уже усвоены в языковом обиходе конца XVI столетия и даже несколько ранее. Но вместе с тем в контексте Утвержденной Грамоты за категориями «государство» и «Государь» сохранялись некоторые «атавистические» черты загадочной этимологии этих тогда еще сравнительно молодых слов. Слово «Государь» впервые встречается в русских письменных источниках с самого начала XIV века, а слово «государство» обнаруживается только в начале XV столетия. Возможно, слово «Государь» в эпоху русского книжного словотворчества образовалось от слияния слов «Господь», «Господин» и «Судья», тем более, контекст древнейшего словоупотребления в грамоте 1302 года связан с вопросом Княжеского суда. Но возможно, слово было сотворено слиянием слов «Господь» и «Сударь», то есть тот же Сударион, плат с Образом Нерукотворным, Убрус, так слово могло первоначально означать «Божий Образ», «Господень Образ».

Словосочетание «Утвержденная Грамота» в форме «утверженная грамота» встречается в Соборном документе 1598 года 17 раз, а среди этих словоупотреблений есть фраза: «И тако вси купно совещавшеся твердымъ согласiемъ Святого Духа, положиша ю въ хранила царскiе къ докончалнымъ и утверженнымъ грамотамъ»(30), что указывает на то, для русской дипломатики той эпохи документы такого жанра были вполне характерны и традиционно хранились в Царских архивах. Дополнительного пояснения, полагаю, это устойчивое словосочетание не требует(31).

Знаменательно, что в самой Утвержденной Грамоте по отношению к Освященному Собору 1598 года, то есть к Собору Архиереев и соборных старцев употребляется 42 раза словосочетание «Вселенский Собор», впрочем, наряду и со словосочетанием «Освященный Собор» без определения «Вселенский». Но помимо этого - словосочетание «Вселенский Собор» в грамоте трижды употребляются вполне традиционно - по отношению к Семи Вселенским Соборам Церкви.

Словосочетание «Московский Собор» характерно как для светской, так и для церковной русской историографии. Оно встречается у Н.М.Карамзина, С.М.Соловьева и некоторых других русских историков до введения в оборот более расхожего сейчас словосочетания «Земский Собор»(32). Поскольку определение «Земский» имеет выраженную и, на мой взгляд, неверную идеологическую окраску, в работе, посвященной идеологии, я посчитал нужным отказаться от постоянного употребления этого историографического термина в авторском тексте. Естественно, в цитатах российских историографов этот термин сохраняется.

Надо сказать и то, что слово «Собор» не является вполне точным как относительно всей совокупности участников Московских совещаний Февраля-Сентября 1598 года, так и относительно аналогичных мероприятий 1566, 1607, 1613, 1649 и 1653 годов и других им подобных, поскольку в документах этих собраний везде видно отграничение церковной составляющей, которая там называется Освященным Собором (или, как видим, даже «Вселенским Собором»), и мiрянской части - Царского синклита (Думы), различных московских или провинциальных чинов и так далее. Но в данном случае условное определение «Собор 1598 года» относительно всей совокупности участников этих совещаний грубо не противоречит идеологии соборных документов.

Во-первых, потому, что их костяк формировался в недрах Освященного Собора, и только последующая редактура, возможно, привлекала некоторых образованных чинов из числа мiрян. Во-вторых, сама процедура принятия окончательных решений на этих совещаниях была предельно близка к аналогичным процедурам на Церковных Соборах: решение считалось принятым только в том случае, если оно признавалось всеми участниками единогласно, что соответствовало канонической для церковной соборности итоговой формулы: «Изволися бо С(вя)тому Духу и намъ...» (Деян. 15, 28). Но условность термина «Собор» в данном контексте все же необходимо учитывать.

2. О списках и публикациях Утвержденной грамоты и соборных документов 1598 года

В статье С.П.Мордовиной «К истории Утвержденной Грамоты 1598 г.»(33), содержится следующее описание ее сохранившихся списков:

«Сохранились три списка утвержденной грамоты 1598 г.

1. Строгановский список(34) (далее - С) сохранился в составе рукописного сборника (ГПБ, Q. IV. 17). Истории сборника посвящен блестящий источниковедческий этюд Е.Н.Кушевой(35). Е.Н.Кушева убедительно доказала, что сборник сложился в первой четверти XVII века в Соль-Вычегодской канцелярии Строгановых из нескольких литературных произведений и грамот с 1592 по 1616 год. Сохранились признаки того, что грамоты списаны непосредственно с подлинников, некоторые из них имеют заголовки: «Список з грамоты слово в слово». Часть сборника, в том числе и утвержденная грамота, написана рукой стряпчего Ждана Воронина, который занимал видное положение в канцелярии Строгановых в первой четверти XVII в.

2. Плещеевский список(36) (далее - П) сохранился в составе разрядной книги второй трети XVII века (ГБЛ, М. 737). В текст книги вставлены местнические дела окольничего П.М.Плещеева с П.Г.Заболоцким и И.Ф.Басманова-Плещеева с М.Б.Шейным, на основании чего этот разрядный список назван В.И.Бугановым «Плещеевским». Утвержденная грамота (лл. 621 об. - 665) не дописана, между грамотой и последующими разрядными записями оставлено несколько чистых листов.

3. Список Малиновского (далее - М) сохранился в рукописи первой четверти XIX в. (ЦГАДА, ф. 197 А. Ф. Малиновского, портф. 4, № 27). В 1, 55 л. Водяной знак типа Pro Patria совершенно совпадает с № 169 у С.А.Клепикова (1812 г.), но год другой - 1814. Список Малиновского почти идентичен не дошедшему до нас списку Навроцкого (далее - Н), напечатанному в «Опыте трудов...» и ДРВ, и является, по-видимому, копией с него(37).

Все три списка утвержденной грамоты 1598 года имеют некоторые существенные особенности, при этом Н резко отличается от двух других списков. Текст грамоты в С и П очень схож, различия в основном касаются титулатуры, порядка слов, эпитетов. Небольшие, крайне немногочисленные добавления в С по сравнению с П не носят редакционного характера. Можно заметить в С лишь некоторое пристрастие к «высокому слогу»»(38).

Мне нечем дополнить это описание.

То же можно сказать о перечне публикаций Утвержденной грамоты 1598 года в 1774, 1788 и 1836 годах. К описаниям С.П.Мордовиной добавить нечего, и новых публикаций Утвержденной Грамоты 1598 года с той поры не было.

В данной работе в основном буду опираться на публикацию соборных документов, осуществленную в 1836 году. Дело в том, что текст, легший в основу этой публикации, является не просто чуть более поздним, чем тот, с которого осуществлялась публикация 1788 года, но в содержательном отношении более «полным». Многие исторические и державно-мистические формулы («высокий слог» по С.П.Мордовиной), которые в раннем варианте грамоты были только намечены, в позднем варианте обрели развитие и определенную завершенность. При этом вопрос большей «легитимности» того или иного варианта Грамоты, в некоторой степени волновавший ту же С.П.Мордовину, я оставляю в стороне, как не имеющий прямого отношения к теме настоящей работы.

3. Историографические труды

Описания историографии, посвященной документам Собора 1598 года, также обстоятельно осуществила С.П.Мордовина. Конечно, после ее публикаций историография, посвященная Собору 1598 года, развивалась. Этой темы в связи с историографическими трудами, посвященными Борису Феодоровичу Годунову - его правлению и Царствованию, Патриарху Иову, Смутному Времени, в 1970-1990 годы касались Л.В.Черепнин, Р.Г.Скрынников, С.О.Шмидт, Б.Н.Флоря, А.П.Павлов, Л.Е.Морозова. Я постарался специально заново просмотреть их работы. Но принципиально новых научных суждений именно о содержании главного Соборного Акта и других документов, связанных с Собором 1598 года, мне не встречалось.

В данной работе я рассматриваю: в 1-й главе - структуру Утвержденной Грамоты, также с опорой на исследования В.О.Ключевского, С.П.Мордовиной, с привлечением собственных наблюдений.

Во 2-й главе рассматривается выражение идеи Самодержавия в главном Соборном Акте Московского Собора 1598 года.

В 3-й главе рассматривается Соборная присяга и клятва, значение Утвержденной Грамоты как общесословного договора и всеобщей присяги на верность новому Царю и новой Династии.

В Заключении подводятся итоги данного исследовательского опыта и обозначены те или иные перспективы разработок в указанном направлении.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Утвержденная Соборная Грамота 1598 года - структура и хронология документа

Как я уже отмечал выше, Утвержденная Грамота Московского Собора 1598 года не имеет прямых державно-юридических и литературных прототипов в предшествующей Русской истории. В первую очередь это объясняется тем, что, начиная с Великого Князя Игоря Рюриковича, сама ситуация с передачей Великокняжеской и Царской Власти не по родовому наследованию для Руси являлась небывалой.

В качестве некоторого предшествующего аналога Утвержденной Грамоты 1598 года можно рассматривать Уложенную Грамоту 1589 года об учреждении Патриаршего Престола Русской Православной Церкви и поставлении Святителя Иова, Первого Патриарха Московского и всея Руси, совершенном на Московском Церковном Соборе 23 Января 1589 года при Царе Феодоре Иоанновиче.

Но этот весьма важный для России духовно-исторический документ, в котором впервые на соборном уровне излагается державообразующая идея Российского Царства как Третьего Рима, все же можно сопоставлять с Утвержденной Грамотой 1598 года с большой долей условности.

Это сопоставление видится в общих задачах подобных державно-церковных актов и в отдельных фрагментах, например, имеющих отношение к Царской титулатуре. Думаю, что роднит оба документа и предполагаемое общее авторство: вероятнее всего проекты обеих грамот составлял сам Святейший Патриарх Иов, до 1589 года - Митрополит Московский и всея Руси.

В остальном же в документах больше различий, чем общего. Да и по текстовому объему они весьма различаются. Уложенная Грамота 1589 года без подписей составляет чуть более 16 тысяч знаков, а в Утвержденной Грамоте 1598 года, во втором более «полном» варианте, но без множества подписей - 92 тысячи знаков, то есть текст документа 1598 года больше почти в шесть раз!

1. Богословие

Вступительный раздел Утвержденной Грамоты 1598 года, который в жанровом отношении палеографами или текстологами традиционно именуется «Богословием», сравнительно небольшой - чуть более тысячи знаков. Кстати, текстуально этот раздел в первом и более позднем варианте грамоты практически совпадают. В публикации 1788 года отточием обозначены три небольшие лакуны, связанные с утратами фрагментов текста из-за ветхости документа: «Чего здесь недостаетъ въ речахъ, то въ подлинной грамоте выгнило»(39). Содержание этих совсем кратких пропусков легко восстанавливается по изданию 1836 года.

Тематически «Богословие» данной Грамоты посвящено краткому исповеданию Бога Отца, Бога Сына и Бога Святого Духа, а также достаточно подробному изложению догматических свойств Пресвятой Троицы: «единосущныя и нераздельныя Троица, равнобожественныя, и равночестныя, и равносопрестольныя, и равносильныя, и равносоветныя и равнодейственныя, и равносущныя, и соприсносущныя, и собезначальныя, и единоначальныя, и трисоставныя, и нераздельныя, въ трiехъ составехъ единого Божества, Царя царстующимъ и Господа господствующимъ, непредоленнаго и всякiя силы крепчайшаго»(40).

Далее Божественное Домостроительство (Икономия) сопоставляется с устроением земным, к которому относится и Русская Земля: «отъ Него же прiемше, земля наша Руская своими Государи обладаема быти»(41). Однако заключительная фраза Богословия во втором варианте уже несколько отличается от аналогичной в первом варианте грамоты: «отъ него же прiемше земля наша Руская своими Государи величатися, и властвоватися, имже начало и корень бысть Рюрикъ»(42). В этом варианте «Богословие» в рамках одной фразы переходит в «Родословие». Во второй же публикации эти разделы грамоты четко разграничены.

2. Родословие

Здесь начинаются принципиальные различия первого и второго варианта Утвержденной Грамоты 1598 года. В первом варианте самостоятельный раздел «Родословие» отсутствует, в грамоте как бы подразумевается отсылка на «Степенную Книгу Царского Родословия», но исторический наследственно-генеалогический материал не рассматривается, а обозначены только три представителя Династии: ее основатель Великий Князь Рюрик, его Правнук Святой Равноапостольный Великий Князь Владимир и последний представитель Династии Рюриковичей Царь Феодор Иоаннович:

«Отъ Него же прiемше земля наша Руская своими Государи величатися, и властвоватися, имже начало и корень бысть Рюрикъ глаголемый отъ колена Августа Кесаря Римскаго, первый Великiй Князь въ Русiи въ великомъ Новеграде. От его же рода благоверный Великiй Князь Владимеръ Кiевскiй, крестивый землю нашу Рускаю святымъ крещениемъ, въ четвертомъ степени произыде. Отъ него же, Владимера глаголю, великiи Христiанстiи поборницы, благовернiи Цари и Великiе Князи Рустiи, по Царскимъ степенемъ произшедше изыдоша даже и до сего времени, въ нем же Государь нашъ, благоверный и христолюбивый Царь и Великiй Князь Өедоръ Ивановичь всеа Русiи Самодержецъ; последнiй осьмынадесять Царскiй степень отъ Великаго Князя Владимера обретеся, самодержавствова скиөетроцарствiя великаго Росiйскаго государства 14 летъ»(43).

И далее происходит переход к краткому описанию смерти Царя Феодора Иоанновича и возникших в связи с нею драматических для Российского государства обстоятельств.

Во втором, более позднем варианте Грамоты представлен полноценный самостоятельный раздел «Родословие», который несет в документе огромную смысловую, идеологическую нагрузку.

Объем раздела составляет около 8 тысяч знаков, и в нем последовательно названы все поколения Рода Рюриковичей в той ветви, которая вела к Святому Благоверному Великому Князю Александру Ярославовичу Невскому и через Его Сына Великого Князя Даниила Александровича к Великим Князьям Московским вплоть до Царей Иоанна Васильевича и Феодора Иоанновича - всего 21 поколение(44).

При этом представителю каждого из этих поколений даны неодносложные похвальные характеристики, отличающиеся друг от друга по использованным державным терминам и личностным определениям, из чего следует, что семантической стилистической проработке раздела «Родословие» было уделено специальное внимание и приложены значительные творческие усилия.

3. Смерть Царя Феодора Иоанновича

Тема смерти Царя Феодора Иоанновича в грамоте возникает неоднократно, но наиболее развернутая характеристика ее дается сразу после «Родословия» и, поскольку это событие является первопричиной и самого Собора и обрания новой Династии, то первый рассказ о смерти последнего Царя из Рода Рюриковичей можно формально выделить в небольшой раздел, который представлен в обоих известных вариантах Утвержденной Грамоты 1598 года.

Но строго говоря, какой-то четкой стилистической границы даже во втором варианте Грамоты между разделами «Родословие» и «Смертью Царя Феодора Иоанновича», и между этим разделом и разделом, который условно назван мною «Собор и вопрос о престолонаследовании», не существует.

Однако, указывая на некоторую условность такого выделения Царской смерти в небольшой тематический раздел Грамоты, могу отметить определенные различия. В первом варианте Грамоты в этом разделе говорится о том, что Борис Феодорович Годунов был не только официальным душеприказчиком Царя Феодора Иоанновича, но и душеприказчиком Царя Иоанна Василевича:

«А приказалъ своего Царскаго Величества праведную свою душу, и благозаконную свою супругу Великую Государыню нашу, и все свои великiе государства Росiскаго царствiя шурину своему Борису Өедоровичу, а Великiе Государыни нашей брату, по тому же какъ блаженные памяти отецъ его Великiй Государь нашъ, Царь и Великiй Князь Иванъ Васильевичь, всеа Русiи Самодержецъ, отходя сего света, приказал душу свою и сына своего Великаго Государя нашего, Царя и Великаго Князя Өедора Ивановича, всеа Русiи Самодержца, и свою Богомъ дарованную дщерь, а Великаго Государя нашего, Царя и Великаго Князя Өедора Ивановича, всеа Русiи Самодержца благозаконную супругу, а Бориса Өедоровича сестру, Великую Государыню нашу, Царицу и Великую Княгиню Ирину Өедоровну всеа Русiи, и все свои великiе государства, ему же Борису Өедоровичу»(45).

Во втором - более позднем - варианте Утвержденной Грамоты о завещании Царя Иоанна говорится в совершенно другом месте, а официальными душеприказчиками Царя Феодора названы уже двое: «а душу свою праведную приказалъ отцу своему и богомолцу святейшему Iеву Пaтpiapxy Московскому и всеа Pyсiи, и шурину своему царьскому, а великiе Государыни нашей брату, Государю Борису Федоровичю»(46).

4. Собор и вопрос о престолонаследовании

Этот самый большой тематический раздел Утвержденной Грамоты 1598 года составляет более 60 тысяч знаков. Он охватывает события, последовавшие после кончины Царя Феодора Иоанновича 7 Января 1598 года, связанные с многократными отказами Царицы Ирины Феодоровны и Ее брата - правителя Российского Царства боярина Бориса Феодоровича Годунова решать вопрос о престолонаследовании вплоть до 21 Февраля, когда Борис Феодорович Годунов согласился взойти на Всероссийский Престол.

Впрочем, этот раздел формально можно разбить на целый ряд подразделов, которые отражали этапы уговоров Царицы Ирины Феодоровны - в постриге Великой Инокини Александры и Бориса Феодоровича Годунова.

1) По второму варианту Грамоты уже первоначально «на великихъ своихъ государьствахъ Росiйскаго царьствiя не изволила быти, а изволила по своему обещанiю и къ Богу по великой вере и душевному желанiю, оставити превысочайшую честь и славу и высоту великаго Росiйскаго государьства и вocпрiяти иночески ангельскiй образъ». Этот этап никак не датирован. Видимо, это желание Царица высказала сразу после смерти Августейшего Супруга и до того как «Вселенский Собор» съехался в Москву.

2) Видимо, уже после этого отказа Его Святейшество Патриарх с Собором Митрополитов, Архиепископов, Епископов - «Вселенским Собором» и с чинами Российского Царства, и жители Москвы стали с плачем просить о том, чтобы Царица Ирина осталась на Царском Престоле, а Ее брат остался правителем, то есть просили сохранить положение, близкое к тому, которое существовало при Царе Феодоре Иоанновиче.

3) На 9-й день кончины Царя Феодора, то есть 15 Января Царица Ирина удалилась из Царского Кремлевского Дворца в Новодевичий монастырь (тогда Лавру) во имя иконы Божией Матери «Смоленской» и, видимо, в тот же день или вскоре приняла иноческий постриг.

4) Уже после этого Собор обращался к Царице уже в монастыре как к Инокине Александре Феодоровне, сетуя, что «Государя намъ благовернаго Царя въ свое место не благословила». При этом Собор просит кого-то благословить быть Царем, при этом никто не называется, но говорится: «а брата своего Государя нашего Бориса Федоровича: а блаженные памяти при великомъ Государе Царе и Великомъ Князе Федоре Ивановиче, всеа Pyciи Самодержце, великiе ваши государьства Росiйскаго царьства онъ же великiй Государь нашъ Борись Өедоровичъ правилъ и содержалъ милосердымъ своимъ премудрымъ правительствомъ, по вашему царьскому приказу»(47).

Что означает эта грамматическая конструкция, мне непонятно, но, видимо, заключительная часть этой конструкции должна была косвенно указывать, кого именно должна благословить Царица Ирина-Александра быть Царем, но при этом прямо кандидат не указывается. Вместе с тем в это же время Собор обращался к Борису Феодоровичу Годунову, чтобы он принял «скифетръ православiя Росiйскаго царствiя»(48).

Б.Ф.Годунов категорически отказывается, но Патриарх Иов произносит целую духовно-историческую проповедь с примерами престолонаследования не по прямой линии(49). После отказа Бориса Годунова и после этих доводов Патриарх Иов решает отложить решение на время после исполнения сорока дней со дня смерти Царя Феодора Иоанновича, то есть после 15 Февраля. К этому времени должны были съехаться те из вызванных на Собор, кто не успел прибыть до этого момента.

5) Соборная полнота всея Руси собирается «Февраля въ 17 день, въ пятокъ на Мясопустной неделе»(50). Патриарх Иов в своем соборном слове предложил соборянам «мимо Государя Бориса Өедоровича иного Государя никого не искати и не хотети»(51). По свидетельству Грамоты, Патриарх Иов находит единогласную поддержку соборян, выраженную в соборном ответе Патриарху, в котором излагается история служения Бориса Феодоровича Годунова Царям Иоанну Васильевичу и Феодору Иоанновичу, его заслуги в борьбе с Крымским ханом и Шведским королем и особое родственное достоинство в отношении правившей Династии.

Собор обращается к Патриарху Иову, чтобы тот молил Царицу благословить Ее брата Бориса Феодоровича Годунова на Царский Престол. Собор решает «въ субботу Мясопустную, Февраля въ 18 день, на первомъ часу дни»(52) молиться в Успенском соборе Кремля о разрешении этого вопроса и 20 Февраля в Понедельник Масленицы(53) всем Собором и с народом отправиться в Новодевичий монастырь к Царице-Инокине Александре Феодоровне и ее брату.

В Понедельник 20-го Февраля Патриарх с Собором отправились в Новодевичий монастырь, но получили решительный отказ и от Царицы, и от ее брата.

6) На следующий день «во вторникъ Сырныя  недели Февраля въ 21 день»(54) Патриарх Иов с Собором и народом прибыл в Новодевичий монастырь вновь, и на этот раз Святейший Патриарх не только просил, но и пригрозил: «Государя Бориса Өедоровича запретимъ и отъ церкви Божiи и святыхъ таинъ пречистаго тела и крови Христа Бога нашего отлучимъ»(55). Эта угроза возымела действие, Борис Феодорович Годунов согласился с желанием Собора, а Собор разрешил его от клятвы, поскольку до того Годунов поклялся публично перед Богом не соглашаться на Царский титул, и Собор нарек Бориса Годунова Богоизбранным Царем.

7) «Февраля въ 26 день, въ неделю сыропустную»(56) новый Царь Борис Феодорович был встречен в Москве. Собор с народом вознес благодарственные молитвы и молился о многолетии Царя Бориса и Его Семьи. Вопрос престолонаследования был решен.

5. Собор и Соборная клятва

Этот раздел по объему невелик - чуть более 13 тысяч знаков, но по значению он самый важный и, возможно, это самый ранний текст в Утвержденный Грамоте, сформулированный еще в Марте 1598 года:

«Въ четвертокъ вторыя недели святаго великого поста, Марта въ 9 день»(57) Собор решает вопрос о времени Венчания на Царство нового Царя Бориса. К этому заседанию Собора Грамота относит принесение письменной клятвы верности Царю Борису, Его наследникам и Самодержавию как таковому.

6. Перечень соборян и подписи соборян

В заключении текста Утвержденной Грамоты 1598 года в варианте, изданном в 1836 году, располагается два списка соборян. Объем этого раздела составляет более 36 тысяч знаков.

Сначала представлен перечень участников заседания Собора, видимо, 9 Марта, которые подписались под текстом присяги. Их объем более 16 тысяч знаков. В этом перечне по рубрикам Грамоты числится 13 Архиереев, 46 Архимандритов и Игуменов, 22 соборных старца, 17 бояр, 18 окольничих, 7 думных дворян, 4 думных дьяка, 44 стольника, 27 дьяков по приказам, 91 дворянин, 55 жильцов, 19 стряпчих с платой, 30 из городов выбор, 5 стрелецких голов, 2 бараша, 13 ключников дворцовых, 20 гостей, 13 соцких черных сотен, а всего 446 соборян.

Далее следует список подписей от 1 Августа 1598 года под текстом всей Утвержденной Грамоты, включая и текст клятвы.

Объем второго перечня более 19 тысяч знаков. В этом перечне по рубрикам грамоты указаны подписи 14 Архиереев, 44 Архимандритов и Игуменов, 23 соборных старцев, 18 протопопов, 22 бояр, 28 окольничих, 41 стольника, 9 дьяков по приказам, 102 дворян, 56 жильцов, 17 из городов выбора, 5 стрелецких голов, 15 барашей, 18 гостей, 4 от гостинных сотен, 16 соцких черных сотен, а всего 432 подписи соборян и некоторых мест для пропущенных подписей.

Однако надо учесть, что в данном перечне рубрики соблюдаются нечетко, например, к подписям старцев и протопопов попали подписи некоторых архимандритов и игуменов, то есть подписи явно для других рубрик. Здесь дана именно текстуальная статистика строк для подписей, она не выражает реального иерархического состава соборян, отображенного в этом перечне.

Продолжение следует

ПРИМЕЧАНИЯ И СНОСКИ

1. Публикация случилась на сайте http://rusprav.org/2009/June/BolotinInFull.html, а потом оттуда работу перепечатали на http://providenie.narod.ru/0000019.html и http://www.keliya.org/States/Bolotin.htm и где-то ещё.

2. Идеалы «перестройки» были, по сути, реанимированными идеалами хрущевской «оттепели», когда были осуществлены масштабные идеологические и политические гонения на Русскую Православную Церковь с целеуказанием полной Ее ликвидации к 1980 году. То есть это были идеалы богоборческие, связанные с феноменом так называемых «шестидесятников», своего рода леворадикальных коммунистических сектантов, по сталинской терминологии - «троцкистов». Известный православный общественный деятель В.А.Алексеев, автор книги «Штурм небес отменяется? Критические очерки по истории борьбы с религией в СССР» (М., 1992), на исходе «перестройки» был сотрудником ЦК КПСС. В своей работе он свидетельствовал, что первоначально - в 1985-1987 годах «шестидесятническая» часть «команды» М.С.Горбачева планировала возобновить утеснение Церкви по масштабам, подобным хрущевским. Их стараниями были приняты новые постановления ЦК КПСС по усилению атеистической борьбы. И только активность значительной части советской интеллигенции, которая поставила вопрос о государственном и международном праздновании Тысячелетия Крещения Руси в 1988 году, сломала эти богоборческие планы. - Л.Б.

3. В некоторой степени я сам был функционером этого движения, одним из его идеологов и пропагандистов. - Л.Б.

4. Терминологической формулой Владыки Вениамина (Пушкаря) «Державный Собор» я воспользовался в данной работе. Вениамин (Пушкарь), Архиепископ Владивостокский и Приморский. Главы из книги «Собор Державный». I. Слово и дело - «Собор» // Вестник Русской Линии. 01.12.2000. II. Патриотизм или либерализм? // Вестник Русской Линии. 01.01.2001. III. «Изволися бо Святому Духу и нам...» // Десятина. № 2 (53). 2001; Вестник Русской Линии. 01.03.2001.  IV. Империя и Церковные Соборы // Вестник Русской Линии. 01.05.2001. V. Собор - путь праведных // Русская Народная Линия. 19.01.2009. 

5. Древняя Россiйская Вивлiоөика, Содержащая въ себе Собранiе Древностей Россiйскихъ, до Исторiи, Географiи, и Генеалогiи Россiскiя касающихся, Изданная Николаемъ Новиковымъ, Членомъ Вольнаго Россiйскаго Собранiя при Императорскомъ Московскомъ Университете. Изданiе Второе, Вновь исправленное, умноженное и въ порядокъ Хронологической по возможности приведенное. (Далее: ДРВ). Часть VII. М.: Въ Типографiи Компанiи Типографической, 1788. С. 36-127. Первое издание 1774 года Утвержденной грамоты мне разыскать пока не удалось, но поскольку второе периздание готовилось Н.И.Новиковым, могу предположить, что «Навроцкий» первого издания был псевдоним Н.И.Новикова.

6. Щербатов М.М., князь. Исторiя Россiйская. Т. VII. Ч. 1. СПб., 1790. С. 16-18.

7. Акты, собранные въ библiотекахъ и архивахъ Россiйской Имперiи Археографической экспедицiею Императорской Академiи Наукъ. Дополнены и изданы Высочайше учрежденною Коммиссiею. Томъ Второй. 1598-1613. СПб.: В Типографiи II Отделенiя Собственной Е.И.В. Канцелярiи, 1836. (Далее - ААЭ). К числу документов, имевших прямое отношение к Собору 1598 года, считаю нужным отнести: № 1. Март. 15. Окружная грамота Патриарха Iова, о трехдневномъ молебствiи, по случаю восшествiя на престолъ Царя Бориса Өеодоровича, съ приложенiемъ формъ ектеньи и многолетия (С. 1-6). № 2. Iюнь. 2. Посланiе Патрiарха Iова к Царю Борису Өеодоровичу, въ ответъ на Царскую известительную грамоту, о походе противъ Крымскаго хана (С. 6-9). № 3. Посланiе Царя Бориса Өеодоровича къ Патрiарху Iову, о прекращенiи Крымскимъ Ханомъ непрiязненныхъ действiй (С. 9-11). № 4. Посланiе Царя Бориса Өеодоровича Патрiарху Iову, о прибытiи Крымскихъ пословъ въ Серпуховъ съ мирными предложенiями (С. 11-12). № 5. Приветственная речь Патрiарха Iова Царю Борису Өеодоровичу, по возвращенiи его изъ Серпуховскаго похода (С. 12-13). № 6. Соборное определенiе, объ избранiи Царемъ Бориса Феодоровича Годунова (с. 13-16). № 7. Авг. 1. Грамота утвержденная, объ избранiи Царемъ Бориса Өеодоровича Годунова (с. 16-54). № 8. Сент. 3. Речь Царя Бориса Өеодоровича Патрiарху Iову, при Венчанiи его на Царство, и ответъ на оную Патрiарха (С. 54-56). № 9. Сент. 14. Окружная грамота Царя Бориса Өеодоровича, о трехдневномъ молебствiи, по случаю Венчанiя его на Царство (С. 56-57). № 10. Сент. 15. Подкрестная запись на верность службы Царю Борису Өеодоровичу (С. 57-61).

8. Ключевский В.О. Состав представительства на Земских Соборах // Русская Мысль. 1892, январь, № 1; Ключевский В.О. Состав представительства на земских соборах Древней Руси // Ключевский В.О. Сочинения. Т. 8. М., 1959.

9. И.Д.Беляев, Н.П.Загоскин, В.Н.Латкин и другие.

10. С.Ф.Платонов, А.И.Заозерский, С.А.Авалиани, Г.Б.Гальперин, Л.А.Зимин, А.И.Копанев, В.И.Корецкий, Н.Е.Носов, Н.И.Павленко, М.Н.Тихомиров, Л.В.Черепнин, С.О.Шмидт, Р.Г.Скрынников.

11. Светлана Петровна Мордовина (р. 1938, +18.01.1992). Научный руководитель - доктор исторических наук С.О.Шмидт.

12. Черепнин Л.В. Земские Соборы Русского государства в XVI-XVII веках. М., 1978. С. 133-149.

13. Осторожное отношение к идейному и, следовательно, в значительной степени религиозному, вероучительному содержанию важнейших государственных актов XVI-XVII веков у отечественных исследователей во времена советской власти, в эпоху официального атеизма, конечно же, объясняется тем, что серьезные ученые, не желающие заниматься в своих работах попутной атеистической «пропагандой», были вынуждены обходить детальное рассмотрение такого материала. Те же исследователи, кто охотно пускался в атеистические оценки мышления наших предков, в силу такового подхода не могли проникнуть в реальный смысл рассматриваемых текстов.

При этом надо сказать, что подобный подход к текстологии древнерусской литературы начал формироваться еще задолго до революции - примерно с середины XIX столетия. Многие отечественные исследователи, следуя разночинному духу времени, европейским либеральным условностям, позитивистским установкам, стеснялись «излишней» православности нашего древнерусского наследия и старались дистанцироваться от его духовного, мистического содержания.

Так, например, торжественные зачины большинства древнерусских литературных произведений - летописей, повестей, житий, важнейших государственных актов и других документов у отечественных текстологов получили название «Богословие». Термин вполне уместный и отвечающий общим жанровым особенностям древних литературных произведений. Но в светской научной среде эти начинательные пассажи практически никогда не подвергались детальному разбору, редко встречаются попытки детального разбора того или иного «Богословия», попытки выявить специфические черты, особенности конкретного «Богословия», его смысловую связь с последующим текстом, его соответствие собственно Православному Богословию.

Не могу об этом точно судить, но, возможно, такой подход был усвоен отечественными исследователями у западных медиевистов. Как бы там ни было, в нашей отечественной светской текстологии «Богословия» в зачинах древнерусских литературных произведений фактически стали восприниматься как нечто шаблонное, формально повторяющееся и потому не заслуживающее исследовательского внимания и детального разбора. Так и в срединных частях древних текстов, когда в описаниях начинала преобладать богословская терминология или духовные объяснения, наши светские ученые старались уклоняться от рассмотрения этих пассажей, сосредотачивая внимание только на их «материалистической» фактуре. - Л.Б.

14. Справедливости ради надо отметить, что саратовская исследовательница Е.Н.Кушева (1926) и вслед за ней С.П.Мордовина (1970) характеризовали Утвержденную грамоту 1598 года как памятник русской публицистики конца XVI века, и в кандидатской диссертации С.П.Мордовина отмечала, что данная грамота «послужила литературным образцом при создании Утвержденной грамоты 1613 г.»: Мордовина С.П. Земский собор 1598 года. Источники. Характер представительства. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1971. С. 9.

15. На первом курсе в семинаре члена-корреспондента РАН Б.Н.Флори из предложенного списка я выбрал тему курсовой работы «Земская реформа в России середины XVI века. По материалам земских уставных грамот и летописей» (2004), в ней я уделил внимание значению и границам терминологического определения «земский» и его понятийным границам в документах XVI столетия.

В тот же год по курсу истории Древней Греции для доклада я выбрал тему «Панэллинизм и монархическая идея в публицистике Исократа» (2004), часть работы посвятил общим проблемам политической идеологии, что было вызвано необходимостью уточнить значения и границы понятий «идея» (в его политическом употреблении) и «публицистика».

На следующий год моя курсовая работа называлась «Влияние славянофилов на социально-политическую терминологию. Значение А.С.Хомякова и К.С.Аксакова в формировании идейного содержания социально-политического термина «Земский Собор»» (2005) - эту тему предложил я сам.

А доклад по курсу западноевропейской истории Средних веков также касался монархической идеологии и соотношений государства и католической «церкви» - «Ульрих фон Гуттен об Империи и Императорской власти» (2005).

В третий год обучения тема курсовой работы по Истории России «Идеология документов Земского Собора и Земского Правительства Приморья в Июле-Октябре 1922 года» (2006) также была предложена мной.

А доклад по курсу эпохи западноевропейского Модерна был посвящен теме «Иоганн Готфрид Фон Гердер. Народ и нация в «Идеях к Философии Истории Человечества». Опыты подхода к теме» (2006) и также много касался проблем общественно-политической идеологии.

При этом надо сказать, что только темы курсовых сочинений второго и третьего курса, с согласия наших преподавателей, я определял сам, темы курсовой первого года и трех докладов были выбраны из списка тем, предложенных преподавателями.

Хотя уже на первом курсе я пытался предложить темой курсового сочинения документы Собора 1598 года. Руководитель семинара, очевидно, вполне справедливо посчитал, что самостоятельный выбор темы был бы преждевременным для начинающего исследователя.

16. Конечно, эволюционистские спекуляции в космогонии и геологии: сначала мистика Эммануила Сведенборга, затем - Эммануила Канта и их последователей в XIX веке создали виртуальный «мiр» без разумного человека, отведя человечеству кто двадцать тысяч, кто сорок тысяч лет бытия, а за этим пределом сотни миллионов лет безлюдного существования Земли и миллиарды лет бездушного бытия Вселенной. Но этот «мiр» существует только на бумаге и в воображении адептов этих теорий, его невозможно с научной достоверностью пощупать и всесторонне исследовать, последовательное стремление к этому всегда будет упираться в стену чьих-то старинных допущений и предположений, вознесенных атеистической идеологией в разряд доказанных теорий и научно установленных фактов. Изучение виртуальных «предметов» этого «мiра» в чем-то схоже с проведением генетического анализа останков Владимира Ленского и поиском в Петербургских архивах следственного дела Родиона Раскольникова.

17. Собственно говоря, слово «термин» и происходит от имени древнеримских идолов «Термин», которые во множестве устанавливались по границам цивилизованной ойкумены и выполняли функцию пограничных столбов.

18. Российский филолог немецкого происхождения Максимилиан Романович Фасмер (28.02.1886, Санкт-Петербург; + 30.11.1962, Западный Берлин), наиболее широко известный у нас как автор-составитель «Этимологического словаря Русского Языка» Макс Фасмер, к слову «образ» предлагает такую статью: «о́браз укр. о́браз, блр. во́браз, др.-русск., ст.-слав. образъ εἰκών, τύπος, μορφή (Супр.), болг. о́браз "лицо, щека", сербохорв. образ - то же, словен. obràz, род. п. -áza, чеш., слвц., польск. оbrаz "изображение, картина; образ; икона", в.-луж. wobraz, н.-луж. hobraz. От оb- и rаzъ, связанного чередованием с rězati; см. раз, ре́зать. Отсюда образова́ть, образо́ванный; образова́ние; согласно Унбегауну (RЕS 12, 39), калька нем. Bildung "образование"» (Фасмер М. Этимологический словарь Русского Языка. Т. 3. М., 2004. С. 106). Получается, древнее русское (славянское) слово «образ» означает то, что вырезано на камне, дереве, металле, бересте, коже и других материалах, которые в древности использовали для исполнения произведений изобразительного искусства и в коммуникативных целях. Следовательно, слово должно быть взаимосвязано с глаголом: «ре́зать», «ре́жу», также о волке, загрызающем животных, напр. вятск. (Васн.), укр. рíзати, рíжу, др.-русск. рѣзати, рѣжу, ст.-слав. рѣзати, рѣжѫ κόπτω (Остром., Мар. и др.), болг. ре́жа, сербохорв. ре̏зати, ре̏же̑м, словен. rézati, rе̑žеm, чеш. řezati, слвц. rеzаt᾽, польск. rzezać, rzeżę, др.-польск. rzazać, в.-луж. rězać, н.-луж. rězaś. Связано чередованием гласных с раз, ср. также рез. Родственно лит. rė́žti, rė́žiu "резать, царапать, проводить борозду", rė̃žis м. "надрез, царапина, рубец, полоса пашни", греч. ῥήγνῡμι "ломаю, разрываю", буд. ῥήξω, пф. ἔρρωγα, ῥῆξις, лесб. ρῆξις ж. "проламывание"; см. Траутман, ВSW 245; Гофман, Gr. Wb. 297 и сл.; Мейе, МSL 9, 142; Мейе-Вайан 76, 135; Миккола, Ursl. Gr. 3, 90» (Фасмер М. Этимологический словарь Русского Языка. Т. 3. М., 2004. С. 461). Однако нельзя исключать этимологическую взаимосвязь слова «образ» и «убрус», который в древнерусском варианте писался как «оуброусъ». М.Фасмер дает такую этимологию: «убру́с "женский головной платок, полотенце", укр. убру́с, др.-русск. убрусъ "полотенце" (Жит. Кодрата, ХI в.; см. Срезн. III, 1117 и сл.), ст.-слав. оуброусъ σουδάριον (Остром.), болг. убрус "платок, полотенце", сербохорв. у̀брус, словен. ubrȗs, чеш. ubrus, слвц., польск. obrus. Первонач. знач. "утирка", образовано от u- (см. у III) и к. цслав. бръснѫти, брысати "тереть"; см. Бернекер I, 90 и сл.; Мi. ЕW 370» (Фасмер М. Этимологический словарь Русского Языка. Т. 4. М., 2004. С. 144). Но одним из главных в русской древности употреблений слова «убрус» было наименование иконы «Нерукотворный Образа Спасителя», по Церковному Преданию Эдесский Убрус или Эдесский Сударион возник, когда Спаситель приложил к этому плату Свой Лик. Настаивать не берусь, но созвучие «образ-оуброус» и некоторое смысловое «совпадение» поразительные.

19. Методически «прямой» подход в исследовательском процессе мной был опробован в работе, посвященной документам Приамурского Земского Собора 1922 года, и я совершенно не предвидел, что новые проблемы могут возникнуть при работе с документами конца XVI столетия. Однако работа с отсканированным текстом Утвержденной грамоты 1598 года по публикации в «Актах, собранных в библiотеках и архивах Россiйской Имперiи Археографической экспедицiею Императорской Академiи Наукъ» по предварительному контент-анализу и составлению словника этого документа выявила совершенно неожиданную для меня лексическую особенность текста: слово «власть» употребляется в грамоте лишь один раз - ближе к концу документа в фразе присяги: «кто учнетъ супротивлятися царской власти и повеленiю» (ААЭ, Т. II. С. 39). Внимательное изучение контекста этой фразы позволяет допустить, хотя и не окончательно, что само словосочетание «царская власть» в данном случае означает не привычное нам по историографии и литературе XVIII-XXI веков персонифицированное словосочетание «Царская Власть» в смысле самой Верховной Власти, Царского могущества, лично выраженной Царской воли, а это словосочетание может определять некий слой царских людей, чиновников, «волостелей», занимающих не самое высокое положение в государственной иерархии. Конечно, это только предположение, и вполне допускаю, что данное словосочетание «царская власть» имеет прямое значение. Еще в этой грамоте единожды употребляется родственное по смыслу и этимологии слово «область». Исследователи обращали внимание, что в древнерусской литературе и само слово «власть» нередко употреблялось в «пространственном» значении как «область» или «волость». Или наоборот - эти «пространственные» слова в конкретном контексте имели «властное», «волевое» значение. Здесь же, судя по контексту, слово «область» употреблено в значении «пространство», «страна»: «за свою святую чистую и нашу пречестнейшую православную хрестьянскую веру, еже во всей поднебесней, якоже солнце, сiяетъ православiемъ во области и державе вашего отечества Росiйскаго великаго государьства» (ААЭ, Т. II. С. 39-40). Обращение к другим документам Собора 1598 года позволило выявить еще одно употребление слова «власти» (во множественном числе) - в июньском «Посланiи Патриарха Иова къ Царю Борису Феодоровичу, в ответ на Царскую известительную грамоту, о походе против Крымскаго хана», там в «Богословии» зачина есть фраза об Ангельских Силах Небесных: «невидимыя, аще престоли, аще господствiя, аще начала, аще власти» (ААЭ, Т. II. С. 6: 1598, Iюня 2. Посланiе Патрiарха Iова къ Царю Борису Өеодоровичу, въ ответъ на Царскую известительную грамоту, о походе противъ Крымскаго хана). Здесь этот термин имеет отношение к вероучительной категории - к иерархии Ангелов по классификации Священномученика Дионисия Ареопагита. Именно этот Богословский пассаж заставил меня задуматься вообще об употреблении термина, понятия и слова «власть» в предшествующей литературе, близкой по времени к Уложенной грамоте 1598 года, а также в более древних литературных произведениях.

Выборочный просмотр различных произведений, связанных с описанием Верховной Власти и ее основных свойств, - «Слова о законе и благодати» Святителя Илариона Киевского, Лаврентьевского списка Повести Временных Лет, «Молении» Даниила Заточника, Посланий Царя Иоанна Васильевича Грозного, «Степенной Книги», Соборного приговора 1566 года, в сопоставлении книгами Нового Завета на церковно-славянском языке (правда, пока в общепринятой сейчас редакции второй половины XVIII века), позволил мне прийти к предположению, что для обобщающего определения прерогатив, прав и свойств Высшей земной иерархии в древнерусской литературе слово «власть» почти не употреблялось, а если и употреблялось, то либо в сочетании с определениями, возвышающими значение слова «власть» (например, в «Первом послании Курбскому» Царь Иоанн говорит о «единой власти», имея в виду централизацию. - Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М., 1993. С. 28), или в качестве частного и сугубо конкретного проявления Верховной Воли по тому или иному случаю. Если говорить об употреблении слова «власть» в «политическом» смысле в Новом Завете, то, например, в знаменитой главе из Послания Апостола Павла Римлянам о повиновении властям и князьям (начальникам), начинающейся словами: «Всякая душа властемъ предержащымъ повинуется. Несть бо власть аще не отъ Б(о)га: сущыя же власти, отъ Б(о)га оучинены суть...» (Рим. 13, 1), речь идет не о Верховной Воле Римского Императора (в связи с Императором в Новом Завете говорится не просто о повиновении, а о почитании: «Б(о)га бойтеся, Царя чтите» [1 Пет. 2, 17]), а о подчиненных Императору многих властях (в Синодальном русском переводе неточно говорится о «высших властях», но они вряд ли соотносимы с единоличной Верховной Властью и в силу того употреблены во множественном числе). Так же и когда применительно Иисусу Христу говорится о Его власти, всякий раз это относится не к общему Всемогуществу Сына Божия, а к конкретному его проявлению: «...Оуча ихъ яко власть имея, и не яко книжницы и фарiсее» (Мф. 7, 29), - или: «Но яко да оувесте, яко власть имать С(ы)нъ Ч(е)л(о)веческiй на земли отпущати грехи» (Мф. 9, 6). То, что власть представляет собою множественность и дробности этих частных проявлений Божественной Воли и Могущества, подтверждается в словах Христа: «Дадеся Ми всяка власть на н(е)б(е)си и на земли» (Мф. 28, 18). Конечно, на данный момент это обозрение иерархического достоинства слов «власть» и «власти» среди других понятий, обозначающих Высшую, Верховную земную Волю и Могущество, собственно Царскую Волю и Царское Могущество в древнерусской литературе вообще и в произведениях конца XVI века, является лишь попыткой постановки вопроса. В рамках данной работы невозможно провести по этой теме исчерпывающее исследование, которое требует анализа сотен древнерусских текстов с тщательным разбором контекста словоупотребления в них понятий «власть» и «власти». Однако тот факт, что конкретные документы Собора 1598 года, в основном посвященные описанию такого явления, как Верховная Власть, Царская Власть, позволяют предположить, что в ту эпоху слову «власть» русскими писателями в большей степени усваивалось его духовное значение, связанное с учением Церкви о Небесной и земной иерархии - в первую очередь в трактатах Священномученика Дионисия Ареопагита. Согласно этому учению, земная иерархия во всем уподобляется иерархии Небесной, в первую очередь иерархии служебных Ангельских Сил. В письме Тимофею «О Небесной иерархии» Священномученик Дионисий Ареопагит объясняет, что Ангельские Небесные Силы делятся на три разряда и девять чинов. В первом наивысшем разряде пребывают - выше всех - Престолы, затем Херувимы и, наконец, Серафимы. Во втором, среднем по достоинству разряде находятся: наверху Господства, затем - Силы, и ниже - Власти. В нижнем третьем разряде главенствуют Начала, им подчинены Архангелы и ниже расположены Ангелы. Следовательно, достоинство Властей соответствует только шестому Ангельскому чину (Дионисий Ареопагит. Сочинения. Максим Исповедник. Толкования / греческие тексты и их переводы Г.М.Прохорова. СПб., 2002. С. 70-145). Самодержавие Православного Царя согласно Цареградскому Церковному учению уподобляется Вседержительству Самого Господа - ЦАРЯ Небесного (Автократор - воодушевленный земной образ Пантократора). При уподоблении земной иерархии - иерархии Небесных сил, для Самодержавного Царя либо нет никакого соответствия, либо его Верховный Чин уподобляется только наивысшим Ангелам-Престолам. Поэтому в сознании древнерусских писателей терминологическое определение Царского достоинства словом «власть» было бы снижением стиля, «низведением» Царского достоинства до шестого Ангельского чина. Так и в пространственной иерархии достоинство термина «область» и тем более термина «волость» была ниже терминов «Царство», «Государство», «страна», и, вероятно, даже ниже Великокняжеского Удела.

Однако те же слова «власть» и «область» в литературном бытовании не ограничивались строго терминологическим употреблением и имели расширительного значения. Поэтому ради стилистического разнообразия было возможно в некоторых случаях употреблять и словосочетание «царская власть», а слово «область» по отношению ко всему пространству Русского Царства, как мы видим на двух приведенных выше примерах из Утвержденной грамоты 1598 года: «кто учнетъ супротивлятися царской власти и повеленiю» и «во области и державе вашего отечества Росiйскаго великаго государьства».

Поскольку сам термин «власть» отсутствует в главнейших описаниях истории, природы, смысла и свойств Русской Верховной Власти, которые мы видим в Утвержденной грамоте Собора 1598 года и в других соборных документах, вводить его в формулу темы работы мне представилось невозможным.

Выносить в заглавие моего сочинения в качестве ключевого понятия словосочетание «Верховная Власть» я отказался потому, что предметом исследования имею средневековую политическую идеологию, в системе ценностей которой духовное, мистическое содержание основополагающих понятий, идей и девизов не сводимо к абстрагированным категориям, характерным для секуляризированных политических и государственных идеологий XVIII-ХХI столетий. В политических и государственных понятиях позднего русского средневековья категорийные обобщения еще тесно были связаны с образным содержанием слов, с их православным символизмом.

А именно внутренний образный строй слова «власть» обнаруживал, что его корневые этимологии, с одной стороны, определяются «волей», «владением», но, с другой стороны, относительно ограниченным пространством: «областью» или даже - «волостью». Для реалий удельной раздробленности второй половины XI - первой половины XIV веков слово и понятие «власть» были вполне приемлемы для выражения сути внутреннего могущества Князей в тех или иных уделах, и вместе с тем это понятие свидетельствовало о явных границах этого могущества, которые в любой момент могут быть поколеблены стараниями более сильного родственника-соседа. Для «Царства», и даже для Великого Княжества Московского и «всея Руси» XVI столетия такая образная (и вместе с тем духовная - 6-й Ангельский чин) ограниченность понятия «власть» были уже неприемлемы при выражении централизованного могущества земного Владыки и Господина многих «государьств».

20. Понятие «Самодержавие» весьма многогранно и даже универсально. Большинство филологов считает, что русские слова «Самодержец» и «Самодержавие» являются калькой греческих слов «Автократор» и «Автократия», которыми, кстати, часто переводились с латыни слова «Император» и «Империя». Если для первой части этих слов «Само-», которой в греческом соответствует лексема «Ауто-», это вполне справедливо, то относительно вторых греческих лексем «-кратор» и «-кратия» полного филологического, смыслового (не говоря уже об образном) русским лексемам «-держец» и «-державие» соответствия нет. Так, например, в греческом языке для описания принципиально различных политических устройств с достаточно универсальной лексемой «-кратия» издревле в реалиях эллинской и греческой истории формировался вполне органичный понятийный ряд: «демократия», «охлократия», «плутократия», «аристократия», «автократия», «геронтократия» (власть старейшин, старцев на Святом Афоне). Так и другая «политическая» лексема «-архия» в греческом языке образует весьма разнообразный аналогичный ряд «олигархия», «анархия», «епархия», «монархия».

Русское слово «Держава» таким «универсализмом», свойственным греческой лексеме «-кратия», не обладает. По смыслу и духовно понятия «Держава» и «Самодержец» восходят к Новозаветной Богословской категории «Удерживающего», в церковнославянском выражении - «Держай», что в греческом тексте Второго Послания Апостола Павла Солунянам соответствует слову «Катехон»: «И ныне Оудержавающее весте, во еже явитися ему въ свое ему время. Тайна бо оуже деется беззаконiя, точiю Держай ныне дондеже отъ среды будетъ: И тогда явится беззаконникъ, егоже Г(о)^с(по)дь Iи(су)съ оубiетъ духомъ оустъ своихъ и оупразднитъ явленiемъ пришествiя Своего: его же есть пришествiе по действу сатанину во всякой силе и знаменiихъ и чудесехъ ложныхъ» (2 Сол 2, 6-9). Учение Церкви о человеке беззакония, о лжецаре-антихристе и об Удерживающем его пришествие (о Катехоне), о мистической Державе и о миссии Православного Самодержца тесно взаимосвязано с учением Православной Церкви о Третьем Риме.

Кроме того, державою называется и одна из важнейших Царских регалий - «яблоко владомое», представляющее собой золотой или позолоченный серебряный шар, оправленный горизонтальным обручем, вертикальным полуобручем и увенчанный крестом, символизирующий Земной шар или Вселенную.

Не хочу умалять значение и достоинство греческого слова «Автократор» в сравнении с русским словом «Самодержец», как и греческого «Пантократор» в сравнении с русским вариантом «Вседержитель», но хотел лишь указать на некоторую семантическую разницу между ними, чтобы объяснить, что русские слова не являются полной лексической «калькой» их греческих аналогов.

В Утвержденной грамоте 1598 года «Самодержавие» является самым общим и точным, а вместе с тем самым ярким и образным, духовно выразительным и богословски точным (и это, надеюсь, доказано будет ниже) для реалий русской действительности конца XVI столетия определением исторически более поздней политической, социальной и философской категории «Верховная Власть» или «Высшая Власть». Поэтому основная часть заглавия данного дипломного сочинения была сформулирована так: «Выражение идеи Самодержавия... в Утвержденной грамоте Московского Собора 1598 года». Заглавие определяет смысловую парадигму, природное свойство Самодержавной идеологии конца XVI столетия. То, что в понятиях этой эпохи Самодержавие гораздо выше, чем просто власть и даже Верховная Власть, Царская Власть - есть сущностная характеристика той государственной идеи, государственной идеологии, ее квинтэссенция.

21. Слово и термин «идеология» были изобретены Дестюттом де Траси в самом конце XVIII столетия, а получили первоначальное хождение с выходом его книги «Идеология как таковая» в 1801 году. Вместе с тем как понятие слово «идеология» менялось в значении на протяжении всего XIX века и устоялось в современном значении свода политических идей и девизов того или иного мiровоззренческого течения только в начале ХХ столетия.

И если в ревности не по разуму следовать прямолинейной логике употребления только тех понятий и терминов, которые существовали, скажем, на Руси конца XVI века, то и само сочинение пришлось бы реализовывать на языке эпохи, и собственно исследования никакого бы не получилось. Во всяком случае, подобный подвиг не соответствует мере моих скромных способностей и филологических знаний.

22. Например, подобный «анахронизм» в употреблении политической терминологии стал характерен для А.И.Немировского (Немировский А.И., Ильинская Л.С. Время Августа: политика и культура // Немировский А.И., Ильинская Л.С., Уколова В.И. Античность: история и культура. М., 1994). И хотя ученый преследовал несколько иную цель, желая вызвать у читателей неприязнь к личности Первого Римского Императора по ассоциации с идеологией, пропагандой и агитацией «брежневской» или «сталинской» эпохи, он все же верно отобразил место идеологии, пропаганды и агитации в политической жизни Древнего Рима эпохи Императора Августа.

23. В первую очередь я имею в виду их совместную работу: Живов В.М., Успенский Б.А. Царь и Бог. Семиотические аспекты сакрализации Монарха в России // Языки культуры и проблема переводимости. М., 1987. С. 47-153.

24. Шапошник В.В. Церковно-Государственные отношения в России в 30-80-е годы XVI века. СПб.: Издательство СПбГУ, 2006. С. 433-540.

25. Андреева Л.А. Сакрализация власти в истории христианской цивилизации. Латинский Запад и православный Восток. М.: Научно-издательский центр «Ладомир», 2007. В выходных данных этой книги обозначено «Научное издание». Но никаких указаний на научных рецензентов и на какую-либо действительно научную организацию нет. Вместе с тем указано, что книга издана при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России». Главная «идея» Л.А.Андреевой - показать, что на Западе был реализован «догмат наместничества Христа на земле» через Римских Пап, а на Православном Востоке якобы этот же «догмат» был реализован во власти Византийских Императоров и потом Русских Царей. Тема в книге не была раскрыта, потому что неверна была сама постановка вопроса.

26. Русская социально-политическая мысль от Х - начала ХХ века от Киевской Руси до Московского Царства. Учебно-методическое пособие. Часть первая. История политических учений России X-XVII веков. К 250-летию Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова и Философского факультета. М., 2005.

27. Тихон (Шевкунов), Архимандрит. Гибель Империи. Византийский урок. М.: ЭКСМО, 2008.

28. Боханов А.Н. Самодержавие. Идея Царской Власти. М., Русское Слово, 2002. 352 с. С момента знакомства с этой книгой в начале 2003 года мне стало понятно, что Александр Николаевич Боханов совершил принципиально новый шаг в русской науке и по исследованию этой темы, и в детальном формулировании многообразного содержания самого понятия «Самодержавия». Свой первоначальный восторг я выразил в несколько поспешно написанной рецензии, опубликованной сначала в газете «Десятина», а потом повторенной на сайте «Русская Линия» - «Чудо Русской Истории».

Через несколько лет у А.Н.Боханова вышла историческая монография «Царь Иоанн Васильевич Грозный» (М.: ВЕЧЕ, 2008. 345 с.), в которой историсофские и идеологические теоретические разработки научного трактата «Самодержавие. Идея Царской Власти» были воплощены в историографическом труде о Первом Российском Царе.

29. Фроянов И.Я. Драма русской истории: на пути к Опричнине. М., 2007. 15 Июня 2011 года на историческом семинаре в Александро-Невской Лавре Игорь Яковлевич Фроянов прочитал интереснейший доклад об этапах развития идеи и практики Самодержавия на Руси от древнейших времен до начала ХХ столетия.

30. ААЭ. Т. II. С. 41. Выделено мною. - Л.Б.

31. А может быть, и требует. «Утверждение» этимологически восходит к понятию «твердь», имеющему космологическое значение в Книге Бытия. При этом там понятие «твердь» вовсе не означает что-то твёрдое, жёсткое, косное, а означает высшее установление, так, например, в Шестодневе о тверди говорится в связи с небесными водами. Древнерусская и церковнославянская буква «Т» называется «Твердо». Генетически она через греческий и коптский алфавиты восходит к 22-й последней букве древнееврейского алфавита «Тав». Есть и некое созвучие в именах букв «Тав» и «Твердо», хотя говорить об этимологической взаимосвязи имён этих букв пока преждевременно. В подлинной древнееврейской, Моисеевой, Синайской традиции, а не в современном халдейско-массаретском варианте начертания, буква «Тав» изображается как прямостоящий Крест - +. Глубокий духовный символизм буквы «Тав-Крест» раскрывается, когда мы обращаемся к Апокалиптическому свидетельству Иисуса Христа о Себе: Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет, Вседержитель... Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний.. (Откр. 1, 8; 1, 10; 2, 8; 21, 6; 22, 13)...В Греческом Языке буква «Омега» символизирует лишь конец - последнюю букву греческого алфавита. Но на Арамейском Языке Иисус Христос говорил бы: Я есмь Алеф и Тав, начало и конец... То есть Крест! Поэтому определение «Утвержденная» по отношению к грамоте, кроме характеристики наивысшего Установления, несет в себе скрытый глубокий духовно-мистический смысл.

32. Достаточно подробно проблему определения «Земский» относительно Государственно-Церковных совещаний второй половины XVI и почти всего XVII века я разбирал в курсовом сочинении «Влияние славянофилов на социально-политическую терминологию. Значение А.С.Хомякова и К.С.Аксакова в формировании идейного содержания социально-политического термина «Земский Собор»» (2005). Здесь лишь кратко отмечу суть проблемы. Формула «Земский Собор» позднейшего происхождения, оно не встречается в соборных документах и летописных свидетельствах XVI-XVII веков. Вероятнее всего, оно было изобретено А.С.Хомяковым по аналогии с германскими местными собраниями - Ландтагами, с использованием древнерусского определения «земский» относительно «земских изб», «земского двора» и наименования управляющего органа на исходе Смуты в начале XVII веков «Совет всея Земли». Но совещательные мероприятия XVI-XVII веков с участием Освященного Собора в отличие от германских Ландтагов имели не местное, региональное, а общероссийское значение. Им могло формально соответствовать общегерманское Имперское собрание - «Рейхстаг», но его этимология никак не согласуется с искусственно привязанным к российскому мероприятию определением «Земский». «Хомяковское» словосочетание «Земский Собор» было введено в более широкий историко-публицистический оборот К.С.Аксаковым. В результате журнальной полемики К.С.Аксакова и С.М.Соловьева это словосочетание, в конце концов, проникло и в научный оборот и основательно прижилось там. Я ничего не имею против бытования в науке этого условного термина «Земский Собор». Если бы предметом моего исследования не была идеология этих мероприятий и учреждений, я бы без особых оговорок и специальных усилий пользовался этим широко принятым условным понятием, но поскольку именно в идеологическом отношении оно грубо искажает смысл этих мероприятий и учреждений, их характер и их цели, то я был вынужден обозначить дистанцию между условным научным понятием «Земский Собор» и предметом моего исследования.

33. Археографический Ежегодник за 1968 год. М.: Наука, 1970. С. 127-141.

34. По этому списку утвержденная грамота 1598 г. издана в ААЭ. - Примечание С.П.Мордовиной.

35. Кушева Е.Н. Из истории публицистики смутного времени XVII в. // Ученые записки Саратовского государственного университета. Т. 5. Саратов, 1926. С. 33 и др. - Примечание С.П.Мордовиной.

36. Подробные описания см.: Буганов В.И. Разрядные книги последней четверти XV - начала XVII в. М., 1962. С. 63; Музейное собрание отдела рукописей ГБЛ. Т. I. М., 1961. № 737. С. 58. - Примечание С.П.Мордовиной.

37. Для удобства изложения в дальнейшем мы будем говорить лишь о трех списках грамоты (Н, С и П), так как М - поздняя копия Н. - Примечание С.П.Мордовиной.

38. Мордовина С.П. К истории Утвержденной Грамоты 1598 г. // Археографический Ежегодник за 1968 год. М.: Наука, 1970. С. 128-129.

39. ДРВ. Часть VII. М., 1788. С. 36.

40. ААЭ. Т. II. С. 16; ДРВ. Ч. VII. С. 36-37.

41. ААЭ. Т. II. С. 16.

42. ДРВ. Ч. VII. С. 37.

43. ДРВ. Ч. VII. С. 37.

44. ААЭ. Т. II. С. 17-19.

45. ДРВ. Ч. VII. С. 38-39.

46. ААЭ. Т. II. С. 19.

47. ААЭ. Т. II. С. 20-21.

48. ААЭ. Т. II. С. 21.

49. ААЭ. Т. II. С. 21-23.

50. ААЭ. Т. II. С. 24.

51. ААЭ. Т. II. С. 25.

52. ААЭ. Т. II. С. 27.

53. ААЭ. Т. II. С. 28.

54. ААЭ. Т. II. С. 30.

55. ААЭ. Т. II. С. 35.

56. ААЭ. Т. II. С. 37.

57. ААЭ. Т. II. С. 37.