Художник: Джейн Дайер
– Я читала ваши статьи. И когда это случилось с моим сыном, я хотела обо всем вам рассказать. В соцсетях, например. Но что-то меня останавливало. Я думала: «Зачем я буду навязываться?». И решила для себя, если когда-нибудь судьба сведет с вами, я буду считать это знаком, что мне стоит поделиться тем, что со мной произошло, – говорила мне Ксения.
Мы встретились в Оптиной пустыни – в этот мой майский приезд. Я шла по монастырю и вдруг увидела девушку, которая приветливо на меня смотрела.
– Мы с вами знакомы? – спросила я.
Собственно, так и познакомились.
И Ксения рассказала мне свою историю…
Мы обменялись телефонами. Я спрашивала ее еще и еще. Она присылала мне голосовые сообщения, я слушала и удивлялась.
Мужа встретила в пятнадцать лет
Конечно, меня потрясла сама история. Но и не только она. Ксения говорила, а я понимала, что сейчас, вот в эту минуту, через эту молодую совсем девушку (я еще тогда подумала: «Как можно быть такой юной и такой мудрой?»), Господь отвечает на многие мои собственные к Нему вопросы. Но когда Бог что-то хочет сказать человеку, Он может сделать это через кого угодно: через старца, просто священника, обычного мирянина, ребенка и чужую жизнь.
– Хотя это всё не так значимо, – говорила при этом Ксения. – Бывают судьбы более тяжелые. Это скорее мой путь к Богу.
…Мужа своего Ксения встретила очень рано, в пятнадцать лет. В Оптиной я тоже его видела.
– Уже тогда мне очень хотелось выйти замуж, – рассказывала она. – Но не потому, что у меня какие-то плохие родители. Принято считать, что ранние браки – это потому, что дети хотят вырваться на волю. Наоборот, мне в нашей семье было очень тепло. Нас у родителей четверо, и они растили нас в любви и вере. У меня очень близкие отношения с папой. Именно поэтому я хотела построить свою, такую же счастливую семью.
Но общение в своей подростковой среде Ксении не нравилось. Ей казалось, что оно ни к чему не ведет.
– Это всё было очень вольно и для меня бессмысленно. Парни и девушки что-то друг другу обещают, на следующий день забирают свои слова обратно…
Однажды в интернете Ксения познакомилась с молодым человеком. Он был на восемь лет ее старше, но они сразу нашли общий язык.
– Мы много общались, много чего обсуждали: как мы видим жизнь, семейные отношения. И так само сложилось, что вектор у нас сразу лежал в эту сторону. Но понятно, что, когда мне было пятнадцать лет, расписаться мы не могли. Однако спустя год психологически мы уже готовы были это сделать. Муж до нашего знакомства переболел раком крови. И очень серьезно относился и к своей жизни, и к созданию семьи.
Не принимать жизнь, которая не по твоим правилам
Когда Ксении исполнилось шестнадцать, они, чтобы заключить брак, пытались сделать процедуру эмансипации. Это когда молодой человек досрочно получает все права совершеннолетнего. Но потом она узнала, что можно, оказывается, расписаться с шестнадцати лет и без всех этих бюрократических моментов. И даже без беременности. Нужно заявление от родителей.
– Папа с мамой подали заявку (они мне доверяли и меня поддерживали), и им пришел положительный ответ. Мы эту бумажку подали в загс и в обычном порядке расписались. Ему было 24, мне – 16. Так что моя семейная жизнь началась рано. И когда в 21 год я родила сына, для меня это было совсем не рано. Я ждала его пять лет.
Первая беременность наступила, когда Ксении было восемнадцать.
– Мы очень хотели ребенка. Мы купили пинеточки. Мы хотели не просто словами рассказать родителям, а чтобы всё было красиво, как в кино. Чтобы они открыли эту коробочку и сами всё поняли. И ни у кого не было даже мысли, что что-то может пойти не так. У моей мамы четыре беременности, четверо родов, четверо детей. И никогда не было никаких проблем.
Тогда они семьей были на даче. И прямо там у нее началось кровотечение и случился выкидыш.
Потом врачи сказали, что они с мужем полностью здоровы. Это просто случайный генетический сбой, естественный отбор. Что-то пошло не так, и организм сам всё решил. Такое случается, и ничего в этом страшного нет.
– Но для меня это был очень серьезный удар, – признавалась Ксения. – Я уже готовилась стать молодой мамой, представляла себя с коляской. И была совершенно не готова к такому повороту. Знаете, такой юношеский максимализм: ты в мечтах выстроил всю свою жизнь, всё решил, всё распланировал. И не предполагаешь, что твой план будет кто-то менять. Ты не понимаешь, почему ты не можешь жить свою жизнь так, как тебе хочется. Ты не то что в стадии неприятия – ты даже не собираешься принимать эту жизнь, если она не по твоим правилам.
«Внутри тебя появляется дыра»
На какое-то время Ксения выпала из этой новой, непонятной для нее жизни. Она вообще как будто бы и не жила, а только… хотела забеременеть.
– Я существовала только этой навязчивой идеей, – вспоминала она. – Ничего, что не было связано с беременностью, меня не радовало. Муж тоже очень ждал и хотел ребенка. Но, в отличие от меня, он спокойный и терпеливый человек. Хотя после того выкидыша плакал.
В какой-то момент Ксении показалось, что она смирилась с тем, что происходит. Ну как – смирилась? Она просто начала жить не прошлым (тем, что случилось), а будущим. Опять – придуманным ей самой.
– Я жила с мыслью, что скоро опять забеременею, и будет всё, как я хочу. Но этого не происходило. Год, полтора… И те, кто хочет забеременеть, а у них не получается, сейчас меня поймут. Тебе кажется, что весь мир беременный и с ляльками. Только ты – несчастный и одинокий. Внутри тебя появляется дыра. Я была уверена, что эта дыра заполняется детьми. Рожаешь ребенка – и жизнь начинает играть другими красками.
Дыра заполняется их светом.
Знакомые в храме, которые знали об этих ее метаниях, рассказали, что в Костроме есть икона Божией Матери «Феодоровская». Что перед ней молятся о даровании ребенка. И многим бездетным семьям Пречистая помогла. Они с мужем поехали.
– Но не как паломники, а скорее как обычные туристы, – рассказывала Ксения. – Прошлись по всем монастырям. Конечно, я просила Господа мне помочь. Но нельзя сказать, что я вопила к Богу, вымаливала себе ребенка. Я приехала туда с такой нагловатой просьбой: «Дай!.. Я хочу ребенка! Ну дай мне его! Я что-то плохое разве хочу? Нет? Ну тогда дай!».
Когда они вернулись домой, ее стали посещать мысли, что дети даются не всем. Но их можно взять из детского дома. Это тоже материнство.
– Я тогда не была погружена в атмосферу приемного родительства. Не знала, что этот мир намного более сложно устроен, чем воспитание своих детей. Но это тоже вариант развития событий. Тогда у нас не было своего жилья, и я сказала себе: «Хочешь ребенка – работай! Чтобы появилось свое жилье». И в тот момент я немного смирилась с тем, что вообще-то женщина может никогда не родить. И буквально через месяц после принятия этой мысли мне стало легче. А через два месяца после того, как мы съездили в Кострому к Феодоровской иконе, я забеременела.
«Не ради живого ребенка»
Радость и счастье тогда переполняли всю семью – Ксению, ее мужа, их родителей, родных. Мечта сбылась.
– Но спустя несколько недель я вдруг начала бояться, что у меня будет замершая беременность, – рассказывала она. – Не просто переживать, как любая беременная женщина. А я не могла не думать об этом. Это была навязчивая идея.
Муж успокаивал, говорил, что всё будет хорошо, это просто какие-то страхи, которые ничего под собой не имеют.
– Но мне кажется, что Господь как-то постепенно готовит нас к тяжелым событиям, – говорила Ксения.
Несколько раз подряд с интервалом в три-четыре дня она сдавала кровь на ХГЧ. Сначала всё было хорошо. Но потом оказалось, что беременность и правда замерла.
– И выяснилось, что ребенок замер в тот день, когда мне в голову начали приходить эти мысли… Потом случилось очень много событий. Муж попал в аварию на мотоцикле. Я к нему ездила. Перед этим мы с маленькими племянницами были в очень тяжелом отпуске. Они болели ротавирусом… Ну и так далее. Это всё помогло мне отвлечься. Я не лежала ни в каких больницах, не делала никаких чисток. Была на связи с православным гинекологом. Конечно, это был рисковый шаг. Потому что у меня могло пойти воспаление. Но мне было настолько морально плохо, что я об этом даже не думала. Просто ходила и ждала, когда у меня сам начнется выкидыш. Он был серьезный, со схватками. Муж видел, как это больно, и был в ужасе. Раньше я думала, что пойду на роды вместе с ним. Чтобы он меня поддерживал. Но когда я увидела в его глазах этот страх за любимого человека, безысходность из-за того, что он ничем не может мне помочь, я позвонила врачу и спросила, что я могу сделать, чтобы облегчить вот эти схватки. Не ради себя, ради него. Мужу было еще больнее, чем мне. Хотя и мне, конечно, было очень больно. Потому что всё это происходило не ради живого ребенка. А ради ребенка, который уже умер. И эта боль была сильнее, чем физическая… Врач сказала ничего не трогать. И что даже можно еще и вколоть окситоцин. Чтобы наверняка всё оттуда вышло. И не пришлось делать никаких чисток.
«Не имеет смысла марать карточку»
Прошел примерно месяц. Был август, Успенский пост. Ксения вдруг почувствовала себя нехорошо. Однажды в магазине ей стало вообще плохо. Списывала на усталость, на постную еду. На осложнения после выкидыша. Сдала ХГЧ, чтобы проверить, нет ли воспаления. Результат пришел – 32 000.
– Я была, мягко говоря, удивлена. Почитала, что воспаление таких цифр дать не может. Оказалось, что в суматохе всех этих событий единственная близость, которая у нас с мужем была, дала беременность. Врачи мне не сказали о строгом предохранении после выкидыша – и вот результат.
Когда Ксения пошла на первое УЗИ, ребенку в животе было девять недель. Ребенок был жив, но, наученная горьким опытом, никаких иллюзий она уже не питала.
– В двенадцать недель мы пошли на УЗИ вместе с мужем. И врач был удивлен нашими лицами. Думал, что мы очень хотим узнать пол, что-то такое. Он начал объяснять, что слишком рано, нужно чуть-чуть подождать. А единственный вопрос, который нас волновал: «Жив ли ребенок?» – «Да, жив. Всё хорошо». Я была настолько поражена, что прямо там, на УЗИ, у меня образовался тонус. И я увидела, как мой ребенок, пинает этот тонус ногой.
Когда Ксения отправилась становиться на учет, районный гинеколог была очень недовольна. Сильно ругалась, что, мол, после выкидыша минимум полгода нельзя беременеть. Это всё будет иметь ужасные последствия…
– Я всё это выслушала, она мне что-то написала, и я ушла, – рассказывала Ксения. – Я была уверена, что меня поставили на учет. Но когда я в следующий раз пришла, оказалось, что запись о том моем приходе есть, а записи о беременности нет.
Тогда врач на словах мне сказала, что ребенок не жилец и нельзя так бездумно подходить к планированию семьи. У меня и так две предыдущие здоровые как бы беременности закончились плачевно. А эта, построенная ни на чем, вообще не имеет ни одного шанса. Настолько ни одного, что, видимо, не имеет даже смысла марать ей карточку. Но сейчас срок был гораздо больше, и мне ее все же завели.
Море крови
Беременность протекала хорошо. Единственное, плацента была чуть низковата, но плюс-минус в пределах нормы.
– А потом мне приснился сон, – вспоминала Ксения. – Очень много крови! Проснулась, говорю мужу: «Мне снится кровь!» – «Ой, забудь». – «Ты не понимаешь…». У меня была дикая боязнь крови! Потому что сразу возникала ассоциация с прерванной беременностью. С выкидышами. Там, во сне, было просто море крови! А в 30 недель я проснулась от того, что было мокро.
Я думала, что воды потекли. А это была кровь! Ее было так много, что она доходила до волос на голове!
Вызвали скорую, Ксению повезли в больницу. Она думала, что ребенка достанут сразу. Но понимала, что на этом сроке у него может быть потом глубокая инвалидность.
– Но мне тогда было всё равно, лишь бы он остался жив. Да я и не циклилась на плохом. Думала, что это уже жизнь, это уже ребенок, он живой, не клеточка, которую не спасти. Всё будет хорошо!.. Был консилиум врачей, которые мне объяснили, что у меня полное предлежание. Это значит, что плацента полностью лежит внизу, закрывая проход. Ребенок не может вылезти сам. Но самое главное – она вросла. Матка расширяется и растет. Растет плод. А плацента – нет. И в том месте, где она приросла, происходит разрыв. Это и вызывает кровотечения. Правда, это абсолютно не больно. И плохо, что не больно. Потому что кровотечения начинаются в основном во сне. Ты просыпаешься не от боли, а от того, что тебе мокро. А если ты вдруг не проснешься, погибнешь вместе с ребенком.
Ксению привезли в палату и сказали:
– Лежи! Пластом! Даже в туалет нельзя вставать!
– И я лежала! Потому что видела, как девочки вставали и теряли детей. Я была благодарна Богу за то, что Он дал мне возможность вылежать своего ребенка, спасти его своим лежанием. Это был лучший вариант, чем вытащить в 30 недель. Я восприняла это не как крест, а как возможность, за которую надо ухватиться и держаться двумя руками и двумя ногами.
Пока Ксения лежала, перед ее глазами проходили разные истории. Она поняла, что те, у кого было всё не так страшно, не такие большие проблемы, не готовы ради беременности чем-то поступаться. Они уверены, что и так может быть всё хорошо.
И только когда человек сталкивается с серьезной бедой, понимает, что всё это может иметь серьезные последствия, он готов на всё, на любые жертвы.
«Счастливую жизнь мне никто не обещал»
Каждый день к Ксении приходили врачи и повторяли одно и то же:
– Вы можете умереть. Каждую ночь вы можете умереть. Пожалуйста, лежите и не нервничайте.
Она лежала… Ей постоянно делали капельницы, у нее посинели руки, было больно, она плакала, но терпела. Но всё равно до конца не могла поверить, что рискует умереть. Вот так, прямо сейчас.
– Мне только исполнился двадцать один год. И я не могла переварить эти слова внутри себя. Неужели на этом может всё закончиться? У меня впереди должна быть яркая, насыщенная жизнь!
Конечно, я верю в Бога. В то, что будет что-то после смерти. Но это будет не сейчас, а потом. Это будет с совсем другим человеком. Который проживет много-много счастливых лет. Вырастит детей, воспитает, понянчит внуков. И только потом начнет готовиться к встрече с Господом. А что будет со мной, если я в свои двадцать один окажусь перед Ним? Что я ему скажу? «Господи! Я не готова встать перед Тобой. Мне просто нечего Тебе сказать! Я готовилась встретиться с Тобой, но попозже!..» Я просто не верила, что такое может быть.
Ксения лежала, не вставая, шесть недель. Это было тяжело и физически, и морально. Но ее поддерживал муж. Приходил, ухаживал, выносил утки…
– Но главное – с этой мыслью, что могу умереть, я переспала много ночей. И я поняла, что ту счастливую жизнь, которую я сама себе придумала, мне никто не обещал. И тем более Господь. «Завтрашний день никому не обещан», – сказал Клинт Иствуд.
«Никому» – не в смысле каким-то героям. «Никому» – это всем, включая тебя. Сегодня ты жив, а завтрашний день тебе еще никто не подарил.
И завтра тебя уже может не быть. Как же остро ты начинаешь чувствовать каждый день! Ложась спать и читая вечерние молитвы, ты начинаешь серьезно воспринимать, что Господь может тебя забрать. Возможно, сейчас ты в последний раз Ему молишься. А завтра уже предстанешь перед Ним. Ни в один момент жизни – ни до, ни после – я не могла так осознанно прочитать эти слова молитвы. Потому что, когда размеренная жизнь тебя засасывает, ты опять немножко начинаешь в это не верить. Ты понимаешь, что это случится нескоро. Или скоро. Но не прямо же сейчас. Хотя, опять же, кто нам обещал, что не прямо сейчас?
«Твое тело кинут на каталку и увезут»
Не все родственники Ксении знали о таком сложном течении ее беременности. Не был в курсе и двоюродный брат.
– Он человек верующий, но нельзя сказать, что сильно воцерковленный, – рассказывала она. – Но однажды ему в голову пришла даже не мысль, а какая-то навязчивая идея – после работы как можно быстрее поехать в Покровский монастырь и подать за меня, беременную, прошение Матронушке. Чтобы в этот же день там за меня начали молится. Я об этом узнала, только когда выписалась из больницы. Бабушка наша рассказала, что он ей позвонил, был очень обеспокоен, сказал, что откладывать нельзя, нужно срочно подать.
Через два часа после того, как брат Ксении подал записки, ее повезли оперировать. Больше откладывать правда было нельзя.
– Во время кесарева у меня онемело всё вплоть до шеи, – вспоминала она. Я не чувствовала рук, вообще – себя. Полностью! Мне сложно было глотать и дышать. Но я думала, что это надо просто переждать. Что я рожу ребенка, и дальше с ним всё будет хорошо. И когда его вытащили, показали мне и унесли, я выдохнула и подумала, что самое страшное закончилось. Можно расслабиться. В этот момент прибежала молодая перепуганная акушерка: «Ваш сын перестал дышать! Но мы попробуем донести его до реанимации!». И меня накрыли панические атаки. Мне хотелось кричать, а я не могла. Я даже дышать не могла нормально. Это чувство перенесло меня в какое-то небытие. В какой-то ад. Где ты не чувствуешь своего тела, но чувствуешь душевную боль. Ты хочешь кричать и не можешь. И эта боль внутри разрывает тебя. Я просила меня выключить, но мне сказали, что на этом этапе нельзя. Когда операция закончилась, я вся была в белых бинтах, в белых компрессионных чулках. Все они были в крови, и меня, как труп, перекинули на каталку и повезли в реанимацию.
Страшно было смотреть на себя со стороны. Ты слышишь звон каталки, видишь тело в крови… И в этот момент я еще острее ощутила, что значит – умереть. Твое тело, которое ты холишь, лелеешь и мажешь кремами, вот так замотают, кинут на каталку и увезут, только уже не в реанимацию. Как некоторые говорят, что они умирают, у них вылетает душа, и они как бы смотрят на себя со стороны. Так и у меня. Это мое тело, но я его совсем не чувствую.
«Ты не понимаешь, зачем эта боль»
Ксению привезли в реанимацию. Она пыталась хоть что-то узнать о своем сыне. Но никакой информации ей не дали. Сказали – ждать до утра.
– Это было очень тяжелое время. Несколько часов, когда я не знала, жив мой ребенок или нет. Утром сказали – жив.
Оказалось, что после родов, которые произошли на тридцать шестой неделе, у мальчика легкие сначала открылись, а потом сами закрылись.
Когда Ксению перевезли в обычную палату, она сразу пошла к ребенку.
– Ну как «пошла». Поползла… Там я стояла, и меня поддерживал муж. Наверное, я испытывала то, что испытывают все мамы, попадая в детскую реанимацию к своему ребенку. И повторяла себе: «Ни о чем не думай, ни о чем не думай. Смотри на него и ни о чем не думай». Потому что, как только я начинала думать, я начинала плакать. У меня напрягались мышцы в животе, а это очень больно после операции.
Через два дня выяснилось, что у малыша большие проблемы с мочеточником.
– «Всё! Увозим!» – сказали мне. Как в старом советском фильме. Завернули в одеяло и увезли в Филатовскую больницу. Под «куполом», потому что он был недоношенным. И врачи все удивлялись, как я лежала нон-стоп в больнице шесть недель, и мне не говорили, что у него такая серьезная врожденная патология.
У Ксении пошло молоко. Странно, что после такой тяжелой операции оно вообще сохранилось. Несколько суток она расцеживалась, у нее начался лактостаз.
– И наступил очередной ад. Когда рядом с тобой ребенок, ты знаешь, ради чего это мучение. А когда ты одна, ты вообще не понимаешь, зачем это всё. Вся эта боль. От тяжелейшей операции, сокращения матки, от лактостаза. Все вокруг с детьми, а ты – нет! И ходишь, как зомби, по этому медучреждению. И если ты не умеешь молиться, то погружаешься в какой-то вакуум, где никто не может облегчить твою боль.
Потом это всё переросло в послеродовую депрессию, которая длилась около года.
«Господи! Я без Тебя не могу!»
А тогда из больницы Ксения звонила близким людям и просила:
– Скажите, что этот ад закончится, что будет легче.
– Легче уже не будет, потому что ты стала мамой.
– Я не знаю, почему они так говорили. Но я поняла, что нельзя у людей забирать надежду. Нельзя говорить им страшные вещи. Вы не представляете, на каком краю может стоять человек, в каком чудовищном состоянии он может находиться. И, возможно, то, что вы сейчас ему скажете, будет последним в его жизни. Он хочет зацепиться за твои слова, как за последнюю возможность, увидеть что-то хорошее, а ты его топишь. После таких слов я готова была выйти в окно. Единственное, что меня останавливало, – это отсутствие ручек на окнах. А в нашем крыле их не было вообще. Хотя я очень жизнерадостный человек. Но мне казалось, что меня окутала какая-то темнота.
Где-то через сутки из этой темноты она смогла крикнуть Богу:
– Господи, я одна! Тут – в своей душе! Встреться со мной! Я без Тебя не могу! Я не нахожу в себе сил, чтобы просто дальше жить.
И это было для нее как глоток воды…
…Прошло время, Ксению выписали. Лучше стало и сыну. Она забрала его домой. Но потом они еще много раз лежали в Филатовской больнице. Любое воспаление давало пиелонефрит, и нужно было откачивать гной из мочеиспускательной системы. Дважды ребенок был при смерти, но его удавалось стабилизировать.
– В больнице я видела всех перерезанных деток. И это тоже очень отложилось и в памяти, и в сердце. Моего сына тоже хотели оперировать, но мудрая врач сказала, что у нас высокий папа. Ребенок вытянется, и, возможно, всё само собой пройдет. Так и случилось. Интересно, что недавно он нашел в моем телефоне ее номер и записал голосовое сообщение: «Привет! Ты кто?». Никогда так не делал, а тут нажал именно на нее – доктора, которая его спасла. Я сказала: «А давай запишем слова благодарности». Она была очень рада.
«Чудеса действительно случаются»
Эти события стали новым шагом на пути Ксении к Богу. Хотя она и так с детства верила в Него.
– Есть две истории, которые поддерживали мою детскую веру, – рассказывала она. – Первая случилась, когда еще в дошкольном возрасте я сильно заболела каким-то ротавирусом. Все пошли в церковь на праздник. Не помню на какой. Было тепло, но точно не Пасха. А я не пошла, осталась с папой. В какой-то момент я поняла, что не хочу сидеть дома, а тоже хочу в храм. Меня отговаривали, но ничего не могли поделать. У меня всё время была рвота – дома, пока я собиралась, на улице, пока я шла. Мне было очень плохо, но я стояла на своем! А когда я пришла на наше подворье Оптиной пустыни и села во дворе, мне вдруг стало хорошо. Я просидела остаток службы и после этого пошла домой кушать торт. У меня спала температура, и я выздоровела… А вторая – когда в подростковом возрасте мне было стыдно рассказать на исповеди какой-то грех. Я всё назвала, а его нет. Не смогла. И подумала: «Ну никто же всё равно не узнает». Причастилась, и меня сразу вырвало – прямо там, в храме. С тех пор я очень серьезно к этому отношусь. Мне Господь Сам показал, что значит недостойно подходить к Чаше.
Сейчас Ксения в очередной раз убедилась, что чудеса действительно случаются.
– Мы как-то стояли со свекровью возле церкви, и я ей рассказала, что мой двоюродный брат тогда помчался подавать Матронушке прошение. И она, человек на тот момент недавно крещеный, верующий, но не воцерковленный, сказала, что, когда мой муж болел лейкозом, именно Матронушка и спасла его. Я удивилась, начала расспрашивать. Оказалось, что, когда у него был рак крови, она молилась этой святой. И, с ее слов, Матрона приходила к ней, как живая. И разговаривала с ней. Она спасла мужа и потом сама пришла в нашу жизнь, чтобы спасти сына. Не мы выбираем святых, а они нас выбирают.
После больницы Ксения читала православную литературу и, помня ту свою темноту, специально выискивала в ней какие-то добрые, поддерживающие высказывания святых, которые могли бы помочь ей не унывать. Она даже создала большой файл, куда их записывала.
– Я так сильно погрузилась в это всё, что наш духовник, который нас венчал, сказал, чтобы я ничего не читала, кроме детских сказок. Потому что мне попадались преимущественно книги монашествующих, каких-то отшельников. И это не просто вгоняло меня в депрессию, а нагоняло какой-то ужас. И я выискивала что-то жизнеутверждающее…
«Я увидела себя истинную»
Но самым большим приобретением того периода Ксения считает то, что Господь показал ей ее душу такой, какая она есть – без прикрас и самолюбования.
– Я всегда упивалась своей правильностью, не явно, конечно, но где-то в глубине души. А тут я увидела себя истинную, такую слабую и беспринципную. Осознала всю свою гордость и скрытую «пользу» многих добрых дел, которые раньше казались бескорыстными. Ушло желание осуждать, захотелось сочувственно обнять весь мир.
Ксения начала заново перечитывать Евангелие.
– Потому что стало страшно умереть по-настоящему и встретиться с Богом. До этого Евангелие читала кусочками, а тут – от корки до корки весь Новый зовет. Было ощущение, что заново открыла для себя весь мир. Я читала взахлеб, без остановки. И увидела главный перекос в моем мироощущении. Я подсознательно считала, что эта земная жизнь – основная. А дальше что-то будет. А всё наоборот! Эта жизнь временная, а та – основная.
Для меня это было открытие. Я как будто расставила точки над «и». Совершенно по-другому стали для меня раскрываться давно привычные истины.
Она поняла, что Господь близко. Он всё видит, всё слышит. И Ему совсем несложно исполнить все наши желания. Он их и исполняет. Но потом оказывается, что это наше желание для нас самих – большая тяжесть.
– Мой сын начал выпрашивать себе сестренку, – рассказывала Ксения. – Где-то с полутора лет. Именно сестренку. Сначала жестами, потом – своими немногочисленными словами. Я ему сказала, что ждали мы его пять лет, и детей дает Господь. Поэтому, если он хочет сестренку, вот иконы, он может стоять и просить у Бога всё, что он хочет. И маленький ребенок часто стоял перед иконами и лепетал Богу о своих великих желаниях. Я забеременела очень просто, очень быстро. И когда это осознала, то вдруг поняла, что у меня совершенно другое отношение ко своей второй беременности.
В первый раз Ксения не просто хотела, а жаждала ребенка.
– Господи! Дай мне ребенка! У всех есть, я тоже хочу стать мамой! Хочу!
И Он дал ей то, что она требовала у Него.
– Сравнив, я поняла, что просимый крест – самый тяжелый. Я выпрашивала, мне Господь дал, это было тяжело.
Тут я не просила у Бога ничего, и это мне прямо насыпали в ладошки. Надо было только взять. Беременность у меня протекала легко. Я работала, я получала высшее образование. И операция у меня была плановая. Без проблем. Я лежала на операционном столе и думала: «Как же всё легко проходит!». Из реанимации записала мужу голосовое сообщение, что, если в следующий раз будет всё так же, я готова сюда вернуться рожать третьего и других детей.
«Господь щедрый, дает с лихвой!»
Когда Ксения носила второго ребенка, она молилась Богу со словами не «я хочу!», а «да будет воля Твоя».
– Потому что как я хочу – это слишком тяжело. И морально, и физически. Я говорила: «Господи, Ты знаешь больше о том, как должно быть. Если этой душе дано спастись, если это во благо ей и всем нам, пусть этот ребенок родится. А если нет – да будет воля Твоя…» И сейчас с дочкой всё немного легче, чем с сыном. Я смотрю на них и повторяю: «Это твоя воля, а это – воля Божия!» Мне кажется, что, если бы я не приставала: «Дай!» – Он бы дал мне моего сына, когда я была бы готова. Но я была не готова. И Бог провел меня через все трудности, чтобы моя гордыня обломилась о них. Смягчилась. Чтобы я была готова к принятию жизни. И не сломала судьбу и душу моего ребенка. Потому что, когда я через всё это прошла, я поняла, что Господь исполнил всё, как я хотела.
В первый раз Ксения не только выпрашивала ребенка, но и хотела, чтобы беременность стала для нее таким периодом ничегонеделания.
– Чтобы законно лежать на диване, отдыхать, кушать фрукты и чтобы все окружающие и ты сама считали, что ты делаешь что-то важное. Ты вынашиваешь ребенка! Все бы вокруг меня ходили. Все бы мне помогали, а я бы лежала! Я никому это не говорила. Мне казалось, что эти мысли – такие… неприличные… Для такого правильного человека, как я. Я их не озвучивала, но имела в виду… И когда Господь меня на шесть недель положил, мне прямо в голову ударило: «Ты просила лежать и ничего не делать. Господь тебе это дал! А Господь щедрый, Он дает с лихвой. Ты можешь не просто дома лежать и ничего не делать. Ты можешь так лежать, чтобы тебя даже поднять никто не мог! Лежать пластом! Даже чтобы в туалет нельзя было сходить». И в такие моменты ты понимаешь, что ты – тот самый капризный ребенок у Бога, который не понимает, чего он хочет. Господь ведет тебя по жизни нормальным путем, правильным. А ты: «Нет! Хочу лежать и есть конфеты!» – «Ну – на, попробуй! Нравится? В смысле – не нравится? Ты же сама просила…» Я по жизни активный человек. И когда меня сейчас посещают идеи, что я устала и не хочу ничего делать, я вспоминаю это и то, что все наши мысли слышит Господь. И может дать просимое. И сразу беру все свои слова обратно. Нет! Лучше ходить и что-то делать до последнего, чем лежать и ничего не делать. Это намного тяжелее. Если бы я не просила, а Господь бы Сам меня положил, мне кажется, это было бы намного легче.
Горячая вера бывает тяжелой
А еще у Ксении давно было желание – встретиться с Богом. Внутри себя, в своей душе.
– Я всегда была верующим человеком, я говорила, но не было той горячности, когда ты веришь не умом, а сердцем. Так верит мой отец. Я спрашивала: «Папа, а как ты добился того, чтобы тебе не приходилось прикладывать усилий, чтобы это было прямо в твоем сердце? Чтобы Господь был близко, рядом, внутри тебя? Чтобы вера была не холодной, а горячей?» – «Это дар от Бога. Молись, и Господь тебе даст», – отвечал он. Я молилась, но я не знала, как тяжело это может даться – горячая вера. Это иногда бывает очень больно и очень тяжело… Но я понимаю, что я бы ни на йоту не изменилась бы и не стала смотреть по-другому на свою жизнь, не пройдя то, через что мне дано было пройти. И когда меня спрашивают знакомые, хотела бы я, чтобы у меня всего этого не было, а было так же легко, как у них, я понимаю, что нет. Я и так плохой человек. А была еще хуже. И я никогда не смогла бы посмотреть на свою жизнь под этом углом, не смогла бы ничего изменить в своем сердце, не случись того, что случилось. Этот опыт, который дал мне Господь, – неоценим. Я за него благодарна! Но как за какое-то лекарство. Оно не вкусное, оно горькое. Но оно вылечило какую-то мизерную часть меня. Слава Богу за это!
…Ксения закончила рассказывать… Я всё давно уже написала. Но перечитывала и перечитывала. Удивлялась, что совсем молодая девушка, женщина может быть так внимательна к себе. Так видеть Бога во всем… И находила новые и новые ответы на свои собственные вопросы.
А еще я вспоминала ее сына, которого видела в Оптиной. С какой нежностью она на него смотрела. Казалось даже – с благодарностью. За что? За тот урок? За то, что он есть? За любовь?.. Ничто внешне не напоминало тот тяжелый путь, который они прошли. И мне стало интересно… А вдруг ей не удалось бы доносить его до 36-ти недель? И это была бы действительно очень тяжелая инвалидность. Что бы делала она тогда?
– Как и все, ползали бы по реабилитациям. Своих детей не бросаем в любом случае. Если даже представить такое (что невозможно), родители не дали бы, оформили бы опеку на себя. Моей сестре говорили, что у ее не рожденного еще ребенка синдром Дауна. А у нее отрицательный резус, был резус-конфликт. При всяких проколах ребенок мог не выжить. Родители сразу сказали: «Если тебе будет тяжело, ты не сможешь, мы вырастим». Родилась здоровая девочка…
…Вот такая удивительная семья и такая чудесная встреча была у меня в Оптиной пустыни.
 иеромон.jpg)
