Источник: деловая газета ВЗГЛЯД
Среди вещей, которые наполняют меня старым, но все более сильным удивлением – страсть интеллигенции к революции. Как бурбоны, которые ничего не забыли и ничему не научились, представители креативного класса одними и теми же ртами кричат об ужасах советской власти и призывают к новым майданам. На их знаменах написано: «Это – совсем другое дело!» Диагноз этому состоянию – клинический идеализм. А вся история общественно-политической активности русской интеллигенции сводится к сюжету известной сказки А. С. Пушкина о рыбаке и рыбке.
«Да если бы теперь началось «что-нибудь», разве я бы стала хандрить? При одной мысли о возможности революции у меня крылья вырастают. Только не верится что-то. ...Можно жить без очень многого: без любви, без семьи, без «тёплого уголка». Жажду всего этого можно превозмочь. Но как примириться с мыслью, что революции не будет? Ведь только в ней и жизнь? ...Неужели эти улицы никогда не потеряют своего мирного вида? Неужели эти стёкла не зазвенят под камнями? Неужели всё кончено? ...Ничего не надо, ничего не жалко! Только бы началось», – писала Марина Цветаева в 1908 году. До Елабуги было еще далеко.
«Нет больше пороха в людях, устали они, измельчали, и не верю я, что эти самые, обыкновенные и довольные, могли бы воскресить революцию. Не такие творят, о нет!» – развивала свою мысль поэтесса. Но люди с порохом были. С винтовками, прокламациями и единственно верным учением. Участники трагедии смогли увидеть, как сбываются их мечты. Романтика переустройства мира обернулась реинкарнацией той же тупой бюрократической системы, только в куда более страшном изводе. Невыученные уроки истории всегда возвращаются. И старые песни о главном всегда одни и те же.
«Именно так я понимаю революцию – не как средство наполнения голодных желудков, а как горение за мечту, м. б., такую же призрачную и обманчивую, как дунайская фея», – объясняет Цветаева своему адресату. Желудки люди, мечтавшие тридцать лет назад о ста сортах колбас, уже наполнили – и взобрались на следующую ступень пирамиды Маслоу. Участники нынешнего фарса свято верят, что новая революция обойдется без кровавых костей в колесе. А может быть, просто готовятся к службе в очистке. Метаморфозы преображенских – ирония интеллигентской судьбы.
Шариковы духа, обвиняющие «кровавый режим» в эксплуатации советского стиля, переняли типично советское отношение к идеологическим оппонентам: кто не с нами, тот против нас. Им не нужна великая Россия, им нужны великие потрясения: пусть сильнее грянет буря! Стоит напомнить, что революция – самый надёжный способ превращения буревестников в пингвинов. Драматургия истории изъясняется чёрным юмором: в завязке о музыке революции мечтают поэты, а в финале её исполняет лагерный оркестр.
|
Забавно или симптоматично, что клинические идеалисты без всякого стеснения используют готтентотскую мораль. Скажем, прошлогодние погромы, которые совершались участниками движения BLM, одобрялись как выступления прогрессивных народных масс, а захват Капитолия «электоратом Трампа» был расценён практически как терроризм.
Кстати, бывший советник, а ныне непримиримый оппонент президента Путина Андрей Илларионов был мгновенно уволен из своей академической американской синекуры, как только сравнил этот эпизод с поджогом Рейхстага.
Свобода слова – она не для всех, а только для хозяев дискурса. Некий либеральный коллега упрекнул меня намедни в «Фейсбуке», что консерваторы злорадствуют по поводу краха либеральной идеи. Но этот крах вызывает у меня не злорадство, а глубокую скорбь. Это не беда, а вина «либералов», превративших эту идею в пародию. «Вы и убили-с», – как говорил Раскольникову Порфирий Петрович. Классические либеральные ценности никуда не делись, и я их по-прежнему разделяю. Проблема в том, что так называемые либералы давно исповедуют ценности большевистские.
Двойные стандарты сегодня – мера всех вещей. Можно говорить о самоопределении косовцев, но не дончан или басков. Можно протестовать против цензуры в России и банить президента США в социальных сетях. Можно возмущаться выборами в Белоруссии и люстрировать возмущающихся подтасовками их результатов в США. Майдан в Киеве или Москве – хорошо, а в Вашингтоне – плохо.
Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Многие десятилетия русским интеллигентам светило сквозь грозы солнце Свободы на Гудзоне, и вот оказалось, что основа американской демократии – двухпартийная система сдержек и противовесов – практически рухнула, перейдя к обслуживанию «прогрессивной» идеологии.
Знаете, сколько партий было в ГДР? Целых пять. Одна коммунистическая, две либеральных и две консервативных (одна из которых еще и христианская). На заборе может быть написано что угодно: к содержанию сарая это не обязано иметь даже косвенного отношения. Власть принадлежит тем, у кого власть. У нас жалуются на принижение роли четвертой власти? В США она уже стала главенствующей.
Но только разделением властей и их независимостью уже почти не пахнет. Перефразируя В. И. Ленина, настоящая демократия только тогда чего-нибудь стоит, когда умеет защищаться от демократии.
 кв.jpeg)
