Источник: деловая газета ВЗГЛЯД
С чего начинается Родина? Из чего складывается наше представление о России? Точнее, что влияет на него? Воспитание, опыт, книги, которые мы выбираем, люди, с которыми мы общаемся, система ценностей? Или на систему ценностей влияет представление о Родине? И из чего Родина для нас – со всеми ее плюсами и минусами – складывается? То, что для одних – минус, для других, возможно, плюс. Значит ли это, что у нас разные родины? Скорее, у нас разные системы ценностей.
И это проблема. Разумеется, люди не должны одинаково смотреть на одни и те же вещи. Они должны быть либералами и консерваторами, верующими и атеистами, лидерами и ведомыми, ханжами и вольнодумцами. Общество раскалывает не разница во взглядах, а когда разница во взглядах заставляет считать друг друга врагами: «всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит». (Мф, 12:25)
Когда начинаются разговоры о том, что нам нужна идеология, обычно подразумевается под ней именно система ценностей. Коммунистическая идеология, надо сказать, диктовала систему ценностей, которая в гуманистическом изводе была достаточно понятна и привлекательна. Проблема была в том, что само государство ей не соответствовало. Советские диссиденты всего-то и требовали, что соблюдения положений самой передовой советской Конституции.
Но как нам обустроить общую систему ценностей и что ее диктует? Лозунги вроде православия, самодержавия и народности, коммунизма или демократии? Система ценностей – двигатель экспансии, и это прекрасно понимали в Голливуде, который сумел сделать образ Америки привлекательным для всего мира. Американское кино смотрят даже те, кто ненавидит Америку. А потом покупают джинсы, идут в «Макдоналдс», пьют кока-колу и надевают пояс шахида.
Мифологические герои есть у каждой нации. А вот с реальными все куда хуже. Не в жизни – в общественном сознании. Речь о моделях поведения. Если сравнивать наши культуры, Америка показывала героя, который борется и побеждает вопреки всему, а Россия – который бесконечно во всем сомневается. Американскому герою сомнения не мешают действовать, а у русского и действия вызывают сомнения. Американская мечта – про то, что, изменив себя, можно изменить общество. А русская – что изменить общество достаточно для того, чтобы по поводу себя не париться.
Какая у нас модель социального поведения при столкновении с проблемой? Пойти митинговать – а когда митинг разогнали, затаить злобу и писать в Facebook про зверства режима. Я, разумеется, утрирую, но вряд ли кто-то не понял, что я имею в виду. Но могу пояснить. Кажется, с 1917 года мы исторически ориентировались на США, пытаясь и догнать их, и перегнать, и получить те же джинсы, и те же свободы.
Но как американцы добивались своих свобод, даже если с джинсами у них проблем не было? Когда свобод добились негры? Когда – геи? Когда закончилась эпоха маккартизма? Когда был отменен Кодекс Хейса? Когда покончили (и покончили ли) с мафией и коррупцией? С какими ограничениями свобод граждане США сталкиваются сейчас? И не надо говорить, что это – совсем другое дело.
Дело тут одно: человек перед интерфейсом государства. Если мы должны брать пример с «цивилизованного мира», давайте рассмотрим конкретные примеры. Нас учат свободным выборам те, кто мухлюют сами. Нас учат миру страны, которые разрушают целые государства. Нас учат гуманизму политики, жертвами гуманизма которых становятся сотни тысяч убитых, раненых и беженцев.
Если мы должны сравнить себя с гражданами других стран, давайте сравним. И окажется, что у всех нас примерно одинаковые проблемы, только вид с разных боков. Зарплаты, пенсии, медицина, СМИ, разного рода свободы и запреты, фобии и больные темы. «Патриоты» и «либералы», спецслужбы и гражданские активисты, националисты и мигранты, креативный класс и рабочая кость. Надежды на стабильность и страх перед завтрашним днем. Переписывание истории. Стыд и гордость.
Но в чем разница? В моделях поведения. В том, как мы привыкли вести себя в повседневной жизни. И дело не в том, какой имидж у нас складывается. За рубежом интерес к загадочной русской душе сменился настороженным восприятием опасного русского тела. В девяностых мы казались за границей потерявшими Родину жалкими неудачниками, объектами гуманитарной помощи, теперь – выглядим крутыми пацанами из девяностых. Спасибо пропаганде «свободного мира».
Но между экспортным имиджем русского человека и его отечественным вариантом – две большие разницы. Законодательница интеллектуальных мод, прогрессивная интеллигенция, представляет россиян терпилами, которые не желают сбрасывать с себя гнет самодержавия. То, что первое же топанье полицейского сапога заставляет ее саму разбегаться и привычно пережидать репрессии на кухнях, особо ее не смущает. И то, что простые соотечественники великими потрясениями сыты по горло, ее построений не колеблет.
Другое дело, что предками данная мудрость народная наставляет русского человека никому не верить. Что, впрочем, не мешает ему, как и любому другому гражданину земного шара, периодически увлекаться разными популистами. Проблема в том, что не очень верит он и в себя. Покуда не припрет. А тогда уж – помнит Вена, помнят Альпы и Дунай… Вопрос в том, как, чтоб быть сильнее, перевести эту энергию в мирное русло, не задействовав военный режим.
Любая страна репрезентирует себя через своих героев, через свои подвиги – мирные или военные, культурные или научные. Свои подонки могут служить источником ксенофобии, но, как ни странно, соревнование отрицательных качеств на показатели рейтинга народов в мировой цивилизации не особо влияет. Истории героев – основа и национального мифа, и культурной экспансии (что демонстрировал и Голливуд, и шедевры советского кино).
Герой – это необязательно про подвиг, но обязательно про модель поведения. Герой необязательно рискует жизнью, но обязательно рискует, делая выбор. Выбор ради созидания. Советская мобилизационная идеология была эффективна на авралах, но сдохла при переходе к мирному труду, потому что не соответствовала реальности. Мы нуждаемся в героизации обыденной жизни. Сегодня подвиг – это развитие. Шаг за шагом добиваться цели – соревнуясь с другими, узнавая других. На блюдечке с голубой каемочкой искомый результат никто никому не подносит.
Мы должны учиться рефлексировать. Взвешивать за и против. Отвечать за свой выбор, а не валить вину за него на власть или врагов народа. Учиться понимать чужую правду (понимать – не значит принимать: мы – разные, и это хорошо). Гражданское общество состоит не из хороших людей с хорошими лицами, которые за все хорошее и против всего плохого, а из мотивированных профессионалов, которые понимают, что общество нуждается в каждом. Хороший человек – это профессия, когда он помогает другим (например, волонтер).
Мотивированные люди хотят добиться конкретных результатов, изменить что-то в сфере своих компетенций. Так они меняют свою страну и отношение к ней – свое и чужое. Любое поколение – поколение героев. Но не каждое поколение об этом знает. Мы нуждаемся не в идеологии, а в пропаганде здорового образа интеллектуальной жизни. Счастье – это не когда тебя понимают, а когда понимают себя. Иногда нужно выйти не на площадь, а во двор, чтобы его почистить.
Когда на площадь ломятся толпы, а не одиночки, это не подвиг, а торжество стадного чувства. Мы должны понимать ценность индивидуального выбора. Людям свойственно рассказывать о своих достижениях. «Пропагандировать» их. Это можно считать хвастовством, а можно – передачей опыта. Человека, как и драматургического героя, создает цель. И судим мы о нем даже не по результату, а по истории его пути к этой цели. Мы должны рассказывать эти истории.
Герои советского кино служили нравственным ориентиром для поколений советских людей. И с точки зрения «человеческого материала» эти поколения были ничем не хуже нынешних или предыдущих. Точно так же американцев воспитывали их герои. Порождает ли общество героев или герои его создают – спор о курице и яйце. Первично то, что образы и опыт героев – реальных и литературных – живут в памяти людей. Чтобы народ знал своих героев, ему нужно о них рассказывать.
Вот задача сегодняшних кино, телевидения, журналистики. И эта задача – не в том, чтобы штамповать бравурные сопли. Хотим догнать и перегнать Америку там, где ее еще стоит догонять – в искусстве драматургии? Давайте смотреть на ее героев. Это не паяцы с деревянными мечами, истекающие клюквенным соком. Это не Силы Света. Это живые люди, выбирающие между добром и злом на каждом шагу. Они не всегда делают правильный выбор. Но всегда имеют ценностный ориентир.
Мы любим истории людей, бросившихся ради спасения других в огонь или воду, но они немногому учат нас – ведь в экстремальных ситуациях мы оказываемся редко. В жизни всегда есть место подвигу, но не всегда есть время. В истории, которая учит, на пути героя к цели оказываются не одно и не два препятствия. В такой истории мы не знаем, что выбрали бы и что должны были бы выбрать на его месте. Потому что не знаем, какой выбор хуже.
Хорошая история – не про выбор между хорошим и плохим, а про выбор цены, которую так или иначе придется заплатить за любое решение. Она не про то, что люди делятся на хороших и плохих, а про то, что они делятся на сильных и слабых, и что сила – не в кулаках, а в правде. Вот только правда у каждого – своя. Люди привыкли жить в мире, который описывается лозунгами. Но в таком мире они всегда будут на поводу у тех, кто громче их выкрикивает.
