Эта статья замышлялась как ответ на публикации женщины, которая была православной христианской, но потом прониклась идеями феминизма, и покинула Церковь, сочтя ее «патриархальной» и «мизогинной» (то есть враждебной к женщинам). В обоснование своей точки зрения она приводила критические высказывания о женщинах, которые можно найти в святоотеческих творениях – и, при желании, в Библии.
Но когда я начал исследовать эту проблему, оказалось, что феминистская критика Библии выдает ряд проблем, общих для критики христианства со стороны целого ряда движений. Для такого рода критики христианская цивилизация представляется источником многообразного угнетения; доминирующий в этой цивилизации тип – консервативный мужчина, (в Америке часто добавляют «белый»), глава семейства – является отвратительным тираном и насильником, а все его ценности нужны для того, чтобы обеспечивать его власть над остальными – женщинами, расовыми и другими меньшинствами, и всеми, кто по тем или иным причинам не вписывается в нормы, предписываемые патриархальным обществом.
Например, считается, что христиане выступают против абортов, потому что мужчины хотят «контролировать женское тело». Это выглядит (и, боюсь, что является) абсурдным – мужчина-эксплуататор как раз будет заинтересован в абортах, которые оставляют ему наложницу и работницу, избавляя его от необходимости нести личную или социальную ответственность за детей. Но так уж устроен этот ряд идеологий – культура (и, в первую очередь, религиозная культура) христианского мира рассматривается с точки зрения «герменевтики подозрения». За традиционными разговорами о «любви», о «долге», «семейных ценностях», «хранении заповедей» и, особенно, «Богом установленном естественном порядке» должны быть обнаружены властные интересы того самого «привилегированного белого мужчины» который использует все эти разговоры для подчинения других. Женщин, которым он внушает, что они должны вынашивать ему детей и мыть ему посуду. Представителей социально ущемленных слоев, от которых он требует, чтобы они верили в «честный и упорный труд», вместо того, чтобы ломать систему, которая держит их на дне. Этнические меньшинства, которые должны признать превосходство его цивилизации и изо всех сил стараться в нее вписаться.
«Угнетение» тут видится не как вопрос грубой силы, но как вопрос усыпления сознания угнетенных, которым внушают, что их подчинение – это естественное, должное, одобряемое Богом состояние, и они вовсе не являются жертвами несправедливости.
Этому усыплению противостоит то, что в американском контексте получило название «wokeism», буквально «пробудизм» – осознание членами угнетенных групп своего несправедливо униженного положения.
При этом свою «угнетенность» могут обнаружить (и обнаруживают) люди, по всем меркам благополучные – а то и привилегированные, например, студенты престижных ВУЗов. Со стороны это может вызывать иронию – каким образом этих баловней (и баловниц) судьбы эксплуатирует «патриархальный мужчина», который крутится на трех работах, чтобы прокормить семью? Однако никакое личное благополучие не мешает людям говорить о своей принадлежности к «угнетенным группам» и решительно разоблачать «угнетателей».
«Wokeist'кая» критика Библии посвящена поиску того, как этот древний текст обосновывает несправедливость и угнетение – и тут феминизм оказывается одним из течений, которые этим занимаются.
Конечно, ответ на конкретные нападки важен – но, прежде всего, нам стоит поговорить об ошибочности самого подхода, когда люди намеренно ищут в Библии – и в христианской традиции – подтверждения своих подозрений.
Такой подход можно было бы сравнить с тем, что человек вырезает из живописного полотна фрагменты, чтобы составить из них свою собственную картину. Результат его творчества будет связан с первоначальной картиной довольно косвенно – и мы должны признать автором его самого, а не первоначального художника.
Когда человек составляет из фрагментов Библейского (или святоотеческого) текста свою собственную, идеологически мотивированную картину, из этой картины мы не поймем о чем, собственно, сами тексты. Опасность фрагментарного и предвзятого чтения существует и для добросовестного читателя. Но когда читатель подходит к тексту с уже сложившимся представлением о том, что текст должен сказать, превратное понимание просто неизбежно.
Ошибки интерпретации – намеренные или нет
Одна из часто возникающих проблем при чтении любых текстов – не только религиозных – это то, что читатель не замечает тех фильтров и линз, через которые он воспринимает текст. У всех нас – и это неизбежно – есть какие-то (в любом случае ограниченные) знания, в свете которых мы интерпретируем новую информацию, личный опыт, который мы, осознанно или нет, прилагаем ко всему, что узнаем, какие-то мировоззренческие предпочтения, которые отражаются на том, что мы видим в окружающем мире.
Как-то я смотрел фильм, действие которого разворачивается в Германии во времена нацизма – там какой-то театральный чиновник говорит о том, что Гамлет «вступает в борьбу за чистоту крови и расы». Очевидно, сам Шекспир просто не понял бы, за что хвалят его персонажа. Поклонники летающих тарелок видят во всем – от египетских пирамид до картин эпохи Ренессанса – следы посещения земли инопланетянами. Многие из нас еще застали время, когда литературную классику требовалось рассматривать с идеологических позиций – усматривая описание классовой борьбы у Гоголя и Некрасова.
По мнению некоторых известных американских проповедников 1980-тых гг., «Гог и Магог», упоминаемый в 38 главе пророка Иезекииля, о котором предсказано, что он нападет на Израиль – это СССР. СССР был расположен к северу от Израиля, находился с этой страной в самых плохих отношениях, был воинственно атеистическим – и казался подходящим кандидатом на роль Гога и Магога, пока не распался, так на Израиль и не напав.
Привнося свои текущие представления, симпатии и антипатии в древние тексты, люди неизбежно делают ошибки.
Иногда такое привнесение связано с попыткой употребить авторитет текста для продвижения своих взглядов, которые, якобы, находят в нем опору. Иногда наоборот – с попыткой ниспровергнуть этот авторитет, приписав тексту какое-то дурное и зловещее значение.
Известный пример – проклятие Ханаана, сына Хама. Как сказано в Писании, «проклят Ханаан; раб рабов будет он у братьев своих» (Быт.9:25) Это проклятие на него навлекло хамское поведение его отца, Хама (само слово «хамство» происходит от имени этого библейского персонажа). Плантаторы и работорговцы XVII-XVIII веков уверяли, что потомки Ханаана – чернокожие, и таким образом, Библия обосновывает, что они должны находиться в рабстве у потомков Иафета – то есть белых. Потом, уже в наши дни, когда расизм подвергся заслуженному осуждению, этот же фрагмент текста стали использовать уже для нападок на Священное Писание – как, якобы, учащее расизму.
В реальности, разумеется, никаких намеков на различия в цвете кожи между потомками Ноя Писание не делает, и как-либо согласовать его с расовой идеологией невозможно. Напротив, оно последовательно утверждает единство человеческого рода, падшего в Адаме и искупленного во Христе.
Это, однако, не мешает как расистам, так и воинствующим атеистам приписывать тексту угодное им значение. Но такого рода интерпретации говорят нам гораздо больше о тех, кто их делает, чем о самом тексте.
Кто ищет, тот всегда найдет
Критика Библии (и Священного Предания) со стороны феминизма – как и ряда других идеологических движений – связана с их специфическим взглядом на реальность; она призвана поддержать уже заранее принятые взгляды на Библию и Церковь как на источник угнетения.
А когда мы исследуем текст – любой – с намерением найти там какие-то идеологические грехи, мы их там обязательно найдем. У нас принято смеяться над воинствующей политкорректностью, но там, где она безраздельно властвует, людям не до смеха. Например, расизм обнаруживается решительно во всем, у всех и везде. «Расистом» оказывается Джон Толкин со своим «Властелином колец». Сам британский писатель относился к расовым теориям национал-социалистов с глубокой неприязнью, и в 1938 году отказался от публикации немецкого перевода «Хоббита», потому, что, по германским законам того времени, от него требовалось удостоверить свое «арийское» происхождение. Толкин, по нацистским стандартам, был «арийцем», но наотрез отказался себя таковым признавать, чтобы это не выглядело как косвенное согласие с расовой теорией. Тем не менее, в наши дни его объявляют злостным раситом.
Расисткой оказывается и автор классической книги «Убить пересмешника», американская писательница Харпер Ли – и это при том, что главный герой книги – адвокат, который на юге США защищает чернокожего от несправедливого обвинения.
Иначе говоря, когда мы подходим к любому тексту (или сборнику текстов) с намерением найти там нечто плохое – расизм, как это делают активисты движения BLM, или «мизогинию» (ненависть к женщинам) как это делают феминистки, мы вполне сможем это сделать.
Особенно, если мы имеем дело с текстами, созданными в других культурах, с другими представлениями о вежливом и уместном. В античности и в средние полемика велась (с точки зрения наших культурных стандартов) крайне резко; древние авторы, с нашей точки зрения, не знали меры ни в восхвалениях того, кого хотели похвалить, ни в нападках на того, кого хотели поругать.
Судить их по меркам риторических конвенций XXI века было бы явным анахронизмом.
Движения «wokeist'кого» спектра внушают своим последователям уверенность в том, что цель других людей, сообществ и культурных явлений состоит в том, чтобы их обидеть и притеснить, и они должны пробудиться к этому факту, и повести борьбу за свои попранные права.
Но – так работает человеческое сознание – если я полагаю, что меня хотят обидеть, я всегда буду обижен. Моя уверенность в стремлении других людей меня притеснить будет задавать интерпретационные рамки, в которых любые их действия или высказывания будут восприниматься как намеренно враждебные.
Богатство ложных интерпретаций
Wokeist'кое прочтение Библии (и христианства в целом) немедленно выявит, что текст этот расистский – по куче причин. «Белый» – это положительная характеристика, «белые одежды» – символ безгрешности, праведности, угодности Богу, прощение грехов делает человека «белым, как снег», невеста в «песни песней» говорит «черна я, но красива» – типичная расистская надменность, мол, надо же, негритянка, а симпатичная. Среди Апостолов и Пророков нет ни одного афроамериканца.
Язычники тут же заметят, что Библия текст резко антиязыческий – иудеям отводится исключительное место в истории спасения, в тексте иудеи резко отзываются об эллинах, а уж пророки со своими инвективами против языческих культов сильно рисковали попасть под 282 статью.
Святой Апостол Павел, например, пишет об эллинах (под этим словом понимаются, на тот момент, все не-израильтяне). «И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму – делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы. Они знают праведный [суд] Божий, что делающие такие [дела] достойны смерти; однако не только [их] делают, но и делающих одобряют» (Рим.1:18–32) При желании тут есть на что обидеться.
В интернете легко наткнутся на различных «славяноариев», которые верят, что евреи, греки и прочие смуглые кучерявые средиземноморцы навязали русскому народу свою религию – лишив нас отечественных богов и священных дубов.
Но Библию также можно объявить и антисемитским текстом – что тоже очень любят делать ее критики. В Библии Пророки и Апостолы, хотя и сами евреи, резко отзываются о своем народе. Тот же Апостол Павел в том же послании к Римлянам резко выговаривает иудеям: «Вот, ты называешься Иудеем, и успокаиваешь себя законом, и хвалишься Богом, и знаешь волю [Его], и разумеешь лучшее, научаясь из закона, и уверен о себе, что ты путеводитель слепых, свет для находящихся во тьме, наставник невежд, учитель младенцев, имеющий в законе образец ведения и истины: как же ты, уча другого, не учишь себя самого? Проповедуя не красть, крадешь? говоря: «не прелюбодействуй», прелюбодействуешь? гнушаясь идолов, святотатствуешь? Хвалишься законом, а преступлением закона бесчестишь Бога? Ибо ради вас, как написано, имя Божие хулится у язычников» (Рим.2:17–25)
Библия также и жестко андрофобский (то есть антимужской) текст. На ее страницах иногда появляются плохие женщины – как Иродиада. Но абсолютное большинство грешников и злодеев – мужчины. Псалмопевец просит избавить его от «сынов человеческих, у которых зубы – копья и стрелы, и у которых язык – острый меч» (Пс.56:5), но совершенно не видит никакой угрозы в человеческих дочерях. Грешники, лишенные царства у ап.Павла в 1Кор.6:9,10 все сплошь мужчины.
При отсутствии у ангелов биологического пола, сатана – ярко выраженный «он». Апостолы-мужчины разбегаются в момент казни Господа, а потом сидят и боятся, и только жены-мироносицы смело идут помазать тело Господа Иисуса. Первым воскресший Христос является женщинам, а Апостолы еще поначалу и не верят. Превыше всех сотворенных существ Церковь почитает не какого-нибудь уважаемого мужчину – а женщину, Матерь Господа нашего Иисуса Христа.
Но самое главное, мужчины распяли Христа – собственно, в рассказе о Страстях женщины играют либо нейтральную (служанка, указавшая на Петра как на бывшего с Иисусом), либо положительную (Матерь Господа, стоявшая при кресте, жена Пилата, которая просит не причинять Иисусу вреда) роль. Ответственность за богоубийство явно возлагается на мужчин.
Таким образом, при желании кто угодно может «пробудиться» и найти в Библии злостную дискриминацию себя любимого. Я ношу сильные очки, мое зрение далеко не идеально – и что же о таких как я, говорит Библия? Плохое зрение постоянно используется как образ злоупорного неверия, навлекающего Божие осуждение. «Глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть» (Откр.3:18) – все это, сделаю я вывод, подразумевает, что слабовидящие люди хуже в нравственном и религиозном отношении, чем люди с прекрасным зрением.
У меня также есть лишний вес. Дискриминация, которой на страницах Библии подвергаются такие как я, особенно возмутительна. Например, Пророк говорит людях, которые «сделались тучны, жирны, переступили даже всякую меру во зле» (Иер.5:28) Лишний вес подается как синоним отпадения от Бога: «И утучнел Израиль, и стал упрям; утучнел, отолстел и разжирел; и оставил он Бога, создавшего его, и презрел твердыню спасения своего» (Втор.32:15)
Если же мы обратимся к огромному объему святоотеческих текстов, мы тем более легко найдем там примеры злостной дискриминации кого угодно – причем резких слов в отношении мужчин мы найдем больше, как и в Библии.
Другое дело, что все эти примеры будут указывать не на особенности библейской традиции – но на особенности нашего чтения. Если мы входим в библейский (и святоотеческий) текст с определенной целью – на что бы нам обидеться и в чем бы усмотреть себе притеснение – мы именно это и найдем.
Конечно, если мы захотим искать в Писании и Предании примеры «мизогинии», мы сможем сделать и это. Апостолы и Отцы вообще много говорят о человеческом грехе – по большей части обращая свои громы и молнии на грешников-мужчин. Но если мы оставим их «антимужские» инвективы в стороне, выберем из огромного святоотеческого наследия только обличения в адрес женщин, мы сможем создать у несведущего читателя впечатление, что на женщин отцы смотрели как-то особенно косо. Но это не будет особенностью библейского и святоотеческого наследия – это будет особенностью нашей выборки.
Что если попробовать понять?
Если мы подходим к тексту (любому) в намерением найти там подтверждение нашим идеологическим установкам, вполне вероятно (особенно, если текст достаточно большой), что им их там найдем. Но поймем ли мы сам текст? Нет, конечно – прежде всего, потому, что просто не ставим себе такой цели.
Чтобы понять текст – и, тем более, религиозную традицию в целом – надо этого захотеть. Что, на самом деле, мне хотят сказать? Что является ядром, центральным содержанием традиции, а что – проявлениями культурного и языкового контекста авторов? Какое место те или иные утверждения занимают в общей картине мира? Для этого не обязательно быть верующим этой традиции – достаточно снять идеологические очки.
Есть такой логический принцип – «принцип милости». Он означает, что, рассматривая слова вашего собеседника, вы исходите из того, что он рациональный и не злонамеренный человек. Это даже не требование милости как таковой – это требование логики. Если я полагаю, что мой оппонент безумен, я не увижу в его словах смысла. Если я полагаю, что он коварен, я буду слушать свои опасения, а не его слова.
«Герменевтика подозрительности» заставляет видеть в тексте не то, что он хочет сказать – а то, что я в нем подозреваю. Она совершенно бесполезна с точки зрения понимания самого текста. Именно это и упускают из вида различные «пробудисткие» идеологии. Твердое намерение искать подтверждения заранее принятому «образу врага» делает человека совершенно неспособным понимать не только тексты, но и других людей. Уверенность, что меня все хотят обидеть и притеснить из-за моего пола, расы, полноты, близорукости или еще каких-то особенностей, неизбежно подорвет мою способность строить отношения не только с текстами – но и с людьми.
С Церковью в частности – но не только.
