Хороший вкус - худший враг творчества, говорил удивительный Пабло Пикассо. Творческим людям хочется яркости и нередко эпатажа - в кинолентах, на театральных сценах, на холстах воплощается всякий «нестандарт». Диапазон восприятия широк - от резкого и агрессивного отторжения до экстатического восторга. Нередко люди смотрят на искусство с религиозных позиций и отвергают многое из того, что предлагает театр. Может ли сцена не плодить разделения, а врачевать и объединять? Вопрос мы задали главному режиссеру Архангельского театра драмы Андрею Тимошенко. Было интересно узнать и о всепоглощающей устремленности самого художника и его творческой группы.
- Театры в маленьких городах сегодня в моде. По новаторским идеям и профессиональному мастерству они превосходят столичные. Что в этом ракурсе можно сказать о нашем театре?
- Региональные театры действительно сейчас на подъеме. И наш театр вышел на высокий профессиональный уровень, это не только мое мнение. Мы долго были в загоне, о нас никто не знал. В прошлом году на ялтинский фестиваль привезли «Царя Эдипа» и получили приз за современное прочтение классики. Известный критик Марина Тимашева сказала в наш адрес хорошие слова: если такие спектакли есть, то региональный театр жив. За постановку «Василий Теркин» в Сергиевом Посаде получили гран-при. Этот спектакль представим на престижном фестивале «Биеналле театрального искусства» в Москве. Мы взяли мощный старт, очень выросли молодые артисты, костяк труппы, и все работают с творческим горением.
- Андрей Николаевич, как вы считаете, нужны ли в репертуаре эпатажные постановки, когда «в искусстве нет запретных тем», или же следует рассчитывать на усредненный вкус зрителя?
- Есть театры авторские, где ярко выражена творческая позиция автора и куда ходит определенный зритель. Хороший пример - театр на Таганке или, например, Театр.doc., работающий с современной драматургией. У нас областной театр, и зрители разного возраста и вкусов. Это не говорит о том, что мы подстраиваемся, у коллектива есть своя позиция, есть также моя позиция как художественного руководителя. Я считаю, что в искусстве не все позволено, потому что есть нравственные границы, которые нельзя переступать.
Спектакль - это высказывание. Писатели пишут, художники рисуют, а артисты дают спектакли, преследуя определенную цель, желая о чем-то сказать миру. Глубоко убежден - надо давать зрителю надежду, а не загонять его в безысходность, надо показывать, что безвыходных ситуаций нет. Это, конечно, не агитка «все будет хорошо». Мы обозначаем проблему, но в финале даем человеку надежду.
Древний театр был призван врачевать душу: поплакали, очистились, испытали катарсис и преобразились. И наша задача в том, чтобы зритель, придя в театр в одном состоянии, вышел в другом - одухотворенный, преисполненный надежды, веры в будущее и в то, что все на самом деле не безысходно и зависит от него самого. Не понимаю отговорок «такое время». Люди хотят чуда: чтобы пришел кто-то добрый и что-то хорошее сделал. Но ведь мы сами должны прилагать усилия, чтобы выстроить жизнь.
Моя бабушка не дожила неделю до ста лет. На ее веку случились и голодомор, и война, она была верующим человеком, в ней чувствовалась внутренняя мощь. Когда в жизни происходили не лучшие события, я вспоминал то, что рассказывала бабушка...Она выдержала. А мы что же, мелкие слабаки? Ужасно не люблю нытиков, они все разрушают!
Слава Богу, сейчас в нашем коллективе люди творческие, яркие и не ноющие. Мы ставим разные пьесы и хотим, чтобы наше творчество было высокого уровня. В искусстве я не провокатор и не понимаю, ради чего нужны откровенные провокации. Можно выдернуть зрителя из комфорта, сытости, чтобы у него заболело, защемило. Но звать людей на баррикады, насаждать ненависть, порождать в них агрессию - нет, я противник этого.
У нас оригинальный репертуар, с уклоном в классику. В меньшей степени представлена современная драматургия, потому что хороших пьес не так много. Наш театр развивается, умер «шептальный реализм», мы ищем новые формы подачи материала. После «Грозы» одна из зрительниц оставила такой отзыв: «Я увидела, что Катерина обычная женщина, не литературная, непонятная, а желающая жить, любить, женщина, которую любовь разрывает изнутри, она не может с этим справиться и совершает страшный грех». Мы не оправдываем героиню, а пытаемся понять, почему это происходит. Зритель словно видит себя, это не из жизни инопланетян, это про них самих. Вот таким образом пытаемся находить диалог.
- А если поближе к «лаборатории», откуда берется творческая, всепоглощающая устремленность и что служит внутренним тормозом, когда человек творит?
- Беда нашего времени - борьба созидания с потреблением. Тенденция масс-культуры - делать из людей потребителей, и большинство потребляют у телевизора «мыло» и покупают в магазинах неудобоваримые продукты, навязанные рекламой. Если человек изначально создан по образу и подобию Божию, то внутри у него заложено создавать, творить.
Художника на это сподвигает внутренняя неудовлетворенность и боль. Что-то тревожит, и я заражаю этим артистов. Работали над «Царем Эдипом», когда начинался Майдан. Я поехал в Киев, еще не было крови, но не покидало ощущение неизбежности войны. Что меня волновало? Некие кукловоды, незнакомые люди, управляют моей судьбой и судьбами народа. Им все равно: 50 человек погибло, 1000... они на этом наживаются. И вот, они узнаваемы в персонажах «Царя Эдипа», античных богах. На мой взгляд, царь Эдип - единственный герой, победивший небожителей. Хороший правитель волей судеб совершает страшные грехи и, осознав, ослепляет себя: если я не волен решать свою судьбу, то могу хотя бы этого не видеть.
В спектакле много цитат из других авторов, Рэя Брэдбери, например: «Человек в наш время - как бумажная салфетка: в нее сморкаются, комкают, выбрасывают», - это отношение тех, кто нами манипулирует. Потом был Майдан, пролитая кровь. Пришедшие на спектакль зрители улавливали аллюзии. Художник должен быть на острие, должен понимать, что происходит, не конъюнктуру ловить, а движения, напряженность, конфликты, иными словами, то, что происходит в обществе. Художник не может быть толстокожим абсолютно точно.
Есть вещи, которых нельзя делать. Не приемлю религиозные глумления. Раздетых на сцене. Это дурновкусие. Я не ханжа, но в театре этого не понимаю.
Тонкий вкус, нравственные преграды должны служить барьером, который не позволяет художнику распускаться. Конечно, хочется быть максимально правдивым. Реплика польского режиссера Ежи Гратовского: «Если мы не хотим лгать, если мы стараемся не лгать и если мы не лжем, то становимся жестокими». Да, жесткость по отношению к зрителю - это жестокость к себе. Я себя не жалею, начинаю боль расковыривать и бросаю ее зрителю в зал, потом мы вместе ее переживаем, тогда хорошие рождаются вещи. Традиционные ценности: любовь, честность, преданность, порядочность - их театр должен утверждать.
- Восприятие художественных постановок бывает столь различно у людей церковных и людей светских. Творческим людям хочется эпатажа, яркости, а верующие зачастую не приемлют этого. Возможен ли мирный диалог и консенсус?
- Что мне не нравится в современном мире? Когда нас начинают разделять: вы верующие, а вы не верующие, вы такие, а вы сякие. Но мы единый народ. У нас есть традиционные ценности. Мы выживем только тогда, когда это сохраним. Понятно, что радикальные вещи оскорбляют, но и ханжеский подход тоже перегиб. Человеколюбие и уважение к позиции другого - и есть та почва, на которой возможен консенсус. Говорят: я такой, а ты другой, буду делать все, что хочу, а на твое мнение наплевать - вот это стало частым в последнее время, и это мне не нравится.
Человек включает музыку слишком громко, ему наплевать на то, что за стенкой отдыхают другие люди. Нет уважения на бытовом уровне, на простом. Когда гадят там, где живут. А дальше это вырастает на глобальном уровне, все срезы жизни заполняет неуважение и нелюбовь к ближнему. Любовь и уважение именно та платформа, на которой люди могут договориться. Просто «включите»: человек имеет право на уважение и на любовь. Не надо никого разделять. Когда людей хотят поссорить, тогда и возникает разделение: это такие, а это другие. Если развивать сценарий - дальше ничего хорошего. Надо понять, что мы один народ, у нас есть общая земля, родина, территория, которая предками нам завещана и которую хочется передать детям неиспохабленной.
В Архангельск я приехал семь лет назад и увидел среднее поколение - интеллигентные, образованные люди, которые не уехали отсюда и стараются что-то делать для родины, для той территории, на которой живут. Мне говорили, вот, вы приехали из Москвы, это антиломоносовский путь. Ломоносов в Москву, а вы наоборот. Но я здесь работаю, люблю людей, с которыми и для которых работаю, и это моя родина. Раньше, когда я ставил спектакль, писали «московский режиссер». Недавно в Сухуми выпустил спектакль, сейчас там пишут «поморский режиссер», и мне это приятно. Правда. Своим признали. Действительно, я люблю Архангельск, Архангельскую область, живущих здесь людей, которые потрясли меня своей свободой и порядочностью.
- Говорят, что современному искусству нужно учить. Просто так его не поймешь. А что делать с театром, каким образом учить зрителя воспринимать нечто новое на подмостках?
- Люди ленивы по своей природе, но познавать новое, конечно, надо. Чем дольше по времени мы развиваемся, тем искусство и жизнь сложнее. Понятно, что существуют определенные законы. Возьмем живопись. Сложно воспринимать современное искусство, потому что от живописи оно отошло, актуальны акционные вещи, перфомансы. В театре мы апеллируем в первую очередь не к мысли, но к чувствам. Они не меняются. В каком бы сложном мире ни жил человек, он все равно страдает, любит, теряет. Главное - эмоциональное воздействие театра, и в этом плане он самый демократичный из всех видов искусства. Я рассказываю историю о людях и о себе.
Иногда весьма образованные критики дают невообразимые отсылки. Когда ставишь спектакль, ни о чем таком и не думаешь. Про «Грозу» больше всего написано, этот спектакль самый модный сейчас в плане зрительского внимания. Много отзывов, в которых такое, о чем я даже и не думал. Флешбэки, реминисценции - здорово, когда у людей спектакль рождает такой поток воспоминаний, ассоциаций, образов. Мы работаем для зрителя. Не приемлю заявлений, что зритель не нужен. Есть театр, не в нашем городе, огромное здание, куда ходят всего пять человек. Худрук решил: публика - дура ничего не понимающая. Не говорю, что со зрителем нужно заигрывать, но необходимо понять, почему он не ходит, что он хочет услышать, увидеть на сцене. Должен быть такой момент обратной связи, диалога.
Художник всегда идет впереди, проламывает стену, показывает, и зритель тянется, но должно быть обоюдное желание, доверие к художнику, понимание, что он не заведет в дебри, откуда не выбраться никогда. Конечно, хочется получать радость от того, что делаешь. Я говорю артистам, вы выбрали творческую профессию и должны нести определенную ответственность, быть в творческом процессе, что-то создавать. Как только перестаешь создавать, разрушаешься. Это очень важный момент. Я не боюсь учиться, не боюсь признаться, что чего-то не знаю. Я вижу направление, вот мы сели в лодку, а берег в той стороне. Если бы я знал точно, какой это берег, мне было бы скучно. Театр - коллективное творчество, мы плывем, направление есть, цель есть, задачи ясны. И если мы достигаем берега, то это высшее удовлетворение и творческое блаженство. А заранее - не знаю, честно говорю: давайте вместе это открывать. Учиться никогда не поздно, новые знания, умения, информация - это прекрасно. Я очень любознательный, люблю путешествовать, потому что хочется посмотреть, где что происходит, увидеть художественные выставки, спектакли. Впечатления очень важны, но впечатления есть и здесь. Мне интересны люди с их мыслями, с их жизнью, мы же изучаем людей, для того чтобы рассказывать о них и рассказывать.
- Андрей Николаевич, вы рассказывали о своей бабушке. Она передала вам свою веру?
- Это в семье сохранилось, но, к сожалению, не так, как было раньше. Маленьким я спорил с бабушкой, говоря, что Бога нет, показывая глобус. Потом был другой этап: взросления, понимания. Но ее личный пример сыграл свою роль. У бабушки была целостность. Очень бы хотелось так верить, так выстраивать свою жизнь, как она. Это для меня идеал. В моей практике я больше не встречал таких подвижников.
Я не бью себя пяткой в грудь, никого не предаю анафеме, не осуждаю людей других взглядов и никого не учу. Хотя, конечно, какие-то вещи рассказываю. «Грозу» я немного изменил, передвинул во времени. Александр Николаевич Островский был верующим человеком. Эту пьесу, на мой взгляд, часто неверно трактовали, по-совковому. Тема религиозности писателя была под запретом.
Итак, действие начинается на Троицу. Я передвинул на Пасху, специально, поскольку это самый главный праздник. Начинается словами: «Христос воскресе!» и заканчивается духовным стихотворением. Одна из критиков очень точно сказала: «Я поняла, что в городе Калинове Христос не воскрес...». Там же ханжество, возвращаются из церкви - и тут же ненависть, тут же льются потоки грязи. Вот такого я не приемлю.
Такое часто случается: встречаешь человека святее Папы Римского по рассуждению, а поступки не порядочны. В пьесе именно об этом идет речь, каждый пытается спасать себя, а в итоге доводят человека до самоубийства. Эта пьеса - русская трагедия по жанру. Сейчас трагедия как жанр невозможна в театре, потому что у современных пьес нет такой глубины, такой веры.
По античной формуле, трагедия - это конфликт человека с богами, конфликт по вертикали. В «Царе Эдипе» он интересно разрешается. Народу, чтобы уладить тяжбу с богами, достаточно найти виноватого. Кто виноват? Ага, Эдип... Тут же чума, которую наслали боги, уходит. В христианской трагедии, которая у Островского, по-другому. Изначально мы ищем, кто виноват, а виноватого нужно в своем сердце искать, то есть не внешне, а внутренне. Другой аспект, хотя конфликт тот же самый. Это интересно исследовать и говорить об этом, и мне кажется, зритель это понимает.
Беседовала Людмила Селиванова
Материал из журнала «Вестник Архангельской митрополии» №5/2017
