В первое пореформенное лето 1861 года Н.А.Некрасов написал поэму-путешествие «Коробейники». Бродят в ней по сельским просторам деревенские торгаши-отходники, старый Тихоныч и молодой его помощник Ванька. Это небезгрешные, но очень совестливые мужики, критически оценивающие своё торгашеское ремесло. Трудовая крестьянская мораль постоянно подсказывает им, что, обманывая братьев мужиков, они творят неправедное дело, «гневят Всевышнего», что рано или поздно им придётся отвечать перед Ним за «душегубные дела».
Потому и приход их в село изображается Некрасовым как искушение. Вначале к коробейникам выходят «красны девушки-лебёдушки», «жёны мужние – молодушки». А потом, после «торга рьяного», – «посреди села базар», «бабы ходят точно пьяные, друг у дружки рвут товар». Как приговор всей трудовой крестьянской России выслушивают торгаши бранные слова крестьянок: «Принесло же вас, мошейников! …/ Из села бы вас колом». Укор коробейнику Ваньке – чистая любовь Катеринушки, которая предпочла всем его подаркам «бирюзовый перстенёк». Неспроста именно этот эпизод из поэмы Некрасова выхватил русский православный народ и превратил в свою песню – «великую песню», по определению А.Блока.
В трудовых крестьянских заботах топит Катеринушка после разлуки с милым свою тоску по суженому. Вся пятая главка поэмы, воспевающая самоотверженную любовь и самозабвенный труд, – упрёк торгашескому ремеслу коробейников, которое уводит их из родимого села на чужую сторону, отрывает от трудовой жизни, от народной нравственности:
Хорошо было детинушке
Сыпать ласковы слова,
Да трудненько Катеринушке
Парня ждать до Покрова.
Часто в ночку одинокую
Девка часу не спала,
А как жала рожь высокую,
Слёзы в три ручья лила!
Извелась бы неутешная,
Кабы время горевать,
Да пора страдная, спешная –
Надо десять дел кончать.
Как ни часто приходилося
Молодице невтёрпеж,
Под косой трава валилася,
Под серпом горела рожь.
Изо всей-то силы-моченьки
Молотила по утрам,
Лён стлала до темной ноченьки
По росистым по лугам.
А между тем коробейники, набивая свои кошельки, всё тревожнее себя чувствуют, всё острее и больнее ощущают свой разрыв с трудовыми основами народной жизни:
За селом остановилися,
Поделили барыши
И на церковь покрестилися,
Повздыхали от души.
«Славно, дядя, ты торгуешься!
Что не весел? ох да ох!»
– В день теперя не отплюешься,
Как ещё прощает Бог:
Осквернил уста я ложию –
Не обманешь – не продашь! –
И опять на Церковь Божию
Долго крестится торгаш.
Всё, что происходит в поэме, воспринимается глазами народа, всему дается крестьянский приговор. Но главные судьи в ней – не патриархальные хлеборобы, но «бывалые», много повидавшие в своей страннической жизни, мужики. За деревенской околицей открылась перед ними вся Русь. Обо всём они имеют собственное суждение, всему дают суровый приговор. В современной жизни, которую они оценивают, открывается то же «нестроение», что и в их собственных душах: «всё переворотилось», разрушаются старые жизненные устои, на смену им приходят денежные отношения. Господа, порвавшие связи с коренной Россией, проматывают трудовое народное наследие за рубежом:
Нынче баре деревенские
Не живут по деревням,
И такие моды женские
Завелись… куда уж нам! <…>
Всё подклеено, подвязано!
Город есть такой: Париж,
Про него недаром сказано:
Как заедешь – угоришь. <…>
Вот от этих-то мошейников,
Что в том городе живут,
Ничего у коробейников
Нынче баре не берут.
Вспоминает старый коробейник Тихоныч перед своей гибелью про загубленную жизнь Титушки-ткача. Крепкого, трудолюбивого мужика всероссийское беззаконие и духовная расхристанность превратили в «убогого странника», лишили его смысла жизни. Потерявший по фальшивому судебному приговору семью и собственность, несчастный горемыка «без дороги в путь пошёл»… Тягучая, заунывная песня его, сливающаяся со стоном разорённых российских сёл и деревень, со свистом холодных ветров на скудных полях и лугах, готовит в поэме трагическую развязку:
Я лугами иду – ветер свищет в лугах:
Холодно, странничек, холодно,
Холодно, родименькой, холодно!
Я лесами иду – звери воют в лесах:
Голодно, странничек, голодно,
Голодно, родименькой, голодно!
Я хлебами иду – что вы тощи, хлеба?
С холоду, странничек, с холоду,
С холоду, родименькой, с холоду!
Я стадами иду: что скотинка слаба?
С голоду, странничек, с голоду,
С голоду, родименькой, с голоду!
В глухом костромском лесу суждено погибнуть коробейникам от рук такого же убогого и беспутного «странника», который и внешне похож то ли на «горе, лычком подпоясанное», то ли на лешего – жутковатую лесную нежить. Накануне гибели, в ключевой сцене распутья, сами коробейники выбирают трагический финал своей жизни, сами готовят свою судьбу. Опасаясь за сохранность тугих кошельков, они решают бежать в Кострому лёгким путём, «напрямки». Этот опрометчивый выбор не считается с «причудами» нашей русской природы, с петляниями загадочных просёлочных дорог: «Коли три версты обходами, прямиками будет шесть»:
– Дьявол, что ли, понапихивал
Этих кочек да корней?
Доведись пора вечерняя,
Не дойдёшь – сойдёшь с ума!
Хороша наша губерния,
Славен город Кострома,
Да леса, леса дремучие,
Да болота к ней ведут,
Да пески, пески сыпучие... –
«Стой-ка, дядя, чу, идут!».
Примечательно, что преступление «христова охотничка», совершается здесь без всякого материального расчёта: деньгами, взятыми у коробейников, лесник не дорожит. Тем же вечером, в кабаке, «бурля и бахвалясь», в привычном русском кураже, он рассказывает всем о случившемся и покорно сдаёт себя в руки властей:
Молодцу скрутили рученьки.
«Ты вяжи меня, вяжи,
Да не тронь мои онученьки!»
– Их-то нам и покажи! –
Поглядели: под онучами
Денег с тысячу рублей –
Серебро, бумажки кучами.
Утром позвали судей,
Судьи тотчас всё доведали
(Только денег не нашли!),
Погребенью мёртвых предали,
Лесника в острог свезли...
В «Коробейниках» ощутима двойная полемическая направленность. Во-первых, Некрасов тут даёт урок русским либералам-западникам, которые, направляя Россию по буржуазному пути, не считаются с особенностями отечественной истории, о которых ещё Пушкин с пророческой прозорливостью говорил: «Поймите же и то, что Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; что история её требует другой мысли, другой формулы…».
А во-вторых, поэт урезонивает и революционеров-нетерпеливцев, уповающих на русский бунт, забывая о его «бессмысленности и беспощадности».
Юрий Владимирович Лебедев, профессор Костромского государственного университета, доктор филологических наук
