Бесценной книгой моего детства стали «Русские народные сказки», вышедшие перед войной в обработке Алексея Николаевича Толстого с иллюстрациями Константина Васильевича Кузнецова. Я любил слушать эти сказки вечером. И читала мне их бабушка особым голосом, таинственным, певучим, глубоко доверительным. Какое сильное нравственное и эстетическое влияние оказывали они на мою детскую душу!
Конечно, забредало сомнение, что в сказках говорилось о том, чего не было и быть не могло. Наверное, не было на свете Змеев Горынычей, Иванов Царевичей, Царевен Лягушек? Вряд ли была и Баба Яга Костяная Нога, которая в ступе по воздуху летает и помелом след заметает, а живёт в избушке на курьих ножках, лёжа на печи, на девятом кирпиче. Вероятно, не могли по щучьему веленью да по личному хотенью Емели полные водой вёдра сами подниматься в крутую гору, а топор в одиночку, без помощи рук человеческих, рубить дрова. Наверное, не было на свете ковра-самолёта, скатерти-самобранки или такого коня златогривого, который поднимается в своём фантастическом беге выше облака ходячего и в считанные секунды преодолевает сказочные пространства в тысячи вёрст.
Чем же привлекала к себе моё детское сознание сказка, чем радовала, от каких земных тягот и невзгод освобождала? В сказке я забывал о ещё небольшом, но уже ощутимом и довольно тяжёлом земном опыте, о голоде, о человеческих страданиях, о суровой войне. В сказках существовали какие-то свои законы, не повседневные, не естественные, а душевно-духовные. Они рассказывали мне о том, чего не бывает, но о чём сладостно мечтать, что радостно испытывать, во что хочется верить.
Открывалось маленькому мальчику, что в мире нет ничего невозможного. В сказке легко осуществлялось всё, чего хочется. А так хотелось нам, детям страшной войны, верить в силу живой воды, способной через тридцать дней воскресить человека, верить в шапки-невидимки, в молодильные яблоки, в меч-кладенец! Сказки говорили о волшебном поцелуе, от которого лежащий в гробе человек может воскреснуть. Они рассказывали об Иване-царевиче, который кидается в кипящие котлы и не погибает в них, а вылетает оттуда ещё краше, ещё сильнее и восхитительнее.
Поколение современных детей усилиями средств массовой информации упорно отлучается от мудрости русских народных сказок. Но вот что писал об их воспитательном значении Иван Александрович Ильин: «Даже созерцание пространства в народных сказках очень различно, русские сказки почти всегда имеют дело с необъятными просторами; герои их не ютятся в тесных городах, не корпят в тесных мастерских. Они отправляются через тридевятое царство в тридесятое государство, переплывают моря, попадают в подземное царство, летят по воздуху.
В сказках русского народа, которому пришлось преодолевать суровость природы, жестокость климата и на протяжении тысячелетия с оружием в руках отбиваться от всевозможных злых соседей, безусловно, находит своё выражение его судьба. Вот почему в них столько говорится об опасностях, угрозах, о всяких отвратных чудищах, о старых ведьмах-людоедках, драконах, о могучих идолах-страшилищах. В сказках описываются страдания, борьба, геройские подвиги, то есть в сжатом виде в них даётся история русского народа…
Сказка заставляет усомниться в том, что возможно только возможное, а невозможное и в самом деле невозможно. Кто сказал, что нельзя летать по воздуху? А если есть на свете ковёр-самолёт! Кто сказал, что пространство неодолимо? А вон у колдуна карета была: "как только сядешь – сощурься, глядишь – и уж дома". Откуда это известно, что нельзя построить дворец в одну ночь? А если можно? А скатерть-самобранка? А волшебная рубашка? А шапка-невидимка? А молодильные яблоки? А целящая и живая вода? А неисчерпаемый кошелёк?.. И откуда это известно, что мы знаем только то, что знаем, а не больше? И что мы можем только то, к чему мы привыкли? И что тайные силы не могущественнее явных?
О чём спрашивает человек сказку? И что именно она отвечает ему? Человек спрашивает сказку, а она отвечает ему – о смысле жизни. Что такое счастье? Само ли оно приходит или его надо добывать? И что нужно, чтобы добыть его? Неужели непременно нужны труды, испытания, опасности, страдания и подвиги, все эти "утруждения великими службами"?.. И в чём же счастье человека? В богатстве ли? Или в любви к свободе? Или, может быть, в доброте и правоте? В жертвенной любви доброго сердца?
Что такое судьба? Что это значит: умным горе, а дуракам счастье? И какие же это такие – дураки? Может, они вовсе не дураки? Что это значит: "на роду написано"? И неужели судьбу нельзя одолеть, и человеку остаётся покорно сидеть у моря и ждать погоды? Или всякий человек своему счастью кузнец? И как быть человеку в трудную минуту жизни, когда горько плачется и тужится, а ума ни к чему не приложить? Как быть человеку на распутье жизненных дорог и на тропинках жизненного леса, в беде и в несчастье?..
А можно ли жить и прожить кривдою на свете? И куда кривда ведёт? Не сильнее ли она, не выгоднее ли правды? Или правда лучше и всегда, в конце концов, победит? И в чём же тогда понятная таинственная сила правды? Почему содеянное зло всегда или почти всегда возвращается на голову виновника?.. И почему это так бывает, что посеянное добро, хотя бы маленькое семечко добра, расцветает потом на пути посеявшего человека благоуханными цветами – то благодарности и ответного добра, то пожизненной преданности, то прямо спасения от лютой беды? Не правит ли миром некая таинственная благая сила и каковы законы её?..
А как быть с неравенством на земле? Ведь люди различны и неравны: есть умные, хитрые и глупые; есть уроды и красавцы, богатые и нищие, цари и мужики, богатыри и карлики. Справедливо ли это? И почему это так устроено? И вправду ли низшие – хуже? Или они, может быть, в чём-нибудь лучше высших – сильнее, храбрее, добрее, умнее, изворотливее, благороднее? А может быть, Иван Коровий Сын и есть самый могучий Буря-богатырь? Разве не бывают злые цари, жестокие богачи и добрые нищие, великодушные мужики, злые красавицы и добрые уроды? Или разве не бывает так, что чудесная, благородная и умная душа – душа-красавица – скрыта в уродливом теле зверя лесного, чуда морского? И неужели нет путей для её спасения и освобождения? Что же важнее – внешняя оболочка или незримая красота души? И как распознать, как учуять прелестную душу у страшилища и уродливую, злую душу у богатой красавицы? Как не ошибиться? Чему поверить? И кому же надо царствовать в тридесятом царстве – ничтожному глупцу или доброму и мудрому уроду в рубище?..»
Другой русский мыслитель Е.Н. Трубецкой так объяснял очищающее и окрыляющее влияние русской народной сказки на душу ребёнка: «Одно из величайших откровений этого сказочного полёта – тайна всеобщей солидарности, связующей человека со всей тварью поднебесною, общение с ней в страдании и в радости. Человек обыденный, житейский, стоит на точке зрения борьбы за существование по отношению к низшей природе. Для него животные – либо вкусная пища, которую нужно съесть, либо орудия хозяйства, либо, наконец, враги, подлежащие истреблению. Иное испытывает тот, кому стала доступна великая радость духовного подъёма над житейским. Ему понятны страдания раненого орла, смертный страх вещей птицы и её привязанность к жизни; он ощутил её переживания как свои собственные, и оттого он может участвовать в её полёте…
Всякая тварь молит человека о пощаде и помощи понятным ему "голосом человеческим", как всем известная “золотая рыбка”. И человек связывается с тварью прочною связью взаимного сострадания и сорадования. Голодному Ивану Царевичу попадается навстречу заморская птица с птенцами. Иван Царевич говорит: "Съем-ка я одного цыплёночка". А она ему: "Не ешь, Иван Царевич, в некоторое время я пригожусь тебе". Та же просьба повторяется, когда Царевич хочет взять у пчёлки мёда и съесть, у львицы львёнка; о том же просят в критическую минуту в других сказках бесчисленные звери: щука, рак, птица. Приходит минута крайней нужды или опасности для Царевича – тотчас все звери начинают радеть о его спасении: и птица, и пчёлка, и львица его будят, исполняя "службу", под угрозой смерти, наложенной на него Бабой-ягой… На этой же благодарности за пощаду основаны все те сказки, где герою даётся благосостояние и счастье "по щучьему велению".
В бесчисленных сказочных образах воспроизводится это душевное движение жалости, которое торжествует над животным эгоизмом. И жалость к "меньшей братии" не ограничивается тем, что человек воздерживается от её истребления и пожирания. Животные ждут от него, чтобы он дал им новый закон жизни, чтобы он умиротворил и их взаимные отношения».
Далеко не случайно было замечено, что все люди делятся на людей, живущих со сказкой, и людей, живущих без сказки. Люди, живущие со сказкой, имеют дар и счастье подниматься над житейскими трудностями и невзгодами, верить в неизменное торжество добра над злом. Такие люди следуют завету русского писателя Н. С. Лескова: «Живите, государи мои, люди русские, в ладу со своею старою сказкою! Горе тому, у кого её не будет под старость».
Юрий Владимирович Лебедев, профессор Костромского государственного университета, доктор филологических наук
