«Африканизация станет главным глобальным трендом»

Пятьдесят тысяч лет назад на Земле существовало несколько видов людей. В Европе и Передней Азии обитали коренастые, низколобые, с широким теменем неандертальцы. Восточную Азию и Сибирь населяли носатые, точно птицы, с выступающей верхней челюстью и скошенным подбородком денисовцы.

Правда, палеоантропологи ещё не пришли к единому мнению: можно ли называть их разными видами, тем более — разными видами людей? Ведь слово «человек», строго говоря, относится только к нам, представителям Homo Sapiens, и нашим прямым предкам. А генетический анализ останков этих человекоподобных существ (на языке биологов — гоминид) показывает, что они отличались друг от друга гораздо больше, чем отличаются современные человеческие расы. С другой стороны, эти отличия были меньше, чем у тигров и львов. Являются ли эти крупные кошки рода пантера разными видами — тоже спорный вопрос, ведь тигры и львы могут скрещиваться между собой: львица способна принести котят от тигра, а тигрица — от льва. Но в обоих случаях гибридные котята мужского пола остаются бесплодными, а вот потомки от редких встреч неандертальцев, «денисовцев» и сапиенсов, судя по данным генетики, продолжали свой род. Но и о видовом единстве гоминид пятисотвековой давности говорить нельзя, так как гибридное потомство воспроизводилось не столь успешно, как дети внутривидовых браков. Наиболее верное и «политически корректное» определение сложившегося в ту эпоху разнообразия сводится к тому, что на планете бок о бок эволюционировало три параллельных человечества.

Бог ведает, могли бы возникнуть в ходе такой эволюции три параллельные цивилизации, однако история распорядилась иначе. Примерно 50 тысяч лет назад наши предки, древние сапиенсы, вышли из Африки в районе Синайского полуострова и начали расселяться по всей Евразии. Если первые внеафриканские находки предшественников современных людей обнаружены в Палестине, то уже 10 тысяч лет спустя их кости датируются повсюду, от Гибралтара до Жёлтого моря. Ещё через 10 тысяч лет методы радиоуглеродного анализа перестают фиксировать останки неандертальцев и денисовцев. Это значит, что после триумфального расселения наших предков из Африки евразийские аборигены двух параллельных человечеств полностью исчезли. Об их былом существовании сегодня напоминают только некоторые гены, уцелевшие в нашем современном генофонде как плоды экзотической межвидовой любви.

Наиболее пылкие реконструкторы прошлого живописуют картины жестокой конкисты, истребления первобытными людьми непохожих на них конкурентов. Однако никаких достоверных подтверждений кровавых стычек между сапиенсами и неандертальцами, сапиенсами и денисовцами найти пока не удалось. Гораздо вероятнее, что за двести веков сосуществования первобытные люди вытеснили своих исторических дублёров исключительно благодаря демографическому перевесу, в полном соответствии с библейской заповедью: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею» (Быт. 1:28) Даже если в каждом поколении наши предки оставляли хотя бы на 1% больше детей, чем их параллельные визави, то уже через пять-шесть тысяч лет сапиенсов могло стать на порядок больше. И тогда самой естественной судьбой неандертальцев и денисовцев видится растворение в окружившем их людском море.

Кстати, поучительный вывод для любителей толковать о чистоте расы! На сегодня самыми «чистокровными» людьми, людьми первоначальными, без иной примеси, являются как раз чёрные африканцы. Все остальные расы современного человечества: и белокурые скандинавы, и желтолицые монголы, и темнокожие дравиды-индусы, и кудрявые папуасы, и бородатые австралоиды, и бронзового оттенка индейцы Америки, — содержат хотя бы небольшие дозы неандертальских и денисовских генов. Но, конечно, ни наличие, ни отсутствие такого наследия не даёт никаких дополнительных оснований для гордыни или иных комплексов. Каждый народ прошёл свой путь, внося свой уникальный вклад в разнообразную палитру современного генофонда.

Для нашей же темы гораздо важнее другие уроки прошлого: история стремительного (по меркам того времени) и успешного расселения выходцев из Африки по лицу Ойкумены. Всего за двести веков они заняли пространства, где не менее тысячи веков до них процветали другие гоминиды; вытеснили или ассимилировали своих предшественников; коренным образом преобразили лик антропосферы; изменили весь ход человеческой эволюции.

Наблюдая за современными демографическими процессами, уместно задаться вопросом: не предстоит ли нам стать свидетелями ещё одного такого же расселения? Не приведёт ли бэби-бум на Чёрном континенте и глубокая демографическая депрессия в других регионах Земли к коренной смене расового, этнического и социального облика нашей планеты?

Африка — колыбель человечества. Это надёжно и убедительно доказано археологами, детально проследившими несколько миллионов лет эволюции высших приматов. Но аргументом в пользу африканского происхождения людей служат не только рациональные научные выкладки. Похоже, даже те, чьи несчётные поколения предков провели жизнь вдали от Чёрного континента, сохранили особую, мистическую и символическую, связь со своей далёкой прародиной.

Обратите внимание, как чаще всего мы изображаем земной шар, будь то географический глобус или фото планеты из космоса? Почти всегда в центре изображения красуется Африка. А детский фольклор? Какие чудесные тропические земли служат главным источником вдохновения для сказочников? Не Амазония, не Индокитай, не Австралия — а именно Африка! И это относится не только к литературному миру советской детворы, во многом сформированном Чуковским с его айболитами и бармалеями. Посмотрите на место действия персонажей топовых голливудских мультяшек «Тимон и Пумба», «Король Лев», «Мадагаскар» и т. д. и т. п., — мы снова окажемся там, где когда‑то звучали песни наших забытых предков.

То, что Африка была прародиной людей, колыбелью вида Homo Sapiens, — не просто факт антропологической летописи. Это также означает, что африканские ландшафты изначально были наиболее благоприятными для существования людей, лучше других годились для пропитания и убежища. Нет ничего удивительного в том, что долгое время Африка оставалась самым густонаселённым материком. Директор Центра изучения Африки Андрей Маслов считает, что, просуммировав все человекожизни, прожитые всеми людьми за всё время существования человечества, мы обнаружим, что не менее половины этой суммы придётся на африканцев.

Во всяком случае, большая часть человеческой истории, или, точнее говоря, предыстории, была африкоцентричной, что согласуется с данными палеодемографии. Если условно принять старт существования нашего вида Homo Sapiens в современном обличье со времён т. н. «Y-хромосомного Адама» (предка всех без исключения ныне живущих мужчин по чистой мужской линии) или «митохондриальной Евы» (прародительницы всех без исключения современных людей по чистой женской линии), получится исторический отрезок длиной примерно в 160–200 тысяч лет. Получается, что примерно 70% этого времени люди провели исключительно в Африке, а ещё на протяжении 25% обозначенного периода в Африке проживало большинство людей. Лишь около 10 тысяч лет назад, когда в Плодородном Полумесяце началась агрокультурная революция и по евразийским пространствам начало распространяться земледелие, пальма демографического первенства постепенно перешла к Евразии.

В Африке южнее Сахары земледельческая культура прижилась намного позже. Это случилось отнюдь не потому, что местные жители были глупее или ленивее жителей Ближнего Востока или обитателей ставшей вторым очагом земледелия долины Хуанхэ. Просто природные условия тропической части Чёрного континента настолько благоприятны для произрастания деревьев и трав, что у местных злаков не было необходимости вынашивать крупные сухие семена, способные сохраняться в течение долгого сухого и холодного сезона. Африканские злаки порождают мелкие краткоживущие семена, которые прорастают с первым дождём, — и такие семена очень плохо подходят в кандидаты на сельскохозяйственные культуры. Почему? Да потому, что из всех видов растительных продуктов лишь семена злаков могут конкурировать с мясом добытых на охоте животных по калорийности и количеству пищи и только ради них палеолитические люди отказывались от охоты и переходили к земледелию. Но чтобы такой переворот произошёл, семена находящихся под рукой злаков должны соответствовать двум главным условиям: 1) быть достаточно крупными (собирая крупу размером с маковое семя — скорее умрёшь с голоду, чем насытишься); 2) хорошо храниться в межсезонье, не разлагаясь и не прорастая при первой возможности (иначе труды земледельца пойдут прахом). Этим условиям, как правило, соответствуют зёрна растений той полосы, где долго длится сухой или холодный сезон.

Глубокие исследования пригодной для доместификации флоры проводил израильский учёный Марк Блумлер, собравший данные по всем существующим на планете злакам. Как выяснилось, из тысяч травянистых семенных растений только 56 видов обладают семенами в десять раз крупнее среднего медианного размера и потому годятся в пищу людям. Из этих пятидесяти шести оптимальных кандидатов в первые земледельческие культуры в Средиземноморье (преимущественно восточном, на территории современных Сирии, Ливана и Турции) произрастало более половины — 32 вида, включая таких рекордсменов, как ячмень и пшеница-двузернянка! Для сравнения: во всей Южной Африке от озера Ньяса до мыса Доброй Надежды (регион, сравнимый по размерам со всей Европой) нашёлся всего один подходящий вид, а в других частях Суб-сахарской Африки отыскалось ещё три.

Нет ничего удивительного, что африканцы долгое время продолжали предпочитать охоту — благо, крупные звери как раз водятся именно на Чёрном континенте, в то время как в нескольких регионах Евразии начался демографический бум крестьянских земледельческих цивилизаций. В это число древних цивилизаций Тигра и Евфрата, Хуанхэ и Янцзы, Инда и Ганга, Дуная и Меконга на правах самой знаменитой входит и древнее общество Нила, процветавшее в северной части Африканского континента, однако отделённое от Чёрной Африки Сахарой и связанное с Ближним Востоком тем самым Синайским мостом, по которому когда‑то первые сапиенсы отправились на заселение мира. Поэтому культурные достижения и возникшие в долине Нила аграрные и прочие технологии Египта в несравнимо меньшей степени повлияли на Тропическую Африку, нежели на Южную Европу и Переднюю Азию. Центры человеческой истории надолго переместились туда, где колосились одомашненные ячмень и пшеница, рис и чумиза, просо и овёс. Там же обосновались и основные скопления населения.

Лишь примерно три тысячи лет назад, когда евразийские и североафриканские общества уже достигли высокотехнологичной письменной стадии развития, жители Тропической Африки сумели одомашнить два злака из скудного набора подходящих местных видов — сорго и африканский рис Orysa glaberrima, после чего южнее Сахары тоже началось становление земледельческих цивилизаций и соответствующий рост плотности населения.

В первые годы Христианской Эры во всей Африке проживало всего лишь около 7–8% населения планеты, к началу Великих географических открытий эта доля возросла до 10–11%. Последующие века колониальной эксплуатации и хищнической работорговли нанесли африканцам тяжёлый демографический урон — общие потери этого периода можно оценить в 100–120 миллионов человек. В 1913 году на Африку приходилось лишь 7% населения Земли, притом, что аграрные возможности континента позволяли прокормить гораздо большее число людей. При оценке биопродуктивности на Африку можно смело отнести от 25% до 40% продовольственного потенциала планеты.

Начавшийся в ХХ веке демографический переход в развитых странах «Глобального Севера» и масштабные санитарно-гигиенические мероприятия в Африке, совпавшие с обретением странами материка независимости, решительно качнули глобальные весы в иную сторону. Вот уже около восьмидесяти лет, как удельный вес африканцев в мировой популяции возрастает.

В 1973 году на африканском континенте проживало уже 10% мирового населения, тридцать лет спустя, в 2003 году, — 13,6%, рекордное для документированной мировой статистики число. Не прошло и двадцати лет, как в 2022 году доля африканцев уже приблизилась к 18% глобальной популяции — то есть по сравнению с концом ХХ века темпы роста этого показателя выросли почти вдвое!

Динамику численности африканского населения можно проследить по таблице 1. Как видно, скоро на Чёрном континенте будет проживать каждый пятый землянин, а к середине столетия — каждый четвёртый. К концу же века, по прогнозам ООН, сделанным несколько лет назад, число африканцев должно приблизиться к 4 миллиардам человек, что составит около 40% глобальной популяции.

Правда, демографические прогнозы сегодня — дело неблагодарное. На наших глазах разворачиваются такие события, что любые долгосрочные расчёты приходится пересматривать каждые два-три года. Дело в том, что учёные рассматривали модель «демографического перехода», сложившуюся в Северной Европе и англосаксонском мире — первых странах, прошедших все этапы этого процесса, — как универсальный образец для всего человечества. Однако, как выяснилось, цивилизационные различия разных культур достаточно велики, чтобы внести в теорию значимые коррективы. Причём чаще всего эти поправки приходится вносить в сторону понижения. В большинстве регионов мира:

1) падение рождаемости происходит быстрее, чем у «стран — пионеров демперехода»;

2) падение достигает более низких, порой непредсказуемо низких показателей;

3) далеко не везде наблюдается характерный для стран-первопроходцев ренессанс, некоторое повышение рождаемости после достижения «дна».

Так, например, если Англия и Франция путь от среднестатистической трёхдетной семьи до менее чем двухдетной, не обеспечивающей простого воспроизводства, проделывали около полувека, то нефтяные монархии Персидского залива пробежали этот отрезок «демографического перехода» за полтора-два десятилетия. Если в большинстве стран-пионеров нижний уровень рождаемости не опускался ниже полутора детей на женщину, то в Объединённых Арабских Эмиратах он провалился до 1,13; в Пуэрто-Рико — до 0,89, а в Южной Корее — до вовсе немыслимого прежде уровня в 0,73! И это не какие‑то экзотические примеры, не способные повлиять на судьбу всей земной популяции.

Стремительные перемены захватили даже таких гигантов, как Китай и Индия, поскольку и по КНР в целом, и по целому ряду индийских штатов размер семьи тоже опустился заметно ниже полутора детей на женщину. Таким образом, вместо медленного и отложенного во времени сокращения населения, ожидаемого по опыту западной модели демографического перехода, мы получаем во многих регионах планеты стремительное кратное сокращение от поколения к поколению.

Отдельного разговора заслуживает тема так называемого ренессанса, зафиксированного у стран-пионеров. На рубеже XX и XXI веков в Скандинавии, Франции и Великобритании, раньше других съехавших ниже уровня простого воспроизводства, наблюдался некоторый подъём рождаемости. Ряд демографов предположили, что этот поворот приведёт к восстановлению простого воспроизводства и к долгосрочной стабилизации численности населения. Такая ситуация стала рассматриваться как вероятный «пятый этап» демографического перехода. Под впечатлением подобных выводов наиболее вероятным сценарием для планеты стала считаться ожидаемая к концу столетия фиксация численности человечества около планки в 11 миллиардов. Однако уже во втором десятилетии XXI века временный подъём рождаемости в западных странах сменился упадком, и говорить о «ренессансе» как завершающем элементе перехода перестали.

Все новейшие наблюдения заставляют радикально переоценить наши представления о будущей численности человечества. И уже вполне реальной видится полная остановка роста к середине столетия, а к 2100 году сокращение числа землян до 7 миллиардов — ниже современного уровня. Единственным макрорегионом, где сохраняется расширенное воспроизводство, сегодня остаётся Тропическая Африка. При этом есть все основания думать, что в большинстве африканских стран и 30–40 лет спустя рождаемость будет выше критического уровня (два ребёнка на женщину). Это означает, что уже в силу так называемой демографической инерции рост населения Чёрного континента гарантирован до конца столетия и ожидаемая к тому времени цифра в 3,5–4 миллиарда африканцев может составить отнюдь не 30–40%, как считалось ещё совсем недавно, а большинство человечества.

Если африканцы опять, как в незапамятные времена, станут большинством на планете, означает ли это, что радикальная смена расового состава ожидается на всех континентах, или происходящий демографический взрыв будет локализован исключительно южнее пустыни Сахара?

На сегодня Тропическая Африка, несмотря на своё безоговорочное звание репродуктивного чемпиона, не стала источником миграции номер один. Массив приезжих, например, в США, за последние полвека формировали преимущественно выходцы из Латинской Америки, а в Евросоюз — из Исламского мира. Темнокожие иммигранты во всех странах, притягивающих миграционные потоки, пока составляют не более одной десятой части новосёлов. Однако трудно поверить, что такое соотношение сохранится надолго.

Во-первых, невозможно представить, что бурно растущее население самого бедного макрорегиона Земли будет стоически прозябать на родине, не пробуя искать лучшей доли в соседних богатых землях, которые, судя по сложившимся трендам, вскоре начнут пустеть, создавая демографический вакуум.

Во-вторых, несмотря на то, что Чёрная Африка в обозримой перспективе останется замыкающим макрорегионом в глобальном рейтинге душевых доходов, уровень жизни там всё‑таки устойчиво растёт. А на сегодня главным препятствием для иммиграции африканцев остаётся именно нищета — более половины желающих уехать элементарно не имеют средств на билет до другого материка. Рост душевых доходов и развитие транспортных коммуникаций неизбежно приведут к кратному увеличению армии потенциальных мигрантов.

В-третьих, в пользу развития африканской миграции говорит разворачивающаяся «серебряная революция», неуклонное старение населения. Оно уже стало ключевым социальным фактором в Центральной Европе и Японии, неизбежно грядёт в остальной части Европы, странах Дальнего Востока и Северной Америки, а в не столь отдалённой перспективе — и на Ближнем Востоке, и в Америке Латинской. В странах, переживающих «серебряную революцию», значительная часть людей рискует, состарившись, так и не стать бабушками и дедушками, то есть никогда не иметь собственных внуков. А это значит, что они будут нуждаться как минимум в молодом обслуживающем персонале, который сможет на склоне лет «подать им стакан воды», а как максимум — заменить их на рабочих местах, оставляемых массово уходящими на покой бездетными и малодетными пенсионерами.

Таким образом, можно смело предсказывать, что до конца века огромное количество темнокожих африканцев покинет свой родной материк и отправится искать счастья в страны, переживающие демографическую депрессию. Говорить о точных цифрах предстоящей на протяжении столетия миграции невозможно, но их порядок совершенно точно будет превышать десятки и даже сотни миллионов, приближаясь, вероятнее всего, к миллиарду.

Очень отдалённой и приблизительной моделью «Великого чёрного исхода» может послужить «Великий белый исход», массовое расселение европейцев в эпоху колонизации. Так, например, в начале XIX века за пределами Европы проживало всего лишь около 10% людей европейского происхождения, а в начале XX века — уже около 30%. В этот период именно Европа и её «боковые ветви» в Новом Свете были демографическими лидерами планеты. Так что переселение одной пятой части жителей того региона, где происходит «демографический взрыв», на относительно свободные территории стало реальным фактом даже в эпоху парусников и колёсных пароходов. Тем более не будет ничего фантастического в переселении в таких же и даже больших пропорциях в эпоху трансокеанских лайнеров и авиационного сообщения.

Самым близким географически и наиболее доступным в культурно-языковом отношении макрорегионом для приёма африканского исхода представляется Европа, куда потенциально может направиться до 500 миллионов выходцев с Африканского континента. Вторым по притягательности приёмником для иммигрантов с Чёрного континента на сегодня выглядят США, куда способно нацелиться до 200 миллионов африканцев. Третье место в этой иерархии занимают богатые страны Персидского залива, способные обеспечить занятость от 50 до 100 миллионов (считая с семьями) темнокожих приезжих. Наконец, во второй половине века можно ожидать крупных миграционных потоков из Африки в Латинскую Америку (где уже проживают крупные общины темнокожих людей, расово и культурно близкие африканцам) и в Китай (где вовсю будет бушевать «серебряная революция» и возникнет острый дефицит трудовой молодёжи). Каждый из этих двух макрорегионов может с лёгкостью принять до 100 миллионов и более африканских иммигрантов.

Будет ли реализован подобный сценарий — зависит от множества факторов, прежде всего, политических. В любом случае смело ставлю сто против одного, что вопрос африканской миграции войдёт в число первоочередных в политической повестке обозначенных стран. За его положительное для приезжих разрешение будут бороться как уже существующие африканские диаспоры, так и набирающие экономический и дипломатический вес африканские государства. Если же возможные препятствия на пути миграционных потоков будут преодолены, то к концу XXI века темнокожие общины имеют все шансы стать расовым большинством как в Западной Европе, так и в США, и в ряде нефтяных монархий Залива.

Как могут выглядеть сугубо антропологические аспекты грядущих перемен? Наиболее вероятными очагами преобладания европеоидного расового типа через столетие останутся Восточная Европа, Кавказ, Кашмир и ареал Персидской цивилизации (включая Афганистан и Таджикистан). Странам же Западной цивилизации предстоит пережить глубокую этнорасовую метаморфозу. Трудно с уверенностью предсказать, насколько гладко пройдёт эта трансформация, но учитывая тяжёлую предысторию расовых отношений, исторические обиды и сохранившиеся до сих пор (как в белой, так и в чёрной общинах) взаимные предрассудки, стоит быть готовым к серьёзным потрясениям. Нельзя исключить такое развитие событий, при котором Ку-Клукс-Клан, «Чёрные Пантеры» и движение Black Lives Matter покажутся цветочками.

В популярных предвидениях будущего присутствует парадоксальное противоречие.

С одной стороны, демографы в один голос утверждают, что эпицентром событий в XXI веке становится Африка, именно её население будет драйвером ожидаемых глобальных перемен.

С другой стороны, цивилизационисты и теоретики многополярного мира игнорируют Африку как потенциальный центр геополитической силы. Например, известный визионер Сергей Переслегин, описывая вероятную раскладку мировых гегемонов, находит место в их ряду дряхлеющей Англии, в десятки раз уступающей Африке по территории и населению, в то время как Чёрный континент рассматривается им преимущественно как поле битвы, пространство чужой конкуренции за влияние, а не источник влияния собственного.

Пожалуй, главной причиной такой недооценки Африки при цивилизационном моделировании служат неоднородность и пестрота её этнокультурного и политического пространства. Две тысячи языков, полсотни государств, большинство из которых представляют собой сложную племенную и конфессиональную мозаику, — и среди них не просматривается ни одного очевидного лидера. Не выдвинулось ни одного потенциального corestate, способного сплотить это вавилонское столпотворение в единый солидарный альянс, готовый совместно планировать общие действия и единодушно продавливать решения на мировой арене. Так, как ведёт себя, например, «Коллективный Запад» во главе с США. Или как действовал «Лагерь социализма» во главе с СССР.

Однако видеть в Африканском мире один только хаос разрозненных национальных и этнических интересов — большая ошибка. Как метко выразился Генри Миллер: «Хаос — это порядок, который нам непонятен». Мы просто не понимаем Африканскую цивилизацию, предполагающую иное устройство мира и иную формулу общественных отношений.

Пример такого непонимания «иного» уже был у европейцев, столкнувшихся с сетевым устроением еврейского сообщества. Привыкшие к стройной иерархии государственных институтов, подданные Российской или Германской империй (как, впрочем, и некоторые граждане современных республик, например, США) не могли осознать причину успеха еврейских элит в реализации своих экономических и политических интересов. Традиционные для иудейского рассеяния горизонтальные связи, при которых отсутствует единый центр координации, выглядели в глазах русских или немецких консерваторов негодным для такой цели инструментом — отсюда не прекращающие бродить вымыслы о «тайном еврейском правительстве», будь то синклит «сионских мудрецов» в начале ХХ века или ZOG в его второй половине.

В наши дни похожий сетевой вызов приверженцам иерархичной государственности бросает другая группа семитских народов — арабская, принадлежащая к умме суннитского ислама. Суннитские общины тоже не имеют централизованного управления, но при этом эффективно наращивают своё влияние, воздействуя на многие экономические, культурные и политические процессы. При этом роль сетевых исламских сообществ в глобальных событиях порой оказывается выше, чем роль нестабильных или ограниченных в своих возможностях арабских государств.

У народов Чёрной Африки нет ни развитой (как у европейцев или китайцев) государственной традиции, ни развитой (как у евреев или мусульман-суннитов) традиции сетевой. Однако это вовсе не означает, что африканский конгломерат языков и культур представляет собой лишь неуправляемый хаос, неспособный выступать в качестве самостоятельного субъекта мировой истории. И если философ Александр Дугин видит конкурентоспособную Африканскую цивилизацию лишь в случае её успешной интеграции, то политолог-африканист Андрей Маслов считает, что социальные связи, характерные для африканской традиции, как раз очень применимы для продвижения в современном индивидуализированном мире. Маслов называет африканскую модель социальных структур «бесполярностью». При этом, экстраполируя эту «бесполярность» на глобальное мироустройство, он пророчит появление мягких блоков, где взаимодействующие государства не связаны жёсткими обязательствами и где сотрудничество с внешними силами не строится по принципу «нулевой суммы», то есть улучшение отношений с одним центром силы не должно автоматически вести к ухудшению отношений с конкурирующим центром.

Системы, построенные по такому принципу, при всей их внешней дезорганизованности и неспособности к концентрации, могут проявлять исключительную силу и жизнеспособность. Как образно выразился по несколько иному поводу философ Олег Матвейчев: можно победить слона, поразив его в голову, но рой москитов, общая масса которых равна массе слона, победить невозможно. Поэтому не стоит недооценивать мозаичное и стихийное африканское общество — в борьбе за место под солнцем этот «рой» может дать фору любому «слону».

Да, рождающаяся на Чёрном континенте цивилизация плохо приспособлена к тотальным военным конфликтам, к противостоянию подлодок, спутников и ракетоносцев — но такого рода инструментарий всё меньше соответствует реалиям современного мира, принося скорее потери, нежели выигрыш. Зато африканское общество обладает даром успешно заполнять все возникающие социальные лакуны, создавая эффект присутствия, а как следствие — и «мягкой силы». Вряд ли африканские политические элиты когда‑либо смогут диктовать свою волю всему миру, как когда‑то диктовали свою волю элиты западные. Но присутствие многочисленных групп влияния «Глобальной африканской семьи» в большинстве стран планеты сделает так, что не учитывать мнение африканцев станет невозможно.

Андрей Маслов считает, что африканизация мира неизбежна, поскольку сложившиеся на Чёрном континенте принципы социального устройства — бесполярность, внеблоковость, ситуативность мышления, интеграция с окружающей средой, отсутствие тенденциозной предопределённости, преданность малым социальным группам и большим идентичностям, а не конкретным политическим фигурам, — всё больше совпадают с современными тенденциями. Можно спорить с ним в деталях, но трудно не согласиться в главном — во второй половине столетия именно африканизация станет главным глобальным трендом, от которого в той или иной степени будут зависеть все остальные исторические процессы.

Владимир Викторович Тимаков, демограф, заместитель руководителя Экспертного центра Всемирного русского народного собора

Впервые опубликовано на сайте газеты «Завтра»