7 ноября мы отметили 107-ю годовщину Октябрьской революции в России, но до сих пор не утихают споры о её значении для России и российского народа. Революция по-прежнему является камнем преткновения (если не сказать «яблоком раздора») для многих наших соотечественников. Одни её восторженно апологизируют, объявляя спасением для России, другие столь же яростно клеймят, утверждая, что революция привела Россию к катастрофе.
Одними из первых, кто распознал глубинное значение Октября, были евразийцы. Этот смысл был недоступен как её непосредственным творцам, большевикам («большое видится на расстоянии»), так и её прямым противникам, ослепленным жаждой мести и реванша. А вот отстранённый, но вместе с тем сочувственный взгляд евразийцев на революционные процессы, дал евразийцам именно ту философскую дистанцию, позволившую по достоинству оценить масштаб социальных трансформаций и их промыслительное значение.
Евразийство явилось пореволюционным движением и философским направлением, увидевшим в драматических революционных событиях нечто конструктивное, положительное. «Закончившая императорский период революция отнюдь не дикий и бессмысленный бунт… Ещё менее русская революция является организованным группой злоумышленников … переворотом», – писали евразийцы. Евразийцы восприняли революцию как некое созидание, а не только лишь разрушение, как освобождение России от оков европеизации, навязанной ей Петром I. Революция есть «глубокий и существенный процесс, который даёт последнее и последовательное выражение отрицательным тенденциям, исказившим дело Петра, но вместе с тем открывает дорогу и здоровой государственной стихии». Европеизация России привела, согласно евразийцам, к трагическому разрыву между культурой народа и культурой правящего слоя. Классические евразийцы считали революцию реакцией на кризис европеизированной русской культуры, и именно поэтому они видели в ней не конец и крах российской истории, а начало, исходную точку для создания самобытного, собственного культурного мира России, отличающегося и от европейского, и от азиатского.
Классические евразийцы утверждали, что само евразийство вообще невозможно понять, не учитывая факта революции как такового. Сами о себе евразийцы заявляли: «Евразийство есть единственная значительная пореволюционная система мировоззрения и действия». Все остальные «внутренне-русские» течения и направления, возникшие в послереволюционное время, в том числе и коммунизм, евразийцы определяли только как дореволюционные.
Октябрьскую революцию 1917 года по внутреннему, заложенному в неё, но не раскрытому ею смыслу, евразийцы определяют как евразийскую. Именно утверждение и раскрытие этого смысла в жизни и будет завершением революционных событий. В основу всего своего учения классические евразийцы положили религиозные постулаты – постулаты православной веры. Именно вера является остовом евразийства, вера выступает одной из скоб, прочно связывающих все евразийское учение в единое нерушимое целое. Православное христианство должно, согласно евразийским мыслителям, буквально пронизывать все сферы общественной и народной жизни, охватив все части здания русской культуры. Русская культура послепетровского периода была «внерелигиозна», церковь зависела от государства и была вне культурного развития и культуры вообще. В наступивший затем период правления коммунистов духовная опустошенность безрелигиозной культуры достигла, с точки зрения евразийцев, наивысшей точки своего развития. И потому, утверждают евразийцы, в ответ на это должна последовать «решительная реакция» («консервативная революция», сказали бы мы сейчас).
Разработанная классическими евразийцами система является пореволюционной, утверждают сами мыслители, поскольку содержит следующие противоречия: с одной стороны, русская революция представляет собой процесс религиозный, подразумевающий «искание последней правды на земле и стремление во что бы то ни стало её осуществить». С другой, революция по своим теоретическим учениям оказалась безбожной, безрелигиозной, и даже более: она явилась богоборческой и противорелигиозной. С политической точки зрения революция выступала как процесс освободительный, в результате которого широкие народные массы должны сбросить с себя гнёт старого режима и зажить вольной жизнью. Но на деле получилось, что революция породила «диктатуру пролетариата» – политический строй во многих отношениях ещё более деспотический, чем был прежде. По своим социально-политическим идеалам российская революция оказалась коллективистической и привела к «глубокому поглощению личности обществом, единичного – универсальным». Социальный идеал русской революции как явления пролетарски-интернационалистического заключался в стремлении нивелировать существующие классовые, групповые, социальные и национальные противоречия и построить «деклассированное и денационализированное» общество людей. Основное социальное качество, которое должно объединять людей этого общества – это общий социальный труд. Итогом революционных событий 1917 г. в России явилось построение Советского государства, которое хотя и служило коммунистическому интернационалу, проводило в жизнь евразийскую внешнюю политику, при этом оно защищало интересы «того культурного целого, которое носит имя Россия-Евразия».
Революция 1917 г. для евразийцев – это закономерное явление в русской истории, здоровая реакция на гибель европейской культуры и европеизации России в принципе. Суть революционных преобразований евразийцы, как и всю дальнейшую судьбу и ход исторического развития России, связывают с религией и Православной верой. Сама революция, по их мнению, должна была способствовать установлению эпохи веры, но установившаяся коммунистическая власть проповедовала атеизм. Поэтому последний этап развития революции они связывали с воплощением в жизнь собственных – евразийских проективных разработок, основой которых и выступает Православие.
Евразийский взгляд на Октябрьскую революцию заключается в том, что это явление глубоко органичное и судьбоносное в жизни страны, событие, свидетельствующее об уникальности исторической стези народа. При всей её трагичности, революция, по мнению евразийцев, позволила России стряхнуть путы культурной и экономической зависимости от Запада, обнажила ценностные антагонизмы восточной и западной цивилизаций и открыла реальную перспективу возвышения русского мира.
Евразийский синтез открывает реальную возможность примирения «красных» и «белых». Не того имитационного «примирения», когда каждая из сторон пытается учредить свою точку зрения как единственно верную (что лишь перезапускает холивар на новом витке противостояния), но того примирения, которое ищет правду у каждой из сторон. А такое примирение наступит тогда, когда революция достигнет своей цели: воплотит на территории России-Евразии величественный нравственный и социальный идеал русского народа – Святую Русь. Октябрьская революция была «мертвой водой», исцелившей самые кровоточащие раны России, но окропить Россию «живой водой», позволить Господу вдохнуть в нее Святый Дух – всё еще нерешенная задача.
Костерин Андрей Борисович, православный публицист, г. Владимир
