«Эта личность была украшением нации»

Шафаревич принадлежал к тем мыслителям в области естественных наук, что поднялись на высший уровень познания. То, что он был одним из крупнейших математиков мира, «Моцартом математики», лишь способствовало его религиозно-философскому осмыслению действительности.

Как и математики-философы прошлых веков, такие как Паскаль и Декарт, Шафаревич постиг, что нет противоречия между наукой и верой. И более того, постичь гармонию творения, а также его историю можно только с религиозной точки зрения, прежде всего – христианской.

Математику Шафаревич воспринимал как «безконечно продолжающуюся прекрасную симфонию», а возможность уйти в нее из мира идеологического диктата, ее «осмысленность и красота привели его к осознанию религиозной цели познания мира».

В лекции при получении премии Хайнемана в 1973 году в Геттингенской академии Шафаревич особо подчеркнул связь религии с математикой, отдав при этом несомненный приоритет религии:

«Цель математике может дать не низшая сравнительно с нею, а высшая сфера человеческой деятельности − религия. Конечно, сейчас очень трудно представить себе, как это может произойти. Но еще труднее вообразить, как математика сможет вечно развиваться, не зная ни что, ни зачем, она изучает. <...>

Математика сложилась как наука в VI веке до Р.Х. в религиозном союзе пифагорейцев и была частью их религии. Она имела ясную цель − это был путь слияния с божеством через постижение гармонии мира, выраженной в гармонии чисел. <...>

Я хочу выразить надежду, что по той же причине она теперь может послужить моделью для решения основной проблемы нашей эпохи: обрести высшую религиозную цель и смысл культурной деятельности человечества».

При отсутствии высшей религиозной цели вся научная деятельность человечества ведет лишь к глобальному разрушению. Сегодня мы видим это вполне наглядно.

Мой старший друг Виктор Николаевич Тростников, также математик, рассказывал, что, будучи давно знакомым с Шафаревичем, он сблизился с ним, когда оба принимали участие в так называемом диссидентском движении.

Начиная с 1970-х годов, в самиздате, начинают появляться работы Шафаревича [например: «Социализм как явление мировой истории» (1974)], посвященные одной, главной для него проблеме – судьбе России и русского народа. Мир узнал не только Шафаревича-математика, но и Шафаревича-философа и историка. [В скобках отмечу, что к 1974 году относится и мое заочное знакомство с Игорем Ростиславовичем как историософом по сборнику «Из-под глыб»].

А Виктор Николаевич закончил в те годы свою первую богословскую книгу «Мысли перед рассветом».

Виктор Николаевич Тростников. Снимок тех лет

И именно Шафаревич помог напечатать «Мысли…» в издательстве «ИМКА-пресс», так как в СССР это было невозможно.

Но достаточно скоро они оба вышли из этого движения, так поняли, что это лишь иная форма русофобии. Термин этот ввел Шафаревич в работе под таким же названием «Русофобия». Даже появившись в 1982 году в самиздате в нескольких сотнях копий, она произвела эффект разорвавшейся бомбы.

«Русофобия» – это ненависть и одновременно страх перед всем русским. Шафаревич доказал, что именно русофобия в последние полтора века, а не какие-либо «-измы», лежала и лежит в основе идеологии и деятельности влиятельного общественного слоя нашей страны.

Развивая идеи Огюста Кошена, изложенные в книге «Малый народ», применительно к катастрофе Французской революции, Шафаревич создал теорию «Малого народа». Теорию, раскрывающую суть данного явления, и помогающую понять многие «загадочные моменты» отечественной и всемирной истории.

Напомню, что Кошен, анализируя архивные материалы периода Французской революции 1789-93 годов и предшествующего ей, пришел к неопровержимому выводу, что подготовили революцию французские интеллектуальные «салоны». Кошен назвал их − «обществами мысли», вернее было бы − «мысли безбожной».

Словно по волшебству «общества» возникли почти одновременно по всему телу Французского королевства. В них тон задавали люди, объединенные одним общим настроением, а именно: презрением и ненавистью к собственной стране и своей культуре. Там были «энциклопедисты» и прочие «интеллектуалы» масонской преимущественно ориентации.

Они отрицали все её достижения, считали Францию и французов чем-то малоценным по сравнению с другими государствами, особенно Англией, которые, по их мнению, добились больших успехов, и настаивали на том, что только коренной переворот во всех областях жизни сделает Францию «частью просвещенного человечества».

Инакомыслие в «обществах» не допускалось. За самостоятельную мысль могли по всей Франции как «врага просвещения» ославить, так что в приличный салон переставали пускать. И конечно, все они были за «народ». Только, как выяснилось, под народом они разумели исключительно себя ‒ тот самый «Малый народ», о котором и говорит в своем исследовании Кошен.

Понятно, что вместо евангельских заповедей ‒ как себя надо вести человеку для спасения души ‒ в обществах и кружках рассуждали об «естественных правах человека», потом о «правах человека и гражданина». Сейчас такие же рассуждают о правах сексуальных меньшинств и прочих, − калька везде и во всем, враг человеческий не балует своих адептов разнообразием схем деятельности. Впрочем, на безверное человечество и их хватает.

Последствия деятельности «обществ» были ужасны. И это нам хорошо известно. Вполне приличное королевство за пару лет революционного террора обезлюдело. Нас этим также не удивишь.

Шафаревич предположил, что подобный феномен – «Малый народ» − появляется в период масштабных кризисов в любой стране, что это своего рода всемирный феномен. И с присущим Игорю Ростиславовичу математическим изяществом он доказал свое предположение, как некую теорему.

Фундаментальное свойство «Малого народа» – отрицательное мироощущение, ненависть к окружающему миру, иррациональное стремление к его уничтожению. Вспомним теорию анти-систем Льва Гумилева.

Деятельность некоторых активных «подразделений» «Малого народа» раскрыта Игорем Ростиславовичем в книге «Трехтысячелетняя загадка».

Мне довелось несколько раз встретиться и даже говорить с Шафаревичем на патриотических собраниях 1990-х годов, но завершить хочу все же словами Виктора Николаевича Тростникова, значительно лучше знавшего Игоря Ростиславовича, и дружившего с ним, словами − эпитафией Шафаревичу:

«Эта личность была украшением нации. Его характерными чертами были сильная воля, благородство, принципиальность и безкомпромиссность. …

Говоря о его уходе от нас, я хотел бы перефразировать слова Тютчева на смерть Гёте:

“С высокого древа России упал один из прекраснейших его листков”.

Хотелось бы, чтобы Россия поняла это».

Этого хотим и мы.

Честь имею.

Борис Глебович Галенин, военный историк