Мемуары гармонизатора мира

От редакции: 21 июля известному аналитику, проживающему во Франции уроженцу Ленинграда (Санкт-Петербурга) Е.А. Вертлибу исполнилось 80 лет. Читателям РНЛ Евгений Александрович известен своими текстами на темы геополитики, русской культуры и политики, которые он давно предлагает редакции для публикации. По случаю солидной круглой даты жизненного пути, Е.А. прислал нам свои мемуары, которые в присущей ему манере назвал довольно иронично. Судьба автора весьма причудлива: учеба в Ленинградском госуниверситете, диссидентство и самиздат, эмиграция на Запад, знакомство и сотрудничество с известными диссидентами, работа натовском Центре Маршалла в городе Гармиш-Партенкирхин, сотрудничество с российскими патриотическими изданиями. Обо всём этом автор пишет довольно откровенно. Публикуется с незначительными сокращениями.

Мемуары всегда БЫЛОЕ И ДУМЫ. Мои же – микроконстатации восьмидесятилетнего осознания световых бликов памяти. По моему военному поколению Курской дуги и Блокады Ленинграда так безжалостно прошелся каток истории, что «всё смешалось в домах Облонских». С мамой Клавдией Филипповной Киселёвой наш казачий род дичком привился к древу князей Волконских, прямиком восходящем к самому графу Льву Толстому (помню: родственник наш, тоже Лев, но Волконский, в своей московской квартире с гордостью показывал мне семейную реликвию – несколько стопок собственноручных бумаг Льва Николаевича). Мой брак с русской красавицей-псковитянкой Екатериной Алексеевой закончился с эмиграцией.

В Германии я женился на Елене – дочери правозащитницы Татьяны Сергеевны Ходорович, внучатой племянницы художника М.А. Врубеля и внучки адмирала А.В. Немитца. Судя по сопоставляемым портретам в заметке («Deutsch-Russische Zeitung», №8,1997) о мюнхенской выставке работ художника-символиста Михаила Врубеля, моя дочь Дарья и её прабабка Анастасии фон Вессель-Врубель весьма схожи. «Мама, картины зовут играть в прятки. Твой черёд, ищи меня. Да нет, на картине ищи – вот она я! Тоже девочка. Простите – бабушка. Права ли я? Это ли моя прабабушка? Девочка – бабушка, ты меня слышишь?» – звенел моей десятилетней Дашутки колокольчик в альпийских лугах Гармиш-Партенкирхена – своим льняным хохолком напоминая о «пятом колене Врубеля». И как бы семейство не скромничало, спарка Врубель-Нёмитц «подводит» к германскому корневищу «псов-рыцарей». Ибо родич Врубелей адмирал Александр Васильевич Нёмитц (А.В. Колчак назвал его своим флотским преемником; в 1920-е военно-морской министр России) – потомок барона Адольфа-Германа Маршалла фон Биберштейна (Marschall von Biberstein), сменившего в 1890-м самого «железного канцлера» Отто фон Бисмарка на посту статс-секретаря по иностранным делам. Посему в анналах истории читаем у Джайлза Макдоно в книге «Последний кайзер. Вильгельм Неистовый»: «После того как Герберта Бисмарка на Вильгельмштрассе сменил Маршалль фон Биберштейн, сам Вильгельм завел обыкновение наведываться к нему домой без предупреждения – “на тарелку супа”». Так что русо-льняная наша девочка (ныне мама Алёши – первенца, русского британца) – гармонизатор слиянности русской и немецкой генетической данности: Волконских-Толстых, Врубелей, фон Весселей-фон Бибершейнов. «В союзе обеих империй, – писал фон Бисмарк графу Петру Шувалову 15 февраля 1877, ‒ заключается такая сила и гарантия безопасности, что меня приводит в раздражение уже сама мысль о том, что он может когда-либо подвергнуться опасности без малейшего на то политического основания... Пока я буду возглавлять наши государственные дела, вам трудно будет избавиться от союза с нами».

Во-первых, понятие немец славяносодержащее. Поскольку в исторических хрониках к германцам отнесены все, кто не походил на кельтов (галлов) и ираноязычных кочевников (сарматов), и посему в германцы были поверстаны и многие славянские племена. «Внешне германский и славянский тип представляются родственными. У обоих – одна и та же склонность к мечтательности и мировой скорби (Weltschmerz). Но славянину недостаёт веры в свою мечту, в своё дело и прежде всего – в самого себя» – констатирует писатель Герман Гессе косвенно синтез этих родственных типологий. Подвижками к праобразу германо-русского союза можно считать хотя бы парочку фактов: русско-германский легион освобождал германские земли от наполеоновцев в 1813-м и что накануне WWII Гитлер предлагал Сталину «стать спиной к спине против общего врага». Но торгашеский менталитет англосаксов не мог допустить, чтоб «варварские московитяне» преисполнялись шеллинговой идеей «всеединства». И потому костьми ложились и паучьи интриги плели – делали всё (вплоть до подрыва газопроводов «Северный поток»), чтобы вбить клин между Германией и Россией, стравить эти нации на взаимоистребление «красных» и «коричневых» (как ныне – другой парочки изгоев – «москалей» и «укров»). Ведь Германо-Русский союз – кошмар и крах США. На пороге ядерного Армагеддона, «незавершенное действие в прошлом» (the Past Progressive Tense/The Past Continuous) ради торжества исторической справедливости должно завершиться-таки. И тогда, вернув свой исконный имперский облик (Германия – свершив декомпенсацию «потерянных поколений» / “verloren generation”, Россия – покончив с «безотцовщиной» как надорванной традицией преемственности), ликвидируются роковые последствия насильственного изъятия из родной почвы, вылом из общего корневища Геруссии и вынужденное скитальчество в чужом облике. Закончится колониальный тренд увечья судеб – проекции переломов через колено России в 1917 и 1991-х, а Германии – в узде Версаля и Потсдама.

В 1960-70-е самиздатствующие творцы остро переживали ноющую проблему этико-гражданской самоидентификации «кто мы?». С революциями и предательством народа чужебесными элитами потребно стало латать распавшееся российское сознание служением России из-за бугра, в колее «изгнания-послания». Чем с другом Александром Раром гневим официоз наших стран гражданства, считающих таких как мы истовых «русопятых» – нечто в роде «сумы перемётной» – в смысле верноподданнической неблагонадёжности. «Оставайся русским богатырем на славу!» – юбилейно благословляет он меня из Берлина. О том же молит Казанскую икону Божией Матери и мощи св. Федора Ушакова в Казанском храме Питера наша русская великая духовная сподвижница Ольга Сокурова – обо мне, родившемся в праздник Казанской и находящемся «под особым покровом Заступницы Усердной». В унисон с моей жизнеактивностью, старшая дочь Анна (дитя от первого брака) врачует чёрного ворона со сломанным крылом, а брат Аркадий (мы с ним названы тургеневскими именами из «Отцов и детей»), вместе с заслуженной актрисой Валентиной Кособуцкой – такого же бедолагу сердобольно подкармливают по сей день, мясцом, крупкой выходя на карк пернатого, единодушно названного «Укором» – поскольку увечный подолгу смотрел с укоризной вдогонку проходящим мимо. Блокадник делится последним с миром в нужде. И кису пригрели они, назвав на французский манер (в честь моей резиденции) Люси (Lucy).

В атмосфере духовной безотцовщины и отец мой Александр, выходит, «естественно» беспризорничал, пока не был усыновлен в балтийско-белорусском семействе Ильи Вертлиба. Поскольку отец не имел на руках свидетельства о рождении, ему лишь при выходе на пенсию узаконили условную дату дня рождения анкетной фиксацией: взяли ровно полугодовое среднеарифметическое – 15 июня. Домочадцам запомнилось, как он самозабвенно играл на фаготе. Позже я узнал, что так называют не только музыкальный инструмент, но и демона ветра. Для семьи он и был виртуозом вихря-проказника, на сквозняке перекрёстков Питера подрабатывающего с лабухами на пропитание нам. Но перед войной он выучился на военврача, пройдя ускоренную медподготовку в Омске и в Военно-медицинской академии в Ленинграде. Уйдя на фронт, отец не успел забронировать квартиру. Моя мама-блокадница похоронила от голода умершего своего грудного ребёнка и одной из последних эвакуировалась по «Дороге жизни» из блокадного Ленинграда на «большую землю». Кошмары осаждённого и несдающегося города-героя постепенно рассеялись. Всё реже ей снилось, как она хрупкая и бесстрашная бросала в песок залетевшие на крышу дома зажигательные бомбы, а после отбоя воздушной тревоги – добывала водицу, отодвигая мёрзлые трупы в Неве, и с несколькими льдинками в котелке почти приползала домой, чтобы жить. А однажды её чуть не съели соседи, когда вдруг пригласили в гости «на пирожки» – надломив который и увидев блеснувший фрагмент детского ноготка, она чуть не рухнула, но из последних сил рванулась к себе, успев закрыть дверь на цыпочку. В 1943 году в эвакуации родился я: в Усть-Катаве Челябинской области (в войну город поставлял фронту танковые пушки, зенитные платформы, миномёты, а после – не только вагоны, но и космическое оборудование). Отец, добившись приёма к члену Политбюро ЦК Михаилу Суслову, сумел вернуть квартиру в Питере. Но вскоре умер во время операции желудка и двенадцатиперстной кишки. Спасая других, не думал о себе: он угробил свою пищеварительную систему тем, что постоянно отдавая свой офицерский паёк семье, сам питался чем приходилось – дуррандой и крапивным супом со столярным клеем.

С потерей отца у меня всё неотвратимее складывался самовытек за рубеж. «В последний путь – куда-нибудь» одним из поздних вечеров я подался своим ходом, пытаясь как «заблудившийся» пробраться из подпитерских лесов сперва в Финляндию (слыхал, что она не выдает беглецов), а затем в Швецию. Но был вскоре схвачен советскими погранцами (ночью в лесу задел сигнальные датчики), догола прощупан, с пристрастием и курком на боевом взводе допрошен в Петроградском райотделе КГБ города Ленинграда и... призван с третьего курса ЛГУ в армию – «подит-ка послужи».

И служил как подобает. Предлагали даже по разнарядке авиаполка поступать в лётную академию имени Гагарина. Карибский кризис октября 1962 встретили в самолётах, готовые десантироваться в США. Но катаклизм миновал, а меня угораздило приводнился с парашютом в полынью... Провалялся сто дней в Военно-медицинской академии. Продолжил учёбу в Ленгосуниверситете: официально на филолога-русиста, а факультативно – параллельно подучивавшись ещё и на философском (у проф. В.П.Рожина) и психологическом (у проф. Б.Г.Ананьева) факультетах. В перерывах успевал и «пободаться с дубом» – сбоем госсистемы: самиздатил и злил власти протестными демаршами. За открытое письмо в 1971-м первому секретарю Ленингадского обкома партии Григорию Романову меня после приёма экзаменов, при выходе из учебного заведения схватили люди в штатском, насильно запихали в милицейскую мигалку и возили по их участкам, где при мне избивали задержанных людей... Такой беспредел устрашения органами «правопорядка» подстрекнул меня «рвать когти» из страны легализованной внесудебной расправы над инакомыслием. За поруганные честь и достоинство мстил как мог: срывал красные флаги с Дворцового моста и бросал их в Неву. Очевидно: раненое бунтарство нарывалось на реальный тюремный срок. Однажды во время вечерней прогулки около писательского дома по ул. Ленина (мы жили рядом: Гатчинская, 6) на меня напали двое и укололи в грудь ржавой железякой. При нависшей физической угрозе расправы – ничего не оставалось как спасаться, по любому.

Запад прельщал возможностью реализации творческого потенциала (ведь мы все чувствовали себя гениями, а поэт Иосиф Бродский – лишь один из нас), но пугал экзистенциальной «потусторонностью» – понятием навсегда. Чтобы снять это противоречие, я СЛУЖЕНИЕМ РОССИИ ПРАВДОЙ О НЕЙ ввёл себя в контекст совместимости физического бытийства на Западе с жизнью Россией. Если для беспочвенного сознания Родина – там, где его любят или хорошо платят, то для умозрения почвенника-патриота – очевиден примат её патриархально-мистицизированной сущности русскости. Своей надорванной пуповиной вынужденно покинутой Родины мы за бугром пытались прорасти сквозь, по Достоевскому, остро ощущаемые «священные камни Европы» – воскресить пространственно-смысловую целостность массива Россия-Европа рьяным исполнением миссии изгнанных из одной ипостаси Родины с месседжем в сопредельную другую (таков смысл миссии «изгнание-послание») и неизбывной потребностью антеевой подпитки духом почвы первородины.

Итак, подиссидентствовав-посамиздатив лет пятнадцать (1960-1975), Рождество 1975-го встретил в Вене. Фон омерзительный: за тонкой гостиничной стенкой громко выгаживались бриллианты, заглоченные в России! Результата потрошения кишечника нетерпеливо ждало семейство тужащегося над унитазом главы оного... Как аспиранта-соискателя из престижного Ленгосуниверситета, с темой диссертации «Проблема амбиции у Достоевского как фактор русского сознания и принятия решений» и спеца по Серебряному веку, – меня пригласили в Римский университет – ассистентом известного слависта проф. А.М. Рипеллино, к кому благоговел сам Борис Пастернак: «Вы осведомлены в литературных делах нашего полустолетия лучше, чем кто-либо из нас и чем я сам». Бурлящее тогда студенчество предвещало европейскую лихорадку.

Контрастной землей обетованной виделась Америка. Через Толстовский фонд проходили перебежчики и эмигранты «пятой волны» – писатели и неевреи. Глава фонда – потомок Дома Романовых по материнской линии, князь Теймураз Константинович Багратион-Мухранский придирчиво оглядел меня, как жокей перед скачкой коня, и позавидовал вслух тёплому свитеру (подарок от мамы) – единственное что и было у меня от Родины, не считая котомки с Библией, «Бесами», «Дон Кихотом», «Мастером и Маргаритой», дарственным экземпляром «Где твой дом?» Рида Грачева, с комплектом трусов и майки, да зубной щёткой (кукле от актрисы Люси Елисеевой с любовью питерские таможенники оторвали голову при досмотре на брюлики). В редакции газеты «Новое русское слово», где охотно предложили поработать, встретился с Эдуардом Лимоновым, Алексеем Цветковым (подарил ему, дрожащему от холода, пальто с себя) и Валентином Пруссаковым (отразил меня с моей щведкой Бетси Карлсон в своих мемуарах «Прощай, Ахиней!»). В нашумевшем романе Лимонова «Это я – Эдичка» я предстаю таким в Нью-Йорике (как мы называли Нью-Йорк сити: объединив город и гамлето-шекспиров фразеологизм «Бедный Йорик» – ироничное сожаление о бренности бытия) сообитателем отеля Винслоу. Эдуард, я и беглый офицер с советской подлодки составляли бригаду грузчиков (приходилось носить по крутым лестницам небоскрёбия даже стальные сейфы – при рыночной цене четыре доллара в час). Узнав, что во многом автобиографичный роман «Эдичка» переводят на франузский весьма экстравагантно – «Русский поэт предпочитает негра» – я как-то заметил Эдику: «Дурнослава – ежели Россия платит за неё искривлением своего имиджа». После этого его понесло по-большевистски чегеварить в неотроцкистские кружки. Под его пером я таков: «...интеллигент из нашего отеля – высокий, белокурый человек 33-х лет – поэт Женя Кникич. Как видите, фамилия у него типично ленинградская – изощренная. По специальности он филолог, защитил диссертацию на тему “Село Степанчиково и его обитатели Достоевского, с точки зрения странности”... Только он и я понимаем, что его профессия серьезного ученого, специалиста по Гоголю и Достоевскому, преподавателя эстетики, никому тут на х** не нужна. Тут нужны серьезные посудомойки, те кто без всяких литературных размышлений будут выполнять черную работу. В литературе тут своя мафия, в искусстве своя мафия, в любом виде бизнеса – своя мафия. В русской эмиграции – свои мафиози. Белокурый Женя Кникич не был готов к этому, как и я. Как и я в свое время Женя работал в газете “Русское Дело” у одного из главных мафиози русской эмиграции – у Моисея Яковлевича Бородатых. Мафиози никогда не подпустят других к кормушке. Х**. Дело идет о хлебе, о мясе и жизни, о девочках. Нам это знакомо, попробуй пробейся в Союз Писателей в СССР. Всего изомнут. Потому что речь идет о хлебе, мясе и п***. Не на жизнь, а на смерть борьба. За п*** Елен. Это вам не шутка... Теперь вижу – один х**, что здесь, что там. Те же шайки в каждой области. Но здесь я еще дополнительно проигрываю, потому что писатель-то я русский, словами русскими пишу, и человек я оказался избалованный славой подпольной, вниманием подпольной Москвы, России творческой, где поэт – это не поэт в Нью-Йорке, а поэт издавна в России все – что-то вроде вождя духовного, и с поэтом, например, познакомиться, там – честь великая. Тут – поэт – г***, потому и Иосиф Бродский здесь у вас тоскует в вашей стране и однажды, придя ко мне на Лексингтон еще, говорил, водку выпивая: “Здесь нужно слоновью кожу иметь, в этой стране, я ее имею, а ты не имеешь”. И тоска была при этом в Иосифе Бродском, потому что послушен он стал порядкам этого мира, а не был послушен порядкам того. Понимал я его тоску. Ведь он в Ленинграде, кроме неприятностей, десятки тысяч поклонников имел, ведь его в каждом доме всякий вечер с восторгом бы встретили, и прекрасные русские девушки, Наташи и Тани были все его – потому что он – рыжий еврейский юноша – был русский поэт. Для поэта лучшее место – это Россия. Там нашего брата и власти боятся. Издавна».

Русская душа здесь маялась тоской по Родине, глушилась водкой и кучковалась вокруг горения Россией. Балерина Калерия Федичева была для меня теплинкой покинутой Родины. Григорий Климов, помешанный на жидо-масонском заговоре, принимал меня у себя по-спартански: в суровом холоде со стылой водкой и неизменной темой о связи «латентной педерастии Ленина с вырождением КГБ». Гостил частенько у режиссера Олега Рудника и жены его пианистки Татьяны (выступала вместе с Ваном Клиберном). Сергей Довлатов в длиннополом желтом халате принимал меня у себя в Квинсе (район Нью-Йорка), приговаривая: «Пей, Женя, да закусывай!» (а сам, видать, уже не мог ни того, ни другого).

В США параллельно с прохождением докторантуры по аналитической политологии и культурологии в UNC (университете штата Северная Каролина) и совместной с Э.Лимоновым работы грузчиком, представлял творческие интересы Бориса Иванова, Аркадия Драгомощенко, Вадима Нечаева, Виктора Кривулина (поэта андеграунда), а также журналы «Часы», «37». Был в контакте с П. Струве, Р. Гулем, Ю. Иваском, И. Бродским, Вик. Некрасовым, С. Довлатовым, Вл. Максимовым, Н. Коржавиным, Т. Горичевой, Ал. Хвостенко... Профессор Вл.И. Седуро оценил моё стихотворение «Здесь кончается Запад» (1980) – «выше Маяковского с его стихами об Америке». Казак и профессор из Принстонского университета Герман Ермолаев помогал моей адаптации в научных кругах США.

По окончании докторантуры не сразу был приглашён на работу в Германию – преподавать разведчикам, дипломатам и высшим военным в Европейском Центре им. Джорджа Маршалла в городе Гармиш-Партенкирхин, Бавария (в дальнейшем – Центр, или МЦ). Но сначала нужно было доказать через суд, что я не верблюд. Брюлико-вонючки, прилюдно целовавшие землю Америки и кричащие дружно «ура!», когда русским забьют шайбу или гол, возненавидели меня и «доверительно» донесли новым хозяевам их жизни, что, дескать, меня «никогда не видели в Ленинградском университете» (а я был в ЛГУ аж десять лет: с 1960 по 1970 гг.). Нашлось и такое жульё, которое услужливо перевело, что раз я «СОСТОЯЛ В ПРОФСОЮЗЕ» – это значит я «ПРЕПОДАВАЛ В ШКОЛЕ КОММУНИЗМА»! Сволота, отлично зная, что в СССР почти каждый работник – член профсоюза, ибо иначе не получишь полноценной оплаты по больничному листу, – шёл на прямой подлог, лишь бы нагадить моей инаковости. Да, у Ленина это выражение появилось в работе «Детская болезнь левизны в коммунизме» (1920): «профсоюзы – резервуар государственной власти, школа коммунизма, школа хозяйничанья». НО ПРИЧЕМ ЗДЕСЬ Я?! Пришлось проводить дорогостоящую экспертизу и взять справку, что мой случай не ленинского контекста. Но неугомонная мафия не могла дышать со мной одним, как оказалось, «антисемитским» воздухом (книга «America's Dreyfus»). Надуманный «антисемитизм» был прелюдией к инсинуированному «шпионажу».

Моя неангажированность, справедливость и порядочность бесили антирусский интернационал. По собственному разумению я налаживал и крепил международные связи МЦ: с управлением президента РФ по внешней политике (контакт с С.Э. Приходько), выступал с докладами в Совете коллективной безопасности СНГ (Г.А. Зайцев), работал с мэрией Москвы (Г.Л. Мурадов), приглашал с лекциями советника В.В. Путина Глеба Павловского, заместителя главного редактора газеты «Завтра» Владимира Бондаренко, Томаса Грэма – советника президента США Джорджа Буша по России и Евразии... Такая инициатива на госслужбе наказуема, ибо внедряется в зону ответственности других аппаратчиков Госдепа и Пентагона. До поры до времени сходила с рук моя вольная импровизация в МЦ. Был членом редколлегий журналов «Дон» (Россия), «Геополитика» (Украина), «Центральная Азия: политика и экономика» (Казахстан), «Наш современник» (Канада), «Гнозис» (Нью-Йорк), «Славянская Европа» (Мюнхен). Награждён серебряным знаком «Рыцаря науки и искусств», орденом Петра Великого I степени («За заслуги и большой личный вклад в развитие дружбы и сотрудничества между Россией и Кыргызстаном») и лауреатством «Во славу и пользу Отечества». Имел грамоты за заслуги в области международных отношений в качестве эксперта и советника ряда международных неправительственных организаций. Избран академиком РАЕН по секции геополитики и безопасности (2000).

Моя «народная дипломатия» вызывала всё больше подозрений у моих американских работодателей. От сшибки моего упорства в доброделании и заскорузлых инструкций «не пущать» посыпались искры. Решили срезать меня шитьём шпионского дела. Об этом газетные статьи: «The Stars and Strips» (№27, 14 мая 1994; 7 мая 1996, с.5) и «Завтра» (№24, июль 1994). Мои тогдашние боевые булни запечатлены в статьях «На войне как на войне» и «Страсти по Евгению Вертлибу» («Завтра», №№ 146 и 216) – с выражением международного протеста против установления одновременной слежки за мной, американцем, за российским патриотом журналистом Владимиром Бондаренко и за профессором права и общественным деятелем Швеции Николаем фон Крейтором (его предки подарили России секреты шведской пушечной стали). Этот трёхголово-карательный «кейс» DACCO № 97-0047-66 засекретили, а нас, фигурантов дела, подвергли гонениям и остракизму. Меня уволили с госслужбы США – насильственно лишив права на профессиональную деятельность. Что давало мне основание требовать сатисфакции обращением с протестом во все судебные инстанции, включая Верховный суд США (о нарушении конституционных прав гражданина), а также такие организации как Гаагский трибунал (систематические правонарушения военной администрации) и Европейский суд по правам человека (изъятие рукописей и частной переписки с сенаторами). После вмешательства Европейского Парламента (дело №001081 от 15 января 1998), Верховного суда США и предъявления иска к дирекции МЦ со стороны мюнхенской прокуратуры (дело от 21 августа 1997 за номером 55 Js 24166/97) была восстановлена моя репутация честного объективного профессионала.

В июне 1998 года я получил официальное уведомление от Министерства Обороны США, что ВСЕ секретные досье на меня очищены от «сомнительных сведений...». Правда, для этого понадобилась конспиративная встреча директора Маршалл-центра доктора Роберта Кеннеди лично с самим военным министром США Уильямом Коуэном. После чего вместе с моим выходом в отставку был закрыт Русский отдел Центра. Если враг не сдаётся – его уничтожают ковровым бомбометанием по цитадели сопротивления. Такова стилистика американского принятия решений на тотальную зачистку объекта. Таким образом, США официально очистили мой файл. Однако практика «охоты на ведьм» в отношении меня перекочевала в Россию. Если правозащитницу Марию Бутину преследовали только в США, то меня и в России. Но тем не менее, мне удалось в 2008-м во Франции основать Международный институт стратегических оценок и управления конфликтками (МИСОУК) и вписаться в экономический проект интеграции пространства безопасности от Лиссабона до Владивостока – в прагматико-национальную альтернативу развития Евро-Азиатского континента vs. евро-атлантической антироссийской устремлённости. Главное то, что вместо реальной перспективы назначить меня Почетным Консулом РФ в Бретани (Франция), МИД летом 2019-го потребовал от меня официального в письменном виде ОТКАЗА ОТ ПОЛНОЙ АССОЦИАЦИИ С РОССИЕЙ!

Из РФии злобно наблюдали за моей международной активностью, порой теряя из вида отлеживаемого. На месяц потеряли из вида, когда я «убёг» от них в кремлёвку ЦКБ. Явно не с целью найти – искали меня у матери под кроватью, под предлогом, что нет отметки о пересечении мной границы обратно. По специфике определённых аспектов работы предполагалось наличие дипломатического паспорта, что вовсе сбивало с толку моих следопытов. Меня, меж собой именуя «полковником ЦРУ», некоторые сотрудники контрразведки наверняка приписывали и к британской MI 6, и к Моссаду. По логике торгашей: раз не продаётся, значит, кто-то ему больше платит. А мне, пожалуй, и продавать было нечего. Эфемерные конструкты знаний-влияния были интересны лишь кучке интеллектуалов-принимателей решений и механикам управления государством. Независимых «умных ненужностей» не приглашали на кремлевские политтусовки типа «Валдай» (только на первый съезд соотечественников случайно попал как гость московской мэрии). Вот и порешили административным произволом прервать пуповину связи с Отечеством – безкорыстного поборника Русского мира, академика РАЕН по геополитике и безопасности, члена Союзов писателей и журналистов РФ, постдокторанта по пяти кафедрам РАГС (включая высшие курсы по УПРАВЛЕНИЮ ГОСУДАРСТВОМ) – осуществили остракизм и рестрикцию – акт «обрезания» меня от Родины!

Сталинский сатрап Вышинский восторжествовал: человек есть – статья нашлась. АНТИРУССКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ... туды его в качель! Вон и бывшего советника правительства ФРГ Александра Рара тоже третируют: в Германии – как «чекиста» (это кавалера-то ордена «За заслуги перед Федеративной Республикой Германии»!), а в России – как «власовца» (а российский Орден Дружбы не снимает подозрения?). Так нам с ним воздаётся за несомненные заслуги в укреплении дружбы и сотрудничества между народами, плодотворную деятельность по сближению и взаимообогащению культур, наций и народностей. Но чужаку среди своих, затравленному «осушителю Вашингтонского болота» Дональду Трампу – и того хуже: ему и Бога вменили в созаговорщики! Однако, собака лает – а караван идёт. Меня как русскоцентричного аналитика и честного объективного профессионала ценят как в России, так и на Западе. Публицист и издатель Михаил Назаров с репутационной поддержкой меня выступил на страницах газеты «Русская жизнь» (Сан-Франциско) и в 23-й главе своей книги «Миссия русской эмиграциии». О том же говорит и благодарственное письмо Генконсула РФ в Антверпене Евгения Барановского. Политик Сергей Бабурин много лет знает меня как верного патриота России – сторонника консервативного контрпункта Европы. «Соловей ВПК» Александр Проханов и многие другие...

Трампу – достаётся от вашингтонской тины болотной, а меня «срезает» ответка дружбанов Генконсула РФ в Мюнхене М.А. Логвинова, на противозаконные действия которого я пожаловался в апреле 2001-го самому В.Путину. В чём виноват консул? Саботировал выдачу мне визы в РФ и бросил на пол мой паспорт (при свидетеле – бывшем дипломате РФ в Швейцарии Николае Полянском), когда я поставил этот вопрос. Более того: он ещё и пожаловался на меня в МЦ немецкому генералу Францу Вернеру – на члена Консультативного Совета неправительственных организаций при Комитете Государственной Думы по международным делам, писателя и журналиста России. Нашла коса на камень. Пришлось.

Аввакумово обличение антирусской нечисти стоило мне подрыва здоровья: раньше был годен к летной академии имени Гагарина, однако после перенесённого инфаркта и последовавшей операции на почках, с 9 февраля 1997 почти год был на больничном листе. Ворон ворону глаз не выклюет: баварского мидовца отозвали в Москву и тут же пристроили спецпредствителем Баварии в России. Кремль же утешился своей унылой констатацией почему-то неизменного положения вещей: «не более пяти процентов российских послов правильно расставлены по местам». Непотопляемы соратники по дипломатии в поддавки: ты мне, я – тебе. Мне же был объявлен боссом-американцем выговор за игнорирование просьбы германского генерала зайти к нему (я ответил, что готов сделать это, но только по приказу: он ведь не мой прямой начальник).

Но горечь от практики МИДовской чубайсни (встраивание дипломатии в бизнес-интересы) остаётся. Как перед вратами ада «Божественной комедии» Данте Алигьери оставляется всякая надежда входящего, так и прогнившей системе – не дано перестроиться-самореформироваться в конфетку. Но я, как вошедший в жернова карательной прессовки, не оставил надежду на справедливость. По моему ходатайству, директору консульского департамента МИД И.К. Волынкину были адресованы два депутатских запроса главы по связи с соотечественниками ГосДумы Леонида Калашникова. В ответ – пустословесные отписки. Коли и народному депутату МИД не указ – не счёл нужным ответить по существу и конкретно за свой административный произвол, значит, исполнительная власть позволяет себе игнорировать путинскую руководящую директиву: «Никому не должно быть позволено устраивать «селекцию» международных прав и свобод человека в зависимости от обложки паспорта»! Верхи пишут складно, да забывают про исполнительские «овраги».

Одним миром мазаны интернационал-каратели русскости. Американцы – арестовывают во время лекции и ведут на допрос в контрразведку, изымают рукописи, переписку с Александром Солженицыным, главой РПЦЗ митрополитом Виталием, сенаторами и учеными мира. Российские официозники же – издеваются в аэропортах Шереметьево и Пулково. Преступный ельЦинизм в действии. Вскоре после оклеветания меня Генконсулом Логвиновым перед моим американским начальством я был подозрительно синхронно задержан в аэропорту Шереметьево-2, где целый час офицер вызванивал кому-то «что дальше делать с ним (я в третьем лице)?!» Не арестовали, а просто мой рейс авиакомпании Air France был задержан на ПОЛТОРА ЧАСА! Следующая провокация состоялась в «предбаннике» РФ в отношении моей дочери Дарьи, прибывшей тогда вместе со мной из Лондона в Питер. Её, на несколько ЧАСОВ прилетевшую раньше открытия визы (ну оштрафовали бы за техническую накладку во времени – спешащую на встречу с Родиной!), – всю ночь продержали в обезьяннике, глумливо предлагая выйти замуж (она уже замужем за англичаныном!) и остаться в России, допрашивали, как контру, садистски – при ярком свете в лицо, без воды и пищи, а на утро попытавшись выпроводить из страны (когда уже виза на «законных основаниях» вступила в действие!). Только чудом – личным вмешательством симпатизирующего мне вице-премьера правительства России Дмитрия Рогозина (как шептали в аэропорту) удалось унять мстящих даже моей семье... И чемодан дочери, промаячив ночь туда-сюда по маршруту депортация – РФ в Пулково-2, только после настояния зама правительства РФ торжественно внесли на территорию России! Так под предлогом бдительности, распоясывшиеся в самовластье держиморды режима зарабатывают себе звёзды на погоны за счёт охоты на подлинных патриотов России, по их бумагам проходяших неблагонадёжными. Властвующий компрадорский олигархат открыто мешает России патриотически консолидироваться вокруг Справедливости - чем обрекает народ на разобщённость, а державу на стратегическое поражение в идущей гибридной войне.

Тронная свита Кремля не даёт осуществить перезревшую потребность общества в кардинальных переменах – смене вех. Феодально-олигархический строй, вместе со своими институтами ЕдРоссии и соответствующими кадрами управленцев, изначально антинароден, коллаборантен по своей сути – проклятый жертвами перестройки за такие «реформы» как «монетизация льгот», «пенсионная реформа», «оптимизация здравохранения» или «болонский ЕГвизм в образовании». После пригожинской пробы на бунт режим пришёл в себя – оправился и переходит в контратаку на вагнеровцев. Ни о чём дурном не говорит, что сам Евгений Пригожин – человек не бедный. Но и среди богатых есть истинные патриоты. Взять хотя бы бессребреника бывшего кандидата в президенты от КПРФ Павла Грудинина. А предприниматель Константин Малофеев – разве не народный радетель?! За ним и Всемирный русский народный собор, и Царьград, и вообще вся мощь русского слова и дела. Если и был знак готовности смены власти – то вероятнее всего, отнюдь не «сверху» (для узурпации власти), а наверняка «снизу» (иначе беспрепятственно ЧВКисты не прошли бы за сутки почти до Москвы). Вот если бы (представим умозрительно) счетовод семьи Ельцина – олигарх Абрамович стал калифом на час – попредводительствовал бы – другое дело: там ясное дело – всё ради бабла и межсобойного распила госсобственности имитировалось бы.

Если семибанкирщиной второго призыва готовился захват власти – это недопустимый сепаратизм. Если же отнародным вожаком буча – то чистка железной метлой для русской победы над внутренней тлёй и внешними супостатами. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы… Не вина Пригожина, что воины его оказались лучшими штурмовиками по сравнению с регулярными частями.

Говорю, что толковое управление стратегической информацией – залог победы. Как ядерный щит СССР ковался в Сарове под крылышком Серафима (в притюремных шаражках за колючей проволокой), так и Европейский стратегический центр имени Джорджа Маршалла (где я элите Запада преподавал аналитическую политологию и стратегический смысл русской культуры) репутационно олимпил: «диплом Центра в ряде стран приравнен к документу, свидетельствующему о завершении обучения в Академии Генерального штаба» («НВО» № 19, 1997). Здесь преподавал лучший кремленолог Авторханов, а гордостью выпусков являются такие профи, как нынешний директор ЦРУ Билл Бёрнс или генерал Одом (шеф Агентства Национальной безопасности). В 1985 году меня выбрали на должность профессора военно-языковой программы (Professor of Military Language Studies) в Русский Институт при армии США (US Army Russian Institute), ранее – подразделение “Р” (Detachment R), преобразованное в Институт Евразийских исследований и, наконец, в Маршалл Центр. Начальство генералитетное: директор доктор Алвин Бернстин (зам зама министра обороны США), два генерал-полковника: американец Джон Отьен (глава ЦРУ) и немец Йорг Кубарт (начальник штаба германских ВВС), Маршалл Бремент (советник по СССР президента Джимми Картера, посол США в Исландии).

В мою бытность там с 1985 по 2008 репутацию этой «драгоценной короны Пентагона» (the Pentagon`s crown jewel) с 1988 года гробил поистине монстр, характеризуемый служебной характеристикой как «блестящий офицер», – Джон Карлсон (не путать со шведско-крышным мультяшным однофамильцем), данной Пентагогом по моему запросу сенатору Джесси Хэлмсу. Запомнились «подвиги» этого воина «страха и упрёка»: то загонит предпенсионную преподавательницу в нужник и оттуда все глуше доносится её ужасающее допотопно-церковнославянское «изыди, супостат!»; то замахнется ножом на специалиста по Ближнему Востоку профессора Хен-Това; то вынет щипцы, чтоб поговорить по душам с «ленивой русской» (переводчицей на допросе сбитого летчика-шпиона Пауэрса); то до обморока доведет другого «бывшего» – журналиста из «Известий» Наумова... Слились в нашей конторе ГУЛАГ, «камера-обскура» и «450 градусов по Фаренгейту», смешались лозунг Хрущёва «заставим тунеядца работать» и известный геббельсовский с ворот концлагеря Освенцим: «работа делает свободным» / «Arbeit macht frei». Допускаю, что на бывших «подсовках» – на нас тестировался изуверский кнут принуждения «хомо советикуса». С нежелательным пыточным резонансом в стенах престижного заведения разбиралась в 1989 году специальная комиссия от сенатора Сэма Нанна. Полковник Косевич 15 ноября того же года, обвинив преподавателей в «подрывной деятельности» («Subversive activities»), застрелился. История помнит подобный эффект: 22 мая 1949-го первый министр обороны США и министр военно-морского флота Джеймс Винсент Форрестол выбросился из окна 16-го этажа военно-морского госпиталя с криком «Русские идут!».

За меня, как «главного смутьяна» в Маршалл-центре (печатается в «фашистской» газете «Завтра», встречается с реакционными политиками Геннадием Зюгановым и Владимиром Жириновским) взялась военная контрразведка Criminal Investigation Division. Антидиффамационная лига взвешивала на антисемитизм мои стихи в московской газете «Завтра» и статью «Генезис и пути политического сознания при Горбачёве» в парижском журнале «Континент» (№ 63, 1990). Все страницы этих и других материалов, изъятых при очередном ночном обыске в моём служебном кабинете, были испещрены ярко красными подчёркиваниями и вопросами. Потрясли на апробирование и моих выпускников – военных атташе, разведчиков, аналитиков. Но, как поведал директор Центра А.Бернстин военным журналистам, «мы не смогли найти ни одного американского офицера, который бы подтвердил, что доктор Юджин Вертлиб когда-либо сказал что-то непозволительное в аудитории или хотя бы дал повод расценить так его контекст». Однако шпионское дело мне продолжали шить. После статьи «Страсти по Вертлибу» в газете «Завтра» (№ 38, 1996) мой рабочий компьютер вдруг подключили к специальной информационной сети – чтобы обвинить потом в возможном сборе развединформации и передачи её «иностранному журналисту Бондаренко». Хотя речь шла пока лишь об изменении формы приглашения лекторов в Маршалл-центр и ознакомлении с докладом АДЛ от 10 октября 1994 года – секретах полишинеля, но сам факт педалирования на «иностранном вмешательстве» (репетиция к обвинению во «вмешательстве» РФ в американские выборы) был для конрразведки дивидендным. Правда, дурно попахивало гуверовско-бериевским затхлым душком эпохи «рыцарства плаща и кинжала». Велась трижды противозаконная слежка за американским гражданином и двумя иностранными журналистами вне территории США: Бондаренко – в Москве и фон Крейтором – в Швеции. Против нас троих Пентагон возбудил «дело» DACCO № 97-0047-66. Напрасно адвокаты Пентагона и Госдепартмента предупреждали дирекцию Центра о незаконности подобных действий: это-де нарушение свободы слова, прав гражданина США, вмешательство во внутренние дела других стран. Он не внял их предостережению. В конце мая 1996 года проблемами нашего Центра заинтересовалась американская телестанция NВC. По распоряжению министра обороны США Уильяма Перри, директора Бернстина срочно «этапировали» в Вашингтон (пусть и с сохранением годовой зарплаты в 113.000 долларов). Зато готовую телепрограмму-«бомбу» 11 июня 1996 года сняли с эфира, а спецдоклад доклад Перри-Вайта по безобразиям в Центре засекречен по сей день.

Но зато с немецкой стороны удалось добиться, что 21 августа 1997 года мюнхенская прокуратура возбудила иск против дирекции Маршалл-центра (ответчик генерал Джон Отьен: дело № 50 Js 24166/97) на материальную и моральную компенсацию за нанесение урона здоровью и репутации мне и моей семье. Имидж этого баварского think tank был основательно подмочен. Окологэбэшные (был даже один полковник ГРУ Ширхорн) и околопартийные кадры по-прежнему жаждали работать в Центре. Но их «практические навыки» были приёмами выживания в эпоху перемен. То были спецы по компроматам, анонимкам, уворованию из сейфов «конторских» документов, выбиванию денег, льгот и неподсудному разбазариванию государственных средств. Акцент преподавания от постижения вечного смещался на примитивное освоение завоёванного в «холодной войне». В своей знаковой системе «СССР-США» сознание «перестройщиков» просто «переобулось»: сменив плюс на минус в распознании «свой» – «чужой». Бывшие фарцовщики, с арсеналом компроматов и бесхребетной гибкости срамили высочайшую авторхановскую планку преподавания.

«Жемчужина в короне» превращалась в госдеп-пентагоновскую «шарагу» и чахла на глазах в постперестроечной новой реальности. Русский отдел Центра ждал моего выхода на пенсию, чтобы закрыться за ненадобностью более знаний о России. Ибо «коммунистический идол, – как докладывал ЕБН в Вашингтон, – повержен навсегда». Щедринским глуповцам оставалось объявить об «упразднения наук». Когда-то хоть переводили лекции Академии Генштаба имени Ворошилова и изучали их. Теперь же ничего не осталось за душой, кроме примитивных лже-аксиом образчика «русские любят доносить» (писатель Роман Гуль говорил мне наоборотное: «Солженицын не знал, что жандармскому офицеру в России не подавали руки»). Прав Василий Белов: «Если пляшешь под ихнюю дудку, они над тобой смеются. Если становишься самим собой – бьют». Стукача – презирают, но платят щедро. С «упразднением наук» (сперва в Маршалл-центре, затем как «физики белых» – движение ЛГБТ) есть опасность свернуть к ГУЛАГу, в виде цифрового концлагеря хотя бы. Экстрим-односторонность отвергает и Достоевский: «выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом». Без здоровой конкуренции погибает рынок и ветшает собственная имперскость. Нельзя Западу недооценивать своего перманентного антагониста, ибо, как считал посол в Москве американец Буллит, «русский народ является исключительно сильным народом с физической, умственной и эмоциональной точки зрения». Агрессивная русофобия к этому субъекту истории – необъективная конфликтообразующая кривобокость. Неточное знание России стоило Гитлеру поражения в войне. Без учёта человеческого фактора мало что дадут для результата боя практические знания (practical knowledge), например, толщины брони танков противника.

Знание – сила, способная погасить конфликт в зародыше демонстрацией адекватной противосилы. Избежать эскалации степени последней, окончательной войны. Потому на своих лекциях и семинарских заданиях в Центре я всего лишь отстаивал умную, максимально честную стратегию поддержания status quo ни войны – ни мира, т.е. оставить всё как есть, ибо на любое действие априори найдётся гасящее его противодействие, а может быть и в разы сильнее. Вместе со студентами находили нейтрализующие адекваты воображаемых противодействий. НЕ СДЕРЖИВАНИЕ как таковое конфликта, а АРГУМЕНТАРНОЕ УРЕЗОНИВАНИЕ его перевода в необратимую точку невозврата – в неуправляемый КОНФЛИКТ КОНФЛИКТОВ всех против всех. Оказывалось: геополитическим акторам выгоднее балансировать на грани войны, нежели воевать друг с другом. Эту мысль, полагаю, мог вынести с моих занятий и реализовать на практике на украинском ТВД нынешний директор ЦРУ Уильям Бёрнс: «Конфликт великих держав требует тонкой дипломатии – нужно маневрировать в серой зоне между миром и войной, знать пределы возможного, выстраивать рычаги влияния, преследовать общие интересы там, где мы можем их обнаружить, – и жестко и последовательно противостоять России там, где их нет». Конфликт многообразный или многовариантный, а не черно-белой формы войны. Методы ведения конфликта изменились, и теперь предполагают широкое использование политических, экономических, информационных, гуманитарных и других невоенных мер». Это на Западе называют «доктриной Герасимова».

Организационно-идеологическое оружие – не менее серьёзная угроза, чем гиперзвуковые ракеты. Оно способно подрывать монолит изнутри, поражая умы и путая национально-этическую индикацию распознания «свой – чужой». Поддавшийся его воздействию – уже практически не способен сопротивляться. Так что обучал осмыслению азов здравой диалектики противоборства. Чтоб доходило до сознания, что великое начинается в малом, что Россию цементирует державно-имперская вера, без чего стране не жить. Потому, видать, и не понять умом ею порой принимаемых решений. Они выглядят иррациональными – «глуповщиной»: себе во вред. Но во внерациональности, компьютерной неанализируемости, непредсказуемости есть свой резон. Непросчитываемость – непредсказуемость противника – военно-психологическая фора в поединке. Так что оставлял своим студентам возможность самим поразмышлять над непредсказуемой загадочностью «русского ума»/The Russian Mind: почему дважды два = стеариновая свеча, или почёсывание затылка (как у Тургенева)? Любой знаменатель – лишь бы не четыре. Ибо, как заметил Достоевский в «Записках их подполья», «человек всегда как-то боялся этого дважды два четыре».

В силу элитарной избранности состава слушателей МЦ и прямого воздействия на них адекватной вызовам нужной типологии принятия решений, роль «наставника» по подбору контраргументации весьма высока. Надо и самому быть хотя бы на порядок выше практикуемой планки стратегии. Например: самая опасная угроза миру сейчас исходит от дисбаланса сил противоборства. США, аккумулируя всю мощь Запада, действуют без «химеры совести» – нахрапом, РФ – не на опережение, а вяло постфактумно: уворачивается, демагогически ловчит (гуманитарит»: «вовсе не война, а СВО» – разновид договорняка). Чувствуется разгром вооруженных сил РФ горе-реформаторами, краснодеревцами-спасателями ЧП.

Надо возрождать искусство военного мастерства «войны без войны» и тонкой многоходовой дипломатии на опережение. Деградация системы принятия решений – угроза национальной безопасности России. Примером взять хотя бы жалкий лепет оправдания в казусе с Навальным. Власти РФ изначально велись этой темой – плелись за раскрутчиками её с Запада, опускаясь до срама – детализации «трусов» (покроя, цвета, швов)! Долгое отсутствие внятной мотивации со стороны силовых структур породило домыслы и доформировало оппозицию правящему режиму.

ВНУТРИУГРОЗНЫЙ эффект деморализует сторонников власти, усиливает скепсис в народе до полного недоверия ей, «лживой и непрофессиональной». Без духовной скрепы – православной имперской государственности не победить многоголовую гидру. Православие и мир исцелит: предотвратит конвергенцию христианства в язычество и убережёт его от срама конфессионального главенства сомнительной «социохристосии» ЛГБТ… Вселенски державная Россия Пресвятой Богородицы – центр притяжения для всех праведных цивилизаций.

Необходимо в складывающемся полицентричном мире выходить на парадигму постмонополярья, более не заискивая, а игнорируя неолиберальную повестку дня активно обороняющегося однополярного мироуклада. Системный аналитик Леонид Савин в своих трудах спешно проводит мозговой штурм-аудит для выявления диспозиции противоборствующих систем и выработки правил и механизмов становления и функционирования глобальной безопасности для всех. Коль старая модель «хорошая демократия против плохого авторитаризма» скомпрометирована и отжила своё – потребны альтернативы устаревшим шаблонам и догмам. Однозначна аксиома: западный мейнстрим неолиберализма-мондиализма уступает позиции многополярному миру с приматом консервативных ценностей. Изменения становятся триггером модернизации и адаптации прежних моделей и схем международных отношений.

В свете происходящих перемен нужно переосмысливать фундаменталы государственности, включающие в себя религию, экономику, мировоззренческие особенности народов, отношение ко времени и пространству, темы безопасности и суверенитета, национализма и цивилизаций. Многоуровневое исследование полицентричной структуры глобальной политической системы стало бы тезаурусом политикума. Баланс сил – закон политики и условие невойны. Биполярное расстройство – это недомогание политики и обострение противоречий в социуме. С распадом СССР закончилось равновесие взаимосдерживающих полюсов. Для глобальной безопасности такой сбой в отлаженной системе гашения конфликтов по резонансу соотносим с природным катаклизмом разлома земной коры, когда Северо-Американская и Евразийская тектонические плиты разошлись и возникли гигантские рифты – опасность последствий разбалансировки паритета сил: соблазн безнаказанного удара по онтологическому врагу. И пафос Фултонской речи 1946 года Уинстона Черчилля подтверждает эту аксиому: «старая доктрина равновесия сил теперь непригодна. Мы не можем позволить себе – насколько это в наших силах – действовать с позиций малого перевеса, который вводит во искушение заняться пробой сил». Следовательно: даже малый перевес стратегических сил провоцирует экспансию.

Однополярье США длилось с конца 1991 (распад СССР) по 15 сентября 2008-го (крах Lehman Brothers). Теперь эти Разъединяющиеся Штаты всё ещё сверхдержавят. Но уже не как глобальный страж, а центр гравитации: медиатор. Глобальному регулятору по силам утверждать основные правила функционирования межгосударственных отношений и чего бы ни стоило отстаивать их. Но поскольку история движется спирально вспять, видимо, грядёт снова двуполюсная эпоха. Допередел мира не завершён. Если Украина уйдёт в геополитическое небытие, истощив и РФ, и США, China-пояс станет новым мировым гегемоном. В старинных китайских стратагемах говорится о доминировании над другими странами в экономической, культурной и военной сферах и о «международном порядке, основанном на однополярной системе», правила в которой устанавливает только Китай. После Даманского конфликта 1969-го пока китайцев устраивает «гармоничное соседство» с РФ, рассматриваемой «тылом» китайской геополитики. Но есть у них прозапас и геостратегия кнута: «установления временного союза с отдалённым государством для разгрома ближнего врага». Пекин умеет извлекать максимальные дивиденды из любой ситуации.

России нельзя испытывать судьбу плыть в фарватаре американской или китайской внешней политики. У ней свой внелиберальный тренд целостного консервативного миропредставления. По линии отвержения радикального либерализма русской линии близки позиции социал-демократов и правых республиканцев – голлистко-аденауэровского типа. Россия в ситуации анархических беспорядков в позапрошлом веке сменила парадигму духовно-гражданской ориентации общества – на умеренный либерализм. «Только энергия разумного и либерального консерватизма, – писал российский ученый и политик Б.Н.Чичерин, – может спасти общество от бесконечного шатания». Потенциал конфликтогенности в многополярье зависит от результата стратегической интеграции его составных компонентов, под единым зонтиком сильной державы (почему бы не России?) в функции всемирного рефери в спорах. Такой подход близок к идеям Карла Шмитта, Ричарда Роузкранца и Александра Дугина.

И воссияла народная дипломатия: в канун моего юбилея СМИ отсалютовали приятной неожиданностью:

Командир Балтийской военно-морской базы контр-адмирал Биличенко М.В. наградил Евгения ВЕРТЛИБА медалью в честь 320-летия Балтийскому флоту России.

В представлении на медаль сказано: «Вертлиб Евгений Александрович – большой патриот России, всемирно известный писатель и журналист, политолог и геополитик-аналитик, профессор политологии и русской культуры.

Он представил на конкурс “Калининград-янтарный берег-2019” блестящий очерк о ходе Финской войны и ВОВ в целом, стал лауреатом 1 премии и вошёл в состав очередного отборочного конкурса в качестве члена жюри, представив ещё две масштабные статьи на геополитические темы, которые высоко оценены и опубликованы в ряде региональных и федеральных литературно-публицистических журналов России.

За огромный вклад в дело процветания России, миротворческую миссию международного уровня он награждён этой памятной медалью наряду с заслуженными ветеранами ВМФ РФ.

21 июля Евгению ВЕРТЛИБУ исполняется 80 лет».

А друзья по нашей общей академии «International Slavic Academy of Sciences, Education, Arts and Culture Branch of Great Britain and Ireland» подарили мне удостоверяюшую грамоту, по которой я отныне и навсегда Лорд Ирландии: LORD OF ARDMORE. Симфонии Седьмая Дмитрия Шостаковича и «Гармония мира» Пауля Хиндемита зазвучали в унисон.