Как сообщают нам певцы политкорректности из Los Angeles Times, Калифорния стала первым штатом, в котором игрушки для девочек и мальчиков в крупных магазинах должны (под угрозой штрафа) продаваться в гендерно-нейтральном разделе. Политкорректоры озабочены тем, что «дети используют игрушки для отработки навыков, которые становятся полезными в их жизни, а стереотипы о том, какие игрушки приемлемы для девочек и мальчиков, могут привести к неравенству между полами». А пропагандисты ЛГБТ переживают, что розовые и голубые оттенки, используемые маркетологами, «заставляют детей соответствовать гендерным стереотипам».
Сегодня помощник главного редактора «Русской народной линии» Павел Вячеславович Тихомиров беседует с профессором Браунского Университета (США) Владимиром Гольштейном о новых веяниях в американской культуре и американской обыденности.
Павел Тихомиров: Уважаемый профессор, в прошлый раз мы с Вами беседовали о так сказать Высокой Американской Литературе, а сегодня хотелось бы поговорить о литературе массовой. О качественной массовой литературе. Той, которая, в числе прочего, становится основой для создания кинофильмов. Ведь массовая культура, как показывает опыт последних полутора столетий, способна формировать (и переформатировать устоявшиеся) иерархии ценностей, присущие той или иной культуре, менять представления о мире, понимание самого смысла нашего бренного существования.
Всю вторую половину ХХ века тон задавала Америка. «Фабрика грёз», Голливуд, фабриковал не один лишь «опиум для народа», но – надо признаться – оказал решающую роль в продвижении т.н. «западных ценностей». И никакие кумачёвые советские транспаранты, никакие – казавшиеся некогда незыблемыми – традиционные устои – ничего не могли противопоставить прелести американского кино.
Но что происходит сегодня? Ведь за последние 20 лет Голливуд как будто подменили?
Вместо качественных – пусть и не особенно новаторских и высокоэстетичных – кинолент, проповедующих простые и в целом приемлемые ценности, Голливуд превращается в какой-то Идеологический Отдел ЦК «глобалистов». Навязывается вся эта политкорректность с таким упорством, с каким в своё время людям впаривали коммунистическую пропаганду.
Причём изменения эти происходят буквально на наших глазах.
Вот на днях, решив отдохнуть от высокоумного чтения, взял в руки приключенческий роман Нельсона де Милля «Игра со львом» («The Lion’s Game», 2000), и был просто потрясён. Оказывается, всего-то двадцать лет назад в Америке ещё можно было отпускать шуточки в адрес «политкорректоров», на которых нормальные американцы смотрели так же, как мы в своё время смотрели на «правильных» комсомольцев. Всего 20 лет назад! Однако, «комсомольцы политкорректности» победили. И теперь уже не забалуешь. Не позволишь себе отпускать самые, казалось бы, невинные шуточки.
И ладно бы, воспринималось новое положение вещей в качестве некой навязанной извне пропаганды.
Но ведь люди искренне полагают, что вот эта культура тотальных запретов, вот это неудержимо расширяющееся пространство табуированных тем, - это нормально…
К чему приведёт этот процесс? О чём можно будет писать? О чём можно будет снимать кино?
О «комсомольцах политкорректности»? Сводя т.н. массовую культуру к сфабрикованным на компьютерах балаганным спецэффектам, удовлетворяющим всё более непритязательные вкусы «потребителя развлекательного контента»?
Неужели у вас там не раздаются голоса тех, кто осознаёт тупиковость этой темы?
Владимир Гольштейн: Безусловно, недавние события культурной жизни запада напоминают нам как идеологических комиссаров времен культурных революций, так и события более древних лет. Как вы заметили, сразу вспоминается советское идеологическое давление на продвижение определённых классов, национальностей или групп будь то в реальной жизни или в искусстве. Неспроста американский историк Терри Мартин написал замечательную книгу о советской национальной политике и назвал ее американским термином, «The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923-1939». «Affirmative action» - это термин, который определяет политику отдела кадров, направленную на исправление исторических перегибов и несправедливостей, и посему требующей принимать в престижные университеты и на работы, включая роли в Голливуде, по принципам не всегда связанным с талантами, а скорее с историческими обидами.
Конечно, ассоциации с советским прошлым, особенно с его эксцессами, налицо. И боюсь, методы борьбы с комиссарами политкорректности, остались теми же. Эзопов язык, иносказания, искусственное добавление роли коммуниста/рабочего и т.д.
Но при этом мы помним, что, несмотря на запреты, создавались замечательные произведения. Не надо забывать, что многие советские фильмы, вроде «Чапаева» только выиграли от того, что авторы решили сделать фильм о бравом солдате из провинции, а не кающемся интеллигенте из Москвы.
Поэтому я не готов отметать современную массовую культуру только потому, что она следует принципам политкорректности, или как сейчас принято называть, идеологии вокизма (ideology of wokism), идеологии, которая требует от своих последователей постоянной озабоченности состоянием разных традиционно обиженных меньшинств.
Вот, например, новое шоу, которое я смотрел с удовольствием. Французское шоу, «10 процентов» (Dix pour cent); в Америке оно идет под названием Call my Agent. Самое популярное иностранное шоу на американском экране. Написано тонко и порой глубоко, шоу переносит на экран традиционные и запутанные человеческие отношения: амбиции, обманы, верность делу и другим, любовь, комплексы и т.д. Но с другой стороны, среди героев присутствуют и лесбиянки и гомосексуалист и т.д. Всё это не мешает этим людям строить, ломать и вновь пытаться воссоздать серьёзные человеческие взаимоотношения. Причём всё это делается и с юмором, и с любовью. Так что я не могу утверждать, что политкорректные темы сразу разрушают искусство.
С другой стороны, вся околокультурная жизнь, очень сильно завязана на этой идеологии вокизма, и это не может раздражать и расстраивать. Мало того, что разрушаются человеческие репутации в зависимости от глупой шутки или проделки, которую политик, писатель или актёр сделал в глубокой молодости. Мы видим, что это принимает характер цензуры. Например, практически невозможно посмотреть в Америке последний фильм Романа Полянского о деле Дрейфуса. Объявлен полный бойкот этому талантливому режиссёру, и уж точно невозможно найти этот фильм с английскими субтитрами.
Вы в своем вопросе сослались на правильных комсомольцев, и действительно, вся эта идеология вокизма сильно завязана на молодых. На их стремлении вдруг оказаться более правильными, более политически корректными, чем их родители. К сожалению, тут тоже нет ничего нового. Мы помним, как в тургеневские времена, молодёжь вдруг открыла для себя нигилизм, начала отметать культуру отцов, связанную с крепостничеством и т.д. Среди этой молодежи были нетривиальные люди, как Базаров, и были жалкие следователи моды, типа Ситникова и Кукшиной. Именно о них и заметил Павел Кирсанов:
«Прежде молодым людям приходилось учиться; не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: все на свете вздор! — и дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты».
Если мы заменим слово «нигилисты» на «политкорректность» или, ещё лучше, на «вокизм», то мы получим то массовое явление, переходящее в запреты, цензуру и навязывание спущенных сверху тем, которыми так злоупотребляет современная культура.
Блестящий анализ всего этого культурного развития сделал, как всегда, Достоевский.
В своем эссе «Несколько заметок о простоте и упрощённости» Достоевский рассказывает о том, как он пришел в библиотеку и попросил роман Теккерея.
«Как Вам не стыдно читать такие глупости?» - заявила ему молодая библиотекарша.
Достоевский в этом стремлении к простоте увидел желание успокоиться. Найти простую идеологию, которая позволяет все предыдущее отбросить, и стать спокойным, но уверенным в себе нулем. Как всегда, Достоевский смотрит в корень и видит парадоксы и противоречия. За беспокойством молодежи, ее желанием пойти своим путем, Достоевский видит застой и душевную лень. Неспроста он утверждал, что он всех либеральней, потому что он никогда не спит. Так и в этой ситуации: вокизм, что значит бодрствование, скрывает за своей боевой риторикой, желание заснуть и не думать. Так что тут соблазн, и не удивительно, что большое количество молодежи на этот соблазн попадается.
«Зачем нам читать этих рабовладельцев. Этих эксплуататоров, этих консерваторов. Этих белых мужчин, этих сторонников только двух полов?»
Эти вопросы, и эти требования – бодро шествуют по американским кампусам, от них переходят к средствам массовой информации и оттуда уже в мировое пространство, которое по-прежнему заполняет Американская идеологическая машина, намного превосходящая все другие, несмотря на свои постоянные сбои.
Безусловно, в Америке многие видят, что во всем этом есть и перегибы и опасности. Никому не нравятся постоянные угрозы и ограничения свободы слова, свободы выражения и т.д. Никому не нравится отказ от классиков в пользу каких-то злободневных писаний.
Но у меня, как Вы видите, на это взгляд философский.
Эксцессы нигилизма, вокизма и прочих крайних идеологий пройдут. Что-то культура возьмет от вокизма, как она взяла от нигилизма, радикализма, футуризма и даже культурных революций. Но в Америке всё-таки всем доминирует рынок, и рынок не потерпит абсолютно бездарных фильмов на самые правильные политкорректные темы. Поэтому я не вижу катастрофы, если вдруг массовое искусство примет более политкорректные формы, но при этом будет по-прежнему наполнено настоящим человеческим содержанием. И мне кажется, что такие произведения массовая культура продолжает производить. Не говоря уж о высокой культуре, которая как всегда и везде сторонится всей этой шумихи и пропаганды и продолжает искать свои пути.
