Природное явление, случайная утечка или диверсия?

В двух предыдущих статьях («Две эпидемии: биологическая и информационная» и «Меры борьбы с эпидемией в России и Европе») мы, насколько это возможно сделать, постарались оценить адекватность информационного освещения т.н. «пандемии» COVID-19 и социальной реакции на неё масштабу собственно самой эпидемической вспышки. Убедившись в несоразмерности «антиэпидемических» мер уровню угрозы и явной профанации их реализации, мы подошли к вполне естественному вопросу: а не является ли эпидемия в данном случае всего лишь предлогом для реализации неких глобальных проектов мирового переустройства, которые на самом деле с противоэпидемической защитой никак не связаны? Этой теме и будет посвящена настоящая статья.

Большая политика. Начнём опять-таки с простого: с версий о том, что новый вид коронавируса, вызвавший нынешнюю эпидемию, якобы создан искусственно. Радикальная конспирологическая версия состоит в том, что он был целенаправленно создан как биологическое оружие и в этом качестве искусственно распространён. Кем и зачем? Американцами с целью экономической диверсии против Китая как своего основного конкурента и противника, самими китайцами или «мировым правительством» с далеко идущими планами изменения всей системы глобального мирового управления – это уже детали. Согласно более умеренной версии вирус был создан учёными не в качестве оружия, а, наоборот, с целью изучения и предотвращения возможных угроз со стороны коронавирусов, создания эффективной вакцины, противовирусных препаратов и т.д., но в какой-то момент произошла случайная утечка из лаборатории.

Основания для подобных гипотез действительно были. Во-первых, искусственные вирусы, в том числе и искусственные коронавирусы, учёными действительно создаются, и результаты такого рода конструирования публиковались, в том числе, во вполне открытых академических научных статьях (откуда, очевидно, впервые и попали в руки авторов конспирологических версий происхождения SARS-CoV-2). Во-вторых, крупный вирусологический центр находится как раз в том самом Ухане, откуда началось распространение «пандемии». В этом плане всё сходится: теоретически вирус мог быть искусственно создан или выделен из природных источников в Уханьском институте вирусологии и распространиться в результате нарушения техники безопасности, аварии или даже сознательной диверсии.

Проблема в том, что искусственное создание или искусственная модификация природного вируса обязательно оставляет «следы» и, учитывая популярность темы, обязательно было бы обнаружено и выявлено другими исследовательскими группами, активно и детально изучавшими SARS-CoV-2 в течение 2020 года. В ранее опубликованной статье мы уже отмечали, что устройство мирового научного сообщества таково, что глобальный заговор учёных в общемировом масштабе невозможен. Кем бы ни был создан искусственный вирус – китайцами или американцами – его искусственный характер обязательно был бы обнаружен учёными из третьих (непричастных) стран. Между тем, все научные исследования сходятся в том, что SARS-CoV-2 имеет вполне естественное природное происхождение, и объяснение мутации, позволившей ему освоить человека как нового хозяина, не нуждается в привлечении версий искусственной лабораторной модификации.

Возможность утечки из лаборатории натурального, немодифицированного вируса, ранее выделенного в исследовательских целях из природных источников, в принципе полностью исключить нельзя, но она не меняет ничего по существу по сравнению с гораздо более простой и правдоподобной версией распространения из природного источника непосредственно. В качестве природного источника вируса чаще всего называют летучих мышей, в других работах высказывались предположения, что источником могли быть змеи или панголины. Одна из версий связывает первичное заражение человека с оптовым рынком морепродуктов Хуанань, где продаются живые животные, и происходит тесный контакт как между человеком и животными, так и животных разных видов между собой, что могло создать условия, необходимые для рекомбинации вирусов из разных источников и возникновения нового вида, способного поражать человека. Впрочем, эта гипотеза также не является общепризнанной.

В любом случае есть все основания считать, что, во-первых, вирус имеет естественное происхождение, а, во-вторых, первичное заражение им человека произошло случайно и нецеленаправленно. Другой вопрос, что эпидемия, возникшая и начавшая распространяться естественным путём, могла стать удобным предлогом для реализации проектов, прикрываемых якобы борьбой с ней, но имеющих совершенно иные цели и задачи.

Здесь, однако, необходимо сделать важную оговорку. Термин «мировое правительство», безусловно, является ошибочным и вводящим в заблуждение. Мирового правительства как конкретного института с конкретным составом и полномочиями не существует и никогда не существовало. Гораздо более точной и отражающей реальную суть дела была бы формулировка «структуры мирового (или глобального) управления». Наличие структур мирового управления не является конспирологической теорией: они существуют совершенно явно, открыто, и их существование не является тайной. Возникновение и развитие этих структур – результат не некоего «мирового заговора», а вполне естественных, закономерных и поддающихся рациональному исследованию процессов концентрации и монополизации капитала в ходе развития капитализма. Закономерным и неизбежным итогом концентрации капиталов в общемировом масштабе стало их сосредоточение в руках ограниченного и весьма закрытого круга семейств. Концентрация в их руках мирового капитала означала вместе с тем и концентрацию фактической власти, то есть принятия управленческих решений, которая постепенно перетекла от формализованных государственных институтов к неформализованным надгосударственным.

В ранее опубликованных работах мы уже неоднократно отмечали, что мировые элиты, ставшие таковыми в процессе монополизации капитала, сосредоточив в своих руках власть, кардинально переформатировали систему, превратив деньги из накопительной самоцели в прикладной управленческий инструмент, то есть превратили капитализм и рынок из объективной экономической реальности в симулякр. Поэтому не было бы ничего удивительного, если бы транснациональная мировая финансовая олигархия при всей неформальности и сложности процедур внутреннего согласования интересов и принятия решений выступила бы как единый субъект планирования и последующей реализации глобальных мировых преобразований под предлогом той же коронавирусной пандемии.

Да, в этом не было бы ничего удивительного и неправдоподобного, если бы это произошло двадцать или хотя бы пятнадцать лет назад. Но не сегодня. В наших ежегодных аналитических статьях серии «Итоги года» ещё в 2011 году, то есть десять лет назад, мы отметили признаки глубокого раскола в мировой олигархии и фактического её распада как единого субъекта управления и принятия решений. Очевидно, что на самом деле раскол произошёл раньше, в 2011 году он просто углубился уже настолько, что стал заметен для внешнего наблюдателя, не имеющего никакой инсайдерской информации и делающего свои выводы только на основании анализа открытых общедоступных источников. Заметными внешними маркерами этого назревшего раскола в мировой элите стали арест Доминика Стросс-Кана в США и его смещение с поста директора-распорядителя Международного валютного фонда, нарастающая радикализация двух основных политических партий в США и участие мировых элит в процессах переформатирования Ближнего Востока и Магриба («Арабская весна»). В дальнейшем эскалация раскола в мировой элите лишь нарастала, и с победой Дональда Джона Трампа на президентских выборах в США в 2016 году (а также с голосованием по выходу Великобритании из состава Европейского союза) перешла уже в фазу открытой и явной войны. Поэтому сейчас было бы довольно нелепо предполагать, что под предлогом «пандемии коронавируса» мог реализовываться какой-то единый общий план, в котором вместе и согласованно участвовали, например, действовавшая на тот момент администрация Д. Трампа, ориентированные на демократов американские элиты, международные организации типа ВОЗ, руководство Китая, руководство Евросоюза и путинский режим в РФ. Не вызывает сомнения, что цели, как минимум, части из перечисленных субъектов и квазисубъектов принципиально несовместимы – настолько, что они не могут участвовать в общем проекте в одной упряжке.

Наше предположение состоит в том, что под предлогом «пандемии» действительно реализуются проекты, цели которых не имеют никакого отношения к борьбе с распространением инфекции, но при этом каждый игрок преследует свои собственные цели, действует в своих собственных интересах, и в совокупности они отнюдь не складываются в какой-то общий проектный замысел и единую стратегию.

К примеру, начало мирового коронопсихоза вообще не требует для своего объяснения привлечения гипотезы о каком-то глобальном проекте. Любое СМИ, будь то телевизионный канал, радиостанция, газета или интернет-блог, питается привлечением к себе внимания публики. Привлечь публику в сколько-нибудь массовых количествах невозможно трезвой и качественной аналитикой. Взвешенное и разумное отражение реальности и её адекватная сдержанная оценка широким народным массам невыносимо скучны. С точки зрения привлечения массового внимания публики («хайпа») гораздо эффективнее использовать жареные сенсации, возбуждающие сильные эмоции, а одной из самых сильных и успешно продаваемых эмоций, разумеется, является страх.

Поэтому мировые СМИ начали дружно сеять панику, раздувая мировую пандемию из вспышки новой, ещё неизученной и потому таинственно-загадочной инфекции, не с целью реализации каких-то далеко идущих планов мирового переустройства, а просто ради сиюминутного хайпа и увеличения собственных продаж и просмотров. Это очевидный чисто коммерческий ход: примитивный, но при этом вполне эффективный. В рыночной системе СМИ всегда занимаются раздуванием сенсаций и, особенно, щекочущих нервы массового обывателя страшилок и пугалок. После того, как мировые СМИ отработали удачно подвернувшийся им информационный повод, возникла цепная реакция взаимного психического заражения, представляющая собой автоматически реализующийся процесс, основанный на законах коллективной психологии и не требующий участия какого-либо осознанно действующего субъекта. При этом удивительно то, насколько механизм психического заражения сходен с реальной инфекцией: информационный вирус в сущности самореплицируется и распространяется по тем же законам, что и обычный биологический вирус.

Как только психическое заражение сделало «угрозу мировой пандемии» реальностью массового сознания, так для всех субъектов, играющих на этом поле, она стала объективно существующим фактором, который следует учитывать как феномен реальности. Отсюда возникает любопытный феномен: хотя независимых игроков может быть много, и они могут играть друг против друга, возникает иллюзия, будто бы они «сговорились» (отсюда и идея «мирового заговора») вместе общими усилиями раскручивать и раздувать пандемийный психоз. На самом деле никакой «сговор» (или «заговор») здесь не требуется. Просто реалии информационного общества таковы, что информационный феномен обладает бóльшим социальным весом, чем физическая реальность, о чём мы уже говорили. Поэтому каждый игрок использует в своих интересах те реалии массового сознания, которые уже к данному моменту сложились: самому адаптироваться к ним и переинтерпретировать их в своих интересах с точки зрения затрат времени и труда намного дешевле, чем пытаться их демонтировать в массовом сознании. А поскольку каждый игрок использует сложившийся миф в своих интересах, апеллируя к нему и не ставя под сомнение его адекватность реальности, то автоматически получается так, что каждый из них этот миф своим априорным признанием укрепляет.

Действуют здесь исключительно безличные механизмы функционирования информационного общества, но итоговый результат выглядит так, как если бы противники сговорились укреплять миф совместно. В своё время мы, хотя и по другому поводу, уже описывали этот специфический феномен превращения «мемосферы» в своего рода объективную реальность, к которой субъектам проще приспособиться, нежели её кардинально менять: «<...> даже тогда, когда исторический момент изменился, и заказчик ранее сформированных общественных мифов уже более не имеет в них заинтересованности, они продолжают автоматически воспроизводиться (несмотря на свою очевидную вредность для общества в целом), и правящей олигархии теперь уже и самой проще и дешевле к ним приспособиться, нежели их разрушать. Поэтому следующие мифологемы, которые отвечают интересам заказчиков в новых, уже изменившихся политических условиях и обстоятельствах, теперь приспосабливаются и встраиваются в систему ранее созданных и теперь автоматически воспроизводящихся общественных представлений».

Эпидемия началась в Китае, поэтому можно предположить, что китайцы первыми и использовали её в качестве предлога для решения своих, не имеющих никакого отношения к здравоохранению и эпидемиологии проблем. Например, учитывая, что одним из важнейших «нервов» китайской внутренней политики является попытка Си Цзиньпина разрушить сложившуюся со времён Дэн Сяопина систему регулярной сменяемости власти, вполне логично предположить, что карантинные мероприятия с изоляцией целых регионов и ужесточением контроля над населением могли использоваться в аппаратном противостоянии сторонников несменяемости Си Цзиньпина и его противников, причём обеими сторонами. Это противостояние внутри государственного и партийного аппарата Китая имеет и своё «идеологическое», внешнеполитическое и финансово-экономическое измерение – как противостояние китайских «националистов» и той части элит, которая ориентирована на давние исторически сложившиеся связи с Великобританией, а также на альянс с американскими демократами. Параллельно и условно независимо от этого противостояния высказывалось вполне обоснованное предположение, что китайские компании, а также и Китай как государственный субъект в целом, могли весьма выгодно для себя воспользоваться резким падением цен на акции китайских предприятий на фоне разразившейся эпидемии для того, чтобы по дешёвке выкупить у иностранных инвесторов их доли. Таким образом, в принципе у китайцев была заинтересованность целенаправленно раздуть угрозу эпидемии с тем, чтобы обвалить свой собственный фондовый рынок, а, возможно, под шумок решить и некоторые вопросы междоусобной аппаратной борьбы партийно-государственных кланов.

Администрация Дональда Трампа попыталась воспользоваться «пандемией», чтобы выдвинуть политические обвинения против Китая – как минимум, в утаивании информации о начале эпидемии, а, как максимум, и в её искусственном создании. Цель этих обвинений понятна: обосновать предъявление Китаю требований возмещения нанесённого эпидемией материального ущерба. Было заведомо очевидно, что требования эти китайской стороной будут отвергнуты, но ради этого они и выдвигаются: отказ от их удовлетворения мог стать удобным предлогом для введения против Китая экономических санкций, что дало бы возможность Трампу (а точнее, стоящим за ним группам промышленного и финансового капитала) одним выстрелом убить сразу двух зайцев. Во-первых, собственно отвоевать у китайских производителей крупную долю своего внутреннего американского рынка, а, возможно, также и рынка Европы и Латинской Америки: тут уже вопрос масштаба и эффективности возможных санкций, а также возможности политически и экономически навязать их другим странам.

Во-вторых, как мы уже неоднократно отмечали ранее, внешнеполитический конфликт США и Китая отражает тот же самый раскол мировой элиты, который проявляется и в эскалации противостояния республиканцев и демократов внутри самих США. В этом плане обострение таможенной и торговой войны с Китаем являлась для Трампа и трампистов прикладным инструментом для победы во внутриполитической борьбе, поскольку самая суть проекта демократов состоит в глобалистической интеграции с Китаем, в которой Китай занимает положение мировой фабрики, а США – мирового финансового офиса. Проект республиканцев, напротив, состоял в сломе этой интеграции и в реиндустриализации США, что требовало, по крайней мере на начальном этапе, отказа от либеральных экономических парадигм и ведения жёсткой протекционистской политики. Поскольку господствующие идеологические парадигмы в некотором смысле «запрещают» открытую реализацию протекционистской политики, она могла быть реализована «с чёрного хода» под видом имеющих политическое (вина за «пандемию») и даже идеологическое (борьба с китайским «коммунизмом») обоснование экономических санкций. За каждым из двух альтернативных проектов дальнейшего развития США стояли не только разные группы сверхкрупного монополистического капитала, но и антагонистически враждебные друг другу массы американского населения.

Проект финансовой банкократии (мировая глобализация и упразднение США как государственного субъекта) предусматривает фактически уничтожение собственного американского промышленного и сельскохозяйственного производства, а значит – и экономически самодостаточного «среднего класса», объединяющего как предпринимателей, так и квалифицированных высокооплачиваемых наёмных работников. Соответственно, массовой социальной базой этого проекта является, во-первых, люмпенство («профессиональные» получатели социальных пособий, не планирующие трудоустраиваться, обитатели негритянских гетто, нелегальные иммигранты), а, во-вторых, грантоедская люмпен-псевдоинтеллигенция, для которой гранты, выделяемые на «социальный активизм» и «гуманитарные исследования», играют ровно ту же роль, которую для низших слоёв люмпенства играет велфер.

Проект реиндустриализации США, выдвигавшийся трампистами, наоборот, предполагал создание огромного количества новых рабочих мест для квалифицированных рабочих и когнитариата (научно-технической интеллигенции, в том числе инженеров, и IT-специалистов), но сделал бы совершенно политически и экономически ненужным весь паразитарный слой неквалифицированных люмпенов и гуманитарных балаболов. Таким образом, тема «пандемии» была существенной картой в глобальной игре республиканцев и демократов.

Радикальные демократы пытались, и не без успеха, разыграть её в плане разорения карантинными мероприятиями производственного бизнеса как опоры гражданского общества и укрепления распределительной системы, то есть социальной внеэкономической раздачи ресурсов своей паразитарной клиентеле. Кроме того, срыв программы обещанной Трампом реиндустриализации и создания новых рабочих мест был важен для демократов и в чисто электоральном смысле: как простая, но эффективная технология отрыва части его прежнего электората. В этом плане демократы с целью перехвата власти банально использовали эпидемию коронавируса как предлог для вполне осознанной экономической и социальной диверсии, направленной на возбуждение недовольства действующей властью, что им в итоге и удалось. Трамписты со своей стороны пытались разыграть эту же самую карту в плане обоснования антикитайских санкций, то есть для осуществления мощного экономического удара по глобалистскому, ориентированному на интеграцию с Китаем, сегменту торгово-финансового капитала, и одновременно для введения протекционистских мер обеспечения реиндустриализации собственной страны.

В этом, кстати, одна из причин того, что конспирологические теории искусственного создания SARS-CoV-2 в качестве биологического и экономического оружия либо, как минимум, утечки природного вируса из лаборатории на этот раз не ограничились маргинальными кругами «борцов с мировым правительством», а использовались в большой политике, в том числе на самом высшем государственном уровне. В частности, государственный секретарь США в администрации Дональда Трампа и бывший директор ЦРУ Майкл Ричард Помпео в интервью телеканалу ABC News 3 мая 2020 года заявил о наличии сведений, позволяющих уверенно утверждать, что вирус SARS-CoV-2 вышел из стен лаборатории в Ухане, а также о том, что китайские власти блокируют все попытки властей США и экспертов ВОЗ получить доступ к расследованию инцидента. Это заявление было поддержано другими крайними республиканцами и ориентированными на республиканцев СМИ, и явно формировало идеологическую почву для возможного введения против Китая экономических санкций. Представители китайского руководства (в частности, пресс-секретарь КНР Чжао Лицзянь), а также китайская пресса ещё раньше выдвинули версию, что SARS-CoV-2, наоборот, был создан и распространён в Китае американскими военными.

Отдельная тема возможного исследования – это использование самой «пандемии» и, в ещё большей мере, карантинных мероприятий в мировой борьбе за рынки. Особенно ярок и нагляден в этом смысле пример рынка углеводородов – нефти и природного газа. Резкий спад, фактически обвал мирового промышленного производства в марте 2020 года, вызванный карантинными мероприятиями, дополненный и усиленный сопутствующими биржевыми спекуляциями, привёл к глубокому и долгосрочному падению цен на энергоносители. Дешевизна энергоносителей также являлась чрезвычайно важным условием планировавшегося трампистами запуска реиндустриализации США. Кроме того, падение цен создало благоприятные условия для демпинговой войны и глобального передела мировых рынков. Слабые игроки (в том числе РФ) в этих условиях вынуждены были уходить с рынков, а когда цены на сырьё восстановятся (что отчасти уже и происходит), распределение долей на мировом рынке будет уже совершенно иным, чем до «пандемии». Для США, которые благодаря внедрению технологий добычи сланцевой нефти и газа перешли из числа импортёров в число экспортёров углеводородов, передел мировых рынков нефти и особенно газа (в том числе борьба за европейский рынок) являлся в высшей степени актуальной задачей, которую они начали решать ещё до начала «пандемии» и независимо от неё. В этом плане вызванный «пандемией» демпинг мировых цен на энергоносители был подозрительно согласован с политикой экономических санкций, вводимых с целью блокирования строительства российского газопровода «Северный поток – 2». Впрочем, резкий спад производства в результате не столько самой «пандемии», сколько «борьбы» с ней посредством карантинных мероприятий, очевидно, был инструментом передела не только сырьевого рынка, но и мирового рынка готовой продукции. В этом плане «пандемия» фактически выполняет функцию мировой войны и по существу решает те же самые задачи.

Игроки второй лиги: кто ещё играет на коронавирусном поле. Помимо государств эпидемию, не столько даже биологическую, сколько информационную, пытаются использовать в своих интересах и иные субъекты – начиная с международных организаций и заканчивая торговыми сетями. К примеру, конспирологические теории уделяют много внимания роли Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) в раздувании мирового коронавирусного психоза как якобы важному инструменту «мирового правительства» в проекте глобальной трансформации мира. Однако и в этом случае конспирологическая версия отсекается применением стандартной «бритвы Оккама»: все действия ВОЗ полностью укладываются в логику её собственных корпоративных интересов. Разумеется, ВОЗ заинтересована в реализации как можно более широких и капиталоёмких международных кампаний и проектов в сфере медицины и охраны здоровья, поэтому нет ничего удивительного в том, что она пытается как можно более раздуть значение любого информационного повода, связанного с эпидемиологической угрозой, будь то геморрагическая лихорадка Эбола, свиной и птичий грипп или COVID-19 – ведь именно эти кампании обеспечивают финансирование ВОЗ и позволяют ей обосновывать необходимость своего существования. В принципе, если бы механизм информационного заражения не вышел из-под контроля, в такой алармистской функции ВОЗ не было бы ничего плохого: кто-то же должен выступать в роле усилителя сигналов тревоги, чтобы не пропустить момент реальной угрозы. Естественно, что при этом работают механизмы групповой корпоративной заинтересованности, в том числе статусной и финансовой, но это не основание видеть здесь непременно коррумпированность, мафиозность и мировой заговор.

То же самое, по-видимому, можно сказать и о корпоративных медицинских структурах на национальном уровне: в каждой отдельно взятой стране как сами медики, так и чиновники от медицины (начиная от уровня министерств и заканчивая поликлиниками и больницами) заинтересованы в обосновании повышения бюджетного финансирования медицины, а потому, конечно, склонны скорее завышать, нежели занижать показатели, демонстрирующие уровень угрозы.

Разумеется, в раздувании коронавирусного психоза заинтересованы фармакологические компании и корпорации (как отечественные, так и мировые), а также различные структуры, в той или иной мере с ними связанные общностью коммерческих интересов. Всемирный психоз по поводу коронавирусной эпидемии – это новый, колоссальных масштабов рынок как для вакцин, так и для разного рода антивирусных препаратов, причём возможны варианты как классической коммерции (рыночной продажи медицинских товаров и услуг непосредственно населению), так и освоения различного рода целевых программ государственных бюджетов и частных фондов. Фармакологическая индустрия – это мировой бизнес, достаточно мощный для того, чтобы иметь возможность формировать платёжеспособный запрос для «независимых» коммерческих СМИ и лоббировать свои интересы в структурах государственных и надгосударственных бюрократических аппаратов. То есть и формировать информационный фон, и влиять на решения государственных властей.

Бизнес поскромнее связан с банальными масками и перчатками. Казалось бы, совсем копеечные вещи, но сочетание массовости и одноразовости и здесь создаёт неплохие возможности для заработка – особенно в тех странах, где коррупционность государственной системы позволяет удерживать цену продажи на уровне, в несколько раз превышающем себестоимость производства этих товаров.

Выше мы уже отмечали, что гипертрофированное отражение «пандемии» в массовом сознании стало удобным предлогом для передела мировых рынков – и сырьевых, и готовой продукции. При этом мы пока обратили внимание только на интересы крупных политических государственных и партийных субъектов. Однако в этой игре участвуют не только государства и глобальные финансово-промышленные империи, но и субъекты гораздо более низкого ранга, например, биржевые спекулянты, играющие на волатильности сырьевого, фондового и валютного рынка, то есть на резких скачках курсов валют, цен на нефть и золото, стоимости акций. Биржевые спекулянты играют как на повышении, так и на падении курсов, главное условие их обогащения – большая амплитуда и высокая скорость изменения цен, поэтому они всегда заинтересованы в дестабилизации, «раскачивании» рынка, выведении его из стабильного равновесного состояния, в том числе посредством инициации и максимальной раскрутки паники и вообще преувеличения значения любых как позитивных, так и негативных событий и факторов.

Всё сказанное выше, разумеется, совершенно не означает, что суммарная совокупная рационально-прагматическая заинтересованность одних субъектов рынка в карантинных мероприятиях под предлогом искусственно вызванной паники превысила столь же рационально мотивированное сопротивление тех субъектов, которые от происходящего предсказуемо пострадали. Разумеется, это не так. Никакого рационального взвешивания бонусов и издержек не происходило. Успешность распространения информации в социуме никак не связана с её полезностью для людей, выступающих её носителями и распространителями. Она распространяется по тем же законам, по каким распространяются биологические и компьютерные вирусы: носитель распространяет информацию не потому, что она ему эволюционно выгодна и, тем более, не потому, что принял решение её распространять на осознанном рациональном уровне, а потому, что данная информация вызывает у носителя практически непроизвольную поведенческую реакцию, вызывающую дальнейшее распространение этой информации. Это своего рода программирование, хотя оно может вовсе обходиться без программиста.

Именно по этому закону распространяется паника – как форма психического заражения, причём контагиозность вирусной информации тем выше, чем она более эмоционально значима: поэтому из всех слухов быстрее и успешнее всего распространяются слухи панические. Разумеется, феномен информационного и психического заражения возник задолго не только до появления информационного общества, но и до возникновения человечества. Он в той или иной форме может быть наблюдаем у всех животных, у которых есть развитая высшая нервная деятельность – особенно у животных социальных. Информационное общество лишь до предела повысило плотность информационных контактов и полностью устранило барьеры, связанные с физическими расстояниями. В результате оно сформировало для любого информационного заражения среду, аналогичную предельной скученности носителей для распространения биологических инфекций.

Политические, экономические и социальные субъекты не формировали коронавирусную информационную волну на основании рассудочного просчёта своих интересов. Они лишь попытались оседлать её, подобно сёрфингистам, чтобы не быть ею опрокинутыми, но в отличие от физической волны информационная волна в процессе её «осёдлывания» всегда возрастает.

Понёсших убытки и пострадавших от коронавирусного психоза и вызванных им «карантинных мероприятий», очевидно, намного больше, чем тех, кто смог на нём заработать и «прокатиться». В денежном выражении совокупные экономические потери также многократно превышают совокупные прибыли и гешефты. Падение покупательского спроса и карантинные мероприятия привели к колоссальному спаду общемирового промышленного производства, обрушили фондовый и сырьевой рынок, нарушили мировые торговые связи, на какое-то время чуть ли не полностью уничтожили туристический, гостиничный, ресторанный и досугово-развлекательный бизнес, нанесли мощный удар по сфере обслуживания и индустрии услуг (кроме, конечно, курьерских).

Однако и здесь всё не совсем однозначно. Рано или поздно закончится либо сама эпидемия, либо страх перед ней, и начнётся восстановление всех этих рынков. Более сильные игроки, которые смогут, пусть и с большими потерями, пережить период паники и карантинов, получат преимущество за счёт массовой гибели более слабых конкурентов, смогут захватить бóльшую долю рынка по сравнению с тем, что имели до начала эпидемии, и на будущем восстановительном росте не только компенсируют нынешние свои потери, но и со временем выйдут в плюс. Например, можно ожидать, что крупные торговые сети выбьют с рынка мелкие независимые торговые точки, крупные турфирмы «съедят» мелкие и т.д. Таким образом, в целом в каждой отрасли крупный бизнес получит дополнительный импульс разорить и поглотить мелкий и средний, произойдёт разорение мелких собственников и обогащение крупных, а, следовательно, ускорится процесс имущественного расслоения, монополизации и социальной поляризации на богатых и бедных, существенно пострадает т.н. «средний класс», выступающий социальной базой остатков буржуазного гражданского общества.

Следовательно, политическим следствием «пандемии» будет некоторое ускорение распада остатков буржуазной демократии и построения мировой олигархической корпоратократии, своего рода новейшего аналога позднеримского домината. Соответственно также ускорится процесс выхолащивания гражданского права, да и вообще права как категории, а также отмирания остатков реальной рыночной экономики с переходом к неправовой административной системе и к хозяйству, основанному на внеэкономическом изъятии и политически мотивированном административном распределении благ. Впрочем, этот переход шёл и до коронавирусной «пандемии», и, хотя «пандемия» его, по-видимому, ускорит, но вряд ли радикальным и революционным образом.

Здесь стоит отметить, что нынешний кризис предельно наглядно продемонстрировал полную несостоятельность и недееспособность как «демократических» режимов, так и популистских тираний (совершенно ошибочно именуемых «авторитарными диктатурами»), однако этот вопрос мы рассмотрим отдельно в следующей статье.

Строев Сергей Александрович, кандидат биологических наук, PhD, профессор РАЕ, член-корреспондент МСА, действительный член ПАНИ

Бумажная версия статьи: Строев С.А. Итоги 2020: пандемия коронопсихоза. // Репутациология. ISSN: 2071-9094. Июль–декабрь 2020. Т. 13, № 3–4 (57–58). С. 46–69.