Священник Георгий Кочетков как переводчик с русского на русский

Как известно, визитной карточкой кочетковцев является их стремление навязать всем православным приходам в России отказ от тысячелетней традиции совершать богослужение на церковно-славянском языке, изменив его на бытовой русский язык.

Мы уже знаем, что диверсионная опасность кочетковского воинства для Русской Православной Церкви отнюдь не в переходе на русский язык, а в их реформах Церкви, нацеленных на разрушение Православия. Но здесь мы рассмотрим их потуги перевести богослужение с церковно-славянского на русский, поскольку это они выпячивают как свою заслугу в «исправлении и улучшении» Русской Православной Церкви.

Зачем сие понадобилось в наше время? Ведь, если еще полтораста лет назад народ наш был малограмотен и всё же понимал церковно-славянский, то теперь, когда у всех среднее образование, все воспитаны на классической русской литературе, изучали «Слово о Полку Игореве», читали оды М.В.Ломоносова и Г.Р.Державина, знают стихотворение А.С.Пушкина «Пророк», неужто теперь наш образованный народ не способен понимать то, что было понятно неграмотному мужику двести лет назад? На каких троечников рассчитан язык кочетковского богослужения?

И надо же грамотному человеку отличать поэтический язык, язык высокого строя от упрощённого языка повседневного общения! Тогда ясно будет, что церковное слово-понятие ПРИСНОДЕВА не следует заменять бледным и беззвучным кочетковским словечком – «вечнодева». Причём, даже кочетковцы с их маниакальным стремлением к примитивной речи не решились избавиться от слова «дева», хотя в современном языке это слово давно не употребляется.

При замене языка, на котором Церковь тысячу лет говорит с Богом, следует вдуматься в то, что этот язык создавался святыми учителями Кириллом и Мефодием не только как научно-филологический труд, но был им дан свыше по их святым молитвам.

Именно поэтому возник язык, которому М.В.Ломоносов дает высочайшую характеристику: «Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с Богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятельми, италиянским – с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нём великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того, богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка». Вот каким языком наградил Бог Россию!

М.В.Ломоносов здесь даёт оценку языку, на котором он говорил сам. Это не теперешний неряшливый язык улицы, но тот язык, который по конструкции и по звуковому строю был близок к церковно-славянскому возвышенному стилю речи.

С подачи кочетковцев нам пытаются внушить, что Христос с народом говорил на языке обыденном, но кто вправе это утверждать? Только присутствовавший при этом. Неужели Спаситель о Боге говорил тем же языком, каким мы даём характеристику своим нынешним начальникам? Ведь при звучащем тексте даже длинна паузы влияет на восприятие слушающих. Нужно помнить, что язык богослужения это не только письменный текст, но язык звучащий. А звучащее слово обладает особыми возможностями духовного влияния, действуя на душу с силой музыкального строя.

Читая Нагорную проповедь, мы слышим чеканные словесные формулы, данные человечеству навечно.

Священное слово должно звучать не обыденно, форма влияет на восприятие содержания. И только далеким от культуры людям нужно объяснять разницу между звучанием простой песенки на дудочке и мощью симфонического концерта – разницу, определяющую душевное состояние слушателя. Если до конца следовать логике кочетковцев, нужно сменить «устаревшую» фелонь православного священника на обвисший свитер диск-жокея и рваные джинсы.

В ХIХ веке в России жил удивительный человек Иван Панин. Исходя из того, что в древних языках буквы имеют числовое значение, он пятьдесят лет жизни посвятил расчетам, которые показали, что в текстах Священного Писания, написанных на древне-греческом, на иврите и на церковно-славянском языке, множество слов, совпадающих по смыслу, имеют на всех этих трех языках числовое выражение в виде числа «семь».

В книге «Почему я верю в Бога» белорусский физик академик В.Вейник пишет: «Суть открытия Ивана Панина заключается в строго математическом доказательстве того факта, что канонические библейские тексты продиктованы, "вложены в мозги" писавшим их людям Самим Господом, Который и закодировал в мироздании и Библии открытые Иваном Паниным закономерности». Это научное подтверждение того, что всё Писание богодухновенно.

Знакомясь с историей споров о языке богослужения в Русской Православной Церкви, мы обнаруживаем, что реально есть нужда заменить в языке богослужения всего небольшую группу нынче малопонятных слов и что все новомученики и исповедники российские были против того, чтобы церковно-славянский язык, объединяющий при богослужении все славянские Православные Церкви, был заменен разделяющим православное славянство бытовым русским языком.

Стоит вдуматься в тот факт, что русский православный народ после революции, несмотря на давление безбожной власти, поддержавшей фальшивую обновленческую церковь, не принял русскоязычное богослужение, навязываемое обновленцами.

Отказываясь в богослужении от церковно-славянского языка, мы не только ослабляем духовное единение с нынешним общеславянским православным миром, с которым мы единодушно и постоянно молимся в Единой Православной Церкви на каждом богослужении. Мы, переходя в Церкви на бытовую современную речь, теряем при богослужении связь со всеми нашими предками, которые в течение тысячи лет стояли на молитве в православных храмах, слушая те же священные слова, что и мы слышим сейчас и осознаем, что предки наши здесь с нами всегда.

Реформаторы-кочетковцы, имея цель изменить Православие на нечто совсем иное, начинают решение своей хитрой задачи с упрощения и обеднения богослужебного языка. Каково качество их внутрицерковного языка, можно судить по работе самого Г.Кочеткова над переводом Великого Канона св.Андрея Критского. Канон в его переводе продаётся в тверской епархиальной книжной лавке («Великий Канон св.Андрея Критского на русском и церковно-славянском языках», изд. 2-е, испр., Свято-Филаретовский православно-христианский институт, М., 2019 г).

В предисловии к изданному им переводу этого канона Г.Кочетков сообщает, что трудился над этим четыре месяца. При этом он использовал все имеющиеся в Церкви переводы канона на русский язык. Что же вышло?

Вот образец его перевода всего одного стиха, который в каноне имеет повторения. Славянский текст таков: «Пресущная Троице, во Единице покланяемая, возми бремя от мене тяжкое греховное, и яко благоутробна, даждь ми слезы умиления».

Дореволюционный перевод этого текста на русский таков: «Присносущная Троица, во Единице поклоняемая, сними с меня обременительную тяжесть греха и, по Своему милосердию, даруй мне умилительные слезы».

А вот перевод Г.Кочеткова: «О, сверхсущностная Троица, как Единица почитаемая, сними с меня колодки тяжкие греха и по благосердию Своему даруй мне слезы умиления!» Этот перевод по ходу текста повторяется у него несколько раз.

Слово бремя, которое понятно всем и употребляется в сегодняшнем русском языке, переводчик Г.Кочетков зачем-то заменяет словом колодки. Но деревянные колодки (в которые заключали ноги арестованных, чтобы те не сбежали) вышли из употребления более двухсот лет назад; многие наши современники о них забыли, им прежнее понятие этого слова неведомо. Сегодня колодки известны только в обувной промышленности. Более того, слово колодки, в которые замыкали колодников, не является равнозначным слову бремя, поскольку бремя человек ощущает всем телом и всею душой – всем существом своим, а колодки только мешают двигать ногами. Итак, в кочетковском переводе важный смысл слова св. Андрея Критского попросту исчез!

Нужно ли было трудиться четыре месяца, имея под рукой еще и другие переводы, чтобы безграмотно заменить общепонятное слово БРЕМЯ на отнюдь не равнозначное и забытое многими слово КОЛОДКИ?!

Остаётся только с печалью догадываться о качестве переводов, по которым совершается кочетковское богослужение.

Мамонов Дмитрий Иванович, сопредседатель Союза православных педагогов, г. Тверь