Трагедия Солженицына

Не подлежит сомнению, что Александр Солженицын один из крупнейших деятелей (потому что нельзя, конечно, сказать, что он только писатель) советской эпохи русской истории, но вместе с тем и один из самых противоречивых. Именно советской эпохи; не только потому, разумеется, что он был её ровесником, но прежде всего потому что «советчина» была главным предметом его деятельности. Ещё до войны он задумал и начал писать повесть о революции, а в дальнейшем он все свои силы положил на борьбу со ставшей ему ненавистной советской системой.

Крупнейший деятель советской эры, но и противоречивейший. Последние месяцы, дни и недели слишком ясно показали, насколько противоречивый. Солженицынский юбилей стал поводом для очередных предельно острых споров между белыми и красными, так что даже невольно может возникнуть подозрение: не в этом ли и заключалась цель чествования на высочайшем государственном уровне именно этого человека? В конце концов, в России что только не является предметом конспирологических догадок - так почему бы не писательский юбилей? Но это так, между прочим. Что же касается самих этих споров, то назовём вещи своими именами: многие выступления солженицынских оппонентов вызывают чувство досады своей повышенной эмоциональностью, которая нередко приводит к небрежному обращению с фактами. В конце концов, приписывать автору художественных произведений слова и мысли его персонажей как его собственные - это приём, который, казалось бы, давно уже вышел из моды.

Защитники Солженицына в целом лучше владеют своими чувствами, и к фактам относятся внимательнее, хотя более неудобные факты явно требуют усилия для благоприятного их объяснения. Впрочем, речь сейчас об отрицательных чувствах: положительные эмоции солженицынцы в своих статьях как раз не сдерживают, и если их кумир, кажется, всё-таки не был буквально объявлен «нашим всё», то уж во всяком случае, не от недостатка старания. Взять хотя бы такие дифирамбы: «Самый любимый писатель, любимый политик, любимый русский герой двадцатого века». Как-то странно видеть, как лепят культ личности вокруг одного из главных разоблачителей другого культа личности. Но ведь солженицынская партия относится к своему пророку (каким она его безусловно считает) с тем же рвением, как магометане - к своему: именно со слепым поклонением его авторитету и готовностью разорвать на части любого, кто осмелился бы посягнуть на этот авторитет. («Солженицын - аятолла» оказалось не просто глупой шуткой зарвавшихся злопыхателей!) И если в своих публикациях солженицынцы ещё старались соблюдать приличия, то в социальных сетях они дали волю обуревавшему их праведному гневу на осквернителей его величия. «Духовная болезнь, беснование и повреждение рассудка» - вот что такое, по их мнению, означает не соглашаться с Солженицыным или тем более возражать ему. Понятна обида за своего кумира; но звучат такие филлипики не более убедительно, чем, скажем, обвинения противоположным лагерем Солженицына в желании сбросить атомную бомбу на СССР на основании одного только пассажа из «Архипелага ГУЛАГ».

Но теперь, когда юбилей позади и страсти, быть может, несколько улеглись, хотелось бы ещё сказать несколько слов о Солженицыне. Я не собираюсь здесь ещё раз, после всего, что было сказано и написано в последнее время, дать подробный разбор его жизни и творчества, его взглядов и поступков. Это всего лишь, что ли, заметки на полях. Не буду я касаться художественных произведений Солженицына. De gustibus non est disputandum, а главное: когда спорят о Солженицыне, то о написанных им романах речь идёт всё-таки только во вторую очередь. И не значение его как художника привлекло к юбилею такое внимание. Будь именно художественность здесь решающим обстоятельством, с гораздо бóльшим размахом следовало бы отметить двухсотлетие И.С. Тургенева, которое тоже пришлось на этот год. Скажем прямо: для последователей Солженицына главное в нём не художник, а мыслитель. Если бы Солженицын писал только публицистику, то и тогда он для них был бы «центральной фигурой русской мысли и общественной жизни нашей эпохи»; но если бы он писал только романы, то они, наверное, сожалели бы о такой его односторонности.

Итак, главная тема солженицынской литературной и общественной деятельности - это советская цивилизация (хотя сам он, разумеется, счёл бы это слово слишком положительным). Кто-то возразит, что это не так, и что главное в Солженицыне - судьба России и русского народа, и будет по-своему прав; но на самом деле у Солженицына одно неразрывно связано с другим: он убеждён, что Россия порабощена смертельным врагом - «советчиной», и потому борьба с нею стало делом всей его жизни и творчества. Если описать Солженицына одним только словом, то слово это конечно будет - антисоветчик. В его антисоветизме заключается и сила Солженицына, и одновременно и слабость его, Его сила - потому что эта сосредоточенность на одном предмете позволила ему не разбрасываться, а направить свою кипучую энергию в одну точку и идти, не оглядываясь, к своей цели. Не откажу себе в удовольствии напомнить здесь, что многие читатели воспринимают «Ленина в Цюрихе» как автопортрет - понятно, вопреки авторским намерениям. И Ленин, и Солженицын - люди, подчинившие всю свою деятельность и все свои интересы, вообще, всю свою жизнь, одной цели. У одного это осуществление коммунизма, у другого - его разрушение. Но солженицынская сосредоточенность вместе с тем является и слабостью его, потому что она сделала совершенно одномерным его взгляд на действительность, которая рассматривается им исключительно через призму антисоветизма, и в которой осуждается всё, что кажется (слишком) советским. Кроме того, борьба с советским настолько наполнила Солженицына, что, когда не стало советского, не стало и Солженицына. Точнее, он, по большому счёту так и остался в советской эпохе.

Попытаюсь объяснить свою точку зрения с помощью нескольких примеров.

Общим местом в солженицынской апологетике является утверждение, что он чуть ли не первым из послевоенных русских деятелей смог распознать западную русофобию, которая скрывалась за противостоянием «свободного мира» коммунизму. И действительно, если в СССР Солженицын (вслед за, скажем, членами «Союза меча и орала») ещё уверен, что «Запад нам поможет», то, оказавшись на этом самом Западе, он быстро понимает, что это цивилизация, враждебная России вообще, а не только Советскому Союзу, и что не стоит брать её в союзники в борьбе против коммунизма. «Нельзя стать союзником коммунистов, палачей нашей страны, но и нельзя стать союзником врагов нашей страны», - пишет Солженицын. Это, конечно, совершенно справедливая оценка Запада.

Но стоит напомнить, что ровно такую же оценку даёт Западу Г.Шиманов ещё за несколько лет до Солженицына, причём, в отличие от последнего, ему для этого не потребовалось покинуть Россию. А поняв, что такое Запад, Шиманов делает вывод об опасности для России крушения советской власти.

Не то Солженицын. Хотя он тоже пишет о желательности эволюции советской власти, она в целом остаётся для него безусловным врагом, и потому когда в 1991 и 1993 происходят демократические перевороты, он немедленно и безоговорочнo приветствует их. Враг повержен, а каким именно образом это случилось, какие это может иметь последствия, не столь важно. А пока враг этот существует, и пока идёт борьба против него, не на жизнь, а на смерть, Солженицын, быть может, и не возьмёт себе в союзники западный мир - но сам он окажется для этого мира очень даже полезным союзником. «Неправда!», - возмущаются солженицынские апологеты. «Поняв Запад, он тут же отвернулся от него. Он перестал общаться с западными СМИ». Положим, что это так. Но положим также, что затворничество Солженицына могло иметь под собою ещё и другие причины. Мы знаем, что он ушёл в работу над «Красным колесом». А западная печать могла запросто потерять интерес к новоявленному учителю с его кажущимися старомодными понятиями о жизни. Впрочем, всё это так, к слову. А вот к солженицынским разоблачениям Советского Союза на Западе очень даже сохранили интерес. Именно поэтому он и оказывается (сам, быть может, не осознавая этого, или, возможно, не желая признаться в этом даже самому себе) союзником Запада в борьбе против России.

Да, Солженицын заступается за русский народ, пишет статьи в его защиту, но много ли на это обращают внимания? Статьи эти печатаются в малотиражных эмигрантских изданиях, а распространяется по всему миру «АрхипелагГУЛАГ». Один советский офицер рассказывал, как на душманской базе в Афганистане были обнаружены кипы «Архипелаговских» томов, предназначенных для распространения среди советских солдат. Сборников статей о русском народе там, естественно, не оказалось. Понятно, что ни Солженицын, ни его сегодняшние апологеты не видят в этом факте ничего плохого. Ведь это борьба не против своей страны, а против коммунистической диктатуры, против «палачей нашей страны». Но если считать, что советские солдаты не должны были находится в Афганистане, и что Солженицын был прав, участвуя в распропагандировании этих солдат, то стоит вспомнить, как в США отнеслись к Дж. Фонда, которая во время вьетнамской войны выступила по ханойскому радио с обращением к американским солдатам. Я нисколько не сомневаюсь: Солженицын искренне верил, что борется против Советского Союза, за Россию. Но ведь, скажем, несознательный западный обыватель и не подозревает, что «русский» и «советский» в представлении Солженицына и его присных не одно и то же, а что это понятия даже совершенно взаимоисключающие. И потому знакомство, даже отрывочное, с тем же «Архипелагом» только укрепляет его в его представлениях об «ужасной стране России». И таким образом получается, что Солженицын, не будучи, конечно, «агентом ЦРУ» (это уж слишком очевидно упрощённое представление о действительности), тем не менее, внёс неоценимый вклад в западную информационную войну против России. Сегодня солженицынцы иронизируют над красными, которые де считают что Солженицын в одиночку разрушил СССР. Но вот американская New York Times откликается на юбилей статьёй под заголовком: «Писатель, уничтоживший империю». Что же, больше, чем кто бы то ни было, именно Солженицын олицетворяет собою известную фразу «Целились в коммунизм, а попали в Россию».

И вот многолетняя борьба увенчалась успехом: советский «режим» пал. Солженицын, как я уже сказал, безоговорочно поддерживает августовский переворот 1991-го (как он через два года столь же безоговорочно поддержит сентябрско-октябрьский переворот 1993-го). Впрочем, понять его очень даже можно: достигнута заветная цель, считай, всей его сознательной жизни, а в том что теперь Россия, наконец, станет снова Россией, сомневаться не приходится. Если Запад не захотел слушать его, то «освобождённая Россия» просто обязана услышать. Но Ельцин, к которому он тут же обращается с советами: что делать - по сути, отмахивается от него. Это должно было прозвучать первым тревожным звонком, но тем не менее, когда Солженицын через три года наконец возвращается на Родину, он всё ещё надеется вразумить страну и народ. И тут происходит неожиданное (хотя Солженицын, который в США очень быстро разобрался, что такое демократические СМИ, как будто должен был быть готовым к этому). Если советские преследования и запреты не могли заставить Солженицына молчать, а только ещё больше раздували его значение, то демократия справляется с этой задачей с обидной лёгкостью. Да и вообще, оказывается, никому уже не интересен Солженицын: он остался в столь ненавистном ему советском прошлом.

«Неправда!» - опять возражают солженицынцы. «Солженицын - пророк! Он предсказал что Россия станет самостоятельной и независимой цивилизацией. Возьмите президентскую мюнхенскую речь - это прямое продолжение солженицынской гарвардской речи. Солженицын - национальный идеолог! Возьмите президентскую речь, где он повторил ключевые для Солженицына слова - «сбережение народа». Дело Солженицына побеждает!». Ну как тут не вспомнить ещё раз о Ленине: «живее всех живых». Впрочем, это опять же так, к слову. Примечательно, кстати, что среди уже сбывшихся солженицынских пророчеств оказываются такие советские дела, как БАМ и развитие Нечерноземья. Что же касается его «предсказания» о России, как самостоятельной цивилизации, то оно как раз таковым не является: пока это всё ещё остаётся только благим пожеланием, вроде мечты его последователей о России - «мировом оплоте христианского консерватизма». Если действительно сравнить гарвардскую и мюнхенскую речи, то мы увидим, что первая призывает Запад свернуть с того магистрального пути, которым он следовал последние полтысячелетия; но вторая только просит, чтобы Россию на равных допустили к решению общемировых и общечеловеческих задач. Внешняя же политика Российской Федерации после Мюнхена, и особенно - как это не звучит парадоксально - после Крыма слишком очевидно направлена не на то, чтобы Россию признали самостоятельной цивилизацией, а чтобы её всё-таки признали частью цивилизации западной. Недаром же из МИДа не так давно прозвучало заявление, что между Россией и Западом нет идеологических противоречий. Да и могло ли быть иначе, если правящий слой страны до сих пор так тесно привязан к Западу? А уж в то, что российский правящий слой проникнется солженицынскими призывами к самоограничению, вряд ли верят даже самые рьяные его поклонники. Что же касается отсылки Президента к Солженицыну, то сам по себе этот факт ещё мало о чём говорит. Ссылался же Президент в своё время на И. Ильина, которого после этого тоже записали чуть ли не в официальные идеологи - но потом он как-то незаметно стушевался. Впрочем, дело не в самом по себе факте цитирования. Верно замечено в эти юбилейные дни: «Солженицына можно прочитывать по-разному и вычитывать разное. Солженицын может быть использован с любой целью». (И ещё раз скажем: прямо как Ленин.) На самом деле: слова о сбережении народа (тем более, если ещё при этом вспомнить солженицынское осуждение зарубежных авантюр) при желании можно повернуть и так, чтобы оправдать ими сдачу Сирии и даже Новороссии. Прямо скажем, они удачно накладываются на охранительские заклинания: «Вы что, хотите третьей мировой войны?». Разумеется, наша солженицынская партия не соглашается с предположением о таком возможном использовании слов о сбережении народа и не согласится тем более с фактом такого использования, если бы он случился. С точки зрения солженицынцев, это было бы не использование его слов, а злоупотребление ими. И действительно: использование солженицынских слов в указанном смысле было бы именно выдёргиванием этих слов из контекста солженицынского же мировоззрения... Но кто будет слушать солженицынцев? Тем более что у Солженицына можно ещё понадёргать удачных фраз, вроде этой: «Почему нас так раздражает их желание отделиться? Нам жалко одесских пляжей? черкасских фруктов?». Если одним ничего не стоило использовать в своих целях живого Солженицына, то ничего не стоит другим в своих целях использовать Солженицына мёртвого.

Впрочем, может быть, Солженицын в наше время только и может служить источником нужных цитат; но вряд ли он может указать направление развитию страны. Для Солженицына советская эпоха - безусловное зло, и он бы хотел преодолеть это зло и возобновить прерванный в 1917 году «естественный путь развития России». Но это слишком напоминает известную фразу о французских Бурбонах после эмиграции: «Они ничего не забыли и ничему не научились». Советский период нельзя просто перечеркнуть как временное отклонение: его нужно понять и с отрицательной его стороны, и с положительной. Строить своё будущее на перечёркивании прошлого не удалось Советскому Союзу - не получится это и у солженицынской России.

Александр Коппенол, русский православный публицист, Голландия