Окончательное решение украинского вопроса

1. В кровавой борьбе, которая нынче идёт на Украине, решается, но не может быть решён, столетний вопрос. Ни военная победа России, ни занятие ею, на время или навсегда, тех или иных частей Украины, ни подчинение ею себе той или иной части украинского народа – всё это ещё не решило бы украинского вопроса, а только создало известные условия для его решения. Другое дело, как Россия воспользовалась бы этими условиями.

Но в чём именно состоит украинский вопрос?

Украинский вопрос – следствие раскола единого прежде народа и единой цивилизации. От русского народа отделилась и отдалилась некоторая его часть, которая пожелала примкнуть к Европе. Речь идёт о внутреннем слиянии с Евопой: стремление в ЕС и НАТО являются только внешней формой примыкания к Европе, а потому ошибкой является сосредоточение внимания главным образом на этих фактах, как это делают власть и официальная пропаганда.

Эта часть русского народа, в свою очередь, стала отдельным народом. Каковой не были его истоки и предыстория, в настоящее время невозможно отрицать существование отдельного украинского народа. В отрицании этого факта («украинцев нет – есть только обманутые русские») есть что-то детское: так ребёнок закрывает глаза в уверенности, что теперь бяки нет. Но в реальном мире так не бывает. К тому же можно сколько угодно доказывать, что украинцы – сочинённая народность, придуманная большевикамиНо в конце концов они же её не на пустом месте создали. Творить из ничего может Бог, но не большевики.

Итак, война может создать условия, при которых станет возможным решение этого наболевшего вопроса. Но как и чем на самом деле закончиться война, каково послевоенное будущее Украины, какими будут отношения между русским и украинским народами (ведь последний не исчезнет вдруг, сам собою, если не будет государства Украина) – на этот счёт высказывается множество догадок и пожеланий, но нет ответов.

2. Нет ответов и у власти. Спустя полтора года после начала специальной военной операции она по-прежнему отказывается называть операцию войной, и тем более тщательно избегает называть её войной «Освободительной» или «Отечественной», как это делает патриотическая общественность. Власть по-прежнему твёрдо держится заявленных 24 февраля целей этой операции: демилитаризации и денацификации Украины. Но она по-прежнему не может объяснить, в чём заключаются эти цели. Как именно должны выглядеть демилитаризации и денацификации Украины? После выполнения каких условий будет сказано, что решены задачи военной операции, и какими способами предполагается выполнить эти условия? Ответов нет.

Это и не удивительно, потому что власть целых 8 лет не знала, что делать с Украиной; а не зная, что делать, она и не делала ничего, чтобы прекратить донбасский конфликт, либо предоставив Донбасс самому себе, либо решительно взяв его под свою защиту. Вместо этого она по-обломовски надеялась, что либо её проблему решат за неё какой-нибудь Штольц (Трамп, который предложит «хорошую сделку», или Порошенко – «лучший шанс для Украины»), либо она решиться сама собою (Украина развалится).

Не зная, что делать с Украиной здесь и сейчас, власть, а вслед за нею и общественность, обращали внимание на день вчерашний и даже позавчерашний. Власть и общественность с увлечением занимались (и отчасти продолжают заниматься до сих пор) историческим миноискательством, т.е. разоблачением большевиков, заложивших мину под российской государственностью, создав Украину и «зачем-то» отдав ей русские земли.

Но позвольте – власти большевиков пришёл конец ещё в 1991 г., а сами большевики сошли с исторической сцены ещё раньше. Нельзя же бесконечно кивать на прошлое. У российской власти было 30 лет, чтобы исправить эту ошибку, и к тому же она могла сделать это самым мирным путём. Но в 1991 г. никто не вспомнил об «оккупированных русских землях». Вместо этого Россия признала геополитические реалии и сделала всё, чтобы государство Украина состоялось. А 24 февраля, когда она всё-таки как будто приступила к решению проблемы Украины, она сделала это наихудшим из возможных способов.

И что же мы имеем в итоге? Не взявшись за решение украинского вопроса в 2014 г., Россия позволила ему разрастись до сегодняшних его чудовищных размеров. Если на Украине в 2022 г. сравнительно с 2013 г., а в 2023 г. – сравнительно с 2022 г. резко вырос уровень русофобии, если резко усилились западнические настроения, если на Украине гораздо больше стало желающих вступления страны в НАТО – то всё это безусловно плоды успешной пропаганды. Однако следует признать, что Россия очень способствовала её успеху: сперва закрыв глаза на проблему, а затем необдуманно бросившись решать её. Известная пренебрежительная оценка «Украина имени Ленина» вот уже скоро 10 лет является анахронизмом. Собственно, она стала анахронизмом ещё до того, как появилась на свет.

3. Но почему начатое 24 февраля дело «необдуманно» и «наихудшее из возможных»? Ответ прост: потому что оно выглядит, и чем дальше, тем больше, как импровизация. Назовём вещи своими именами: истинной причиной этой войны не является ни защита Донбасса (Россия 8 лет не полагала нужным всерьёз защитить Донбасс), ни борьба с нацистским режимом (Россия 8 лет не замечала на Украине нацистского режима).

Импровизацией война выглядит в том смысле, что это отчаянная попытка резким и неожиданным движением выйти из затянувшегося топтания на месте; переломить ход игры, опрокинув доску – но только с тем чтобы, подобрав её, игру возобновить. Иными словами: как «приштинский бросок» в 1999 г., специальная военная операция в 2022 г., похоже, была попыткой засадить «партнёров» за стол переговоров.

На импровизационный характер специальной военной операции указывает целый ряд фактов. Тут и неопределённость с её целями, о которой шла речь выше, и в число которых сперва не входило затеянное осенью «возвращение русских земель»: эдакая импровизация внутри импровизации. Кстати, примечательно, что после сдачи только что присоединённого Херсона его освобождение на повестке дня не стоит.

На импровизационный характер операции указывают и неподготовленность армии к войне, и недооценка готовности украинцев защищать страну, а Запада – помогать им в этом, и отсутствие запасного плана на тот случай, если бы первоначальный замысел операции не удалось осуществить. Одним словом: попытка разрубить «гордиев узел» обернулась тем, что узел затянут ещё туже, а власть находится в ещё бóльшем, чем прежде, недоумении: что делать?

4. Поэтому неудивительно, что в правящем слое растёт усталость от войны, а ещё более – от вызванных ею западных санкций, которые причиняют разные неудобства представителям этого слоя. Та часть его, которая известна как «партия мира» и которая не хотела начинать войны, теперь надеется, что пришло время её закончить. Партия мира жадно ловит малейшие отзвуки такой же усталости на Западе. А государственная пропаганда старательно передаёт эти отзвуки и радостно сообщает, что «Запад недоволен», «Запад разочарован», «Западу надоело», и т.д. и т.п. Положим, этой ловлей мух российская пропаганда занимается уже 9 лет; но сегодня усталость Запада и представляется партии мира желательней, и кажется действительно реальней, чем когда-либо с 2014 г.

Желательней – ибо «партия мира» хотела бы теперь наконец избавиться не только от войны, но и вообще от Украины и связанных с нею проблем.

Реальнее – ибо сегодня Запад, похоже, действительно несколько устал от Украины, которая требует (в прямом и переносном смысле) огромных средств. Расходы эти конечно окупаются, но всё же не в той мере, в какой хотелось бы Западу.

Таким образом, и в России, и на Западе находят, что война слишком затянулась и пора ставить точку. Очевидно, что на мирный договор рассчитывать не приходится, но на перемирие обе стороны могут согласиться (одна охотнее, чем другая). (Украину разумеется никто спрашивать не будет. Если же её президент захочет воспротивиться желанию своих хозяев, то охраняющим его англо-американским спецназовцам нетрудно устроить ему героическую смерть от российских диверсантов.)

Если Запад согласится на перемирие, то это отнюдь не будет признаком его слабости, как, вероятно, захочет изобразить дело российская пропаганда. Соглашаясь на перемирие, Запад только выигрывает: себе он даёт передышку, а России – очаг напряжённости, ещё более раскалённый, нежели в 2014-2022 гг., с отчасти разрушенной территорией и с населением, в значительной степени настроенным против России если не враждебно, то по крайней мере настороженно.

Россия же охотно согласится на перемирие, как на пусть и временный, но всё выход из украинского тупика. А там – après nous le déluge (поле нас, хоть потоп. – Ред.)! В том же, что déluge будет, можно не сомневаться.

Конечно, само по себе перемирие – благо: оно прекращает кровопролитие и разрушения. Вместе с тем перемирие означает, что не решён не то что вообще украинский, а даже узко-территориальный вопрос, что делает неизбежной следующую войну. Если перемирие продлится 10 недель или даже только 10 дней, то Запад и Украина и в такой краткий срок постараются как можно лучше подготовиться к следующей войне. Но если перемирие продлится 10 месяцев или даже целых 10 лет, то Россия и в такой длительной срок не подготовится к следующей войне. Увы – итоги позорного восьмилетия и полтора года войны дают слишком мало оснований верить, что будет иначе.

5. Патриотическая общественность крайне болезненно воспринимает любые намёки на возможность перемирия. Она считает что перемирие на деле стало бы капитуляцией России и потому требует войны до победного конца. В отличие от власти, патриотическая общественность (или по крайней мере радикальная её часть) знает, что она хочет: уничтожения государства и самого понятия Украины, и освобождения и возвращения в Россию живущих на Украине русских людей.

По крайней мере, такими она видела цели войны в самом её начале. Однако быстро выяснилось, что многие русские украинцы не желают, чтобы их освободили. История повторилась: в 1920 г. ошиблись, полагая, что польские рабочие конечно ни за что не будут защищать буржуазное государство; а в 2022 г. ошиблись, полагая, что русские люди конечно ни за что не будут защищать украинское государство.

И теперь русские патриоты предпочитают говорить об освобождении и возвращении в Россию русских земель, которые в 1991 г. были «оккупированы Украиной». (Какая разница, что в 1991-м вся Украина – включая Донбасс и даже Крым – проголосовала за независимость страны?)

А что же русские люди на Украине?

Кажется, они теперь все зачислены в украинцы – а с украинцами считаться не приходится: «Мнение людей, считающих себя украинцами, нас не интересует. Если они враждебны российскому государству, то они просто иммигранты» (sic!).

Очевидно, что здесь речь идёт уже не об освободительной войне, а о карательной или оккупационной экспедиции. И «добрые русские люди» охотно разъясняют, каким образом Россия должна одержать победу в этой экспедиции: «украинцев надо загнать в каменный век»; «жизнь в Киеве должна превратиться в ад»; «нам (sic) нужен террор, какого не видел мир: должно гореть всё, что ещё не горит; должно быть уничтожено всё, что ещё цело»; «единственным путём к миру является конвергенция образов жизни во Львове и Донецке» (мудрёный слог переводится на русский язык следующим образом: поскольку мы всё ещё не можем защитить Донбасс, то за это должен расплачиваться Львов).

Но стóит ли удивляться, если после этого украинцы могут встать на позицию не только «враждебности российскому государству», но и враждебности русскому народу вообще? Если российские наблюдатели сегодня рассуждают о том, и возмущаются тому, что русофобская пропаганда окончательно превратила украинцев в озлобленных врагов, то следовало бы задуматься и о своём вкладе в это дело.

Сторонники тотальной войны против Украины любят при случае вспомнить симоновское «Убей его»: им кажется, что эти слова нынче так же уместны, какими они были в 1942 г. Но 2022 г. – далеко не 1942-й! А в тот, действительно страшный год, прозвучал не только призыв убивать немцев – прозвучали тогда и такие слова: «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остаётся».

Таким образом, радикальные патриоты требуют самой жёсткой расправы над Украиной, и именно не только над правящим режимом, но и над всем народом, и даже, кажется, прежде всего над народом. Украина должна «заплатить» за всё: за войну, за «геноцид Донбасса», за пресловутую «оккупацию русских земель»; наконец, за сам факт своего существования.

Можно понять такие настроения у жителей многострадального Донбасса, продолжающего страдать и полтора года после начала операции по его защите. Иное дело – кабинетные и вообще диванные стратеги. Расправа над Украиной – признак не силы России, а её слабости. В сущности, Украину не хотят наказать за её грехи, истинные или мнимые: ей хотят отомстить за ошибки и просчёты самой России; за недооценку её Россией; за то, наконец, что Россия слишком долго закрывала глаза на происходящее на Украине, или по крайней мере не пыталась этому помещать. Например, избиение Донбасса продолжалось в течение всего позорного восьмилетия, однако его не замечали ни власть, ни публика (показателен в этом смысле репортаж, который ещё в 2016 г. снял в Ростове известный когда-то британский журналист Г. Филлипс).

Посмотрим ещё на дело с более высокой точки зрения. Положим, что отречение украинства от своей русскости, чтобы примкнуть к Европе, является изменой своему историческому предназначению, изменой самой идее Русского мира. И Россия обязана наказать Украину за эту измену и вернуть её в Русский мир; если потребуется, то даже силой. Но разве не гораздо бóльшая ответственность за судьбу Русского мира лежит на России? Однако сама Россия не раз изменяла своему предназначению: в 1990-м, в 1991-м, в 1993-м, в 1996-м, и даже ещё в 2014-м, когда она не поддержала Русской Весны. И если Россия, не менее Украины увлечённая соблазном «цивилизованного мира», всё-таки ещё не до конца отреклась от самой себя, то не потому, что она недостаточно старалась.

6. Тем не менее теперь, раз начав, следует довести дело до конца, т.е. до военного разгрома Украины. Однако разгром её ещё не решит украинского вопроса: это уже дело устройства послевоенного мира, т.е. на самом дело – устройства послевоенной Украины, и прежде всего – её внутреннего устройства. Каким же видит Россия это устройство?

У власти программы действия на послевоенный период нет, потому что заявленная ею 24 февраля денацификация Украины является бессодержательным понятием. Власть до сих пор не разъяснила, что такое на самом деле эта денацификация Украины, как она будет проводиться, и кем. Такая зыбкость позволяет в любой момент, если дело пойдёт к перемирию, объявить, что задача денацификации уже фактически выполнена (как уже говорилось о фактическом выполнении задачи демилитаризации).

У радикальных патриотов программа есть. Она состоит в безусловной и последовательной русификации Украины или, по крайней мере, тех её частей которые после войны отошли бы к России. Некоторые из более радикальных (или более последовательных) авторов предлагают в качестве первого шага к обрусению Украины физическое истребление «активных носителей украинства». Но communis opinio заключается в том, что нежелающих отказаться от украинства следует изгнать (желательно в Канаду), а оставшихся перевоспитать, т.е. внушить им, что они всё-таки русские. Для этого, как оптимистично полагают радикальные патриоты, достаточно просто выключить украинскую пропаганду и включить российскую. На предупреждения, что всё может пойти не столь гладко и что на Украине надолго могут сохраниться антироссийские настроения, отвечают ссылкой на удачный пример смирения перед Россией побеждённых ею немцев (в ГДР) и чеченцев.

Но эти примеры упускают из вида некоторые слишком очевидные факты. К примеру, Накба в 1948 г. не помогла Израилю ни решить палестинского вопроса, ни хотя бы обеспечить безопасность страны даже через 75 лет. И при этом за спиною Израиля все эти годы стоят мировая закулиса и т.н. мировая общественность, на что не сможет, после войны и исхода украинцев, рассчитывать Россия. Наоборот: украинская диаспора станет важнейшим орудием в руках мировых сил, направляемым ими против России.

Впрочем, это лишь частный случай. Если говорить о более общих вещах, то немцев и чеченцев не лишали ни языка, ни культуры, ни вообще национального самосознания; и тем, и другим сохранили историю (пусть, в случае немцев, ограниченной известными рамками) и сохранили государственность (пусть, в случае, чеченцев, формально как часть России). Одним словом: побеждённым немцам и чеченцам разрешили сохранить всё, что побеждённых украинцев предлагается лишить.

7. Но программа насильственного обрусения ущербна уже в самой основе своей: именно в предположении, что украинский вопрос можно решить запретами и указаниями. Но украинство – явление прежде всего идейное и даже, в известной степени, духовное. Суть русофобского украинства (потому что не всякое украинство есть русофобия) состоит в отказе от своей русскости, чтобы стать европейцем. Иными словами, речь идёт о явлении, которое предвосхищает большевиков. Украинство – крайняя форма старой русской болезни западничества. И если бы кто действительно решился физически истребить не только «активных носителей украинства», но и всё население Украины, то и тогда через какое-то время украинство всё равно возродилось бы.

Украинство – это прежде всего и в конечном счёте идея. Данная идея может, с русской точки зрения, казаться нелепой или даже вредной; но это не отменяет того факта, что речь идёт именно об идее, преодолеть которую можно только в идейной и культурной борьбе, но не с помощью карательных мер: украинской идее нужно противопоставить свою идею.

Рассуждения об Украине как анти-России поэтому только уводят в сторону от сути проблемы. Не в том дело, является ли Украина анти-Россией, а в том дело, по отношению к чему Украина стоит на позиции «анти». В каком смысле Украина противостоит России? Совершенно очевидно, что речь идёт о гораздо бóльшем, нежели о чисто геополитическом противостоянии, в чём, кажется, видит суть проблемы российская власть. Поэтому даже нейтральная Украина всё равно бы не перестала быть анти-Россией. Противостояние России и Украины прежде всего идейное: Украина, как идея, противостоит другой идее, или, быть может отсутствию таковой.

Таким образом, на самом деле решению подлежит не украинский, а русский вопрос. Украинский вопрос – на самом деле только производное от русского вопроса. Окончательное решение украинского вопроса состоит в решении вопроса русского.

Но решение идейного вопроса и преодоление идейного, духовного раскола – дело свободной воли и совести. Россия может присоединить к себе украинские земли в политическом смысле; но присоединение к России украинцев в культурном смысле (т.е. их обрусение) может произойти только вследствие их свободного выбора. Насилием над человеческой совестью не «превращают» в русских и не преодолевают расколов – вспомним о церковном расколе XVII столетия. Россия не может заставить украинцев сделать свой выбор, а может лишь содействовать ему. Содействие же выражается не в шуточках над «провинциальной культурой хохлов», а в выработке своей национальной, в т.ч. бытовой, культуры (в этом и состоит русский вопрос). Россия не может предложить народу, увлечённому крайним западничеством, всего лишь свой, несколько более размытый, вариант западничества: она должна предложить ему более высокую идею, чем его собственную. Россия должна не принижать культуру украинцев, а предложить им более высокую культуру, которая имела бы на них притягательное действие.

Таким образом, окончательное решение украинского вопроса прежде всего требует большого труда от самой России: требует от неё повышения самой себя. Понятно, что истребление и террор, разрушения и запреты кажутся привлекательнее, ибо требуют куда меньше усилий, да ещё дают (впрочем, ложное) чувство своей силы. Но ведь и Российская империя пыталась репрессивными мерами противодействовать зарождающемуся украинству, однако в итоге добилась обратного, т.е. его усиления. Иными словами: если бы насильственное обрусение и увенчалось успехом, то успех этот мог оказаться недолговечным. Успех насильственного обрусения мог бы обернуться закладкой ещё одной мины под российской государственностью.

Александр Яковлевич Коппенол, православный публицист, Голландия