Знамение времени: протопоп Аввакум в числе замечательных людей

Закончил читать книгу Кирилла Кожурина «Протопоп Аввакум» из серии «Жизнь замечательных людей». Впервые эту книгу увидел у старообрядческого митрополита Корнилия во время встречи с ним группы писателей и общественных деятелей в этом году. На встрече владыка обильно цитировал эту книгу. Отправляясь в очередную поездку в свой деревенский домик в дальнее Подмосковье, взял книгу об Аввакуме. Книга произвела большое впечатление. Казалось бы, и житие читал, и еще ряд книг, посвященных личности огнепального протопопа, но эта книга особенная. Во-первых, написана она старообрядцем, петербургским историком, преподавателем университета. Он же и ответственный редактор календаря старообрядцев-поморцев. Во-вторых, книга вышла в серии «ЖЗЛ», т.е. вошла в «элитную обойму» наиболее значимых произведений.

«Жизнь его исключительна, слово его - гениально, вера его невероятна» - пишет автор в предисловии. Смотря на его единственную фотографию на фоне поклонного креста в Пустозерске, подумал: «Симпатичный русский типаж, он из тех "миленьких русачков", о которых так тепло писал Аввакум».

Образно, запоминающе описал Кожурин свои ощущения, находясь у поклонного креста на месте гибели протопопа Аввакума. Так и стоит эта картина перед глазами: «лиственничный восьмиконечный крест среди снежной равнины, а по двум сторонам его, почти друг напротив друга, солнце и полная луна, как на древних старообрядческих распятиях...» Жалко, что опустел Пустозерск (как и многие тысячи других мест на Руси). Будет ли его возрождение?

Первые три главы, посвященные жизни Аввакума до прихода в Москву, читать не стал — счел, что, в принципе, все известно. Начиная с четвертой главы, стал вчитываться — тоже, в общем-то, известно, хотя некоторые акценты стали обращать на себя внимание. Один из первых — основания к недоверию грекам. Среди упомянутых персоналий фигурирует Александрийский Патриарх Афанасий - «Афанасий Сидящий» - именно так, в сидячем положении, он по восточному обычаю был погребен (в настоящее время его мощи находятся в кафедральном Благовещенском соборе г. Харькова). Подробно автор говорит о «византийской прелести», «греческом проекте» - мотивациях для проведения реформы. О планах овладения Царьградом, освобождении от «бусурманского ига» восточных христиан с дальнейшим возвышением Московского Патриарха, как первого по чести, а русского Царя, как главы всех православных народов. Обо всем этом подробно можно прочитать в книгах Б.Б.Кутузова (кстати, он сейчас тяжело болеет. Недавно, в праздник Нерукотворенного образа Спасителя, завершая молебен по старому обряду в Спасском соборе Андроникова монастыря, мы сугубо молились о его здравии).

Из примеров, мягко говоря, «вольностей» греческих иерархов особенно запомнился случай, когда Иерусалимский Патриарх Паисий, возвращаясь из Москвы, торжественно отслужил литургию в присутствии Богдана Хмельницкого. Когда наступило время причастия, Патриарх пригласил причаститься и малороссийского гетмана. Богдан Хмельницкий отказывался, говоря, что не был на исповеди. Тогда Паисий принародно разрешил его от всех грехов — как настоящих, так и будущих — и сказал: «Иди и причащайся». Затем он совершил еще более дикий с точки зрения православного сознания поступок: повенчал Хмельницкого с бывшей наложницей его врага Чаплинского, хотя та не присутствовала в церкви, а была в другом городе — Чигирине. Вокруг аналоя Хмельницкому пришлось ходить с подсвечником вместо невесты...

Интересны страницы с описанием поездок на Восток ученого старца о. Арсения Суханова, о его знаменитых «Прениях о вере». Особое внимание обратил на дискуссию по поводу способа совершения таинства крещения. В этом споре Патриарх Паисий стоял на чисто униатских позициях, критиковал решения Собора 1620-го года и убеждал Арсения в недопустимости принятия католиков первым чином (т.е. через крещение), предлагая принимать их вторым — через миропомазание. Паисий утверждал, что якобы способ крещения не является доказательством истинности веры, что обливание и даже окропление вместо троекратного погружения применяется и у греков. На это Арсений заметил, что как только эта информация станет известна в Москве, всех приезжих греков начнут принимать через крещение... В описании Сухановым греческого богослужения запомнилось, что не читались часы перед литургией, не пелись величания в Господские праздники и в дни памяти святых, в монастырях совершались венчания, «неженатых в попы ставят» (целибаты), монашествующие, включая архиереев, ходили без мантий и т.д. и т.п. Запомнились страницы с описанием последних дней Патриарха Иосифа (автор не без основания предполагает его отравление) и восшествие на патриарший престол Никона. Одно из первых обличений его принадлежит протопопу Ивану Неронову. Он писал Никону: «Какая тебе честь, что ты страшен всякому. Кто ты? Зверь лютый, или медведь, или волк, или рысь? Дал тебе благочестивый Государь волю, и ты, зазнавшись, творишь всякие поругания, а ему Государю сказываешь: «Я-де делаю по Евангелию и по отеческим Преданиям».

Начиная с пятой главы - «выпросил у Бога Святую Русь сатана...» - заметно нарастает динамика описания событий. Автору нужно отдать должное: в целом стиль его повествования спокоен и солиден, чужд истерических срывов. Обращает на себя внимание то, как он умело «перебрасывает мостики» к современности, как органично вплетает в свой текст обильное цитирование источников, прежде всего, из произведений самого протопопа Аввакума. Подробно описывает Кожурин знаменитую книжную справу, которая «в течение нескольких лет переросла в тотальную реформацию Православной Церкви». Думается, что нашим современникам будет очень полезно в такой доступной форме прочитать о драматических событиях середины 17-го века, которые «аукнулись» в 20-м веке и до сих пор очень явственно дают о себе знать (только что за трапезой об этом читалось из книги митрополита Иоанна (Снычева)). Автор приводит пару десятков изменений в результате никоновской реформы. Кто-то может сказать: «Разве это так существенно — форма клобука или архиерейского жезла?» Можно было бы привести несколько примеров (из нескольких сот!) изменений в церковных книгах, начиная с текста ирмоса, где раньше говорилось о жертве, которую «огнем попали», а в после реформенном тексте — о воде вместо огня (какая нелепость!).

Ближе к середине книги начал делать выписки. Когда архимандрит Андроникова монастыря с братией пришли к Аввакуму и вывели его на улицу, он так реагировал: «Журят мне, что патриарху не покорился, а я от Писания ево браню да лаю. Сняли большую чепь да малую наложили. Отдали чернцу под начал, велели волочить в церковь. У церкви за волосы деруд, и под бока толкают, и за чепь торгают, и в глаза плюют». Однако мучения и издевательства не сломили железную волю протопопа. Он принимает посланные ему испытания с поистине христианским смирением, молясь за своих обидчиков. «Бог их простит в сий век и в будущий: не их то дело, но сатаны лукаваго».

Встречаю в книге упоминания об Андрониковом, Пафнутьево-Боровском, Николо-Угрешском, Новодевичьем монастырях, о храме Троицы на Шаболовке, где настоятелем о. Георгий Вахромеев и др. Подумал: «Надо же, почти везде я служил по старому обряду, проходил мимо тех мест, где был заключен протопоп, и где происходили разные чудесные события». Интересны подробности трагической гибели епископа Павла Коломенского — единственного русского архиерея, который юродствовал и который по этой причине, пользуясь свободой, употреблял ее для проповеди древлеправославия. Важная деталь, характеризующая Никона: в 1656-м году он издал запрет священникам причащать Святых Тайн и принимать на исповедь раскаявшихся преступников — татей, разбойников и всяких «воровских людей» даже перед смертью, на которую они будут осуждены. Если Христос распялся за весь мир и принес Самого Себя в жертву за избавление людей от всех беззаконий и преступлений, то Никон полученной им властью запрещал принимать покаяние преступников, осужденных на смертную казнь (на Соборе 1667 года это постановление было отменено).

А вот сцены, читая описания которых трудно обойтись без смеха: «Однажды, часу в пятом или шестом ночи, когда Аввакум со своим семейством стоял на молитве, пришел к нему «искуситель», пьяный монах, известный всему Тобольску своим буйством и необузданностью, и стал кричать под окнами: «Учителю, учителю, дай мне скоро Царство Небесное!» Впустив монаха в избу, Аввакум спросил его: «Чего просишь?» «Хочу Царства Небеснаго скоро, скоро», - отвечал тот. «Можеши ли пити чашу, ея же ти поднесу?» - снова спросил Аввакум. Монах изъявил свое полное согласие. Далее произошло нечто, что не только протрезвило пьяного чернеца, но и заставило навсегда позабыть о «зеленом змие». «Аз же приказал пономарю, - вспоминает Аввакум, - стул посреде избы поставить и топор мясной на стул положить: вершить черньца хощу. Еще же конатной толстый шелеп приказал сделать. Взявше книгу, отходную стал ему говорити и со всеми прощаца. Он же задумался. Таже на стул велел ему главу возложити, и шелепом пономарь по шее. Он же закричал: "Государь, виноват! Пощади, помилуй!" И пьянство отскочило. Ослабили ему. Пал предо мною. Аз же дал ему чотки в руки, полтораста поклонов пред Богом за епитимию велел класть. Поставил его пономарь в одной свитке, мантию и клабук снял и на гвоздь повесил. Я, став предо образ Господень, вслух Исусову молитву говоря, на колени поклонюся. А он последуя, стоя за мною, также на колени. А пономарь шелепом по спине. Да уже насилy дышать стал, так ево употчивал пономарь-ет! Вижю я, яко довлеет благодати Господни; в сени ево отпустили отдохнуть, и дверь не затворили. Бросился он из сеней, да и чрез забор, да и бегом. Пономарь-ет кричит во след: "отче, отче, мантию и клобук возьми!" Он же отвеща: "горите вы и со всем! Не до манатьи!" С месец времяни минув, пришел в день к окошку, молитву искусно творит и чинно. А я чту книгу Библею. "Пойди, - реку, Библею слушать в избу". И он: "не смею-де, государь, и гледеть на тебя. Прости, согрешил!" Я простил ево со Христом и велел манатью отдать. Потом издали мне в землю кланяется. И архимарита и братию стал почитать, и воеводы мне ж бьют челом. А до тово никто с ним не смел говорить».

Не менее сурово проучил благочестивый протопоп блудницу, случайно застигнутую им во время блудодеяния с мужчиной. Не добившись покаяния от блудников, Аввакум отвел их в приказ к воеводам. «Те к тому делу милостивы, - с негодованием замечает Аввакум, - смехом делают: мужика, постегав маленько, и отпустил, а ея мне же под начал и отдал, смеючись. Тогда протопоп, помня об одном испытанном способе противодействия блудной похоти, описанном в широко известной на Руси «Повести о целомудренной вдове», наказал присланную к нему женщину следующим образом.

«Я под пол ея спрятал. Дни с три во тьме сидела на холоду, - заревела: "государь-батюшко, Петрович! Согрешила пред Богом и пред тобою! Виновата, - не буду так впредь делать! Прости меня, грешную!" Кричит ночью в правило, - мешает говорить. Я-су перестал правило говорить, велел ея вынять, и говорю ей: "хочешь ли вина и пива?" И она дрожит и говорит: "нет, государь, не до вина стало! Дай, пожалуй, кусочик хлебца". И я ей говорю: "разумей, чадо, - похотение-то блудное пища и питие рождает в человеке, и ума недостаток, и к Богу презорство и безстрашие: наедшися и напився допьяна, скачешь, яко юница, быков желаешь, и яко кошка, котов ищешь, смерть забывше". Потом дал ей чотки в руки, велел класть пред Богом поклоны. Кланялася, кланялася, да и упала. Я пономарю шелепом приказал. Где-петь детца? Черт плотной на шею навязался! И плачю пред Богом, а мучю. Помню, в правилех пишет: "прелюбодей и на Пасху без милости мучится". Начала много дал, да и отпустил. Она и паки за тот же промысл, сосуд сатанин!»

По поводу второго эпизода подумал: «Вот как глубоко пагубна эта страсть, даже Аввакуму не удалось урезонить греховодницу». Читая места, где протопоп описывает, как он побуждал себя на молитву, невзирая на только что перенесенные «телесные озлобления» и тяжкие болезни, как, благодаря ежедневному вычитыванию наизусть суточного богослужебного круга, удалось выжить в Даурии, подумал: «Как мы далеки от такой ревности! Вот я пятый день страдаю тяжелой формой гриппа, и меня едва хватает на полунощницу и павечерницу, да еще на Исусову молитву. Каким же он был духовным богатырем!» Читая о многих издевательствах по отношению к Аввакуму воеводы Пашкова, почему-то подумалось: «Да, зол человек был сей воевода, но какая целеустремленность, какая сила воли, какие опасности пришлось перенести под его началом казакам: нападения туземцев, диких зверей; болезни, голод и т.д.».

К Покрову, к 1 октября 1656 года, отряд Пашкова прибыл в Братский острог, где остановился на зимовку. Избитого протопопа бросили в «студеную башню» острога. Здесь он пробыл до середины ноября. Вот как ярко описывает протопоп Аввакум свое сидение в «студеной башне Братского острога»: «Сидел до Филипова посту в студеной башне; там зима в те поры живет, да Бог грел и без платья всяко. Что собачка, в соломе лежу на брюхе: на спине-той нельзя было. Коли покормят, коли нет. Есть-тово после побой тех хочется, да веть-су неволя то есть: как пожалуют - дадут. Да безчинники ругались надо мною: иногда, одново хлебца дадут, а иногда ветчинки одное невареной, иногда масла коровья, без хлеба же. Я-таки, что собака, так и ем. Не умывался веть. Да и кланятися не смог, лише на крест Христов погляжу да помолитвую. Караулщики по пяти человек одаль стоят. Щелка на стене бьша, - собачка ко мне по вся дни приходила, да поглядит на меня. Яко Лазаря во гною у вратех богатаго псu облuзаху гной его, отраду ему чинили, тако и я со своею собачкою поговаривал. А человецы далече окрест меня ходят и поглядеть на тюрму не смеют. Мышей много у меня было, я их скуфьею бил: и батошка не дали; блох да вшей было много. Хотел на Пашкова кричать: "Прости!", да сила Божия возбранила, велено терпеть. В шестую неделю после побой перевел меня в теплую избу, и я тут с аманатами и с собаками зимовал скован».

Значительная часть книги посвящена личности боярыни Морозовой — первой боярыни на Руси в то время. «Окруженная роскошью, она выезжала в расписной карете, запряженной двенадцатью арабскими конями с серебряными цепями. В доме было не менее трехсот слуг, а крестьян насчитывалось до восьми тысяч. К ней сваталось множество самых знатных в России женихов» - так описывает автор обстоятельства ее жизни до начала полосы испытаний. Рассказывает и о диаконе Федоре, который так образно высказывался о никоновских правщиках: «блудят, што кошки по кринкам... по книгам и, яко мыши, огрызают Божественныя Писания». Некоторые характеристики, данные Аввакумом церковным деятелям того времени для себя я отметил, но привести их здесь не решился — уж больно они «нетолерантны». Читая их, я вспомнил обличения в свой адрес человека, нашего современника, поразительно напоминающего по своему облику и темпераменту протопопа Аввакума, Игнатия Тихоновича Лапкина, о котором я много рассказываю в первой части своих воспоминаний. Когда он постучал мне по заметно выступающему животу, и сказал: «Отец, ну что ты ходишь, как беременная баба». Я ему в ответ, что все это по болезни, я мяса не ем. А он мне: «Отец, эти явления от безпечности и многоспания. Не обязательно от переедания». А вот еще, что напомнило мне Аввакума. Спрашиваю: «Игнатий, а как же мнение епископа, Вы что его игнорируете?» Он в ответ: «Отец, для меня авторитетов нет. Мнение епископа - писк комара. Главное - правила. Не исполняешь - ты для меня не авторитет. Главное - Писание, святые отцы, канонические правила. А то, что нарушали раньше, до Никона, в Древней Руси, в Петровской Руси, в начале ХХ века - это для меня не пример. Нарушение есть нарушение, когда бы и от кого бы оно ни исходило, главное - правило, а нарушитель есть нарушитель».

Очевидно, что метаморфоза, произошедшая в области иконописания, о чем так горестно сетует протопоп, была следствием снижения аскетической планки в духовной среде и в обществе в целом. На клятвы Большого Московского Собора 1666-1667 гг. (отменены на Поместном Соборе РПЦ в 1971 г.) Аввакум так реагировал: «А что запрещение то отступническое, и то я о Христе под ноги кладу, а клятвою тою, - дурно молыть! - гузно тру. Меня благословляют московские святители Петр, и Алексей, и Иона, и Филипп, - я по их книгам верую Богу моему чистою совестию и служу; а отступников отрицаюся и клену, - враги они Божии, не боюсь я их, со Христом живучи!» Очень важен вопрос об участии официальных церковных властей в гонениях на ревнителей старой веры. В настоящее время заметна тенденция — это, мол, дела светских властей. Но, во-первых, Большой Московский Собор благословил подвергать ослушников соборных определений тягчайшим казням: заточать их в тюрьмы, ссылать, бить говяжьими жилами, отрезать уши, носы, вырезать языки, отсекать руки. Местоблюститель патриаршего престола, митрополит Рязанский Стефан (Яворский) утверждал в начале 18-го века: «Сия же вся прилична суть еретиком: убо тех убивати достойно и праведно».

В этой связи совершенно справедливо горькое сетование автора об отсутствии покаяния за подобные неприглядные дела со стороны именно церковных иерархов.

Дрожь пробежала по телу, когда прочитал следующие слова Морозовой: «Ивана я люблю и молю о нем Бога безпрестанно. Но Христа люблю более сына... Знайте, если вы умышляете сыном меня отвлекать от Христова пути, прямо вам скажу: выводите сына моего на лобное место, отдайте его на растерзание псам, - не помыслю отступить от благочестия, хотя бы и видела красоту, псами растерзанную».

Подробно и ярко описано «соловецкое сидение». Неизвестная деталь, о которой писали иноки в своей челобитной царю: прибывшие в Соловецкий монастырь архимандриты Варфоломей (бывший) и Иосиф, непринятый братией, пытались тайно провезти в монастырь целую ладью вина для спаивания братии (бочки с вином были разбиты). Потрясающие сцены расправ с иноками. Вот только одна деталь: «...пощады не было даже для больных и немощных — их за ноги волочили на морской берег. Там во льду была вырублена огромная яма без воды. Туда, связав по двое, посадили 150 человек и начали медленно пускать воду. На дворе стоял жестокий мороз, и все страдальцы были заморожены живьем. После расправы тела убиенных и разрубленных на части мучеников еще с полгода лежали непогребенными, пока не пришел царский указ — предать их земле».

Заключительный аккорд — казнь боголюбцев. «Все четверо попрощались с народом и низко поклонились, после чего их привязали по четырем углам деревянного сруба. «И обложиша сруб весь смольем и берестом, и соломою, и смолою, и зажгоша огнем». Сруб запылал. Горевшие заживо мученики единогласно запели задостойник «Владычице, приими молитву раб Своих». В пламени костра Аввакум сумел высвободить руку и, сложив ее в двуперстное крестное знамение, высоко поднял над собой, в последний раз обращаясь к народу: «Будете таким крестом молиться — во веки не погибнете!»

Перед смертью Аввакум предсказал скорую кончину Царя Феодора Алексеевича. Пророчество это в точности сбылось: две недели спустя, 27 апреля 1682 года, молодой царь неожиданно скончался. Народ увидел в этом событии Божие возмездие за казнь пустозерских страдальцев.

Еще, чуть не забыл, один важный момент - в отношении обвинений Аввакума в искаженном понимании догмата о Святой Троице («рядком сидят» и пр.). Долгое время, лично мне представлялось, что это по простоте он так писал. Мой тезка Кирилл Кожурин, однако, решительно выражается по поводу обвинений протопопа в неправоверии: «Это полный бред. Все подобные мнения были приписаны Аввакуму "обличителями раскола"». Кожурин ссылается на выводы авторитетных исследователей, которые доказали подложность т.н. догматических писем протопопа. В самом деле Аввакум с детских лет ежедневно читал Символ веры, участвовал в богослужениях, которые насыщены догматическими истинами (например, в канонах Св. Троице на восемь гласов, которые читаются на воскресных полунощницах). Что еще особенно важно - это вступление к его знаменитому «Житию», т.е. жизнеописанию, биографии, написанному по благословению духовного отца. В этом вступлении излагается безупречное исповедание им истины о Едином Боге в Троице Славимом.

Закончил писать статью, задумался. Удивительное дело: те, кого столько времени шельмовали, пробивают себе дорогу, несмотря ни на что: памятник и поклонный крест в с. Григорово, на малой родине протопопа, часовня в Боровске на месте гибели боярыни Морозовой, многосерийный фильм Н.Досталя «Раскол», и вот, наконец, книга о протопопе Аввакуме в серии «ЖЗЛ». Автор книги, говоря о последствиях никоновской реформы, использует такой сильный термин, как «раскрещивание Руси» (даже редакции стало неудобно). А я подумал: «Вот уже 6 лет я с общиной пытаюсь оздоровить атмосферу и воцерковить жителей нескольких деревень. Много ли мы преуспели? Установили несколько поклонных крестов, успешно восстанавливаем монастырь. Вот уже несколько месяцев ежедневно утром и вечером колокол в частично восстановленном храме призывает на полунощницу и павечерницу. Ну и что? Почти никто ведь не приходит. Как и везде, здесь немало тех, кто был крещен на дому мирянами, но только двоих удалось «довершить». «А мы его ночью спилим» - это в связи с нашими планами установить поклонный крест на месте разрушенной часовни. Никого не интересует духовная тематика. «Лучше были бы чеченцы, чем вы» - и такое приходилось слышать. Чем не раскрещивание?!

… В какой-то момент своего серьезного недомогания я внутренне воззвал: «Отче Аввакуме, мати Феодосия, аще стяжали благодать у Господа, помогите мне, зело недугующему телом». Как будто стало немного легче.

Игумен Кирилл (Сахаров), настоятель храма свт. Николы на Берсеневке