Умер профессор Алексей Вадимович БАРТОШЕВИЧ.
Последний из некогда великого племени русских шекспироведов.
А как по мне, так он – внук блистательного Василия Ивановича Качалова – вообще был последний выдающийся театровед нашего времени.
Последний настоящий учёный, – а не эссеист, популяризатор, или пропагандист.
И при всём своём мощном аналитическом уме, при всей своей научной добросовестности исследователя, – был он грандиозным литератором и потрясающим рассказчиком.
Я познакомилась с ним, когда училась в аспирантуре ВНИИС, у Александра Абрамовича Аникста, который говорил про Барта, как когда-то говорил Василий Жуковский про Пушкина: «Ученик, превзошедший учителя».
Слушать и читать Бартошевича всегда было наслаждением.
И даже если с ним в чём-то не соглашаешься, – чувствуешь себя еретиком в храме, потому что сам понимаешь: не соглашаться с Бартом – неправильно. Неразумно.
Он всё равно знает и понимает раз, примерно, в миллион больше и лучше тебя.
Я не знаю, как сказать об огромности этой утраты. Всё равно каждый поймёт лишь в меру своей осведомлённости.
А осведомлённые и так понимают – не хуже меня...
Я, вместо пространных эпитафий, опубликую тут несколько фрагментов из текстов Алексея Вадимовича.
Просто для того, чтобы не знавшие и не читавшие его поняли, как ярко, масштабно и нестандартно он мыслил; и чтобы знавшим и читавшим его стало ясно: когда сегодня шекспировских героев втискивают в какие– то новомодные тренды – от однополой любви до протестных выступлений, – это означает всего-навсего, что постановщик не знает, что ему делать с этими героями, что ему вообще делать с этим театром и этим Шекспиром (Чеховым, Гоголем и т.д.). Не умеет даже того, что умели и понимали почти 500 лет тому назад...
Сегодня в театре почти полностью разучились говорить о вечном, и лишь поэтому за уши тащат классику к сиюминутному, к копеечному, к тому, что износится быстрее, чем модные пиджаки этих режиссёров, смысл чего забудется уже завтра, и, значит, уже завтра всякий смысл потеряют и сами эти спектакли...
Алексей Бартошевич:
«...Убивают у Шекспира все время. Что делать с покойниками на сцене? Куда их девать? В современном театре выключают свет или закрывают занавес. Актер, играющий только что убитого героя, встает и уходит за кулисы. Что делать тут? Учитывая, что спектакли шли при дневном свете, никакого искусственного освещения не было. Антрактов, кстати говоря, тоже не было. Большая часть публики стояла. (Представьте, как надо было любить театр, чтобы под открытым лондонским небом выстоять без антракта два с половиной, три часа.)...»
arzamas.academy/courses/37...
Из истории английского Шекспировского театра.
Алексей Бартошевич, 1978 год.
«Бурлящие тридцатые» создали своего Гамлета. Это был Гамлет Лоренса Оливье.
Гилгуд и Оливье встретились на одних подмостках в 1935 г. в легендарном спектакле гилгудовской антрепризы «Ромео и Джульетта», где Гилгуд и Оливье, чередуясь, играли Ромео и Меркуцио.
Гилгуд говорил о том, что у Оливье совсем нет поэзии, Оливье – о том, что Гилгуд любуется своей грациозностью и слишком поёт шекспировские стихи.
Критики, находившиеся под обаянием Гамлета – Гилгуда, приняли Гамлета – Оливье без особого энтузиазма. В его Гамлете тщетно было бы искать интеллектуализма и душевной изысканности гилгудовского героя.
Черноволосый мускулистый атлет с плотно сжатыми губами, подвижной, тугой, как пружина, полный сосредоточенной силы, он шел по Эльсинору твердыми шагами воина.
Им владели азарт и холодная ярость борьбы. За вспышками его гнева следовали безошибочные удары его меча.
«Он стремителен во всем, он мастер парировать словом и шпагой, – писал Айвор Браун, – главное впечатление – взрывы гневного духа и броски стального тела».
«Оливье, – писал биограф актера, – вернул Шекспиру мужество, которое не было в моде на протяжении целого поколения».
На репетиции, когда Оливье прочитал:
«О мысль моя, отныне ты должна
Кровавой быть иль грош тебе цена», –
к нему подошла владелица «Олд Вик» Лилиан Бейлис и сказала актеру: «Куда же ей (мысли) быть еще кровавее, мой мальчик?!».
Критики упрекали этого Гамлета в том, что он лишен всяких признаков гамлетизма.
У Гамлета Оливье, говорили они, «страсть правила интеллектом, силы характера было больше, чем силы ума. На самом деле он разорвал бы дядю пополам раньше, чем Призрак успел бы сообщить ему об отравлении».
Язвительный Джеймс Эйгет нашел, как обычно, самое злое суждение: «Это лучшее исполнение Хотспера, виденное нашим поколением»...
******
«Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало!».
Прощайте, Алексей Вадимович!
Светлая Вам память, Мастер!
