9 июня был ДР режиссера Виктора Аристова. 81 год.
И уже 30 лет как его нет.
Он умер в 50, и мне он всегда казался «старым».
Лишь теперь я понимаю, что он умер, в сущности, вполне молодым человеком...
Он и сейчас не был бы совсем-то уж глубоким стариком: ему было бы всего 81...
Моложе многих, кого мы сегодня стариками вовсе не считаем.
А старым казался, потому что мы все относились к нему, как к аксакалу. С ним даже спорить было трудно: он говорил, как гвозди забивал – одним ударом по самую шляпку.
Вспомнила я про главную картину Аристова. Про «Порох».
Решила рассказать – просто для того, чтоб сегодняшние «страдальцы по цензуре» знали – как убивали (но не смогли добить!) великие фильмы.
Я уже много раз тут вспоминала про уничтоженный эпизод фильма «Порох» – матросы в воронке...
О том, что много лет мы – Витя, Павлов (который был редактором на этой картине вместе со Светой Пономаренко) и я – по нему убивались.
Монтажную складку фильма Виктора Аристова «Порох» (1985), перед разрезкой на кольца для озвучания, затребовали в отдел культуры Ленинградского Обкома КПСС (фильм снимался к юбилею Победы и был на особом контроле).
Посмотрели, и дали 40 (!) поправок.
Режиссер Аристов и редакторы Павлов и Пономаренко побились сколько-то времени головой об стенку, потом выторговали (выплакали, выцыганили) минус 10, а еще 10 просто «замотали».
Но 20 поправок было твёрдо взято на карандаш, и их выполнение проверяли звонками из обкома.
В частности, несколько эпизодов фильма было приказано не просто вырезать, но и уничтожить как их позитив, так и негативы смыть – чтобы нельзя было впоследствии восстановить.
И среди всего, чего было жаль до слёз, был совершенно шедевральный, ни на что не похожий эпизод, 3,5 минут экранного времени, по которому мы все убивались каждый раз, как о нем вспоминали.
Не просто горевали, а прям криком кричали, а я даже плакала, когда они с Юркой сказали, что эпизод приказано смыть.
Расскажу, хотя бы, что это был за эпизод.
После авиаудара, попавшего прямо в штабель ящиков с порохом, был ужасающий взрыв, образовалась гигантская желтая песчаная воронка с осыпающимися краями, и в нее попАдали вперемешку убитые, раненые, разорванные на куски матросы. И воронка эта была снята с высокого крана, а на дне вперемешку – куски тел, трупы, и еще живые, извивающиеся, и на сверхобщем плане похожие на извивающихся белых червячков (матросы все были в парусиновых робах и были совсем молоденькие – призывники лет 18-19).
И оттуда, со дна этой воронки, пока камера взмывала всё выше и выше, неслись мальчишеский детский плач и крики «мама!».
Я, мать маленького мальчика, когда смотрела этот эпизод в черновой складке – выла как собака.
И точно так же выла, когда мне сказали, что этот эпизод (они его снимали 11 часов) приказали смыть...
Витя с Юркой потом неделю ходили чёрные и пили по-черному...
А я до сих пор этот эпизод просто вижу – так и стоит перед глазами...
Аристову на тот момент был 41 год.
Это был его первый игровой полнометражный фильм (короткометражки и телевизионки не в счет).
И это была только одна поправка из 20 выполненных.
А фильм всё равно остался шедевром.
Просто потому, что тогда для настоящего режиссера – а Аристов был настоящий – не было ни одного «проходного» эпизода. Он каждый – в буквальном смысле каждый – наполнял и нагружал смыслами.
И каждый новый фильм снимал как последний, на разрыв аорты.
Поэтому и запас прочности у такого фильма всегда был просто невероятный.
Да и сам фильм оказался так похож на Витю: некрасивый, серьезный, честный, глубокий.
И очень нежный.
Это был великий художник, долго остававшийся в тени другого, и потому не успевший добиться настоящего большого признания.
Да-да, не успевший, несмотря на все премии и призы его фильмам, которых было до обидного мало (не призов – фильмов).
Его ведь, с его гениальным «Порохом», по сей день числят «последователем (а то и подражателем) Германа», хотя в том самом «Порохе» Германом и не пахнет, сейчас это совершенно очевидно.
Но, что поделать – в ту пору чуть ли не всё подлинное тут же приписывали влиянию Германа. Особенно, на «Ленфильме».
А ведь, по-настоящему говоря, еще бабушка надвое сказала, кто из них на кого оказал большее влияние. Но это – разговор отдельный.
А сегодня я хочу сказать лишь о том, что судьба иногда – штука страшно несправедливая. К Аристову она была немилосердна просто ужасно.
Сегодня, например, почти всеми забыта его картина «Трудно первые сто лет», которую посмотреть надо бы непременно.
Картина про тех, о ком сегодня с таким презрением говорят нувориши и содержанки, кого называют то анчоусами, то ватниками. Картина, исполненная любви и уважения к «людям из простых». К их душевному миру, который неожиданно оказывается непрост и богат, к их чувствам, которые оказываются глубоки и пронзительны.
Именно в этом фильме легко обнаруживается, кто на самом деле был «кровным родственником» кинематографа Аристова: конечно же, Кира Муратова, с ее «Короткими встречами», с ее фильмом «Познавая белый свет».
Недаром Аристов был одним из ее любимых «актеров-неактеров».
Да и Балабанов ему – по этому фильму, по его образной системе и мироощущению – был «кровный родственник».
Фильм Виктора Аристова «Трудно первые сто лет» в свое время попал в информационный вакуум по объективно-субъективным причинам: В 1988 году стране было не до такой ерунды, как душевные проблемы людей из «низкого сословия».
Страна жила и дышала политикой, и ничего другого не хотела, да и лента была, что называется, «неформатная».
Я тогда написала про фильм большую статью в «Искусство кино» – как-то хоть немного пыталась привлечь к ней внимание.
Тщетно: двухсерийный непростой фильм без узнаваемых лиц кинозвёзд, по большому счету, так и не был никем увиден кроме горстки профессионалов.
Тому, кто сегодня эту ленту посмотрит, станет ясно, что практически весь сегодняшний кинематограф (да и многие нынешние социальные проблемы) предсказаны этой удивительной картиной, сделанной так, что сегодня можно только рот разинуть, да так и не закрыть до самого конца.
А весь визуальный стиль сегодняшнего кино был, практически, «открыт» именно Аристовым, и именно в этом фильме.
Которого сегодня почти никто не помнит.
А зря.
Но я почему-то верю, что к его фильмам обязательно вернутся.
Однажды, внезапно, под толщей всей пошлости, наваянной за последние 30 лет – 30 лет без Вити – кто-то умный вдруг совершит «открытие», и закричит: «Смотрите, что я нашёл! Это же гениально!».
И все тоже закричат: «Гениально, гениально!».
Но Аристов этого уже не услышит.
P.S. Коллега в комментах написала: «Очень трудно было с ним работать. Труднее разве что с Огородниковым. Выматывало морально до полного опустошения и отвращения к жизни и процессу киносъемки. Вот такие у меня воспоминания о Викторе Федоровиче, у которого дома даже цветы на окнах не росли, погибали, и вовсе не потому что за ними не ухаживали»...
Наверное, и так бывало – хотя все, кто с ним работал, моментально становились его преданными поклонниками.
С ним и дружить было непросто.
Витя был максималист, фанат совершенства, готовый ради совершенства на любые жертвы.
Но самое странное, что в памяти осталось не это.
Вернее, не только это.
А именно – нежность.
Его нежность и к нему – нежность.
