Источник: блог автора
Я о нём уже так много сказала на канале "Культура" (хотя в передаче осталось совсем мало из сказанного), что выговорилась "досуха" и писать не хотела.
Но ему сегодня всё-таки 100 лет, и я его в былые времена очень, просто очень любила, да и позже, когда на "советских звёзд-литовцев" понавешали всех собак (впрочем, некоторым звёздам-эстонцам и звёздам-латышам досталось тоже, хотя литовцам больше) - продолжала любить за очень многие прекрасные его роли, начиная с потрясающего Вайткуса ("Никто не хотел умирать") и еще более потрясающего Ладейникова ("Мёртвый сезон").
У Баниониса, довольно уравновешенного и интровертного в жизни, на экране раскрывался особый темперамент: "страсть, подёрнутая пеплом".
Вроде, всё прогорело, видно лишь черные угольки, но только сунь руку - ожог обеспечен, куда более сильный, чем от буйного огня или крутого кипятка. Так бывает от того, что в этот седоватый пепел суёшь руку без острастки...
Герои Баниониса были именно такими.
Когда Ладейников, весь фильм живший потаенной жизнью "внутреннего голоса", врывался в дом, где допрашивали и мучили Савушкина (Ролан Быков), он вёл себя как герой боевика, хотя никаким героем боевика не был. Но вспышка его ярости и его боевые навыки так ошарашивали, оказывались такой неожиданностью. что казалось, будто этот человек впрыгнул сюда из другого фильма.
А потом - снова такой - с виду "интеллигентный тюфяк"...
В сущности, по-настоящему звёздный период в его кинобиографии длился не так долго: меньше 15 лет - с 1965-го по 1979-й. Когда ему было уже 40, а потом - немного за 50.
Это было время его мощных актёрских свершений.
Это были роли прометеевского толка - титаны: Ладейников и Гойя, Бетховен и Крис Кельвин ("Солярис"), Председатель клуба самоубийц ("Приключения принца Флоризеля") и Гэбриел Конрой ("Вооружён и очень опасен").
Но даже его "маленькие люди" - председатель Вайткус и Стауниц ("Операция "Трест"), МакКинли ("Бегство мистера МакКинли") и Фердинанд Люс ("Жизнь и смерть Фердинанда Люса") - на поверку оказывались не такими уж и маленькими. Они всегда были людьми, долго пятившимися; но, припёртые к стене, они оказывались способны на бунт, а не на покорность.
То, что сегодня принято называть словом "харизма" (а тогда называли личной значительностью) проступало в его героях всегда.
И всегда это была "страсть, подёрнутая пеплом".
А потом настали иные времена, пришли иные герои, и жар, полыхающий под пеплом, внезапно оказался несколько лишним, избыточным...
Все эти "лишние люди", страдающие от собственной никчемности, но думающие про себя, что они "могли бы быть Достоевскими или Шопенгауэрами, да среда заела".
Как будто Достоевский или Шопенгауэр смогли самореализоваться аккурат потому, что жили в дивном обществе и в изящной среде...
Нет уж, дорогие!
Тут уж так: или Достоевский - или Пупкин. И это - не вопрос везения и не вопрос "среды".
Но именно эти, кого "заела среда", вдруг стали центральными героями эпохи, главной социальной эмблемой времени, и для Баниониса в этом круге ролей места было маловато.
О, он прекрасно умел играть и "просто пепел", без тайной страсти. Играть завистников, играть много о себе мнящих ничтожеств он умел вполне.
Но не они были его предназначением.
И на первый план вышли другие актёры.
А он остался доживать долгий свой, очень долгий век в ореоле былой славы и былых ролей, но без буйных вспышек и озарений, какими были так насыщенны те его полтора звёздных десятилетия.
Итог?
Не будет никакого итога.
Он был большим актёром, из той великой когорты, кому в самую эпоху расцвета, на самом пИке, выпали вдруг довольно ничтожные времена и довольно ничтожные персонажи.
Времена, когда титаны кажутся смешными фанатиками, а героями кажутся успешные конформисты.
И актёрам, игравшим титанов, просто не доверяли играть конформистов: а вдруг где-то "проболтаются", что на самом деле они не такие?
Но он так уже и не "проболтался" больше никогда.
Ни разу.
230
Оценили 230 человек
14
 кв.jpeg)
