Тайна Великой войны

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Часть 4

Часть 5  

Часть 6  

Часть 7  
 

Церковь и геополитика

Оценивая эти шаги, и имевшие место успехи и неудачи, следует признать очевидный и неоспоримый факт – осуществленное Сталиным «сближение церкви и государства привело к значительному укреплению внешнеполитических позиций СССР»[1]. И это касалось не только славянских стран Восточной Европы вошедших в соцлагерь по итогам войны. В конце 1940-х – начале 1950-х годов в сфере влияния Москвы находились Иерусалимская, Александрийская и Антиохийская Церкви. Соответственно и Главы Церквей соцлагеря – Польши, Румынии, Болгарии, Чехии, Албании в полной мере ориентировались на Москву. Решалась геополитическая задача – создать в Москве Всемирный православный религиозный центр. В православном мире вновь громко зазвучала мудрость, идущая из глубины веков: «формула «Москва – Третий Рим» остаётся по-прежнему символом всемирной собирательной идеи»[2].

Эта идея, служившая ориентиром Российской политики со времен Василия III Великого, была глубоко воспринята Сталиным и являлась побудительным мотивом и составной частью общего плана пересмотра отношений с Церковью. В этом смысле показателен факт, что именно по его инициативе и под личным контролем в 1944 году был снят фильм «Иван Грозный». Чтобы прочувствовать всю радикальность эволюции взглядов Сталина за время войны следует сравнить два фильма тех лет. Первый – полностью одобренная им лента «Александр Невский», снятая в 1938 году, где Церковь отсутствует напрочь и Благоверный князь, даже лба не разу не перекрестил. И снятый в 1944 году, той же командой режиссера С. Эйзенштейна, фильм «Иван Грозный», насыщенный религиозными сценами и воспевающий идею «Москва – Третий Рим».

 Фильм «Иван Грозный» 1944 год. Сцена Венчания на Царство. За спиной царя митрополит Макарий Московский.

 Сцена из фильма «Иван Грозный» 1944 год.

Столь радикальные действия Сталина в этом направлении справедливо вызывают у нас удивление и уважение. О том, что думали об этих переменах его соратники по партии типа Хрущева, Берии, Кагановича и др. теперь мы можем догадаться, оценивая их поспешные и подлые шаги предпринятые после смерти вождя.

«Сталин проводил в жизнь идею объединения вокруг патриарха Алексия не только русского народа, но и всех славян. Вторая мировая война раздвинула границы советского пространства до центра Европы, и славянские народы заняли значительное место в новом геополитическом ландшафте. Сталин совершенно ясно предпочел опереться на коллективное славянское самосознание, а не на солидарность рабочего класса»[3]. Это отступление от догм «марксизма-ленинизма» было просто немыслимо. Все это ему припомнили позже, в 1956 году на XX съезде КПСС в хрущёвском докладе «О культе личности и его последствиях».

Начиная с 1943 года именно по инициативе Сталина «происходило формирование советского религиозно-геополитического проекта. Процесс этот включал несколько этапов: объединение народов СССР вокруг русского народа, объединение славянского пространства в целом, и объединение всей православной ойкумены вокруг Москвы»[4]. Этот проект вселенского значения не мог не столкнуться с ожесточенным сопротивлением. Вся финансовая мощь США и Англии была использована для подкупа руководства Церквей Востока. В наибольшей степени это касалось ее греческой ветви. Успех был достигнут. В результате и по сей день политика Фанара в полной мере следует прямым указаниям Госдепа США, что в наше время самым ярким образом проявилось в «украинском вопросе».

 «Полное понимание». Патриарх Варфоломей и Госсекретарь США Джо Байден.

Конечно, приступая к продвижению идеи изменения статуса Московского Патриархата, в руководстве нашей страны хорошо понимали, что Восточные Церкви исторически всегда были ориентированы на куплю-продажу. Потому определенные расходы на эти цели были предусмотрены. Однако, таких сумм, которые были в результате обозначены, мы после тяжелейшей войны позволить себе не могли. И наоборот, разжиревшие на военных заказах Штаты быстро и не скрываясь перекупили церковных лидеров, с которыми как раз в интересах России вел переговоры преданный нам митрополит Илия (Карам).

Комплексная реализация этой великой исторической идеи, несомненно, привела бы к серьезным сдвигам в мировой ситуации, к перемене соотношения сил света и тьмы. Но, увы, полноценно и духовно зрело в условиях советской власти эта задача, конечно же, решена быть не могла. Государственный ум Сталина, с его искренним настроем на масштабные преобразования в русле идеи «Москва – Третий Рим», продолжал быть парализованным силой того идола, которому он присягнул еще в годы своей революционной юности. Таков неумолимый закон Божий: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне» (Мф. 6,24).

Ничто в этом мире не свершается без Божьей воли и «всему свое время, и время всякой вещи под небом» (Еккл. 3,1). Потому закончилось и время, отведенное Сталину на осуществление великих деяний, к которым его призвал Господь, пропустив через горнило жестоких испытаний войны.

Как дружно отмечали историки, «завод» вождя будто бы кончился, и с 1949 года дела церковные перестали его волновать. Та великая миссия, врученная ему в ходе беспримерной битвы между силами света и тьмы, и высота задач, на решение которых возвел его Промысел Божий, были полностью исчерпаны. Великий вождь «всех времен и народов» завершил свою историческую миссию. Показательно, что одновременно с этой переменой было отменено и празднование Дня Победы, с чего мы начали наше повествование.

Высота целей улетучилась, и к вождю вновь вернулись большевистские взгляды и привычные методы управления. Возобновились подзабытые репрессии: «Ленинградское дело», Дело авиаторов», «Дело еврейского антифашистского комитета», «Дело врачей» и др. В этом же ряду стоит фантастическая по своему цинизму и не укладывающаяся в голове акция по разгрому в 1949 году Музея блокады Ленинграда…

Через три года состоялся XIX съезд ВКП(б) и закрытый октябрьский Пленум ЦК КПСС, где Сталин выступил со своей последней речью. Он уже и сам в полной мере чувствовал наступившую пустоту, и завершение его времени. В этом смысле интересно вспомнить предсказание об оставшихся ему годах жизни, что прозвучало на его встрече с Рузвельтом и Черчиллем в 1945 году в Ялте: «Пока мы все живы, бояться нечего. Мы не допустим опасных расхождений... Но пройдет десять лет или, может быть, меньше, и мы исчезнем. Придет новое поколение, которое на многие вопросы, вероятно, будет смотреть иначе, чем мы». Так и случилось. От той встречи до кончины Сталина в марте 1953 года прошло меньше десяти лет.

Тем не менее, на съезде он попытался предпринять важное усилие, предложил провести очень серьезные реформы. Им предлагалось совершить, по сути, немыслимое – разделить высшее партийное и государственное руководство в СССР. Качественно изменить идеологическую работу в стране, для чего освободить партийные органы от не свойственных им хозяйственных и контролирующих функций, а управление народным хозяйством СССР возложить исключительно на Совет министров СССР.

Но, увы, через полгода Сталин скончался и эти «контрреволюционные» идеи будут осуждены и напрочь забыты.

На том последнем пленуме ЦК «Сталин, стоя на трибуне и глядя в зал, заговорил о своей старости и о том, что он не в состоянии исполнять все те обязанности, которые ему поручены. И он просит оставить за ним только должность Председателя Совета Министров». Но Президиум и зал отвергли все эти предложения и «все стоя поддержали слова аплодисментами. Сталин постоял, глядя в зал, потом махнул рукой и сел»[5].

  Тем не менее, возвращаясь назад, к той дерзновенной попытке Сталина воплотить в жизнь столь величественные духовные замыслы, что сокрыты в идее «Москва – Третий Рим», мы должны честно признать – она заслуживает того, чтобы о ней помнили.

Происходившие тогда с вождем «странности», конечно же, сильно встревожили его окружение – верных служителей «князя тьмы». После смерти Сталина, помимо мощной кампании по дискредитации его сближения с Российской Церковью, особое раздражение и издевки Хрущева вызывала именно Сталинская идея захвата Константинополя и отторжения Проливов: «Голова пошла кругом. Турки, товарищи, наши друзья. Нет, давайте напишем ноту, и они сразу Дарданеллы отдадут»[6].

Так что, то очистительное воздействие, оказанное Великой Войной на высшее руководство страны, к 1949 году сошло на нет. Вновь появились случаи репрессий против отдельных наиболее активных епископов, «усилилось вмешательство Совета в кадровую политику Патриархии. С 1948 года до смерти Сталина больше не было открыто ни одного храма»[7].

Истоки перемен

Однако для нас наибольший интерес представляет именно тот удивительный период особого состояния духовных и физических сил, который переживала вся наша страна с началом Великой войны и до конца упомянутого 1948 года. Исторический парадокс состоял в том, что волей Божией эту смертельную схватку с вырвавшимися на свободу силами тьмы, довелось возглавить личностям смело декларировавшим, что таких сил не существует вовсе. Вот уж, воистину, «дивны дела Твои, Господи!»

Потому постараемся вновь разобрать с духовной точки зрения этот уникальный отрезок истории нашей страны в XX веке.

Прежде всего отметим, что история с посланием направленным Сталину экзархом Гор Ливанских митрополитом Илией (Карамом), на наш взгляд выглядит вполне достоверной. В ней, собственно, нет ничего такого, что можно было бы посчитать невозможным. Владыка подробно рассказывал об этом после войны, объясняя, что изложил в письме Председателю Государственного комитета обороны, все то, что было открыто ему в Божественном откровении, и возвещено в словах Божьей Матери.

Мог ли Сталин духовно зрело воспринять эту доведенную ему информацию? Несомненно. К этому моменту многое уже произошло в духовном самосознании вождя. Да и в целом, эта область человеческого бытия была ему вовсе не чужда. Помимо всем известного семинарского образования Сталина, вот, что вспоминал ближайший соратник вождя Вячеслав Молотов: «Мы все трое были певчими в церкви. И Сталин, и Ворошилов, и я. В разных местах, конечно. Сталин – в Тбилиси, Ворошилов – в Луганске, я пел в своем Нолинске. Сталин пел неплохо, и Ворошилов пел. У него был хороший слух. Вот мы трое и пели: “Да исправится молитва моя...” – и так далее. Очень это хорошая музыка – пение церковное»[8].

 И.В. Сталин, В.М. Молотов и К.Е. Ворошилов.

Одним из наиболее доверенных лиц Сталина, считался секретарь ЦК КПСС Георгий Маленков, которого вождь видел своим «преемником». Когда Маленкова в 1957 году сняли со всех постов, а позже исключили из партии, то он обратился к вере. Его неоднократно встречали в подмосковных церквях, где он читал на клиросе[9].

И таких свидетельств немало. Как вспоминал 1967 году один из самых близких к Сталину военачальников Главный маршал авиации А.Е. Голованов[10], Сталин, «закругляя разговор, часто добавлял: «Ну, с Богом!», «Ну, дай Бог!» или: «Помоги, Господь!» Когда же он узнал, что многие попы ушли в партизаны и среди них есть даже начальники штабов отрядов, у него искренне вырвалось: «Ну, вот, а мы храм Христа Спасителя взорвали!» В годы войны он очень потеплел к Церкви»[11].

Хорошо известен факт, что «составляя библиотеку для своей дачи, Сталин, к перечню необходимых книг, приписал: «Прошу, чтобы не было никакой атеистической макулатуры!»[12].

В своей книге воспоминаний маршал А.М. Василевский пишет, как Сталин сделал ему внушение за то, что он забыл своего отца-священника: «Скажите, пожалуйста, почему Вы совершенно не помогаете материально отцу? Я ответил, что с 1926 года порвал всякую связь с родителями. И если бы я поступил иначе, то, по-видимому, не только не состоял бы в рядах нашей партии, но едва ли бы служил в Рабоче-Крестьянской Армии и тем более в системе Генерального штаба»[13].

Василевский на этом ограничился в своей книге. Однако присутствующий при этом разговоре маршал авиации А.Е. Голованов так дополнил в своих воспоминаниях этот эпизод: «Услышав это, Сталин подошел к сейфу, достал пачку квитанций почтовых переводов и показал Василевскому: «Теперь вы долго со мной не расплатитесь!». Оказывается, Сталин каждый месяц анонимно посылал деньги старому священнику, а тот наверняка думал, что это от сына...».[14]

 Маршал А.М. Василевский со своим отцом протоиереем Михаилом Василевским, 1946 год.

Тяжелейшее потрясение, которое испытал Сталин, когда на него обрушилось известие о нападении Гитлера на СССР, и он понял, что допустил чудовищную ошибку и подвёл страну, не могло не повлиять на состояние его души. Человек вспоминает о Боге не во время праздников и благополучия, а во время горя и скорби. Отсюда, от покаянного чувства и сокрушенного сердца в выступлении Сталина появилось не запланированное ранее в тексте обращение: «Братья и сёстры!»

Теми же причинами было вызвано желание И.В. Сталина уже в первый месяц войны встретиться с Главой Русской Православной Церкви. Эта «первая краткая встреча председателя Совнаркома с Патриаршим Местоблюстителем состоялась в июле 1941 года и по воспоминаниям свидетелей оба остались ею довольны»[15].

По мере отступления наших войск приходило осознание масштаба обрушившегося на страну несчастья и открывалось духовное значение разворачивающейся трагедии. Когда войска Вермахта в октябре 1941 года вплотную подошли к Москве, по всесоюзному радио ежедневно стала звучать песня «Священная война». Каждое утро после боя кремлёвских курантов это неповторимое музыкальное произведение в полной мере напоминало русскому народу самую суть происходящего. Такое наполненное силой подлинной любви и веры название – «Священная война», еще совсем недавно было абсолютно исключено. Эта перемена, как и многое другое, духовно важное, произошло именно под Москвой.

Надо честно признать, что речь Сталина перед войсками на Красной площади на параде 7 ноября 1941 года по меркам «верных ленинцев» была контрреволюционной. Такими словами со времен революции 1917 года никто к народу не обращался и таких имен не произносил: «Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии! Война, которую вы ведёте, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!»[16].

 Плакаты времен Великой Отечественной войны.

Момент перемены

Чтобы понять, что же вдруг произошло в духовном состоянии самого «Вождя народов», какая наступила решительная перемена, следует признать одну очень важную для наших размышлений вещь.

В момент того смертельного противостояния под Москвой, глубокую внутреннюю катастрофу и страшную внутреннюю трансформацию испытал не только Гитлер, неожиданно потеряв свою фатальную силу и неоспоримую власть над миром. И в этот же момент свою особую силу и новую роль в духовной истории человечества почувствовал и Сталин. Мы знаем, что «нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» (Рим. 13,1). И если Господь внял молитвам праведников и принял решение помиловать Россию, сохранив для дальнейшей истории эту тяжко согрешившую страну, то значит её лидеру усваивалось отныне высокое служение «Удерживающего теперь» (2Фес. 2,7).

Это осознание своей новой, особой роли в развернувшемся смертельном столкновении сил света и тьмы пришло к вождю не сразу, но было отмечено очевидцами. Это был тот решительный момент, когда Сталин сказал, что из Москвы он не уедет.

 Командующий Резервным и Западным фронтами Генерал армии Г.К. Жуков под Москвой.

Надо понимать, чтобы произнести это в той ситуации, надо было иметь, как минимум большое мужество. Сказано это было в те тяжелейшие дни, когда штаб Западного фронта, защищавшего столицу, под командованием Жукова находился в селе Перхушково, всего в 30 километрах от Московского кремля. При этом немцы регулярно прорывались к штабу и часть офицеров управления фронтом вынуждены были отвлекаться от штабной работы и уходить отбивать атаки фашистов. Это был полный нонсенс военного искусства. По законам военной науки штаб фронта не может находиться на передовой. Так вот, именно тогда всем запомнился примечательный ответ Сталина на просьбу корпусного комиссара П.С. Степанова, отвести штаб фронта вглубь территории, за Москву.

«Услышав эту просьбу, Сталин надолго замолчал.

– Товарищ Степанов, спросите, есть в штабе лопаты? – не повышая голоса, наконец, произнес Сталин.

– Сейчас... Лопаты есть, товарищ Сталин.

– Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Перхушкове, а я останусь в Москве»[17].

Сталин. Кремль. Осень 1941 года.

Именно так наступил тот момент истины, явивший силу Правды Божией и определивший исход Великой войны.

(Продолжение следует)