Спецоперация

 

Говорят, нельзя врать священнику, врачу и адвокату. А самим себе – можно? Наверное, можно. Только нужно вначале сказать: «Моё видение ситуации таково». И – не забывать закон Мёрфи (один из): «Не позволяйте фактам вводить вас в заблуждение!» Попробуем и мы – избежать неприятного свидания с фактами…

 

«На позитиве»…

 

В Ростов нынче на самолёте не попасть. Как и в Воронеж, и в Анапу, и в любой южный аэропорт. Воздушное пространство над югом страны закрыто – спецоперация Вооружённых Сил. Поездом – ехать очень долго. Остаётся – садиться за руль.

Но во всём есть свои плюсы. Можно взять с собой гуманитарный груз. И оставить его в Таганроге для эвакуированных с Донбасса. Потому что они голодны и нуждаются во всём.

Как так? Разве их не обеспечивают всем необходимым?

Их обеспечили главным: безопасностью. А также – большинство из них – крышей над головой. Это смогло сделать наше государство сразу, без подготовки. Обеспечить миллион человек. Не уверен, что в мире найдётся хотя бы десяток государств, способных на подобное в считанные дни. Да, и ещё им назначили по десять тысяч рублей единовременной выплаты… А сколько их будет ещё, этих эвакуированных – не знает никто.

Но что такое десять тысяч на человека? На человека, убегавшего от войны, бросившего всё? Не имеющего (чаще всего) на новом месте никаких «зацепок» и «запасных аэродромов»?

Но – можно ли требовать большего от государства в тех условиях, которые есть? Нет. А значит – как у Цоя – «дальше действовать будем мы».

Нашему циничному поколению не знакомо это ощущение – ощущение соработничества с государством. Ощущение, что мы вместе подставляем плечо. Оно – и я. Оно делает свою работу, я свою. Но когда в условленное место на питерской улице подъехал грузовой микроавтобус, и мы с водителем стали перегружать коробки в мой минивэн, стараясь втиснуть как можно больше, и я читал надписи: «Крупы», «Медицина», «Гигиена», «В помощь Донбассу» – я подумал: люди, которые это собирали, никогда не увидят тех, кому это поможет. А те, кому это поможет, не увидят тех, кто это собирал. А я – никогда не увижу ни тех, ни других. И мне вспомнился другой ленинградский автор – Ольга Берггольц: «Дорогой дружбы многих к многим…»

Теперь – дело простое: доехать. Но, выезжая в четыре утра на Московскую кольцевую, я встретил своё первое приключение.

Приключением был скучающий московский «гаишник». Видимо, чтобы не заснуть, он решил проверить у меня документы. И уставился в мои права, как мы в студенчестве – в рассказы Борхеса или Кортасара:

– А ты в свои права давно заглядывал?

Я люблю, когда так – без церемоний, сразу на «ты»…

– Чай не книга, – говорю. – Ну и чего там интересного?

– А интересного там то, что срок действия их закончился неделю назад!

Вот так. Двадцать лет не заканчивался, а тут вдруг закончился…

– Так значит, я влип? – спрашиваю.

– Ещё как! Машину на штрафстоянку, а сам – как хочешь.

И тут я маню его пальцем. И открываю багажник. Как правило, всё наоборот: гаишники настаивают на этом, а мы – упираемся.

– Вот смотри, – говорю. – Видишь? К вечеру это всё должно быть в Таганроге.

Капитан всё понял.

– Ну и как же ты думаешь до Таганрога добираться? С просроченными правами?!

– Ну до тебя же как-то доехал! Так и до Таганрога доеду – с Божьей помощью.

Последнее убедило капитана, и разговор принял познавательный оборот.

– А ты вообще куда едешь?

– В Донецк. Я журналист.

– В Донецк?! Ну и как там?

– Вот затем и еду, чтобы узнать, как там! Вернусь – напишу.

– А нам… сказали готовиться.

Тут уже интересно стало мне.

– Кому – вам? И готовиться к чему?!

– Сотрудникам. На Украину. В первую очередь – участникам боевых действий. Ну а мне – что? Одна война уже была, будет вторая…

Взгляд его сделался отрешённым.

Так вот оно как… Едешь на одну войну, а встречаешь на трассе… другую! «Я сидел, как в окопе под Курской дугой, там, где был капитан – старшиною»… Высоцкий жив.

– Ну так как мы решим? Понять и простить не канает.

Нет, всё-таки не в окопе. А на Московской кольцевой...

Ладно, думаю, пятитысячной обойдётся. И тут – новое преображение:

– Слушай, я не последнее у тебя забираю?!

В глазах – тревога за меня.

– Не боись. На твоих ростовских коллег осталось.

Ответом мне было крепкое рукопожатие.

Кстати, я как в воду глядел. Уже в самом Таганроге пришлось-таки раскошелиться снова. А выйдя наконец из машины, я узнал от своего друга-юриста, что… буквально только что вышло постановление, продлевающее срок действия моего водительского удостоверения!

Капитан не знал. Просто не знал. Я хочу в это верить.

А я не знал, что у наших Вооружённых Сил такой кадровый голод, что московских полицейских готовят к отправке ТУДА… включая – бойцов «спецназа ГИБДД»!

Эта тема ещё о себе напомнит. Но пока – дальше в путь…

Москва позади, указатель – «Музей-заповедник «Куликово поле»». И ещё один: «Река Непрядва»… ЭТО – было ТУТ. «За Непрядвой лебеди кричали, и опять, опять они кричат…» Александр Блок.

И тут же – памятники Великой Отечественной… вдоль всей трассы «Дон». Тульская, Липецкая, Воронежская области… Лес сменяется степью, но фронт игнорировал это, переходя из одной природной зоны в другую… как эта дорога.

«Я – где ваши машины воздух рвут на шоссе…» Ржев далеко, но строки Твардовского – пронзительно близко.

Замерший в степи, как «Титаник» в зелёном море, белоснежный аэропорт «Платов» города Ростов-на-Дону. Ни снующих авто, ни взлетающих лайнеров… мёртвый аэропорт. Примета сегодняшних дней. Что ж, прав был Блок – «Я не первый воин, не последний. Долго будет Родина больна».

Самбекские высоты… ещё одно место массовой гибели – и массового героизма в ТУ войну. И ещё одна строчка Высоцкого, знакомая с детства. «Здесь раньше вставала земля на дыбы – а нынче гранитные плиты». Ехать осталось совсем немного.

…Нынче вся эта территория – от Брянска до Таганрога – на карте размечена заново: где «Точка-У» сбита в воздухе, а где беспилотник, где – пыталась пройти украинская ДРГ (диверсионно-разведывательная группа)… а где и удалось подорвать, обстрелять нас, убить.

Хотя внешне близость войны не ощущается. Трассу «Дон» у Ростова, например, активно расширяют. В связи с чем там – перманентная пробка. Дорожное наблюдение: белый микроавтобус («бусик», как здесь говорят) с украинскими номерами тянул на буксире точно такой же – с луганскими. Воздержимся от аллегорий…

Разгрузив «гуманитарку», я отправляюсь дальше. Вокруг – идиллия южного приморского городка. Прямо по Городницкому: «Ждите нас, невстреченные школьницы-невесты в маленьких асфальтовых южных городках».

Но посреди этой тихой благодати Таганрога мой взгляд водителя цепляется за указатель: «МАРИУПОЛЬ» (см. фото на анонсе). Война начинается здесь?

Значит, всё правильно. Мне туда.

А ещё – всюду, на машинах, на улицах – «Zаветная» буква Z латинского алфавита. Никакая власть, никакая «указивка сверху» не могла бы заставить людей делать это так массово. В салоне цветов продавщица Света любезно разрешает мне сфотографировать букет:

– Ну надо же как-то поддержать нашу армию!

 

ФОТОГРАФИЯ 2: «И как малая фронту подмога…»

 

Предыдущие восемь лет Таганрог жил в пассивной констатации: да, у нас тут рядом – война… Сейчас, похоже, война всколыхнула сознание… но не только не вывела души из «зоны комфорта» – а, скорее, наоборот. На взгляд приезжего, в Таганроге стоит фестивальное настроение, эдакий праздник единения, и регулярно появляющиеся на улицах грузовики болотного цвета с размашистой «Z» воспринимаются как атрибут этого праздника. Будто бы мы уже победили, и теперь – «только небо, только ветер, только радость впереди»… К материальному благополучию добавился приятный довесок – благополучие духовное. Конечно, таковы не все – например, ребята, принимавшие у меня «гуманитарку», явно знали вкус человеческого горя. Но таких – похоже, категорическое меньшинство. С этим странным ощущением выезжал я из Таганрога.

Изумрудную весеннюю степь продолжает мелкое, «степное» море, которое ветер гладит против шерсти… Сады робко пробуют зацвести. Ветер настолько силён, что, кажется, мешает им в этом.

Весёло-Вознесенка. Граница. С той стороны, со стороны ДНР – пункт пропуска Новоазовск.

С российской стороны на границе – большие строгости. Отчасти ожидаемые – ограничения по ковиду никто не отменял – отчасти неожиданные. Очень строго стали относиться не только к «военторгу» – беспилотникам, бронежилетам, берцам… Даже фонарики в количестве более одной штуки могут не пропустить. Аргумент, что это всё куплено на деньги жертвователей, не работает. Впрочем, «на волне позитива» я и этому был готов подыскать объяснение. В самом деле, вдруг агенты «исбушки» (СБУ – Служба безопасности Украины) заезжают через РФ и схроны делают в тылу? Пусть «народные милиционеры» (военные ЛДНР) сами приезжают и забирают.

Но точно так же не пропускают и добровольцев! В том числе – воевавших и обещавших вернуться в Донбасс, как только вспыхнет большая война. Так вот, им, говоря по-чешски, «вступ заказан».

«У моего друга однополчанин, выехал в РФ, началась СВО, решил вернуться. Не пропустили на территорию ДНР – прописка краматорская, не повлияло ни наличие военника, ни то, что за ДНР воевал, ни награды. Вот как так?» Это уже из читательских писем, стилистика сохранена… СВО – это специальная войсковая операция.

Московских гаишников, в том числе не воевавших, готовят к отправке, а этих – разворачивают на границе… почему? Ах, да, эпидограничения, конечно… я сам – въезжаю по трудовому договору с одним из донецких вузов, в котором работаю. И отвечаю на недоуменный вопрос офицера: «Так там же война! Какая наука?»

Будто раньше там было тихо… все восемь лет!

Интересно, 16 мая обещали снять ограничения по ковиду при выезде из России в Армению, Киргизию, ДНР и ЛНР. Как теперь будут относиться к добровольцам?

По всей вероятности, так же. Ведь главы республик, Пушилин и Пасечник, сказали всем непонятливым: республики при огневой поддержке России справятся с освобождением территории от украинских националистов без привлечения иностранцев-добровольцев. Разве что добровольцы с Ближнего Востока… этим можно.

Но друзья-«гуманитарщики» не советовали мне везти через границу даже крупы с макаронами. И, видимо, не зря, потому что повышенный интерес – причём даже не таможенников, а пограничников – при мне вызвал груз… из шести одинаковых сборников научных трудов донецких учёных, напечатанных в России! Эти шесть экземпляров везла в Донецк пассажирка соседней машины, оказавшаяся доктором наук, философом и – редактором этого сборника. А заодно и соавтором. «Там на странице сто тридцать семь моя фотография», – с грустной улыбкой сообщила она. Офицер погранвойск не придал этим словам ни малейшего значения. С видом экзаменатора он погрузился в фолиант, предварительно сличив его с остальными, и направился к сослуживцам. Из «киоска» паспортного контроля к нему вышел коллега, и они стали листать сборник вместе. Их лица выражали глубокое сосредоточение – ни дать, ни взять учёный совет!

И всё-таки нет. Учёный совет состоялся в самом киоске, где – это было отлично видно в окошко – книгу листали уже несколько лиц в пограничных мундирах. И обменивались мнениями. Неужели они так заинтересовались философией?! Прямо при исполнении?..

Мы тоже – обмениваемся репликами с коллегой. Интеллигентам дай только повод… Ирония согреет на холодном степном ветру.

Наконец первый пограничник с суровым лицом вернул книгу владелице и, ничего не объясняя, велел проследовать дальше. Аудиенция окончилась.

– Столько раз ездила через Успенку – ничего подобного! – изумляется дама-философ.

Здесь – вообще всё иначе. На въезд минимум машин. Я первый. За мной – нарисовались ещё две-три, включая машину с моей собеседницей. Зато навстречу – колонна за горизонт. И почти у всех – украинские номера.

– Странно, был же указ Главы Республики уже давно, что украинские номера подлежат замене на донецкие, машины перерегистрируются! И то же самое – в ЛНР…

Я думал, что продолжаю разговор с дамой. Но ответил за неё… всё тот же бдительный пограничник:

– Откуда ж они донецкие номера возьмут?

И тут до меня начинает доходить:

– Они все из Мариуполя? И Волновахи?

– Ну конечно!

Тогда всё понятно. Если Мариновка и Успенка уже много лет – де-факто являлись пунктами пересечения границы пусть и не признанного, но государства (где разве что «зелёную карту» на машину не требуют), то Новоазовск сегодня – это блок-пост перед ближним тылом активного фронта. С потоком беженцев и постоянной готовностью к любым неожиданностям.

И действительно – уже на той стороне мы увидим брезентовые армейские шатры МЧС ДНР. Пункт временного размещения.

А ещё в нейтральной зоне я вижу – их. Беженцев. Вижу их серые лица и остановившийся взгляд. Их потрёпанные, побитые автомобили – иногда весьма новых и дорогих моделей, явно привыкшие к иному обращению. И к иному грузу, нежели старые раскладушки и тряпьё.

А рядом – велосипеды. А где и тележки на колёсиках. И все – загружены под завязку.

Сейчас – это ещё инородная деталь пейзажа. Они пришли – ОТТУДА. Где мешки с песком и автоматы в бойницах. Где гусеницы, мазутный дым и грохот вдали. Но пока это ещё – ТАМ. За спиной у меня мирная и благополучная Ростовская область. Мир «позитива». И только колонна беженцев вливается в него мрачной струёй...

 

Переход

 

Но вот я и здесь – впервые в ПРИЗНАННОЙ республике. И иллюзии слетают мгновенно. Как и с Южной Осетией и Абхазией, признание государства означает почти противоположное: признание смертельной опасности, грозящей ему. И необходимости экстраординарных мер в этой связи.

Новоазовск. Местный пост ГАИ – известная точка на карте республики. Как и его «собратья» – Амвросиевский, Ясиноватский посты… ставшие знаменитыми в эту войну. Этот переход смысла произошёл мгновенно и, похоже, очень надолго: пост ГАИ – блок-пост – укрепрайон. В сознании донецких детей, наверное, «пост ДПС» ассоциируется именно с бронетехникой и белыми мешками, между которыми торчат автоматные стволы. Пришла на ум мрачноватая шутка: укрепрайон – это ладно, главное – чтоб не укропрайон! Кого в этих краях называют «укропами», думаю, объяснять излишне.

И далее, на каждом мало-мальски крупном перекрёстке – та же картина: мешки с песком, машины ГАИ или армейские легковушки, автоматчики, иногда мотоциклы… а на дорогах – владычествуют армейские грузовики. Ползут медленно, но щадят окружающих. Командуют, когда их обогнать. Видимо, дорожат служивые заработанной ещё в Крыму репутацией «вежливых людей». А может просто – ведут себя по-человечески, глядя на мирное население как на таких же людей, а не как на «материал для защиты». За что им большое спасибо: дороги в донбасской степи узки и извилисты, обогнать грузовик бывает непросто, а плестись за ним – терять время. Понять, чей перед вами грузовик – донецкий или российский – довольно трудно. Да и надо ли… Армии воюют вместе и называются – «союзные силы». Союзные и есть.

Забавно, ещё пару часов назад я боялся, что здесь опять кому-то не понравятся мои права. Может быть, два месяца назад мои опасения были бы обоснованы, но только не сейчас! Сейчас здесь явно не до того. Нет, обострения, конечно, случались и раньше. И довольно серьёзные. Но сегодня – Донбасс будто сфотографирован в прыжке. Вот только куда этот прыжок...

Безлюдье. Уже привычное для Донбасса последних лет – и для городов, и для сельской местности. В Тельманово останавливаюсь уточнить дорогу. Вижу – старик на костылях. Такие, думаю, всегда знают дорогу лучше навигатора. Тем более, что навигатора и нет – он лишает радости общения с такими вот людьми. Да и радости собственной мысли.

Дорогу он, конечно, знает. И просит подвезти его до Мичурино. Тут недалеко и по пути.

Оказалось, он сам бывший водитель. А ещё оказалось… что ему нет и шестидесяти! Но – он пережил здесь украинскую оккупацию.

Это многое объясняет. Мои друзья-ополченцы, прошедшие бои и ранения, моложе меня на пятнадцать-семнадцать лет – а выглядят, как мои ровесники. А тут – пусть всего несколько недель, но в круглосуточном страхе! За себя, за всех вокруг…

Но страх – это далеко не всё. Костыли у него тоже с тех самых пор. Ногу ему прострелили украинцы.

– А в Мичурино, на пригорке, сейчас проезжать будем – укры расстреляли моего тестя, – продолжает он. – Грабили они повсеместно. Кто слово скажет против – в того стреляют.

Наши военные пропускают вперёд на дороге…

Странно, говорю. Ну ведь это же не иноземные захватчики! Тем более, сами-то они считали, что Донбасс – это один из регионов их страны. Они же вас – защищать пришли!

– Ничего подобного они никогда не думали и не считали.

Когда мой пассажир говорит, чувствуется, что это никакой не старик, а зрелый мужчина с жёстким характером. Надо только не смотреть на него, чтоб не чувствовать диссонанса.

– Я срочную служил ещё в Советской Армии, перед самым распадом СССР, – продолжает он. – Служил на Западенщине, подо Львовом. Так вот, у нас часть была только из призванных с Украины. И те сержанты, которые были местные, нас – с востока, с юга УССР – вообще за людей не считали. Мне повезло – у меня сержант был земляком, с Донбасса…

– А он как относился к рядовым-западенцам и вообще украинцам? – любопытствую я.

Он замотал головой.

– Нет, с нашей стороны негатива не было. Нас с детства приучали к дисциплине. Мы шли служить, как в шахту или на завод – делом заниматься. А у этих натура другая: им бы помитинговать, покрасоваться, оторвать что-то бесплатно… в армии это очень чётко чувствовалось…

Думаю над его словами. Помитинговать, покрасоваться – ещё не значит стрелять в безоружных. Да и добыть бесплатно – не значит отнять силой… тут есть что-то ещё. Что-то, что превращает не самого достойного, но человека – в зверя…

И потом, не менее половины ВСУшников – это ребята из Новороссии и с самого Донбасса. У них-то что в головах?!

– Вот, вот тут и расстреляли тестя… то ли он замечание им сделал, то ли подвезти отказался.

ВСУ – Вооружённые силы Украины…

Собираюсь с духом и спрашиваю:

– Вас – тогда же?

– Меня? Нет, меня потом, в другой раз, – совершенно спокойно отвечает он и тут же продолжает армейские воспоминания:

– Я когда демобилизовался, ехал домой, так до Киева вообще ни одного красного флага не видел! А это был 1990-й год, ещё до распада СССР. Украинцы рвались из него уже тогда. А мы для них были – Советским Союзом. И они нас ненавидели… вот здесь остановите, пожалуйста.

С большим трудом уговариваю его не платить.

– Ну ладно… спасибо Вам! Вам ещё долго баранку крутить до Питера… Как у нас, у водителей, говорится? Желаю, чтоб… без прокола и протокола!

Еду дальше. Степь сменяют посёлки, миновал Старобешево – практически центр «старой» (до наступления) территории ДНР. Удивительно, но и при приближении к столице ни людей, ни машин не становится больше.

А вот и Донецкая кольцевая.

И опять безлюдье. И машин – ни одной! К украм бы не заехать… хотя нет, теперь везде блок-посты. Остановят… и не для протокола!

За последние годы я научился понимать обманчивость этого ощущения. Здесь кажется, что ни души народа – но здесь жизнь, здесь кажется, что никакой войны – но рядом фронт, здесь кажется, что в воздухе разлиты покой и нега – но в воздухе разлиты совсем другие настроения… Какие? – Вот это я и должен понять в ближайшие дни. Я же обещал гаишнику на МКАДе…

Посему первым делом в Донецке я встречусь с давними друзьями – женщинами, не уехавшими в эвакуацию, и с мужчинами, если найду кого-то, кто не на фронте.

И такие действительно есть. По первому впечатлению от городских кварталов, в Донецке, как и по всему пути от границы, очень много военных. При общем безлюдье это особенно бросается в глаза. На блок-постах, в машинах, в пеших патрулях или просто прохожие на улице. По некоторым видно, что форму они надели совсем недавно. Порой они с удовольствием общаются со своими друзьями в «гражданке», стоя в расслабленных, вполне «штатских» позах.

Анжелика Шкрибитько – начальник отдела аккредитации Министерства информации ДНР. Она занимает эту должность почти всё время, что существует республика. Никуда не выезжала из Донецка с четырнадцатого года дольше, чем на пару недель. Эта молодая и по-южному темпераментная женщина – «мама» всех журналистов в ДНР. Без её подписи ни один из нас в республике работать не будет.

– Анжелика, жизнь изменилась взрывообразно с нашего последнего разговора?

– Не то слово! И это здорово! Мы ждали этого столько лет! Но журналистам приезжать очень сложно. По-прежнему действуют ковидные ограничения. Нужно письмо от Голиковой…

Видимо, журналисты – особо агрессивные разносчики вируса ковид-19… Кстати, мой знакомый тележурналист государственного (!) российского телевидения действительно ездил снимать сюжеты в ДНР… по приглашению от тёщи! Что делала его съёмочная группа – не знаю. Может быть, он вёз их всех в багажнике – так опять же, таможня не дремлет…

А если всерьёз… В республике есть и другие проблемы, кроме журналистских.

– Меня все поздравляли с признанием ЛНР и ДНР независимыми, а я знала, что это далеко ещё не всё, что будет ещё больший ужас, ведь Украина никогда просто так не отпустит нас, – говорит коллега Анжелики Виктория Албакова. – Как теперь вообще рядом с этими людьми жить? С ними и невозможно было жить, многие мои друзья и родственники с Украины ещё в четырнадцатом году показали своё истинное лицо, а теперь уж и подавно. Столько проклятий в свою сторону, в сторону своего народа, сколько сейчас, я ещё никогда не слышала.

Мужчины, как правило, более конкретны.

– Хорошо, что ты приехал. Всё увидишь и услышишь сам. Наконец-то пошли минуса, много минусов, но и плюсов не только не стало меньше – их стало больше в разы!

Непонятно? Думаете, речь идёт о минусах и плюсах жизни в Республике? Тогда почему «наконец-то»? И почему плюсов должно стать меньше?!

Сейчас поймёте.

– К сожалению, шумно стало в разы больше, и не только потому что минусуют, хотя минусуют знатно, но и обстрелы увеличились. Даже тыловые районы теперь не безопасны.

Теперь, полагаю, понятно. А ещё «минусы» называют «исходящими», а «плюсы» – «входящими»… не звонками, естественно! Дончанин шутит, пока жив.

В этот приезд я пополнил свой ассоциативный ряд и ещё одной местной синонимией: минусуют – «шлют украм гуманитарную помощь».

Александр Хохуля, заместитель декана в Донецком национальном техническом университете и житель Петровского района Донецка, делится впечатлением от первых месяцев признанной независимости – и от спецоперации:

– За это время прибавилось и надежды, и страха. Ты не представляешь, какую радость вызвали первые самолёты и вертолёты над Донецком!

Ещё бы, восемь лет небо над Донбассом было закрыто, а до того в нём господствовали украинские «литаки» и «геликоптеры». В Донецке вам и сегодня кто угодно покажет жилые дома и шахты, куда они били ракетами. Такое не забывается.

Александр Владимирович продолжает:

– Россия сюда притащила невиданную – и неслыханную! – технику. Неслыханную в прямом смысле: за восемь лет мы изучили все звуки «плюсов» и «минусов». Всё знаем: тип оружия, калибр… Но то, что звучит сейчас, не слышали никогда. Даже невозможно понять, когда собственно происходят выстрелы и сколько их. Ясно только, что это не у «оппонентов» такая техника вдруг откуда-то взялась. В общем, давят мощно.

Но «оппоненты» в долгу не остаются. И тем «обычным», что у них есть, отвечают куда сильнее обычного. Об этом он же скупо напишет мне через несколько дней: «Сегодня очень шумно. Огрызаются укропы. Выходим, но только перебежками. Но выходим даже погулять с детьми возле дома. И пособирать подарки».

Кому-то эти «подарки» прилетают прямо домой…

Виктор Прись, донецкий журналист, говорит о своих знакомых.

– Молодая семья из Донецка: муж, жена, двое маленьких детишек. Недавно купили квартиру в Киевском районе. Им ещё говорили – не опасно ли? А они: да, мол, на фронте всё равно тишина, ну постреляют чуть-чуть… уже восемь лет это длится. Что же, теперь из-за этого не жить? Мужа мобилизовали, и через месяц он был убит в Мариуполе. А в квартиру попал снаряд – слава Богу, их дома не было. Итак, была семья – есть вдова и двое детей-сирот без крыши над головой. И это всё – за месяц…

Обычная донецкая история последнего времени. И не только донецкая. В Горловке, в Ясиноватой, в Докучаевске, в Дебальцево, в посёлках вдоль линии фронта и далее в Луганской республике – сколько их, таких оборванных и искалеченных жизней за семьдесят-восемьдесят дней? Скорее всего, больше, чем за предшествующие семь с половиной лет (не считая, возможно, весны-лета четырнадцатого года).

Когда 14 марта в центре Донецка, на Университетской улице упала украинская ракета «Точка-У» с тысячами игл в качестве поражающего элемента, я кинулся звонить своей давней другу Виктории Халиной – она работает неподалёку. И если хоть что-то в тот чудовищный момент вообще могло обрадовать – это её голос в телефоне.

И вот мы с Викой сидим в кафе возле её работы. В тот день кафе тоже были открыты…

У Вики – потрясающая, совершенно обезоруживающая улыбка:

– Не надо это драматизировать. Это может произойти в любой момент и решительно где угодно. Уже и над Макеевкой сбивали, где я живу, и над Снежным…

Она, бесспорно, права. Если до начала спецоперации семь с лишним лет «укры» соблюдали, очевидно, какую-то договорённость и безнаказанно убивали людей в пригородах Донецка, но не трогали центр и всё, что дальше – то теперь… Их боеприпас падает у самой ОГА (бывшей Облгосадминистрации, а ныне одного из главных правительственных зданий), а накануне в Интернете прошла кампания (разумеется, сфальсифицированная от начала до конца) с целью собрать на месте будущего удара как можно больше солдатских жён и матерей. Хорошо, что хотя бы это удалось предотвратить.

…Я проезжаю мимо этого места. Асфальт заменили, воронки заделали, фасады отремонтировали. У входа в банк, где погибло больше всего – цветы. Больно, но живём дальше. Обычное донецкое мужество. И немыслимая донецкая аккуратность…

Но контраст между центром и прифронтовыми окраинами всё равно сохраняется. Если в центре может упасть, то там – падает постоянно. А ещё страшнее – в лежащих чуть дальше посёлках: Спартаке, Старомихайловке, Александровке…

В Александровку я приезжал не раз. Посёлок, расположенный прямо напротив занятой украинцами Марьинки, да ещё и несколько ниже, представляет собой идеальную цель. Но посёлок большой, и основной удар много лет принимала на себя та его часть, которая смотрит непосредственно на Марьинку, и улицы, которые легче простреливались снайперами – Ленина, Школьная, Горького, Шевченко. Значительная часть посёлка, испытав на себе мощь «защищавшей» его украинской артиллерии в 2014 г, после этого обстрелам не подвергалась. Вплоть до… последних месяцев.

Именно в такой «артиллерийской тени» расположен дом Сергея Васильевича Борщевского – доктора наук, профессора, проректора Донецкого технического университета.

– Последние два месяца кроют по всему посёлку, безопасных мест не осталось, – говорит он. – От миномётов до РСЗО, плюс снайперы – вечная тема… Да ещё и с беспилотников корректируют.

РСЗО – это ракетные системы залпового огня. Потомки «Катюши», проще говоря. Сейчас их чаще называют неприятными погодными явлениями – «Град», «Ураган», «Смерч»… Они бьют не одиночными ракетами, они бьют – пакетами. Самое меньшее – полпакета. У «Града» это двадцать ракет. Но дело не только в этом.

Начинка этих ракет – очень часто такая же, как у той самой «Точки-У», что упала на Университетской – кассеты, начинённые металлическими иглами около двух сантиметров длиной, форма которых обеспечивает максимальный разлёт и максимальное поражение людей и животных. Тысячами таких игл оказались усыпаны дворы и деревенские улицы Александровки.

Впрочем, за эти годы люди привыкли быть начеку и успели попрятаться. А вот проехать или пройти по улице стало невозможно.

– Пришлось, – смеётся Сергей Васильевич, – вспомнить о том, что я инженер. Прошёл по дороге с магнитом… теперь у меня этих иголок – море! Дарю как сувениры.

– Ещё до спецоперации, когда главы республик призвали эвакуироваться, Александровку хотели эвакуировать всю. Весь посёлок целиком. Не получилось?

– Люди не захотели. Кто-то, конечно, уехал – в основном матери с маленькими детьми. Но большинство осталось. Это наша земля, понимаете? И потом, люди боятся: а вдруг мы уедем, а посёлок сдадут? Нет, почти никто не уехал.

– Эвакуация? – на этом слове Виктория Халина перестаёт улыбаться. – Какая эвакуация?! Уехать из республики сейчас – я не могу даже ненадолго. В такой момент надо быть вместе с республикой. И каждую минуту делать что-то для победы.

– А как отметили День Победы в Донецке?

– Вы удивитесь… Почти никак. Нет, протокольные мероприятия были, а парада не было по понятным причинам: войска воюют, а от новой «точки-У» по центру города никто не застрахован. Но дело в другом, понимаете? Все эти годы этот праздник значил для нас больше, чем для россиян. А сейчас люди впервые не воспринимают его как праздник. Они воюют с фашизмом – сейчас. Но сейчас не время для праздника – сейчас время схватки. А Победу – конечно, ждём… не сомневаемся в ней. В посёлках обсуждают, как улицу перегородят, как прямо на проезжей части поставят стол, чтобы всем посёлком праздновать СВОЙ День Победы! Если доживут!

Если доживут…

С.В. Борщевский демонстрирует мне работы местных мастеров – художников по металлу. Вот патрон от крупнокалиберного пулемёта, разорванный, но узнаваемый… он служит подставкой для золотой розы, сделанной из другого, такого же. Вместе с розой закреплён уголёк – вечный символ Донбасса. Символ получился более чем говорящий. Ковать цветы и иную красоту из смертоносного украинского металла – это одно из любимых занятий донецких кузнецов все эти годы. Но сейчас материала стало больше в разы. Да и потребность людей в их творчестве выросла соответственно. Для дончан это «искусство войны» имеет особый смысл: пока на «той стороне» не прикапывают трупы собственных солдат, оставляя их птицам и собакам, здесь – куют красоту из смерти…

ФОТОГРАФИЯ 3: Натюрморт по-донецки: иглы от кассетного боеприпаса и роза, сделанная из патрона к крупнокалиберному пулемёту

Вообще это время принесло долгожданную ясность. Похоронены ненавистные Минские соглашения, навсегда прекратились идиотские разговоры о «нарушении перемирия», из республик изгнана миссия ОБСЕ, откровенно «сливавшая» информацию украинцам… Правда, пока в республиках ещё существует СЦКК – специальный центр координации и контроля за несуществующим перемирием, причём из некогда трёхстороннего (Россия, Украина, ЛДНР) он превратился сначала в двух- (минус Россия), а теперь и в односторонний. Вероятно, скоро этот атавизм удалят, а пока его сотрудники просятся на фронт – заняться более полезным для республик делом, чем доказывать очевидное (мирных обстреляла Украина) и вести подсчёт того, чему давным-давно счёт потерян – воронкам, разрушениям, ранениям… Сейчас здесь другая арифметика.

По заявлению заместителя командующего оперативным командованием Э.А. Басурина, только на территории ДНР находится более трёх тысяч (!) украинских военнопленных. Из них более ста – в скором времени предстанут перед судом. За военные преступления придётся отвечать… даже если они не фигурируют в отчётах ОБСЕ.

Но эта новая – и столь долгожданная – реальность несёт и новые, неожиданные проблемы. На мой донецкий номер пришло сообщение. Отправитель – пользователь с ником «Минюст ДНР». «В Макеевскую исправительную колонию на службу требуются сотрудники. Достойная заработная плата, полный соцпакет. Телефон для справок: …» Аналогично зазывают сотрудников в Донецкую ИТК… пленных кто-то должен охранять! Их становится больше с каждым днём…

Как рассказали мне в Донецке, «через Мариуполь» (Авдеевку, Марьинку, Попасную, Рубежное) прошли все полицейские, включая гаишников, все таможенники, все пограничники и налоговые инспектора – все, кто в республиках носит погоны («МЧСники» и так «в теме»). Хоть ненадолго их практически всех отправляли «на усиление». Уточню: не следует путать их с теми, кто всегда воевал, но вошёл в состав МВД, как, например, легендарный батальон «Патриот». Эти как были, так и остаются на фронте, и ничто не отличает их от подразделений Корпуса Народной милиции. Так что пленных охранять бывает действительно некому.

Но подобных проблем республике, наверное, можно только пожелать. Другие – куда серьёзней. И одну вам не задумываясь назовёт любой житель Донецка: вода! Её нет. Вообще. И неизвестно, сколь надолго. В каких-то районах города она ещё сочится в установленные часы (часа по три в сутки), в каких-то – краны можно замуровывать.

Воды Донбассу не хватало всегда. Северский Донец и грунтовые воды – вот, по большому счёту, и все источники для нескольких миллионов человек и колоссального промышленного производства. По гадкой иронии судьбы, избыток воды Донбасс ощутил лишь однажды – когда немцы, уходя отсюда в 1943 г, очень грамотно затопили все шахты. Тогда за откачку грунтовых вод и запуск угледобычи группа инженеров и руководителей была удостоена Сталинской премии в 1948 г.

Но сейчас в Донецке вспоминают не сорок восьмой год. А две тысячи четырнадцатый… Тогда украинцы говорили не стесняясь: возьмёте Мариуполь – оставим без воды и его, и Донецк. Мариуполь взяли сейчас…

Дело в том, что, как ни трудно в это поверить, все эти годы почти вся ДНР получала воду… с оккупированной территории! И все эти годы у «защитников» чесались руки перекрыть кран. Перебои с водой в республике случались регулярно. Южно-Донбасский водовод подвергался обстрелам. Донецкая фильтровальная станция (ДФС) оказалась на нейтральной территории, за её работой надзирали и СЦКК, и ОБСЕ, и всё равно то по ней «прилетало», то украинцы терроризировали персонал, не давая ему заехать на работу с территории ДНР, то мешали ремонтным бригадам устранить ими же причинённые повреждения, то занимали позиции возле самой ДФС, зная, что здесь по ним стрелять не будут. Полностью перекрыть воду Украине не давало только одно: боязнь получить полнометражную «ответку», пока они к ней не были готовы. А теперь они – готовы, и водяной терроризм стал водяным беспределом. Одним из средств ведения борьбы. Как голод в Ленинграде – для немцев. Тем более, на Крыме натренировались… И на вопрос «когда будет вода» ответ теперь один: когда возьмут Славянск. Там начинается водовод.

Но что интересно – в ЛНР в 2014 г. была точно такая же ситуация. Луганск страдал от жестокой водяной блокады. Но там как-то смогли решить эту проблему.

А в Донецке её решают… влажными салфетками и водой из магазина. Сформировалось местное правило хорошего тона: подавая чай или кофе, положить упаковку гигиенических средств. Но как мужчины и особенно женщины умудряются существовать в этих условиях, да так, что если не знать, то и в голову не придёт, что они обходятся без воды – для меня загадка.

Хотя разговоры с дончанами приоткрывают завесу тайны. У кого дом на горке – спешит к друзьям в низинку: там ещё капает. У кого рядом котельная – пожалуйте за технической водичкой, дадим сколько хотите… На верхних этажах воды нет, но на нижних… а в подвале и подавно! Подносите вёдра, набирайте ванны… и физическую форму, если лифта нет! «Как-то так», как теперь стало принято говорить.

При этом в городе работают некоторые кафе и рестораны. Закрыты заведения, кстати, могут быть по многим причинам, в частности – по причине мобилизации, но о ней речь впереди. А вот как работают работающие – мне рассказала официантка в одном из них.

Воду для приготовления пищи и мытья посуды им привозят. Удивительно, но на правом столбце в меню это отразилось пока не очень сильно. А вот помыть руки посетителям не представляется возможным. Снова – влажные салфетки! Как моют руки повара, я предпочёл не знать.

Закрыты в ДНР не только объекты общепита. Закрыты многие магазины, стало меньше такси… да что там – на грани закрытия оказались крупнейшие заводы в Ясиноватой, в Алчевске (в ЛНР)… в чём причина? Нет, не в финансовых проблемах. Их при новом инвесторе Юрченко без лишней трескотни решают. Тогда почему же?!

Мы беседуем с ректором одного из донецких вузов.

– Конечно, на глобальном уровне – происходит то, чего все восемь лет ждали, на что так надеялись, без чего не мыслили себе будущего: освобождение Донбасса. Очень надеюсь, что на этом не остановятся, и освобождена будет также и Украина. Но на уровне исполнения, на уровне конкретных решений… и конкретно системы образования… учебный процесс как прервался в 2019 г из-за пандемии, так и не восстановился. Вернее, в этом семестре он восстановился кое-как, но назвать это учебным процессом язык не поворачивается. Прежде всего, он полностью дистанционный. И теперь уже не только из-за пандемии. Многие (хотя далеко не все) студентки и сотрудницы уехали в эвакуацию. Но главное, подавляющее большинство мужчин – воюют. Учебный процесс – получается, для кого? Только для студенток, и то не для всех? Вот их теперь массово отправляют в дружественные вузы в Россию – например, в Петербург только что поехала группа из нескольких десятков девушек.

– Многих из вуза призвали?

– Очень многие ушли добровольцами. Причём многие люди раскрылись с неожиданной – и чаще положительной! – стороны.

…Например, удивительный порыв проявили те, кого принято считать изнеженными материалистами и космополитами – программисты и специалисты по информационным технологиям (пример комбата Клуни не в счёт – во всяком правиле есть исключения). Так вот, в этом вузе добровольцами ушли почти все – и студенты, и преподаватели компьютерных специальностей. Некоторые уже погибли. Не дописав свои работы, не получив результаты, очень нужные не вузу – республике…

Правда, в душе ворочается вопрос: что мешало им сделать то же самое год, два, три назад? Война идёт восемь лет, и людей катастрофически не хватало всегда…

Но сейчас, я слышал, очередей в военкоматах две: из добровольцев и из мобилизованных – и они, как правило, одинаковы. Но значительная часть очереди «мобиков» – это те, кто, закончив дела, через три-пять дней сам бы встал в очередь из добровольцев. В армии они все – и добровольцы, и мобилизованные – проходят по общей категории «резервисты», хотя моральный дух у добровольцев, по крайней мере, изначально достаточно силён у всех, а вот у «мобиков» – очень по-разному.

– А «уклонисты» есть? – спрашиваю у ректора.

– Незначительное число. И у нас они даже пытаются как-то анонимно дистанционно учиться! Мы спрашиваем их, а как вы зачёты сдавать будете? Как «неизвестные пользователи»? Пишут в ответ: может, закончится к тому времени?

Да-да, в четырнадцатом году многие бежали из Донецка в той же надежде – что «заварушка уляжется».

Призыв в Народную Милицию, объявленный в феврале, осуществляется тотально. От 18 до 55 (!) лет. Могут задержать на улице, на выходе из магазина, на остановке транспорта. И уж тем более – и по месту работы или учёбы. Например, в университете.

– Под призыв попадают люди, необходимые в тылу. Люди ценных рабочих специальностей, специалисты по информационной безопасности… а ведь кибервойна против Донбасса тоже идёт, и Украина очень активна на этом фронте.

Как же так получается, спрашиваю. Оказывается, очень просто. На улице бронь не действует… вернуть человека невозможно. И медкомиссию проходят, как правило, все…

– Республики-то мы отстоим! А вот что будет с университетами…

И это не вопрос второго порядка. Республики – это не только территория. И не только люди (которых сейчас гибнет больше, чем все эти годы – и в военной форме, и без таковой). Республики – это ещё и дух, смыслы, интеллект, созданный здесь. Это даже важнее, чем корпуса заводов и шахты. Это то, что восстановлению может и не подлежать.

– В вузы потом звонят родители призванных студентов. Потому что в военкоматах с ними разговаривают не всегда, и если даже с парнем «познакомились» не в вузе, а на улице, но он был студентом – единственные должностные лица, с которыми физически можно поговорить, это… ректор или проректор! Спрашивается, причём здесь мы?! Но как это объяснить матери, желающей своё чадо назад – и точка? Умом-то понимаешь всё, и сам бы пошёл, и у многих из нас сыновья на фронте, причём добровольно – но ведь и женщину утешить как-то надо… а как её утешить? – «Ах, как несправедливо поступили с вашим мальчиком»? «Если бы только это было в наших силах»?

А кстати, подумалось мне, где гарантия, что подобный звонок – не провокация украинских спецслужб? В информационной войне они стали очень профессиональны за эти годы. Так что взвешивать надо каждое слово… с утра до вечера.

– В вузах ДНР нет военных кафедр, – продолжает мой собеседник. – В ЛНР, кстати, есть. По информации, иногда поступающей от наших студентов и сотрудников, они попадают на фронт практически сразу…

…Где часто делают исключительно полезную работу (мысленно продолжаю я), являясь «спиной, руками и ногами» этой войны – подносят и выносят, чистят, копают… но зачастую наоборот, только мешают опытным бойцам «на передке» – тут уж всё от командира зависит.

А иногда и не только от командира.

То, что вы прочитаете сейчас, было опубликовано в одной из самых крупных групп «В контакте», посвящённых ДНР. Почему я привожу это длиннющее сообщение целиком, вымарав только фамилии и номера частей? Почему я вообще этому верю? Потому что подобных историй я слышал в Донецке множество. Итак… орфография и стилистика сохранены.

«Анонимно, пожалуйста! Мой брат до мобилизации работал юристом, в армии не служил, 24 года назад проходил военную кафедру в институте по специальности- связист, был мобилизован в ДНР 24 февраля Центрально-городским воекоматом г. Макеевки, зачислен в вч …, … полк отправлены в другую страну: в Украину, в Николаевскую область 02.03.22.

С 3 по 11 марта … полк находился в Херсонской области, жили в поле, под открытым небом, при морозе до -12 и ветре в летних берцах, когда подошва примерзала к земле, некоторые сразу же получили обморожение, 2 человека погибло от переохлаждения; еду давали один сух.пай на двоих на 2-3 дня ...

Отдельно следует упомянуть о медкомиссии: её не было! В ряды военнослужащих попали все подряд, вместе с братом служил абсолютно глухой мужчина, второй - с онкологическим заболеванием, а недавно у одного из сослуживцев открылось кровотечение и когда его забрали, было установлено, что у него ВИЧ и гепатит, при этом сослуживцам брата ранее неоднократно выдавали 1 одноразовую бритву НА ВСЕХ и говорили всем побриться и они брились... Кроме того, есть и 18-летние студенты очной формы обучения, которых позабирали с пар в ВУЗах, которые не служили ни дня в армии и военную кафедру не проходили. В итоге, в результате первой волны мобилизации в конце февраля в ряды ВС ДНР попали 18летние, и те, кто был не пригоден к службе в армии по состоянию здоровья: инвалиды 1,2 гр, мужчины с онкологическими заболеваниями, язвами, СПИД, ВИЧ, сифилис, гепатит и др.

Также отдельно нужно обратить внимание на то, как проводилась подготовка к участию в военных действиях - НИКАК!!! Абсолютно никак! В предыдущие годы организовывали мобилизационные сборы и проводили перекличку, а затем отпускали домой! Никто не учил обращению с оружием, стрельбе, тактике ведения боя. В итоге в батальоне (по словам брата) оказалось двое, которые воевали в 2014м году и они показывали всем как пользоваться автоматом, как стрелять, как собирать.

Далее их повезли на передовую. От сослуживцев знаем, что моему брату выдали пистолет и ни одного патрона к нему не дали. Из средств защиты - только старая каска. Командир донецкий - фамилия…

13 марта указанный командир отправил несколько батальонов в г.Первомайск Николаевской области, где находилось ВСУ (город не был зачищен, там не было ВС РФ, там были позиции ВСУ, которые сразу же разбили наших ребят из тяжелого вооружения: выехало 2 танка и 1 БТР и расстреляли их в упор). В результате: очень много погибших, есть раненые и пленные. По словам оставшихся в живых ребят по итогам боев 13-14 марта в строю осталось около 200-250 человек из 1500. Остальных "отцы" - командиры просто занесли в списки, как пропавшие без вести. Сейчас выясняется, что из … полка НИКОГО из погибших мобилизованных резервистов НЕ ОТПРАВЛЯЛИ домой родным для захоронения, а хоронили их НА МЕСТЕ, в Николаевской и Херсонской области. Они занесены в список: без вести пропавшие. И делается это командованием умышленно: для того, чтобы ПОЛУЧАТЬ ЗАРПЛАТУ ВМЕСТО НИХ. Стоит отметить, что живые за 3 месяца свою зарплату не видели ни разу, командование им сказало, что получат по возвращению домой. Информация о захоронениях скрывается.
Мы обращались во все возможные инстанции: Глава ДНР, Председатель Правительства ДНР, прокуратура ДНР, военная прокуратура ДНР, военная часть …, военкомат, военный комиссариат, Народная милиция ДНР, Уполномоченный по правам человека ДНР, штабы и комитеты по розыску - НИКАКОЙ помощи и дельного ответа не было: либо отписываются, что не их компетенция, либо оставляют без ответа вообще. Обращались и в Администрацию Президента РФ, Министерство обороны РФ, Военную прокуратуру РФ, Генеральную прокуратуру РФ, ФСБ, Штаб ЮВО, - из Администрации президента РФ пришёл ответ, что это не их компетенция, нужно обращаться в соответствующие органы ДНР».

Пожалуй, добавить нечего… Нет, есть. Вот несколько реплик от моих читателей.

«Не понимают люди и того, почему, в таком случае, не мобилизуют с освобождённых территорий мужиков. Бегут в лагеря беженцев такие лбы…»

«Знакомого так мобилизовали. По состоянию здоровья отсеяли через пару дней, - человек от операции ещё не отошёл. Так он, после того как его завернули, решил подготовиться. Сам купил всю экипировку, подготовил аптечку. Говорит, даже элементарного аспирина для мобилизованных не было».

«Российских солдат обменивают. Про наших вообще тишина».

«У зятя друг, школьный учитель физкультуры, так и пропал в плену. Семья все пороги обивает какой месяц. Тишина, отписки, отправки».

«У россиян и з.п., и лечение, и экипировка, и вооружение получше, и ротации. У наших нет ничего. От носков до коптеров всё народ собирает посылки. Позорище».

Впрочем, добавлю и от себя. Почему все эти годы руководства Республик не решались даже на ограниченную мобилизацию, с самоубийственным спокойствием взирая, как тают ряды их защитников, как из троих остаётся один, как беспрепятственно гуляют ДРГ врага через линию фронта, а тут, как по щелчку пальцев – за два-три дня такое преображение?

А теперь вспомним официальные заявления. Республики справятся без иностранцев-добровольцев… Похоже, так и есть. Вопрос только, с какой задачей. Уничтожение собственного мужского населения? Подъём озлобления на Россию? Дестабилизация обстановки внутри? А что, движение солдатских жён и матерей уже набирает обороты – как и число просмотров в Сети. Они ещё не устраивают погромы в военкоматах и не перекрывают дороги, но требования и решимость у них – точь-в-точь как у аналогичных активисток на Украине. Разница лишь в том, что в Донбассе протестуют только родственницы резервистов, а на Украине – вообще всех. И это – «позитив», не правда ли?

Позитива в огонь подливает Александр Сладков (на своём канале в «Телеграме», цитирую с точностью до запятой): «Сообщаю имеющиеся у меня данные. Резервистов республик с фронта отзовут. Они примут присягу, пройдут медицинский отбор, и отправятся на полигон, для прохождения настоящей боевой подготовки. И это супер-новость».

Прямо по Некрасову: «Слушай, мой милый: труды роковые кончены — немец уж рельсы кладет. Мертвые в землю зарыты; больные скрыты в землянках…»

Но Сладков прав. То, что солдаты воюют по месяцу и более, НЕ ПРИНЯВ ПРИСЯГИ – лично для меня действительно что-то совершенно новое.

Впрочем, всё остальное из перечисленного им пока так и остаётся «супер-новостью». По моим данным, ни о каких полигонах и медкомиссиях речь не шла и не идёт.

…Но сидя в донецком ресторане, я смотрю вокруг: вот военные в увольнительной, а вот… «военизированные»! Видимо, байкеры. Весь их внешний вид говорит о глубоком неприятии фашизма. Они не воюют. Может быть, как и я – приезжие, из России? Но сюда не так-то просто въехать, приезжих очень мало… Эти ребята серьёзны и сосредоточены. Что-то обсуждают, решают вопросы… Они явно при деле. Они – «антимайданят», как хлёстко выразился один из моих собеседников.

И уж тем более при деле метрдотель и официант – молодые здоровые мужчины. Явно местные. И, заметьте, ни от кого не прячутся. «Подносят снаряды»…

Практически все, с кем я говорил в Донецке, вспоминали одну и ту же видеозапись вражеского информационного агентства «Укринформ». Это был разговор с пленными солдатами-резервистами. Все до единого – студенты донецких вузов. Ни у кого из моих собеседников в Донецке подлинность этой записи сомнений не вызвала. Контингент узнаваем. Все они были взяты в плен – а точнее, сдались – в одном-единственном бою на другом конце театра военных действий, в Харьковской области.

Должен признать: это очень большой успех украинской армии в информационной войне. В отличие от юриста с четвертьвековым стажем, который, когда пришёл его час, смиренно лёг в ту землю, что дал ему Бог для последнего пристанища, лёг, закрыв своим телом грехи отцов-командиров всех уровней – как всегда делал русский солдат, умея воевать или нет, с оружием или без – эти ребята все, как один… оказались современными городскими юношами. То есть, в отличие от тех, о ком так говорили на майдане – в самом деле, «они же дети»!

Глядя на них, думаешь: они вообще не понимают, что такое война, не понимают, что они солдаты – и, похоже, даже не понимают, что они в плену и что вокруг – враги. Когда было страшно – они прятались в подвале, ничего особо не ожидая. Просто прятались, как они сами говорят. Когда стало тихо – охотно сдались в плен, побросав оружие. А когда наконец попали в привычную для себя обстановку – вежливое обращение, чисто и светло, столы и стулья, им задают вопросы, как на семинарском занятии – они защебетали: «А ещё я хочу дополнить…» Военнопленные тянут руку… как на уроке!

И это – двадцати- двадцатидвухлетние мужчины… В кадре их присутствует восемь человек. Каждый стремится сказать…

Как это поразительно контрастирует с короткими некрологами по их ровесникам-добровольцам, публикуемыми в «Сводках ополчения Новороссии» и на других интернет-сайтах – некрологами по простым работягам, шофёрам, строителям… сгоревшим, как свечки, в окопах и танках, в свои восемнадцать-двадцать пять за свободу родной земли…

Впрочем, именно с такими молодыми людьми – но, слава Богу, живыми и здоровыми – мне предстоит встретиться в свой последний день в Донецке.

Меня отговаривали ехать в ДонВОКУ: опасно. Да, на территории стоит здание, пострадавшее то ли от артобстрела, то ли от попадания ракеты… Характер объекта к тому располагает. Характер – располагает, но Бог милует.

Андрей Юрьевич Коробов-Латынцев – офицер Народной Милиции ДНР. Из ополченцев. Уроженец Сибири, учился в Питере, работал в Воронеже. По профессии… философ. Университетский преподаватель. Ни родственников, ни интересов в Донбассе у него не было. А были – только обострённое чувство справедливости и профессиональный, проникающий и препарирующий взгляд на происходящее.

Война, если не убивает человека, очень часто высвечивает или возрождает в нём его способности и таланты – в том числе такие, которые, казалось бы, неуместны на поле боя. Так и университетский преподаватель, даже освоившийся в окопах, оказался востребован… по своей прямой специальности, а точнее – по своему призванию.

Создание училища, кузницы офицерских кадров – это, наверное, тот рубеж, который лучше всяких официальных решений маркирует превращение ополчения в армию. И очень хорошо, что первые же профессиональные донецкие офицеры учатся не только воевать, но и – извлекать смыслы. Было бы приятно думать, что это – продолжение традиции: в этих стенах когда-то уже размещалось военное училище, причём – военно-политическое. Но традиция не сложилась: в украинское время училище ликвидировали, здесь стояла обыкновенная часть Нацгвардии. Так что Донецкое общевойсковое командное было создано в ДНР с нуля. От того, первого училища осталась Аллея Славы выпускников, которую украинцы – надо отдать им должное – не тронули. То ли недостаточно прониклись русофобией, то ли руки у них не дошли.

– Теперь эту Аллею нужно продолжать, – говорит Андрей Юрьевич, проводя экскурсию по территории. – Уже несколько наших выпускников пали смертью храбрых. Много орденоносцев и просто доблестных командиров.

ЕГО ученики…

– Андрей Юрьевич, но всё-таки… Философ – и война! Ну какая связь?!

– Самая прямая. И не одна. Во-первых, во всякой войне обязательно присутствует идейная составляющая… можно сказать, что война – это продолжение не политики, но философского дискурса другими средствами.

А ведь действительно! Перейти «от слов к делу» человека может заставить либо рефлекс, либо идея. В наш век тотального упрощения соблазнительно свести всё к рефлексу. Но даже если мы готовы превратиться в зверей и жить рефлексами – это отнюдь не гарантия победы: сейчас рефлекс толкает на агрессию, а через полчаса точно так же – на бегство. А в плену? Живущий рефлексами однозначно становится изменником. Так что на войне без идеи никуда. И более того: на войне необходимо учиться подчинять рефлексы идее. И не через секунду – это может быть поздно – а немедля, РЕФЛЕКТОРНО же… Может быть, в русских одухотворённость так высока, что «перешла в рефлекс»? Потому-то мы так воюем, да и живём?

– А во-вторых, – Андрей Юрьевич улыбается, будто бы прочитав мои мысли, – если это так, то философ как никто иной должен быть в состоянии готовности. Внутренней готовности к войне. Так что для него война – вопрос профпригодности… И философия войны – это такой же раздел философии, как философия культуры, философия науки и техники. И так же, как трудно быть, например, врачом-теоретиком, не лечащим пациентов – так же трудно, да и малоэффективно быть философом войны, не имея собственного военного опыта. И таких философов – воевавших или как-то иначе вовлечённых в боевые действия, от Сократа до Юнгера и Ильенкова с Зиновьевым – с греческих времён до сего дня в нашей культурной традиции наберётся если не рота, то взвод – точно! «Философский взвод», – смеётся Андрей Юрьевич.

Но есть и «в-третьих»… Вернее – ещё одна стезя, приведшая философа Коробова-Латынцева на войну. Если война – это продолжение борьбы идей, то какие именно идеи стреляют друг в друга сейчас там, где мы находимся? Может быть, это знание не всегда необходимо, чтобы победить в бою. Но оно необходимо, чтобы победить в войне. Так предметом размышлений философа Коробова-Латынцева стали Русский Мир и всевозможные девиации этой идеи – например, украинство.

– Одна из главных функций философии – не только философии языка, а философии вообще – это исправление имён. Возвращение именам тех смыслов, которые они имели, пока не были кем-то сужены, раздуты или подменены. И глубинный смысл происходящего сейчас – и происходящего здесь уже восемь лет, и начавшейся спецоперации Союзных сил – это именно исправление имён. И не только имён «Россия» и «Украина», но и таких имён, как «правда», «Родина», «добро»… Денацификация, демилитаризация – это лишь инструменты. Нельзя провозглашать их целями наших действий! Хотите простейший пример, так сказать, на злобу дня? Что сейчас говорят в России политические деятели определённого толка? – «Нет войне!». Правильно, какой же вменяемый человек скажет: «Да войне»?! Получается, мы все, если вообще в своём уме, должны к ним присоединиться? Так бы оно и было, если бы не одно обстоятельство: что они имеют в виду, когда говорят «война»? Ввод войск на территорию Украины? А то, чем нас здесь Украина вынуждает заниматься восемь лет, расстреливая мирных жителей из артиллерии, они войной не считают? А следствием ввода войск – того самого, против которого они протестуют – не будет ли прекращение этого восьмилетнего кошмара? Так кто из нас на самом деле выражает смысл «Нет войне»? И без осмысления и ОЗВУЧИВАНИЯ, одними боевыми действиями эту задачу не решишь, – подытоживает Андрей Юрьевич.

Вот почему ДонВОКУ вместе с гражданскими вузами Республики ратует за бурную философскую жизнь в воюющем Донецке. И по возможности – несмотря на опасность – за личные встречи, «живые» доклады и лекции, прямой контакт как с будущими офицерами, так и со всеми местными интеллигентами. Философия сейчас – это наше оружие! В отличие от «той стороны», которой на этом поле предложить нечего. Кроме примитивной и, как правило, лживой пропаганды.

Но вот незадача: гражданские власти ДНР считают иначе. И на порыв философов реагируют примерно так же, как на порыв «иностранцев-добровольцев» (кстати, сама эта формулировка иллюстрирует необходимость исправления имён). В последние годы в Донецке раз в полгода проходил форум «Философская весна»/«Философская осень». С приглашением крупных философов из Российской Федерации, да и вообще из всех уголков Русского мира. Должна была состояться «Весна» и сейчас. Философы, молодые и пожилые, мужчины и женщины, были готовы приехать, не боясь обстрелов. Подписав любые бумаги, что несут ответственность за свою жизнь. Приехать делиться смыслами, осмысливать вместе.

Но сейчас их порыв, необходимый как никогда, был пресечён… по соображениям безопасности. Увы, «философия на дистанте», может быть, уместна в мирное время, а нынче без прямого взгляда глаза в глаза не обойтись. В том числе – обязательно! – в глаза должны посмотреть друг другу философ, приехавший из России, и воин с передовой.

Но раз должны – то и посмотрят! Именно это и происходит в данный момент на донецкой улице...

«Хитрый» – из ТЕХ САМЫХ. Из тех, кто – с самого начала. Из ополченцев четырнадцатого года. С семнадцатого года мы знакомы. Сейчас он – заместитель командира роты. По долгу службы только что из Мариуполя. Там его часть провела последние два месяца в непрерывных боях. Часть опытная, очень многие пришли семь, восемь лет назад. Но и опыт спасает не всегда. «Хитрый» рассказывает мало. О потерях не говорит. Ясно, что они большие. Это для нас – цифры. А для него – друзья, пацаны…

– Противник очень хорошо подготовлен. Воевать с ним крайне непросто, – подытоживает он.

– А собаку-то пристроили? – спрашиваю я.

– Какую именно?

– Ну ту, о которой в Сети рассказывали?

– Я уж не помню, о какой я рассказывал в Сети. Их за эти два месяца было столько! И собак, и кошек… кого только не пристраивали!

Предвижу изумление читателя. Какие собаки? Какие кошки?! Мариуполь, беженцы, руины… всё так. И вот там, в этих самых руинах – они. Обездомевшие, осиротевшие дети – и домашние питомцы. Ещё совсем недавно – любимые, обласканные… Понятно, что первым делом спасают детей. Но – но! Не забывают и о них – о братьях наших меньших.

Редко мир бывает настолько чёрно-белым. Одни спасают всё живое: мужчин, женщин, стариков, детей, кошек, собак – другие с восторгом убивают по тому же списку… Но, спрашивается, бойцам что – жизнь не дорога? А их командиру, вырвавшемуся на несколько часов с «передка» – заняться больше нечем?

Нет. Просто это и есть – то самое исправление имён. Когда одни представители рода человеческого творят то, на что не способны даже озлобленные звери, другие представители того же рода – возвращают имени «человек» его смысл. При этом у тех и у других – одинаковые автоматы и щетина на лице…

Вот я и направляюсь – туда, где это происходит. В самое обширное из таких мест на данный момент. Куда смотрел дорожный указатель ещё на ТОЙ стороне…

 

Город горя

 

Но сначала – отбежим назад. Удивительная вещь – память. Какие только записки в бутылках она порой не выбрасывает на берег…

– Что за станция?

– Счас гляну… Вол-но-ва-ха. Гыы!

– Чего? Волно-ваха?!

– Да. Это ты.

– Почему – я?!

– Волновахаешься много!

Это разговор в поезде «Ленинград – Жданов» в январе 1985 года. Пассажиры плацкартного вагона – ленинградские пятиклассники. Один из них – я.

Два эти города связывала фигура А.А. Жданова – в годы Войны первого секретаря ленинградского обкома ВКП(б). А школьники, что ехали оттуда сюда, были победителями конкурса «По морям, по волнам», организованного ленинградской газетой для пионеров и октябрят «Ленинские Искры». Победитель премировался поездкой в город Жданов на борт сухогруза «Ленинские Искры». Настоящего морского судна!

Неделю мы прожили в порту, на борту этого самого сухогруза. Нас кормили в кают-компании и рассказывали о странствиях по всему свету… рассказывали, как вот от этого берега, от этой самой степи уходили в такие далёкие тогда Европу и Африку… возили металл, машины – всё, что этот берег производит… и привозили экзотические фрукты – мандарины!

А ещё нас катали по Жданову. И меня, ленинградского школьника, тогда поразил этот город моряков и рабочих. Украинского в нём не было ничего – но какие были размах и мощь! В Ленинграде этого было не меньше, но «город наш мастеровой», как сказал Розенбаум, скрыт за имперским блеском, пусть и померкшим в советские годы, за дворцами, мостами, музеями… а здесь гигант «Азовсталь» – в самом центре города! А на въезде со стороны Таганрога – огромный сталевар! А комбинат имени Ильича сам занимает территорию небольшого города… эти три места: «Азовсталь», «Ильича» и порт – и есть основные городские доминанты и… инварианты! Не считая «Азовмаша» и других, поменьше…

А ещё тогда поразили местные памятники войны. В самом «низу», в самом центре, у моря – пионеру-герою Анатолию Балабухе и там же, недалеко – памятник жертвам фашизма. С гигантскими чёрными кулаками, торчащими из земли, как кулаки огромного непокорного мертвеца…

ФОТОГРАФИЯ 4: Памятник пионеру-герою Анатолию Балабухе. Галстук повязывает автор этих строк. Жданов, 1985. Фото А.В. Пшеничного

ФОТОГРАФИЯ 5: Памятник жертвам фашизма. Ленинградские школьники… Жданов, 1985. Фото А.В. Пшеничного

 

Этот порядок вещей: работа/учёба, Родина, память о Войне – был таким естественным, что казался вечным. А час уже пробил, перестройка началась… хотя и тогда мы, конечно, знали, что у города есть ещё одно имя – красивое, старинное, греческое: «Мариуполь»… да и у нашего города – тоже. Красивое и немецкое. Но мы и представить не могли, что будем пользоваться ими!

…И вот я в колонне пресс-службы Управления Народной Милиции ДНР проезжаю растерзанную, уничтоженную войной Волноваху… уничтоженную НОВОЙ войной.

Впереди Мариуполь.

У самого въезда в город встречаем выезжающие автобусы МЧС ДНР, вывозящие «безлошадных» беженцев.

Город быстро вырастает из степи – со стороны Волновахи нет каких-либо крупных предместий или посёлков на подступах. Сразу встают городские строения, сразу железобетон.

И сразу же – разрушения. Пусть минимальные, но – в каждом доме. Даже на самом краю города.

Сопровождающий, российский контрактник и сержант Народной милиции с позывным «Хороший», указывает дорогу, всё время советуясь по рации со старшим. Он здесь воевал, но сказать, что знает город – не может. К тому же обстановка динамично меняется.

– Расслабляться не надо. Вчера заехали – вроде тихо, и вдруг метрах в ста пятидесяти от нас стали рваться восьмидесятидвухмиллиметровые (мины от миномёта – К.П.). По нам били, не по нам – какая разница? Неприятно.

По этой же причине – каски и бронежилеты в городе не снимать. На «Азовстали» полно боевиков, и сдаваться они не собираются.

Правила дорожного движения закончились ещё где-то сразу за Донецком, в Еленовке, где мы пересекли бывший пункт пропуска на «Незалежную» и началась она – освобождённая территория. Но в Мариуполе – правил два: «Не спеши» и «Аккуратно!»
Погружаемся в Мариуполь.

Колоссальный сарай «Метро» на Запорожском шоссе.

Разумеется, не работает. Когда-то он выглядел, как везде – ангар-загон, обшитый синим металлом, асфальтированное поле автостоянки, фонари, разметка, ничего лишнего... нормальный храм эпохи потребления. Как у меня на «Ладожской». Но пробирает нехорошее любопытство: вот во что может превратиться такой знакомый мне пейзаж возле моего дома…

Первое впечатление – что снова видишь кадры программы «Время» сорокалетней давности. Бейрут, лагеря беженцев Сайда и Шатила… или уже относительно недавние кадры меновой торговли на улицах Триполи и Бенгази. Но небо – родное, ненастное, на улицах лужи, а место это явно знавало и лучшие времена…

Рядком стоят машины – такого же вида, как на границе в Новоазовске. Между машин сочатся люди. И опять – кто с велосипедом, кто с тележкой… всё, что способно катиться – катится. Люди одеты тепло и по-физкультурному. Но единственный вид упражнений здесь – переноска тяжестей на расстояние. Почти все что-то несут. Кто сколько может. Картонные коробки, сумки, мешки... Что бы ни было в них, в них – продление жизни. Своей или чьей-то.

Хороший рассказывает:

– По всему городу стихийно собираются самодеятельные базары. Чаще там, где дают гуманитарную помощь. Люди сходятся, что-то выменивают… но у «Метро» – толкучка постоянная. Видимо, по старой памяти!

Деньги есть не у всех, и, по всей вероятности, это лишь один вариант оплаты. А если и есть, то – украинские гривны. Рублей пока не завезли.

Гривну временно вернули в оборот в ЛДНР. Ею снова можно расплатиться в Донецке. Вот так – можно было бы подумать, что это возврат на Украину, а это – прямо противоположное, возврат в Донбасс.

Но мы не в Донецке. Мы в Мариуполе. Эти восемь лет разнесли два города, некогда дополнявшие друг друга во всех смыслах, в разные миры.

Да, Донецк тоже несёт на своём теле страшный ожог – посёлок Октябрьский, улица Стратонавтов, северные и северо-западные окраины – и целый ряд ожогов поменьше на юго-западе и на юге. Но Донецк не знал оккупации. Не освобождался от неё любой ценой. Не был разрушен весь. Хотя первые лица встреченных мариупольцев напомнили мне лица жителей прифронтовой части Донецка. Но здесь – нет иных.

В первый момент кажется, что лица – серого или почти чёрного цвета. У всех – остановившийся взгляд. Они живут, они обмениваются вещами, они стоят в очереди за «гуманитаркой», они разгребают, где могут, мусор и завалы, они готовят на огне. Они разговаривают и даже шутят. Но они пребывают в каком-то внутреннем оцепенении. Вы не встретите в Мариуполе спешащего человека. НЕКУДА спешить… Кажется, эти люди, заглянув в смерть, вроде и радуются жизни, как не умеем мы, но понимают всю её иллюзорность. Кто-то из этих людей – наверняка нацист, пытающийся затеряться среди тех, в кого он стрелял… и выжить с их помощью, на ходу придумав, в каком районе он жил и как по нему стреляли нацисты…

Странно видеть, что по улицам всё-таки ездят машины. Бензина в городе нет. Но в окрестностях – уже есть. У кого-то, возможно, остались запасы. Кто-то, возможно, купил у военных – почему бы и нет? У российских вряд ли, а вот у донецких – можно попробовать…

В городе даже собираются пробки. Но не на светофорах – их давно нет. И слово «ДТП» ничего, кроме грустной улыбки, вызвать не может среди разбитых танков и сожжённых автобусов. Пробки собираются… на блок-постах. Их в городе много.

– Объезжай слева, – говорит мне Хороший.

Нам можно, мы – пресс-служба НМ ДНР. И ничего, что под питерскими номерами…

Но легко сказать – объезжай. Под колёсами – рваный металл, битый кирпич, ямы, обрывки троллейбусных проводов…

Стоп. Дальше нельзя. Впереди разминирование.

Мне об этом сообщает ополченец совершенно невоенного вида, явно не привыкший к автомату, с небритой седой щетиной, на вид – за пятьдесят. Впрочем, здесь все на вид старше своих лет – и военные, и гражданские.

А он?

– Да какой я военный! Я резервист. С Макеевки. Нас призвали на три дня – сказали, на сборы. А потом взяли за ухо – и сюда! Нет, снимать меня не надо. Ещё мои увидят, испугаются, шо я здесь…

Можно ехать дальше. Но всё равно – мой Мариуполь входит в меня через дорогу. Ехать надо медленно и «под ноги» смотреть всё время. Пробить здесь два колеса – проще простого. Но пробить здесь два колеса – это остаться здесь навеки…

Объезжаю развороченный танк. Наверное, наш – у хохлов таких не было, скорее всего. А вот противотанковое оружие – было. Башня оторвана и валяется чуть в стороне. Видимо, сдетонировал боекомплект. Что испытали ребята, принявшие смерть здесь, на этой улице? Они сгорели или их разорвало? Может, их души до сих пор здесь – смотрят на нас… экскурсантов?!

 

ФОТОГРАФИЯ 6: Вот он, этот танк

 

Кручу баранку…

Из-за руин и воронок на широких пустых улицах порою непросто бывает разъехаться. Где с легковушкой, а где с велосипедом или…

Город осваивает все виды колёсного транспорта. Детские коляски, тележки из супермаркетов – дико смотрятся среди руин. Их тянут, толкают, на них везут съедобное и несъедобное, пытаясь обустроиться в новой среде… выжить в новой реальности. Эта «микрожизнь», по выражению Ольги Берггольц, спасала ленинградцев в блокаду.

Так вот откуда эти тележки в Новоазовске…

Жители почерневших многоэтажек стоят в очереди за водой на колонку. Благо, как во всех южных городах, многоэтажки и частный сектор разделяет проезжая часть… Частный сектор тоже разрушен, но, конечно, не так, как многоквартирные дома.

Следующая остановка…

Здесь воронки от мин. Не самые страшные – «всего-то» от восьмидесятидвухмиллиметровых. От «сто двадцать вторых» – глубже и страшнее. В воронки сваливают мусор. Удобно.

Фотографирую. Мимо идёт человек. Один из немногих – сравнительно быстро.

– А вот тут, в этой воронке – человек лежит…

Сказал – и направился дальше.

Да, эта – побольше…

ФОТОГРАФИЯ 7: «В этой воронке – человек лежит…»

 

Обычно всё-таки старались хоронить с крестом – по-человечески. Но это если обстановка позволяла… Иногда – парадоксы большого города – кресты оказывались весьма дорогими, «манерными»… а стоят на детской площадке, у трамвайных путей, где придётся. Даты рождения – тоже какие угодно. Вот – ровесник моего старшего сына…

ФОТОГРАФИЯ 8: Хоронили где могли

 

Кирилл Пшеничный специально для Русской Народной Линии

(Продолжение следует)