От редакции. Кирилл Анатольевич Пшеничный известен нашему читателю, главным образом, как автор статей о войне в Донбассе. Он не раз ездил туда и до начала СВО, в том числе как корреспондент РНЛ. Не раз был на передовой, с риском для жизни. Возил гуманитарку страдающему народу Донбасса. Предлагаемая вниманию статья – результат его последней поездки уже в «новые регионы». Он снова побывал на линии боевого соприкосновения, общался с участниками боевых действий. По сути, это зарисовки с натуры. Порой жёсткие, может быть, чрезмерно критичные, но это – свидетельства очевидцев, это – суровая правда войны, – и этом их особенная ценность. У нас были споры, не стоит ли смягчить, изменить какие-то формулировки, но автор на это отвечал одно: я могу изменить свои оценки, но я не могу менять слова моих собеседников, которые там, «за ленточкой», проливают кровь за Родину и которым я обещал быть честным в передаче их слов. Ну а дальнейшее пускай оценит читатель.
***
Вот уже год, как нет независимых ДНР и ЛНР. Есть «новые регионы» в составе единой страны. Каковы ощущения… «в регионах»? А в единой стране? За исключением, конечно, тех её «лучших представителей», что проголосовали ногами на погранпереходах и в аэропортах… Давайте отправимся через её европейскую часть туда, в Донбасс – и попробуем разобраться.
Средство от тревог
Правильно пел Визбор – «Нет мудрее и прекрасней средства от тревог, чем ночная песня шин»… Трасса М4 «Дон». От Москвы… пусть не до самых до окраин, и не до британских, но до южных морей.
Сегодня это – дорога на войну… и дорога на отдых. А теперь – ещё и шоссе мятежа. За месяц до меня бравые «вагнера» проглатывали область за областью по этой самой дороге – Ростовскую, Воронежскую, Липецкую, далее везде…
Платные участки – порой высшего мирового качества. Прямо как высокоскоростная «Нева» меж двух столиц. Год назад здесь были страшные пробки. Где-то на Яндекс-картах мне бросился в глаза комментарий: «Вечная пробка на М4». Сейчас в тех местах, где я часами стоял – несутся на бешеной скорости по прекрасному асфальту. Получается, трасса – ровесница СВО. «К мятежу торопились? Чтобы вагнерам радостнее было катиться на Москву, с ветерком?»
Ладно, отставить сарказм…
И без них на М4 хватает пищи для размышлений. Страна одновременно ведёт беспросветную войну и строит такие дороги. Взаимосвязь: из-за войны закрыты курортные аэропорты – пассажиропоток на трассе резко увеличился. Ещё взаимосвязь: редкие неуклюжие громадины из металла болотного цвета с символом Z и масса сверкающих юрких машинок делят одну дорогу. Машинки – отовсюду: от Дальнего Востока до… Германии и Франции! Но в основном, понятно, наши. И в них – мужчины подходящего возраста. Которые вполне могли бы ехать и в тех громадинах, но уже без жён, детей, ништяков и выражения неги на лицах. Но едут не в них. И мысль обывателя, в том числе – мужеского пола, такова: война – это какое-то досадное внешнее недоразумение, а жизнь-то – прекрасна! И государство наше право во всём – вон, какие дороги делает…
Картину портят только наскоро положенные поперечные полосы асфальта. Перед вагнерами бульдозеры и экскаваторы экстренно портили трассу. А потом, понятное дело, её надо было мгновенно вернуть в рабочее состояние – как-никак, одна из основных транспортных артерий страны! И чёрный бугристый асфальт безо всякой разметки – «дырочный» ремонт шикарной автострады – напоминание о столкновении этих двух реальностей. Но ковш экскаватора – узкий. И того асфальта – метр ширины. На скорости в полтораста кэмэ – «вообще ни о чём». Броню благополучия это не пробивает.
И если уж это досадное недоразумение – война – длится второй отпускной сезон, надо к нему как-то привыкать, что ли… Вписывать в свою оптимистичную картину мира. То есть… находить свои плюсы! И вот уже колонны отдыхающих едут через «новые территории» в Крым и обратно по дороге, по которой ещё год назад текла река беженцев из Мариуполя, а сейчас везут раненых из-под Угледара. Едут, чтобы не тратить время в очереди на Крымском мосту. Наиболее сознательные курортники даже берут с собой кое-что для бойцов, навещают знакомых добровольцев или мобилизованных… и ни у гражданских, ни у военных даже мысли не возникает: какой отдых, когда война? Как вообще может радовать тёплое море, если льётся кровь? Допустим, вы не замечали этого восемь лет, но сейчас-то знаете!
Ан может… может радовать! Переключаться с чужого горя на собственное удовольствие хорошо получается у тех, кто плохо умеет включаться в чужое горе. Вернее, наоборот, хорошо умеет. Правильно. Без фанатизма. В пределах разумного… А вот где без фанатизма нельзя – так это в планировании отпуска. На юг – хоть камни с неба! Кстати, теперь уже – в почти прямом смысле. Управляемые камни… Интересно, с каких пор летний отдых, причём непременно в тепле и на море, стал так же необходим человеку, как кусок хлеба? Отними его – и умрёт человек, не переживёт зиму… и тогда – вообще не колышет ничья гибель на фронте! Когда самому так плохо…
И вдруг мысль, простая, как дверная ручка, пронзила головной мозг: а я ведь сейчас тоже – еду в отпуск! Как и они все… ПО ТОЙ ЖЕ ТРАССЕ! Причём если их поведение мне непонятно, как поведение инопланетян, то моё для них – никакой загадки не представляет вообще. Их картина мира не только оптимистична, но и предельно проста. В отпуске ведь каждый занимается, чем хочет, – верно? Каждый отдыхает на свой вкус! А «экстрим» им и самим не чужд – а чего, нормальные мужские забавы. От обстрелов побегать… Но купаться им нравится больше. Вот и вся разница между нами. Ведь так?
Тем более, что и вернувшись из Крыма, можно взахлёб рассказывать о захватывающих зрелищах: как над пляжами пэвэошники палили по беспилотникам, как на соседнем аэродроме горели ёмкости с топливом, как спецназовцы ловили диверсантов на дорогах… и всем своим видом показывать: нам всё нипочём!
Наверное, эти отдыхающие мешают военным и служат прекрасной целью для врага, заставляя военных ещё и охранять их, расползающихся по побережью и горам на манер насекомых. Но у современного человека жажда телесной радости сильнее не только совести, но и инстинкта самосохранения. Едут семьями, с детьми… и разговоры на бензоколонках не о войне, нет – о ценах в гостиницах, интересных маршрутах и тональном креме. В крайнем случае – о досадных, но временных (конечно же, временных!) ограничениях.
Интересно, а что будет, если государство напомнит им хотя бы об инстинкте? «Нам сорвали великолепный курортный сезон! Если этого не понимает Адольф Гитлер, то наш президент мог бы и понять…».
Это Валентин Пикуль, «Реквием каравану PQ-17». И ещё оттуда же: «Богатые дельцы из окон своих отелей теперь наблюдали факелами сгорающие танкеры. Женщины в купальных костюмах, лежа под зонтами, лениво посматривали вдаль, где подлодки топили транспорта. На золотые пески Майами океан стал выбрасывать трупы – обезображенные мазутом, изъеденные соляром…».
Ну у нас же трупы на пляж не выбрасывает пока!
Но стоп. А в Донецке – в обстреливаемом Донецке, не возникало ли ощущение шизофрении, когда в агентстве путешествий предлагали туры в Европу… для тех, у кого сохранились украинские паспорта?! И то, что для реализации этого тура надо было для начала пересечь линию разграничения, пройти украинский паспортный контроль и с ненулевой вероятностью сгинуть в объятиях СБУ (Службы безопасности Украины) – просто потому, что ты из Донецка – совершенно не останавливало господ отдыхающих! При том, что и местный курорт Седово, и Таганрог, и те же Крым с Кавказом – тогда ещё свободные от беспилотников – были в их распоряжении! Понятно, что дончанам, в отличие от питерцев или москвичей, действительно необходимо было окунуться в тёплое море – не чтобы порадовать кожу, но чтобы успокоить нервы, и не после клиентов, а после обстрелов. Но почему обязательно делать это в Италии, если путь туда сопряжён со смертельной опасностью и соответствующим – нервным же – напряжением?
Современный человек… нет, пожалуй, не так. Человек современный, Homo modernis.
Можно ли считать это отвагой? Нет. Это притупление психической деятельности от всепроникающего ощущения комфорта и безопасности. Современный человек всё больше напоминает грудного ребёнка: чтобы понять, что огонь горячий, надо обжечься, а что нож острый – порезаться. Если вскрикнет кто-нибудь рядом – разум придумает объяснения, лишь бы не отказываться от приятного. И обернёт в шутку. «А если хохлятский десант?» – «Хе-хе, займём круговую оборону!» С жёнами и детьми…
Спросите у ополченцев четырнадцатого года, как это делается! С палкой против автомата…
А уж на уровне социума… Ведь это же очевидный факт – если женщина раскована, самостоятельна в жизни, равноправна и не готова мириться со стеснёнными обстоятельствами, но готова пойти и улучшить их сама – в редчайших случаях у неё будет трое детей… чаще один. Если вообще… А чтобы наш народ не вымер через три поколения – надо в каждой семье минимум по четыре-пять. При тотальном замужестве и минимуме разводов. Сказать это, что ли, вон той красотке в красном «хёндае», если встретимся на заправке? А в ответ: я не поняла, ради какого-такого «народа» мы будем отказываться от карьеры, спа-салонов и собственного счёта в банке? И не просто отказываться, а врать себе и своему ребёнку, что это – вред?! Как может быть вредом то, что радует?! И во всём зависеть от какого-то придурка? Я что, не человек, что ли? Бред какой-то… Раз так, вообще рожать здесь не будем! Не обязаны…
Тьфу, что за мысли лезут в голову на двадцатом часу за рулём…
В пять утра надо быть в Ростове. Разгрузиться. Отдать крупы и одежду для беженцев. В семь – достичь Таганрога. Встретиться с тем, с тем и с этим… Может быть, если повезёт, даже окунуться в море. В отпуске я или нет?! Как может быть вредом то, что радует… А потом – туда… на «новые территории». Каждый отдыхает на свой вкус…
Русский, немец и поляк
Вот он, Донецк. Последние годы, въезжая в него, я чувствую себя дома. Впрочем, теперь нас таких уже немало – коренных питерцев, москвичей, ростовчан… французов, американцев! Для всех нас теперь место встречи – Донецк. Даже если Donetsk, с ударением на первый…
И чем дольше я здесь, тем красивее кажется мне центр города. Хотел въехать с юга, от Старобешева, да проскочил в сумерках нужный поворот – и оказался на привычной дороге через Макеевку. Так что путь в центр снова лежит по Макеевскому шоссе, по проспекту Ильича, на «Мотель», через Кальмиус…
В Донецке нет таких зданий, перед которыми замираешь, почувствовав собственную ничтожность. Здесь нет ни Эрмитажа, ни собора Василия Блаженного, ни древних крепостных стен. Пожалуй, только два городских храма, Преображенский и Петра и Февронии, да, может быть, Крытый Рынок могут претендовать на звание шедевра архитектуры. Да и в целом от дореволюционной Юзовки и довоенного Сталино по понятным причинам осталось мало. Но местным зодчим всегда было присуще отменное чувство вкуса, позволявшее собирать воедино детали пейзажа – реку, терриконы, степной простор, остатки прежнего города – и вписывать в них новые дома, шахты, заводы и парки, знаменитые донецкие розарии, создавая на месте разрушенного «старый новый город» с неповторимой атмосферой, в которой сплелись все донбасские смыслы: и пролетарская строгость, и южная расслабленность, и урбанистический ритм, и сельская праздность с виноградниками и цыплятами, и спокойный ежедневный героизм шахтёра, где сменивший, а где и вобравший в себя несовместимое – удалой и зрелищный героизм казака… А на улицах этого города звучит уникальный донбасский русский язык, отшлифованный гортанями приезжавших сюда англичан, немцев, греков, татар, армян, азербайджанцев, евреев, узбеков, а из русских – и мало-, и великороссов... В этом сплетении смыслов и звуков – суть Новой России, Новороссии, как воспел её Блок, а особенно того её края, где техника стала частью народной культуры, где и европейское, и азиатское воспринимается буднично и практично и где даже в мирное время значительная часть людей жила в ежедневном контакте со смертью – кто в забое, а кто в ожидании родных и близких из него. И да, за сто лет население здесь переживает третью войну – и, похоже, самую длительную из всех.
Самый центр города. Проспект Богдана Хмельницкого, улица Артёма. Университетская, Ленинский… светятся вывески, гуляют люди. Комендантский час, с которым город жил много лет, отменён.
Через несколько часов здесь будут рваться снаряды. В очередной раз… Но я уже не застану этого – я буду в другом районе, в частном секторе. Меня ждёт Сторож. А точнее – Сторож, Тихий и Комсорг. Что это за персонажи? Сейчас узнаете. А пока – в памяти шевельнулось что-то очень далёкое, что-то из советского детства… может быть, Трус, Балбес, Бывалый? Нет! Вспомнил! Сколько анекдотов у нас начиналось словами: «Русский, немец и поляк…».
Но этим ритмическим созвучием сходство и заканчивается. Русские тут отныне – все. И, как ни ценят в этих краях чувство юмора, уж никак не тянет на анекдот та реальность, от которой хочется – очнуться, как от кошмарного сна...
Сторож – «мобик». В смысле, мобилизованный. Но не простой. Себя он называет немного нецензурно – «тёртый», мол, мобик. Опытный.
И в самом деле, опытный. Он из «старой» РФ, и выговор у него не южнорусский. На срочной подписал контракт, служил лет пять в морской пехоте. Знает и умеет много чего. Во время службы бывал и здесь. В четырнадцатом году. Именно тогда. А чему вы удивляетесь? Ах, да, наш президент заявлял, что этот конфликт – внутреннее дело Украины, а мы во внутренние дела ДРУГИХ СТРАН (даже если там – мать городов русских) не вмешиваемся – в общем, если вы о наших войсках, то их там нет. Потом, правда, уточнил, что никто не лишён права на отпуск – а в отпуск, как мы знаем, наши люди любят ездить по трассе «Дон». Да-да, каждый отдыхает на свой вкус… Ну а после и вовсе признал с присущей ему прямотой, что есть-таки «люди, которые занимаются там решением определённых вопросов». Вот Сторож и был среди них – «отпускников», «ихтамнетов», как ядовито окрестила их вражеская пропаганда. Занимался «решением вопросов». Содействовал…
И вот пришло время посодействовать снова. Теперь – живёт в Донецке, залечивает рану.
Спрашивается, где может жить экс-мобилизованный в чужом городе, кроме госпиталя и «располаги» (казармы, хаты, гаража)? Каким образом человек явно невеликого достатка, призванный на военную службу, оказался в частном доме? Здесь начинается чисто донецкая история...
Когда армейские корпуса Народной милиции ДНР и ЛНР стали частью регулярной российской армии, а в неё объявили мобилизацию – очевидно, мобилизованные стали приходить и к бывшим ополченцам. В такую часть попал и Сторож. На угледарское направление. Его командир и жена командира – оба воевали с четырнадцатого года. Коренные жители Донецка. Малолетних детей отправили к родственникам в Ростов. Жена время от времени моталась с фронта – хоть немного побыть не снайпером, а мамой. И – назад…
Потом командир погиб. А Сторож был тяжело ранен. И комиссован по ранению. Но уехать – не смог. Не смог, и всё. Пацаны воюют, а он – всё, до хаты? Вдова командира сказала: живи у нас дома, дом всё равно пустой, а район относительно тихий, «прилетает» редко.
Но по этой же самой причине к ней попросилась жить и её подруга по мирной жизни из центра города. В квартире в многоэтажке стало совсем страшно. Подруга отправила дочь с внуками туда же, в Ростов – а сама перебралась сюда. Так в одном доме оказались два человека, не имеющие никакого отношения ни к нему, ни друг к другу. Две судьбы, искалеченные войной. И хозяйка на фронте. И фотография хозяина в «горке» в гостиной. Поясняю. «Горка» – это такая спецодежда донбасского ополченца…
…Мы сидим со Сторожем во дворике под навесом из густого винограда. Он рассказывает мне про Угледар. Темнота, сверчки, костерок… трудно поверить, что находишься в городе с населением в сотни тысяч человек и в двадцати километрах от фронта… Передаю ему вещи для бойцов, собранные неравнодушными людьми в Питере. И поглядываю на часы: сегодня ещё надо успеть к Тихому, а это на другой конец города… но тоже недалеко от фронта! Где там она, улица Курчатова… ох, близко от Стратонавтов!
На улице Стратонавтов я бывал, и не раз. От мысли переночевать там становится тоскливо. Войдя в дом, машинально взглянул на себя в зеркало…
Отставить страх! Веди себя прилично… военкор! Во-первых, не на самой Стратонавтов, а всё-таки чуть ближе к центру. Во-вторых, это абсолютно неважно. Там, где ты сейчас, ничуть не безопаснее – просто укрокомандованию не пришла в голову фантазия ударить именно сюда. Весь Донецк на прицеле. А в-третьих и «в-главных»… там люди – живут. На постоянной основе. И ты сам не раз ночевал в тех краях. Что тебя вдруг развезло? Ключ в замок, крути педали…
…Тихий – седой лысоватый мужик лет пятидесяти с лишним. Огромного роста. В своей двухкомнатной «хрущёвке», которую делит с женой Ларисой, он похож на медведя в клетке. Впрочем, в окопе ему было ещё теснее. А в окопе он добросовестно отсидел с 2016 г. до… недавнего времени.
Мы говорим о Марьинке. Там стоит его часть, там он и был ранен. Лариса ставит чай и поглядывает на мужа: будто опасается, что сейчас он, воодушевившись собственным рассказом, встанет и – пойдёт назад, на позиции…
Нет, не встанет. С ЕГО ранением – он и из дома выйдет не скоро. Жена может быть… спокойна! А ведь это действительно счастье, подумалось мне. Он дома, он – живой! Он сидит на кухне, пьёт чай, разговаривает… ну и что, что инвалид…
Его часть штурмует Марьинку с октября 2022 г. До того её тоже штурмовали, но основные события развернулись примерно тогда.
– Почему так медленно? – Тихий рассуждает вслух. – Сейчас объясню. Как надо брать населённый пункт? Вообще-то, по науке, сначала взять его в кольцо. По крайней мере, меня в Советской Армии учили так. А у нас как? Клювом вперёд! Бьют слева, бьют справа, смотри, того гляди в тыл зайдут.
– Так вы что же, без поддержки штурмовали?
– Куда бьют наши артиллерия и авиация – вообще непонятно. Всё, что нужно врагу – цело. Поэтому одно здание берут неделями, пока не разрушат подручными средствами (РПГ, АГС да ДШК, может быть). Взаимодействия между родами войск нет.
Смотрю на «синий цветок» газовой плиты. Цой вспомнился невовремя…
– А на руинах не только врагу, но и нам прятаться негде, – продолжает Тихий. – Но оборону можно держать и в подвале, а вот наступать в подвале – не получается!
– Не получается… Слушай, а что такое «Зверинец»?
Все репортажи из Марьинки по федеральному телевидению несколько недель пестрели этим названием. Взятая у украинцев ценой огромного напряжения позиция, или даже укрепрайон, доставлявший нам столько хлопот и перешедший наконец под наш контроль… и впоследствии снова утраченный.
Я ожидал от Тихого какой угодно реакции, но только не этой.
– Какой зверинец?
– Ну… – от неожиданности я не смог не смог подобрать слова, – укрепрайон знаменитый, который был так важен, который наши наконец взяли, а потом снова потеряли?
– Не слышал ни о каком зверинце… стой, свинарник! Ну да, свинарник есть! Ну там ещё и коровы были до войны, и ещё что-то…
Без комментариев… браво, коллеги!
– Оттуда у хохлов били миномёты, – объяснил Тихий. – И били очень удачно по нашим позициям. И возможно, не только миномёты. И зашёл «БАРС». И в конце концов взял его. И радости не было предела. А хохлы взяли и насыпали по нему. Девяноста «двухсотых» и «трёхсотых» за один день. Держать позицию стало физически некому. Хохлы вернулись. И продолжают насыпать оттуда из миномётов.
Вот так…
БАРС – это особо обученные резервисты-контрактники. «Боевой армейский резерв специальный»…
– Если хохлы в чём и уступают нам, то только в подготовке людей. Хотя и нас – как сейчас учат? Три дня на одном полигоне, три дня на другом – и вперёд.
…Так он понял, что обязан самостоятельно учить тех, с кем свела его жизнь… чтобы их собственная жизнь продлилась подольше и не кончилась вовсе бесславно.
Полтора года назад социальные сети сотрясла буря, вызванная новостями о чудовищной мобилизации в тогда ещё условно независимом Донбассе. Новости оказались по большей части правдой. Российская мобилизация, прошедшая полгода спустя, выглядела более осмысленной и гуманной… но ненамного.
Но главное – не в обучении военному делу. И не в снабжении-оснащении. Главное – в головах. С мобиками – ему, ополченцу – было трудно…
– Тихий, а люди понимали, почему они сюда попали? Зачем они здесь?
– Вообще не понимали! Говорят, здесь же всё ещё девять лет назад закончилось! По телевизору же перестали показывать! А я сразу им говорил: «Вы попали в мясо».
– А они о референдуме четырнадцатого года хоть что-то слышали? О Минских соглашениях? Что их было два – в четырнадцатом и в пятнадцатом?
– Да ты что! Какие Минские? Какой референдум?! Им даже объяснять бесполезно было… да и некогда.
Освободители Донбасса…
– С зеками гораздо проще, – продолжает Тихий. – Им терять нечего. И прошлая жизнь была не сахар. И чувство локтя прививать не надо. Вот почему последний прорыв под Красногоровкой сделали зеки.
Я не поверил своим ушам.
– Зеки? Как зеки?! – «Вагнера» же на фронте нет уже!
– А причём тут «Вагнер»?
– А что, где-то ещё зеки воюют? – мне невольно пришлось ответить вопросом на вопрос.
– Конечно! Минобороны берёт их точно так же! И они приходят на обучение в части. Например, ко мне... приходили. Причём те, кто попадает на обучение ко всяким спецназовцам, воюет хуже: они на полигоне берут один домик, «занятый» неприятелем, а кругом свои. А у нас – городской бой: по тебе бьют из каждой точки. К этому надо быть готовыми!
Более того. После годичного контракта зеки обязаны подписать новый, уже трёхлетний, и дослуживать в тылу. Чтобы, так сказать, полностью завязать с уголовным прошлым. Но и это не всё. Если до «посадки» у человека было высшее образование, эти три года он проводит… в военном училище! И выходит оттуда офицером. И, соответственно, служит уже до пенсии. Получается: зона+война=путёвка в жизнь! Для тех, кто её сохранит…
– А по всему остальному хохлы превосходят нас, – Тихий подводит грустный итог. – Качество разведки, обработки информации, уровень командования, численность, но главное – техническое оснащение. Когда журналисты приезжают, для них собирают в кадр всё, что есть, для картинки…
Разовью его мысль.
Кассетные боеприпасы. Это действительно кошмар. Это куда страшнее тех иголок, которые разбрасывали в прошлом году… пока способов противодействовать им или эффективно прятаться от них не придумано.
Дроны-камикадзе. С зимы у украинцев они стали летать тучами. Бьют даже по отдельным бойцам. Двое – уже абсолютная цель. На осенних видео (годичной давности) ещё есть сцены штурмов (атак), осуществляемых отделениями по пять-десять человек.
– Сегодня уже такой толпой не побегаешь, – вздыхает Тихий. – Хоть поодиночке воюй… но в одиночку бесполезно, да и нельзя – вот тебя ранят, и что дальше?
– Так как же вы… так что же вы предпринимаете?
– А это тебе завтра Комсорг расскажет, – невесело улыбается Тихий. – Ты же с ним в Марьинку поедешь?
Не знаю, говорю. Как решите.
– Завтра с утра ты к нему, а там – как он скажет.
Значит, сегодня – слушаем канонаду издали. Кто-то кому-то «насыпает» в районе Аэропорта, Песок, Опытного… Завтра рано вставать, и снова через весь город. В Будённовский район.
Это почти другой город… ещё чуть-чуть – и Макеевка! Тихие улицы, снова частный сектор… где-то здесь, говорят, проживал Виктор Янукович в бытность свою губернатором. Но этот персонаж сейчас вряд ли кого-то заинтересует. А вот ради встречи с другим жителем этого района – Комсоргом – стоило отмотать две тысячи километров…
Комсоргом он действительно был в молодости. Успел побыть. Ещё в школе… Потом – рабочая специальность и работа не по специальности, лихие девяностые, купи-продай, потом – «ахметовская модернизация» и долгожданная работа на заводе… да-да, после шальных коммерческих денег – фиксированная зарплата. Кто на это пойдёт, спросите вы? Но у дончан – другая ценностная шкала: рабочий – это почётно, а купи-продай – это и есть купи-продай… Наверное, поэтому, когда в четырнадцатом грянула беда, он и позывной такой выбрал. Как в советской юности…
Комсорг – воевал в Мариуполе дважды. В четырнадцатом году и в двадцать втором. В четырнадцатом – они зашли без боя. И без боя же – сдали его. По приказу. Говорить об этом Комсорг не может до сих пор. Мрачнеет лицом, глядит в пол.
Нет, я не буду удовлетворять своё журналистское любопытство. И пытаться «разговорить» его на эту тему. Ярость и бессилие не имут слов. Даже до прошлого года, а уж тем более – после… Когда этот город пришлось брать вновь, и такой крови, таких разрушений в Донбассе не видели восемьдесят лет.
После этого Комсорг уволился «из рядов». У вас повернётся язык его осуждать? У меня – нет. Тем более, что… он никуда не ушёл. Пацаны на передке, конца-края не видно, а помощь им нужна. Какая-такая помощь и причём тут он, Комсорг? – Это отдельный разговор, и он впереди.
А сейчас – вопрос, с которым меня изящно переадресовал к нему Тихий:
– Так как же вы воюете… ну, ребята воюют – сейчас, когда от вражьих птиц в небе не протолкнуться?
– А как ты тут будешь воевать?! Хохлы одной ротой запускают по двадцать-тридцать «птичек» в день…
Нда, ответил…
А если какие-то теряются в небе – в тылу у врага налажен конвейер: их неравнодушные помощники покупают у китайцев комплектующие, получают посылки, собирают изделия, передают на фронт сотнями, тысячами… а у Комсорга их лежит всего десять, и если хоть один потеряют – «вони будет на месяц вперёд». Но и эти десять он отдать на передок не может, потому что нет нужных деталей.
– Я их заказал через людей, но чтобы они «приехали», надо, чтобы кто-то их привёз… в личное время, на своей машине. Иначе никак. Минобороны не снабжает ничем. И на «новые территории» ни один интернет-продавец заказ не оформит. В отличие от Украины – международно-признанного государства в своих границах…
– А антидроны?
– Нет их. «Птички» висят, «птички» летают, и сбить их нечем.
Ладно, думаю. Перейдём к другой позиции…
– Ну а каски, броники? Чтоб хоть от осколков защититься… хотя бы на случай сброса гранат…
– Не, ну, конечно, Министерство Обороны обеспечивает. Только они мало от чего защищают.
– В смысле?
– Да в прямом. У меня был полный комплект – бронепластины спереди и сзади, защита паха, защита шеи… отдал пацанам. Я платил за него сам. А с тем казённым, что выдали сначала, я получил ранение в ляжку очень быстро. Поэтому нормальные – покупаем сами. Иногда покупаем просто бронеплиты, и из казённых их родные выкидываем, эти ставим.
– А где покупаете?
– На рынке в Донецке многое можно купить. Но есть уже и такие сумасшедшие, что ходят на штурмы без броников: если новых, покупных нет, а есть только казённые, то не всё ли равно? Что с ним, что без него – всё равно убьют… так без броника хоть больше БК унесёшь!..
БК – это боекомплект…
Но Комсорг продолжает:
– А есть и вполне нормальные люди, которые по этой самой причине бронежилет не надевают: возраст не тот, болезни, лучше взять больше БК – больше пользы принести в бою. Хоть и ценой жизни, может быть. А что? У нас и калеки воюют. Впрочем, не все по своей воле. В ППД в Батайске служат и безногие, и безрукие – их всё комиссовать не могут, бумажки оформить. Ходят на построения, какую-то службу несут. А двоих на костылях недавно прислали назад в Донецк: говорят, долечитесь там!
ППД – это пункт постоянной дислокации…
Ну что же, я лично знаю добровольцев-ампутантов, но эти люди именно добровольно вернулись в строй, а не тянут лямку, потому что не могут из него наконец выйти! И они, конечно, давно не на костылях…
– А с транспортом у вас как? – спрашиваю.
– Бронетехника есть, но нет грузовиков, легковушек, «буханок» – подвозить всё необходимое из ближнего тыла, отвозить раненых… всё это арендуется у гражданского населения, либо покупается гражданскими… а полковник Кутаев берёт и расстреливает это из автомата! Это как раз с нашей техникой и было! Кое-что из того, что он расстрелял, мой корешок водил, нет его уже…
Помните, в «Ликвидации»: «А за интенданта Шамина слышал что-нибудь?» Так вот, «за полковника Кутаева» в Донбассе слышали все. Правда, его самого не видели. С тех самых пор, как о нём услышали. Эту безумную, немыслимую историю рассказали военнослужащие 103-го полка, а затем с их слов внятно изложил Александр Коц, не доверять которому у меня никогда не было оснований.
Полковник Кутаев, командир этого самого полка, явился в одну из рот, где поразился обилию колёсной техники. И тебе какие-то внедорожники, и квадроциклы… Как утверждают бойцы, всё это приобреталось на личные деньги – либо ими самими, либо гражданскими лицами специально для них. Ещё одна деталь: под «личными деньгами бойцов» подразумевается не только денежное довольствие (зарплаты, гражданским языком), но и… выплаты за ранения! Так вот, на ЭТИ САМЫЕ средства покупали и починяли весь этот автопарк… И полковник взорвался. И расстрелял все единицы колёсной техники из стрелкового оружия. Из автомата, проще говоря. Продемонстрировав хорошие навыки владения оным. За считанные секунды обездвижил подразделение. Почему? – Моё личное мнение: он увидел свою ненужность. Он понял, что его полк живёт сам по себе. Без него. Потому что когда командир не имеет авторитета у подчинённых – ни человеческого, ни профессионального – последнее, чем он может удержать реальную власть (реальную, а не прописанную в Уставе), это – материальные ресурсы. Которые он распределяет. Он, и более никто. И вдруг – оп-па! – и этого не стало. Схватишься тут за ствол…
Как же далёк этот командир от командиров ополчения… недавних гражданских, собиравших матчасть на ходу и изучавших её в Интернете! Не читавших уставов, но смотревших людям в глаза. «Академиев не кончавших», но страстно желавших победить и не боявшихся смерти… которая их и нашла, но отнюдь не на поле боя.
– Если этот Кутаев ещё появится в расположении полка – его просто закопают. Хоть он и полковник.
Комсорг сказал это спокойно, будто говорил о походе в магазин или о плановом ремонте. Вдумайтесь: что значит «появится»? Он вообще-то командир полка – он обязан, причём не появиться, а появляться там регулярно! Или его уже сняли? А кто тогда? Но Комсорга это не интересует. Главное – чтобы не мешали воевать… А кто там «рулит» – без-раз-лич-но!
Нет, бесспорно, есть офицеры, которых уважают. И Сторож, по званию – старший сержант на дембеле, при мне звонил комбату, решал с ним вопросы… как на гражданке – звонят хорошему начальнику, который имеет связь с людьми на местах… а есть офицеры, мимо которых распределяют «гуманитарку» (не еду, не медикаменты даже, а те же бронежилеты! – с некоторых пор это уже «гуманитарка») – чтобы они достались бойцам, а не кому-то ещё…
А интересно, откуда это всё появляется на донецком рынке? Не от таких ли Кутаевых, только с коммерческой жилкой? И не потому ли некоторых офицеров «гуманитарка» начинает обходить стороной? Чтоб не пришлось потом её же – покупать…
А на «передке» (на переднем крае), говорит Комсорг, старших офицеров не встретишь… они сидят в штабах за десятки километров от происходящего. Всё решается на ППУ (пунктах первичного управления), расположенных в сотнях метров от линии соприкосновения, на которых «живут» лейтенанты, капитаны – они и являются фактическими командирами.
И им надо знать обстановку. Что непросто в условиях, когда взаимодействия между родами войск нет. Есть, конечно, свои разведчики и свои беспилотники, но этого мало. Но жизнь подсказывает интересные варианты.
В Донецке до сих пор «ловятся» украинские сотовые операторы. Многие «сидят» в украинском интернете. Что, конечно, очень плохо, но… Комсорг регулярно заходит на украинские сайты и телеграм-каналы. Наши думают, откуда по ним пулемёт шарашит – а в тик-токе видео выложено с той стороны, и позиция видна изнутри! Вот он, пулемёт, пожалуйста! Open-source intelligence в действии… разведка – не вставая с дивана! В информационный век связь дивана с окопом крепка как никогда.
Точно так же Комсорг собирает сведения от «пацанов» с разных участков фронта, фильтрует, оперативно сообщает нужное соседям. Он всё понимает на лету, ему не нужно ни повторять, ни объяснять. Он всегда на связи.
…И мне это спасло жизнь. Но, увы, только мне. Оторвавшись от телефона, Комсорг посмотрел на меня. Его лицо изменилось за несколько секунд. Оказалось, и голос тоже:
– Ты не поедешь в Марьинку.
– Что случилось?
– ППУ разбили. Хохлы его вычислили и накрыли. Офицеры двухсотые большинство. Остальные трёхсотые. Мы тебя хотели туда отправить, а оттуда уже по обстоятельствам. Теперь некуда.
Двухсотые – трупы, трёхсотые – раненые…
Ещё несколько часов прошло в шизофреническом раздвоении: райская погода, июльский день, южный садик, весь в абрикосах и винограде – и только маленькая вещица, дощечка на покрытом клеёнкой столе, в которой откуда-то из неведомой реальности берутся строчки: «…накрыли из РСЗО», «позывной такой-то – двухсотый», «трёхсотых не вытащить» и, конечно же, вечное «наша арта молчит».
РСЗО – это «грады», «ураганы»… в общем, потомки «катюши». Ракетные системы залпового огня. А «арта» – это не из области искусства, это ствольная артиллерия…
И опять диссонанс: если что-то и нарушает идиллическую тишину вокруг, то это – если вслушаться – отдалённые, приглушённые звуки наших гаубиц. Час назад я слышал такие же звуки на западе Донецка. Куда-то же они бьют…
Потом на выручку раненым и для эвакуации тел пошла группа, но хохлы, поймав кураж, накрыли и её. Теперь уже вытаскивать надо было их, а тем временем на ППУ, по словам Комсорга, «трёхсотые стали двухсотыми».
Я смотрел на Комсорга, немолодого уже человека, вцепившегося взглядом в маленький экран. Что сейчас чувствует он? ТАМ – его боевые друзья. Они сейчас умирают. А он – здесь. Но он – «на дембеле», всё честно. Он своё отвоевал, своего ада хлебнул. Он был на фронте дольше, чем большинство из них. Да в том-то и дело, что – «честно»! Что формально к нему вопросов нет… но они – там, а он – тут!
Да, но, будь он там, что бы он мог сделать? Как бы он мог им помочь? Отсюда – он хоть сведения передаёт, и это им там сейчас очень нужно. Он же не «град» и не гаубица… и не генерал, который может отдать приказ их применить именно здесь и сейчас…
Через два дня после этого разговора я наконец-то прочёл в новостях, что по позициям ВСУ в Марьинке был нанесён массированный удар из РСЗО. Видимо, информация об уничтожении ППУ таки дошла наверх в установленном порядке, и там решили спасти раненых и вывезти погибших… и даже, наверное, отреагировали молниеносно… три дня спустя!
– Вот такая вот… ерундистика!
Этой фразой Комсорг подытоживает сказанное.
Александровка
План меняется на ходу. Едем в Александровку. Пока собираемся, приходят новые «вести с полей»… одна другой хуже.
В Александровке я бывал много. Сначала – в разгар так называемого «перемирия», когда по ней лениво постреливали «артой», разбивая по одному дому в месяц, а украинские снайперы развлекались, целясь то в людей, то в кур в той части посёлка, которая смотрит на Марьинку. Потом – незадолго до начала СВО, когда обнаглевший враг уже просматривал всю Александровку с беспилотников и безопасных мест в ней не осталось.
В Александровку нас повезёт Тёма. Он здесь. В смысле, в Донецке. Даже, наверное, поблизости.
Мы с Комсоргом очень долго идём по каким-то пустырям, дворам и огородам. Пересекаем проезжую часть. Типичный донецкий городской пейзаж: кирпичные дома, газовые трубы, гаражи, трамвайные пути и деревенские хаты на другой стороне улицы...
В одном из бесконечных дворов – внешне ничем не примечательный дом. На лавочке в подъезде сидят… нет, не старушки, но – мужики разного возраста. Включая совсем молодых. Но как-то очень немолоды их лица. Кто-то с палкой. Никаких внешних признаков, но ясно, что это – «располага». Да-да, и раненые в строю. Комсорг перебрасывается с ними парой фраз. Из подъезда выходит ещё один, в трениках и тапках на босу ногу. Это и есть Тёма. Трудно опознать в нём хоть и младшего, но командира – командира отделения. На вид ему около тридцати-тридцати пяти. Правда, на войне люди стареют быстро, так что, может быть, и меньше.
Тёма ведёт нас дальше тем же пейзажем. Оглянувшись, я увидел несколько БТРов (бронетранспортёров), стоявших во дворе, как обычные автомобили. Аккуратно, борт к борту. Зачем? Чтобы разом всё потерять?!
На моё недоумение Комсорг отреагировал мгновенно. Видимо, я был не первым, кто задавал этот вопрос.
Оказывается, дело в том, что городской застройки так много, что технику, да и личный состав просто негде размещать – всё равно окажешься рядом с «чем-нибудь». Другое дело, что та сторона делает это с удовольствием, искренне не считая обитателей этой застройки людьми – но понимая, что прикрываться ими очень даже можно. А наши делают это поневоле, от безысходности. В чистом поле не спрячешься, в посадке тоже вычислят мгновенно, а главное – нет поблизости ни поля, ни посадки. А есть – одни «хатынки». Но для мирных-то результат один!
А коли так, будь готов к тому, что если тебя вычислят – пострадают и они рядом с тобой. Значит, надо по крайней мере уменьшить риск для них. Если будешь ставить технику как положено, в шахматном порядке – прилётов будет много, и жертв среди гражданских – скорее всего, тоже. А если хохлы поразят всё одним-двумя залпами – они успокоятся раньше. Нам, мол, так и так не жить, так пусть хоть гражданские имеют какой-то шанс.
…Хотя кто сказал, что после этого они не начнут с упоением бить по мирным жителям вокруг? Что, мало примеров того, как они били именно и только по ним – и не скрывали своего восторга?
Тем временем мы подошли к машине.
Машина выглядела эпично. Скажем так, она удовлетворяла своему главному назначению: ехать. И, видимо, ещё не разваливалась на ходу. Хотя это мы сейчас и проверим…
В этой конструкции трудно было опознать жигули-«девятку» (в просторечии – «зубило»). Зато на местных дорогах её можно не очень щадить. Номера у неё были не ДНР-овские, а одного из российских регионов.
Тёме её подарили «пацаны». Причём из другого отделения. Он вызвал огонь на себя. И тем самым помог им выйти. Аккуратно стрелял из укрытия, смекнув, что достаточных средств огневого поражения у «укропов», скорее всего, нет. «Скорее всего!..».
– Смелость смелостью, но важно всё-всё просчитать! Тогда выживешь, – весело сообщает Тёма, не отрываясь от дороги. Отвлечься от неё хоть на миг – почти наверняка означает угодить в яму или наехать на что-то, нелюбимое колёсами.
«Скорее всего», – повторяю про себя.
– Поэтому алкогольной темы нет вообще, – продолжает Тёма. – Я отправляю своих пацанов в разведку парой. Я их не вижу, я не могу ими руководить. Они должны принимать решения сами. Если они бухие или плохо подготовлены – как они могут самостоятельно действовать?!
Глядя на дорогу, Тёма умудряется достать телефон и порыться в нём.
– Во! Смотри. Вот это – реально радует…
На экране – он в блиндаже, с солдатами, достаёт из посылки какие-то вещи и… детские рисунки! Судя по зимней форме, этот ролик был снят многие месяцы назад. Тёма смотрит его постоянно – для «духоподъёма».
– Ведь мы здесь – ради них! У меня на гражданке всё было хорошо. Деньги были, семья, дочка ходит в садик…
Ради них? Не ради тех, кого здесь убивают девять лет только за то, что они русские?
– А кто ноет, жалуется, что у него в жизни проблемы, – продолжает Тёма, – жопу оторви и заработай денег, и проблем не будет! Путин в нашей стране создал условия для всех, чтоб кто угодно мог заработать. Любой, кто – захочет. А то вон пенсионеры бухтят: мол, пенсия маленькая, не хватает. А я вот думаю: дай каждому пенсионеру по сто тысяч в месяц – через какое время начнут снова бухтеть? Сразу или через месяц?
В Донбасс пришёл российский оптимизм…
…Мы едем по Петровскому району Донецка. Пейзаж становится прифронтовым. Выщербленные стены, посечённые деревья. У торгового центра «Галактика», обложенного мешками с песком, обгоняем «Урал» с установкой «Град». Тот самый, которого так не хватало вчера в бою в Марьинке…
А «Галактику» потрепали изрядно за те два года, что я её не видел…
– Так вот, чтоб так и было дальше, я и пошёл! – это снова Тёма.
Невольно подумалось: не ты один хочешь, чтобы так было дальше. Вернее, чтобы стало как было. Чтоб работал наш бизнес на Украине, тёк газ на Запад, росли счета в банках, ждали Ибица и Канары… И никакого Донбасса, никакой Русской весны и смутьянов типа Стрелкова… Вычеркнули и забыли! Покаялись, порешали и восстановлены в правах. Только чтобы НАТО на Украине не было, и Крым был бы наш – и всё!
– То есть меня мобилизовали, но я совершенно не против! Всё, что мне нужно – чтобы у моей семьи всё было хорошо. А для этого надо, чтобы у страны всё было хорошо. И если на неё заходит Запад – через Украину, ещё как-то – надо их отметелить. Вот этот Донецк – зачем он вообще нужен? Мне он не дорог совершенно!
А вот это уже новый, пряный вкус…
– Тут мне одна тётка на базаре: «Не было вас – не было обстрелов!»
Ещё один поворот сюжета… Ну да, если объявить, например, Ворошиловский район отдельной планетой – можно и так сказать!
– А ты ей что? – спрашиваю.
– Ну я ей всё объяснил: я ваш … (дальше сочные эпитеты – К.П.) Донецк защищать не нанимался. Хочешь – уйдём, и делайте что хотите! Извинялась потом, дура.
– А сам-то откуда?
– Из Таганрога!
Теперь понятно. Ворошиловский район – это не отдельная планета. Отдельная планета – это Таганрог. Вернее, от Таганрога до Чукотки – это одно, а Донецк – это совсе-ем другое! И говорят-то здесь на другом языке, и домишки иначе выглядят, и виноград не такой за забором… И то, что сто лет назад (не тысячу!) Таганрог был центром уезда в… Донецкой губернии, а сама эта губерния была в составе Украины – Тёма, естественно, не знает.
Как и то, что территория этой губернии против воли жителей была отдана Украине решением не кого-нибудь, а Москвы. Но Таганрогский уезд вместе с Тёмиными предками удалось вернуть, а остальное – нет… вот оно-то и возвращается сейчас. Но для него, для Тёмы, это – заграница. Даже теперь, когда она уже официально – часть РФ… И он здесь – рейнджер среди туземцев.
Зайду-ка, думаю, с другой стороны…
– Таганрог, – говорю. – Я там был вчера. Прекрасный город. И так похоже всё – здесь и там…
– Конечно! – подхватывает Тёма. – Да Донецк – русский город! И вообще, всё происходит естественно: вот то, что вошло в ДНР и ЛНР – то наше. А всё, что за линией фронта – то хохлы. Нам там делать нечего, надо просто замочить там всех, чтоб оттуда не исходила угроза. Здесь нас воспринимают как защитников!
…Ну почему, почему я, заезжий журналист – должен быть у него замполитом?!
И как же нам хочется всё объяснить по-простому… чтобы не задумываться, не заморачиваться деталями… пусть и с противоречиями, но главное – ПРОСТО!
Откуда взялась эта самая линия фронта – поговорим в следующий раз, если случай будет. Что больше половины ДНР и ЛНР – как раз за ней, Тёма не в курсе. Про Референдум 2014 г, судя по всему, не слышал. Как и про оборону Славянска и Северодонецка, как и про Харьковскую республику и Дом профсоюзов в Одессе… не говоря уже о «матери городов русских» и Галицкой Руси… И где мы были восемь лет, и почему сейчас вдруг схватились защищать русский город – не задумывается.
Зато ценности общества потребления, насаждаемые в его доме всю его пока ещё не слишком длинную жизнь – он, русский парень, усвоил вполне. И теперь у него в голове полный хаос. С которым он и пришёл на фронт.
Пришёл – чтобы вызвать огонь на себя. Чтобы, тщательно выверив каждую мелочь, наплевать на любую опасность. Чтобы жить инстинктом русского воина – самопожертвованием. И пытаться объяснить его ровно тем, что этому инстинкту прямо противоположно – стяжательством. Да ещё и возведённым в ранг моральной нормы. Русский воин эпохи благополучия…
Уж лучше бы ты не открывал рот вне службы, воин Артемий (или как бишь тебя, Тёма – это, видимо, позывной)… Дела твои куда краше слов твоих!
Тёма оставляет нас в Александровке и заедет через час.
Подъезжает другая машина, тоже «ушатанная в ноль».
Степан (позывной Стэп) – местный, житель Александровки, восемь лет воевал, уволился недавно. Поэтому можно и по имени, и по позывному. Воевал и под Донецком, и на юге – на мариупольском направлении. Год назад его звали в другой батальон: те как раз в Александровке стояли – говорят, будешь прямо у себя на огороде служить! Но он говорит: где семь лет отслужил, там и дослужу. На войне главное – хорошая компания…
С ним мы едем, а после идём по посёлку.
Отличия от прежних лет заметны сразу. Если не разрушены, то задеты почти все дома. Дороги изъезжены бронетехникой. Пытаюсь выбрать объект для фотосъёмки. Стэп многозначительно роняет: «Да тут везде – пейзаж!».
Раньше я шёл по улицам, обращённым к Марьинке, прячась в «зелёнке» (то есть под деревьями вдоль дороги), чтобы не быть заметным снайперам и беспилотникам врага. Сейчас нет самой «зелёнки». Нет, правда, и снайперов (хохла отодвинули), зато беспилотников – хоть отбавляй.
Комсорг рассказывает:
– Прикинь, один наш пацан ловил на ставке раков в увале…
Ставок – это пруд на юге России, а увал – увольнительная… независимо от региона!
– Соответственно, был одет по гражданке… то есть от местного не отличался. И тут глядит – над ставком летит баба-яга…
– Кто летит?! – я испугался за свою психику.
– Баба-яга. Это у хохлов такой беспилотник завёлся – здоровый, гад, берёт два-три выстрела к 82-миллиметровому миномёту… Серьёзная штука. Такое на тебя сбросят – от тебя ничего не останется. Парнишка смотрит – эта баба-яга летит точно на него! Что им понадобилось?! Ну, он ноги в руки – и бежать… какие там раки! Еле ушёл. Долго за ним гналась…
Охота на местных – это любимое развлечение нацистов во все времена. И нельзя сказать, что оно лишено практических оснований. Эти звери прекрасно осознают, что на занятой ими земле любой, кто мальчиком родился, готов с ними воевать, неважно, в погонах он или нет. В самом центре посёлка стоит сооружение, пришедшее из другой эпохи… и другой реальности. Глядя на него, не можешь поверить своим глазам. Не укладывается в голове, как жители разбитых домов умудряются поддерживать его в невозможном, образцовом даже по мирным меркам порядке. И так же не укладывается в голове, что те, кто разбил их дома, не оставил в посёлке живого места, явно опасаются по этому сооружению бить. Это сооружение – памятник павшим в Великой Отечественной и братская могила.
И ещё поражает в нём – обилие однофамильцев. Четырнадцать Куценко, одиннадцать Лысенко, семеро Островерховых, восемь Химичей, а ещё Шевченко, Черкасы, Скакуны… такое же я видел в Новгородской области. Партизаны или ополченцы, воевали всей семьёй? Все, кто мальчиком родился? Наверное, так. Иначе трудно объяснить этот факт. Всё повторяется в Александровке… стояли на своём огороде!
Но семьи тогда были – большие… такой семьёй ничего не страшно. И женщины как-то справлялись без купания в тёплых морях! И с четырьмя, и с пятью детьми… да, и без материнского капитала тоже! И строили – не карьеру, а быт и отношения. А на работе – просто работали на совесть, не претендуя ни на руководящую роль, ни на достаток. Мужской героизм мало что может без каждодневного женского самопожертвования… Так жили и Александровка, и Сталино, и мой родной Ленинград десятки лет. Так жила страна. И выстояла, и победила врага пострашнее сегодняшнего. Этот памятник – далеко не только тем, чьи имена высечены на нём. Но и женщинам, стоявшим за ними.
Ну а где большие семьи – там и большие школы. Поселковая школа была построена в 1960 г. на 840 учеников. Но учеников с самого начала было больше тысячи. Открытие школы было настоящим праздником. Кстати, среди учителей – тогдашних и ещё совсем недавних – много однофамильцев, точнее, однофамилиц тех, чьи имена выбиты на памятнике: Куценко, Химич, Черкас…
У здания школы я оказывался всякий раз, когда приезжал в Александровку. Ещё в начале прошлого года она работала. И власти посёлка изо всех сил поддерживали школьную жизнь. Но уже 18-19 февраля 2022 года – заметьте, ещё до начала СВО! – школу пришлось закрыть, а занятия перевести в дистанционный формат. Начались тотальные обстрелы посёлка.
Сегодня она разбита вся. При этом входные отверстия со стороны Марьинки – маленькие, зато внутри – всё разворочено, и в сторону Донецка снесено почти полздания. У школы (теперь уже бывшей) стоит большой, выше человеческого роста поклонный крест. Он цел. А между ним и школой, как и вокруг всей школы – колеи от гусениц в буром грунте, превратившиеся в канавы, местами с водой. Людей – ни души.
Но посёлок не вымер. Просто люди без крайней надобности не появляются не то что на улице – даже на огороде. Просматривается и простреливается всё.
Зато Александровка продолжает активно жить… в Телеграме! Орфография и пунктуация сохранены.
Пользователь А: В результате обстрела пгт Александровка по ул. Ленина произошло возгорание частного дома
Пользователь Б: Какой номер дома, известно?
Пользователь А: Вроде бы как Шестаков
Пользователь В: Шестак, а не Шестакова это дом моей сестры по Ленина, переулок между кутовым и сказкой
Пользователь А: А не написала «Шестакова» я написала Шестаков
Пользователь Б: Спасибо, поняла.
Пользователь В: Ой это я не дочитала прошу прощения
Здесь собирают деньги на похороны погибших, ищут пропавшую собаку, обсуждают, есть ли свет и интернет, ходит ли 99-й автобус из Петровского района, дают кое-какую информацию с фронта, особенно – из самой близкой (во всех смыслах) его точки: Марьинки.
Оказывается, в Марьинке на окраинах, обращённых к Александровке, ещё живут несколько десятков человек… ездят в магазин в Донецк (как и жители Александровки), правда вот как они добираются до Александровки, до редко и нерегулярно ходящего автобуса, регулярно повреждаемого обстрелами – непонятно. На армейских попутках? Тоже небезопасно. Наверное, на велосипедах (у кого есть) или пешком – благо, не очень далеко.
Жительница Марьинки рассказывает на камеру: на Петровке рай, а у нас ад.
…Это на Петровке-то – рай? Каково же тогда в аду… Впрочем, в аду – как в аду! О том Комсорг знает и Тёма…
– Вот такие весёлые времена…
Я обернулся. Эти слова были обращены ко мне – больше не к кому. Но – кто? Кто произнёс их?
Мимо меня, борясь с непривычным бездорожьем в центре посёлка, прополз велосипед. Им управлял человек лет пятидесяти. Нет, он сказал это не мне. А, скорее, себе, заметив меня. И, видимо, это был ещё не самый печальный фрагмент в его внутреннем монологе…
«Время возведёт новые стены, которые наполнятся новыми звонкими голосами, радующими нас, педагогов». Это слова из поздравительной презентации на День учителя (пятого октября), показанной опять-таки дистанционно учителями школы ученикам и родителям.
Но пока – внутри школы БТРы и штабеля запчастей. Да, теперь в бывшие классы может заехать колёсная техника… хрустя битым кирпичом, штукатуркой, обломками парт. Но зачем держать её в обстреливаемом здании?!
– Так школу вон всю разворотили, вот в неё пацаны и зашли – всё равно это уже не школа, – говорит Комсорг.
Допустим, так.
Но… но! Всё равно непонятно. 1. Раз по ней стреляют, значит, на неё смотрят. Значит, увидели, что в неё зашла наша техника. Тем более, теперь по школе продолжат накидывать. Кстати, это ещё и самый центр посёлка. 2. А если БК рванёт? Что, наши военные – самоубийцы?
Значит, Комсорг неправ, и школу они заняли, ещё когда она была цела? Тем самым создав приоритетную цель в гуще жилой застройки? Тогда чем мы отличаемся от хохлов? Да, но если бы было так, то почему сейчас мы её не покинули?! Снова нестыковка… Опять-таки, не самоубийцы же… Но так или иначе, факт остаётся фактом: бронетехника стоит под огнём в центре посёлка.
– Пойдёмте, покажу, что от моего дома осталось, – Стэп приглашает нас на окраину Александровки.
– В гости зовёшь? – невесело пошутил я.
– Типа того!
Есть вещи, к которым очень сложно привыкнуть. К осмотру трупов, например. Или к осмотру руин, по которым вас ведёт хозяин. «А здесь вот у нас спальня была, снаряд вон в ту стену вошёл, но теперь уже и стены нет, вон, видите, край матраса торчит из-под шлакоблока…».
Экскурсия по дому…
А вот и главный экспонат – хвостовик от «града». Правда, перемещённый. Уборку в доме делали, мусор разгребали…
Так мы шутим с хозяином, стоя на развалинах его дома. К великому счастью, дом в ТОТ МОМЕНТ был пуст.
– Хорошо, что ты не служил на своём огороде, Стэп!
Ухожу на самостоятельный осмотр территории. На краю посёлка, напротив Марьинки, встречаю мобилизованных. Возраст – от примерно двадцати пяти до сорока «с гаком». Усталые и напряжённые лица вчерашних гражданских людей.
Слово за слово. Несколько фраз, чтобы удостовериться, что я не диверсант. Проверили документы. Сфотографировали их на телефон. Объясняю, я с пятнадцатого года на этой войне. То есть значительно дольше, чем они.
А коли так… нет, не уйти мне от роли замполита-внештатника…
Они просят объяснить, из-за чего она, эта война. Конспективно излагаю события: второй майдан – Русская весна – Славянск – Дом профсоюзов – расстрел на День Победы в Мариуполе – Референдум 11 мая – бои лета четырнадцатого года – катастрофа украинской армии в «котлах» – первые Минские. Марьинку, Авдеевку, Мариуполь – отдали врагу. Девятилетнее предательство. Украинские игры с оружием массового поражения в прошлом году. Наше размахивание кулаками у границы (стянули – отвели, стянули – отвели) до тех пор, пока нас не перестали воспринимать всерьёз. И вот, наконец, вынужденная и неподготовленная – СВО. Но война эта неизбежна и необходима. Разделённый русский народ. Вопрос нашего выживания и будущего.
Смолк. Задумались. И задали вопрос: а почему мосты через Днепр не бомбят?
Потому же, говорю, почему и Мариуполь с той же Марьинкой отдали. Потому что есть серьёзные люди с бизнес-интересами.
– А почему, – внимательный взгляд мне в глаза, – я тогда должен здесь умирать?
Свой ответ я вам не скажу. И так уже, с точки зрения некоторых, наговорил на дискредитацию Вооружённых Сил. А вы – придумайте свой. Почему этот солдат должен там умирать? Поставьте на его место себя или своего взрослого сына. И поищите ответ… Подсказка: самые неуместные слова на фоне руин мирного посёлка – это «денацификация», «демилитаризация» и «внеблоковый статус»…
Мы возвращаемся к месту встречи с Тёмой. И я замечаю коробки с одеждой (ношеной, но в хорошем состоянии) вдоль дороги. По-армейски чётко, в два ряда.
Это помощь от военных жителям посёлка. Все эти годы администрация и глава посёлка Константин Чалый, сам бывший ополченец, были с людьми. Но все ведь – живые люди. В последние месяцы Чалого стали реже видеть в посёлке. Что тоже понятно: когда электричество и воду дают через день, когда водителя автобуса единственного, 99-го маршрута, убивает прямо во время рейса, когда в школе могут находиться только БТРы – вопросов, требующих экстренного решения в Донецке, становится гораздо больше. А добровольцы из числа гражданских теперь боятся сюда заезжать. И помощь жителям организуют… военные! Те самые военные, которые гибнут в соседней Марьинке. Которые не понимают, что Донбасс – это русская земля. Которые вообще не понимают, почему они здесь оказались. Да-да, я вспоминаю, что сбор «гуманитарки» тоже обсуждался Комсоргом по телефону в Донецке.
А здесь, над этими коробками, он говорит мне:
– Я лично знаю несколько домов, которые помогают укропам. А что я могу сделать? Пацаны доложили начальству. Эффект – ноль. И местные знают. И ненавидят их, и презирают всем посёлком. Когда в посёлок привозят «гуманитарку», им вся очередь чётко и внятно объясняет: для вас здесь ничего нет. Пошли вон. Но больше сделать ничего не могут.
Вернее, конечно, могут. И сделали бы – если бы были украинцами…
Нас забирает Тёма. И сообщает новости.
– Помните «Урал», что мы обогнали у «Галактики»? По нему прилёт был.
Попали или нет – я уточнять не стал.
Тёма уверен: у хохлов «грады» заканчиваются. И люди заканчиваются. И вообще ещё чуть-чуть – и фронт посыплется. Они побегут. Кто в плен, кто по домам.
Как-то это не очень вяжется с новостями, которые Комсорг получает из Марьинки…
Мы выезжаем в Донецк. Через несколько минут Александровку снова обстреляют.
Фото 1. «Да тут везде – пейзаж!»
Фото 2. Куда ни глянь…
Фото 3. В гостях у Стэпа
Фото 4. Найдите «градину» (подсказка: экспонат подсвечен)
Фото 5. А внутри вот так…
Фото 6. …или так
Фото 7. Танкоопасное направление (см. заставку. - ред. РНЛ)
Фото 8. Небесные стражи Александровки
Фото 9. Воевали семьями…
Фото 10. Теперь и на БТРах…
Фото 11. Александровская школа Марьинского района
Фото 12. Чем богаты… помощь от военных
Фото автора
