«Сегодняшние капиталисты привозят с собой не столько технологическую культуру, сколько мировоззренческую, что, несомненно, угрожает самобытности русского народа» (Сергей Федорович Шарапов)
Сопоставляя различия государственной, экономической и общественной сфер Запада и России, Сергей Федорович Шарапов рассматривал их не как политолог, не как публицист, и даже не как ученый экономист, но как цивилизатор. Цивилизаторский взгляд, за какое бы дело Шарапову не приходилось браться, являлся для него главным. Именно об этом, с предельной откровенностью, Сергей Федорович и писал в трактате «Бумажный рубль»: «Думаю, что мне посчастливилось, исходя из основ этого учения, данных Киреевским, Хомяковым, Аксаковым, Самариным, Данилевским, и пользуясь строго научными приёмами школы, посильно пополнить это учение» [1]. Говоря же об учении самих славянофилов, нужно отметить, что они также не являлись аналитиками или политологами в современном понимании. Через всё учение славянофилов красной строкой проходила линия проповеди, о необходимости возвращения к святоотеческим основаниям в жизни Церкви, и к старорусским основаниям в жизни государства и народа. В самом широком понимании этого слова, славянофилы являлись цивилизаторами, а потому, и С.Ф. Шарапов со всей неизбежностью был таковым. Главное же его отличие от своих учителей, которые являлись более теоретиками, состояло в том, что С.Ф. Шарапов был практиком, был бойцом. За какое бы дело Шарапов не брался, он желал изменить ситуацию немедленно, в тот же час, тем более, что необходимость в этих изменениях была кричащей. Решительность же Шарапова оправдывалась еще и тем, что, быть может, он один отчетливее других видел, что локомотив России несётся в пропасть, и спасти его от гибели может не корректировка маршрута, и даже не остановка на промежуточной станции, но кардинальный и необратимый разворот от ценностей Запада, к ценностям Святой Руси.
Начало пути: возвращение «блудного сына»
«С.Ф. Шарапов родился в 1855 году в дворянской семье, владевшей небольшим поместьем Сосновка Вяземского уезда Смоленской губернии. Образование получил во 2-й Московской военной гимназии, а затем в Николаевском инженерном училище. Еще в гимназии Шарапов столкнулся с духом космополитизма и пренебрежением отечественными порядками, которые пронизывали большую часть дворянского общества. Недоросли первого сословия воспитывались преимущественно на западных понятиях и авторитетах. Первое, что они читали, вспоминал Шарапов, – это Майн Рид, Фенимор Купер, Вальтер Скотт, Диккенс, Жюль Верн, Масэ, Гумбольт, Шлейден, Льюис, Брэм. Русских авторов читали меньше, и были это чаще всего нигилисты: Помяловский, Решетников, Некрасов, меньше Писемский, Тургенев и Лермонтов, еще меньше Лев Толстой и Пушкин.
Позднее круг чтения расширялся опять же за счет иностранных авторов – Дж. Ст. Милля, Бокля, Дрэпера, Бюхнера, Вундта, также Писарева, Добролюбова, Чернышевского. Считалось вполне нормальным и даже признаком хорошего тона читать запрещенные книги нигилистов, например Герцена, Чернышевского, Берви-Флеровского. Как рассказывал Шарапов, нередко было, когда воспитатели собирали учеников в кружок и прочитывали с пространным толкованием “Что делать?” Чернышевского и “Азбуку социальных наук” Берви-Флеровского. Книги удивительно толстые и скучные, вызывающие у многих “благоговейную” зевоту. В высшей школе уже читали Маркса, Огюста Конта, Лассаля и других социалистических авторов, которых считали венцом прогресса.
“В результате такого чтения и воспитания, – писал Шарапов, – при переходе в высшие школы мы (дворяне – О.П.) были сплошь материалистами по верованиям (мы „верили“ в атомы и во все, что хотите) и величайшими идеалистами по характеру. „Наука“ была нашею религией, и если бы было можно петь ей молебны и ставить свечи, мы бы их ставили; если бы нужно было идти за нее на муки, мы бы шли… Религия „старая“, „попы“ были предметом самой горячей ненависти именно потому, что мы были религиозны до фанатизма, но по другой, по новой вере. „Батюшка“ читая свои уроки сквозь сон, словно сам понимал, что это одна формальность, и на экзамене ставил отличные оценки. Но нравственно мы все же были крепки и высоки. Чернышевский и Писарев тоже ведь учили „добродетели“ и проповедовали „доблесть“. Этой доблести, особой, юной, высокой и беспредметной доблести, был запас огромный. Мы были готовы умирать за понятия, точнее, за слова, смысл которых для нас был темен» [2].
После окончания Николаевского инженерного училища, Шарапов в 1875 году отправился на Балканы добровольцем, где принимал участие в боевых действиях. Там он был арестован австро-венгерскими властями, которые, после года пребывание добровольца под стражей, депортировали его в Италию. Именно это вынужденное пребывание на чужбине и привело Шарапове к радикальной смене своих взглядов. В воспоминаниях С.К. Эфрона о своем друге, эта перемена была описана в трагикомическом, хотя, одновременно с тем, возвышенном ключе:
«Из гостиницы, где я простоял двое суток по одной лире, я переехал в «Albergo della mare», нечто вроде ночлежного дома, и поместился в комнате с четырьмя койками за пятьдесят сантимов в сутки. Две койки пустовало, третью занимал прозаик, драматург и поэт, синьор Пассамонте, необыкновенно почтенный старец, лет семидесяти, весь седой, с огромной бородой, истинно-библейская фигура пророка. Занимался пророк поэзией и почти беспрерывно писал оды и сонеты. У него была большая книга, где были занесены чуть не все богатые семьи Турина, итальянские и иностранные, с отметкой именин, дней рождения, свадеб, крестин, юбилеев и проч. Ода или сонет написаны, переписаны на дорогой бумаге, обведены краской и золотом, сложены в конверт и в соответственный день семейного торжества Пассамонте звонит у подъезда. Швейцар отворяет, улыбается (Пассамонте все знали), конверт несут виновнику торжества, - стихи читают вслух, и Пассамонте посылают лиру, две, иногда целых пять. Поэт, не торгуясь, гордо опускает «honorario» в карман и идет сочинять оду на следующее рождение или именины «синьора иллюстриссиме» такого-то.
Для меня Пассамонте был истинной находкой. Я переписывал ему каллиграфически его оды, он учил меня по-итальянски, и мы за месяц прошли весь «Ад» Данте. Как он читал! Доброты старик был безмерной. Он был готов делиться со мной последним, но у самого было пусто, и он был по уши должен нашему разбойнику-хозяину. Сжимая свое «потребление» до голода, я все же проедался. Кончились деньги, съел зонтик, пальто, саблю, револьвер, чемодан, вторые панталоны, две смены белья, подушку, плед... Последние деньги тратил на марки. Писал по всем редакциям Петербурга и Москвы, предлагая корреспонденцию. Писал домой опекуну, чтоб выслал хоть что-нибудь из имения. Писал в Венгрию друзьям... <…>
Ежедневно два раза в день я являлся в почтамт к разбору почты, останавливался в веренице ожидающих у отдела «fermo in posto», т.е. до востребования, и ежедневно же, два раза в день, получал или разные глупые газеты и бандероли, или лаконическое «niente», т.е. «нет вам ничего». Моя физиономия до того примелькалась чиновнику, что, бывало, завидя меня из своего окошечка человек еще за шесть до очереди, кивает головой и кричит свое «niente». Наконец было проедено все, а работы так-таки никакой не было. Не было ниоткуда и денег. Все мое богатство было в одной моей коже и в том, что на этой коже было, по одному экземпляру. По ночам я надевал халат Пассамонте и под краном стирал мое белье, едва тратя мыло поэта. К утру белье просыхало, и я был снова джентльменом. Питался я уже за пять сантимов в сутки одною серою землистою булочкой, деля ее на три части: завтрак, обед и ужин. Наступила Страстная неделя. У меня начиналась медленная агония отчаяния. Продать абсолютно более нечего. Обменять сапоги на опорки, шапку или сюртук, сыграв на разницу, – значило прокормиться три-четыре дня, но зато... о ужас! Я уже поступал в разряд босяков, с которыми не разговаривают. Это была уж петля... Идти просить? Умолять о пособии какое-нибудь благотворительное учреждение? Здесь протестовала всеми силами моя природа. Может быть, это и предрассудок, но мне казалось, что человек, пращур коего подписан под «утвержденною грамотою» царствующей династии, должен предпочесть смерть, но не смеет протянуть руки. Понедельник. Не ел ничего. На вторник оставалась последняя монетка в пять чентезими, аккурат на одну серую булку. В этот понедельник я весь день разрабатывал мысль о самоубийстве. Жалея о проданном револьвере и не имея денег на веревку, я имел право только утопиться, для чего река По представляет хорошие удобства. Вы ее знаете по плохим ребусам, и в ней должен был получить разгадку ребус моей молодой и глупой жизни. Я часами стоял у перил моста, пока вспоминал, что наступает разборка почты, и я еще раз могу насладиться словом «niente». Вторник. Съедена последняя булка за последнюю «сольдо». На почте письмо от сапожника из Кечкемети, которому я впопыхах отъезда забыл заплатить три гульдена. Среда – пост и безграничный черный пессимизм. На душе спокойно, все улеглось. Являюсь на почту в двенадцать, являюсь в шесть, словно по обязанности, так как надежд никаких. А в восемь-девять...
С раннего утра бродил за городом. Пришла мысль съесть завтрак в таверне, не заплатить и дать себя арестовать. Дворянин проснулся в душе и надавал мне оплеух. Натолкнулся на плохонькую статую Мадонны и пред ней на коленах старуху. Я не знаю, что со мною сделалось. Давно разорвав всякую связь с Богом по случаю либеральных теорий, я и забыл, когда в последний раз я молился. Меня забило как в лихорадке, и, когда старуха ушла, я бросился на колена. Хлынули давно неведомые слезы, и вся молитва была только в двух словах: «Спаси! Ты можешь»... В двенадцать часов «niente». «Домой» идти незачем. Пассамонте болен и нервничает, встречи с хозяином избегаю, так как каждая встреча есть утонченная пытка. В шесть часов иду, уже мысленно прощаясь и с почтой, и с Турином, и с самими собою. В окошечко боюсь и заглянуть. «Niente», это – последнее и уже равносильно смертному приговору. Но чиновник видит меня и словно не обращает внимания. И только, когда я подхожу вплотную, подает пакет, – «Una dispaccia» (депеша). – Это уж прямо с неба, от Мадонны. Раскрываю. Руки дрожат. Глаза не улавливают букв: «Pouver partir Constantinople reponderz. Souvorine». (Можете ли ехать в Константинополь, отвечайте. Суворин). – Не только в Константинополь, в Патагонию, в Гвиану готов ехать. В моем положении выбора нет. Но как ответить? Самая короткая депеша, которую я тут же набросал, стоит безумных денег: 13 лир... Теперь меня выручит хозяин. Теперь я его не боюсь. Не иду, а бегу домой. Едва успел сказать два слова Пассамонте, в комнату входит Маноло… <…>
Вечером меня Маноло накормил. Я ел «поленту», т.е. кашу из высевок кукурузной муки (мука для бедных) с маслом, не знаю, уж из чего выжатым, черным и нестерпимо вонючим. Ни одна собака не стала бы есть подобного кушанья. Вместо десерта шли разглагольствования о том, что я в компании с Сувориным обокрал честного человека и что никакого ответа мне не будет. С утра четверга я или дежурил около почты, или бродил без толку. Сходил, впрочем, помолиться за город к пресвятой Мадонне и с истинным благоговением приложился к ее руке из серого камня, покрытого мохом. Ложась спать, пришлось выслушать Бог знает что. Однако есть я требовал с таким азартом, что получил миску невероятных макарон. В Страстную пятницу депеша. «Деньги переведены через банкира Воло. Суворин». Увы! Это было уже вечером, и идти к банкиру можно было только завтра. Маноло заметно смягчился, хотя все еще не доверял, думая, вероятно, что депеши я подделываю сам, чтоб получать поленту и макароны и ночевать в его берлоге. Утром собираюсь идти, Маноло заявляет: «Я пойду с вами, а то еще удерете». – Нечего делать, пришлось шагать через весь город с этими разбойником. Банкир Воло, старенький грек с горбатыми носом и грязными ногтями, конторы не имел, а вел операции у себя в квартире. Маноло остался внизу, я пошел наверх. Предъявляю депешу. – «Вы сами такой-то?» – «Сам перед вами». – Посмотрел старик на мой куцый пиджак с засаленными локтями, на штаны уже с бахромой и на мою молодость (мне было невступно 22 года) и говорит: «Вам переведено 1000 франков, но в виду такой суммы необходимо было бы чем-нибудь удостоверить вашу личность. Паспорт у вас есть?»
- К сожалению, нет.
- Может быть, вас кто-нибудь знает?
Пришлось прибегнуть к Маноло. Позвали его, и он, конечно, готов был клятвенно засвидетельствовать, что деньги именно присланы мне.
Грек сдался, а так как он понимал по-французски, то я сказал, что сейчас возьму у него только сто франков, а за остальными зайду позднее.
- Да, да, это благоразумно. А то ваш компаньон...
Воло посмотрел на него искоса и фразы не кончил.
Когда мы вышли на улицу и я выбросил Маноло двадцать пять франков, плюс то, что ему был должен, он резко изменился и стал вежлив до приторности. Просил прощения и чуть не целовал мне руки. Насилу-то я от него отделался.
Получив остальные девятьсот франков, прежде всего купил белье, пошел в ванну, переоделся, ибо иначе не мог бы купить платья, позавтракал в ресторане, купил черную пару, серую пару, пальто и в тот же день выехал из Турина. Я торопился оставить этот город, давший мне столько ужасных минут и чуть было не ставший моей могилой. Поезд на Геную отходил в одиннадцать часов. Я попрощался с моим греком и зашел провести последний вечер с Пассамонте. Хозяин лебезил и извивался так отвратительно, что я задолго до поезда пригласил поэта меня проводить и что-нибудь выпить и закусить.
Мы отправились в тратторию, с голоду я заказал столько, что мы не могли и съесть. Старик расспрашивал меня про Россию и про то, как у нас празднуется Пасха. Он сам был плохой католик, терпеть не мог своих попов, но Христа чтил и молился ему.
- Да, вот, пришлось вам ваш праздник проводить в чужой стороне.
В это время меня что-то словно толкнуло.
- Послушайте, maestro, теперь половина десятого. Туринское время раньше московского наверно часа на три. Знаете ли вы, что в эту минуту праздник у нас уже идет, волною подвигается с меридиана на меридиан, и каждую секунду миллионы людей поют «Христос воскресе»?..
- У вас в России, я знаю, в этот день целуются...
Мы бросились друг другу в объятия.
- Христос воскресе!
- Да, и у вас был пост, и хороший пост, – прибавил Пассамонте задумчиво. – Зато, смотрите, какие розговины» [3].
Другой исследователь жизни и творчества С.Ф. Шарапова, Александр Репников, так пишет о дальнейшем его пути: «Вернувшись, осенью 1878 года на родину, он вышел в отставку и занялся сельским хозяйством, поселившись в Сосновке. Пробовал себя в политике, но безуспешно. Судьба забросила его в Москву, и он близко сошелся Иваном Сергеевичем Аксаковым (сотрудничал в его газете «Русь»), которого считал своим учителем, отмечая, что именно общение с известным славянофилом сделало его готовым выдержать «экзамен зрелости на русского человека». Помимо «Руси», Шарапов сотрудничал в «Голосе Москвы», «Промышленном мире» и других консервативных органах печати. Как и Аксаков, Шарапов испытал давление цензуры, когда с 1886 года начал издавать газету «Русское дело» финансируемую московским купцом-старообрядцем Д.И. Морозовым, которая получила неоднократные предостережения за критику правительства (1888, 1889 гг.) и в итоге была временно приостановлена.
В конце 80-х гг. завязалась переписка Шарапова с К.Н.Леонтьевым, ныне опубликованная О.Л. Фетисенко, после чего между двумя видными мыслителями установились отношения близкие к дружеским. Кстати, не без влияния Леонтьева Шарапов исповедался и причастился Великим постом 1888 года после 15-летнего перерыва.
23 июня 1890 г. Шарапов с отчаянием писал Леонтьеву о своей газете: «Мое «Р<усское> Д<ело>» окончательно погибло, дорогой Константин Николаевич, и я, кажется, перебираюсь в Петроград… Пожалуйста, Вы ведь читали начало моего романа (речь идет о романе «Чего не делать?» — А.Р.). Скажите по совести и прямо — художник я, или нет? Если да, ударюсь в это дело, если нет, останусь публицистом». В ответ Леонтьев, с присущей ему прямотой заметил, что, вряд ли следует «писать такие повести, которые никто не захочет во второй раз и видеть», и лучше оставаться талантливым и будящим мысль публицистом.
Шарапов создал и выпускал газету «Русский труд» (1897−1902 гг. с перерывами), которую постигла та же участь, затем последовала «Русская беседа», которая разделила судьбу предыдущих изданий. На свет появился «Мой дневник», в виде отдельных брошюр, но название пришлось по цензурным соображениям упрятать внутрь. На обложку были вынесены нейтральные названия: «Сугробы», «Посевы», «Жатва», «Заморозки», «Пороша», «Метели» и т. п. Впоследствии, ненадолго возобновилось издание «Русского дела», за которым последовал «Пахарь». Попыткой прорыва информационной блокады стало издание «Свидетеля» (1907−08 гг.).
Шарапов также издал «Московский сборник» (М., 1887), куда помимо его работ вошли произведения М.Д. Скобелева, А.А. Киреева, Ф.М. Достоевского, И.С. Аксакова и др., и сборник «Теория государства у славянофилов» (СПб., 1898), включавший труды И.С. и К.С. Аксаковых, А.В. Васильева, А.Д. Адовского, Ю.Ф. Самарина; был автором ряда художественно-публицистических произведений (роман «Кружным путем», утопия «Через полвека», политическая фантазия «Диктатор» и др.).
Шарапов пытался, по собственным словам, «к русскому церковному учению Хомякова, историческому И.С. Аксакова, политическому Н.Я. Данилевского прибавить русское экономическое учение» и продемонстрировать, что «есть возможность создать научную денежную систему, в основе коей лежало бы также нравственное начало». Объектом постоянной критики с его стороны служил порядок денежного обращения, установившийся в России в результате реформ С.Ю. Витте. «Моей мечтой, писал Шарапов, было освободить, разумеется, легальным путем, Россию от этого проходимца-разорителя…». Борьба шла с переменным успехом, но в итоге Витте благодаря хитрости смог одолеть своего оппонента, навязав ему денежную субсидию, и тем самым, скомпрометировав его» [4].
Давид против Голиафа
В работе «Бумажный рубль», Сергей Федорович Шарапов заявил о себе не только как зрелый экономист, но гораздо более того, как мыслитель. В этой монографии, подвергая разрушительной критике западное экономическое устройство, он в конструктивном ключе раскрывает преимущество Русской экономики:
«Государство как условность, как мертвенная форма, олицетворяющая внешний порядок, не смеет и мечтать ни о каком экономическом творчестве. Наоборот, как живое выражение мирского, соборного начала, олицетворенное в живом полновластном Государе, оказывается чрезвычайно творческим и могущественным. Деньги – золото, деньги – власть, деньги – темная сила и орудие рабства слабого у сильного – обращаются в расчетную бумажку, безпритязательного объективного счетчика, в орудие христианской помощи народному труду, предприимчивости и сбережению. Выясняется возможность полного примирения, и не условного только, а прочного, истинного, враждующих человеческих эгоизмов, путем отнятия незаконной власти у одного и возвращения законной свободы другому. Там, где на Западе раздается как последнее слово – слово отчаяния, славянофильство смело поднимает свой голос надежды и оправданной, уясненной, раскрытой веры в лучшее будущее человеческого изобретения, труда и скромного стяжания» [5].
Указывая на единичные случая создания на Западе справедливых финансовых систем (в лице Джона Ло, Фридриха Листа, Карла Иоганна Робертуса), Шарапов указывает в целом на порочность западной экономики. Корень же порочности – эгоизм: «Эгоизмы эти, то топят безжалостно друг друга, то устав от борьбы и впадая в отчаяние, силятся путем холодной рассудочности придумывать такие нормы и рамки, при которых было бы возможно кое-как жить».
В другом месте своей работы, С.Ф. Шарапов пишет: «Управляемый пользою, экономический мир, по воззрениям западных экономистов, имеет могучим орудием борьбу индивидуальных эгоизмов между собой. В этой борьбе, носящей техническое название конкуренции, люди сами собой изощряются и придумывают все более и более совершенные орудия борьбы. Для большего успеха в деле, люди сплачиваются в группы и союзы, удесятеряют этим свои разрозненные силы и начинают бороться уже не человек с человеком, а группа с группой, общественный класс с классом, наконец, народ с народом… Если признать действие данной духовной и исторической на формулирование и формирование господствующих мировоззрений, то нельзя не усмотреть, что борьба лежит на Западе в основе всего, окрашивает и одухотворяет собой все. В области веры – борьбы авторитета и свободы. В области права – борьбы индивидуума и общества. В области государства – борьба власти и автономии. Наконец, даже в области природы – борьба за существование, знаменитая struggle for life, увенчивающая и как бы оправдывающая весь цикл борьбы». Подводя резюме экономической ситуации на Западе, Шарапов вынужден сделать печальный вывод: «В экономике, основанной на борьбе, часть ее, финансовая наука, явилась совершенно последовательно орудием борьбы» [6].
В противостоянии экономической политике С.Ю. Витте, развернувшего Россию на буржуазный (иначе – ротшильдовский) путь развития, Шарапов стремится создать группу единомышленников. Противостояние внедрению «золотого стандарта» было тем более необходимым, что Витте стремился ввести не золото-серебряную (биметаллическую), принятую во Франции валюту, но золотую, по английскому образцу. Уже только один этот факт вызывал подозрения на принадлежность Витте к британскому масонству.
О напряженном противостоянии в России конца XIX века двух экономических партий пишет другой исследователь жизни Шарапова Александр Каплин: «В тогдашнем обществе, в «негласных комитетах», в научных кругах с начала 1880-х годов шли споры о задачах и путях осуществления денежной реформы, о целесообразности перехода России на золотомонетное обращение. Экономисты разделились на две основные группы: сторонников перехода к золотой валюте (А.Н. Миклашевский, А.Е. Рейнбот и др.) и противников (С.Ф. Шарапов и немногочисленные его единомышленники – Г.В. Бутми, П.В. Оль, А.А. Стахович). Среди аргументов за введение золотой валюты приводились сведения о перепроизводстве серебра, которое вследствие этого якобы потеряло свою ценность и не могло больше служить основой российского рубля. Уже тогда С.Ф. Шарапов совместно со своим молодым коллегой, талантливым экономистом П.В. Олем убедительно показал несостоятельность такой точки зрения (см.: «Мнимое перепроизводство серебра». СПб., 1889).
С.Ф. Шарапов и его сторонники в течение многих лет говорили о необходимости сохранения бумажно-денежного обращения, потому что введение в обращение золотой валюты приведет, по их мнению, к обогащению небольшой группы людей, обеднению основных слоев населения, упад сельского хозяйства (вследствие уменьшения оборотного капитала и т.д.). Но, основательных, признанных мировой наукой трудов, у последователей концепции бумажно-денежного обращения к тому времени еще не было.
Именно эту задачу, причем с фундаментальных позиций, и пытался решать С.Ф. Шарапов в «Бумажном рубле». По его словам, вопрос о бумажных деньгах является средоточием всей экономической науки, и именно потому он предпринял попытку «связать славянофильское учение с данными экономической науки, осветить, с одной стороны, экономические явления с точки зрения свободы человеческого духа, с другой – найти реальную опору славянофильским нравственным и политическим воззрениями».
Автор надеялся на то, что его труд имеет значение «в целом составе славянофильского мировоззрения», так как считал крайне необходимой наличие ясной и здоровой, не заимствованной финансовой теории, построенной на тех же началах, на которых зиждется и российская государственность.
Одним из исходных положений С.Ф. Шарапова была убежденность в коренном отличии России от Запада, где идея «пользы» стала самодовлеющей силой, ничего не знающей выше себя. Для России автор видел ее лишь как «служебное начало другому, высшему нравственному и безсмертному началу». Эта перестановка понятий приводит к тому, что «рабы Ротшильда» обращаются в «рабов Господних», а денежная форма становится по существу нравственной, где господствует любовь и доверие.
Кроме этого он предпринял попытку, с одной стороны, показать «печальные последствия» металлического обращения и, с другой, – выработать «русскую теорию русских взглядов на понимание смысла и значения абсолютных знаков самодержавного государства» (государство обязано выпускать только необходимое количество бумажных рублей, представляющих некую постоянную меру ценностей)» [7].
При этом, как далее указывает А. Каплин: «Некоторые современные экономисты (напр. Ю.В. Базулин) убедительно свидетельствуют, что денежное обращение в XX-XXI веках подтверждают верность теоретических положений С.Ф. Шарапова: «Остается только удивляться финансовому чутью Сергея Федоровича Шарапова, который <…> сумел найти механизм “создания” стабильных денег в неограниченном количестве».
Неуклонная направленность министра финансов С.Ю. Витте, как равно и его предшественника Н.Х. Бунге, а также (как ни странно) и оппонента Витте П.А. Столыпина к «золотому стандарту», заключается в том, что как указывал в «Бумажном рубле» Шарапов: «…основной идеей европейской цивилизации последних столетий в области экономической является, несомненно, золотая идея, то есть идея, что золото – единственные и истинные деньги. Идея эта легла в основание всей банковской системы современных государств».
Отсюда, неудивительно, что Столыпин и Витте, будучи непримиримыми противниками, продвигали в одинаковой степени, и идею «золотого стандарта», и идею буржуазной индустриализации, и идею переустройства аграрной сферы по западным образцам.
Если говорить о предшественнике Витте на посту министра финансов, то им был Николай Христианович Бунге. Карьерный рост его совершился в годы царствования Императора Александра II. Причем, доверие к нему было столь высоким, что ему было поручено преподавать политэкономию и теорию финансов Вел. Князю Николаю Александровичу (сыну Александра II) в 1863-1864 гг.), а затем, эти же предметы (в 1887-1889 гг.) будущему Императору Николаю II.
Н.Х. Бунге всегда являлся сторонником умеренного либерализма, частной собственности и свободы предпринимательства. Но, в зрелые годы отошел от крайних течений, в частности от экономической концепции Адама Смита. Резко критикуя утопистов и социалистов, и являясь сторонником Самодержавия, он, тем не менее, видел путь русской экономики в развитии частной собственности, буржуазной индустриализации, банковского капитала, свободного предпринимательства и конкуренции. В годы пребывания Бунге на посту министра финансов были созданы Крестьянский поземельный банк и Дворянский земельный банк. Характерно, что С.Ф. Шарапов, являясь противником либеральных реформа, в романе «Диктатор» ультимативно утверждал: «банк может быть только один – государственный». История неоднократно подтверждала правоту Шарапова.
Возвращаясь к Бунге отметим, что свою карьеру он начинал с должности профессора киевского университета Св. Владимира, и благодаря поддержке министра внутренних дел М.Т. Лорис-Меликова был назначен на должность министра финансов. Об этом пути наверх, в своей работе «Судьба реформатора», писал доктор исторических наук В.Л. Степанов: «Лидирующее положение в «верхах» тогда занимали либеральные бюрократы во главе с министром внутренних дел графом М.Т. Лорис-Меликовым. Эта группировка выдвинула программу, в которой меры, нацеленные на преодоление кризиса и развития промышленности, сочетались с социальной политикой, направленой на повышение жизненного уровня и обеспечение правовой защиты “низших классов”… <…> Вместе с тем, отвергнув политические планы либеральных бюрократов о привлечении общественных “элементов” к участию в разработке и обсуждении законов, монархия была вынуждена принять ряд их предложений, касающихся оздоровления экономики и финансов. Именно этим объясняется назначение на пост министра финансов одного из сподвижников Лорис-Меликова – Н.Х. Бунге. Он был известным экономистом, профессором и ректором Киевского университета, видным либеральным деятелем, участником подготовки отмены крепостного права и некоторых других реформ 1860-х годов. В период либеральной весны, по рекомендации Лорис-Меликова, Бунге был назначен товарищем министра финансов и стал одним из творцов программы социально-экономических преобразований» [8].
В правительстве Александра II, разговоры о металлической валюте были очень активными. Одни только названия трудов Бунге, позволяют понять, что введение в России золотых и серебряных денег, он считал важным делом. Например, книги «О восстановлении металлического обращения в России» (Киевский унив-т, 1877 г.), «О восстановлении постоянной денежной единицы в России» (Киев, 1878 г.), «Государственное счетоводство и финансовая отчетность в Англии» (СПб, 1890 г.). Если же говорить о книге «Загробные заметки // Судьбы России. Проблемы экономического развития страны в XIX – начале XX вв.», то она являлась политическим завещанием для Императоров Александра III, и Николая II.
Но, справедливости ради, обвинить Н.Х. Бунге в злонамеренности конечно же нельзя. Он был патриотом своей страны (как впрочем, и его последователь Столыпин), но видел залог экономического и государственного развития в либерализации экономики, в утверждении частной собственности, при сохранении Царской власти в России. Злонамеренность же, причем отмеченная знаком фатальности, проявилась несколько позднее в деятельности С.Ю. Витте.
Исследователь жизни и творчества Шарапова А. Репников, делает особый акцент на вопросе противостояния державников и либералов рубежа XIX-XX веков, которое принимало поистине драматический характер: «Объектом постоянной критики со стороны Шарапова служил порядок денежного обращения, установившийся в России в результате реформ С.Ю. Витте. Шарапов выделял три главные функции государственной денежной системы: счетчика народного труда; «организатора и направителя» народного труда; защитника государства от соседей-конкурентов и «хищной международной биржи». Золотое обращение, по его мнению, не обеспечивало выполнения этих задач, он предложил ликвидировать его и ввести «абсолютные деньги», которые находились бы в распоряжении центрального государственного учреждения, регулирующего денежное обращение. Государству следовало выпускать только необходимое количество денежных знаков, представляющих некую постоянную отвлеченную меру ценностей (бумажный рубль). Шарапов считал введение золотой валюты пагубным еще и потому, что оно лишило земледельцев оборотного капитала, тогда как при наличии бумажных денег всегда можно прибегнуть к эмиссии, а после возвращения кредита изъять бумажные деньги из обращения. Современный исследователь в связи с этим предложением отмечает, что «практика денежного обращения XX — XXI вв. подтверждает верность теоретических положений С.Ф. Шарапова. Такие денежные знаки, как переводной рубль, СДР, экю, евро представляют собой некоторый идеальный символ стоимости, который является расчетной величиной. Эти искусственно созданные денежные единицы возникают исключительно как результат соответствующего управления денежным обращением, способного создать и поддерживать доверие к ним. Остается только удивляться финансовому чутью Сергея Федоровича Шарапова, который… сумел найти механизм „создания“ стабильных денег в неограниченном количестве» [9].
В дополнение к сказанному можно добавить, что опыт Шарапова был широко применен И.В. Сталиным. Благодаря разработкам выдающегося экономиста, Советский Союз смог совершить индустриальный скачок перед Второй мировой войной, сумел выстоять в одиночном противостоянии всему миру, более того, советское государство в короткие сроки восстановило разрушенное в результате войны хозяйство. Если бы Советский Союз не применил экономические наработки С.Ф. Шарапова, то одного только энтузиазма рабочих и подневольного труда заключенных было бы явно недостаточно для совершения индустриального скачка.
Таким образом, брошенный Шараповым – Давидом русской экономики, «камень» финансовой теории все-таки достиг ока Голиафа, хотя и с серьезным опозданием, когда Самодержавная Россия уже перестала существовать.
Об истории бумажных денег
Если говорить об истории бумажных денег в России, то переход на бумажные ассигнации, которые обеспечивались медными деньгами (1 ассигнация = 100 медным копейкам) впервые успешно совершился при императрице Екатерине II. И хотя, первый же шаг по введению бумажных денег сделал еще император Петр III, начавший строительство Государственного банка, но Екатерина II довела до конца эту инициативу. Собственно, Петр III стандартизировал и металлические деньги (медные, серебряные, золотые) в соответствии с международными требованиями. Первые же бумажные ассигнации появились 29 декабря 1768 года, номиналом 25, 50, 70, 75 и 100 рублей. В ассигнациях 1787 года появились более мелкие деньги – 5 и 10 рублей, но зато были удалены купюры по 70 и 75 рублей. К сожалению, ассигнации были плохо защищены, что давало возможность подделывать их.
По-прошествии полувека, в 1818 году, ассигнации имели гораздо более высокую степень защиты, но, во время денежной реформы, проводимой министром финансов Е.Ф. Канкрином, с сентября 1843 года начался обмен ассигнаций на кредитные билеты. Кредитные билеты, в свою очередь можно было обменивать на серебряные и медные деньги. Благодаря графу Канкрину, в России был установлен серебряный монометаллизм, что делало финансовую систему государства независимой. Характерно, что Канкрин был твердым противником частных банков, да, и к казённым относился напряженно. Вспомним высказывание С.Ф. Шарапова: «Банк должен быть только один – государственный».
Если говорить о Екатерине II, то именно в период ее царствования начался разворот от России экономической и культурной колонии Запада, к России – самодостаточному и сильному государству. Если трезво осмыслить деятельность императора Петра I, то, при его внешне европейском управлении страной, Россия вошла в период восточного деспотизма. Деспотизм этот имел великое сходство, как с системой управления Англии в отношении заокеанских колоний, так и с образом правления в древнем Вавилоне и средневековом Китае. По большому счету, император Петр создал на почве России «химеру», ибо только в химерическом государстве, высшие сословия имеют другую культуру, другой язык, и даже другую религию. Весь XVIII век просвещенные сословия говорили сначала на немецком языке, затем на французском, считая русскую культуру и Православную веру архаизмом, гнушаясь, не то что говорить на русском языке, но, и даже на нем думать. Методы управления Петра I являлись антирусскими, по причине их заимствования. Синодальное управление, когда Церковью правит царь, было целиком заимствовано у Англии. А введенный Петром «Табель о рангах», является ни чем иным, как калькой с «Табели», принятой при династии Тан в Китае VII века. Трезвое исследование реформ первого в России императора позволяет понять причину, отчего Петр правил, с одной стороны как завоеватель, а с другой как восточный деспот. Трезвое исследование петровского правления показывает, что и народ, и Церковь, и даже высшие сословия попали в рабство к царю реформатору. И лишь за молитвы святых Россия стала постепенно возвращаться к своим корням.
Поворот от «химеры» к «ксении» произошел, как ни странно, при императрице Екатерине II. Ее правление, начавшееся с государственного переворота, после которого последовала смерть императоров Петра III и Иоанна VI, и после которого началась борьба с монастырями, не предвещало никаких светлых перспектив. Но… в сентябре 1773 года началось восстание Емельяна Пугачева, который выступил под именем императора Петра III. Тень «воскресшего» мужа как если бы отрезвила Екатерину. Она поняла, что с Россией так поступать нельзя.
В связи с этим полезно перечислить некоторые пункты задач, которые Екатерина поставила перед собой. Екатерина так сформулировала их для себя: «1. Нужно просвещать нацию, которой должно управлять. 2. Нужно ввести добрый порядок в государстве… 3. Нужно учредить в государстве хорошую полицию. 4. Нужно способствовать расцвету государства и сделать его изобильным. 5. Нужно сделать государство грозным в самом себе и внушающим уважение соседям». Все эти пункты, хотя и за некоторыми издержками, были императрицей Екатериной выполнены.
В середине царствования Екатерины была проведена губернская реформа, определившая территориальное устройство страны вплоть до административной реформы 1929 года. А также, была проведена судебная реформа. При ней было введено земское управление территориями. К России были присоединены территории Крыма, Причерноморья, и восточной части Речи Посполитой. Уже в начале царствования она реабилитировала старообрядцев, благодаря чему в Россию вернулись десятки тысяч ревнителей древлего благочестия.
Как писал В.О. Ключевский о времени правления Екатерины II: за годы ее царствования «Население России выросло от 23,2 млн. до 37,4 млн. человек. Армия со 162 тыс. человек усилена до 312 тыс., Флот… в 1790 г. считал в своем составе 67 линейных кораблей и 40 фрегатов (т.е. – в пять раз больше) и 300 гребных судов. Сумма гос. доходов поднялась до 69 млн. руб., т.е. вчетверо». Значительный экономический рост касался как производственной, так торговой, так и финансовой сферы. Говоря простым языком, именно Екатерина II заложила тот фундамент, на котором создавалась и крепла, не только империя XIX века, но и империя века ХХ-го. Более того, мы и сейчас продолжаем пользоваться этими закладными. Именно привнесенная Екатериной германская «ксения» и позволила России превратиться в мощное европейское государство.
Благодаря деятельности сей неоднозначной императрицы, оборот бумажных денег в России совершался в течение 80-ти лет, и несмотря на ряд издержек, финансовая система России работала устойчиво. Поэтому неудивительно, что с приходом к власти либеральных бюрократов, при императоре Александре II, вопросы о введении, как бумажных ассигнаций, так золотой и золото-серебряной валюты вновь был поднят. Сторонники английских экономистов отстаивали систему «золотого стандарта», а сторонники французской финансовой системы ратовали за биметаллизм. Лишь только небольшая группа людей, среди которых был Сергей Федорович Шарапов, вела борьбу за введение «абсолютных» бумажных денег.
Теория и практика: обретение новой участи
«Еще с конца 1870-х годов, – как указывает на то А. Каплин, – С.Ф. Шарапов вынужден был внимательно изучать финансовое положение не только своего хозяйства (в имении Сосновка – прим. А.С.), но и страны, и мира в целом. При этом он все более убеждался в том, что политика российских властей не всегда отвечала интересам коренного работника. С целью повлиять на принятие правильных решений в финансовой сфере он с апреля 1891 года поступил в Министерство финансов (при министре И.А. Вышнеградском), где работал в нескольких важных комиссиях. Участвовал он и в реформировании Государственного банка (управляющим которого был видный экономист Ю.Г. Жуковский), где наиболее компетентные специалисты в области денежного обращения тогда трудились над «величайшей» задачей, централизовать все кредитное дело в руках государства, установить идеальное экономическое кровообращение.
С.Ф. Шарапов выступал за разумное использование внутренних ресурсов, за увеличение оборотных средств путем жесткого контроля за бумажными деньгами, за осторожное отношение к внешним займам, ибо это грозило тяжелейшей зависимостью от иностранного капитала. Однако из-за разногласий с новым (с 1892 года) министром С.Ю. Витте и его сторонниками, Сергей Федорович вынужден был покинуть Министерство финансов» [10].
Для более глубокого понимания путей формирования у Шарапова державных и православных убеждений, полезно обратиться ко времени возвращения невольного скитальца в Россию: «Осенью 1878 года С.Ф Шарапов возвращается в Россию, выходит в отставку и поселяется в разоренной Сосновке, где даже нечем было пахать («десять лет опекунского грабежа»). В кратчайшее время он восстанавливает старую кузницу, изобретает и сам изготавливает собственный одноконный плуг, испытывает его, распахивает «облоги» и уже 5 ноября 1878 года основывает мастерскую по изготовлению плугов. <…>
Несмотря на то, что деятельность С.Ф. Шарапова отчасти являлась подтверждением этой идеи (а он поддерживал некоторые начинания А.Н. Энгельгарда), Сергей Федорович имел и свои собственные взгляды: в деревне и своего народа хватает, даже в избытке, нужно укреплять общину, необходимо создавать кооперативы во главе с умелыми помещиками, осуществлять интенсивное землепользование, самим грамотно вести хозяйство в соответствии с природными условиями, применением удобрений, правильного севооборота и т.д.
Практические результаты деятельности молодого хозяина стали очевидны уже в самое ближайшее время. В 1880 году Смоленское губернское земское собрание предложило С.Ф. Шарапову расширить работы по совершенствованию конных плугов. Он начинает участвовать в сельскохозяйственных выставках, где выставляет продукцию собственного изобретения. Уже в 1882 году министр государственных имуществ М.Н. Островский (родной брат знаменитого драматурга А.Н. Островского) «желает видеть плуги». С тех пор Сосновка уже никогда не отпускала надолго Сергея Федоровича. <…>
Первые успехи на поприще практической деятельности в сельском хозяйстве и мастерской по изготовлению плугов, занятия литературной критикой, публицистикой, ораторский талант, стремление к разнообразной деятельности подвигают С.Ф. Шарапова поделиться опытом в виде лекций.
Такие лекции пользовались успехом не только в провинции, но и в столицах (один из отчетов о лекции С.Ф. Шарапова в 1880 году был помещен во влиятельной тогда газете «Голос»). В Москве С.Ф. Шарапов знакомится с И.С. Аксаковым, становится его преданным учеником, начинает сотрудничать с ним (под псевдонимом «Талицкий») в его только что открытой еженедельной газете «Русь». Вот что писал Сергей Федорович И.С. Аксакову в марте 1885 года: «Теперь, кажется, я начал понимать, в чем была Ваша сила надо мной – а ведь Вы в самом деле все создали во мне. Я был, поступая к Вам, вполне легкомысленным субъектом без всяких убеждений, без всякой веры!»
Близко сходится С.Ф. Шарапов и с Н.П. Гиляровым-Платоновым, которого считал гениальным мыслителем. Спустя десятилетие он вспоминал об этом времени так: «Я имел счастье (или несчастье, смотря по взгляду) смолоду попасть в живое духовное общение с такими исключительно духовного мира людьми, как покойные И.С. Аксаков, Н.П. Гиляров-Платонов, И.Н. Павлов, К.Н. Леонтьев и другие. Изломанный духовно безобразным воспитанием 60-х и начала 70-х годов и лишь немного излеченный деревней, я не мог не прилепиться к этому миру с его высоким и светлым строем и мировоззрением, с его убеждениями, если не у всех тождественными, то у всех искренними, глубокими и несокрушимыми, с его верой, способной двигать горами…» [11].
Материал накопленный Шараповым при написании статей был столь велик, что он стал выпускать книги и брошюры. В работе по обустройству своего имения, и работе в мастерской увидел, по его выражению «глубокую поэзию». Видел громадное наслаждение в работе пахаря, за им самим скованными плугами.
«Еще в 1882 году С.Ф. Шарапов начинает постройку «настоящей» мастерской и уже в следующем году получает высшие награды в Курске, Ржеве, Тамбове, а в 1884 году – в Костроме, где превзошел плуги самых известных британских фирм. Он активно занимается конструкторскими работами и создает около тридцати типов плугов. Здесь, в деревне, С.Ф. Шарапов «опять вылечился», «увидел в православии высшую красоту и начал его любить, но увы! Скорее как философскую систему, чем как религию».
Под влиянием И.С. Аксакова он все более проникается его «русским чувством» и принимается за серьезное систематическое изучение трудов А.С. Хомякова, К.С. Аксакова, Ю.Ф. Самарина.
Желая получить большую самостоятельность, С.Ф. Шарапов в 1885 году начинает сотрудничать в качестве помощника редактора новой газеты «Голос Москвы». Став автором передовых редакционных статей, здесь же он писал и на внешнеполитические темы. Одновременно под разными псевдонимами он продолжает публиковаться в «Руси», «Промышленном мире» и других газетах и журналах, и на основе его публикаций появляются отдельные издания. <…>
После кончины А.С. Аксакова 27 января 1886 года «С.Ф. Шарапов хотел продолжать издание «Руси». Не получив разрешения, он создал новую еженедельную газету «Русское дело». Свое направление Сергей Федорович считал ни либеральным («разрушительным»), ни консервативным («охранительным»), а «зиждительным». Задачу нового издания он видел в том, что «расчищать весь тот хлам», наваленный на «фундаменте», которым для него были «Царь, народ, русское начало (культурное)». В отличие от аксаковского издания, где, по его мнению, преобладала «духовная сторона», себя он видел прежде всего практиком: по каждому вопросу он предполагал давать «точно сформулированный выход, что именно нужно» <…>
В 1887 году внезапно скончался Н.П. Гиляров-Платонов, учеником которого («до некоторой степени, …хотя бы и самым младшим») считал себя С.Ф. Шарапов. В связи с этим он ощутил на себе особую ответственность. По свидетельству С.К. Эфрона, он работал тогда, «как вол»: «и как редактор журнала, и как секретарь Московского биржевого комитета, и как публицист, и как хозяин. <…>
Можно полагать, под косвенным влиянием К.Н. Леонтьева («встряски», вызванной его письмом к Н.А. Уманову), в Великий пост 1888 года Сергей Федорович исповедался и причастился после 15-летнего перерыва, т.е. еще с того времени, когда он был юнкером Михайловского училища. Со времени голодного вынужденного итальянского пребывания С.Ф. Шарапов не постился даже на Страстной неделе.
Отговев и причастившись, Сергей Федорович в тот же день написал о своих чувствах К.Н. Леонтьеву, который был убежден, что «лично – нужно приступать к жизни: “со страхом Божиим и верой!” – а не благосклонностью к национальной религии»… В июле 1889 года С.Ф. Шарапов в течение 10 дней был на Афоне, в том числе в Пантелеимоновом монастыре, после чего он убедился, что «Афон надо не видеть, а пережить, а я не успел». <…>
С.Ф. Шарапов выступал «за самодержавие в государственной жизни (в общем) и за самоуправление в местной жизни» и тем самым расходился с К.Н. Леонтьевым; резко (более «горячо», чем «благоразумно») выступал против сословных реформ Д.А. Толстого, которые в его глазах были «антирусским и антиисторическим» течением.
Многовековой идеал гражданского и политического устройства русского народа С.Ф. Шарапов видел (а он был уверен, что так разумели дело и славянофилы) в свободном союзе трех «полных хозяев»: частного лица, земщины и Государя-Самодержца, при непосягательстве их на права друг друга. Но с введением земских учреждений жизнь пошла «вкривь и вкось», как по причине несовершенств Земского Положения, так и вследствие антагонизма между земством и бюрократией. Вот последнюю и критиковал С.Ф. Шарапов постоянно и жестко» [12].
После закрытия газеты «Русское дело»: «Сергей Федорович находит возможность в журнале «Благовест» подвести итоги своей борьбы с новым Земским Положением (установленным 12 июня 1890 года, дополнившим закон от 12 июля 1889 года о земских начальниках, по которому они назначались министром внутренних дел и им подчинялось все местное управление): «Земская реформа и земские начальники – последнее слово того направления, которое открыто Петром, продолжено Екатериною и Александром I, развито и упорядочено Николаем, несколько поколеблено Александром II и окончательно завершено в наши дни. Девиз этого направления: все в государстве, чрез государство и ради государства».
С.Ф. Шарапов испытывал не только цензурные запреты, но из-за многочисленных передвижений, и расходов, ощущал постоянный недостаток средств. Поэтому, после «Русского дела» он продолжает публиковаться в ежедневной газета «Минута» (которая вскоре была преобразована в «Русскую жизнь»), в «Славянских известиях»…, журнале «Благовест», газете «Свет». В «Гражданине» под псевдонимом «Н. Гвоздев» он публикует 14 писем, которые впоследствии составили отдельную книгу.
Кроме этого, по совету К.Н. Леонтьева («поступить на службу – Государству»), С.Ф. Шарапов в июле 1890 начинает служить в Государственном контроле под началом Т.И. Филиппова и перебирается в Санкт-Петербург. К тому времени Тертий Иванович Филиппов принял на службу под свое начало немало консервативных публицистов, тем самым помогая им материально, ибо журналистская деятельность не могла их прокормить. <…>
Немало времени С.Ф. Шарапов проводил в длительных поездках. В сентябре «голодного» 1891 года он отравляется в качестве корреспондента «Нового времени» на Волгу, затем в южные губернии. Эти «путевые письма» «С Волги», «Из Черноземной полосы» после поездок следующего года пополнили серию «По русским хозяйствам», которая составила книгу, а затем была переработана и дополнена» [13].
В августе 1992 года на пост министра финансов был назначен С.Ю. Витте, с которым Шарапов едва не сразу вступил в идеологическое противоборство. Разумеется, борьба со столь высокопоставленным чиновником как Витте, была с самого начала обречена на провал. Поэтому, неудивительно, что газета «Русский труд», после нескольких предупреждений была закрыта. И даже акционерное общество «Пахарь», выросшее из мастерской в Сосновке, удостоившееся 16-ти высших наград (в том числе во Франции, Румынии и Аргентине), получившее Высочайшее одобрение Государя, участвовавшем при показательной вспашке, было по указанию Витте закрыто. Постараемся же и мы ответить на вопрос: почему С.Ф. Шарапов и С.Ю. Витте стали непримиримыми противниками. И какую роль сыграл этот ставший правой рукой Государя чиновник, в экономической и политической жизни России?
«Черный человек» российской экономики
Весь путь С.Ю. Витте на государственной службе можно обозначить таким образом – от катастрофы Царского поезда на станции Борки в 1888 году, до катастрофы Российского Самодержавия в тупике Псковского вокзала в марте 1917 года.
Биографические сведения указывают на происхождение Витте от балтийских немцев. Его отец, Юлий Федорович Витте принадлежал к курляндскому дворянству, и в свою очередь являлся потомком переселенцев из Голландии. Женат был Ю.В. Витте на Екатерине Андреевне Фадеевой, дочери саратовского губернатора А.М. Фадеева, и внучки князя П.В. Долгорукова. Вскоре после женитьбы Юлий Федорович был переведен по делам службы на Кавказ, поэтому его сын Сергей родился в Тифлисе.
Интересным здесь может быть такой факт. Сестра Екатерины Витте Елена Ган (в девичестве – Фадеева) являлась матерью основательницы Теософского общества Елены Блаватской (урожденная – Ган). Таким образом, Елена Петровна Блаватская приходилась С.Ю. Витте двоюродной сестрой. Думается, что совпадения эти не являются случайными. Здесь, с одной стороны, потомок голландских переселенцев стал отцом буржуазной (западной по сути) индустриализации, а с другой, его двоюродная сестра стала матерью оккультной псевдонауки. И если по пути проложенном Витте двинулась всё прогрессивное российское общество, то, по пути проложенном Блаватской пошла вся находящаяся в мистических поисках интеллигенция. Таким образом, и брат, и сестра, каждый со своей стороны, в серьезной степени послужили делу крушения Российского Самодержавия. Есть основания полагать, что без деятельности С.Ю. Витте и Е.П. Блаватской, одни только революционные партии не смогли бы добиться успеха. Именно проведенная ими работа и подготовила общество, с одной стороны экономически и политически, а с другой духовно, к февралю 1917 года.
Характерно, что карьера 26-летнего Витте чуть было не оборвалась, когда в конце 1875 года недалеко от Одессы произошла Тигульская катастрофа. Пока тянулось следствие, С.Ю. Витте сумел отличиться в перевозке войск к театру военных действий русско-турецкой войны. Благодаря этому он обратил на себя внимание Вел. Князя Николая Николаевича, и поэтому, тюремный срок был заменен двухнедельной гауптвахтой.
В 1879 году Витте получил должность начальника эксплуатационного отдела при правлении Общества Юго-Западных дорог, после чего переехал в Киев. Председателем правления Общества являлся варшавский банкир И.С. Блиох, правой рукой которой являлся проф. И.А. Вышнеградский, пришедший на пост министра финансов после Н.Х. Бунге, и в свою очередь являвшийся предшественником С.Ю. Витте на этом посту.
Сотрудничество Витте со славянофилами (писал для газеты «Русь» И.С. Аксакова), сотрудничество со славянским обществом гор. Одессы, а после убийства императора Александра II создание «Священной дружины», и более того, получение гарантий от народовольцев о прекращении террора (в обмен на роспуск «Священной дружины»), могло являться тактическими ходами, для повышения доверия к себе со стороны Царской власти. Министр, предпочитавший, по его словам, «политике общество актрис», использовал любые способы для упрочения своего политического положения.
В 1886 году Витте уже занял пост управляющего Обществом Юго-Западных железных дорог. 17 октября (ст.ст.) 1888 года, у станции Борки под Харьковом произошло крушение Царского поезда. В докладе к Государю Витте доказал свою невиновность, указывая на изначальное несогласие в применении двух мощных паровозов для разгона Царского поезда.
В феврале 1892 года С.Ю. Витте становится министром путей сообщения, а 30 августа того же года назначен на пост министра финансов. Если смотреть на деятельность Витте, как на посту начальника железных дорог, так и министра финансов, то многие его дела носили положительный характер. Это касалось строительства Транссибирской магистрали и КВЖД, также введения нового таможенного тарифа и винной монополии, заключение выгодного для России десятилетнего торгового договора с Германией. И даже металлические подстаканники, которыми до сих пор пользуются на железных дорогах, есть изобретение Витте. Но, только все эти выгодные для России действия имели одну цель – перевод страны на рельсы буржуазной индустриализации. Введение в 1897 году «золотого стандарта» по английскому образцу, стало тем поворотным пунктом, после которого движение к февралю 1917 года стало необратимым.
Критикуя Витте, с его (английским) монометаллизмом, Шарапов писал в трактате «Бумажный рубль»: «Если кто-нибудь вздумал попробовать действительно научным образом изложить и осветить западные финансовые теории, он убедился бы с первого шага, что на Западе денежной теории вовсе нет, а есть теоретические рассуждения о золоте как деньгах и о заменяющих его суррогатах» [14].
В другом месте этой же работы С.Ф. Шарапов указывает: «Писать историю финансов не наша задача, а потому, опуская все длинные рассуждения о том, как все это постепенно складывалось, довольно сказать, что для замещения крайне недостаточного золота были изобретены его суррогаты в виде банковских билетов, которые – указывалось на это с особым ударением – с бумажными деньгами, с деньгами абсолютными, ни к какому металлу, ни к какой реальной стоимости не прикрепленными, ничего общего не имеют.
В доказательство правильности своей позиции, С.Ф. Шарапов приводит выкладки сторонника как раз золотой валюты, западного экономиста И. Кауфмана: «Вообще всякий другой вид капитала, кроме драгоценно-металлического, представляет всегда какую-либо специальную и специфическую полезность. Золото и серебро вследствие универсальной общепризнанности их полезности составляют исключение. И они только одни составляют это исключение. Сами по себе взятые они непосредственно весьма на многое годятся, но их можно обменять на что угодно, где угодно и когда угодно. Кто ими обладает, обладает поэтому каким ему угодно капиталом, в какое ему угодно время и в каком ему угодно месте. То есть когда капитал принимает форму золота и серебра, он освобождается от всех тех ограничений, которыми его полезность стесняют качество, пространство и время. От всего, что стесняет имущество, что суживает силу богатства, что прикрепляет его к определенному назначению, времени или месту, от всего этого драгоценно-металлическое тело его освобождает» [15].
Сергей Федорович Шарапов, едко заметив по поводу «освобождения от ограничений» (например – ограничений нравственности), и указаний о том, что ни на Западе, ни в России финансовой науки нет, с убежденностью высказывается: «Первым шагом на пути создания истинной финансовой науки должна быть победа именно над этим золотым предрассудком, полное отрешение от того взгляда, по которому драгоценные металлы отождествляются с деньгами. <…> Став на эту точку зрения, мы попытаемся уяснить законы денежного обращения, пока только по русским данным и применительно к России, обладающей, если не вполне реально, то, несомненно, потенциально, теми государственными и общественными условиями, необходимость коих чувствовал Родбертус» [16].
Для подкрепления своих мыслей Шарапов указывает на опыт графа Егора Канкрина, который вместо прежних ассигнаций ввел кредитные билеты, приурочив российский рубль к четырем французским франкам: «Тогда Россия обменивалась с иностранцами правильно, в долги не залезала, путешественники не везли русского достояния проматывать за границу, тогда в заключение международного обмена почти каждый год приходилось не нам добавлять золота в пользу иностранцев, а обратно: золото это накоплялось в России и ходило в публике не только рядом с бумажками, но было часто даже несколько дешевле их, курс внешний был очень устойчив и благоприятен» [17].
Довершает же русский экономист свою мысль другим утверждением: «Не ясно ли, что как ни хлопотать, а рубль стремится в России занять положение, независимое от золота? Не ясно ли, что к золоту его не привяжешь? Да и незачем привязывать. Это деньги совершенно абсолютные, ставшие таковыми уже в силу простой давности (имеется опыт Екатерины II – прим. А.С.), и сокрушаться об этом нет никаких резонов» [18].
С.Ф. Шарапов предлагал, указывая на ограниченность запасов золота, сделать его товаром, а не деньгами. Ибо, в противном случае, все добываемые в России драгметаллы уйдут за границу, чтобы осесть там в частных банках. Но, именно это и случилось вскоре с российской финансовой системой, которой приходилось постоянно наращивать производство золота, чтобы восполнять постоянно убывающие его запасы. Здесь Витте предложил российской экономике (по всей очевидности вполне осознанно) медвежью услугу. Ибо, простая статистика показывает, что за годы его пребывания на посту министра финансов, количество золота в обороте увеличилось в 18 раз. Большая часть добытого драгметалла теперь уходила за границу (о чем и предупреждал Шарапов), одновременно с чем увеличился и государственный долг (на 1,5 млн. пудов серебра в отношении с курсом золота). Ко всему, при получении внешних займов, России вновь приходилось расплачиваться золотом, в результате чего к 1917 году она имела самый большой государственный долг в мире. Привязанная же «золотым стандартом» к европейской бирже, Россия оказывалась привязанной и к манипуляциям магнатов международного финансового капитала.
Другой каиновой услугой для России, теперь уже в политической жизни, было создание С.Ю. Витте Государственной Думы по парламентскому образцу. Как ни обращались по этому поводу С.Ф. Шарапов, Л.А. Тихомиров, и другие патриоты России, к Столыпину, Победоносцеву, и даже к самому Государю, их попытки не возымели успеха. Направленный Витте локомотив буржуазного переустройства страны неуклонно шел к своей цели.
Здесь закономерно должен быть задан вопрос: почему же Витте слушали и поддерживали, не только Император Александр III, но и святой Царь Николай II?.. По всей очевидности, ответ здесь лежит на поверхности: несмотря на то, что никакой, по слову Шарапова, экономической науки на Западе не существовало, существовали только методы, но, тем не менее, эти методики, при обучении политэкономии Царственных особ, выдавали как раз за науку. Вспомним, что Н.Х. Бунге обучал политэкономии и финансам, и Вел. Князя Николая Николаевича, и Наследника Престола Николая II Александровича. Заложенные в молодости знания, об априори – единственной правильности золотовалютной системы в экономике, и парламентской системы в политике, сделали в годы правления Витте свое дело. Государь Николай II не увидел никакого подвоха в предложенной С.Ю. Витте программе экономического и политического переустройства страны.
Причины неудач по возрождению Земства
Во время Высочайшего приема представителей СРЛ, совершившегося 1-го декабря 1905 года, князь А.Г. Щербатов зачитал перед Государем адрес Союза, в котором была сформулирована славянофильская идея созыва Земского Собора: «Нужно восстановление народной государственной власти. Единственный к тому способ: немедленный созыв Земского Собора путем существующих сословных выборных учреждений». Однако Государь дал понять членам депутации, что эта идея несвоевременна, ибо идет подготовка к созыву Государственной Думы» [19].
Собственно, идея созыва Земского Собора, для Верховной власти не являлась новой. Поскольку неоднократно в течение десятилетий поднималась перед российскими Государями. Немалую надежду на возрождение земского самоуправления славянофилам давали деяния императрицы Екатерины II, издавшей Высочайший манифест о сочинении проекта нового Уложения от 14 декабря 1766 года. Для составления Уложения от уездов были созваны депутаты от дворянства, которые деятельно участвовали в разработке нового свода законов. Таким образом, собранная от представителей дворянства России комиссия, являлась подобием старорусских Земских Соборов.
В годы же царствования императора Александра II, в 1864 году была проведена Земская реформа, благодаря чему в России получили широкое распространение земские школы и земские больницы. Особый размах деятельности Земства начался после изданного Александром III Земского положения от 1890 года. Финансовая система Земства строилась либо от налогообложения фабрик, заводов и городской недвижимости, находящихся на территории Земства, либо от доходов по эксплуатации собственного недвижимого имущества и промышленных предприятий.
Само же предложение о созыве Земского Собора было концептуально разработано славянофилами Иваном Сергеевичем Аксаковым и Павлом Дмитриевичем Голохвастовым. Здесь П.Д. Голохвастов являлся не только талантливым писателем и поэтом, но и был знатоком истории Земских Соборов. В своем письме от 10 декабря 1879 года, Голохвастов писал К.П. Победоносцеву в том числе и о Земстве: «А с какого клина и чем сеять, тоже знает верней людей сама Земля, и на том же Земском соборе скажет, буде Царь спросит. А в чем основная, – историческая и логическая, – суть Земского собора; и много ли прийдется, против старины, в нем изменить; и что, не уступая никаким предрассудкам века, надлежит свято хранить, дабы Земский собор, как во время оно был, так и впредь остался естественной связью меж Царя и Земли» [20].
Характерно, что письмо это было прочитано императором Александром II, который сделал собственноручную отметку: «Прочел и то, и другое с любопытством и нашел много справедливого» [21].
Очень серьезная борьба совершалась в русской прессе, в отношении темы Земского Собора, после трагической гибели императора Александра II. Всесторонне эту проблему рассмотрел Д.А. Бадалян в работе «Полемика о Земском соборе в русской прессе начала 1880-х гг» [22].
Как указывает исследователь, «лишь за одно десятилетие, с 1873 по 1882 гг., правительство выпустило не менее шести циркуляров, запрещавших обсуждать идею Земского собора в печати». Тем не менее, уже в марте 1881 г., тему Земского Собора пытался обозначить И.С. Аксаков: «выступая 22 марта на экстренном заседании Санкт-Петербургского Славянского благотворительно общества, И.С. Аксаков указал на пример «добровольного призвания и установления» верховной власти, которое произошло в 1612 г., когда «не было места антагонизму, договору, компромиссу между царем и народом».
На прочитанный Аксаковым доклад последовала бурная реакция со стороны газ. «Новое время». Более того, очевидно с подачи Победоносцева, подобная реакция последовала и со стороны Царя: «25 марта Александр III, увидевшись во дворце с А.Ф. Тютчевой, сказал ей о вычеркнутых им из текста адреса слова о Земском соборе: «Есть вещи, о которых в настоящее время преждевременно говорить, да кроме того, инициатива этих вещей может и должна исходить только от меня».
Аксаков еще не раз пытался осторожно высказаться о Земском Соборе на страницах газеты «Русь», на что вновь получил запрет, и ко всему нелицеприятную реакцию со стороны газ. «Московские ведомости». Тем не менее, на эту полемику обратил внимание министр внутренних дел Н.П. Игнатьев. После того, как в январе 1882 года, И.С. Аксаков написал ему письмо с просьбой о поддержке, где рекомендовал в качестве специалиста П.Д. Голохвастова, Игнатьев принял сторону редактора «Руси». Но, противниками Собора выступили такие влиятельные лица, как К.П. Победоносцев и редактор «Московских ведомостей» М.Н. Катков.
Н.П. Игнатьев, с целью укрепления своих позиций, подключил к полемике князя В.П. Мещерского, который в газ. «Гражданин» от 16 мая 1882 г. объявил себя оскорбленным словами Каткова, который в 130-м номере газ. «Московских ведомостей» приравнял Земство с действиями народовольцев.
Аксаков выжидал целый год, не говоря прямо о Земском Соборе, но все-таки, в номере газ. «Русь» от 22 мая 1882 г., полемизируя с «Московскими ведомостями» написал: «В отличие от умозрительных форм французской революции, Соборы – естественный продукт национальной истории… Наши же старинные Земские соборы всегда служили верховной власти опорою против эгоистических интересов и властолюбия тогдашней интеллигенции в лице бояр и знатных родов. Что же тут общего между русским Земским собором и французским учредительным собранием 1789 г.?»
Как пишет далее в своей работе Д.А. Бадалян, говоря о противостоянии консерваторов и либералов, Аксаков «первых рассматривал как прямое продолжение «казенщины». Это явление, разъяснял И.С. Аксаков, возникло благодаря Петру I, а наибольшее развитие получило в эпоху Николая I. Но при этом редактор газеты «Русь» подчеркивал, что современное общество «с большим упорством, чем когда-либо, исповедует принцип петровской цивилизующей дубинки – только в более деликатной форме, т.е. в форме фальшиво-либерального, бюрократического верховодства Русским народом…
И.С. Аксаков называл «нашим спасением» упразднение «бюрократического канцелярского строя с его тлетворным казенным духом» и напомнил о земском устроении, «ради коего был созван собор, но без довершения дела распущен в 1682 г.» [23].
После этой статьи в газ. «Русь» от 29 мая 1882 г., министр внутренних дел Н.П. Игнатьев, пытавшийся донести до Государя идею Собора, был отправлен в отставку. Более того, К.П. Победоносцев предъявил требование о закрытии газеты «Русь», но император Александр III не дал на это согласия.
Как видим, что в ситуации отторжения государством идеи Земского Собора, Царь Николай II, во время встречи с делегацией СРЛ, 1-го декабря 1905 года, также не мог дать положительного ответа на адрес князя Щербатова. Причина состояла не только в том, что Петр I создал бюрократическое государство, которое управлялось казенными средствами, но более в том, что он создал другую цивилизацию. И эта созданная им административно-командная цивилизация кардинальным образом отличалась от предшествующей ей цивилизации Московской Руси. И если форму жизни Московской Руси можно обозначить как державный организм, то имперскую по петербургскому образцу Россию должно классифицировать как державный механизм. И именно потому, сколь бы добрыми по человеческим качествам ни являлись российские императоры, они все-таки не смогли выйти за пределы формата империи, формата механизма. Пожалуй, именно в этом кроется причина, почему в России XIX-XX веков не утвердилась предложенная Аксаковым, Голохвастовым и Шараповым идея самоуправления, почему победила партия Бунге – Витте – Столыпина, направившая Россию на путь буржуазной индустриализации. А вместе с тем, на путь внедрения английского «золотого стандарта», на путь иностранных кредитов, на путь индустриализации самого села, благодаря чему русской общине было приказано долго жить, на путь создания парламентской Думы, которая, по слову Шарапова «доведет Россию до гибели». Благодаря этим реформам, февраль 1917 года, с его Временным правительством, Учредительным собранием, и в перспективе с марионеточной конституционной монархией, был просто запрограммирован. Россия на коротком финансовом поводке у иностранного капитала. Россия – вечный должник мировых магнатов. Россия – колониальный придаток цивилизованной Европы. Февраль – навсегда!.. Октябрьская революция 1917 года разрушила эти планы мировой закулисы. Отступивший от Бога и Царя народ был отведен на покаяние в тоталитарный Вавилон.
Но все-таки Земский Собор в России был созван. Это случилось в июле 1922 года, во Владивостоке, когда Самодержавная Россия погибла, и жалкие ее остатки укрепились в Приморье. Временное Приамурское правительство под председательством С.Д. Меркулова, 6 июня 1922 года издало Указ № 149 о созыве Приамурского Земского Собора в 15-дневный срок после прекращения смуты [24].
Сразу после публикации Указа, Приамурское народное собрание пригласило генерала М.К. Дитерихса (который тогда находился в Харбине), и по прибытии его во Владивосток, он был назначен Командующим войсками и флотом Временного Приамурского правительства. Получив назначение, Дитерихс издал Приказ № 1, который говорил об идее национального русского единения и религиозной идее жертвенного служения России.
В соответствии с Указом № 149 и Приказом № 1, на Собор были привлечены «обязательно по своему служебному положению» Архиереи Православной Церкви и полномочные представители других конфессий. И хотя, если следовать Правилам св. Апостолов (6-е и 81-е), священнослужители не должны участвовать «в народных управлениях», но все-таки, приглашение духовенства на Земский Собор являлось свидетельством возвращения к древним соборным началам.
10/23 июля 1922 года, Земский Собор, после молебна и крестного хода, начал свою работу. Его почетным председателем был избран Патриарх Московский и ВСЕЯ Руси Тихон. В своем исследовании Леонид Болотин приводит документ церковного ученого А.Ю. Хвалина, исследовавшего в архивах и библиотеках Владивостока в 1990-1997 годах материалы Приамурского Земского Собора. Один из таких документов гласит: «На заседании Земского Собора 3-го августа ключевым моментом стало принятие трех основных тезисов: 1. Приамурский Земский Собор признает, что права на осуществление Верховной Власти на Русской земле принадлежат Династии Дома Романовых… 2. Земский Собор считает необходимым… возглавление национальной Государственности Приамурья Верховным Правителем из членов Династии Дома Романовых… 3. По сим соображениям Земский Собор почитает необходимым доложить о вышеизложенном Ея Императорскому Величеству Государыне Императрице Марии Феодоровне и Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Николаевичу… чтобы правительство вступило в переговоры с Династией Дома Романовых на предмет приглашения одного из Членов Династии на пост Верховного Правителя».
Божиим изволением, и Поместный Собор Русской Православной Церкви 1917-18 гг., и Земский Покаянный Собор 1922 года, совершились уже после того, как Российское Самодержавие погибло, и когда оставшиеся в живых Члены Царской Династия покинули Россию.
Русское Собрание, СРЛ и СРН – надежды и разочарования
Тем не менее, движение, как к Поместному, так и Земскому соборам, очень долго вызревавшее в рядах славянофилов, началось все-таки при Царской власти. Со времени создания, сначала Русского Собрания, а потом Союза Русских Людей и Союза Русского Народа, движение в сторону созыва Поместного и Земского соборов, стало необратимым. И когда государственная власть в январе 1901 года официально зарегистрировала Русское Собрание, то многие патриоты увидели в этом знак Свыше. Теперь, сторонники созыва Поместного и Земского соборов, среди которых был и Сергей Федорович Шарапов, получили легальную трибуну для проповеди своих идей. Когда же 18 февраля 1905 г. был издан рескрипт Императора Николая II министру внутренних дел А.Г. Булыгину, в котором Государь оповещал Своих верноподданных: «Я вознамерился привлекать достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений», то уже спустя месяц в Москве был создан неформальный кружок дворян, который возглавили братья Павел и Петр Сергеевичи Шереметевы. На почве этого неформального кружка, в апреле 1906 г. был создан Союз Русских Людей (СРЛ), в который вошли такие известные люди, как ректор МДА архим. (будущий митрополит) Анастасий (Грибановский), Д.А. Хомяков, Иван Федорович и Федор Иванович Тютчевы (сын и внук великого поэта), Д.И. Иловайский, князь А.Г. Щербатов, князь В.М. Волконский, свящ. Иосиф Фудель, профессора МГУ И.Т. Тарасов, П.И. Мрочек-Дроздовский, Е.А. Нефедьев… Вошел в состав руководства СРЛ и Сергей Федорович Шарапов.
Другим прямым наследником Русского Собрания явился Союз Русского Народа, который был зарегистрирован в ноябре 1905 г., и председателем которого был избран А.И. Дубровин. Представители обоих Союзов были приняты Государем Николаем II в декабре 1905 года. После высочайшего одобрения, работа по организации народа для борьбы с революцией закипела в обоих Союзах. Но, уже в 1907 г. в руководстве СРН стали возникать разногласия. В 1908 г. из состава СРН вышел В.М. Пуришкевич, который создал «Союз Архангела Михаила». Идеологически к нему примкнул Московский СРН, созданный прот. Иоанном Восторговым и архим. Макарием (Гневушевым). Став депутатом Госдумы, отошел от деятельности Дубровинского Союза и Н.Е. Марков. Причем, эти приведшие к расколам разногласия начались вскоре после объединительных, прошедших в феврале, апреле и октябре 1906 г. Всероссийских Съездов Русских Людей. Наблюдавший за происходящими нестроениями С.Ф. Шарапов хотел даже создать Русскую Народную Партию, но, как он с горечью писал впоследствии: «когда я увидел… как почтенные люди… садятся на палочку верхом и пускаются во весь карьер, чтобы обскакать противников на выборах, мне стало стыдно моего увлечения» [25].
Критически Шарапов относился и к деятельности СРН. Уже в 1907 году, когда наметились разногласия в Союзе Русского Народа, и даже еще ранее, когда в 1906 году, при поддержке П.А. Столыпина Пуришкевич вошел в состав Думы, Шарапов стал критически высказываться, как о СРН, так и Госдуме.
Например, в 1907 г., после Четвертого Всероссийского Съезда Русских Людей (26 апр.–1 мая 1907 г., когда было принято решение, признать доминирующую роль СРН) он писал: «Союз Русского Народа и другие патриотические организации «еще ничего творческого не дали, никаких программ не выработали», а уже начинают становиться политическими партиями и «втягиваться в парламентскую игру, заведомо недостойную и безнадежную» [26].
Борьба в это время обострилось до такой степени, что Шарапову, после ряда угроз пришлось претерпеть вооруженное покушение. В 1906 году, ночью по его кабинету были произведены многочисленные выстрелы. И сам Сергей Федорович, и его жена, и дети чудом остались живы.
О Государственной же Думе Шарапов писал с еще большим нелицеприятием, чем о некоторых своих сподвижниках. Мысли о созданной С.Ю. Витте Думе, со всей откровенностью озвучил главный герой его романа «Диктатор»: «в стране, насквозь возбужденной и перебунтованной, сорок лет лишенной всякого проблеска общественной и политической жизни, ненавидящей правительство как символ бессмысленного гнета и духопогашения, – устроить политические выборы… и ждать, чтобы из этого дикого шабаша вышло 500 законодателей, «богатырей» и «лучших людей» земли! Это было очевидное безумие, которое и выразилось в первой Думе. Но правительство не остановилось после этого первого опыта и пожелало его повторить. Получилась та же орда варваров, захватившая большинство парламента, и вся разница с первой Думой была лишь та, что с невероятными усилиями удалось кое-где провести небольшую сравнительно группу правых и умеренных… Зачем понадобился этот злополучный второй опыт, когда уже и первого было чересчур достаточно, чтобы убедиться в сделанной ошибке?» [27].
Футурологические романы «Через полвека» и «Диктатор» были написаны Шараповым не от хорошей жизни. Если аграрные проекты (в частности изготовление новых плугов) ему удавалось с Божьей помощью воплощать, и даже получать за них призы за рубежом, то проекты по переустройству политической и гражданской жизни, всякий раз терпели неудачу. Например, такой передовой труд, как «Самодержавие и самоуправление» Шарапову пришлось в 1899 г. издавать в Берлине. Когда же он переиздал эту работу в 1903 г. в Москве, то эта попытка закончилась конфискацией и уничтожением значительной части тиража. И лишь только в 1905 г. Шарапову удалось разместить свой трактат на страницах издаваемой им газеты «Русское дело».
Роман «Диктатор» был написан Шараповым, когда революция 1905-1907 годов подходила к концу. К написанию его он приступил во время начавшегося кризиса в Союзе Русского Народа, и одновременно с тем, во время все большего усиления Думских вакханалий. Роман создавался тогда, когда командором локомотива буржуазной индустриализации, после ухода в отставку Витте, стал П.А. Столыпин. По большому счету, с приходом Столыпина произошла лишь временная приостановка плана «графа полусахалинского», по введению в России конституционной монархии. Все же остальные его планы, а именно: перевод финансовой системы на золотой (английский) стандарт, долгосрочное кредитование зарубежными банками русской экономики, индустриализация России по западному буржуазному образцу, аграрная реформа, предусматривающая радикальное разрушение крестьянской общины, с направлением сельского хозяйства на фермерский путь развития, создание Госдумы по парламентскому (т.е. – республиканскому) образцу. Все эти проекты Витте остались в силе, и в конечном итоге, именно они привели Россию к февралю 1917 года.
Очевидно, именно по этой причине, став свидетелем крушения главных своих надежд, С.Ф. Шарапов и написал роман «Диктатор». Здесь должно сразу сказать, что роман этот является не просто футурологическим, или даже программным произведением, роман «Диктатор», это крик души. Через него писатель пытался докричаться до своих современников, пытается докричаться и до нас. На страницах этой книги с лапидарной ясностью изложены главные идейные наработки Шарапова. Касались ли эти наработки общественной устройства, государственной власти, экономики, финансовой сферы, и даже более того – самого цивилизационного выбора России. Вот как озвучены идеи С.Ф. Шарапова в литературном разговоре диктатора со Столыпиным:
«Парламентаризм в России, как вы сами теперь видите, ложь и обман. Возврат к старому режиму невозможен. Бюрократия отжила свой век, опозорила и разорила Россию и вызвала к себе такую ненависть, с которой нам с вами не справиться. Нужно вступать на новый путь. Иной, кроме Царской и Самодержавной, верховной власти в России быть не может. Но под нее нужно подвести совсем иной фундамент. Этот фундамент – широкое самоуправление, которое должно всецело заменить бюрократию. Все будущее России – в земстве, поставленном как первооснова государственного здания. Выделите из области государственной работы все, что имеет местный характер, – только тогда со своим делом будет в состоянии справляться центральное правительство. Местную работу отдайте самоуправляющимся земствам. Организуйте уезд в совершенно самостоятельную единицу. Группа уездов, однородных по этнографическим, хозяйственным и бытовым свойствам, должна составить самоуправляющуюся область, обнимающую район нескольких губерний. Это должно быть нечто вроде штатов Северной Америки. Вот наш тип государства. Союз этих штатов с Самодержавным Царем во главе и будет искомой нашей государственной организацией. Только при этих условиях станет возможной работа центрального правительства, только при такой постановке Самодержавия на основах самоуправления будут обеспечены как свобода от нынешней чудовищной надо всем опека бюрократии, так и порядок, ибо настоящего порядка из Петербурга устроить нельзя, не обращая всей страны в огромные арестантские роты» [28].
На возражения же Столыпина диктатор отвечает: «Мысль об областях взята не из книжки; она красной нитью проходит через всю русскую историю. Полное самоуправление областям давал Иоанн Грозный. Областное деление являлось необходимым условием для каждого самостоятельного русского государственного ума от Пестеля, либерала и революционера, до крайнего консерватора Фадеева. Я глубоко верю, что государственная связь России не ослабнет, а только окрепнет при широком областном самоуправлении. Отчего так легко править Вильгельму как германскому императору? Да оттого, что вся местная работа лежит на союзных правительствах, что все эти баварские, саксонские и виртембергские короли суть только председатели местных земских управ и несут на себе всю черновую работу управления. Вы говорите: ослабнет связь. А нынешнее полицейское единство прочно? Неужели вы не замечаете, что эта связь совершенно сгнила, и если мы не дадим другой, свободной и широкой, то Россия развалится от одной ненависти своих составных частей к Петербургу» [29].
Всего через одиннадцать лет после описываемого в романе разговора, Россия действительно развалилась на множество частей. Второй раз развал произошел после крушения Советского Союза, и последствия этого развала мы вынуждены переживать до сих пор.
Конечно, в воззрениях Шарапова были ошибки. Например, в утопии «Через полвека» он выстраивают свою систему общественного и церковного управления. За основу земского устройства был взят церковный приход. На таких же позициях некоторое время стоял и председатель СРН А.И. Дубровин. Эту же ошибку повторил и Земский Приамурский Собор, прошедший в 1922 г. во Владивостоке. Против смешения церковной и земской власти твердо выступал идеолог монархизма Лев Александрович Тихомиров. Такое смешение, начавшееся со времени утверждения Земства в середине XVI века, показало себя исторически неоправдавшимся. И если, в XVI – XVII веках, участие в Земских соборах архиереев и игуменов (несмотря на нарушение ими 6-го и 81-го правил св. Апостолов), оправдывалось наличием огромных земельных угодий, то в веке ХХ, когда Церковь лишилась почти всех своих земель, смешение церковной и земских властей оправдать уже никак нельзя.
Тем не менее, в главном Шарапов был все-таки прав. Прав он был уже в том, что причислял себя не к либеральному («разрушительному») направлению, и не к консервативному («охранительному), а к направлению «зиждительному». К тому направлению, о котором сказал Господь: «Созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ее» (Мф. 16: 18).
Заключение
В связи со сказанным выше уместно будет задать неудобные вопросы: почему же Государь Николай II не увидел опасности в предложениях, сначала Витте, а затем и Столыпина? Почему не воспринял обращение СРЛ, во время высочайшего приема 1-го декабря 1905 года, когда князь Щербатов зачитал адрес: «Нужно восстановление народной государственной власти. Единственный к тому способ: немедленный созыв Земского Собора». Ответ, видимо, лежит на поверхности. Первая причина глухоты Верховной власти к идеям славянофилов состояла в том, что и дух и форма утвержденной Петром империи, глубоко антагонистичны как духу так и форме Московского царства. Здесь, Петербургская империя являла собой опирающийся на армию, полицию и бюрократию механизм. А Московская Русь являлась государственно-иерархическим, опирающимся на народ и на служилую аристократию организмом. И именно поэтому, Земство, как онтологическая часть державного организма, ни при каких обстоятельствах не могло прижиться в государстве-механизме. Второй причиной глухоты Верховной власти в отношении предложений славянофилов, если говорить в частности об Императоре Николае II, состоит в том, что учителем благочестивого во всех отношениях Монарха, по финансам и политэкономии, был сторонник либеральных реформа Н.Х. Бунге. Именно по этой причине, глубоко верующий (но имеющий одностороннее экономическое образование) Государь не обнаружил подвоха в экономической и политической программе С.Ю. Витте. Таким образом, если говорить о последнем завершающем периоде российского Самодержавия, Россию мог спасти только радикальный цивилизационный разворот к формам управления Московской Руси. Но, поскольку этого разворота не случилось, то в России со всей неизбежностью стал развиваться буржуазный, приведший к февралю 1917 года капитализм. Благодаря деятельности Бунге был подготовлен «нулевой цикл» этого капитализма. С.Ю. Витте построил его фундамент и начал возводить стены. Столыпин завершил начатое Н.Х. Бунге строительство. История вновь со всей неумолимостью повторилась. Также как в XVII веке, правительство конца XIX – начала XX веков вновь не сумело предложить народу достойного пути для гражданского развития. И если в первом случае это закончилось петровщиной, то во втором – революцией 1917 года. Сергей Федорович Шарапов не дожил до времени крушения всех своих идей.
Как пишет исследователь жизни и творчества Шарапова Александр Каплин: «Умер Сергей Федорович «почти внезапно» 26 июня 1911 года. На собранные друзьями средства металлический гроб был привезен по железной дороге на станцию Красное. По описанию очевидца, несмотря на проливной дождь, прибытие поезда ожидали несколько сот крестьян с детьми из окрестных сел и деревень. А из Сосновки прибыло «буквально все его население со своим старостой во главе». Гроб из вагона был перенесен в здание станции, где была отслужена панихида. А затем почти все тридцативерстное расстояние от Красного до Сосновки крестьяне пронесли гроб на руках при безпрерывном пении «Святый Боже» и «Спаси, Господи, люди Твоя». На каждом повороте дороги процессия останавливалась, и служили литии. Дорога была усыпана ельником, а перед самим имением – цветами.
Похоронен Сергей Федорович был 30 июня в селе Заборье в фамильном склепе у церкви. Похороны были скромные: «ни депутаций, ни многочисленных венков, ни казенных речей», зато проводили в последний путь «болярина Сергия» и помолились об упокоении его души близко знавшие и любившие его простые русские люди. Кроме местного священника отца Евгения, отпевание совершали благочинный отец Михаил и вяземский священник (бывший священник Заборьевского прихода) отец Петр Руженцов.
После отпевания отец Петр подытожил: «Сергей Федорович умер, не оставив после себя ничего. Своими громадными талантами, своей безпримерной упорной работой он не только не составил себе состояния, но на служение народу разорился; его труды, и труды большие, пошли на пользу вам: тридцать тысяч плугов из его мастерской в одном только Вяземском уезде заменили прежнюю соху и облегчили вам обработку земли, и для того, чтобы вы получили это облегчение, – он не остановился перед собственным разорением» [30].
Значение идей Сергея Федоровича Шарапова является огромным, не только потому, что он был выдающимся сыном своего времени, но также потому, что он, не ведая о том, работал на будущую Россию. И не случайно, один из его трудов так и называется – «Россия будущего». Многие его идеи уже получили применение в мировой экономике, другие этого применения ожидают. И в этом жизнь и творчество С.Ф. Шарапова перекликается с жизнью и творчеством младшего его современника А.В. Чаянова. Они оба, каждый в своей сфере, работали на будущую Россию. Идеи обоих восприняли их потомки. Воспримут, если Бог продлит жизнь на земле, и наши потомки. Потому что идеи, как Шарапова, так и Чаянова, являются зиждительными. И уже только потому, их идеи не могут не прорасти в будущее, не могут не помочь нам, ныне живущим, и стремящихся воплотить в жизнь их наследие.
29 июня – 19 августа 2021 г.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. «Россия будущего», «Бумажный рубль». М. Институт русской цивилизации. 2011. С. 53.
2. Цит. по О.А. Платонов, Предисловие, С.Ф. Шарапов, «После победы славянофилов»
3. С.К. Эфрон, «Воспоминания о С.Ф. Шарапове»
4. А. Репников, «Последний романтник славянофильства», «Русская народная линия». 20.12.2005
5. Там же, «Россия будущего», «Бумажный рубль». С. 53.
6. Там же, «Бумажный рубль». С. 52, 59, 60.
7. Александр Каплин, «Как бы мы низко ни пали… Россия таит в себе все нужные силы для возрождения». «Правая Россия». СПб. 2015. С. 484-485.
8. Степанов В.Л. «Н.Х. Бунге: Судьба реформатора». М. 1998.
9. А. Репников, «Русский консерватизм: Сергей Шарапов». Русская народная линия
10. Там же, А. Каплин, «Правая Россия». С. 482.
11. Там же, А. Каплин, «Правая Россия». С. 476-478.
12. Там же, А. Каплин, «Правая Россия». С. 478-481.
13. Там же, А. Каплин, «Правая Россия». С. 481-482.
14. Там же, «Россия будущего», «Бумажный рубль». С. 69.
15. Там же, «Бумажный рубль». С. 73-74.
16. Там же, «Бумажный рубль». С. 75.
17. Там же, «Бумажный рубль». С. 79.
18. Там же, «Бумажный рубль». С. 79-80.
19. «Союз русских людей (СРЛ), одна из крупнейший право-монархических организаций в ХХ веке»: http://www.hrono.ru/organ/rossiya/soyuz_ru_ludey.html
20. проф. К.П. Победоносцев. «Письма и записки. Том I. Novus Regnum/ Полутом 1-й». https://azbyka.ru/otechnik/Konstantin_Pobedonoscev/pisma-i-zapiski-t-1-novum-regnum-polutom-1-j/2
21. Там же. Письма К.П. Победоносцева.
22. Бадалян Д.А. «Полемика о Земском соборе в русской прессе начала 1880-х гг.». Труды С-Петербургского госуниверситета культуры и искусства. Ч. 1. Традиции и инновации в книжном деле. XVII Смирдинские чтения. 2013. Далее, там же. Источник: https://cyberleninka.ru/article/n/polemika-o-zemskom-sobore-v-russkoy-presse-nachala-1880-h-godov
23. Там же, Бадалян Д.А. «Полемика о Земском соборе…»
24. из статьи Л. Болотина «Идеология документов Земского Собора и Земского правительства Приморья в июле-октябре 1922 года». Ч 1. Далее там же
25. Цит. по А. Репников, «Русский консерватизм: Сергей Шарапов»: Русская линия
26. Цит. по А. Каплин, «Как бы мы низко ни упали… С.Ф. Шарапов». «Правая Россия». СПб. 2015. С. 489.
27. С. Шарапов, «Россия будущего», «Диктатор». М. Институт Русской цивилизации. 2011. С. 416-417.
28. Там же, «Диктатор». С. 390-391.
29. Там же, «Диктатор». С. 391-392.
30. А. Каплин, «Как бы мы низко ни упали… С.Ф. Шарапов». «Правая Россия». СПб. 2015. С. 493.
 иером.jpg)
